Позови меня… Соболева Ульяна

Глава 7

Нет страшнее врага, нет никого беспощаднее, хладнокровнее, изощреннее в способности поломать все, что есть, столкнуть за край, накинуть петлю на шею, изменить до неузнаваемости твою жизнь, чем ты сам. Я думала о том, что сказала ДР24 перед тем, как упасть с обрыва. Я прокручивала эти слова бессчетное количество раз и понимала, что хочу знать правду. Хочу понять, зачем это все, иначе сведу себя с ума. Я так жадно желала, чтобы она соврала, чтобы заблуждалась или оказалась чокнутой истеричкой… но у меня было то самое пресловутое чувство, когда точно знаешь, что самые худшие твои опасения – они верные. Знала на уровне подсознания. Мы не просто так изолированы от мира, нас не просто так держат за колючей проволокой под током, тренируют по двенадцать часов в день, проводят опыты и не зря сюда привозят на вертолетах новеньких, значит, есть спрос, а спроса не бывает на то, чего слишком много. Это как в столовой по пятницам дают пирог с ванильным кремом, зачем-то его готовят в ограниченных количествах, и достается он только тем, кто первым стал в очередь за едой. Все спешили успеть именно из-за ванильного пирога. Потому что его было мало, потому что он заканчивался… ЗАКАНЧИВАЛСЯ. Именно поэтому его выдавали по кусочку на квадратных тарелках, а не ставили на общий стол, чтобы каждый мог взять столько, сколько хочет. Так и мы – изолированы, потому что заканчиваемся. Будь нас много, никто бы не запирал нас на Острове, не стерег, не оберегал. Мы имеем ценность, но такую же, как у ванильного пирога – пока не съедят. От этих мыслей мороз шел по коже.

Избранных вывезли с Острова, и все превратилось в монотонную череду одинаковых дней и ночей, приправленных моим диким желанием знать больше. И я узнала. Тот, кто ищет, тот всегда находит. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, не сделай я этого, кто знает, может, все было бы иначе… и, может, стоило пустить все на самотек еще тогда. Нет, я не жалела. Ни об одном своем решении. Никогда. Сожаление – это непростительная слабость, признание собственной неполноценности, глупости, а я точно знала, что все свои ошибки я повторила бы снова, хотя бы потому, что они привели меня к НЕМУ. Я и так замечала больше, чем раньше. Мне открывалась изнанка нашей жизни, вся та грязь и похоть, что нас окружала, бесконечное насилие, смерть, издевательства. Я видела, как надзиратели уводят Низших в тот самый корпус и они больше не возвращаются оттуда прежними. Превращаются в тени, в подобие людей. Да, отвратительно и ужасно, но чужие пороки иногда играют на руку, а любопытство сводит в могилу. Я поняла, что пока надзиратели зверствуют в корпусе, ворота остаются открытыми и псы загнаны в клетки.

Я дождалась ночи, наблюдая, как они тащат очередную жертву, и, тяжело дыша, с каким-то странным упорством, с пониманием – лучше не лезть, я все же пошла туда. В закрытый корпус, за два часа до рассвета. Когда на Острове все вымирает, и под покровом ночи я могла незаметно проникнуть в закрытый сектор.

Я не знаю, что толкало меня нарушить правила, какой дьявол вселился. Во мне всегда жил этот дух сопротивления, я шла наперекор всему, что мешало мне достичь моих целей. Тогда я еще не понимала, что это и есть тот пресловутый брак. Я проникла в здание и по памяти нашла те самые комнаты, где над нами проводил опыты Фир. Конечно, не по собственной воле, хотя эта тварь наслаждалась нашей болью в прямом смысле этого слова, но приказы отдавали свыше, а он их выполнял. С изощренным удовольствием.

Со стороны отсека для отдыха доносились хриплые стоны, крики, сопение, рычание, и все мое тело снова покрылось мурашками. Я уже знала, что именно они там делают. То же самое, что и с ДР24. Возможно, когда-нибудь и мне придется пройти через это – мужскую похоть, насилие над плотью. Возможно. Не так ужасно и извращенно, как это делают надзиратели, но какая разница, как насиловать: вшестером или поодиночке, тело или душу, итог всегда один и неизменный – унизительное превосходство и утверждение этого превосходства над более слабыми. Ничто так не ломает человека, как ущемление его свободы и права выбора. Мы все – жертвы массового изнасилования правительственной системой Единого Континента. Рабы. Не люди. Никто. А точнее, ничто. Хотя мы, Нихилы, не разделялись по половому признаку. Среди нас были девочки физически намного сильнее мальчиков… и не только физически.

Пункт управления, с которого Фир отдавал приказы включить и повернуть рычаги управления электродами, оказался открыт. Видимо, охрана принимала участие в кровавом пиршестве извращенцев.

Я подошла к мониторам, осмотрелась по сторонам, и мои глаза расширились от ужаса. Я видела списки. Все они на экранах как на ладони. Цифры, зачеркнутые красными крестами, фотографии Нихилов, которые отбыли с Острова год назад. И наши. Их перечеркнутые, а наши обведенные в квадраты. Не нужно уметь читать, чтобы понять – ДР24 была права.

Никто из Избранных не выживает. Их ликвидируют после задания. Цифры обозначают количество выполненных миссий.

– Твою мать! Ах ты ж сука!

Я вздрогнула и резко обернулась. Увидела одного из надзирателей. Его лицо с блестящими глазами, покрытое пятнами крови, раскраснелось и покрылось капельками пота, он на ходу застегивал ширинку. Двинулся ко мне, и в меня вселился дьявол, сгорающий от ярости, разочарования и отчаянной злости. Обреченного понимания, что теперь все равно как, но я умру или от его руки, или потом, использованная и никому не нужная. Я отшвырнула его от себя с такой силой, что он отлетел в сторону, разбивая телом стеклянную стену и напарываясь спиной на один из осколков, пронзивший его насквозь.

– Су… ка! – С его рта, булькая, полилась кровь.

Я смотрела на него, застыв на месте, не в силах пошевелиться, пока мне не скрутили руки за спину и не толкнули на пол, лицом вниз, наступив на голову тяжелым ботинком, тыкая дулом карабина в спину.

– Чрезвычайная ситуация! Закрыть все отсеки, все сектора – Нихил убил надзирателя. Нихил проник в командный пункт. Комендантский час! Не впускать и не выпускать за периметр.

Меня заперли в той самой комнате вместе с трупом надзирателя. Тогда я еще не знала, что за убийство Нихила приговаривают к пыткам и смерти. Что он автоматически переходит в ранг Низших. Нихил с эмоциями – это брак.

А потом изнуряющие часы пыток, избиения под злорадным взглядом Фира, который с упоением выбивал из меня признания, а я упорно молчала. Мне нечего им сказать, кроме того, что я всех их ненавижу и желаю им смерти, а он читал это в моих глазах. Как самое очевидное. Только тогда я не осознавала, что ко мне не применили и десятой доли способов развязать язык – пытать Нихила, не Низшего, имел право только Хозяин.

Под ногами вязкий песок, он забивается между пальцами, обжигает босые ноги.

В спину то и дело врезается приклад карабина. Точно между лопатками… Подгоняя, не давая ни секунды передышки. И я морщусь от боли. Моя спина исполосована кнутом с железными шипами, материя липнет к коже, каждый шаг причиняет мучительную боль Руки заломаны назад, и веревка натирает затекшие запястья. Нас всего трое. Мы одеты в робы заключенных-смертников. Черные балахоны до колен. Двое мужчин и я. Мне страшно. Я знаю, что сегодня умру. Нас будут пытать: отрезать пальцы, выдергивать ногти, протыкать барабанные перепонки раскаленными спицами. Фир красочно описал, как развязывают языки Деусы, как опустошают мозг, как одним движением могут раздробить все кости, остановить жизненно важные органы, разорвать изнутри, а потом расстреляют в упор, а скорее всего, отрубят голову и снимут это все на камеру, чтобы показывать остальным. Держать их в страхе и покорности, отбивая любое желание бежать с Острова. Порождая в них фанатический ужас перед наказанием, чтоб не смели идти против системы низшие твари, взращенные как материал, как правительственный эксперимент, предназначенный для использования в их целях.

Я иду вперед, и меня слепит солнце, волосы лезут в лицо и липнут к потной коже, покрасневшей от жары. Мне хочется пить, но мне, скорее, покажут, как поят шакалов, чем дадут хоть глоток.

