Турецкий берег, край любви Майорова Ирина

ПОДСАДНАЯ УТКА

За последние несколько часов Таня перебрала-передумала всю свою жизнь. Много ли было в ней радости? В детстве – да, но ведь дети умеют радоваться и самому малому. А бабушка с мамой всегда старались, чтоб Таня не чувствовала себя обделенной. Чтоб не было у девочки комплекса безотцовщины.

Танина мама замуж не выходила. Дочку она родила в 42 года, и об отце ей никогда не рассказывала. По обрывкам случайно услышанного однажды разговора бабушки и матери Таня знала, что он какой-то большой начальник и о ребенке слышать не хочет.

«Все правильно, – бесстрастно, будто речь шла не о ней самой, а о ком-то постороннем, рассуждала Таня. – Все, как бабушка Валя говорила. В нашем роду любовь всегда горем оборачивается. Прапрабабка Матрена была монахиней, а родила. Из монастыря ее прогнали, от церкви отлучили. Она позора не вынесла, покончила с собой. Два ее смертных греха на весь род проклятьем и легли… Просила же меня бабушка быть осмотрительней с мужчинами… – Таня сжала голову ладонями – в висках бухало так, будто еще немного, и черепная коробка разлетится на куски. – Эх, Дронова, Дронова… А ведь в твоей жизни уже было два “звоночка”. Но ты их не услышала…»

Красный диплом давал некоторые преимущества, ее приглашали в фирму, занимающуюся разработкой новых полимерных материалов, но Татьяна пошла работать учителем в обычную школу.

Это была ее первая осень в ранге педагога. Вечером, возвращаясь домой, она накупила гору продуктов и, выйдя из магазина, поняла, что все не донесет. Свалила пакеты на лавочку в скверике, потрясла в воздухе онемевшими кистями и огляделась в поисках частника, который согласился бы подбросить ее до дома.

Через низенькую ограду перемахнул парень:

– Танька, привет!

– Семенов, ты, что ли? – не поверила глазам Дронова.

– Надо же, узнала, а мне все говорят, изменился. Когда мы с тобой последний раз виделись, на выпускном?

Таня кивнула, хотя неоднократно следила сквозь щелку в занавеске, как он с очередной девицей заходит в свой подъезд, кусала губы и плакала. А потом одноклассник, в которого она была безответно влюблена, куда-то пропал – соседки говорили, съехал на съемную квартиру. И вот, пожалуйста, такая встреча…

– Я на машине, подброшу тебя до дома, – заявил Семенов и поволок пакеты к стоявшему неподалеку блестящему черному джипу.

Танина мать лечилась в санатории и должна была вернуться только через два дня. Семенов прошел в гостиную, вальяжно развалился на продавленном стареньком диване и попросил чаю.

Вспомнили школу. Семенов похвастался, что сумел отмазаться от армии и вот уже четыре года работает охранником у одного из депутатов Госдумы. Получает хорошо, купил джип. С квартирой пока не получается, живет на съемной, но это дело времени.

– А ты… женат? – выдавила из себя Таня.

– Не-а! – загоготал Семенов. – На хрена мне это нужно! А ты чего интересуешься, до сих пор по мне сохнешь, что ли?

На глазах у Дроновой выступили слезы.

– О! В точку попал! – изумился Семенов. – А чего ревешь? Я ж рядом! Пользуйся!

После той ночи Таня еще несколько раз встречалась с Семеновым то у него на квартире, то на чьей-то даче… Иногда слышала в ответ: «Не, сегодня не могу. Позвони через недельку».

Все закончилось через год. Таня услышала в трубке знакомое радостное гоготание: «Танька, привет! А я в Америке! Живу теперь здесь! Клево, да? Прилечу на побывку, пересечемся!»

Еще три года она жила воспоминаниями. А потом в ее жизни появился учитель информатики из соседней школы Вадим Снедаев. Они познакомились на окружной олимпиаде.

Когда работы старшеклассников были проверены и протоколы с результатами оформлены, в учительской накрыли стол. Татьяна, у которой с самого утра маковой росинки во рту не было, захмелела с одного бокала шампанского, и ее, по выражению любимых ученичков, пробило на хи-хи. А Вадим, найдя в лице коллеги благодарную слушательницу, принялся травить анекдоты. Учительницы из его школы кривились, но он их кислых физиономий не замечал.

