Воевода заморских земель Посняков Андрей

Глава 16

Озеро Тескоко — Ново-Михайловск. Октябрь 1478 г.

• Здесь нынче солнце Йорка злую зиму
• В ликующее лето превратило;
• Нависшие над нашим домом тучи
• Погребены в груди глубокой моря.
• У нас на голове венок победный;
• Доспехи боевые на покое.

Глостер:
• Принц милый, чистота и юность ваша
• Мешают вам понять всю лживость мира.

Уильям Шекспир, «Ричард III»

Остров оказался гористым, густо поросшим пушистыми длиннохвойными соснами и кустарником. Высокая скала, у которой причалили лодки Аканака, отбрасывала в светлую воду озера густую черную тень. Никаких следов на песчаном берегу не было — видно, преследуемые высадились на другой стороне острова либо вообще обогнули его и плыли теперь к ближайшему берегу.

Послав лодки вдоль береговой линии, Олег Иваныч, прихватив с собой Григория и полдесятка воинов, решил осмотреть остров лично — не так уж он был и велик. Помахав на прощанье оставшимся в лодках, небольшой отряд углубился в лес, вернее, в маленькую рощицу, начинавшуюся почти сразу от берега и состоявшую, в основном, из кустов акации и сосен, лишь иногда, на возвышениях, попадались молодые дубки и липы. Меж деревьями извивалась тропка, весьма заметная, видимо, остров часто посещался рыбаками, о чем свидетельствовали и остатки кострищ на белом песке пляжа. Солнце стояло в зените, но было не так уж и жарко — все-таки осень. Олег Иваныч смахнул с лица комаров и оглянулся: идущие следом за ним гуськом воины и Гриша внимательно осматривали окрестности. Вокруг цвели дивные пурпурно-оранжевые цветы, пели птицы, налетавший иногда легкий ветерок чуть шевелил тяжелые ветви сосен. Судя по всему, в роще никого не было. Тропинка, извиваясь, вела меж горными кряжами, спускаясь в небольшую долину, тянувшуюся до южного края островка. С одной из вершин был хорошо виден противоположный берег, похоже, тоже пустынный. В долине росли те же сосны и кустарник, только дубков было побольше — они столпились на невысоком холме густой маленькой рощицей вокруг старого корявого дуба, словно юные пионеры вокруг вожатого. Меж деревьями и горами ярко зеленела трава, какая-то подозрительно свежая, блестящая, ровная, словно английская лужайка. Кое-где блестели небольшие, густо поросшие камышом лужи.

— Болото, — догадался Олег Иваныч.

Доходя до камышей, тропинка круто сворачивала вправо, проходя вдоль берега, и затем возвращалась к дубу. Вокруг была тишина и спокойствие. Ни криков, ни воплей, ни костерка.

— Станут они тут задерживаться, как же! — недоверчиво покачал головой Гриша. — Наверняка, мимо проплыли, чай, не дураки, тут-то их разыскать — раз плюнуть.

— Не скажи, — задумчиво покусывая сорванную травинку, возразил Олег Иваныч. — Искать их здесь — тоже время нужно, а его у нас мало, и они об этом знают. Высадись они сразу на берег — так им известно, что и нам примерно туда надо. Ну, Аканаку — в Истапалапан, а наши пути дорожки… — Он усмехнулся.

— Думаешь, опознали нас? — вскинул глаза Гриша.

— Почти наверняка, — кивнул адмирал-воевода. — Особенно меня, когда я из воды выбирался. К тому ж я, кажется, знакомого встретил… Кто ж этот там такой был, с бородищей, а?

— Боюсь соврать, Олег Иваныч… Но уж больно на Матоню похож, хотя, конечно, не может того быть, — осторожно предположил Григорий. — Поближе б на него посмотреть — глазки его змеиные я до сих пор помню, еще с той поры, как в Литву ездили. И словечки его любимые: «Глаз, он шипить, когда его вымают». Тьфу-ты, прости, Господи!

— Да и я его не забыл, — почесал бороду Олег Иваныч. — Матоня… Нет, он же Маруф! В Магрибе ислам принял. Маруф абд-Джафар.

— Поганец!

— Ладно, он — не он, гадать не будем. — Воевода поправил висевший у пояса макуавитль. — Нет, Гриша, ни к какому берегу они не поплыли — здесь где-то прячутся. Сам поразмысли: ну будет ли беглый белый касик, как они тут меня величают, тратить время на никому не нужных разбойников, к тому же и неудачливых в своем деле? В то время как вот-вот начнется погоня! Они об этом знают не хуже нас с тобой. В общем-то, правы. Сдались они нам, если б не пропавший Тламак. Все-таки жаль парня. Ты точно видел, что его подняли на их лодки?

— Да, видел. — Григорий вздохнул. — Толстоморденький такой за волосы его вытащил. Хоть и пловец Тламак изрядный, а все ж, видно, палицей по башке попало — если б не вытащили, так утоп бы. И зачем им этот Тламак? Как мыслишь, Олег Иваныч? Про нас через него хотят вызнать?

— Может, и про нас… — задумчиво протянул воевода. — А может, и не про нас. Может, у них тут свой какой интерес есть. Впрочем, чего зря гадать? Поторапливаться надо — во-он до того дуба дойдем, и все. Времени у нас действительно мало.

Приложив ладонь к глазам, Олег Иваныч внимательно осмотрел болото, рощицу и вершину старого дуба. Затем махнул рукой воинам, и маленький отряд направился по тропе к берегу. Обогнув болото, они миновали рощу и, выйдя к небольшой бухте, увидели на песке лодки.

— Вот они! — оглянувшись, возбужденно шепнул Гриша.

— Не спеши радоваться, — охладил его Олег Иваныч. — Это же наши! Вон и Аканак, под сосной, на циновке. Похоже, совсем плох. И с чего бы? Рана-то пустяковая.

