Кутузов Михайлов Олег
СЛОВО О ПОДВИГЕ
Готовность к защите Отечества — святое, уходящее корнями в седую даль времени проявление патриотизма, свойственное всем поколениям нашего народа. В старинном жизнеописании Александра Невского враги сулят: «Пойдем, и победим Александра, и захватим его». «И была сеча жестокая, и стоял треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей, и казалось, что двинулось замерзшее озеро, и не было видно льда, ибо покрылось оно кровью». Так пишет автор древней рукописи. На льду Чудского озера был разгромлен хвастливый, закрытый с головы до пят железом противник. Вспомним гениального создателя «Слова о полку Игореве», главную тему бессмертного произведения русской литературы: «Загородите Полю ворота своими острыми стрелами, за землю Русскую, за раны Игоря, храброго Святославича!»
Замечательно сказал в своих «Раздумьях у старого камня» наш великий и мудрый современник Леонид Леонов: «Наши былины и живопись не раз брали темой раздумье могучего, в броне, конного витязя на распутье посередь мертвой костью усеянного чистого поля. Заботливые деды и посмертно, самыми останками своими наставляют уму-разуму опрометчивых внучат. И в том состоит их наука, что никому в нашей необъятности знать не дано, что поджидает тебя впереди — поганая Калка, предпобедное Бородино, славное поле Куликовское». Леонов напоминает трагический сорок первый: в прекрасное суровое утро ноябрьского парада пришлось выкатывать «на передовые позиции столь устарелую, казалось бы, артиллерию с клеймами Суворова, Дмитрия Донского и даже сопричисленного к лику святых Невского Александра. Причем делал это предельного авторитета человек — с грозным, на весь свет гулким именем».
Всматриваясь в нашу жизнь, еще и еще раз убеждаешься в том, что память — сила поистине созидающая. Она заостряет наше сознание, пробуждает совесть в человеке. Она производит материальные блага, ибо человек трудится на своем посту, сознавая, что работает и за того, кто пал в бою, замучен в фашистских застенках. И за их непоявившихся детей, внуков. Нам всегда будет не хватать погибших в Великую Отечественную войну. Поэтому и говорим о невосполнимости потерь. Поэтому и мера ответственности живых должна быть выше. Память — это не только и не столько слезы и скорбь о павших. Это и работа души моего современника, воспитание на примерах предков, на подвигах наших солдат — освободителей человечества от коричневой чумы. Память всегда должна быть на посту, начеку. Память — это стержень, на котором держатся и приумножаются традиции. Идут красные следопыты по местам боев — это крепнет и обогащается, а одновременно и работает наша память. Сооружаются памятники, обелиски, создаются музеи руками новых поколений с помощью ветеранов, проводятся встречи с участниками боев — все это остается в памяти и созидает человека-патриота, подлинного гражданина Союза Советских Социалистических Республик, готового встать на защиту завоеваний социализма.
Многовековая история человечества оставила нам достаточно свидетельств того, что нельзя победить, уничтожить тот или иной народ силой оружия, но можно втоптать его в грязь, превратить в быдло, в раба более хитрым способом: для этого нужно только лишить народ исторической памяти, то есть выбить из-под его ног опору, именуемую чувством национальной гордости и патриотизма. Чувством, не имеющим ничего общего с чванливой националистической спесью.
Историческая память — могучий арсенал и могучее оружие в руках народа. И в наших силах, и в наших обязанностях сделать все, чтобы оно не притуплялось, не покрывалось ржавчиной, а все более оттачивалось и содержалось в полной сохранности. Грядущие поколения не простили бы нам, если бы мы забыли о подвигах великих предков, равно как и мы не простили бы им, если бы они предали забвению дела и подвиги наши, наших героев.
Людская память не так уж коротка. Я вспоминал выше наши древние литературные памятники, уже тогда, столетия назад, память народа оставила свой след в назидание потомкам. Слово не исчезает. Оно зовет, будоражит, волнует, учит, свидетельствует. У него созидающая сила. Традиция патриотизма перешла от старорусских книжников и летописцев к Пушкину, Карамзину, она зазвучала в стихах Ломоносова, Державина. Вдохновенно заговорила муза поэтов-декабристов. А после появились горячие, гордые строки Гоголя, Толстого.
