Позови меня… Соболева Ульяна

Глава 22

Я открыла глаза и снова закрыла. Просыпаться не хотелось, постель все еще хранила тепло его тела и запах. Уткнулась лицом в подушку Нейла, обняв ее обеими руками, с наслаждением, шумно втянув любимый аромат.

Он ушел под утро, всегда делая это так тихо, чтобы я не проснулась, а я все равно просыпалась, потому что чувствовала момент, когда Нейл отдалялся хоть на миллиметр от меня. Тянулась за ним, и на сонных губах таяли поцелуи… горячими следами, а иногда, опрокинутая навзничь, расслабленная, я чувствовала эти следы по всему телу… пока, наконец, после бурного оргазма, не разжимала руки и не отпускала. Иногда уйдет, а я зову… едва за ним закрылась дверь… возвращается, наказывает укусами в шею, укрывая одеялом по самые уши.

«Спи! Иначе заставлю! Маленькая ведьма!»

Рычит, а в глазах веселье… я вижу языки пламени и миллиард беснующихся чертей. Как я могла его раньше бояться? Когда в черных зрачках всегда мое отражение?

Счастье меняет человека, но я даже не представляла, что оно может изменить такого, как он. Наверное, так поражает, когда опасный хищник, вдруг набрасывается на вас… и… тыкается носом вам в шею, позволяя себя гладить. Вы чувствуете, как зашкаливает адреналин в венах, как где-то в закоулках сознания мелькает правильная мысль, что всего лишь через секунду у зверя может измениться настроение и он переломает вам шейные позвонки с той же легкостью, с какой можно раздавить бабочку. Кончиком пальца. Не прилагая усилий. Но момент завораживает… и голос разума растворяется в извращенном удовольствии прикасаться к смертельно опасному убийце. В этом мире Нейл самый страшный хищник. Абсурдно, когда последнее звено пищевой цепочки замыкается с самым первым, образуя мертвую петлю.

«Заставь» – беззвучно, касаясь ладонями колючих скул, и кончики пальцев, покалывает от прикосновения. Я любила его так, как любят всего лишь единственный раз в жизни. Когда еще не умеют прятать свои чувства, когда от эмоций рвет на куски, когда восторг расплескивается вокруг разноцветной радугой нежности в попытках раскрасить его черный цвет сдержанности. Впрочем, считать Нейла сдержанным – огромное заблуждение. Он сгусток эмоций, там, под его кожей, клокочет бешеный огонь, дикое пламя, которым он научился управлять… но он показывает его мне и позволяет трогать, стараясь не сжечь дотла.

Я любила его сильно, безумно, отчаянно и самоотверженно. Иногда мне казалось, что я вся состою из любви, прошита ею маленькими стежками изнутри. Когда-то Нейл спросил меня, что это такое. Теперь я знала ответы.

Для меня любовь заключалась в его имени, в биении его сердца, в запахе, в повороте головы и взмахе ресниц, в твердой линии чувственных губ, в его вдохе и выдохе, голосе, шагах. В том, что он существует и дышит со мной одним воздухом.

Любовь – это он моими глазами.

Тем утром долго не могла отпустить, а он долго не хотел уходить. Нет, Нейл никогда не сказал бы мне об этом, но я проснулась от того, что он смотрел на меня. Полностью одетый, стоя у постели в расстегнутой черной рубашке, оттеняющей смуглую кожу. Взгляд из-под длинных ресниц. Нечитабельный. Иногда я могла понять, что он чувствует по взгляду, а иногда он закрывался от меня, и я не видела ничего, кроме холодной синевы. Никогда не привыкну к его красоте. Он всегда разный, меняется, как грани алмаза, играя на солнце. Под каждым углом свой ослепительный блеск. Хочется зажмуриться, тряхнуть головой, сбросить гипноз… и не получается.

Одернул руку, словно за секунду до моего пробуждения хотел дотронуться, а я перехватила запястье и покрыла его ладонь поцелуями, потянула к себе, спрятала лицо на широкой груди, перебирая шелковистые волосы на затылке. Как это сводит с ума – вот так просто взять его за руку и потянуть к себе. Иметь на это право, данное им самим. Мне. Жалкому Нихилу, которому запрещено прикасаться к Деусу.

Нейл отстранил меня и, сунув руку в карман брюк, достал синий бархатный футляр. Протянул мне.

– Открой.

Я сглотнула и осторожно открыла коробку – широкое украшение, похожее на бархотку, но не из материи, а из черного драгоценного сплава, с синими камнями посередине. Замерла, любуясь красотой, особенно цветом камней, так напоминающим цвет его глаз. Он дарил всегда неожиданно и неизменно любил смотреть на мою реакцию. А мне нравилось все, я не понимала материальной ценности его подарков, хотя сейчас могу только догадываться о том, насколько они дорогие. Но для меня было бесценным его внимание, именно то, что он думал обо мне в этот момент. Он – один из могущественных Деусов, командующий целой армией, занимающий самый высокий пост при императоре, недостижимый ни для кого из его окружения, далекий для таких, как я, словно звезда на небе. Думал обо мне. Думал в те моменты, когда меня не было рядом, и это сводило с ума.