Моя роба липнет к спине, причиняя невыносимую боль, и я понимаю, что мои раны не зажили. Там все разодрано до мяса после последней экзекуции. Я бросаю взгляды на мужчин, таких же приговоренных, как и я, и понимаю, что они смирились, сломались. Они хотят смерти. А я нет. Я хочу жить. Я хочу еще немного пожить, чтобы увидеть его последний раз. Я спотыкаюсь и падаю, меня бьют ногами, и я закрываю лицо, сворачиваюсь клубком, чтобы избежать ударов, чувствую, как волоком тянут за волосы по раскаленному песку, а потом швыряют с такой силой, что я пролетаю несколько метров. В рот и в глаза набивается песок. Я кашляю и захлебываюсь. Мне больно. Мне страшно. Падаю плашмя у чьих-то ног, вижу перед глазами носки сапог, начищенные до зеркального блеска. На подошве выбит знак армии правительства Единого Континента и латинские буквы «НМ». Приподнимаю голову и вижу железные пряжки, высокое голенище, черные брюки, заправлены в сапоги. Пытаюсь встать на локти и в этот момент чьи-то руки рывком поднимают с песка, и мне кажется, я лечу в пропасть, меня раздирает на части, мое сердце колотится так громко и сильно, что вот-вот раздробит грудную клетку, потому что я вижу его глаза. Синие. Как небо. Холодные и горячие одновременно. В ту минуту я еще не понимала, что он и есть самый жуткий палач из всех, кто окружал меня ранее. Что я восхищаюсь ликом собственной смерти, самым жутким чудовищем и монстром, которому нет равных в извращенных издевательствах, в том, как вывернуть человека наизнанку, поставить на колени его душу, вымотав и физически и морально.

А потом меня куда-то везут с завязанными глазами, скованную по рукам и ногам. И я слышу его голос, он отдал приказ, чтобы меня доставили к нему, он лично выбьет признания с Нихила, чтобы понять масштабы нарушения правил безопасности информации на Острове. А еще помню, как отрубили головы тем двум надзирателям… по его приказу, но это потом, предварительно содрав с них кожу живьем, по полоскам, как свежуют тушу животного, выдрали ногти, выкололи глаза, раздробили кости, под дикие крики боли насадили, еще живых, на колы, разрывая им внутренности. Я с ужасом видела, как загораются удовольствием его синие глаза, как он питается, жрет их боль, как трепещут его тонкие ноздри и подрагивает чувственная нижняя губа, учащается дыхание. Тогда я впервые содрогнулась от осознания – он действительно не человек. Потом у меня не останется иллюзий: Нейл раздерет их в клочья, одну за другой, он никогда не будет скрывать от меня, кто он такой и на что способен. И это не благородная откровенность – это его сущность, которую скрывать нет ни малейшего смысла. Потому что Нейл Мортифер – один из самых сильных и влиятельных Деусов. Как говорила ДР24, он и есть сердцевина Зла, самое жуткое его порождение, мрак в чистом виде, кошмар с ослепительно красивой внешностью и черной дырой вместо сердца и души. Но кто сказал, что это изменит мою одержимость этим жестоким дьяволом? У страсти нет цвета кожи, возраста, пола, сущности, характера, наклонностей. Она живой организм, она самый страшный голодный зверь, и она жрет тебя живьем, не заботясь о том, что орет твой разум, потому что и он покоряется первобытной силе, противоречащей всем доводам рассудка. Любовь даже в непроглядной тьме находит луч света и превращает его в свое собственное солнце, вокруг которого вращается, корчась от боли и ожогов, но стараясь приблизиться как можно ближе… даже с риском превратиться в кучу пепла.

Это как первый вдох свежего воздуха после долгих лет, проведенных в затхлой, провонявшей дерьмом тюрьме. Как глоток живительной влаги после бесконечных, опустошивших тело дней пути под палящим солнцем, лучи которого со временем начинают разъедать кожу, оставляя ожоги. Когда ломит кости, когда ты ощущаешь, как они крошатся прямо в твоем теле от недостатка воды, от изнурительной пытки жарой, когда дерет забитое песком горло от сухости. Но ты сам выбрал именно эту дорогу смерти по пескам, и пусть тебя уже тошнит от однообразия величественных дюн, тебе некого обвинить в этом, только проклинать каждый день, каждый долбаный час и минуту себя и ее за то, что согласились на это испытание, поверили в то, что сможем жить в разных мирах. Я верил, что смогу. Ей оставалось принять мое решение. Я не мог предоставить ей право выбора – жить или умирать. Я сдох бы вместе с ней. Да, я тот, кто сеял столько смерти и боли вокруг себя, сдох бы, если бы остановилось ее сердце. Пока она жива, я знал, что найду, из-под земли достану, выдеру из любой реальности. Только в ее гребаном мире у меня не было столько времени. Она смертная, и там оно к людям неумолимо. Ее могло просто убить время. И меня вместе с ней.

Сейчас я смотрел на нее, впитывая в себя каждую черточку лица, распахнутые в немом ужасе глаза, дрожащие губы, соблазнительные изгибы тела, водопад темных локонов, струящихся по плечам. Красивая. Безупречная. Моя девочка. Это была она, и в то же время совершенно другая женщина. Я жадно упивался ее сбившимся дыханием, сдерживаясь от желания схватить ее в объятия, сжимая до хруста, прижимая к сердцу, которое, наконец, после долгих лет забилось. Да, будь оно неладно, я столетия не знал о его существовании. Я истово верил, что я не просто кровожадное чудовище, несущее смерть всему живому вокруг, а зверь без сердца и души, и принимал свою сущность, смакуя чужую боль, отбирая и ломая жизни. Пока не появилась она и не разбила вдребезги ко всем чертям величественное спокойствие моего мира. Она так просто заставила почувствовать, как начинает биться сердце, сначала тихо и размеренно, а после – уже набатом, при каждом взгляде на нее, от звуков тихого голоса, от нечаянных прикосновений. Постепенно, день за днем, я ощущал, как заполняется пустота внутри, там, где у смертных находится душа. И пусть моя была уродливая и черная, но и она извивалась в адских муках все то время, что Лия была вдали от меня. Она корчилась в агонии неизвестности, мрачного одиночества, выворачивая меня наизнанку, до боли, до трясучки, до стиснутых зубов, до разбитых кулаков, пока не утихла совсем, все так же постепенно сжимаясь в комочек, а после и исчезнув. И сейчас она снова возрождалась, расправляя свои кровавые крылья, вонзаясь кривыми когтями в кости, в сердце, она снова оживала рядом с ней, требуя приблизиться, требуя коснуться, завладеть, привязать к себе, чтобы больше никто, никакие силы не смогли разлучить, не смогли забрать мою женщину.

Но уже в следующее мгновение она начинает неверяще скалиться, когда Лия в страхе отходит назад, качая головой, узнавая, но отказываясь верить. А эта тварь внутри также отказывается верить в происходящее, нет, она даже не надеялась, что Лия кинется ко мне на шею… Хотя да! Будь она проклята, но эта сука-душа до последнего ждала, что она обрадуется, что она вспомнит, на подсознательном уровне, почувствует сердцем, кожей, черт подери, просто увидит в моих глазах…

А вместо этого – словно обухом по голове, смятение, непонимание и страх, мать ее! Страх! Она закрывает руками лицо, а в ответ – жуткое желание встряхнуть, обездвижить, вынуждая всматриваться в мои глаза, и показать ей всю ту тьму, что таится внутри. Позволить выплеснуться этому мраку наружу, на нее, причинить боль, такую, чтобы вспомнила, чтобы поняла, в какой агонии я прожил все это время, вдали, в неизвестности.

Повторять ее имя. Не в пустоту, не в пьяном бреду, не в наркотическом угаре, а глядя на нее, зная, что она, мать ее, слышит. Слышит! И содрогается от звуков моего голоса, а меня раздирает на части от желания обнять, успокоить, бессвязно шептать на ухо те самые слова, НАШИ слова, и она узнает их, я уверен. И в то же время я чувствую, как ярость накатывает… волна за волной, сметая все на своем пути. Потому что я… дьявол! Я ничего не забыл! Я помню каждую минуту, проведенную с ней, и каждое мгновение, растянувшееся на вечность, без нее!