Рана торговца и в самом деле была пустяковой, даже кость не задета, крови, правда, вытекло много, но… но выглядел Аканак — краше в гроб кладут! Осунулся, лицо стало серым, страшным, все тело пошло какими-то складками, словно сдувшийся мяч.

— Мне не выжить, — увидев Олега Иваныча и Гришу, тихо прошептал купец. — Найдите Тламака, если сможете… Там, за болотом, у дуба… есть старый жертвенник… бога огородников Шочипилли… там… — Торговец впал в забытье. Находившийся рядом Ваня осторожно поправил циновку в его изголовье.

Услышав про жертвенник, Олег Иваныч и Гриша переглянулись. Подняв с земли тяжелую палицу, белый касик кивнул воинам. Те быстро взяли в руки копья и бесшумно скрылись в кустах следом за ним.

Бронзовое тело Тламака отчетливо выделялось на фоне черного квадратного камня с истершимся от времени барельефом. Руки и ноги юноши были привязана к вбитым в землю кольям, кожа на груди его натянулась так, что, казалось, вот-вот лопнет сама собою и вырвавшееся на волю сердце вознесется прямо в небо.

— Господи, Иисусе Христе… — тихо шептал Тламак слова молитвы. — Я рад умереть за Тебя, я знаю — я помог друзьям, теперь помоги же им Ты.

Странно, но в душе юноши не было страха. Может, он просто уже устал бояться жестоких жрецов, а быть может… быть может, сам Иисус дал ему силы, чтобы спокойно встретить смерть, подобно древним христианам.

— Напрасно мы это затеяли, — по-волчьи оглядываясь вокруг, произнес кругломордый Олелька. — Лучше б с собой его прихватили, может, и пригодился б на что. В крайнем случае — нож под ребро всегда успеем. А так… Только время теряем.

— Помолчи, парень, — недовольно прервал его Матоня, с самым деловым видом проверяя крепость распинавших пленника веревок. — Таштимак знает, что делает.

— Да уж, — усмехнувшись, Олелька недоверчиво покосился на Таштимака — угрюмого тощего воина, одного из трех, что оставались сейчас с ним и Матоней. Говорили, что Таштимака выгнали из клана жрецов Уицилапочтли за чрезмерное пьянство. Хорошо зная жестокость жрецов, Олелька этому не верил — станут они выгонять кого-то, как же! Скорей, распнут на жертвеннике, как вон этого Тламака, да вырвут сердечко. Умело это у них получалось, по праздникам словно соревновались они друг с другом — у кого ловчее сердце достать получится. Так что врал, наверное, Таштимак, про свое жречество, да не просто так врал, с прицелом — чтоб боялись да уважали. Правду сказать, воин-то из него никакой. А дядька Матоня что-то явно не то сейчас делал. По мнению Олельки, чем возиться с жертвенником, лучше б было давно уже треснуть Таштимака по кумполу камнем, так же как и его соратников, что конопатили сейчас лодку на берегу — ну, от тех хоть польза — пленника утопить да свалить налегке обратно в Мехико, а там видно будет.

— Не лыбься, не лыбься, паря! — обернувшись к Олельке, вдруг с угрозой в голосе произнес Матоня. — К чужим богам тоже почтенье иметь надо. Глядишь, и помогут.

— Да что нам их помощь, дядька? — не выдержал Олелька. — Нам бы скорее обратно в город. Погони-то за нами нету — иначе б давно появилась уже. Да и чего им за нами гоняться, сами, чай, беглые.

— Это ты про Олегу с Гришкой? — Матоня нехорошо прищурился.

— А то про кого же? — засмеялся Олелька. — Мы тож не лыком шиты! Понимаем, что к чему. Ишь, переоделись, сволочи, морды раскрасили… ха, дядька Матоня, как мы когда-то, помнишь? Думают, не узнали. Узнали! Эх, жаль, конечно, не потопили, воинов маловато взяли.

— Так ты ж и был против, — возразил Матоня. — Нечего, говорил, с ними делиться.

— Так я ж думал, что за зипунами мы… И ведь мы вроде и шли за зипунами, однако ж вон как оно вышло.

Зашуршали ветви. С берега вернулся воин, доложил, что лодка готова. Таштимак кивнул, как всегда, угрюмо. Буркнул что-то себе под нос. Воин еще что-то сказал, показав рукой в сторону леса. Таштимак встревоженно посмотрел туда, затем перевел взгляд на небо, посмотрел на распятую жертву и, хищно улыбнувшись, покачал головой. В глазах воина на миг промелькнул страх. Олелька хоть и не расслышал слова, да догадался — наверняка о погоне сказал воин. А этот придурок Таштимак, видно, решил сначала с жертвой разобраться. Да и дядька Матоня тоже что-то задурковал. Чужих богов, видите ли, решил ублажить. Да нет, не богов, конечно. Похоть свою богопротивную потешить. С Таштимаком поспорил, что и сам сердце взрежет, не хуже жрецов. Ну, так скорей бы. Если и вправду погоня, нечего тут торчать — прятаться надо.

А ведь и правда! Олелька только сейчас сообразил, что дело становится опасным. А ну-ко, сейчас явятся адмирал-воевода с Гришкой-дьяком да людьми своими, на все готовыми? Ждать им некогда, чикаться не станут — перебьют всех, так, на всякий случай, да быстрей с острова.

Рассудив таким образом, трусоватый Олелька незаметно передвинулся к дубу, затем бочком-бочком зашел за кусты акации. Оглянулся… Да так припустил — только его и видели, потому как услышал рядом чью-то тяжелую поступь. На бегу нырнул с тропки в траву, перекатился в кусты, затих, тяжело дыша…

Из рощицы вышли люди. Один, два… десять! Адмирал-воевода, Гришка-дьяк, воины…

Подать, что ли, какой знак своим? Олелька тут же ухмыльнулся своей дурацкой мысли. Ага, подай. А лучше — выйди да сдайся в полон — мол, вот он я, берите. Ну, нет, не такой уж он простак. Пускай дядька Матоня сам выкручивается, коль с похотью своей совладать не сумел. Ишь, приспичило ему сердце взрезать, а ведь вроде умный мужик. Ну, страсть, она и есть страсть, многих сгубила.