Я представляла, как он, такой властный, сильный, холодный, равнодушный, дотрагивается до футляра кончиками длинных пальцев и видит меня. Именно видит, слышит, чувствует.

– Нравится?

Кивнула и жадно поцеловала в губы, Нейл увернулся, отбросил мои волосы с затылка и надел украшение мне на шею. Щелкнул замочек, и я слегка вздрогнула.

– Тебе идет, маленькая.

Опрокинул на подушки и сдернул одеяло, долго осматривал мое обнаженное тело. Провел по груди ладонью, касаясь напряженного соска, и я увидела, как он сглотнул, медленно отнял руку, сжимая пальцы в кулак, потом посмотрел мне в глаза:

– Утром Лиам отвезет тебя к порталу. Ты все помнишь, Лия?

Я кивнула и вернула его руку к груди, взгляд вспыхнул и тут же погас, а я разочарованно вздохнула. Не заметил, не ответил: ни горящим взглядом, ни скрытой в уголках чувственного рта улыбкой. Напряжен. Я чувствую это почти физически, но не осмеливаюсь спросить почему.

Нейл встал с постели, застегнул рубашку, не глядя на меня, а я смотрела на него и чувствовала, как хочется смотреть еще и еще. До бесконечности. Вцепиться пальцами в его рубашку и не отпускать.

Когда за Нейлом закрылась дверь, я метнулась к окну, внутри было странное чувство. Словно тревога, словно что-то не так.

Выхватила жадным взглядом силуэт в предрассветном мраке, освещенный несколькими одинокими фонарями. Идет по направлению к машине, походка хищника и в то же время тяжелая… Он делает шаг, а у меня внутри что-то обрывается. Как будто отдаляясь, рвутся нити, связывающие меня с ним. Рвутся больно, отдавая в груди гулкими ударами сердца.

«Нейл!»

Остановился и резко обернулся. Смотрит. Долго. Даже издалека вижу, как потемнел его взгляд. Я знаю, что он видит меня всю, до мельчайших деталей, освещенную мягким светом, совершенно голую. Отвернулся и пошел к воротам, слуга уже пригнал машину и услужливо распахнул дверцу. Выдохнула медленно и задернула шторы, прислонилась лбом к стеклу. Он вернется вечером. Уходить легче, чем отпускать. Тот, кто уходит, забирает наше сердце с собой, а тот, кто ждет – остается без сердца… пока оно не вернется обратно, биться в груди радостной пульсацией после разлуки, захлебываясь болезненными ударами счастья, или не вернется, заставляя рану кровоточить в тоскливом ожидании. Мне каждый раз казалось, что я осталась без крыльев и могу лишь смотреть на небо, ожидая, когда получится снова взлететь в синеву, падая в бесконечный космос его глаз, и мне страшно, безумно страшно, что уже никогда… Страх потери намного страшнее самой потери.

Легкий шорох позади, и на горле сомкнулась ладонь. Я закрыла глаза, резко выдохнув – вернулся. Погладил шею, подбородок, резко погрузил большой палец мне в рот и властно толкнул вперед, раздвигая мне ноги коленом, надавив второй рукой на поясницу, заставляя упереться раскрытыми ладонями в стекло и принять его в себя. Одним движением заполнил всю, резко, глубоко. Я вскрикнула в унисон его низкому стону, закатывая глаза, чувствуя, как мужская ладонь сильно сжимает грудь, как намотал мои волосы на кулак и дернул назад, вынуждая всхлипнуть и прикусить губу. Жестко, быстро, без подготовки, яростно. Вдалбливается с остервенением голодного зверя, словно ночью не брал меня несколько раз подряд. Слышу его рваное дыхание и хриплое рычание у самого уха, кусает за затылок, и дрожь возбуждения резонансом вдоль позвоночника, лихорадкой по всему телу.

Пришла в себя в его объятиях, все еще вздрагивая и задыхаясь после дикого, быстрого секса. Нейл развернул меня к себе лицом, придерживая за талию, и вдруг властно обхватил мои скулы пятерней. Долго смотрел в глаза. Прижался лбом к моему лбу.

«Скажи…»

«Люблю тебя».

Улыбнулась, но улыбка растаяла на губах, потому что Нейл не улыбался.

«Еще».

«Люблю».

«Скажи мое имя».

«Я безумно люблю тебя, Нейл Мортифер».

Прижал к себе до хруста в костях, зарываясь пальцами в волосы.

«Моя?» – выжидает.

«Твоя», – выдыхая и прижимаясь сильнее.

«Да! Моя! Всегда! Навечно!» – утверждение, которое сносит все планки, от которого хочется кричать, вопить.

Перед тем как ушел, провел тыльной стороной ладони по моей щеке и дернул к себе за украшение.

– Не снимай.

– Не сниму.

Обыск перед переходом – обычная процедура. Даже перед тестовым запуском портала меня обыскивали, и не только меня. Всех, кто попадал на стерильную территорию.