А потом прикоснуться к бархату кожи и едва не сдохнуть от восторга, ощущая, как задрожали пальцы, когда сотни электрических разрядов пробежали по телу, взламывая сознание. Первое прикосновение за десятилетия. Наше. Первое. Прикосновение. Бл***! Разорвало пополам, вызывая желание еще большего, и я уступаю ему, набрасываясь на мягкие губы, едва не застонав, когда ощутил их вкус. Я его помнил. Я, черт тебя раздери, Лия Милантэ, помнил его все это время! Трахал сотни… тысячи безликих женщин, а чувствовал твой вкус на их губах, смотрел в пустые глаза и видел в них твои, наполненные голубым светом. Слышал твой голос в каждом стоне, в каждом всхлипе. И ни с одной из них я не почувствовал и десятой доли той эйфории, которая сейчас текла по моим венам сладким ядом только от взгляда на тебя, от одного прикосновения. Чистое удовольствие держать тебя в своих объятиях, зарываться в шелк волос, пить твои стоны. Словно изголодавшийся зверь накинуться на свою добычу, терзая губы, лаская грудь, стискивая до боли горячее тело.

И как ведро ледяной воды на голову, понимание, что я не чувствую отклика. Нет, твое тело отвечает мне. Неистово, жадно… по инерции? Но в глазах… плотный сизый туман отторжения, неузнавания и… боли? Она сопротивляется, мысленно, но сопротивляется. Она не верит своим ощущениям, не верит мне, в меня… И я слышу ее мысли, ее мысленную просьбу отпустить. Слышу и чувствую, как начинает биться заточенная между костями душа, уродливая, едва ожившая, она колотит кулаками по внутренностям в дикой агонии боли, она вгрызается острыми клыками в мясо, разрывая его и выплевывая на землю, требуя причинить точно такие же страдания женщине в моих руках. И неконтролируемая злость шквальным огнем накрывает с головой, выжигая дотла нежность, оставляя после себя едкий запах возрождающейся заново ненависти за собственную слабость. И вот уже дикая жажда показать ей изнанку этой реальности, воплотить в жизнь все ее сны, дать понять, что это не что иное, как воспоминания о другой жизни, настоящей, жизни в нашем мире… серым пеплом оседает внутри тела, прорываясь наружу через поры, с каждым выдохом, каждым словом. И злорадное удовольствие видеть, как расширяются ее зрачки в первобытном ужасе, как вырывается судорожное дыхание из дрожащих губ, смотреть, не отрываясь, подавляя ее волю, порабощая ее мысли, показывая те картины, что когда-то имели для нее значение. Пусть она не помнила этого, но это так. Она смотрит в мои глаза не мигая, не отворачиваясь. Она и не может отвернуться – я держу ее взгляд. Сейчас она не со мной. Она там. Дома. Она там, в легком платьице, на пустыре, обдуваемом ветрами, поеживаясь от холода и так же глядя на меня. Так же не отрываясь. Только там это ее решение, добровольное. Там ее желания, ее эмоции.

Настоящие, чистые, вкусные.

И уже плевать, что согласие вернуться вырвано этой своеобразной пыткой, плевать, что ее колотит крупной дрожью, что после перехода ее ноги подкашиваются и она едва не падает на землю. Подхватываю ее на руки, вдыхая ее запах, чувствуя, как всего на мгновение, но аромат волос кружит голову, и улыбаюсь, когда слышу ее крик. Да, малыш, кричи! Кричи, ведь ты узнала! И этот дом, наш дом, и эти стены, и эту комнату. Это я каждую ночь мучил тебя снами, отправляя воспоминания, свои, твои и наши общие. Это я разделил твою жизнь надвое, не позволяя забыть окончательно эту жизнь, отстраниться от прошлого. Это я вкладывал в твое сознание болезненные картины прошлого, получая удовольствие от осознания того, что хотя бы во сне, но ты будешь со мной. Пусть в кошмарах, но моя. И, как самый страшный кошмар, я постепенно выходил за рамки сновидений, заполняя твои мысли, выплескиваясь на страницы твоих книг… Все в мире материально, малыш. Ничто не возникает ниоткуда. Нет выдуманных героев, нет созданных воображением жизней. Каждая история выстрадана своим автором, каждый герой когда-либо существовал в реальности. Вопрос только в том, в какой…

Глава 8

Меня вывезли с Острова. Мечты сбываются. Сейчас это звучало довольно мрачно. Я понимала, что это не означает ничего хорошего. Но с другой стороны, у меня появилось время. Никто не понимает, насколько дорогим бывает время. Его не купишь за деньги, не подвинешь, не перенесешь, не проигнорируешь, оно неумолимо. Обычно каждую его секунду начинаешь ценить только тогда, когда осознаешь, насколько мало его у тебя осталось, или в те мгновения, когда хочется, чтобы оно остановилось.

Мое внутреннее любопытство и какой-то противоестественный восторг заставляли меня то и дело смотреть в иллюминатор на проплывающие облака, на слепящие лучи солнца. Поразительно, но я чувствовала себя свободной. Да, со связанными руками, изодранной спиной, голодная, напуганная, я чувствовала себя свободной от Острова. Где-то внутри я ясно понимала, что туда уже не вернусь никогда, а значит, я освободилась. Я больше не безликое существо в синей униформе, я та, кто разворошил это осиное гнездо, и меня запомнят. Надолго. А еще я искренне надеялась, что принесла неприятности Фиру. Пусть не такие как у меня, пусть незначительные, но я насолила этой твари.

Конвоирам было совершенно наплевать, что я делаю. Они о чем-то говорили между собой и смеялись. Обо мне забыли. Скорее всего, это плохой знак, но какое им дело до связанного Нихила в драной одежде, измазанной в грязи и вывалянной в песке. Нестерпимо болели раны на спине, но я старалась не думать о них. Вероятнее всего, там, за чертой Острова, меня ждут худшие испытания, чем пытки Фира. Я еще не понимала, почему меня оставили в живых. Но это давало слабую надежду на отсрочку казни. Вытерплю ли я все то, что вытерпели казненные надзиратели? Я не боялась боли. Нас учили ее не бояться, нас вообще приучали к ней как к естественному состоянию. Каждодневные опыты вырабатывали иммунитет к физическим страданиям. Особенно у меня – ведь я их помнила до мельчайших деталей, и, тем не менее, каждый день я должна была делать вид, что ничего не понимаю, и снова идти на эту пытку добровольно, иначе… иначе меня, скорее всего, ждала бы участь ДР24. Хотя, кто знает, может, ей повезло намного больше, чем мне.

Вертолет приземлился, и меня схватили за шкирку, как паршивого котенка, вытащили наружу, пиная и толкая, а когда я падала, за волосы ставили на ноги. Я даже не представляла, во что превратилась моя кожа – в сплошной синяк. Оглядывалась по сторонам, несмотря на весь ужас, на дрожащие колени, сбитые босые ноги, я все же жадно рассматривала тот мир, в который попала. Хотя рассматривать особо было нечего. Изолированный частный аэропорт на пустыре, окруженном голыми деревьями и высоковольтными столбами. И, тем не менее, это не Остров, здесь даже воздух иной, атмосфера. По-прежнему пахло свободой. Наивная идиотка. До свободы в полном смысле этого слова мне еще очень далеко. Если вообще возможно.

Меня забрал автомобиль. Я тогда впервые в жизни села в машину. Очень странно, если учесть, что теоретически я умела ею управлять, практику мы проходили на тренажерах. Я вполне могла сесть за руль с закрытыми глазами, даже за управление вертолетом или мотоциклом. Нас учили всему, кроме способности читать и писать. Хотя я все же старалась научиться сама и иногда на песке выводила те буквы, которые видела, или цифры и запоминала их.

Мы ехали довольно долго, я не могла рассмотреть ровным счетом ничего за тонированными стеклами автомобиля. С двух сторон от меня сидели конвоиры, продолжая беседовать и перекрикиваться с водителем.

– Зачем она ему?

– Не знаю. Понятия не имею. У Нейла какие-то свои критерии и запросы.

– НМ12 мы не возили к нему.

Конвоир бросил взгляд на меня, а потом на своего дружка.

– Плевать, ее все равно уничтожат после допроса.

– НМ12 тут же отправили на задание, которое она провалила и была ликвидирована.

– Тогда какого… зачем сейчас?

– Черт его знает, что у него на уме. Не лезь в это. Меньше знаешь – дольше жив.

Конвоир снова повернулся ко мне, окинул взглядом, словно лапая, словно касаясь, как мерзкими щупальцами, этими сальными глазками «ощупывая» мое тело.