Проводив глазами воинов Олега Иваныча, Олелька тихо-тихо, словно змея, выполз к тропинке и, бесшумно перейдя ее, углубился в рощу. За рощей, за болотцем — обойти слева, Олелька знал, как — скала, а за скалой уже и озеро. Там и лодка. А те пусть, как умеют, выпутываются!

Зелено-золотистые солнечные лучи, проникая сквозь густую листву дуба, падали вниз зеленовато-желтой, еле уловимой дымкой. Корявые коричневые ветви шумели, покачиваясь, отражались в широко раскрытых глазах Тламака. Он уже не шептал молитвы, просто лежал, улыбаясь, спокойно и благостно, как человек, полностью готовый к встрече с Господом. Жаль вот, нет священника — некому исповедаться.

Таштимак и Матоня стояли напротив жертвенника, опустив головы, и чего-то ждали. Грудь Матони тяжело вздымалась, маленькие злобные глазки блестели дьявольским пламенем. Ну вот, уже скоро. Он посмотрел в небо, лазурно-голубое, безоблачное, высокое. Вытащил из-за пояса широкий нож — в стальном лезвии на миг отразилось солнце. Матоня усмехнулся. Глядя на орудие убийства, вспомнилась ему вдруг дочка мадьярского воеводы, когда-то изнасилованная и убитая им в далекой Валахии. Еще вспомнилась Шошчицаль. У той тоже были такие же блестящие глаза, как вот у этого. Он перевел взгляд на Тламака.

— Пора! — кивнул Таштимак, когда тень дуба полностью скрыла жертвенник.

Матоня ощерился, показав желтые зубы, покрутил между пальцами нож, примерился.

— Не знаю, как сердце, а глаз, он шипить, когда его вымают, — с усмешкой произнес он, глядя в широко распахнутые глаза жертвы.

Олег Иваныч вздрогнул, услышав эти слова. Не раздумывая, на бегу, швырнул палицу.

Жалобно звякнул упавший на жертвенник нож. Схватившись за голову, Матоня с рычанием повалился в траву. Таштимак и молодой воин, словно зайцы, бросились в лес. Не успели они пробежать и нескольких шагов, как были настигнуты копьями воинов Аканака.

Олег Иваныч и Гриша подошли к лежащему навзничь Матоне. Сивая всклокоченная борода его торчала кверху нелепым куском пакли. Застонав, Матоня очнулся и, с ненавистью взглянув на Олега Иваныча, зарычал, словно раненый волк. Левая рука его потянулась к ножу, скатившемуся в траву с жертвенника.

Взяв у Гриши копье, Олег Иваныч с холодным презрением заколол убийцу, просто и без особых эмоций, как убивают змею, злобно шипящую ядовитую гадину, свернувшуюся скользкими отвратительными кольцами. Никаких угрызений совести адмирал-воевода не чувствовал — бывают твари, с которыми нельзя играть в благородство, и Матоня был из их числа.

— А ведь он, похоже, с нами в Ново-Михайловский прибыл, — глядя на убитого, задумчиво произнес Гриша. — И ведь как ловко затаился, зверь, что…

— Думаешь, сообщники могут в Ново-Михайловском быть? — вскинул глаза Олег Иваныч. — Ничего, вернемся, обязательно проведем проверочку.

Внезапно раздался тихий голос привязанного к жертвенному камню Тламака.

— Стесняюсь отвлекать вас от важной беседы, достопочтенные господа, — спокойно произнес он. — Но, все же, если бы вы нашли немного времени, чтобы развязать веревки… А то этот камень, он такой жесткий, что…

— Ах, да!

Переглянувшись, Олег Иваныч и Гриша рассмеялись.

Аканак умирал. Он лежал на циновке, еще больше, чем всегда, похожий на глубоководную рыбу с выпученными, подернутыми какой-то сероватой пеленой глазами. Рот его беззвучно открывался, на губах застыла желтая пена.

Подойдя к лежащему купцу, Олег Иваныч опустился на одно колено.

— Тламак… — еле слышно прошептал Аканак. — Вы… вы нашли его?

Последнюю фразу Олег Иваныч не понял, но смысл был и так ясен. Он просто подвел к умирающему Тламака. Юноша сел рядом, внимательно посмотрел на купца.

— У тебя… у тебя была сестра … — собравшись с последними силами, произнес Аканак.

— Да, я знаю, — кивнул юноша.

— Ее… ее звали… Шошчицаль. Она жила во дворце… но… но ты… Вы оба… внуки Ицкоатля! — как мог торжественно произнес Аканак, приподнявшись на локте. — Берегись, Тламак! Шошчицаль… уже мертва. И ты… Таштетль и Тисок… тоже знают… Знал Тлакаелель. Знает Койот. И многие старые жрецы… Они помогут… Берегись Таштетля… тлатоани Тламак! Вели…кий… тлато… ани…

С последним слогом жизнь покинула купца. Грузное тело его нелепо дернулось, круглая голова свалилась на циновку.

Великий тлатоани!

Он, Тламак, мог стать им!

Внук Ицкоатля Освободителя, великого правителя великого народа теночков, возглавившего борьбу против угнетателей, могучих владык Аскапоцалько. И племянник нынешнего тлатоани Ашаякатля… А ведь именно братья и племянники тлатоани имели право на престол. Именно из них, строго следуя праву наследования, выбирали правителя ацтеков четыре высших военачальника. И не так и много их оставалось, наследников.

Поглощенный услышанным, в глубокой задумчивости смотрел Тламак в прозрачные воды озера, даже не заметив, как лодка мягко ткнулась носом в песок.