После пьянки Вадим вызвался проводить смешливую химичку домой. По пути они забрели в какую-то кафешку, выпили там коньячку и неожиданно для Дроновой оказались в однокомнатной квартире Снедаева, заставленной коробками и огромными тюками с каким-то барахлом. Хозяин небрежно извинился за беспорядок, мол, квартиру бабушка в наследство оставила, он совсем недавно переехал, нет времени вещи разобрать.

Сначала Вадим включил музыку и они немного потоптались в обнимку на свободном от узлов и коробок пятачке, затем хозяин предложил Тане посмотреть на видео мягкую эротику. Сеанс длился не больше пяти минут, а потом Вадик старательно воспроизвел действия киномастеров эротического жанра.

В этой квартире они встречались еще несколько раз, но уже без вина и танцев. Не сказать, что секс с Вадимом доставлял Тане большое удовольствие, но она решила, что постель в семейной жизни не главное. В том, что Вадим сделает ей предложение, она не сомневалась. Еще в первый вечер на вопрос, был ли он когда-нибудь женат, потенциальный супруг ответил: «Не у всех же складывается». И Таня почему-то решила, что Вадику не везло с женщинами и он очень хочет создать семью.

А в канун весенних каникул ее пригласила к себе в кабинет директор. Разговор начался с вопроса: «Татьяна Леонидовна, это правда, что вы встречаетесь с учителем информатики Снедаевым из школы №…? А вам известно, что он женат и имеет двоих детей? Советую вам подумать над тем, как ваше поведение согласуется с моральным обликом советского… то есть русского учителя».

Когда Вадим в очередной раз позвонил с предложением встретиться, Таня сказала, что не хочет его больше видеть.

В замке повернулся ключ. Вошедший в камеру охранник поставил на скамью пакет и пятилитровую канистру питьевой воды. Посмотрел на Дронову сверху вниз. По-доброму посмотрел, с сочувствием. Сокрушенно покачал головой. Таня хотела спросить, что это за посылка и от кого, но вспомнила, что парень не понимает по-английски.

Охранник ушел, и Таня заглянула в пакет: мыло, паста, зубная щетка, коробка с рахат-лукумом, коробка с халвой, прозрачный кулек с яблоками и апельсинами.

«Это Мустафа! Наверное, его выпустили. А передачка – это знак, что он помнит обо мне и делает все возможное для моего освобождения. Но почему нет никакого письма или хотя бы записочки?»

Она вскочила, перевернула пакет и вытрясла содержимое на лавку. Поверх коробок со сладостями упали две яркие упаковки размером с почтовую открытку, на которых была нарисована девушка в нижнем белье, и розовая пачка прокладок Carefree. Такое могла вложить в посылку только женщина. Марина. Значит, она уже здесь. Бросила своего Игоря – и примчалась на выручку.

– Мариночка, дорогая моя, спасибо тебе… – прошептала Таня, прижимая к груди запаянные в полиэтилен трусики.

На сей раз звук вставляемого в замок ключа был таким резким, что Таня вздрогнула. Дверь открылась, и в камеру шагнула особа лет двадцати восьми в длинной, до середины бедра, футболке. Поначалу Дроновой показалось, что, кроме нее, на новенькой ничего нет, но когда та, усевшись нога на ногу, поддернула подол, показался край джинсовой юбки.

Судя по всему, девица бывала здесь не раз. Достала из кармашка юбки деревянную палочку для маникюра и принялась старательно чистить под ногтями, напевая под нос какую-то тягучую восточную мелодию.

Закончив сеанс маникюра, соседка положила палочку обратно в карман и, бросив короткий взгляд на Таню, недобро ухмыльнулась.

– Goоd afternoon![26]– едва слышно поздоровалась Дронова. Девица не ответила.

Принесли ужин, но у Тани сама мысль о еде вызвала приступ тошноты. Соседка смела все и теперь макала хлеб в жижу от овощного рагу. Татьяна протянула ей свою тарелку:

– Please[27].

Девица, не повернув головы, мгновенно схватила угощение, плюхнула Танину миску на опустевшую свою и принялась активно работать ложкой.

Вскоре зарешеченное окошечко начало стремительно темнеть, и в камере зажглись еще две лампочки.

Соседка, погладив живот, улеглась на скамье. Тане пришлось подвинуться на самый край.

«А где я буду спать? – все так же равнодушно подумала она. – Больше же лежачих мест нет. Значит, камера рассчитана на одного. А зачем тогда ее ко мне подселили?»