– Красивая.

Второй фыркнул и засмеялся.

– Думаешь? Да у него женщин столько, сколько ты не видел за всю свою жизнь, плюс сто лет вперед. Нахрена ему Нихил, когда можно трахать любовницу Императора, или девку Сезара, или любую другую высокородную шлюху?

– А я бы оттрахал эту.

Он протянул руку и дернул мой локон, который упал мне на глаза. Я повела головой, и он сжал мои волосы пятерней.

– Не дергайся, сука! Когда тебя прикажут казнить, ты пройдешь через меня. Так что будь посговорчивей, и я отымею тебя более гуманно.

Второй фыркнул.

– Она зеленая. Не спелая. Не люблю таких. Несозревших. Кожа да кости.

Пальцы на моих волосах разжались и поползли по шее к груди. Я закусила губы, чтобы не закричать, к горлу подкатил приступ тошноты, когда ладонь накрыла мою грудь и сильно сжала.

– Еще как созрела. Я бы погрыз ее розовые соски, пожевал до крови.

Зажмурилась, мысленно отстраняясь от холодных пальцев ублюдка, которыми он шарил у меня за пазухой.

– Я знаю толк в маленьких, грязных куколках. Они часто проходят через меня перед тем, как отправляются на тот свет. Она многому научена, да, дрянь? Тебя же учили, как ублажать мужчин, маленькая шлюха?

Он сжал мой подбородок, заставляя поднять голову, но я снова повела ею, не поднимая глаз.

– После допроса Нейла от нее останется лишь жалкая тень. Он раздерет ей сознание, покалечит разум, и ты будешь трахать полуживой труп.

– В этом тоже есть своя прелесть. – Его холодные пальцы сжали сосок, и я мысленно раздробила ему все кости, освежевала и посадила на кол, как и тех двоих надзирателей. – Посмотри мне в глаза! Ну! Сука! Смотри мне в глаза!

Я посмотрела, вкладывая в свой взгляд все презрение, которое клокотало во мне.

– Наглая. Дерзкая. Бракованная! Хозяину не понравится твоя дерзость, и он велит выколоть тебе глаза. Так что лучше на него ТАК никогда не смотри.

Шпили башен здания возвышались над высокой серой стеной, обнесенной по периметру колючей проволокой. Массивные ворота поднялись наверх, пропуская автомобиль вовнутрь, и бесшумно опустились за нами. Тогда я не могла точно описать это строение, мне было не с чем сравнивать, разве что с нашими корпусами на Острове. Сейчас я бы сравнила это здание с замком. Но совершенно модернизированным изнутри. Здесь царила странная атмосфера глухой тишины. Никаких звуков, кроме карканья ворон и завывания ветра.

Я видела торчащие из потрескавшейся земли кустарники, голые деревья. Сухая листва хрустела под босыми ногами, клубы тумана путались между деревьями, как рваная вата. Посмотрела на окна здания за тонкими прутьями решеток. Или стекла затонированы, или там кромешная тьма. Если сравнить с секторами и корпусами Острова, то это здание казалось огромным и страшным живым организмом, словно пропитанным мрачностью и угрозой.

Я дрожала, как осиновый лист, мелкой и крупной дрожью, отбивая зубами барабанную дробь от холода, чувствуя, как меня одновременно и тошнит, и сосет под ложечкой от голода. На Острове нас трое суток не кормили. Меня не тащили, я шла следом за надзирателями и чувствовала, как меня переполняют противоречивые чувства: от ужаса до совершенно абсурдного предвкушения встречи. Тогда у меня не было понимания нормальности своих эмоций, мне было опять-таки не с чем сравнивать. Я просто плыла по течению, без права выбора. Но я свой выбор сделала в тот момент, когда нарушила законы Острова, и прекрасно понимала, что за это последует расплата. Мне не было страшно, я была готова умереть, потому что мне никогда не простят того, что я пошла против системы, сломала их размеренную, монотонную жизнь.

Рассмотреть здание изнутри я не успела, как только мы вошли за массивную широкую дверь, к нам навстречу вышел мужчина во всем черном. Он презрительно осмотрел меня с ног до головы, потом бросил яростный взгляд на конвоиров.

– Слишком долго заставили ждать! Поторопитесь! Хозяин в ярости!

Один из надзирателей, схватил меня снова за шкирку и потащил волоком за собой, заставляя цепляться руками за цепь на ошейнике, не давая опомниться, оглушая пинками и тычками, вырывая волосы. Мы спускались по узкой, крученой лестнице вниз, и никто не обращал внимания, что я спотыкаюсь, бьюсь о перила и о стены.

На меня давила тишина этого здания. Ни одного звука, кроме наших шагов, моих всхлипов, когда я получала очередной синяк от удара об острый край перил. Внизу перед нами распахнулась очередная автоматическая дверь, и мы оказались в огромной зале с каменным полом, очень высоким потолком, с которого в центр зала были направлены яркие прожекторы. Я с ужасом увидела на стенах цепи, ошейники, шесты над потолком, и мне стало не по себе, я буквально физически почувствовала, что именно происходит здесь, назначение этого жуткого места. Значит, меня ожидают пытки. По спине пробежал холодок страха, и я нервно сглотнула.

А потом я увидела Нейла. Словно появился из ниоткуда. Из столпа искусственного света, или меня настолько ослепляли прожекторы, что я не сразу его заметила. Мне снова стало нечем дышать в его присутствии, я забыла, как это делается, а сердце бешено заколотилось в груди. Сейчас он был без неизменного длинного плаща. В черной рубашке, наглухо застегнутой на все пуговицы, в таких же черных штанах и сапогах. Только волосы собраны в хвост на затылке.

Нейл тяжелой поступью подошел ко мне. Он не сказал ни слова. Просто оглядывал с ног до головы, а у меня не хватало смелости посмотреть ему в глаза, но я чувствовала его взгляд. Очень тяжелый, пронизывающий насквозь. Тогда я не понимала, что моя реакция на него совершенно отличается от таковой у любого другого Нихила. Потому что все, кто общался с Нейлом, смертельно его боялись. На уровне подсознания, это было вложено в их гены, в их ДНК, что Деус их Хозяин. Я же испытывала совершенно иные эмоции. Я наслаждалась его присутствием, о котором мечтала долгие три года. Я была в него влюблена. Не так, как об этом пишут сейчас в романах, не так как влюбляются подростки, увлекаясь то одним, то другим. Нет. Я им заболела. Этот вирус проник в мою кровь с первой встречи и прогрессировал все сильнее и сильнее, как моя личная затяжная эпидемия. Тяжело дыша, уставилась в пол, на свои разбитые в кровь пальцы ног. Как же жалко я выгляжу по сравнению с ним. Вообще по сравнению со всем, что меня здесь окружает. Все такое огромное, громоздкое, и я – маленькая, ободранная и грязная.

А еще это было не пять шагов, а два… всего два шага. Я так нервничала, что у меня пересохло в горле. Нет, не от страха, а от того, что он настолько близко ко мне, что я чувствую его запах… я вообще просто его чувствую. Физически ощущаю каждое движение, взгляд кожей, каждой порой на теле и не могу сама посмотреть на него. Пульс зашкаливал и набатом колотился в висках.

Надзиратель толкнул меня на колени и сдавил мне плечи с такой силой, что на глаза навернулись слезы. Теперь я смотрела на носки сапог Нейла… на латинские «НМ». Мне кажется, они впечатались мне в память, что они теперь выбиты на мне изнутри, как метка или клеймо. Моя принадлежность ему. Пока неосознанная. Не та, которой ему принадлежат все Нихилы с Острова. Иная принадлежность. Я пока не могла дать ей определения. Он продолжал молчать, а я знала, что он на меня смотрит. Это было бешеное ощущение взгляда каждой клеточкой тела, и я дрожала под этим взглядом, летала в пропасть. Чувствовала, как подрагивают пальцы конвоира. А вот он боится. Панически. До смерти боится. Даже вспотел, и я ощущаю этот запах пота, меня от него тошнит.

– Отпусти ее! – От звука голоса Нейла кожа покрылась мурашками.

Пальцы надзирателя разжались. А потом мне показалось, что я умираю, точнее, я взлетаю. Стремительно, так быстро, что горло перехватывает от адреналина. Нейл поднял мое лицо за подбородок резким движением, и я невольно зажмурилась. Меня обожгло прикосновение. Это было его первое прикосновение ко мне. Совсем не чувственное, скорее, грубое, властное, но для меня это было самое невероятное сексуальное потрясение. Потому что все мое тело прострелило током, разрядом в тысячу вольт.