Говоря словами Герцена, «книга — это духовное завещание одного поколения другому». Классикой нам завещано огромное богатство. Уроки патриотической классики непреходящи. Разве смог бы подняться на такую огромную нравственную высоту советский человек без книг наших классиков? Великие мастера всегда будут любимыми учителями людей. Воспитание героикой продолжила и наша — советская — литература, наследница лучших традиций классического искусства. Мое поколение, то самое, которое приняло на себя первый страшный удар гитлеровских полчищ и вынесло все тяготы войны до победного штурма Берлина и разгрома Квантунской армии, это поколение мужало на книгах Шолохова, Фадеева, Алексея Толстого, Фурманова, Всеволода Иванова. Убежден, что в душе нашего поколения настоящую крепость возвел Николай Островский своим прекрасным романом «Как закалялась сталь». Писатель совершил подвиг, равный выигранному сражению.
За много лет до Великой Отечественной созревали человеческие души. И я потом видел под Сталинградом, на Курской дуге, на Днепре: солдаты наши приходили на поле боя со своей верой в победу, она в них крепко сидела. Во многом и благодаря литературе. Книгам. В душе советского человека был накоплен огромный потенциал сопротивляемости жестокостям войны. Солдат выдержал натиск врага и в конце концов победил. Писатели-фронтовики дали психологический срез минувшего испытания, и тем самым был сделан следующий шаг в решении военной темы, воссоздана правда, художественно переосмыслена природа народного подвига.
Тема войны в литературе наполнена огромным философским и нравственным содержанием. И в лучших книгах она раскрывается ярко и всегда по-новому. Наша «военная» литература качественно отличается от зарубежной. Главное отличие — в гражданском миропонимании героев книг. Солдат, защищающий интересы народа, рожден революцией, его характер преобразован Октябрем. До последнего часа не перестанет волновать мой ум и сердце неисчерпаемость солдатского братства, подвига и подвижничества. Многое переплавилось в огне Отечественной, но преданность тому солдатскому делу осталась у писателей-ветеранов. Самое трудное в твоей судьбе, но сопричастное подвигу народному всегда свято.
Издательство ДОСААФ СССР, призванное приобщать массового читателя к военно-патриотической литературе, начинает большое дело: выпуск библиотеки «Отчизны верные сыны», которую составят лучшие произведения русской и советской художественной литературы, посвященные защитникам Родины. Пятьдесят томов библиотеки выйдут к 50-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне. Уникальная идея! Заслуживающая поддержки, заинтересованного внимания. Понятна и духовная значимость такой библиотеки. Слово о подвиге выстроится в ряд очень нужных нам книг.
В числе первых книг издательство планирует выпустить романы А. Субботина «За землю Русскую», П. Федорова «Генерал Доватор», Ю. Андреева и Г. Воронова «Багряная летопись». О подвиге, о ратном труде, о солдате талантливо, с высшей мерой правды расскажут лучшие произведения Ю. Бондарева и А. Ананьева, К. Симонова и Э. Казакевича, В. Пикуля и Н. Горбачева, Г. Бакланова и В. Карпова, Г. Данилевского и М. Загоскина, А. Серафимовича и Д. Фурманова, других русских и советских писателей. А открывается библиотека романом-хроникой Леонтия Раковского «Кутузов». Такой выбор не случаен. 175 лет назад народный избранник Михаил Илларионович Кутузов возглавил борьбу русской армии, народа против наполеоновских захватчиков. 175 лет назад полыхала Отечественная война 1812 года, окончившаяся полным поражением неприятеля, изгнанием врага из пределов России. Славная страница нашей истории.
У меня есть экземпляр романа Раковского, подаренный мне автором в Ленинграде в 1968 году с надписью: «Михаилу Николаевичу Алексееву — мою десятилетнюю работу». Десять лет трудился над «Кутузовым» писатель. Немалый срок… Теперь скажу несколько слов об авторе романа-хроники.