Дальше они углубились в горы. Олег Иваныч, Григорий, Ваня, Тламак. Люди безвременно почившего Аканака на оставшихся лодках свернули в Истапалапан, тепло простившись с беглецами. У всех была своя дорога. Дорога Олега Иваныча тянулась горными кряжами, ныряла на дно долин, зависала над темными ущельями узенькой лентой и вновь выбиралась в долину. Можно было бы, правда, пойти по равнине, вдоль берега озера, но Тламак не советовал этого делать, справедливо опасаясь погони. И правда, весть об озерной битве наверняка уже достигла ушей Тисока и Асотля, и целые армады челнов курсировали вдоль берегов в поисках беглых.

Переправившись через бурную горную речку, они обошли городки Коатлинчан, Уэшотла, Тескоко и вдоль горных хребтов направились на северо-восток, к Тепеспану и расположенному рядом с ним Акалиану. Хорошо знающий местность Тламак хотел проскользнуть между ними, снова переправиться через реку, благо все они были неглубоки и довольно узки, и выйти к озеру недалеко от Чиконаутлы, деревни, располагавшейся на глубоко вдающемся в озеро мысе. Далее можно было либо обойти оставшуюся часть озера по суше — на северном берегу не было больших селений — либо рискнуть — украсть рыбачью лодку и переправиться через относительно узкое — верст шесть — озерное горлышко.

— Тогда мы бы вышли к реке, вот, смотрите. — Тламак ловко чертил прутиком на песке. — Здесь — небольшой городок Экатепек, он не у самой реки, там десять полетов копья, только надо ночью. Правда, это, конечно, опасно.

— А что на севере? — внимательно вглядываясь в чертеж, поинтересовался Олег Иваныч.

— На севере ничего, — пожал плечами Тламак. — Вот, чуть ближе к горам — Теотиуакан, древний город, он тоже не очень-то большой, мы его огибаем за горами, ну и дальше, вдоль реки, на север — земли отоми. Туда ведь нам и надо.

— Так же мыслит и Тисок, — усмехнулся Гриша.

— То-то и оно. — Олег Иваныч потер отросшую щетину. — На месте Тисока я бы как раз и перебросил главные силы к этой Чиконаутле. Выслал бы отряд к Теотиуакану — перекрыть горы — а на лодках контролировал бы всю горловину озера. И никуда б нам не деться!

— Тисок не дурак, — заметил Тламак.

— То и нам ведомо. Тламак, а что у нас дальше к закату, за горами?

— За горами — тотонаки. Ужас, до чего свирепые!

— Все вы тут… недобрые, — хмыкнул Григорий. — Ладно, ладно, Тламак, не обижайся. В общем, в любом случае, нам рассчитывать не на кого.

Олег Иваныч задумался. Помолчал. Снова потер щетину. Потом вдруг неожиданно улыбнулся, словно придумал что-то такое, что явно указывало беглецам путь к спасению.

— А вот тут ты не прав, Гришаня!

— Где не прав?

— По поводу того, что нам рассчитывать не на кого. Сколько мы в Мехико, три месяца? Около того… И ты, Гриша, думаешь, что нас никто не ищет? Что все думают, что сгинули мы в горах да пустынях? Плохо ж ты знаешь свою Ульянку и уж тем более мою Софью Михайловну! Ты, Тламак, все торговые пути здесь ведаешь?

— Ну, не все, но главные. — Тламак кивнул.

— Эх, кабы наши про нас точно знали, — почесал затылок Ваня: смешной, загорелый, худой, с длинными, выгоревшими на солнце волосами. В куцем плащике из агавы и набедренной повязке, однако с устрашающих размеров макуавитлем у пояса. — Вот бы раньше весточку им подать через купцов каких. Да теперь, пожалуй, поздно.

— Подали уже весточку, — усмехнулся Олег Иваныч. — Уж ты, Ванюша, совсем нас с Гришей за дурней держишь. Зря мы с ним на рынок почти каждый день хаживали? Не только христианские знаки искали, но и около купчишек болтались. Наших соседей масатланцев, правда, там не было, да зато были другие. Нет, Ваня, весточку мы подать не могли — перехватили бы, совсем не дураки жрецы, и Тисок не дурень — но ведь мы и сами по себе — весточка. Двое бледнокожих ходят по рынку, одного называют белым касиком… О ком купцы рассказывают? Кому надо — враз догадается.

— Так ты думаешь, наши поблизости где-то?

— Думаю? Уверен! — Олег Иваныч рассмеялся. — Нам остается только лишь их найти. Пустое дело!

Все повеселели. Дальше пошли легко, с задором да шутками, только что песен не пели. Олег Иваныч шел сразу за Тламаком, насвистывал, отмахиваясь от комаров сорванной веткой, улыбался… хоть самому и не до смеха. Уверенности во встречных поисках особой не было. Это уж так просто про то брякнул — парней подбодрить. И смотри-ка, достиг успеха, так бы и раньше. Хотя, по логике вещей, конечно же, должны быть поиски, только вот встретиться с вышедшим из посада поисковым отрядом задача наитруднейшая. Повезет, будем надеяться. Ну, а не повезет — будем сами выбираться, в первый раз, что ли?

С вершины крутого холма, поросшего редкими корявыми сосенками, открывался вид на широкую долину, тянувшуюся до голубой полоски реки, играющей на солнце верстах в трех от холма. Прохладный, налетавший с гор ветер шевелил траву, желтовато-голубыми волнами разбивавшуюся, словно прибоем, о далекие желтые скалы. Олег Иваныч как увидал эти волны — ну точно, думал, озеро или, того лучше — океан. Они не пошли пешком через горы у Теотиуакана и не переправились на западный берег озера у Чиконаутлы. Украв ночью рыбацкую лодку, поплыли на север, где, никем не замеченные, и выбрались на пологий болотистый берег напротив маленького островка Сумпанго. Никто их не ждал здесь, и никто за ними не гнался — уж больно гнилым было место, и даже возглавивший погоню многоопытный Тисок лишь презрительно скривился в ответ на предложение жреца Таштетля тщательно осмотреть северный берег.