Жизненного опыта у Татьяны Дроновой было с гулькин нос. Его отсутствие восполняли сведения, полученные из книг (по большей части детективов и любовных романов) и телесериалов. И в этом интеллектуальном багаже появлению соседки нашлось объяснение: «Она подсадная утка. Должна наладить со мной контакт, выпытать, кому я везла героин, от кого, сколько мне заплатили; записать мои слова на пленку (наверное, под широченной футболкой у нее диктофон!) и потом выступить на суде свидетелем обвинения. Но почему она тогда так странно себя ведет? Должна втираться в доверие, делать все, чтобы расположить к себе… Видимо, усыпляет мою бдительность! Ведь если бы она сразу стала набиваться в подруги, я бы заподозрила неладное…»

Эти размышления прервал охранник, который вошел в камеру, неся под мышками по скатанному в рулон матрасу. Таня поднялась со скамьи, освобождая место для поклажи. Но его хватило только для одного рулона. Конвоир бесцеремонно хлопнул по лодыжке девицы. Та, не открывая глаз, подтянула к себе колени.

Буркнув что-то себе под нос, тюремщик отошел к стене и откинул широкую полку. Два шага влево, к окну, щелк, и второе спальное место тоже готово.

«Прямо как в поезде, – удивилась Дронова. – А я думала, что эти доски у стены – панели».

Когда за охранником закрылась дверь, Таня взяла одну из скаток и направилась к дальней – той, что ближе к окну, полке. Неожиданный сильный толчок – и она отлетела к противоположной стене. Едва удержавшись на ногах, отступила в угол.

Соседка раскатала на дальней полке один из рулонов. Внутри тонкого матраса оказались подушка-валик, комплект постельного белья и одеяло.

Таня стояла, прижавшись к стене и не зная, чего ждать от сокамерницы. И только когда та улеглась, медленно подошла к пустующей полке и, с опаской поглядывая на соседку, стала застилать простыней матрас. И встретилась-таки с девицей глазами. Не поднимая головы от подушки, та прошипела:

– Оруспун! На-та-са! – Сказано это было с таким злым презрением, с такой ненавистью, что Таня долго не могла заснуть. А проваливаясь в тревожную дремоту, мгновенно открывала глаза, когда со стороны торцевой стены раздавался шорох. И облегченно вздыхала, когда оказывалось, что сокамерница просто переворачивается с боку на бок.

В те минуты, когда Таню одолевал сон, она видела школу. Не ту, где сейчас работала, а ту, где училась. Чаще всего в этих обрывочных сновидениях возникали лица Коли Мазаева и Вити Стрелкова, которые ушли после девятого класса.

Травку Колька и Витек покуривали и в школе, а поступив в какое-то ПТУ, с недавних пор громко именующееся колледжем, быстренько перешли на «колеса», а потом и на героин. Деньги на дурь доставал Витек – сын богатых родителей, которые уже несколько лет были в разводе. Папа с мамой будто соревновались в щедрости, доказывая друг другу, кто больше заботится о сыне. А отпрыск этим беззастенчиво пользовался.

Колькины родители были законченными алкоголиками и о существовании сына вспоминали, только когда им не хватало денег на очередную бутылку – у него всегда можно было нашарить в карманах пару десяток или даже полтинник.

Танин класс сдавал выпускные экзамены, когда по школе прокатился слух: Колька и Витек загнулись от передозы. На похороны из бывших однокашников пошли только Дронова и еще один парень из параллельного.

Могилы для мальчишек вырыли на одном кладбище, но на разных участках. Таня успела проститься с обоими. Родители Витька, стоя по разные стороны гроба, выкрикивали в лицо друг другу проклятия. Оба словно обезумели от горя. Колькины отец с матерью держали друг друга в объятиях – они были так пьяны, что едва стояли на ногах.

Дома Дронову ждал серьезный разговор. Узнав, что Таня ходила прощаться с наркоманами, мать пришла в бешенство. «Может, ты им еще и сочувствуешь?! – бушевала она. – Может, даже оправдываешь? Мол, они не виноваты, у них просто слабый характер? Так знай, у меня другое мнение: я бы таких, как твои Колька и Витька, в первый раз застукав с травкой, сразу бы отправляла в Сибирь, в самую глухую тайгу, и оставляла бы там без еды и теплой одежды. Вот тогда бы у них сильный характер и сформировался в борьбе за существование. А нелюдей, которые молодых наркотиками снабжают, живыми бы в выработанные шахты сбрасывала. Без суда и следствия. Сама бы сталкивать помогала! И в душе ничего бы не дрогнуло!»