– Смотри мне в глаза!

Пальцы на подбородке сжались сильнее, и я медленно подняла веки. Ничего подобного я никогда в своей жизни не испытывала, вздрогнула всем телом, когда наши взгляды встретились. Все, что я чувствовала до этого, стало вдруг таким серым, блеклым, незначительным. Бездна его взгляда затягивала, лишая возможности моргнуть, вздохнуть, а у меня дух захватило от восхищения. Кристально чистая синева, слишком яркая и ослепительная, я тонула в ней. Увидела недоумение в его глазах, не знаю, что именно он прочел в моих. Точнее, я догадывалась, я не умела скрывать эмоции, ни одной, и меня трясло от взгляда на него, от всплеска чувственного наслаждения ощущать его пальцы на своем подбородке. Пусть через перчатки, но мне они казались такими горячими… эти длинные пальцы, которые мне так хотелось увидеть не скрытыми под тонкой черной кожей.

Нейл завораживал, гипнотизировал, и я понимала, что в этот момент не принадлежу себе, потому что он проникал в мои мысли, в меня саму, через этот зрительный контакт, заставляя мою кровь вскипать и стыть в жилах. Контраст на контрасте. Почувствовала резкую боль в висках, словно приказ раскрыться, властное давление. Порабощение воли, не терпящее возражений, только подчинение. Беспрекословно и немедленно.

И я впустила, словно все мое сознание было готово принять его, оно жаждало впустить так далеко, как он захочет, так глубоко, как прикажет. Как если бы я приняла его в свое тело. От мыслей об этом сердце заколотилось еще быстрее. И от осознания, что никто не слышит этого внутреннего немого диалога и от той дикой эротической волны, которой меня обволакивало его присутствие внутри моей головы, я задрожала, чувствуя, как учащается снова мое дыхание, как пульсирует внизу живота, как затуманивается мой взгляд, все еще тонущий в ледяной синеве. Сейчас, спустя время, я понимаю, что тогда он не применил никаких усилий для того, чтобы я это почувствовала. Это был всего лишь первый приказ Хозяина своему Нихилу, и я покорилась… но не как Нихил. А как женщина. Маленькая женщина, которая уже тогда сходила по нему с ума. Это было зарождение чувств.

Первая любовь беспощадна. Она слишком чиста и наивна, чтобы прятаться где-то в глубине, она на поверхности, ее можно потрогать руками, увидеть. Ее невозможно скрывать, контролировать. Контроль приходит с опытом, у меня его тогда не было и в помине.

«Покажи мне все». – Голос ворвался в сознание, заставляя распахнуть шире глаза.

И я показала ему: насилие над Низшими, трупы за пустырем, смерть ДР24, наверное, и многое другое, от чего мои щеки зарделись, а его брови слегка приподнялись в удивлении, губы скривила усмешка, и мне показалось, я сойду с ума от стыда. Краска прилила к щекам, но отвести взгляд не смела.

«Дальше», – приказал, почувствовав мое смущение.

Показала закрытый корпус и все, что увидела там, и как погиб надзиратель. Все до этой самой секунды. Синева темнела, затягивая все глубже, как грозовое небо, которое вот-вот пронзит молния. А потом он отвел взгляд, и я резко выдохнула, почувствовав слабость во всем теле и разочарование… Да… Какое-то странное разочарование, словно его присутствие в моем сознании связывало меня с ним и сейчас эта ниточка оборвалась.

– Казнь отменяется. НМ13 останется здесь для выполнения задания.

Я вскинула голову, чувствуя, как начинаю задыхаться от волнения.

– Она не Избрана! И она преступница! Убийца! По всем законам…

Я не сразу поняла, что происходит, пока не услышала хриплый стон надзирателя и звук упавшего тела. Резко обернулась и содрогнулась от ужаса – тот был мертв. Его широко распахнутые глаза смотрели в потолок, и в них отражался один из прожекторов.

– Увести. Вымыть. Накормить. Определить в правом секторе до моих дальнейших указаний.

Я так и не узнала тогда, за что Нейл убил надзирателя, я даже не поняла, как он его убил. Чуть позже я узнаю, что Деус может остановить сердце смертного одним взглядом, может разорвать внутренности, заставить истекать кровью, поставить на колени, принудить рвать собственными кишками и ему для этого достаточно просто посмотреть. Он может причинять дикую боль не прикасаясь. Как физическую, так и моральную. А еще спустя время я пойму и за что он его убил.

Меня подняли с колен, а я смотрела ему вслед, на удаляющийся темный силуэт и понимала, что меня не казнят в ближайшее время. Я зачем – то все же понадобилась Нейлу Мортиферу. И какая разница, зачем, лишь бы это дало мне возможность видеть его снова.

Я стояла под горячими струями воды и наслаждалась запахом мыла, свежестью густой пены, стекающей по истерзанному телу. На Острове не было такой роскоши, как ванна и душ. Мы мылись в общей душевой. А здесь повсюду зеркала, мраморный пол, белоснежные полотенца. Ноздри трепетали, улавливая запах еды, видимо, пока я час сидела в ванной, слуги принесли ужин. Перед тем, как меня привели в мою комнату, я оказалась в странном помещении, похожем на кабинет врача. Я даже чувствовала запах лекарств и спирта. Молчаливая женщина в черной одежде, они все здесь одеты в черное, подвергла меня осмотру. Приказала раздеться, осмотрела мою спину, заглянула в рот, посветила в глаза, ощупала цепкими пальцами мое тело, волосы.

– Отличный экземпляр, Лисс, – кивнула своей помощнице, – один из самых идеальных за последнее время. Я не удивлена, что он оставил ее. Возьми кровь на проверку.

Через несколько секунд мне в руку впилась игла, и женщина, которую назвали Лисс, набрала в пробирку моей крови, приложила ватку, пахнущую спиртом, к моей вене на сгибе локтя.

– Когда началась первая менструация? – спросила вторая, ощупывая мой живот.

Это был первый вопрос, который она задала мне, и мои щеки запылали. Я не привыкла обсуждать себя с кем-либо. Да, нас осматривали на Острове, но там никто не задавал вопросов. И это происходило довольно редко.

– Тебе что-то не понятно в моем вопросе?

– В тринадцать, – ответила я.

– Регулярно? Есть сбои, задержки?

– Нет.

– Половые контакты?

Резко посмотрела мне в лицо. У нее черные глаза, совершенно без зрачка, они меня пугали.

– Нет.

Вторая что-то записывала в блокнот, делая пометки.

– Сексуальное возбуждение, петтинг, оргазмы, мастурбация?

Я сглотнула и отвела взгляд, женщина подняла на меня глаза снова.

– МН13, я задала тебе вопрос, и ты обязана на него ответить. Что-то из вышеперечисленного было? Ты должна отвечать честно. От этого зависит твое будущее.

– Нет. – Я ответила довольно уверенно и не отвела взгляд. Та кивнула и снова что-то отметила в блокноте. Потом грациозно встала, подошла к шкафчику, покрытому блестящей белой краской, достала оттуда голубой халат и подала мне.

– Надень и ложись на кровать.

Натянув на себя халат и затянув концы пояса, я села на краешек кровати. Женщина подошла ко мне, сжимая в руках нечто похожее на шприц, но в несколько раз больше.

– Это будет не совсем приятно, потерпи.

Приставила его к моей левой ноге, и через секунду меня ослепила вспышка боли, словно под кожу загнали нечто огромное, разъедающее плоть.

– Что это?

– Твой порядковый номер. НМ13. Он останется с тобой до самой смерти. Хозяин может активировать датчик слежения за твоим местонахождением. Если тебя посетит идея сбежать – может быть активирована ликвидация. В твою кровь попадет доза яда, которая начнет убивать тебя медленно или быстро. В зависимости от желания хозяина.

Она смазала рану на ноге какой-то мазью ярко-желтого цвета.

– Я буду проводить осмотры раз в месяц. Если ты почувствуешь какие-то изменения в состоянии здоровья, ты можешь прийти ко мне сама. Со временем ты начнешь ориентироваться в доме. Тебя проводят к себе. Прими душ, переоденься в чистую одежду и ложись спать. Завтра у тебя будет трудный день – проверка всех твоих возможностей. Я буду там присутствовать. И еще, НМ13, возьми – это заживит твои раны на спине. Мне приказано поставить тебя на ноги в течение нескольких дней. У Хозяина нет времени ждать.