Я положила сумочку на высокий стол, сняла заколку, браслет, сережки.

– Колье тоже снимай.

Я отрицательно качнула головой.

– Это подарок, и я обещала, что не сниму.

– Бред. По инструкции ты должна снять все. Снимай.

– Нет, – упрямо посмотрела ей в глаза.

Клэр стиснула челюсти. Видимо, раздумывая, может ли она содрать его с меня насильно, но прошлый урок был усвоен. Она взяла в руки рацию.

– НМ13 отказывается снять предмет туалета. По инструкции это сопротивление системе. Я обязана применить силу.

Потом злорадно усмехнулась и посмотрела на меня.

– Тебе приказано подчиниться инструкции, НМ13.

– Пусть он сам мне об этом скажет.

Увидела, как вспыхнул ее взгляд. Да, я осмелилась перечить. Клэр нажала на громкую связь.

– Сними колье и отдай Клэр, Лия.

Клэр с триумфом смотрела, как я кладу украшение на поднос. Она вернулась не так давно, довольно долго ее не было. После того инцидента она исчезла, и я видела ее только при переходах. Иногда смотрела на Клэр и думала о том, что она неравнодушна к Нейлу. Мне все больше казалось, что между ними что-то было. Инстинктивным чутьем влюбленной женщины, ревнивым нюхом самки, которая помешана на своем самце, я улавливала это прошлое. Этот запах секса, который был между ними когда-то. Я смотрела на Клэр и гадала, как давно это было и что именно их связывало? Ревновала ли я Нейла? Я не знаю. Я не видела его с другими, но, когда представляла кого-то в его объятиях, я словно наливалась ядом, и он начинал травить меня изнутри. Эфемерный, пока еще не знакомый мне, но я была уверена, что не хочу узнавать. Это все равно что прикидывать, глядя на лезвие ножа, насколько глубоко он войдет в твою плоть и достаточно ли он острый, чтобы разрезать тебя на куски. Никогда не подозревала, что способна на это, пока не увидела однажды взгляд Клэр. Мимолетный, очень быстрый взгляд на Нейла, в котором читалась та самая вселенская тоска бывшей любовницы. Собачья преданность и жалкая жажда повторения… У брошенных женщин особенный взгляд: в нем есть примесь ненависти, обиды, горечи поражения и дикая надежда, что прошлое еще можно вернуть. Я бы лучше сдохла, чем стала такой, как она. Я бы не смогла стать никем для Нейла и смириться с этим или жалко ожидать подачки.

– Разденься.

Могла не приказывать, я знаю правила. Сняла с себя почти все, оставшись только в трусиках. Клэр осмотрела меня, слегка приподняв одну бровь. Презрительно долго, не упуская ни одну деталь, с брезгливой улыбочкой на тонких красных губах, вытянутых ниточкой и четко подведенных карандашом. Ее помощница поставила поднос с моими вещами под сканер.

– Почему не используешь мазь?

Бросила взгляд на царапины на моих бедрах и сжала челюсти.

– Она мне не нужна.

Ухмылка… и снова полный ненависти взгляд уже на ключицы, где остались следы от голодных поцелуев.

– Хозяин ненасытен, – сказала я и увидела, как она сжала челюсти сильнее, – а мне нравится носить его метки на теле до следующих, которые он мне поставит. Он любит меня помечать… оставлять на моем теле следы…

Извращенное удовольствие от первого удара, достигшего цели. Тот самый триумф, когда в броне врага вдруг прощупываешь брешь и попадаешь иголкой, но в самое сердце. Потом остается бить только в одно и то же место. До полного уничтожения.

– Хватит. Это ненужные подробности.

– Ну почему, Клэр? Разве вы не мой врач? Разве вам не приказано знать обо мне все? Я облегчаю вам работу, отвечаю на вопросы, которые вы не задали.

– Не задала, потому что знаю ответы.

– По себе?

Резко приблизилась ко мне и зашипела в лицо:

– Ты скоро ему надоешь. Рано или поздно. Это не продлится долго.

Ее потеря контроля, и я ментально взлетела, расправила крылья, стала выше на голову.

– А вы? Вы надоели ему очень быстро?

В эту минуту она явно была готова меня убить, я видела это в черных зрачках. Тот самый яд, только ее он уже разъел, она разлагалась изнутри, медленно подыхала и жарилась на своем костре ревности каждую секунду. Она желала мне смерти. Только я не думаю, что Клэр любила Нейла. Такие, как она, не умеют любить. Ее подтачивал сам факт, что я никто по сравнению с ней, что я недостойна… С этим она не могла смириться.

– Клэр! Посмотри! Что это?

Мы обе обернулись. Экран сканера мигал красной точкой посередине.

– Не знаю. Увеличь картинку.

Я начала одеваться, не сводя глаз с экрана, а Клэр наклонилась к монитору, ее спина нервно подрагивала.

– В колье. Там что-то есть. Что-то, что сканер расценивает как запрещенное содержимое, нечто, принадлежащее Единому Континенту под грифом «совершенно секретно». Сюда уже точно едет отряд инквизиции. Сирена прошла по всем частотам и каналам.