Леонтий Иосифович Раковский (1896–1979) родился в Белоруссии в небольшом местечке Глубокое. Там прошли его детство и отрочество. В 1915 году он поступил в Киевский университет на историко-филологический факультет. Гражданская война прервала обучение. Будущий писатель служит в Красной Армии, затем занимается вопросами внешкольного образования. В 1922 году Леонтий Иосифович приезжает в Петроград и поступает в университет для изучения общественных наук, который заканчивает в 1924 году по отделению права.
Писать он начал рано. В 1916 году в студенческом сборнике Киевского университета «Звено» было напечатано его первое стихотворение. А первый из рассказов — «Месть» — был опубликован в журнале «Ленинград» в 1924 году. Учась в университете, Раковский активно печатает в «Ленинградской правде» статьи и очерки. Одновременно он выступает и в качестве беллетриста. В 1927 году выходит сборник его повестей и рассказов «Зеленая Америка», в 1928 году — «Сивопляс», в 1930 — роман «Четвертая жена», а в 1931 — повесть «Блудный бес». Эти произведения отмечены знанием быта белорусских местечек, юмором, яркими сценами, но, как заметно сейчас, несли на себе черты влияния Зощенко и отчасти Бабеля. И хотя читатели и литературная общественность в целом благосклонно приняли первые беллетристические опыты Раковского, сам писатель оставался внутренне не до конца удовлетворен своим творчеством. Он искал иной путь. И нашел: с середины 30-х годов и до конца жизни Раковский занимается исторической прозой. Работа с подлинно историческим документальным материалом — вот та стихия, в которой Раковский по-настоящему обрел себя.
Интерес к прошлому у настоящего писателя, как и интерес к исторической романистике, объясняется стремлением не только к познанию старины. Исторический прозаик многое способен прояснить читателям и в нашей, нынешней жизни. Сказанное, несомненно, относится и к лучшим произведениям Леонтия Раковского.
В 1960 году появляется самый значительный из исторических романов Раковского «Кутузов». Все, что было накоплено писателем за прошедшие десятилетия, нашло в этой книге наиболее полное выражение. В центре произведения — дорогой всем нам образ Кутузова, великого военачальника, которого Россия призвала в годину смертельной опасности и который с честью оправдал надежды Отечества.
Конечно, после толстовского романа «Война и мир» дерзко было приниматься за жизнеописание Кутузова и историю Отечественной войны 1812 года. Но Раковский и не состязался с гением мировой литературы — его задача состояла в том, чтобы высветить, сделать известной в подробностях биографию русского полководца и дипломата, достойного продолжателя побед Александра Суворова. У Раковского главной чертой Кутузова является высочайшее воинское мастерство, умение понять и осмыслить множество самых разнообразных факторов и поставить их на службу победе.
Подробный рассказ о молодых годах Кутузова, о его службе под руководством Румянцова, о тяжелейшем ранении в голову, о жизни в Петербурге, о наводнении 1773 года и множестве других историко-биографических фактов составляет содержание первой части романа-хроники.
Мы и раньше были осведомлены о полководческом искусстве Кутузова, но значительно меньше до романа Леонтия Раковского знали о его дипломатической и военно-административной работе. А между тем деятельность Михаила Илларионовича в качестве дипломата и администратора (так, например, Кутузов был военным губернатором Петербурга при Павле I) в значительной степени содержала предпосылки той мудрости, крепости духа, которая и позволила Кутузову в урочное время одержать победу над Наполеоном.