— Мы не найдем там никого, кроме змей да болотных ящериц, — сквозь зубы бросил Тисок и отдал приказ воинам-«ягуарам» прочесать все западное побережье, от Экатепека до Теолоюкана. — Главное — не пустить их к рекам, что текут в океан.

Не пустить…

Три сотни воинов-«ягуаров» поклялись в этом своему покровителю Тескатлипоке. За это жрецами им было обещано сердце самого молодого белого. Сам же белый касик и его помощник уже принадлежали Уицилапочтли. Почти принадлежали. Осталось всего лишь изловить их да бросить на жертвенник теокалли. И пусть насытится радостью сердце небесного покровителя ацтеков, пусть горячая кровь чужеземцев оросит священные камни храма. Недолго уж осталось ждать, недолго. Повсюду — воины и верные люди. Всем старостам городков и селений разослан строгий приказ — хватать чужих, где увидят, и везти в Теночтитлан. Не спастись беглецам, не укрыться от зорких взглядов, ибо велика и могущественна власть теночков в долине Анауака! Представив это, Тисок горделиво улыбнулся: он нисколько не сомневался в успехе погони — дело было лишь только за временем. Так же рассуждал и Таштетль, увязавшийся за Тисоком, хоть и не было никакой в том надобности. Впрочем, не было-то не было, однако не гнал его Тисок, наоборот, окружил почетом да шептался с ним частенько о чем-то вдали от охраны. Не только белые беглецы были нужны обоим. Скажем так — совсем даже и не они…

— Тлашумок, спасшийся с острова, точно видел его! — шептал Таштетль, кривя тонкие губы. Ветер трепал его грязную шевелюру, а накинутый на сутулые плечи плащ из тонкого хлопка вовсе не защищал от холода.

— Тламак. Значит, он с ними, — потирая руки, зловеще шептал Тисок. — Только, друг мой Таштетль, никаких жертвенников! Надо убить его сразу, как только увидим.

— Ты очень верно рассуждаешь, о досточтимый Тисок! — льстиво кивал жрец. — Очень верно. — Похожий на растрепанную ворону Таштетль в мечтах уже представлял себя на месте Асотля, главного жреца храма Уицилапочтли. Кем себя представлял Тисок — яснее ясного. Сладостны были мечты их, которым предстояло так скоро превратиться в реальность! По крайней мере, так думали жрец и военачальник. Не только думали, но и активно действовали, подгоняя воинов именем верховного владыки Ашаякатля. Ох, напрасно старый тлатоани доверил погоню этим двум змеям, напрасно. Вовсе не о государственной важности думали они, вовсе не о том рассуждали, однако деятельность проявляли кипучую. Притом, ясно всем было, что не уйти беглецам, что не сегодня-завтра выловят их. Но вот хотелось скорее.

— Люди! — сидевший на толстой ветке сосны Ваня ящерицей соскользнул вниз, ободрав об кору коленки. Сейчас как раз была его очередь дежурить.

Разбуженный Олег Иваныч внимательно всмотрелся в долину. Меж трав, по узкой дороге, двигался небольшой купеческий караван — охрана, купцы, носильщики. Дорога сворачивала на север как раз у того холма, где еще вчера устроили привал беглецы. Поужинали подстреленным Ваней кроликом, запили водой из ручья. Неплохой получился ужин — последнее время все подножным кормом перебивались: ящерицами да змеями. Последние, правда, вкуснющие попадались, по мнению Олега Иваныча, уж никак не хуже кролика, однако Гриша, а особенно — Ваня от них попервости носы воротили. Зато кролика срубали в один миг, один запах остался от косточек.

Хорошо, что здесь нет собак, глядя на приближающийся караван, подумал Олег Иваныч. Маленькие собачки, что разводятся для еды, — не в счет, они и лаять-то, похоже, не умеют.

— Тотонаки! — приглядевшись, взволнованно прошептал Тламак. — И мы вряд ли сможем убежать — носильщики-скороходы догонят очень быстро. Остается молить Господа, чтобы тотонакам не пришло в голову остановиться на привал здесь, на холме. А ведь больше, похоже, и негде!

Действительно, этот поросший редколесьем холм представлял собой очень удобное место для привала — тень, дрова, ручеек, чего еще желать стремящемуся отдохнуть путнику?

— Сворачивают! — схватился за палицу Гриша. — Что ж, не посрамим земли новгородской и Святой Софии!

— Не спеши, Гриша.

— Но ведь они, похоже, как-то нас заметили! Вон, окружают!

Тотонаки, поставив в траву груженые носилки с товарами, растянулись в траве полумесяцем и медленно приближались к холму. В руках у них были копья.

— Что они там кричат, Тламак? — звонко спросил Ваня.

— Ругают ацтекских тварей.

— Это кого же?

— Вас, — пошутил Олег Иваныч. — Впрочем, я так и предполагал. Григорий, брось палицу, мы не собираемся с ними сражаться, мы же не ацтеки… И ты не журись, Тламак, не дадим в обиду. Шлатильцин говорил, недавно с тотонаками была война цветов, я правильно его понял?

Тламак кивнул, сумрачно глядя на приближающихся врагов.

— Ну, хватит ждать. — Олег Иваныч поднялся с земли во весь рост. — Пойдем, Тламак, толмачом будешь.

— Олег Иваныч, а что такое война цветов? — не в тему поинтересовался Ваня.

— После Тламак объяснит, — отмахнулся адмирал-воевода. — Ну, пошли мы.

— А нам что делать?

— Кролика пока доедайте.

— Да там уж и есть нечего.

Последних слов друзей Олег Иваныч уже не слышал. Вместе с ацтекским принцем он шагнул в желто-голубое травяное море. Они медленно двинулись по колено в траве, приветственно подняв над головой руки. Адмирал-воевода широко улыбался. В землю перед ними воткнулось копье.

— Ты не молчи, парень! — оглянулся Олег Иваныч. — Кричи — великий белый касик желает говорить с ними. Впрочем, похоже, они уже меня разглядели.