Клэр выпрямилась и бросила взгляд на помощницу:

– Убери все с подноса, оставь только колье, усиль фильтрацию. Пусть покажет нам, что это.

Я застегнула змейку на юбке и поправила волосы. Это какая-то ошибка. Ничего запрещенного на мне быть не может.

– О Дьявол! Твою мать! – выдохнула помощница. – Это микрофлэшка. Секретная. Господина Нейла. – Она запустила режим системы безопасности и заблокировала пространство до приезда инквизиции.

Это было последнее, что я услышала отчетливо, потому что завопила сирена, меня оглушило волной, видимо, активировался чип, пуская импульсы по всему телу, заставляя упасть на колени и скорчиться от боли. Так обездвиживают Нихилов, когда они представляют опасность. Мы это проходили, нужно перетерпеть. Тело свело судорогой и не отпускало, а голова разрывалась на части.

Пытка длилась ровно минуту, пока охрана не скрутила меня и не вывернула мне руки за спину, рывком поднимая с пола. Клэр говорила с кем-то по маленькой рации, и я, все еще оглушенная, шатаясь, чувствуя, как из ушей катятся струйки крови, наконец-то начала разбирать слова.

– Микрофлэшка с секретной информацией. У нее в колье. Нет, не вскрывали. Передала в руки охраны, готовы к вывозу под стражей в Ограниченный блок. У нее был доступ к вашему сейфу? Да, я понимаю.

Повернулась ко мне, и я увидела, как сверкают ее глаза, светятся, искрятся. Она счастлива. Она даже этого не скрывает, и почему-то именно в этот момент мне стало плохо, даже колени подогнулись, и я повисла на руках охранников, пытаясь отдышаться.

– Вот ты и попалась, маленькая сука. Я всегда знала, что ты мразь, говорила об этом Нейлу и ждала, когда ты оступишься. Это произошло быстрее, чем я рассчитывала.

Она наотмашь ударила меня по лицу, распоров кожу на щеке кольцом, потом по второй.

– Жаль, сука, я не смогу тебя пытать. Я бы снимала с тебя по квадратику кожи ложкой и записывала твои крики на пленку, чтобы засыпать под них каждую ночь… Потому что ты не заслужила быть рядом с ним… и не ценила… Ты – ничтожество!

Я ничего не понимала, меня трясло как в лихорадке, оглушительно бился пульс в висках. Это какое-то недоразумение. Это бред. На мне не было ничего запрещенного, все, что я надеваю, куплено им, не мной.

– Дай мне поговорить с Нейлом… – взмолилась, глядя ей в глаза, все еще не догадываясь… все еще надеясь на что-то.

– Зачем? О чем верховному Деусу говорить с преступницей, которая его обворовала и хотела предать? Но он поговорит с тобой… Обязательно. Я слишком хорошо его знаю, чтобы не представлять себе, КАК он с тобой поговорит… Я бы душу дьяволу продала, чтоб на это посмотреть! Он раздерет твой мозг на части. А я буду любоваться. Уводите. Приказано передать инквизиции, ее доставят в Ограниченный блок.

– За что? – Голос сорвался, по телу пошли мурашки. Я смотрела на Клэр, и мне казалось, что перед глазами пошли разноцветные круги.

– За что? – Она расхохоталась громко, истерично-счастливым смехом, словно только что сорвала джекпот. – Ты корчишь из себя идиотку, да? Хотя нет, ты и правда идиотка, если подумала, что кража ценной секретной информации с попыткой вынести ее за грань сойдет тебе с рук. На что ты рассчитывала? Что я не сниму с тебя эту побрякушку, подаренную Хозяином? Да он всем что-то дарил. Всем шлюхам, с которыми трахался. Кому-то больше, кому-то меньше.

У меня перехватило горло, и невыносимо захотелось заорать, впиться ей в лицо, плюнуть в нее кровью, которой набрался полный рот после ее пощечин.

Клэр больше не смотрела на меня, она надела резиновые перчатки и положила колье в пластиковый пакет.

– Черный металл не скроет микросхему, ты просчиталась! Идеальных Нихилов не бывает. Ты не просто брак, ты хуже брака – ты ничтожная, ненужная, лишняя деталь.

– Я хочу видеть Нейла! – истерически закричала, пытаясь вырваться, и меня ударили в солнечное сплетение, заставляя снова опуститься на колени, вызывая приступ тошноты.

– Увидишь. Обязательно. На допросе… – злорадно сказала Клэр и вышла из комнаты, а меня потащили следом за ней, за волосы, толкая и пиная в ноги и спину, протаскивая мешком по ступеням и не обращая внимания на мои крики и стоны.

«Нейл! Нейл! Что происходит? Куда они меня ведут? За что? Пожалуйста, ответь мне. Ты же слышишь меня! Скажи хоть слово! Нейл!»

Глава 23

Он не отвечал… и чуть позже я пойму, что уже никогда мне и не ответит.