Протянула мне пузырек. Я несколько секунд смотрела на ее пальцы с коротко остриженными ногтями. Протянула руку и взяла лекарство.

– Выпьешь перед сном.

Странная забота, если меня собирались убить.

Я еще раз с упоением намылила все тело и смыла мыло, вытерлась насухо полотенцем, высушивая волосы. Когда вернулась в комнату, меня ждал поднос с ужином, а на комоде стояло несколько картонных коробок.

Но как только я поела и выпила лекарство, я провалилась в сон. Уже утром я увидела, что в коробках была аккуратно сложена новая одежда, нижнее белье и обувь.

Это был первый день, проведенный мною в этом доме. Когда я вспоминаю о нем, я понимаю, каким нежным, открытым и честным ребенком я тогда была. Годы изменят меня, ОН изменит меня до неузнаваемости. Хотя, наверное, во мне всегда жила совсем другая личность, не подходящая для роли обычного проводника. Потому что я не отличалась покорностью и я знала и чувствовала то, что не должен чувствовать ни один Нихил.

Глава 9

Я открыла глаза и резко подскочила на постели, ладони заскользили по черным шелковым простыням, одернула их, сжав в кулаки. На секунду внутри взметнулась надежда, что я в своей спальне, что мне все это приснилось… но лишь на секунду, потому что то помещение, в котором я находилась, не было моей комнатой. Я сжала виски, чувствуя, как поднимается изнутри паника, как холодеют кончики пальцев. Тяжело дыша, снова обвела помещение взглядом.

Комната оказалась очень просторной для обычной спальни. Все в тяжелых темно-бордовых тонах. Стерильная чистота… а в зеркальных поверхностях предметов мебели, напоминающей готический антиквариат, отражается зарешеченное окно, из которого тусклые лучи солнца играют бликами на мраморном черном полу. Мне кажется, что это мрамор, но он слишком блестит, отражая все предметы мебели. Постепенно я успокаивалась, насколько это возможно в моем нынешнем положении, стараясь думать трезво, заглушая панические приступы лихорадки. Каким-то непостижимым образом ОН оказался реальным, и таким же невероятным образом я оказалась в этом доме. Это не просто страх – это лютый ужас от подозрения, что я сошла с ума. Ощущение депрессивной панической атаки от нереальности происходящего. Словно сбылись мои кошмары, и даже те сны, которые мне казались верхом моих безумных фантазий о НЕМ, тоже превращались в кошмар наяву. Нет ничего ужаснее, чем осознание, что твои демоны ожили и ты стоишь лицом к лицу с ними, ощущая полное бессилие перед собственной одержимостью.

Я совершенно не представляла, чем мне это может грозить и что этот… человек(?) хочет от меня. А вдруг в этот момент я вообще нахожусь в психиатрической лечебнице и у меня дикие, безумные галлюцинации? Я сильно ущипнула себя за руку. Безжалостно. На коже выступил синяк, а на глаза навернулись слезы – больно. Лучше бы было не больно, и я проснулась. Одно дело – мечтать в своих розово-прозрачных иллюзиях о черном загадочном принце, а совсем другое – оказаться в этих иллюзиях… где все далеко не розовое и принц вовсе не принц, а некто, обладающий властью способной парализовать волю и выворачивать мозг дикой болью, не прикасаясь.

Я медленно опустила босые ноги на пол и коснулась холодного мрамора кончиками пальцев. На мне все тот же халат, в котором я была дома. Запахнула его плотнее на себе и встала с постели. По телу разлилась слабость и задрожали колени, ухватилась за стену и вдохнула полной грудью. Медленно подошла к окну, распахнула шторы, открыла настежь окно и замерла – я на высоте не менее двадцати метров над землей. Перед глазами высокая ограда, голые деревья с высохшей листвой. Если смотреть на деревья, то можно предположить, что сейчас поздняя осень. Дернула решетку, но та даже не поддалась моему натиску, но я обожгла пальцы и резко отняла их. О Боже… они до такой степени нагрелись от солнца? По коже пошли мурашки от осознания, в какой крепости я нахожусь. Отсюда не сбежать. Я силой захлопнула окно, и стаи ворон взметнулись с дерева ввысь. Сделала несколько шагов назад, тяжело дыша. Мне стало страшно… посмотрела на свою руку, раскрыв ладонь, и снова на окно. Только потом поняла, что именно напугало – на окне не было ручки… и все же я его открыла с первого раза. Внизу на раме заметила нечто вроде рычага, опущенного вниз. Есть вещи, которые мы делаем на автомате… особенно когда раньше уже не раз это делали. Только я никогда в своей жизни не была в этой комнате. И не могла быть. Я – Лия Милантэ, родилась в семье эмигрантов, провела счастливое детство вместе с родителями и после автокатастрофы, в которой они погибли, а я чудом выжила, продала родительский дом и переехала на север страны.

Я не могла бывать в этом жутком месте… я не могла знать этого человека, если он вообще человек, и я не хочу, чтобы все это стало реальностью. В моих мечтах он казался мне родным и до боли знакомым. Я бредила им, я думала о нем, я продумывала каждую черту его лица, характер, поведение. Я любила в нем все. Его недостатки, его мрак, его дикую жестокость… но это был вымысел. Мой собственный. Часть меня самой. А наяву… Сейчас… я совершенно не знаю, кто это. Точнее, я предполагаю, что смогла наделить его в своем воображении лишь десятой долей тех возможностей, которые он имел, потому что этот Нейл взорвал мне мозг. Безжалостно и очень быстро заставил увидеть и почувствовать то, что хотел он. Этот Нейл и тот Нейл… Боже! Я схожу с ума!

Это сон. Я обязательно проснусь. Только внутри уже происходило то самое осознание, что я обманываю сама себя. В висках пульсировало «не желайте – ваши желания могут исполниться»… А я желала… звала… До абсурда… могла, закрыв глаза, представлять его запах, прикосновения пальцев… Карен сказала мне как-то, что запах представить невозможно. Только если хоть раз вдыхал его. Запах можно только запомнить, как и тактильные ощущения, как и звуки. Я тогда не придала этому значения.

Только кого я звала? Вымысел? Мираж? Собственные фантазии? И когда звала, насколько я хотела, чтобы это сбылось? Сейчас я и сама не знаю ответа на этот вопрос. Да, у него именно то лицо, которое я себе представляла. Да, у него именно те невероятные, ослепительные синие глаза, в которых можно захлебнуться, пойти на дно, и чувственные губы, которые обещают бездну порочных удовольствий. Длинные черные волосы и эта невероятная линия скул, легкая щетина, надменный властный взгляд и голос. Я никогда раньше не слышала его голос, но он именно такой… тот самый. И в тот же момент это не он. Вспомнила, как предательски тело реагировало на прикосновения, а губы саднили под его поцелуями, и нервно сглотнула. Реакция на первое прикосновение обычно иная. Скованность, смущение… некий барьер. Только я чувствовала себя с ним, словно уже знала эти прикосновения, эти губы, эти властные руки. Мое тело знало, потому что оно расплавилось, оно подчинилось, и мне стало страшно, как далеко все это может зайти. Тряхнула головой и медленно выдохнула.

Прошлась по комнате, рассматривая предметы мебели. Такое странное сочетание классики и современности. Точнее, все убранство помещения напоминает эпоху Ренессанса, и в тот же момент я вижу под потолком глазки камер наблюдения, вентиляцию, кондиционер.

Я подошла к комоду с зеркалом, потрогала поверхность кончиками пальцев. Ни намека на пыль. Открыла небольшую шкатулку и замерла – в ней дорогие украшения. Явно женские. Потянула за тонкую золотую цепочку и вытащила медальон. Покрутила в руках и безошибочно нашла тайную кнопку. Он раскрылся, и я вздрогнула – портрет. Его портрет. Захлопнула крышку, положила медальон обратно. Возникло чувство, что я роюсь в чужих вещах.

Подняла глаза и посмотрела на свое отражение – я все та же. Во мне ничего не изменилось. Это не успокаивало, а пугало еще больше. Подсознание искало хоть одну зацепку, чтобы ухватится и убедить себя, что все не происходит на самом деле. Потрогала губы кончиками пальцев – слегка припухшие, словно сохранили следы голодных поцелуев.