«Великий белый касик» неторопливо шествовал навстречу караванщикам той самой, важной, «боярской», походкой, неспешной и степенной, что выучил когда-то еще в Новгороде под руководством Софьи. Из травы, изумленно глядя на него, поднимались воины и купцы, вооруженные палицами и копьями. Впереди появился пожилой, довольно-таки скромно одетый индеец, судя по тому почтению, что оказывали ему остальные — главный.

Остановившись пред ним, Олег Иваныч приветственно приложил к груди руку:

— Белый касик, преследуемый коварными теночками, рад встретить тебя здесь, досточтимый торговец!

Тламак быстро перевел.

Глава караванщиков улыбнулся, услыхав про «коварных теночков» и, в свою очередь, произнес несколько фраз.

— Его зовут Типильтек, он староста каравана, — пояснил Тламак. — Они тотонаки и с радостью помогут тебе, великий белый касик. Весть о твоем мужестве давно разнеслась по всему Анауаку.

— О да, мы теперь известные, — не удержавшись, хохотнул Олег Иваныч. — Спроси, не идут ли они на запад, к отоми или тараскам?

— Нет. — Купец покачал головой. — Но мы окажем тебе и твоим друзьям всяческую помощь.

— Война цветов? — через Тламака переспросил Типильтек Ваню. — Это коварство и жестокость ацтеков! — На скулах торговца заиграли желваки. — Вот как это происходит: наш род — род Итикаитци — давно уже живет на землях, подчиненных ацтекам. Мы исправно платим им, чиним дороги и, если надо, доставляем с гор камни. Но жестоким теночкам этого мало! Раз в год, самое малое, они являются в наше селение за сердцами молодых воинов. Явившись, объявляют войну. Ацтеки — в полном вооружении, в деревянных шлемах, в панцирях, со щитами. А наши воины должны сражаться цветами.

— Как так — цветами?

— Большими букетами, собранными красивейшими девушками. Сколько нужно воинов — столько теночки и возьмут в плен. Сердца пленников будут выдраны на жертвенниках Мехико.

— А если сопротивляться?

— Они возьмут наших детей, как уже поступали не раз.

— Но ведь так нельзя жить!

— Мы знаем. И не живем. Вернее, скоро не будем — придется уходить на восток, к Великой Воде, пока и туда не успели добраться теночки. Впрочем, это им будет трудно — народ тотонаков издревле отличается доблестью и военным искусством.

Беглецы и караванщики-тотонаки сидели у костра, разведенного на вершине холма, между соснами. Неспешно текла беседа, переходил из рук в руки небольшой кувшин с октли, на углях жарился кролик. Вполуха слушая старосту Типильтека, Олег Иваныч думал о своем. Как он давно уже предполагал, империю ацтеков — вернее, союз городов-государств — давно разъедали не только внутренние противоречия. Кроме мощного христианского движения и борьбы группировок за власть, существовала еще и иная борьба. Борьба покоренных ацтеками народов за свою свободу. Борьба соседних, пока еще свободных племен — за то, чтоб не покорили. И, судя по всему, ацтекам в этой борьбе приходилось туго. Да, пока что они были победителями, покорителями и властителями Анауака. Но все больше было недовольных среди подвластных племен, все меньше хотели они видеть свои сердца в жертвенных сосудах ацтекских храмов. И восставали. И грабили купцов, убивали чиновников, а в некоторых районах Анауака, даже неподалеку от озера Тескоко, бесследно исчезали небольшие ацтекские отряды. Пока небольшие. Насколько помнил Олег Иваныч из истории — именно эта ненависть подвластных и соседних племен и поможет покорить Теночтитлан конкистадорам Кортеса. То же самое произойдет и южнее, в Империи Инков. Да, иногда на костях и пепле подданных вырастают удивительные по красоте цветы, но ни одно жестокое государство не может цвести долго. Когда-нибудь люди устанут бояться и устанут терпеть. И тогда придется ответить за все. За войны цветов, за вырванные бьющиеся сердца и реки человеческой крови, проливаемые на жертвенниках. За все. И отвечать будут не только правители, но и весь ацтекский народ.

Олег Иваныч рассеянно смотрел в быстро темнеющее небо. Он уже знал, что не зря был пленником Теночтитлана. Он знал, что никогда — никогда! — ацтеки не посмеют напасть на Ново-Михайловский посад, даже земли пупереча и отоми не захватят. И он знал теперь, как этого добиться.

Тотонаки проводили их до какой-то большой реки, имеющей несколько названий. Река, как они говорили, текла далеко на запад, впадая в Великую Воду. Тепло простившись с торговцами, беглецы связали плот и, погрузившись на него, поплыли вниз по реке, никем не задерживаемые. А далеко к югу, у маленького селения Экатепак, что на самом берегу озера Тескоко, их напрасно поджидали Тисок и Таштетль. Военачальник и жрец, несмотря на весь их ум и природную хитрость, слишком верили в страх. Ведь это именно из-за страха перед мощью и мстительностью ацтекского государства должны были ловить беглецов мирные племена Анауака. Вот, видимо, и ловили, только пока что-то больно медленно. Впрочем, Тисок с Таштетлем еще не устали ждать. Ну, ждите, ждите…

А река, расширяясь, катила свои бурные воды к Великому Тихому океану. Все меньше становилось скал по обоим берегам, все больше появлялось зелени — деревьев, кустарников, трав. Глубокий каньон медленно сменялся низменностью. С погодой, правда, не везло — пошел дождь. Сильный, плотный, целый ливень. Тяжелые капли пускали в воде пузыри и рябь, гулко барабанили по крыше шалаша, устроенного на плоту предусмотрительным Олегом Иванычем. На передней площадке, вооруженный длинной жердиной, сидел Ваня и, не обращая никакого внимания на дождь, внимательно всматривался вперед, насколько позволяла серая, зависшая в воздухе пелена. Однажды так вот чуть было не напоролись на камни — еле выплыли. Река медленно огибала мыс, а за мысом… За мысом качались на волнах несколько вместительных лодок — из-за дождя Ваня слишком поздно заметил их. Впрочем, особо он и не волновался — вряд ли это были ацтеки, скорее всего — союзное Ново-Михайловскому посаду племя тарасков-пуперечей. Хотя никаких рыбацких снастей видно не было, а уж похожие на крылья бабочек сети пуперечей узнавались мгновенно. Убрали — потому что дождь? Тогда что они вообще на середине реки делают? А ведь направляются к плоту! Наперерез! И что теперь?