Иногда жизнь выворачивается наизнанку по щелчку пальцев, и самое страшное, что щелкнули именно те пальцы, которые еще сегодня утром я исступленно целовала, пальцы, на которых оставался мой собственный запах падения в пропасть. Осознание далось мне не сразу, это словно разорваться изнутри, слышать, как трескается твоя душа, так быстро, что ты не успеваешь моргнуть, а мир перед глазами уже сменил краски. Словно я его начала видеть сквозь кровавые потеки и собственные слезы отчаяния. Невыплаканные слезы, те, которые застывают в сердце. Они капают… одна за другой, образуя корку, которая давит тяжестью понимания собственной ничтожности, мимолетности. Оказывается, с любимыми игрушками расстаются жестоко. Особенно когда играют в них последний раз, выжимая остатки эмоций, наслаждаясь агонией. Их ломают так, чтобы они никогда больше никому не принадлежали, их раздирают морально на части, поджигая под ними пьедестал, который на самом деле оказался картонным и теперь ярко полыхал вместе со всеми иллюзиями и эфемерным счастьем.

Я ведь еще так долго не верила самой себе, хотя ответы уже пульсировали в голове, разрывали виски, стискивали ледяными щупальцами и скребли когтями по затылку. Я не хотела верить.

Первые удары всегда выбивают почву из-под ног, когда они неожиданные, когда разбиваются розовые очки и осколки не просто попадают в глаза, они просачиваются через глазные яблоки в мозг и заставляют его начинать работать… Через адскую боль составлять из осколков кровавые пазлы.

Все тело окаменело. Каждый мускул застыл в судороге агонии. Вдребезги, на обрывки и ошметки, на лоскутки, на молекулы отчаянной боли. Вот она – настоящая боль. Злое чудовище, которое неумолимо убивает изнутри.

Нейл был прав, я действительно ничего о ней не знала. Я понятия не имела, что она существует. Иная. Страшная, уродливая, кровавая. Боль, от которой ломаешь ногти о стены и воешь, как дикое животное. Даже инквизиторы не смогли сломать меня так, как сломал он. Деусы низшего ранга, обученные самым изощренным пыткам. Они пытали меня сутками, меняя друг друга. Изматывая вопросами и издевательствами.

Я терпела, пока меня били ногами, выколачивая признания, пока меня окунали с головой в чан с ледяной водой, пока пропускали ток по телу и хлестали плетьми. Я терпела. Я отчаянно надеялась, что он вытащит меня, заберет отсюда, что это недоразумение. И я молчала, мне казалось, что, возможно, Нейл сам не знал, что так получится, может, ему нужно было вынести что-то секретное, что-то, о чем я не должна была знать. Он же не бросит меня здесь? Его малышку. Его ночной цветок.

Наивная. До абсурда, до идиотизма.

Из меня вытаскивали правду, из меня ее выбивали, выжигали, вытряхивали и выковыривали. Я не кричала, терпела молча. Только шептала пересохшими губами, что ничего не знаю, и когда меня в очередной раз бросали обратно в камеру, я тихо скулила там, исторгая содержимое желудка от дикой боли в истерзанном теле, и ждала. Я ждала, что он придет за мной. До последнего. До той минуты, пока не поняла, что это он меня подставил… чтобы избавиться. Нейлу Мортиферу надоело играться, и он придумал новое развлечение – любоваться, как я умираю. И не от пыток, а от того, что он сделал со мной. Осознание, что тебя использовали, заставили верить в то, чего никогда не было, и самое страшное – это и было частью игры, частью трапезы Деуса. Он пожирал все мои эмоции, и особенно вкусной оказалась моя любовь. Пока не надоела. Пока не стала мешать. Квест пройден, можно сжигать мосты и всех, кто на них остался… Точнее, меня, и я уже полыхаю, как факел, сгораю живьем.

Выныриваю из марева беспамятства и снова слышу надоевшие до тошноты голоса палачей.

– Молчит сука. Молчит падаль. Мы применили все методы… мы использовали все виды пыток. Она ничего не знает. Смертные не выносят такой боли – она бы раскололась. Пора с ней заканчивать.

– Она выносливее других! Продолжайте!

От звука этого голоса по телу прошла судорога, я подняла голову и с трудом открыла опухшие от побоев и слез глаза, обессиленная и голодная… Я смотрела на Нейла Мортифера, прикованная, в изодранной одежде… Снова никто, снова на другом краю пропасти, уже начиная понимать, что это он отшвырнул меня туда. Я уже упала и разбилась, а он возвышается над моими ошметками и смотрит, как жертва корчится перед тем, как окончательно затихнет.

– Даю вам два часа до приезда императора. Мне нужна информация. Кто передал ей флэшку, и кому она должна была ее доставить.

«Ты! Это ты мне ее передал! Тебе грозит опасность? Скажи, мне надо молчать? Я все вытерплю, Нейл, пожалуйста, скажи мне хоть что-то. Посмотри на меня. Это же я. Твоя малышка. Твоя Лия. Вечно твоя». Какая жалкая попытка, как тошнит от самой себя и от унижения. Зачем? Все и так понятно, прозрачно настолько, что только такая идиотка, как я, могла еще на что-то надеяться.