Утром обрывочный сон не забылся. Лежа с открытыми глазами, Таня мысленно обращалась к матери: «Как ты тогда говорила: без суда и следствия? Будь так, я бы уже лежала на дне шахты с переломанными руками-ногами».

И Таня впервые с момента ареста тихонько заплакала.

СОВЕТ ПЯТЕРЫХ

Вопреки утверждениям местных властей, представитель Российского консульства в Анталье приехал в отделение, где содержалась соотечественница, не в понедельник, а в одиннадцать утра в воскресенье. Но к подозреваемой в перевозке наркотиков гражданке РФ его не пустили, потому что, отбывая на выходные, начальник отделения несколько раз повторил подчиненным: «Русский консул приедет в понедельник, и я сам буду его принимать и сопровождать». А вот насчет адвоката никаких установок дано не было. Кроме того, прилетевшего из Стамбула защитника сопровождал никто иной, как Кемаль Озкан, член одной из самых уважаемых на Анталийском побережье семей.

Прежде чем проводить высоких гостей в комнату для свиданий, там по распоряжению начальника дежурной части проветрили и даже протерли пол.

Открыв дверь камеры, охранник знаками показал Тане: выходи. А у нее ноги будто приросли к полу. В голове застучало: «Куда они меня? А вдруг суд уже состоялся и сейчас объявят приговор?»

В комнате с большим, похожим на обеденный столом и двумя длинными скамьями она увидела двух мужчин в строгих темных костюмах.

Оба стояли возле окна и разом обернулись на звук шагов. Тот, что помоложе, двинулся ей навстречу, приветливо улыбнулся:

– Здравствуйте, Таня. Меня зовут Кемаль. Я друг Насти Тищенко. А это мой друг, – он повел рукой в сторону оставшегося стоять у окна невысокого плотного мужчины. – Его зовут Мухаммед. Он адвокат. Если вы дадите согласие, он будет вас защищать.

Тане очень хотелось верить, что вместе с этими незнакомыми мужчинами пришло избавление – от ложного обвинения, от пребывания в камере с невесть за что ненавидящей ее девицей, от страха, от неведения, от сжимающей сердце боли. Но она боялась верить.

– А где сама Настя? – спросила она тихо.

– Они с Мариной ждут нас в кафе за углом. Таня, к сожалению, у нас не так много времени. Мы тут, можно сказать, неофициально. Сейчас вы расскажете нам все, что произошло. Начиная с вашего знакомства с Мустафой. Когда и как он предложил вам слетать в Стамбул… Особенно подробно о посылках, которые передавали друг другу братья.

Собственно рассказ занял минут пятнадцать, не больше, но Кемаль часто ее останавливал, уточнял, а потом переводил ее слова другу – тот быстро, как заправская машинистка, стучал по клавиатуре ноутбука.

– Что со мной будет? – замирая от страха, спросила Таня, когда адвокат закрыл крышку компьютера. Ей огромного труда стоило удержать готовые хлынуть из глаз слезы. Проглотив подступивший к горлу ком, она прохрипела: – Хоть вы-то мне верите?

– Конечно, верим. – Кемаль взял ее за локоть. – Мухаммед – один из лучших адвокатов. Мы собрали много материала о Мустафе. Есть доказательства того, что вы далеко не первая, кого он использовал в качестве наркокурьера. Использовал втемную. Будем надеяться, что собранных нами сведений хватит для того, чтобы с вас сняли обвинение. Гарантировать, как у вас говорят, железно мы не можем, но шанс есть. Большой шанс… Да, девчонки передают вам привет и спрашивают, что нужно из еды и вещей. Может, какая-то одежда, косметика.

Губы Тани тронула улыбка.

– Косметика… Это наверняка Маринкина идея. Она ненакрашенная даже за хлебом не выйдет.

Кемаль рассмеялся:

– Точно, про косметику – это она. Настя сто раз напомнила, чтоб мы спросили, как тут кормят и какие овощи-фрукты можно передавать. Хорошие у вас подруги, Таня.