Вторая часть книги, целиком посвященная эпопее 1812 года, построена на множестве малоизвестных, в том числе и французских, исторических источников. Безусловно, в этом романе, во второй его половине в особенности, читатель найдет немало созвучного и нашему недавнему прошлому, и нашим дням. В годы появления романа не могли не вызвать, например, широких ассоциаций картины всенародного партизанского движения, развернувшегося в тылу французских войск. Автор при работе руководствовался словами самого полководца, не утратившими патриотического звучания по сей день: «Трудно остановить народ, ожесточенный всем тем, что он видел; народ, который в продолжение стольких лет не знал войны на своей территории, народ, готовый жертвовать собою для Родины и который не делает различий между тем, что допустимо или недопустимо в обычных войнах. Что же касается до армий, которыми я командую, то я льщу себя надеждой… что все признают в их образе действий принципы, характеризующие храбрую, честную и великодушную нацию…»
Специалисты-историки отмечали высокую научную достоверность романа, безукоризненную точность автора в обращении с историческими фактами. Специалисты-литературоведы писали о жизненной достоверности характеров Кутузова, Павла I, Александра I, Наполеона и многих других персонажей произведения.
В перспективе планируется выпуск еще одной книги Раковского — «Адмирал Ушаков», которую прозаик завершил в 1952 году.
Мы надеемся, что все произведения, которые составят библиотеку «Отчизны верные сыны», помогут читателям — особенно молодым — еще раз приникнуть к неиссякаемому источнику, имя коему — патриотизм. Снова и снова мне хочется назвать планету нашу «космическим кораблем человечества». Можем ли мы допустить, чтобы кто-то из находящихся в нем сознательно портил его, старался сбить с естественной для него мирной орбиты, подвергая опасности жизнь пяти миллиардов «пассажиров», то есть все человечество вместе с созданной им в течение тысячелетий цивилизацией?! Потому-то, думая о каждодневных наших делах, мы обязаны постоянно помнить о главном из них — о священном деле защиты мира, а стало быть, и Земли как таковой. Без патриотизма, без горячей любви к родной — своей, отчей, Отечественной — колыбели, к земле предков, к традициям не родится и чувство единения со всем человечеством.
Наследие народного подвига на протяжении десятков столетий побуждает нас оберегать мир, саму жизнь. И литература, как часть этого наследия, помогает нам быть памятливее, мудрее, крепче.
МИХАИЛ АЛЕКСЕЕВ,
председатель редакционной коллегии
библиотеки «Отчизны верные сыны»,
Герой Социалистического Труда
Часть первая
«ИЗ СТАИ СЛАВНОЙ»
СЛАВА КУТУЗОВА НЕРАЗРЫВНО СОЕДИНЕНА СО СЛАВОЮ РОССИИ.
Пушкин
Глава первая
«ЧУГУН КАГУЛЬСКИЙ, ТЫ СВЯЩЕН!»
С малым числом разбить великие силы тут есть искусство и сугубая слава.
П. Румянцов
Сражение при реке Кагуле походит более на баснословное, нежели на действительно историческое.
Д. Бантыш-Каменский
Россия не хотела войны, но турки навязали ее. Европейские покровители турок уговорили Оттоманскую Порту напасть на русских. Они боялись того, что силы России растут с каждым днем и что с каждым днем растет ее влияние в Европе.
Европейские враги России думали ослабить ее. Они убедили турок, что с такой армией, как турецкая, можно завоевать весь мир.
И война началась.
Русско-турецкая граница проходила по открытым причерноморским степям, удобным для нападения.
В первые же месяцы войны, осенью 1768 года, подвластные Турции крымские татары попробовали сделать набег на Украину, как делали они это сотни лет подряд.
Русские отбросили их, нанеся татарам большой урон.
Это был последний набег крымских татар на Россию.
1769 год прошел в незначительных военных операциях.
А летом следующего, 1770 года генерал Румянцов разбил турок и крымских татар в Молдавии у Рябой Могилы и на реке Ларге, несмотря на то, что враг имел большое численное превосходство.
Разбитые 7 июля у Ларги турки и татары бежали в беспорядке.
Легкая кавалерия и егеря, всегда шедшие впереди армии, неутомимо преследовали турок уже шестой день.
Июльское солнце стояло над головой. На небе ни облачка. Давила полуденная духота и дорожная пыль.