И он посмотрел. Мне в глаза. В душу. Впустила. Позволила войти. Мне хотелось закричать, но я не могла, сорвала голос. Я искала в этом взгляде хоть что-то, хоть какой-то намек, искала силы выдержать, искала надежду. Но там было пусто, очень пусто и холодно в его глазах. Словно никогда раньше он не смотрел на меня иначе. Словно я никто… еще большее никто, чем до того, как вообще его узнала.

– У нее в сознании блок, мы не можем его взломать без угрозы разрушить полностью мозг.

– Так узнайте, кто его поставил. Заставьте ее говорить, мать вашу. Иначе вы сами у меня заговорите. Вместо нее. Или заткнетесь навсегда, сожрав собственные языки.

– Она сдохнет от пыток.

– Сделайте так, чтобы не сдохла. Заговорила, но не сдохла. – Помедлил и добавил: – Императору она пока нужна живой.

Внутри что-то оборвалось и разбилось вдребезги… Та самая надежда. Я даже слышала ее предсмертные стоны и плач. Она рыдала, как ребенок, она истекала кровью от боли. Это ужасно: смотреть на того, кого любишь до безумия, и понимать, что умираешь от его руки, у него на глазах, а он отдает приказы, как поизощреннее тебя уничтожить. Отдает, глядя прямо на тебя… И ничего не остается, кроме как беспомощно наблюдать, как та самая надежда извивается в предсмертной агонии на холодном полу… у его ног… Все так, как он когда-то обещал. Он не солгал. Высший Деус сдержал свое слово. А я… я бракованная, но не потому, что умела чувствовать, чуждая этому миру бездушных созданий. Я позволила забыть себе уроки, которые нам вбивали в голову еще на Острове. Единственные уроки, которые имели значение на Едином Континенте. Я – никто. Меня не должно было быть. У меня нет чувств, желаний, целей и мыслей. Это по его приказу меня создали. Все возвращается на круги своя. Но как же больно… Как же больно засыпать мокрой землей собственную веру, глядя, как просачивается на ее труп сквозь окровавленные пальцы жизнь. Моя жизнь, которая тоже принадлежит ему.

Смотрела, как он выходит из моей камеры, а потом снова удары градом по спине, а я омертвела. Я больше не чувствовала ни одного. Словно тело перестало функционировать. Порог моей чувствительности превысил болевой, тот, который возможно вытерпеть на физическом уровне, и мне стало все равно. Полное равнодушие. Мне уже хотелось, чтобы они меня убили, и поскорее. Я слышала, как инквизиторы грязно ругаются, как говорят, что я сдохну и истеку кровью до приезда императора и с них спустят шкуру. Но я больше ничего не чувствовала, смотрела застывшим взглядом на дверь и все еще слышала, как жалко всхлипывает надежда. Она умерла тогда, когда послышался голос одного из палачей.

– Все. Я получил приказ Мортифера прекратить пытки, через пару часов состоится заседание, и ей вынесут приговор. Пусть уже убьют эту суку, и дело с концами.

– Он мог и сам ее пытать. У него бы она точно заговорила.

– Его Высочеству некогда, он готовится к свадьбе и сюда приехал только спустя сутки. Видать, заключали договор с императором, так что скоро будет крутая вечеринка с огромным количеством живого мяса, которое нам любезно предоставит отец невесты в качестве подарка.

Идиоты, они не понимали, что только что сами вынесли мне приговор. Самый страшный… Единственный, который я не смогла выдержать… Пазл выстроился полностью.

Нейл избавился не только от игрушки. Он избавился от любовницы перед тем, как привести в дом другую женщину. Нет, я ошибалась, когда думала, что ревность – это яд. Это не яд. Это живая тварь, она вгрызлась мне в сердце мгновенно и разорвала его на куски. Я сломалась.

Меня приволокли в круглую комнату, наполненную Деусами различных рангов, во главе с самим императором, восседающем на троне. Толпа хозяев жизни, решающих, кому, когда и как умирать. Они предвкушали зрелище, я видела, как горят их глаза и трепещут ноздри. Публичная казнь – это редкое пиршество. Как же я всех их ненавидела. Я не подарю им ни одной эмоции, кроме ненависти. Мне больше не нужно ее скрывать, и пусть знают, что я их не боюсь, боятся те, кому есть что терять.

Меня приковали к столбу посередине комнаты. Странно, но я все еще не чувствовала боль, хотя должна была орать от нее и корчиться в спазмах. Покрытая синяками, изодранная плетьми, без голоса совершенно, сломанная изнутри и снаружи, я смотрела на них и думала о том, что пиршества не будет.

Во мне образовался вакуум, в который я погрузилась несколько часов назад. Я ждала своей смерти, как избавления. Пусть зачитают приговор и приведут в исполнение.

И его зачитали… Огласил сам Император, предварительно отдав приказ заставить меня смотреть ему в глаза.