– Я знаю. – Она покосилась на Мухаммеда и, привстав на цыпочки, жарко зашептала Кемалю на ухо: – А сколько нужно будет заплатить вашему другу? Понимаете, у меня с собой только восемьдесят долларов и еще четыреста в номере, в сейфе. На руках вообще ни копейки. Только в сумке, которую отобрали. Но если я скажу, что на адвоката, мне же их должны отдать, правда? А если этого не хватит, я займу у девчонок.

– Мы этот вопрос уже решили.

Они прощались, когда Таня вдруг замолкла на полуслове и, силясь что-то вспомнить, свела к переносице брови:

– Кемаль, а что значит по-турецки «оруспун»?

– Хм-м… А где вы это слышали?

– От соседки по камере. Она меня за что-то ненавидит. Я даже боялась, что она меня ночью задушит.

Насторожившийся при слове «оруспун» Мухаммед обратился к Кемалю с коротким вопросом. Тот быстро перевел суть Таниных опасений насчет сокамерницы. Мухаммед положил портфель с бумагами и ноутбуком на стол и, бросив на ходу какую-то реплику, вышел из комнаты.

– Мухаммед сейчас попробует что-нибудь сделать, – пообещал Кемаль. – Узнает, есть ли возможность развести вас по разным камерам.

– А за что она на меня взъелась-то? Ведь абсолютно никакого повода не было.

– Надеюсь, Мухаммед это выяснит.

В комнате для свиданий было душно почти так же, как в камере, и Таня сочувствующим взглядом окинула костюм Кемаля:

– Вы хоть пиджак расстегните, а то умрете от жары.

– Ничего. Мы же должны были произвести впечатление. У турок, особенно у госслужащих, к людям в костюмах – особое отношение.

На пороге появился Мухаммед. На лице, которое в предыдущие полчаса пугало Настю строгостью и даже суровостью, сейчас играла легкая улыбка. Минуты три он что-то рассказывал Кемалю, изредка косясь на Дронову. Пару раз касался пальцами груди и чуть наклонял голову.

«Извиняется, что не говорит по-русски», – догадалась Таня. Развела руками, кивнула в ответ: дескать, ничего страшного, я подожду.

Мухаммед давно закончил повествование, а Кемаль все никак не приступал к переводу, потирая ладони и кусая губы.

– Ну? – не выдержала Дронова.

– Конфликт, кажется, улажен. Соседка больше не будет на вас злиться. Мухаммед ей все про вас объяснил. Она сочла вас конкуренткой.

– А она кто?

– Проститутка.

– …

– Мириам и ее… коллеги считают, что русские девушки, у которых в Турции случаются романы… – Кемаль говорил медленно, тщательно подбирая слова, – развращают местных мужчин, потому что любят их бесплатно, а зачастую и сами дарят им подарки. Поэтому бизнес турецких проституток в последние годы стал падать. Они даже хотели обратиться в правительство с требованием прекратить… – тут серьезность Кемалю изменила и, прыснув, как мальчишка, он закончил: – Русский демпинг.

– А откуда она узнала про меня и Мустафу?

Повернувшись к Мухаммеду, Кемаль что-то сказал по-турецки. Адвокат неопределенно пожал плечами, но свою версию все же выдвинул.

– Мухаммед думает, что ей здешние полицейские рассказали, – перевел предположение друга Кемаль. – Предупредили, наверное, чтоб вела себя прилично – все-таки с гражданкой другой страны сидеть будет. Ну и заодно поведали, за что вы, Таня, сюда попали.

Мухаммед снова горячо заговорил, обращаясь то к Дроновой, то к закадычному другу.

– Он, – Кемаль кивнул в сторону адвоката, – просит, чтоб я вас успокоил. Теперь Мириам целиком на вашей стороне. Мухаммед рассказал ей, как вы пострадали… Как этот негодяй предал вашу любовь, воспользовался ею… Мухаммед говорит, что она чуть не заплакала.

И все-таки порог камеры Таня переступила с опаской. Мало ли, может, Мухаммед что-то неправильно понял или Кемаль не так перевел. Но сомнения развеялись в один миг. Сидевшая на лавке Мириам, увидев Дронову, вскочила, подлетела к ней и… заключила в объятия.

Зайдя в кабинет начальника дежурной части поблагодарить за предоставленную возможность встретиться с подзащитной, Кемаль и Мухаммед застали там представителя российского консульства – молодого брюнета с чуть раскосыми глазами. Тот настаивал на своем праве переговорить с российской гражданкой, втянутой в криминальную историю.