Подошла к шкафу и распахнула дверцы. Женская одежда. Долго смотрела на платья, юбки и блузки. Протянула руку и взяла один из нарядов. Сердце забилось в горле – это мой размер. Женщины определяют такие вещи на глаз. Уловила тонкий аромат и принюхалась – теперь по телу пошли мурашки. Это мой запах. Дело даже не в аромате парфюма, хотя он тоже мой – запах свежести, нет, иногда вы безошибочно чувствуете и иные запахи – узнаваемые, принадлежащие только вам. Запах вашего собственного тела, шампуня, мыла… и еще один запах. Этот уже незнакомый… но глаза невольно закрылись, и я шумно втянула аромат. Он мне нравился… с примесью моего собственного. Повесила платье на место и захлопнула шкаф. Тут же подпрыгнула от испуга – в зеркале отразился человек во всем черном. Я резко обернулась.

– Через час будет подан завтрак, госпожа. Вы предпочитаете, как всегда, спуститься в столовую или позавтракаете здесь?

Что значит, как всегда? Мне снова стало не по себе, даже ладони вспотели.

– Здесь, – еле выдавила из себя и отвела взгляд.

Он все еще стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Мне приказано передать вам, чтобы вы чувствовали себя как дома.

– Кем приказано? – Хотя ответ я и так знала.

– Господином Мортифером, конечно.

Я кивнула и растерянно посмотрела на свое отражение в створках шкафа.

– Он будет ближе к вечеру.

Слуга вышел, а я снова почувствовала головокружение. Какое-то чертово дежавю. Словно это уже где-то и когда-то было. Ощущение повтора. Как в фильме. Когда один и тот же кадр вам показывают в другом ракурсе и герои говорят то же самое, только иными словами.

Я прошлась по помещению в поисках ванны и уборной.

С наслаждением встала под струи горячей воды. Меня все еще трясло, как в лихорадке, и чувство страха сковывало все тело. Я намыливалась мылом, чувствуя все тот же знакомый запах, растирала кожу мочалкой, вымывала длинные волосы, глядя на темный кафель. Когда смывала мыло, заметила на лодыжке маленький шрам. Удивилась – раньше я его не видела, но на вид он совсем не свежий. Я потрогала его кончиком пальца и нахмурилась. Под кожей ощущалось уплотнение. И снова липкий ужас сковал сознание, я осмотрела всю себя.

На пальце блеснуло обручальное кольцо и внутри все сжалось – Стеф. Он наверняка уже ищет меня. Поднял всех на ноги, переживает, и Карен тоже.

Мне должны позволить с ними связаться. В конце концов, я не в тюрьме, и вообще все это похоже на идиотский розыгрыш в ролях. Иногда мне казалось, что сейчас откуда-то выскочит съемочная группа какой-нибудь идиотской передачи и я буду хохотать в припадке истерического смеха.

Вытерлась пушистым полотенцем. Завернулась в него и вышла из ванной. Несколько секунд раздумывала и потом все же решила надеть что-то из вещей, висящих в шкафу. Надеюсь, их хозяйка на меня не обидится. Я же не могу оставаться в полотенце или в халате. Черт, белье. Вернулась к комоду, выдвинула ящик. Несколько секунд смотрела на комплекты нижнего белья. Я не могла такое носить. Я очень практичный человек, а все эти черные кружева, подвязки, чулки явно не для меня и явно не на каждый день. Но выбора особо нет. Натянула трусики и лифчик и вернулась к шкафу. Нашла узкие брюки и блузку с воротником под горло. Быстро надела на влажное тело. Размер подошел идеально. Внизу стояли коробки с обувью. Если вещи еще и могли подойти, то обувь вряд ли. У меня идиотский размер ноги, довольно маленький для девушки моего роста. Достала одну из коробок, примерила туфли – тоже подходят. Впрочем, к моему приезду могли подготовиться. Утешила себя… но, тем не менее, я прекрасно видела, что и обувь, и одежда не новые. Их носили. Аккуратно, но носили.

Ужин принесли через несколько минут. Я смотрела на подносы, и внутри все холодело – ничего из того, что я бы не любила. Меню словно составлено мной самой. Вплоть до мелочей. Есть не хотелось, я выпила чай, откусила кусок вафли и положила снова на поднос. С опаской вышла из комнаты, прошлась по этажу, осматриваясь по сторонам, готовая в любую секунду бежать обратно к себе в комнату. У меня было такое ощущение, что дом совершенно пустой. Каждый мой тихий шаг отдавался эхом под высокими потолками.

Спустилась по лестнице вниз и застыла на одной из ступеней, любуясь красотой помещения.

Наконец-то решилась пройтись и по нижним этажам. Я блуждала по дому, как в бесконечном лабиринте зеркал, картин, дверей. Не решаясь открыть ни одну из них. Господи, сколько здесь этажей? Семь? Восемь? Зачем ему такой дом? Кто он вообще и где я?

Прошла по длинному коридору, пока не уткнулась в дверь, толкнула ее и оказалась на улице. Порыв горячего ветра тут же взметнул мои волосы и опалил лицо. Воздух показался иным, очень горячим, как из адского жерла, враждебным. Я переступила порог, и дверь за мной захлопнулась. Дернула ручку, но та не поддалась. Вот черт! Теперь я не смогу войти обратно? Оглядываясь по сторонам, снова почувствовала, как бешено колотится сердце. Там… в тех картинках, которыми ОН взрывал мне мозг, я видела это место… Этот забор и эти голые деревья. Я ходила по этому двору, и мое платье развевалось от порывов ветра… и он был рядом. В тех картинках я не боялась его и знала. Но сейчас я до паники испугалась этих картинок, от них в районе затылка появилась тупая боль.

Пошла вдоль стены, чувствуя, как от жары сохнет в горле, как выступают капли пота на теле. Очень жарко и дышать трудно. Это как приехать в иной климат и первое время остро реагировать на его перемену.

Обошла почти все здание. Однообразно, серо. Ни листика, ни травинки. Утопия. Красивая, величественная, но утопия. Словно в этом месте вымерло все живое.

С тоской посмотрела на высокий забор – отсюда нет выхода, только главные ворота. Интересно, в какой мы стране? Куда он меня привез? Если я правильно помню, то у нас поздняя осень, а здесь очень жарко. Как только я подумала об этом, направление ветра изменилось, он стал прохладнее. Притом очень быстро менялась температура воздуха. Все прохладней и прохладней. День заканчивался стремительно быстро… надвигались сумерки. От неожиданной смены температуры я вся покрылась мурашками. Небо затягивало тучами, и вдалеке виднелись яркие сполохи молний. Осмотрелась по сторонам в поисках укрытия, если польет дождь, и вдруг замерла в удивлении – возле беседки заметила несколько кустов белых роз. Это словно увидеть оазис в пустыне. Потрясает противоречивостью со всей окружающей обстановкой. Сделала несколько шагов вперед, с опаской оглянулась на дом и наклонилась к цветам, протянула руку и в ужасе одернула. Я наткнулась на невидимую преграду. Протянула снова, и ладонь легла на воздух, словно на стекло, но уже через секунду я упала вперед, не удержав равновесия, на колени. Преграда исчезла. Смотрела на цветы, чувствуя нежный аромат. Тронула пальцем лепестки. Очень нежные, безумно красивые. Словно вспышкой в сознании – эти цветы в вазе на подоконнике. И я точно так же дышу ими… или не я? Вспомнилось, что я всегда с каким-то восторженным благоговением смотрела на белые розы, но никогда не покупала. Они мне нравились. Безумно. Но почему-то я не хотела к ним прикасаться, они вызывали внутри странное чувство дискомфорта. Смятение. Чувство щемящей тоски. Как-то Стеф подарил мне их на один из семейных праздников, и я расплакалась. Всегда дарил красные или розовые, а в тот раз подарил белые. Не знаю почему, но мне было невыносимо смотреть на них. Он выбросил розы в окно, и мы потом несколько дней не разговаривали. С тех пор Стеф больше не дарил мне цветы. А я и не просила, и не хотела. Сейчас я трогала лепестки, проводя пальцами по тугому стеблю с острыми шипами. Слишком красивые, ослепительные. На них можно смотреть бесконечно.