– НМ13 приговаривается к немедленному уничтожению памяти и изгнанию из нашего мира. Приговор будет приведен в исполнение сейчас Нейлом Мортифером лично.

Посмотрел на племянника и усмехнулся:

– Приятного аппетита, племянник. Надеюсь, тебе будет вкусно. Наслаждайся. Это непередаваемо – пожирать чью-то память вместе с дикой болью жертвы.

Я дернулась на цепях, чувствуя, как покрываюсь холодным потом, чувствуя, как от ужаса холодеют кончики пальцев. Перевела взгляд на Нейла. Такой чужой, такой недосягаемо жестокий. Сделал шаг по направлению ко мне, а у меня задрожали руки… Но физическая чувствительность так и не вернулась, меня скручивало изнутри. Ломало на кусочки…

«Убей меня! Не забирай память. Убей, Нейл! Лучше убей меня! Пожалуйста! Умоляю тебя! Я никогда и ни о чем не просила! Оставь мне хоть что-то. Не трогай… это слишком дорогое. Нейл! Пожалуйста! Это единственное, что у меня осталось!»

Неумолимо идет ко мне, смотрит в глаза… но я не вижу взгляд. Там снова пусто. Там бездна мрака. Последний раунд.

По щекам катятся слезы… Он не сжалится, Нейл хочет моей боли, и чем больше я умоляю, тем сильнее разжигаю эту жажду сожрать меня. Насладиться каждым оттенком отчаяния.

Я могла ненавидеть их всех, но я еще не научилась ненавидеть его… и я начала ненавидеть себя за то, что Нейл Мортифер свое пиршество все же получит.

Остановился в шаге от меня и поднял мое лицо за подбородок.

– Смотри мне в глаза, НМ13.

Впервые не хотела впускать, собралась из последних сил. Не получит легко. Не отдам. Пусть убьет. Лучше смерть, чем согласиться и безропотно отдать самое дорогое, что у меня есть. То самое, что является мною самой. Я сопротивлялась, как могла, изо всех сил старалась отвести взгляд и чувствовала, как он раздирает мое сознание, как вгрызается в каждую преграду, в каждую оболочку и срывает ее, погружаясь туда, где и так был только он. Неужели не видит, как много его там… во мне? И меня трясет, я плачу, рыдаю, чувствуя, как больше не остается сил сдерживать. Кто я и кто он?

Ведь это так просто отнять… слишком слабая по сравнению с ним, слишком бесправная.

Просто его очередная шлюха, как сказала Клэр.

«Впусти!»

Настойчиво, ударом по сознанию, заставляя выгнуться от боли, распахнув глаза.

«Нет! Ломай сам!»

И он взломал. Безжалостно и быстро, давая понять, что до этого у меня был шанс покориться. Ворвался в разум, и меня ослепило, по телу прошла судорога. Это больнее всех пыток, вместе взятых. Этого не выносят даже Деусы. Удерживает взгляд насильно и режет память, кромсает ее, и я истекаю кровью с изнанки. Я чувствую, как она стекает по каждой букве его имени, выбитом во мне… неужели и его он вырежет? Сил не осталось… я сдалась, обессиленно повиснув на цепях, уже не видя его глаз, ослепленная слезами.

«Больно… так больно. Мне так больно, Нейл. Я любила тебя… Я безумно любила тебя…» – очень тихо… где-то в темных уголках… еще живых, еще не разодранных… еще не тронутых.

И перед тем, как погрузиться в темноту… его голос… тоже тихий. Как кончиками пальцев по развороченным ранам… ласка, которая отзывается дикой болью…

«Я знаю, малыш… я знаю…»

Эпилог

Громкий крик, такой громкий, что меня подбрасывает на постели. Я кричу чье-то имя, только не знаю чье. Медленно открываю глаза. Очень медленно и снова закрываю, потому что слепит свет, режет, отдает глухой болью в голове. Что-то навязчиво пищит рядом. Раздражает монотонностью.

– Она пришла в себя. Позовите профессора Роджерса.

Прикосновения ко лбу, к щекам.

– Лия, Вы меня слышите? – женский голос, очень приятный.

Да, я ее слышу. Только не пойму ни кто она, ни где я… А самое страшное – я понятия не имею, кто я.

– Вы попали в аварию, Лия, пробыли в коме больше четырех суток…

Прислушалась к себе. Ничего не помню. Никакой аварии. Ничего совершенно. Внутри пустота.

– Сейчас придет профессор. Вам вкололи обезболивающее. Вы постоянно кричали, что вам больно.

Открываю и снова закрываю глаза. Вижу женское лицо, оно расплывается в ярком свете.

– Где я?

– В больнице. Вы попали в аварию. Не думайте сейчас ни о чем. Поспите. Все будет хорошо.

– Я ничего не помню.

– Не нервничайте, так бывает. Вы кричали имя, когда пришли в себя. Вы знаете, кто это? Мы можем с ним связаться.

– С ним? – открыла глаза окончательно и медленно выдохнула.

– Да… Вы звали какого-то мужчину. По имени. Кажется… его зовут Нейл. Вы помните, кто это?