Кемаль быстро сориентировался и, пока Мухаммед отвечал на вопросы офицера полиции о жизни в Стамбуле, громких расследованиях и процессах, отвел консульского работника в сторонку:

– Вы не волнуйтесь, с Татьяной Дроновой все в порядке. Скорее всего, обвинение будет снято в ближайшее время. Мужчина, который сейчас разговаривает с полицейским, – ее адвокат.

– А вы, простите, кто?

– А я – сочувствующий по имени Кемаль.

Консульский работник сменил тон:

– Я Дамир.

– У меня есть предложение. Здесь рядом, в кафе, нас с Мухаммедом ждут с отчетом Татьянины подруги… Пойдемте с нами.

Марина и Анастасия что-то увлеченно обсуждали, размахивая руками.

Оказалось, Мироновой из Сиде позвонила ее знакомая Света. Узнав от Игоря о беде, случившейся с соотечественницей, она собрала чуть ли не всех проживающих в отеле русских, и землячество постановило: немедленно начать сбор средств в пользу Татьяны Дроновой и как можно большим составом выехать в Анталью для проведения митингов перед зданиями тамошних госучреждений. Члены инициативной группы, по словам Светланы, уже закупили ватман, фломастеры и сейчас пишут плакаты протеста.

– Вы что, это всерьез? – спросил Дамир с тревогой в голосе.

– Ну плакаты, может, и лишнее, – заметила Настя. – Но если дело дойдет до суда…

– …Тогда и плакаты будут совсем не лишние, – прервала подругу Марина. – Да у них весь бюджет страны на туризме держится, а больше половины курортников – русские. Думаете, не струхнут, когда все наши центральные каналы – и Первый, и Россия, и НТВ – с камерами и микрофонами к знанию суда на организованный нами митинг прикатят? Будьте спокойны, приедут как миленькие – это я на себя беру.

– Стоп! Стоп! Стоп! – выставил вперед ладони Кемаль. – Послушайте теперь, что мы вам скажем…

Приведенные мужчинами доводы пришлось признать разумными, хотя поначалу они и вызвали бурные протесты.

Марина набрала номер Светланы. На сей раз Миронова излагала коротко, делая акценты на важном и опуская детали. Подключила профессиональное мастерство, предполагающее умение отказываться от собственного мнения, если оно не совпало с позицией руководства, и быстро ориентироваться в потоке информации.

Закрыв крышку мобильника, Марина сокрушенно покачала головой:

– Эта Света просто ураган какой-то! Говорит, все равно приеду и девчонок привезу. Чтобы быть в центре событий и иметь возможность немедленно реагировать. Судя по всему, в отеле уже никто не отдыхает – все готовятся к борьбе за справедливость.

– И когда они намерены приехать?

– Завтра, во второй половине дня.

– Ну, думаю, к тому времени Таня уже будет на свободе. Отпразднуем это событие большой компанией.

Дронову выпустили еще до обеда. Выйдя на улицу и попав в объятия Насти и Марины, она разрыдалась, потом начала смеяться, потом снова плакала…

Одетую по-турецки девушку славянской наружности, которая стояла поодаль, первым заметил Дамир. Он едва заметно кивнул головой в сторону незнакомки и спросил у продолжавших обниматься подруг:

– Вы ее знаете?

Мгновение Марина, Настя и Таня всматривались в черты женщины, голова которой была плотно повязана шелковым темным платком.

– Тина! – Дронова кинулась к ней и вдруг остановилась как вкопанная. Женщина сама шагнула Тане навстречу, обняла и, уткнувшись лицом в плечо, заплакала.

– Тиночка, дорогая, ну что ты… Все же хорошо закончилось, меня отпустили… – Таня гладила Тину по голове, целовала в шелковую макушку. Но та продолжала сотрясаться в рыданиях.

– Девочки, дайте скорее воды! – взмолилась, обернувшись к подругам, Дронова.

Минералка нашлась у Дамира. Тина, сделав несколько глотков, немного успокоилась. Заговорила, обращаясь только к Тане, но ее мокрые от слез глаза скользили по лицам сгрудившихся вокруг незнакомых людей, ища понимания и прощения.