Укрыться бы хоть на часок под чахлыми кустиками, да некогда: тотчас же после Ларги командующий армией Румянцов приказал авангарду генерала Боура узнать, куда враг «ретираду держит».
И вот авангард поспешал из последних сил.
Измученная кавалерия вперемешку с егерями растянулась по всей дороге до самого горизонта. Кони едва тащились. В русской кавалерии лошади были рослые, требовавшие хороших кормов. А какой корм в выжженной солнцем степи?
Егеря не отставали от карабинеров: недаром в егеря Румянцов велел отобрать расторопных, проверенных и ловких людей. Они шли, по своему обыкновению, налегке: ни тяжелых гренадерских сум, ни палаток, ни шпаг. Одно винтовальное тульское ружье со штыком. А за плечами полупустой шнабзак — вещевой мешок.
— Сторонись, кавалерия: пятки отдавим! — шутил молодой егерь, поравнявшись с усталыми конниками.
— Катись, катыш! — беззлобно отвечал карабинер.
— Ишь, чуть от земли виден, а туда же! — откликнулся другой, глядя на опережавших их пехотинцев: в егеря брали малорослых.
Егеря не остались в долгу:
— Егерь ростом не велик: мал, да дорог золотник! — ответил словами песни один.
— Гляди, экой великан выискался!
— Взгромоздился на бедную скотинку и доволен!
— Слезь с коня, и ты больше нашего ростом не выйдешь! — отбивались другие.
— Нет, брат, — не сдавался карабинер. — Я — два аршина восемь вершков. А у вас, егерей, больше пяти вершков не положено. Видел я, как в прошедшую пруцкую кампанию генерал Румянцов впервые заводил энту вашу блошиную команду!..
— И отчего вы, карабинеры, так уморились? — поддевал егерь. — Ведь Петра Александрович почти на два пуда уменьшил вашу снасть. А что делали бы вы, если бы на вас кирасы да колеты еще остались?
— А ты разве столько несешь, сколь мушкатер? — огрызнулся карабинер. — Ни шпаги у тебя, ни гренадерской сумы. Не в снаряжении дело. Первое дело — конь. Сам знаешь, он животная нежная, не как человек. Он такую воду, как мы с тобой пьем, и в рот не возьмет! Опять же еда. Нехотя притомишься тут…
— И то верно! — согласились егеря.
— И куда же вы, егеря, так прытко?
— За туркой!
— Не поймаешь: турок хорошо пятки салом смазал. Который день его ни слуху ни духу!
— Ан поймаем!
— Ну, бегите, ловите! Вам — пешки мало замешки, а нам — коня седлай, амуницию надевай! — отшучивался карабинер.
Егеря один за другим обгоняли еле тащившихся карабинеров. Навстречу им из-за пригорка выехал казак. Загорелый, черный от пыли, одни зубы белые. Широкая русая борода, а глаза молодые, двадцатилетние.
— Что, станишник, назад ударился?
— Чего испугался? — спрашивали егеря.
— А знатная у тебя, казачок, грудка русая! Чай, тепло? — шутили безбородые егеря, намекая на пышную казачью бороду.
— Благодарение господу. Не жалуюсь! — ответил казак. — А где ваш полковник, ребята? — серьезным тоном спросил он.
— У нас не полк, а батальон! У нас не полковник, а капитан.
— Ну, давай капитана!
— А тебе зачем?
Егеря — рады случаю — остановились, окружив казака.
— Надо: тьма-тьмущая турки валит, — махнул куда-то в сторону нагайкой казак. — И конница, и пехота, и пушки, над землей такой гул да трескотня, как на току.
— Дошли, братцы!
— Не убёг! — зашумели егеря.
— Вот капитан! — указали казаку.
Сзади, в гуще егерей, ехали два офицера. «Один — лет тридцати пяти, осповатый, с какой-то презрительно сощуренной физиономией. Похоже было, что офицер вот-вот чихнет. Другой — лет на десять моложе, миловидный, румяный, быстрый, как и надо быть егерскому командиру.
— Тот, рябой? — переспросил потише казак, мягко нагибаясь с седла к егерям.