— Олег Иваныч, вставай! Лодки.

— Счас, — лениво отвечал из шалаша адмирал-воевода. — Поглядим, какие лодки… Ох, ну и дождина же!

Сидевший на носу передней лодки индеец в длинном, насквозь промокшем плаще встал, стараясь зацепить плот багром. Несколько воинов нацелили луки. По знаку стоящего впереди гребцы взмахнули веслами, и получившая дополнительное ускорение лодка с ходу врезалась в плот. От получившегося сотрясения Ваня чуть было не полетел в воду.

— Смотри, куда правишь, черт мокрый! — в сердцах выругался он.

Мужик на носу лодки вдруг уставился на мальчика, словно на привидение, и выронил багор в реку.

— Ваня! — громко воскликнул он. — Ванька! Вот радость-то.

Ваня присмотрелся. С чего бы этому индейцу так радоваться? Ой… Да, кажется, он и не индеец вовсе. Да, волосы черные… Бородка… Небольшая, аккуратно подстриженная…

— Дяденька Геронтий…

Всхлипывая, Ваня прыгнул с плота в лодку. Не подхвати Геронтий, так и свалился бы в воду…

— А я вас раньше ждал, у озера, — сидя на корме, объяснял Олег Иваныч обрадованным Геронтию и Николаю Акатлю. — Думал, там и ищете.

— Так и там тоже наши. — Геронтий усмехнулся в бороду. — Ополченцы из Мештитака, с ними несколько теспатльских, с крепости. Ну, Мишку-кузнеца, верно, знаешь?

— Знаю, как не знать? Починил он воеводское блюдо?

— Давно починил, — улыбнулся Николай Акатль. — Уже и к младшей воеводской дочке, Верке, успел посвататься. Текультин Власьич-то не против, да вот женка его, Таиштль, говорит, пущай Мишка подзаработает вначале.

— Подзаработает, кузнецы везде нужны. Как наши-то? Все ль по-хорошему? — Олег Иваныч внимательно посмотрел на Геронтия. Знал — тот врать не будет, скажет, как есть.

Геронтий загадочно улыбнулся, ответил уклончиво:

— Сам увидишь, Олег Иваныч. Плохого ничего нету.

— Ну и слава богу.

Так, за разговорами, доплыли к устью реки. А в устье… Доплыть не успели еще, как из-за деревьев показались мачты. Олег Иваныч улыбнулся, кивнув:

— Не «Святая Софья»?

— Она.

С каким удовольствием адмирал-воевода поднялся на палубу судна — вряд ли было можно описать! Да и не только он. Все: Гриша, Ваня, даже Тламак почувствовали наконец себя в безопасности, в тепле, в уюте, в общем — дома. Особенно — Гриша. На верхней палубе, держась за ванты, махала ему рукой дражайшая супружница Ульянка. Красивая до невозможности, с мокрыми от дождя косами, с глазами сине-голубыми, как омуты или ширь океана. Не стесняясь никого — все же свои — навалилась с поцелуями, схватила Гришу за руку, потащила на корму, в каюту.

— Любый мой, любый… — приговаривала, срывая с себя одежду, не замечая, как текут по щекам слезы…

Потом уже, разомлевший от теплоты Гриша, поглаживая жену по округлившемуся животу, мечтательно смотрел в потолок и тоже плакал. Если родится дочка — он знал, как назвать… Поймет ли только Ульянка? Простит ли? Может, лучше скрыть все? Забыть, выкинуть из головы черноглазую Шошчицаль? Нет! Нет! Нет!

— Тише, тише, Гриша! — улыбаясь, успокоила мужа Ульянка. — Не кричи, что ты.

Григорий молча прижался к жене всем телом.

— Мы давно вас, как ты любишь говорить, вычислили, — попивая недавно сваренное в посаде пиво, рассказывал адмиралу Геронтий. — Герренсрат собрали, вече. Софья подсказала — среди купцов поискать. Нашли. Не сразу, но нашли. Через масатланца одного разыскали, известного тебе Туската.

— То-то я гляжу, давненько его в Мехико не было, — не удержался Олег Иваныч. — Так это вы, значит? Молодцы, крупную рыбу поймали!

— Все Николай. — Геронтий потрепал по плечу несколько смутившегося от похвалы индейца. — Тускат этот, кстати, не прост, ох, не прост.

— Кто бы спорил, — усмехнулся Олег Иваныч.

— Он не только из-за богатства на нас работает, — дополнил Николай Акатль. — И не из-за страха. Чего-то хочет. Знает что-то про то, что в Теночтитлане делается.

— Ну, и мы теперь кое-что знаем!

Олег Иваныч не выдержал, вышел на палубу. Судно заметно качало. С шипением разбивались о форштевень волны, зеленовато-синие, опасные, злые. Несмотря на всю злость их, на мощь и шипенье, новгородская каравелла «Святая София» стремительно неслась вперед, в гавань Ново-Михайловского посада.

Стоя на носу, у бушприта, Олег Иваныч высматривал в толпе встречающих Софью и не видел ее. Случилось что? Слегла? Заболела? Или — разлюбила? Ну — последнее предположение Олег Иваныч отмел сразу, как нереальное. Выскочил на пристань, наспех поздоровался с Господой, со старостами и бросился к дому, перепрыгивая лужи. Вбежал по лестнице — грязный:

— Где супружница?

Слуги только охнули:

— Там она, в горнице, с Павлом.

С Павлом?! С каким еще, к чертям, Павлом?