– Я, когда услышала, что тебя за наркотики арестовали, не поверила… Сразу поняла, что это Мустафа тебя втянул, подставил. Закрыла магазин – и к Исмаилу на работу. Вместе поехали к его дальнему родственнику, который в полиции работает. Тот велел не вмешиваться, а то могут и нас в соучастники… Ведь это мы тебя с Мустафой познакомили. Танечка, милая, если бы хоть что-то зависело от меня, да я бы… Но мужчины сказали, чтоб и думать забыла. Честное слово, я этого Мустафу первый раз на свадьбе увидела и вообще не знала, кто он! А он такой сволочью оказался! Прости меня.

– Уже простила, – Таня вытерла слезы на Тининых щеках. – А здесь-то ты как оказалась?

– Я уже второй день тут дежурю. Вчера несколько часов простояла, смотрела на полицейских, которые из участка выходят. Думала, увижу, у кого лицо доброе, подойду, спрошу про тебя. Но так и не решилась…

– А Исмаил знает, что ты здесь?

Тина помотала головой.

– Тогда тебе, наверное, лучше тут с нами не стоять. Вдруг увидит кто…

– Да-да, я сейчас пойду. А ты в отель уже не вернешься?

– Не знаю. – Таня вопросительно посмотрела на Кемаля.

Тот недоуменно пожал плечами:

– А зачем? Сейчас позвоним, чтоб вещи сюда переслали.

– Ну, тогда до свиданья. Привет Москве. – Тина попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой.

Мухаммед распрощался – ему срочно нужно было вылетать в Стамбул. Дамира удалось уговорить поехать на дружеский обед.

Еще не подали горячее, когда в ресторан ворвалась компания загорелых девчонок.

– А вот и Света, – выдохнула Миронова. – Кемаль, извини, я не предупредила. Они мне позвонили, и я сказала, куда едем…

– Да перестань ты оправдываться! – весело прикрикнул на нее Кемаль. – Это ж здорово! Девчонки, идите сюда!

Из-за стола встали в пятом часу.

– Нам пора обратно, – с сожалением известила Света. – Вообще-то мы с девчонками хотели по здешним дискотекам пробежаться. Но как мы отсюда ночью выберемся?

– Никаких проблем! – вскричал Кемаль. – Возвращаться не надо, оставайтесь здесь. Я вам устрою места в отеле. У вас когда путевки заканчиваются?

– Через два дня.

– Ну так и проведите их в Анталье.

Девчонки запрыгали, хлопая в ладоши.

– А вещи? У нас же вещи там остались, – урезонила подруг Света. – И потом нужно рассказать всем, что Таню освободили. Деньги обратно раздать.

В конце концов решили так: Света и одна из ее соратниц едут в Сиде – решают там финансовые проблемы, выписывают из отеля всю компанию, забирают чемоданы – и к вечеру возвращаются в Анталью.

В холле небольшого, но очень уютного и, судя по обстановке и вышколенному персоналу, весьма дорогого отеля Кемаль, смешно загибая пальцы, принялся считать количество постояльцев и номеров.

Таня боком, приставными шагами приблизилась к нему и, виновато потупившись, сказала:

– Я знаю, что и так вам много хлопот доставила, но можно мой билет поменять на сегодня?

– Но почему вы хотите уехать? Хотя это глупый вопрос… – Он замолчал, опустив глаза. А потом умоляюще произнес: – Если вы останетесь, я сделаю так, чтоб вам ничто не напоминало… Мы поедем кататься на яхте, займемся дайвингом. Вы когда-нибудь опускались на дно моря? Нет? Это так здорово! Я возьму у ребят парашют, можно будет полетать над морем. А хотите, завтра же поедем в Памуккале? Я прошу вас, останьтесь! Настя же вас одну не отпустит… – Тут он спохватился, что выдал себя, и добавил: – И Марина тоже. Они с вами полетят. А дома вам всем придется объяснять родным, почему вы вернулись раньше. Зачем близких расстраивать?

– Хорошо, я останусь. Но если вам не трудно… у меня еще две просьбы. Я понимаю, что это наглость, неприлично с моей стороны…

– Говорите! – потребовал вмиг повеселевший Кемаль.

– Во-первых, я хотела бы завтра отнести передачу Мириам. У меня могут не принять, а вам не откажут…

– А во-вторых? – подбодрил ее Кемаль.

– А во-вторых, – как эхо повторила Дронова и вдруг, с отчаянной прямотой глядя собеседнику в глаза, выпалила: – Вы уверены, что Мустафа виноват? Что он не жертва, как и я? Вы его не знаете, а я знаю! Он не мог, понимаете, не мог совершить такую подлость! Да-да, я помню, что вы рассказывали. Про все эти жуткие истории, которые были до меня. А если и тогда во всем был виноват его брат? Если Мустафа изо всех сил сопротивлялся, не хотел, а брат его заставлял? Даже нет, не заставлял, а просто ставил перед фактом. Мустафа не мог его ослушаться – Мурат же старше, и вообще у вас на Востоке не принято отказываться от родственников. И сейчас Мустафа сидит в тюрьме, а я его бросаю, предаю…

– Таня, опомнитесь! Вы все перевернули с ног на голову. Это он предатель, а не вы…

– Ладно, оставим это. – Дронова закрыла лицо руками. – Но у него хотя бы есть адвокат?

– Есть. И очень хороший.

Через пять минут Кемаль появился возле шумной девичьей компании со связкой ключей в руках:

– Значит, так, милые дамы. Я взял на себя смелость и, не спрашивая вашего мнения, расселил всех следующим образом: Таня, Марина и Настя займут двухкомнатный люкс. Там как раз три спальных места. Вы, юные леди, – он кивнул членам студенческой команды, – занимаете двухместный номер. Соседний я забронировал для вашей предводительницы и ее верной Санча Панса.

– А вы? – Одна из юных леди, которую, кажется (Кемаль не запомнил), звали Катя, кокетливо вспорхнула ресницами.

– А я уже здесь живу. Мой номер – 201. Милости прошу всех в гости. – Это «всех» присутствующих не обмануло, Кемаль смотрел только на Настю.

– Опять облом, – изобразила глубокое огорчение Катя. – Что тут поделаешь? Серьезные мужчины предпочитают взрослых женщин. Ничего, девочки, у нас еще все впереди. – Лукавое выражение ее лица и нарочито удрученный тон вызвали такой взрыв хохота, что стоявшая возле ресепшн чопорная дама лет семидесяти вздрогнула и оглянулась. В ее взгляде читались укор и снисходительность: молодежь, что с них взять?

Вечером Таня и Марина остались в номере: и та, и другая категорически отказались съездить куда-нибудь оторваться. Настя хотела присоединиться к подругам, но те замахали на нее руками: «Езжай, езжай! А то повесим на бедного Кемаля этот детский сад – даже неприлично!»

Утром обе сделали вид, что крепко спят, когда Тищенко, сняв туфли в коридоре, на цыпочках вошла в номер и, раздевшись, забралась под одеяло.

ШИВОРОТ-НАВЫВОРОТ

За завтраком долго обсуждали, куда отправиться: на морскую прогулку с рыбалкой и дайвингом или в Памуккале. С перевесом в один голос победил второй вариант. Для путешествия такой большой компанией одной машиной было не обойтись, и Кемаль хотел попросить кого-нибудь из друзей-автовладельцев поехать с ними. Но Настя заявила, что хочет сама порулить и предложила взять машину напрокат. Кемаль засомневался:

– У нас тут такие дороги… и правила почти никто не соблюдает…

– Удивил! – воскликнула Марина. – Приезжай, дорогой, в Россию, еще не такого насмотришься! А наша Настя уже десять лет за рулем!

Кемаль без особого энтузиазма согласился. В дороге сидевшая рядом с ним Марина не без гордости наблюдала, как, то и дело бросая взгляд в зеркало заднего вида, он восторженно цокал языком.

К концу третьего часа пути по обеим сторонам дороги стали мелькать древние арки, саркофаги и мавзолеи.

– Что это? – завертела головой Марина.

– Самое древнее кладбище в мире, – ответил Кемаль. – Во втором веке до нашей эры здесь был город Иераполис. От дворцов и домов, как видите, ничего не осталось, а некрополь сохранился.

– Да, Турция – уника-а-альная страна, – с едва заметной иронией протянула Марина. – Все самое-самое только здесь. И самые древние памятники, и самые великие открытия.

Кемаль на нее не обиделся:

– Ну не все, конечно. Порох, как ни крути, китайцы изобрели. А вот пергамент впервые стали делать здесь, на территории современной Турции. И Николай-чудотворец у нас, в Мирах Ликийских, родился, и Георгий Победоносец – из наших краев, из Каппадонии. Гомер опять же…