— Да нет, другой, что помоложе, русский!
— Ай не видишь: кареглазый — наш, русский, а тот высокий — его помощник француз, капитан Анеужели.
— Это что, евоная прозвища такая — Анеужели? — улыбнулся казак.
— Да, фамилия.
— А нашего, русского капитана, как звать-то?
— Михайло Кутузов.
Казак тронул коня и поехал навстречу офицерам.
— С чем, борода? — окликнул казака кареглазый офицер.
— Турок отыскался, ваше благородие.
— Где? — оживился Кутузов.
— Недалече. Верстов с пятнадцать.
— Чудесно. И много их там?
— Без счету, ваше благородие.
— Наконец-то! Что ж, придется поехать полюбопытствовать, не так ли? — обратился к капитану Анжели Кутузов.
Анжели только поморщился:
— А зачем? Ведь казак видел?
— Точно так, ваше благородие, видал!
— Как зачем? Рекогносцировать. Петр Александрович всегда так учит: обозреть самому! Он самовидцу больше доверяет!
— В Европе так никто не делает!
— В Европе у вас многого не делают. У вас и ночью не воюют, а вот Петр Александрович — воюет, и с успехом!
— Поезжайте один, Михайло Илларионович, а я останусь: невмоготу, жара…
— Труса празднуете, Франц Карлович, а зря: опасности-то никакой! — насмешливо улыбаясь, посмотрел на Анжели Кутузов. — Пойдем, братец!
Он кивнул казаку и пришпорил коня.
Капитан Анжели вспыхнул — так о нем при солдатах! Молокосос! Мальчишка! Но ничего не сказал, а, отъехав в сторону от дороги, стал слезать с коня. Проходившие егеря смеялись втихомолку:
— Не в бровь, а в глаз: энтот Анеужели и впрямь трус!
— Трус, да еще каких мало. Даве, в бою, все возле обоза только и спасался!
— А гляди, наш Михайло: даром, что молодой, а остер!
— Да, брат, и сметлив!
Небольшая молдаванская деревня Гречени — полтора десятка мазанок, разбросанных как попало по степи, — нежданно-негаданно оказалась в центре расположения русской армии.
Сначала до деревни доносились пушечные раскаты, и жители с ужасом ждали, что на Гречени налетят турки и предадут все огню и мечу. Потом все стихло, словно нигде не было никакой войны.
И вдруг однажды на рассвете появились русские войска.
Вся степь пришла в движение. Пушки, кони, люди, повозки охватили Гречени со всех сторон.
Вокруг нее стала лагерем армия генерала Румянцова.
Белые палатки, усеявшие степь, напоминали издали стадо гусей, слетевшихся на пастьбу.
Тихая, затерявшаяся в степи деревенька ожила. Ее мазанки заполнились генералами и офицерами. Хозяева уступали гостям чистую прохладную горницу: сами они все равно никогда не жили в ней. А солдаты уж устраивались кто как умел: в будяке и чертополохе, пожелтевшем на солнце, во дворе, у громадной — чуть поменьше хаты — плетеной кошелки, куда молдаване ссыпали початки кукурузы, или под одиноко стоящей каруцей, выискивая хоть какое-нибудь подобие тени. И обсуждали новую стоянку:
— Это называется у них — двор: ни сарая, ни гумна!
— Телега ихняя — каруца — и та вон жарится на солнцепеке.
— А молдаванину что? Он все равно колес никогда не мажет!
— И хоть бы деревцо! Солнце встанет — опять деваться некуда.
— А все-таки дома у них ладные, чистые. Вишь, окна и двери как размалеваны…
— Да что толку-то в чистоте, коли в избе настоящей русской печи нет. Один очаг в сенях.
— Нет, это хорошо, что варят в сенях: в избе чище!
— Чисто-то чисто, да красного угла у них нет…
— И спят где попало. Войлок по всей избе таскают. То ли дело у нас: печь.
— Ты все о холоде позабыть не можешь. Тут, брат, морозы поменьше, чем у тебя в Архангельске…
— Слышь, а как эта деревенька прозывается?