Толкнул с порога дверь…

Софья сидела на лавке, вполоборота и… не замечая ничего вокруг, кормила грудью младенца. Младенец — кругленький розовощекий бутуз — старательно чмокал губами и смотрел на мать чудными большими глазами, серыми, как новгородская сталь.

Софья вдруг оглянулась, охнула. Встав с лавки, улыбаясь, протянула младенца мужу…

— Прости, что не встретила. — Чуть позже, обнимая супруга, тихо прошептала она ему на ухо: — Кормилицу залихорадило, пришлось самой кормить. А Павел… — Она посмотрела на колыбель с сыном. — Ждать не будет. Мал еще.

Назавтра созвали Совет Господ. Решали — когда ждать ацтеков. Подробно обсуждали, сколько пушек следует выставить в крепости на границах отоми и пупереча, сколько зелья смолоть на пороховых мельницах, может, даже, пустить несколько каравелл вверх по большой реке… Олег Иваныч слушал-слушал, потом махнул рукой — уверен был, не нападут ацтеки. С ночи еще уверенность та возникла, когда, ненадолго оставив Софью и сына, принял по важному делу Гришу и Николая Акатля. Речь шла о Кривдяе, давно являвшимся платным агентом ацтеков.

— Он же и краденое скупал у ночных татей, — пояснил Николай. — Было когда-то на посаде ночью не пройти, помните?

— Да уж помним, — с усмешкой кивнул Олег Иваныч. — Самого чуть не убили.

— Тоже Кривдяева работа. Не сам, конечно. Через людишек прикормленных… — Николай достал из-за пояса специально захваченные с собой листочки. — Людишки те: московит Матоня, беглый с Вайгача-острова, куда был помещен судом Господина Великого Новгорода за многаждые беды, и обманством проникший на коч «Семгин Глаз», где и вредил дальше.

— Ну, про вредность Матонину мы, Коля, побольше твоего знаем, — не выдержал Гриша. — Слава богу, не будет уж больше вредить. Еще кого вызнал?

Николай кивнул:

— Напарник Матони — новгородец Олелька по прозванию Гнус.

— А вот этого, похоже, мы упустили. Приметы имеются?

— Есть. Вот: голова круглая, волос кудрявый, морда красная.

— Ладно, попадется еще… Теперь насчет Кривдяя подумаем.

— А что о нем думать? — Николай пожал плечами. — Хватать — да в поруб!

— А вот это пока рано! Слушайте, как поступим…

Уже через неделю после этого разговора вышел из Ново-Михайловска — теперь он так назывался, город! — небольшой караван масталанцев, направляясь якобы в земли отоми. На самом же деле целью каравана был Теночтитлан-Мехико. Имелись среди купцов и доверенные лица жреца Таштетля. Перед самой отправкой заглянули они в корчму Кривдяя, а уж потом с караваном отправились. А вскоре узнал император Ашаякатль, что окрестные племена — тотонаки, сапотеки, миштеки — затеяли ударить по Теночтилану и только ждут, враги, подходящего момента, как только уйдет ацтекское войско в дальний поход. Нехорошая это была новость. Самое плохое то, что не поодиночке вражины удар нанести решили — все вместе. С юга — сапотеки с миштеками, с востока — тотонаки, отоми с севера и с запада — пупереча. И когда, спрашивается, спеться успели, сволочи? Разведка только что донесла, а куда раньше глядела?

— А позвать сюда Таштетля!

Может, настала пора жрецу стать гораздо ближе Уицилапочтли, подарив ему свое сердце? Что? Ах, и Асотль так же считает? Ну, тогда — тем более… Тисок против? Зато Асотль — за. А он все-таки главный жрец, не Тисок. Так что поступим, как велит сам Уицилапочтли в лице своего лучшего представителя. А Тисок… Он тоже что-то слишком много на себя берет. Пусть-ка отправится к тотонакам с небольшим отрядом, мятеж подавит. Нет, много воинов ему давать не надо! Враги тогда сразу же нападут, как только узнают, что Теночтитлан без войска остался. Так что пусть Тисок так, с малыми силами справляется.

— Ты можешь не верить мне, белый касик, но я на стороне Тламака! — Тускат, идеальный шпион с серым неприметным лицом — увидишь и не вспомнишь — порывисто вскочил с лавки. — На стороне тлатоани Тламака. Спросишь — почему? Тому есть много причин. И то, что вы взяли меня в плен — не самая главная. Может, я сам к вам шел? Сдаться, чтобы уцелеть в интригах.

— Как я могу верить тебе, Тускат? — Олег Иваныч воздел руки к небу. — Ведь твоя профессия: вынюхивать, разведывать, убивать.

— Да, — согласно кивнул шпион. — Мое дело, оно такое же, как и твое, о великий белый касик. Только лучше заниматься этим, если и не для большинства теночков, то, хотя бы для себя, в своих личных целях. Не смейся, не надо! Думаю, это куда благородней, чем потакать коварным замыслам Асотля или Тисока. Да, благородней!

— Ты, наверное, хотел сказать — выгодней?

— А ты догадлив, касик! — Тускат рассмеялся. — И думаю, ты воспользуешься мною, иначе б давно уже казнил. И не кувшин ли с октли торчит у тебя из-под плаща?

Олег Иваныч хмыкнул. Обмануть пройдоху шпиона было почти невозможно, да он и не собирался этого делать. В какой степени можно ему доверять? Вот что интересовало сейчас Олега Иваныча. Ведь придется отпускать с Тускатом Тламака, парень рвется вернуться в Мехико. Хочет стать тлатоани. И — не ради власти, как он говорит, а чтобы изменить все по-новому, уничтожить кровавые культы и распространить христианство, как когда-то Константин Великий, император Восточной империи Ромеев. Изменить! Тоже, блин, революционер хренов. Романтик недорезанный. А не отпустишь — так сбежит, уж больно тянет его на христианские подвиги. Уж в таком разе лучше действительно послать с ним Туската — душа спокойней будет.