Мучительно пульсирует в висках, так сильно, что я зажмурилась. Внутри появилось ощущение, что болит сердце. Сильно. Заходится в агонии. Даже стало нечем дышать.

– Нет… не помню.

Через несколько дней я узнала, что меня зовут Лия Милантэ, мне почти девятнадцать лет. Мы ехали вместе с родителями на старом «Фольксвагене», и попали в страшную аварию, в которой пострадали более двадцати человек. Грузовик въехал в пробку на мосту на бешеной скорости. Водитель скончался за рулем от внезапного инсульта, и неуправляемая фура врезалась в ряд машин. Мои родители погибли, а я выжила.

Мне обязательно помогут все вспомнить, ведь остались документы, архивы. Я скоро вернусь к нормальной жизни. Я ведь почти не пострадала, на мне нет ни одной царапины. Психиатр сказала, что потеря памяти – это последствие шока, и восстановление займет немного времени.

Потом я познакомилась с парнем, который потерял в той аварии сестру. Он пришел ко мне сам, сидел у моей постели и рассказывал о ней, а я смотрела в окно и с ужасом понимала, что не помню ничего, что не могу плакать, как он, не могу ничего рассказать. Внутри меня дыра. Просто черная воронка. Мне жаль моих родителей, но во мне нет опустошающего урагана боли, потому что не помню, как они выглядели. Я даже не помню, как выгляжу сама. Парень сказал, что я красивая. Конечно, я ему не поверила. В зеркало было страшно смотреть. Увидеть там чужое лицо, не узнать саму себя.

Моего нового знакомого выписали на неделю раньше, но он продолжил меня навещать. Он очень милый, старше меня на шесть лет, и у него своя компания по производству строительных материалов, которую тот получил в наследство от отца. Его зовут Стеф.

Как оказалось, кроме родителей у меня никого не было. Ни братьев, ни сестер, ни друзей. Никого, кто мог бы рассказать мне о себе самой. Странно, но мы совсем недавно переехали из другой страны, и родители все еще не устроились на работу. Когда меня выписали из больницы, я сиротливо стояла возле ворот и смотрела на клочок бумаги с собственным адресом. Старый район, съемная квартира, за которую не оплачивали уже несколько месяцев. Ужас от осознания, что мне даже не на что похоронить родителей, обуял меня чуть позже, когда я обнаружила, что хозяйка квартиры сменила замки.

Я заглянула в свою сумочку – только личные вещи. Ничего особенного. Паспорт, водительские права, колечко и странное колье с синими камнями.

За мной приехал Стеф. Я ужасно удивилась, когда увидела его в шикарном автомобиле, который затормозил у ворот клиники. Стефан сам отвез меня домой. Поднялся вместе со мной по обшарпанной лестнице, а когда я сунула ключ в дверь, он не подошел. Так я оказалась у Стефа.

Мы поженились через несколько месяцев. Мне тогда казалось, что это и есть моя судьба. Стеф создал для меня новую жизнь, окружил нежностью и заботой.

А еще через месяц, когда я решила закрыть в банке счета, свой и родителей, оказалось, что на моем лежит огромная сумма денег. Я спокойно могла похоронить родителей, даже купить дом и еще жить безбедно несколько лет. Как мне объяснили, скорее всего, это компенсация от страховой компании, но адреса и телефона не дали – вкладчик пожелал остаться анонимным. Число поступления денег совпало с днем аварии. Я обзвонила несколько человек из пострадавших, но никто из них не получал компенсации. Впрочем, какое это имело значение. Мы со Стефом решили, что эти деньги нам не нужны, и раздали их благотворительным фондам. Мой муж вполне располагал средствами содержать нас обоих, а также маленький домик в курортном городке. Его компания разрасталась, и через несколько лет мы смогли переехать в более просторный дом.

Я продолжала ходить к психологу каждую неделю, но так ничего и не вспомнила. Постепенно смирилась с мыслью, что прошлое для меня исчезло. Нужно жить настоящим, нужно приспосабливаться. Я не думала об аварии, исправно носила цветы на могилу родителей, ставила в каменную вазу, смотрела на их лица, понимая, что для меня они совершенно чужие. Так и жили втроем. Я, Стеф и опустошение. Я не знала, откуда взялась пустота. Но она слишком глубоко въелась в меня. Настолько глубоко, что я перестала ее замечать. Иногда она овладевала мною полностью. Я забивалась в угол постели и, раскачиваясь из стороны в сторону, плакала. Мне казалось, что у меня что-то отобрали, что-то очень ценное, словно вырезали важную часть и она фантомно болит внутри. В такие дни Стеф проводил дома, не хотел оставлять меня одну. Со временем, когда эти приступы прекратились, меня начали мучить странные сны, кошмары и мысли… очень много мыслей. Они взрывали мне мозг, они вплетались мне в голову голосами и событиями, которые я видела наяву. Карен – мой психолог, посоветовала их записать… Так я написала свой первый роман… Погрузилась в придуманный мир, заменяя им дыру в своем прошлом.