— Гречани.
— Выходит: „Гоп, мои гречаники“?
— Да. Наш Петра Александрович не зря подобрал такую — Гречаники: он любит все украинское, вырос на Украине!
— А знаешь, бабы тут схожи на украинок, ражие.
— Э, далеко куцему до зайца! — отозвался украинец. — Наша Одарка чи Пидорка як буря по хате носится, и кричит, и сокочет. А эта чуть ворушается и только одно знает: „Нушти русешти“.
— Верно, народ здесь тихий.
А кое-кто раздумывал о другом.
— Сказывают, турок отселе недалече.
— Эх, рогаток нет. Обставились бы ими — все надежнее от турка! — говорил старик гренадер, который еще никак не мог привыкнуть к тому, что генерал Румянцов уничтожил все рогатки. Раньше и на постое, и в бою пехота ограждалась ими от налетов турецкой конницы.
— Зря жалеешь, дядя! — возразил гренадер помоложе. — Петр Александрович верно сказал: рогатки — трусу заграда, храброму помеха!
— Пропади они пропадом, эти рогатки! — поддержал другой. — Ты их не перетаскивал в бою, так тебе можно хвалить. А как мы вшестером из нашего взводу таскали их, так несладко было. Бусурман только и глядит, как бы перво-наперво срубить переносчиков. А у нас руки рогаткой заняты и за оружие не взяться!
— Сказано: надейтеся не на рогатку, а на штык!
— Без них и обозу легше!
— Теперь обозу и так легко, — ворчал старик. — Провиант на исходе. Пустые мешки возят…
— Не пропадем: у молдаванина кукуруза есть.
— Привезут. На целый месяц привезут. Провиант идет! Обоз не поспевает за нами: ведь только намедни он через Прут перешел.
Армия Румянцова действительно находилась в довольно трудном положении: провианта при себе было только до 21 июля, а впереди и сзади стоял численно превосходящий противник.
Если бы действовать по европейским правилам, то надо было бы торопиться назад, навстречу обозу. А Румянцов, подойдя к Греченям, остановился: он ждал, когда подойдут обозы, которые отстали на шестьдесят верст.
При Ларге Румянцов воспользовался тем, что визирь еще не переправился с главными силами через Дунай, и ударил на крымского хана Каплан-Гирея, который командовал соединенными турецко-татарскими силами.
А теперь Румянцов принужден был выжидать. Он стоял, зная, что визирь тем временем переправится и соберет все силы, но не боялся этого, надеясь на свои войска.
На второй день стоянки у Гречени в полдень с юга донеслись пушечные выстрелы.
В бою турки обычно палили торопливо, без толку, а тут стреляли размеренно и не спеша.
Было похоже на салют.
Румянцов понял: радуются, что наконец пришел с главными силами сам визирь Халил-бей.
Русская разведка подтвердила это: Халил-бей переправился через Дунай у Исакчи. Туркам в конце концов удалось навести мосты: в этом году река разлилась так широко, что старики не помнили такого половодья.
Визирь с громадными силами в сто пятьдесят тысяч человек при ста сорока орудиях надвигался с фронта, а сто тысяч татар все время норовили напасть с тыла на армию Румянцова, в которой насчитывалось не более двадцати пяти тысяч человек при ста восемнадцати орудиях.
Казаки в тот же день донесли: визирь остановился у деревни Вулканешти, до которой от Гречени было восемь верст.
— Если Халил-бей раскинет у Вулканешти хоть одну палатку, я атакую его немедленно! — сказал своим генералам Румянцов.
Генералы знали, что Румянцов не побоится сделать это. Они запомнили, как на военном совете перед Ларгой командующий сказал: „Слава и достоинство воинства российского не терпят, чтобы видеть неприятеля и не наступать на него!“
Но генералы знали также, что Петр Александрович вместе с тем очень осмотрителен и осторожен.
На следующий день, утром 20 июля, у Гречени уже появились турецкие конные разведчики. Они кружили на своих резвых скакунах, подлетали к самым передовым постам, джигитуя, что-то крича и стреляя на всем скаку.