Но вдруг, прямо на моих глазах, розы начали увядать, как в ускоренной съемке, лепестки отпадали, чернели стебли. Я в отчаянии пыталась закрыть их от ветра, но они завяли, иссохли, попадали как подкошенные на землю, которая покрылась трещинами. Я попятилась назад, чувствуя, как по всему телу ползут мурашки, как становится тяжело дышать от ужаса. Словно знамение. Словно так же завяну и я сама в этом жутком месте.

– Этот мир не предназначен для этих цветов. Они были скрыты под колпаком от пагубного воздействия нашего климата. Вы вскрыли защиту не в самое подходящее время года. Обычно этим занимается садовник.

Я вздрогнула от неожиданности, вскочила на ноги и увидела все того же слугу, который приносил мне ужин. Он протянул мне плащ.

– Наденьте и вернитесь в дом. Приближается ураган.

Набросила автоматически плащ. От холода или страха зуб на зуб не попадал.

Я пошла за ним, оглядываясь на высохшие цветы. Когда мы вернулись в дом, он забрал у меня плащ снова. А меня продолжало морозить.

– Как вас зовут? – спросила я.

– Лиам.

– Почему они завяли?

– Потому что им не место здесь.

– Тогда почему они здесь?

– Хозяин так захотел.

Логично… Наверное, по той же причине, что и я здесь, – ОН так захотел.

– Зачем ему цветы?

– Ему – незачем.

Он откланялся и исчез в одном из коридоров, ведущих в недра этого необъятного строения, в котором можно было заблудиться.

Я вернулась обратно к себе. Несколько минут смотрела на дверь, потом заперла ее на ключ, придвинула к ней комод и, сбросив одежду, забралась в постель, кутаясь в одеяло и вглядываясь в полумрак комнаты. Я не могла уснуть, прислушиваясь к ночной тишине, ожидая каждую секунду, что в доме раздадутся какие-то звуки… а точнее, ожидая, что, когда он вернется, я услышу. Но нет. Все та же тишина. Я не заметила, как уснула…

Утром, когда проснулась, то первое, что я увидела, – это несколько белых роз в вазе на подоконнике. Взгляд метнулся к двери – комод все там же, и ключ торчит из замочной скважины. Вот теперь стало не просто страшно, а жутко – мне дали понять, что все эти замки, ключи и баррикады просто видимость и насмешка надо мной. Я не в безопасности совершенно… но самое страшное – это все же понимание… Полное понимание того, что я не сплю. Сны во сне не снятся.

Я в кошмаре наяву… Потому что Нейл Мортифер больше не плод моего воображения. Он настоящий, и я понятия не имею, что он за чудовище, а в том, что он чудовище, я не сомневалась. Хватило бы и десятой доли тех качеств, что я описывала, но интуиция подсказывала мне, что десятой долей было именно то, что я придумала, а на самом деле я имею дело с первобытным злом во плоти.

Я слишком долго всматривалась в бездну… теперь она не просто посмотрела на меня в ответ, а целиком затянула в воронку, в свою оскаленную пасть.

Глава 10

У меня никогда не было таких вещей, я вообще не видела на себе ничего, кроме опостылевшего темно-синего цвета. Одинаковые юбки, свитера, футболки и штаны. Штампованные моим номером. Я не предполагала, что существуют другие цвета одежды, другой материал, покрой. Меня это даже не интересовало.

И сейчас, когда моя кожа пахла мылом, а мокрые волосы закрутились в непослушные кольца и спускались ниже поясницы, впервые не заплетенные в тугую прическу, я, завернутая в пушистое полотенце, с восторгом трогала новые вещи, которые достала из коробок. Дикий восторг – у Нихила появилось что-то свое.

Тонкие эластичные черные штаны, такой же тонкий свитер под горло, широкий кожаный пояс и высокие сапоги. Потом я пойму, что это форма Нихилов, в которой проходят тренировки. Бирка с номером вшита с изнанки. Я смотрела на заветные буквы и трогала их кончиком пальца. Наверное, я единственный Нихил, который любил свой номер – НМ13. И все же я думала иногда об НМ12 и 11. Где они? Что с ними стало? Это были парни или девушки?

В других коробках я нашла нижнее белье, довольно простое, но мне оно показалось королевским. Ничего подобного у меня никогда не было. Я могла лишь мечтать о кружевах… Точнее, я даже мечтать о них не могла. Я понятия не имела, как выглядит кружево, но интуитивно, на уровне подсознания, понимала, что это белье красивое. Какая я была простая, не испорченная корыстью, алчностью. Я не осознавала ценности денег, и меня не интересовало их количество, как и золото, драгоценности, красивые вещи и вообще все, что могло бы привести в восторг девушку моего возраста. Вот эта форма была для меня в тот момент чем-то сверхъестественно прекрасным после грубого сукна и колючих свитеров, от которых моя кожа краснела, а воротник неизменно натирал шею. Иногда до ран.

Я надела черное белье и смотрела в зеркало на свое отражение расширенными глазами, а потом с таким же восторгом натянула свитер и штаны, застегнула пояс на самое последнее отверстие, но даже сейчас он все равно был немного великоват. Обула сапоги. Они восхитительно пахли новой обувью. Еще раз посмотрела в зеркало. Сейчас я казалась старше и вообще не совсем походила на саму себя. Собрала волосы в хвост на затылке. Возможно, меня накажут за своеволие и несобранные волосы, но меня опьянял запах шампуня, некое ощущение эфемерной свободы выбора. Почему-то именно шампунь пах для меня свободой. Наверное, потому что запах отличался от того, что нам выдавали на Острове. Словно у меня появилась индивидуальность. Нечто свое.

Иногда незначительные перемены меняют человека полностью, словно перерождая в другую личность. Как будто перемена места, некие штрихи вдруг заставляют мировоззрение поменяться. В кого-то более значимого на ступени эволюции Единого континента. Впрочем, одна из иллюзий. Я по-прежнему НИКТО. Со временем я начну понимать, насколько никто. Встречаться с иными расами, с обычными людьми. Слышать их имена, видеть одежду, окружающую их роскошь и, несомненно, свободу, которой у меня никогда не было.

Я даже не представляла, что на Острове была намного свободнее, чем здесь. И не потому, что не могу сбежать или распоряжаться своей жизнью. Хотя и это тоже. Но моя неволя вовсе иная… Это зависимость от его присутствия. Это начиналось не постепенно, как бывает у других. Это было мгновенно. Еще на Острове, а сейчас, когда я видела его все чаще, вдыхала его запах, которым пропитался весь этот дом, чувствовала присутствие, она возрастала. Тогда я еще не понимала, что это и есть рабство. Добровольное. Необратимое. С этого рабства не сбежишь, не сбросишь ярмо, не избавишься. Не было никаких этапов для моего полного погружения в черную бездну его мрака, в жутких демонов, которые влекли меня на уровне подсознания. Мгновенно и навечно. Посмотрела на него, и внутри заполыхал огонь. Не мирный и тихий, не теплый и нежный – нет. Стихийное бедствие с необратимыми разрушениями, неуправляемое и опасное, не поддающееся контролю чудовище, разрастающееся внутри меня и пожирающее мою волю, мою душу… мое собственное Я.

Я никому не пожелаю такой любви. О такой страсти не слагают стихи, не пишут романы. Она страшная. В ней нет ничего возвышенного или прекрасного в обычном и нормальном понимании. Патология, порок, грязь, бешеное влечение на уровне инстинктов и одержимость. Но для меня она была самой прекрасной, волшебной, неземной, сумасшедшей – моя любовь к Нейлу, она же и мое самое страшное проклятие. Я видела красоту там, где ее никто не мог увидеть, я выискивала нежность там, где жестокость была нормой, я искала любовь там, где не было речи даже о ласке. И в то же время я осознавала, какое он чудовище.

Дело не только в том, что он красив, как не может быть красив ни один смертный… Я видела красоту в другом.

За мной пришел молчаливый слуга, я шла за ним по узким коридорам, и внутри все замирало от уже привычного мне волнения. Предвкушение встречи.

Мы спустились на лифте вниз, и слуга завел меня в небольшую комнату, которая по виду напоминала те самые комнаты в бункере на острове. Те комнаты, в которых нас пытал Фир.

По коже пошли мурашки от страха. Я должна держать себя в руках. Потому что я не должна помнить, что с нами там делали. Нужно подавить страх. Тогда я еще верила, что могу скрыть от него мои эмоции. Позже – да. Смогу. Но не тогда, когда я была вся как на ладони и он читал меня по глазам, по запаху, по взмаху ресниц.