Карабинеры и кирасиры не рисковали выступать против них на своих тяжелых лошадях, пригодных больше для парада, чем для боя.
Но казаки Иловайского сразу кинулись в стычку — пятерых спагов[1] зарубили, а остальных прогнали за Траянов вал.
Румянцов приказал казакам захватить „языка“.
Через час к русскому лагерю снова примчались назойливые, как оводы, наглые спаги. Их было около двух десятков. Один из турок, в малиновой чалме, был с зеленым значком на пике.
Казаки тотчас же кинулись на спагов.
— Берите живьем этого, со значком! — крикнул своим донцам урядник.
Казаки старались как-либо отбить в сторону турка, возившего значок. Они наскакивали, но спаг отмахивался значком. Пугливые казачьи кони каждый раз шарахались в сторону, и турок ускользал из рук.
— Вот я сейчас его, сучьего сына! — обозлился урядник. Он изловчился и выстрелил из пистолета в коня всадника.
Турецкий конь рухнул на передние ноги, а спаг перелетел через голову и шлепнулся, как мешок.
Казаки в один миг скрутили его.
На выручку своего бросились остальные турки, но девятерых из них казаки уложили, а около десятка спагов успели ускакать.
Пленного спага повели к командующему армией.
Пленный, поджав под себя ноги, невозмутимо сидел перед мазанкой, в которой помещался командующий русской армией. Турок уставился в землю, не обращая внимания ни на часовых, застывших у дверей мазанки, ни на входивших в нее и выходивших офицеров.
Двое карабинеров с палашами наголо стояли возле спага, изнывая от жары. Карабинеры с удивлением смотрели на турка: как может он сидеть в этакой чалме, окутавшей всю голову, когда в треуголке, которая прикрывает одно темя, и то невтерпеж?
Черноглазые молдаванские ребятишки выглядывали из-за угла, терпеливо ожидая, что же будет дальше. За эти дни они уже привыкли к русским и смело шныряли по лагерю.
Переводчик, низенький, тучный армянин, старался как-либо укрыться в тень камышовой крыши мазанки и все поглядывал на дверь: скоро ли выйдет командующий?
Наконец послышались голоса и шаги. Из мазанки не торопясь вышел высокий, величественный Петр Александрович Румянцов.
За ним шли генералы Боур, Племянников, Олиц, Репнин и инженер-генерал Илларион Кутузов.
Переводчик подбежал к пленному, что-то быстро сказал ему и слегка ткнул турка в бок носком сапога.
Турок лениво поднял вверх голову, нехотя поднялся на ноги и вдруг, заливаясь краской, быстро залопотал.
Он запальчиво выпалил несколько фраз, среди которых мелькнуло слово „Румянчув“, и так же неожиданно смолк.
— Чего он хочет? — сурово спросил Румянцов.
Армянин перевел:
— Русские только надеются на свои пушки, против которых, конечно, никто не может устоять: они разят, как молнии! Но пусть русские не стреляют. Пусть Румянцов прикажет, чтобы его солдаты вышли как храбрые воины — с одним мечом в руках. И тогда он увидит, могут ли неверные противостоять мусульманам!
— Кипи, кипи, збанок, доки вухо не вырвется! — усмехнулся командующий, взглянув на генералов.
Турок исподлобья смотрел на него.
— Где визирь? — строго спросил Румянцов.
— В Вулканештах.
— Как расположен лагерь?
— В долине, на левом берегу реки, где она впадает в озеро Кагул.
— Войска много?
— Без числа.
— Сколько пушек?
— Как дней в году!
— Ну, положим, не столько! — ответил Румянцов. — А какого калибра? Больше, чем были при Ларге?
— Больше. У нас есть пушки „балгемес“. Их каждую везут сорок буйволов.
— А что такое „балгемес“?
— „Балгемес“ по-турецки значит: „не едят меду“, — ответил переводчик.
Румянцов усмехнулся:
Читать бесплатно другие книги:
