Мозгоимение: Фальшивая история Великой войны Солонин Марк

Глава 4

«Сталин гнал прочь любую мысль о войне…»

Документальными данными об оперативных планах немецкого командования Генеральный штаб Красной Армии не располагал. Это есть факт. Но из этого факта отнюдь не следует вывод о том, что советская разведка бездействовала. Подвиг разведчика (и не одного, а многих сотен разведчиков) нашел свое конкретное воплощение в огромном объеме вполне достоверной информации. Информации о чем? О концентрации немецких войск у западных границ СССР, о перевозках вооружения, боеприпасов и горючего, о местах расположения штабов, аэродромов, узлов связи, складов и госпиталей. Из этих разрозненных фрагментов «мозаики» аналитические службы советской разведки смогли выстроить достаточно подробную картину развертывания вермахта. И если зимой — весной 1941 г. достоверность этой «картины» еще оставляла желать лучшего (данные о численности немецких войск значительно завышались — не занижались, как было модно писать в эпоху документальных сказок про «разведсводку № 8», а именно завышались), то к началу войны фактическая и выявленная советской разведкой численность группировки вермахта почти совпали.

Совпасть точно они не могли. И не только потому, что даже у самой лучшей разведки есть предел возможного. Немецкое командование маскировало свои намерения всеми доступными способами. В частности, главная ударная сила войск вторжения — танковые и моторизованные дивизии — начали передислокацию в приграничные с СССР районы лишь в самые последние дни перед началом наступления.

Так, например, пять танковых дивизий 1-й танковой группы были загружены в эшелоны в период с 6 по 16 июня и прибыли на станции разгрузки в южной Польше (Люблин — Сандомир — Жешув) лишь к 14–20 июня. Непосредственно в районы сосредоточения и развертывания три дивизии (13-я, 14-я и 11-я) вышли буквально в последние часы перед вторжением, а две другие дивизии (16 тд и 9 тд) вечером 21 июня еще находились на марше за 100–150 км от границы. Соответственно, советская войсковая разведка не могла выявить эти дивизии — просто потому, что еще за неделю до начала войны их в приграничной полосе не было.

С другой стороны, постоянное завышение данных о численности немецких войск у границ СССР по странной иронии судьбы как бы «компенсировало» все хитрости противника. В результате 31 мая 1941 г. Разведуправление Генштаба Красной Армии оценивало состав группировки вермахта в 94 пехотные, 1 кавалерийскую, 14 танковых и 13 моторизованных дивизий (кроме того, были «обнаружены» и несуществующие в реальности отдельные кавалерийские полки в количестве 25 штук). Фактически этих танковых и моторизованных дивизий 1 июня у границы еще не было, но к началу войны они появились, причем с некоторым «избытком» (реально в составе четырех танковых групп противник развернул 17 танковых и 13 моторизованных дивизий). Считается, что, узнав об этом, Сталин должен был потерять сон и аппетит, вырвать свои пышные усы и метаться, как загнанный зверь, по кремлевскому кабинету. Но ничего подобного Сталин не сделал. В ночь на 22 июня 1941 г. он спокойно спал.

Это у нас называется «Великая Тайна 22 июня». «Почему Сталин, которому разведка доложила о концентрации такой огромной вражеской армии у границ СССР, не…». Дальше, после этого «не», шли разные слова. Слова эти зависели и от текущей политической моды, и от уровня некомпетентности писателя-говорителя. Обычно звучало что-нибудь вроде: «не послушался Жукова», «не разрешил привести войска в боевую готовность», «не двинул войска к границе»… На предельном уровне некомпетентности, достигнутом израильским товарищем Г. Городецким, Сталин, оказывается, «гнал прочь любую мысль о войне».

Правильный ответ начинается с правильно сформулированного вопроса. Этому меня научили в славном Куйбышевском авиационном институте — за что, пользуясь моментом, я хочу еще раз поблагодарить наших преподавателей. Выражаться столь же афористично я пока не научился, поэтому сформулирую свою мысль довольно длинной фразой: нежелание задавать правильный вопрос часто свидетельствует о нежелании (или боязни) услышать правильный ответ.

Нам с вами, уважаемый читатель, бояться нечего, поэтому попытаемся начать с главного — с возможно более точных вопросов. Так чего же все-таки не сделал Сталин? Чему (или кому) он не поверил? Что такое «боевая готовность»? Куда и какие войска надо было «двинуть»? И почему Сталин не должен был спокойно спать в ночь с 21 на 22 июня?

Начнем с последнего вопроса. Он самый простой, потому что оперирует категориями, известными (если и не из собственного опыта, то из рассказов друзей) каждому из нас. В ночь перед экзаменом не спит и лихорадочно листает учебники двоечник. Который весь семестр бездельничал и не ходил на лекции. Именно в качестве такого «двоечника» советская пропаганда — как это ни странно — пыталась изобразить Сталина, т. е. высшее военно-политическое руководство СССР.

Здесь мы опять встречаемся с примером того, как однажды совравшему приходится врать дальше и больше. Разумеется, если исходить из того, что Советский Союз был занят «мирным созидательным трудом», что промышленность «не была заблаговременно переведена на военные рельсы» (интересно, а по каким «рельсам» эта промышленность катилась раньше? что выпускали эти круглосуточно грохочущие заводы? велосипеды и швейные машинки, патефоны и холодильники для коммунальных кухонь?), что Германия создала за шесть лет (с 1935 по 1941 гг.) огромную, вооруженную до зубов армию, если поверить в то, что «на Гитлера работала вся Европа», а «второй фронт» был открыт только в 1944 году, — тогда да. Тогда невозмутимое спокойствие Сталина представляется чем-то совершенно невероятным. Но Сталин не был двоечником. И уже со второй половины 30-х годов он «гнал прочь любую мысль», если она не была связана с тем или иным аспектом подготовки к Большой Войне, к войне, в результате которой не жалкие клочки восточной Польши или Карельского перешейка, а вся Европа должна была упасть в его руки. Долгие годы он работал до поздней ночи (точнее говоря — до раннего утра), лично решая тысячи вопросов, связанных с созданием, оснащением, вооружением, обучением крупнейшей армии мира. Результат великих трудов был — весомый, грубый, зримый.

В его армии были сформированы 61 танковая и 31 моторизованная дивизии. Причем по своей структуре (один танковый и два мотострелковых полка) моторизованная дивизия Красной Армии соответствовала танковой дивизии вермахта, а по штатному числу танков — превосходила ее. Так что фактически в составе Красной Армии было 92 «танковые» (танковые по сути, а не по названию) дивизии.

В полосе от западной границы до Ленинграда и Москвы уже находились (не считая «сырые» дивизии формирующихся 17-го и 20-го мехкорпусов) 40 танковых и 20 моторизованных дивизий, на вооружении которых было 12 400 настоящих танков (не считая многих тысяч пулеметных танкеток), в том числе — более 1500 новейших, лучших в мире танков КВ и Т-34 с длинноствольными 76-мм пушками, полноценным противоснарядным бронированием и мощными дизельными моторами. Так кто же, Сталин или Гитлер, должен был не спать и метаться в истерике по кабинету? Кто из этих двух диктаторов должен был «ожидать в случае войны скорого поражения, а для себя лично — гибели»?

Разведка доложила Сталину о том, что у западных границ СССР сосредоточено 94 пехотные дивизии вермахта (фактически в составе групп армий «Север», «Центр» и «Юг», не считая резервов Верховного командования вермахта, было всего 84 пехотные дивизии). Это важная информация, но у самого Сталина на тот момент было 198 стрелковых дивизий.

13 июня первый заместитель начальника Генерального штаба РККА генерал-лейтенант Н. Ватутин положил на стол Сталина… нет, не очередной «секрет Гитлера», а справку «О развертывании Вооруженных Сил СССР на случай войны на Западе».

В составе четырех (Северного, Северо-Западного, Западного и Юго-Западного) фронтов планировалось развернуть 120 стрелковых дивизий. Еще 35 стрелковых дивизий включались в состав пяти армий резерва Главного Командования, развертываемых в полосе от западной границы до линии Брянск — Ржев. Итого 155 стрелковых дивизий против 94 немецких. И вот эта-то информация якобы привела Сталина в такое отчаяние, что он «счел сопротивление бесполезным, оттого и не пытался ни грозить Гитлеру, ни изготовиться к бою».

Здесь нам необходимо уточнить один важный момент. Цифры, приведенные выше, «слишком велики» для того, чтобы катастрофический разгром Красной Армии можно было списать на «многократное численное превосходство» противника. Вероятно поэтому, наряду со множеством иных шулерских уловок, появилась — и размножилась в сотнях публикаций — вздорная выдумка о том, что советская стрелковая дивизия была якобы в два (или даже в три!) раза меньше немецкой пехотной.

Это чушь, такого в реальности не было, потому что не могло быть никогда. Дело в том, что ВСЕ армии мира пытались сформировать основную тактическую единицу сухопутных войск (дивизию) так, чтобы она по своему боевому потенциалу не уступала дивизии потенциального противника. Старались все. Получалось не у всех, и, например, польская или финская дивизия образца 1939 г. уступала «мировым лидерам» по ряду важных параметров (прежде всего — по артиллерии, автомобилям и тягачам). Дивизия Красной Армии, на вооружение которой с рассвета и до рассвета работала огромная страна, не уступала никому.

В апреле 1941 г. стрелковые дивизии Красной Армии были переведены на новое штатное расписание. Численность личного состава была на 16 % уменьшена и составляла теперь 14,5 тыс. человек против 16,5 тыс. в пехотной дивизии вермахта. Несколько большая численность немецкой пехотной дивизии означала лишь большее развитие тыловых и вспомогательных служб — по огневой же мощи стрелковая дивизия Красной Армии ничуть не уступала дивизии противника. По штатному расписанию апреля 1941 г. стрелковой дивизии Красной Армии полагалось 10,4 тыс. винтовок, 166 станковых и 392 ручных пулемета — в пехотной дивизии вермахта, соответственно, 11,5 тыс., 138 и 378. Причем накануне войны Красная Армия перевооружалась с «трехлинейки» на самозарядную винтовку Токарева (СВТ), что давало заметное преимущество над противником в плотности стрелкового огня. Важно отметить, что никаких проблем с обеспечением этих штатов не было — реально имевшимся в наличии стрелковым вооружением можно было укомплектовать не 198, а порядка 460–740 стрелковых дивизий.

Традиционно мощным было артиллерийское вооружение стрелковой дивизии Красной Армии.

Для сравнения приведем численность артсистем сопоставимых калибров и так называемый «вес суммарного залпа» артиллерии польской, французской и немецкой пехотной дивизии:

Другим, чрезвычайно распространенным образцом «мозгоимения» было измышление о том, что вследствие «внезапного нападения» стрелковые дивизии Красной Армии встретили войну в составе 6–8 тыс. человек. Едва ли есть еще один факт в истории начала войны, который бы перевирали с такой силой и настойчивостью. Фактически еще 21 мая 1940 г. (это не опечатка — именно сорокового года) Постановлением Политбюро ЦК № 16/158 было решено содержать в мирное время стрелковые дивизии западных округов в следующей численности: 98 дивизий — по 12 и более тыс. человек и лишь 3 дивизии — по 9 тысяч. Через год, в мае — июне 1941 г. в ходе «больших учебных сборов» (БУС) было мобилизовано 802 тыс. человек. «При этом состав стрелковых дивизий приграничных округов при штатной численности 14 483 человека был доведен: 21 дивизии — до 14 тыс. человек, 72 дивизий — до 12 тыс. человек и 6 стрелковых дивизий — до 11 тыс. человек». Это публично признали еще в 1992 г. авторы коллективного труда военных историков Генерального штаба «1941 год — уроки и выводы» (1992 г.), однако и по сей день знаменитая «утка» Г. К. Жукова («наши же дивизии, даже 8-тысячного состава, практически в два раза слабее немецких») продолжает с бодрым кряканьем порхать из одной публикации в другую…

Вернемся теперь к событиям весны 41-го года. Строго говоря, сегодня уже нет нужды гадать о том, что могло, а что не могло напугать (скажем мягче — вызвать крайнюю обеспокоенность) товарища Сталина. Есть рассекреченные и опубликованные документы высшего военно-политического руководства СССР. Что же мы в них видим? Разумеется, советская разведка непрерывно отслеживала ситуацию на фронтах европейской войны. Соответственно, каждый из известных документов стратегического планирования начинался с раздела, посвященного оценке возможного состава группировки войск противника (противников). Множественное число здесь будет более уместным, так как советское руководство неизменно включало в состав противников СССР на Западе наряду с Германией также Финляндию, Румынию, Венгрию и Италию (причем по вопросу о численности вооруженных сил союзников Германии высказывались совершенно фантастические предположения). Мы их не будем даже обсуждать и сосредоточим внимание на прогнозах предполагаемой численности одних лишь немецких войск.

Приведем данные из трех документов;

— 18 сентября 1940 г., «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР»;

— 11 марта 1941 г., «Уточненный план стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР»;

— май 1941 г., «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками».

Для удобства восприятия сведем всю информацию в одну таблицу и добавим в эту таблицу две очень важные строки: «Спецсообщение» Разведуправления ГШ от 31 мая 1941 г. и фактическую численность немецких групп армий «Север», «Центр» и «Юг».

Прежде чем пойдем дальше — одно маленькое замечание. Надеюсь, вы уже обратили внимание на эти странные пропорции: фактическое число танковых дивизий вермахта оказалось чуть меньше ожидаемого (17 вместо 19–20), а танков в них оказалось в три раза меньше. Это не опечатка. Это, к сожалению, серьезная ошибка советской разведки, предполагавшей, что на вооружении одной танковой дивизии вермахта может быть до полутысячи танков…

Карл Маркс как-то сказал: «Одна цифра позволяет понять больше, нежели целые тома, полные риторической чепухи». Приведенная выше таблица дает предельно ясный ответ на вопрос о пресловутом «роковом самообмане» Сталина, который «отказывался верить донесениям разведки». Все было точно наоборот. Сталин как раз поверил донесениям разведки. Из этих донесений следовало, что сосредоточение немецких войск у границ Советского Союза НЕ ЗАКОНЧЕНО. Более того, донесения разведки вообще заставляли усомниться в том, что Гитлер сосредотачивает войска для вторжения в СССР. Почему? Дважды упомянутое выше «Спецсообщение Разведывательного управления Генштаба» от 31 мая 1941 г. давало такую оценку существующего распределения сил вермахта:

«Общеераспределение вооруженных сил Германии состоит в следующем:

— против Англии (на всех фронтах) 122–126 дивизий;

— против СССР 120–122 дивизии;

— резервов 44–48 дивизий».

Из этих цифр (как мы теперь знаем, ошибочных — советская разведка крайне завысила численность «антианглийской» группировки вермахта) делался вполне логичный вывод:

«… Что касается фронта против Англии, то немецкое командование, имея уже в данное время необходимые силы для дальнейшего развития действий на Ближнем Востоке и против Египта (29 дивизий, считая Грецию с островом Крит, Италию и Африку), в то же время довольно быстро восстановило свою главную группировку на Западе, продолжая одновременно переброску в Норвегию, имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов» (подчеркнуто мной. — М. С.).

Учитывая, что эта тема на протяжении многих десятилетий была эпицентром целенаправленного «мозгоимения», повторю еще раз главный вывод. Медленно и отчетливо. В начале июня 1941 г. Сталин не считал немецкое нападение в ближайшие дни возможным. И это не потому, что он поверил в подпись Риббентропа, не потому, что «впал в оцепенение и гнал прочь любую мысль о войне». Мнение Сталина основывалось на безупречно логичных выводах из той информации, которую ему предоставила разведка. Немецких войск у западных границ СССР было МАЛО.

Мало по сравнению с ожидаемой численностью группировки противника.

Мало по сравнению с общей численностью вооруженных сил Германии (в оценке этой «общей численности» советская разведка допустила грубейшую ошибку, завысив ее ровно в полтора раза).

Мало по сравнению с численностью Красной Армии.

Сталин не мог поверить в то, что такими МАЛЫМИ СИЛАМИ Гитлер рискнет напасть на могучий Советский Союз. Сталин не мог поверить в то, что Гитлер оценивает «несокрушимую и легендарную» Красную Армию ниже, чем армию 40-миллионной Франции (для вторжения в которую немецкое командование выделило 136 дивизий, т. е. 87 % от 156 имевшихся). В рассуждениях Сталина не было и тени «рокового самообмана». Сталин гордился своей логикой и рассуждал в данном случае абсолютно логично. Есть простые и незыблемые аксиомы военного дела. «Фокус — хорошее дело — хитрость, смекалка и прочее. Но на фокусе прожить невозможно. Раз обманул — зашел в тыл, второй раз обманул, а третий раз не обманешь. Не может армия отыграться на одних фокусах, она должна быть армией настоящей». Это не я придумал. Это цитата из речи Сталина на апрельском (1940 г.) Совещании высшего командного состава Красной Армии.

Для наступления на огромном фронте от Черного до Балтийского моря и на огромную глубину, по меньшей мере на 1000 км от Бреста до Москвы — нужно иметь превосходство в численности, в огневой мощи, в танках и авиации. Но у вермахта и люфтваффе не было «стандартного» по военной науке трехкратного превосходства. У них не было даже минимального численного превосходства. Более того — наступающие (немцы) в разы уступали в численности обороняющимся. Причем самым неблагоприятным для немцев было соотношение главных инструментов наступления — танков и авиации. Так наступать нельзя, это противоречит всякому здравому смыслу, а у Сталина не было оснований считать своего берлинского конкурента полным идиотом. Здравая логика, опыт двух предыдущих лет войны говорили за то, что целью летней кампании Гитлера будет разгром Англии, а сосредоточение значительных сил сухопутных войск Германии на Востоке имеет своей задачей прикрыть стратегический тыл Германии от возможных «сюрпризов» Сталина.

И если бы советская разведка положила на стол Сталина «план Барбаросса», то он бы написал на этом донесении такие слова, какие я просто не решаюсь произнести. Вот первая фраза этого «плана», прочитайте ее внимательно, постарайтесь вдуматься в эти слова: «Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии». И далее: «Конечной целью операции является создание заградительного барьера против азиатской России по общей линии Волга — Архангельск».

К какой «матери» должен был послать Сталин авторов такого донесения? Разбить Советскую Россию «в ходе кратковременной кампании»? Разбить Францию в ходе кратковременной кампании Гитлеру и то не удалось. Подписанное 24 июня 1940 г. в Компьене «Соглашение о перемирии» (упорно называемое в отечественной литературе «капитуляцией») оставило за Францией все признаки суверенного государства (правительство, территорию, дипломатический корпус, армию, авиацию и флот), оставило за Францией все ее колоссальные заморские владения. И это, заметьте, при том, что от границы с Германией до Парижа — всего 200 км. А от западной границы СССР до «общей линии Волга — Архангельск» — 2000 км. Сколько времени нужно для того, чтобы просто пройти пешком (а вермахт состоял главным образом из пехоты и артиллерии на конной тяге) эти две тысячи километров? Даже для «триумфального марша» на такое расстояние (с короткими остановками на церемонии вручения хлеб-соли и цветов от ликующего населения) потребовалось бы три-четыре месяца. А если при этом еще и придется воевать?

А чего стоит идея ввязаться в войну с советским гигантом «еще до того, как будет закончена война против Англии»! Где тут логика, где малейшие следы здравого смысла? Повоевать с Англией Гитлер уже попробовал. 86 авиагрупп, 3067 самолетов (т. е. группировка — больше той, что была сосредоточена 22 июня у советских границ) начали 13 августа 1940 г. грандиозную воздушную битву, вошедшую в историю под названием «битва за Британию». Командование Королевских ВВС могло противопоставить немецкой воздушной армаде 49 эскадрилий истребителей, на вооружении которых было 704 самолета. При таком исходном соотношении численности немцы проиграли. Уже к середине сентября 1940 г. огромные потери вынудили немецкое командование отказаться от массированных дневных налетов. Высадку на Британские острова пришлось отложить на «неопределенный срок». К концу 1940 г. общее соотношение потерь самолетов составляло 1 к 2 в пользу англичан. И вот, имея такой опыт, Гитлер решил МЕНЬШИМИ силами разгромить «по-быстрому» советские ВВС, превосходившие англичан по числу истребителей в 6 раз? Ну, это же все равно, что, потерпев поражение в бою с боксером второго юношеского разряда, сходить подраться с чемпионом мира в тяжелом весе…

Сталин рассуждал абсолютно логично — и ошибся во всем. Но, как сказал по другому поводу и про другого человека (Льва Троцкого) сам Ленин, «это едва ли может быть поставлено ему в вину лично». Трудно было не ошибиться. Сталин не смог предугадать, предусмотреть, поверить в то, что его огромная, оснащенная лучшим в мире вооружением армия — это всего лишь вооруженная толпа будущих дезертиров и военнопленных. Он не подумал о том, что тысячи танков и самолетов, десятки тысяч орудий, миллионы винтовок будут брошены на обочинах дорог панически бегущими толпами бывших красноармейцев. Но не будем слишком строго судить товарища Сталина за эту ошибку. Ведь вы, уважаемый читатель, даже сегодня, даже «задним умом», даже после всего, что было рассекречено и опубликовано в последние годы, что было рассказано немногими дожившими до эпохи свободы слова и печати очевидцами событий, не хотите поверить и признать этот реально состоявшийся ФАКТ. Стоит ли удивляться тому, что Сталин не смог сделать столь ошеломляющий прогноз?

Правды ради надо отметить и то, что Сталину потребовалось всего лишь семь дней для того, чтобы понять главную причину неслыханного разгрома. Может быть, он потому так быстро и правильно понял смысл происходящего, что его «университетами» была не кафедра научного коммунизма советского вуза, а подпольная работа в подрывной организации, которая один раз уже развалила русскую армию во время мировой войны. Товарищ Сталин конкретно знал, как рушатся империи и исчезают многомиллионные армии. Да, открывшаяся в этот момент истина оказалась непомерно тяжелой даже для этого «человека из стали». В ночь с 28 на 29 июня Сталин уехал на дачу, где и провел в состоянии полной прострации два дня (29 и 30 июня), не отвечая на телефонные звонки и ни с кем не встречаясь. Но до этих двух страшных дней Сталин упорно работал.

Вот тут-то мы и переходим к следующему вопросу: «Что делал и чего не сделал Сталин в июне 1941 года?» В яркой и эмоциональной форме, с неизбежными в таком случае публицистическими перехлестами, на этот вопрос ответил Виктор Суворов в своих ставших мировым бестселлером книгах «Ледокол», «День-М», «Последняя республика». Очень подробно, сухо и педантично картину стратегического развертывания Красной Армии для вторжения в Европу описал кандидат (ныне — доктор) исторических наук (нет правил без исключения, и мне особо приятно обратить ваше внимание на таких редкостных докторов) М. И. Мельтюхов в монографии «Упущенный шанс Сталина». Интересные и содержательные работы на эту тему написали П. Бобылев, В. Данилов, Й. Гофман, В. Невежин… Да и я как-то описал эти события на 510 страницах в книге «23 июня — «день М». Кому интересно — можете прочитать все перечисленное.

Пересказывать торопливой скороговоркой собственную книгу я не хочу. Отмечу лишь один интересный документ, который я имел удовольствие держать в своих руках. 4 июня 1941 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было принято решение «утвердить создание в составе Красной Армии одной стрелковой дивизии, укомплектованной личным составом польской национальности и знающим польский язык». Срок исполнения — 1 июля 1941 г. (РГАСПИ, ф. 17, оп. 162, д. 35, л. 13) К чему бы это? Зачем Сталину понадобилась к 1 июля 1941 г. дивизия, говорящая на польском языке? Неужели настолько оскудела русская земля богатырями, что для обороны нерушимых границ СССР срочно потребовались поляки? Аналогичный случай имел место 11 ноября 1939 года. Тогда, за 20 дней до запланированного начала «освобождения» Финляндии, было принято решение о формировании 106-й стрелковой дивизии, личный состав которой набирался исключительно из лиц, владеющих финским или карельским языком…

Забавно, но спорить и доказывать очевидную (т. е. видимую невооруженным глазом, если этот глаз смотрит на карту перемещений и дислокации советских войск) наступательную направленность стратегического развертывания Красной Армии пришлось только после выхода в свет суворовского «Ледокола». До этого советские историки совершенно спокойно констатировали, что «замысел на стратегическое развертывание и построение оперативных группировок войск в большей мере отражал наступательные цели… на расположение позиций и войск оказал влияние наступательный характер планируемых стратегических действий… переброска войск была спланирована с расчетом завершения сосредоточения в районах, намечаемых оперативными планами, с 1 июня по 10 июля…».

«Переброска войск была спланирована с расчетом завершения сосредоточения в районах, намечаемых оперативными планами, с 1 июня по 10 июля 1941 г.». Уже за одну эту фразу авторов коллективной монографии «1941 год — уроки и выводы» (из нее и были взяты процитированные выше слова) следовало тогда же, в 1992 году, наградить медалью «За отвагу». Коротко и четко они ответили на сакраментальный вопрос о причинах пресловутой «неготовности».

Командование Красной Армии действовало по своим собственным НАСТУПАТЕЛЬНЫМ планам, реализовывало свой собственный график развертывания, при составлении которого немецкое вторжение не предполагалось. Да, к утру 22 июня 1941 г. построение оперативных группировок не было завершено. Но стратегическое развертывание реально началось, оно шло со все нарастающим темпом и размахом. Срок его завершения был привязан не к 22 июня, а к другой дате. К одному из дней июля 1941 года, точно установить который при имеющейся в распоряжении историков источниковой базе пока не представляется возможным.

Для тех, у кого слова «стратегическая передислокация» вызывают непроизвольную зевоту, готов пересказать краткое содержание этой главы еще проще.

В шесть часов вечера 31 декабря любого года в любой семье наблюдается вопиющая «неготовность». Котлеты прыгают и шипят на сковороде, из духовки валит дым пригоревшего пирога, хозяйка дома в мятом халате лихорадочно размешивает салат «оливье» в тазике. Значит ли это, что никто в доме не готовится к встрече Нового года? Да ничего подобного, как раз наоборот — очень активно готовятся. Но еще НЕ приготовились. К 12 часам, к заранее запланированному моменту вскрытия шампанского, все будет в полном ажуре: салат «оливье» передислоцируется из тазика в хрустальную салатницу, котлеты и гарнир соединятся в одной точке, и лучшая подруга хозяйки дома, в вечернем платье с двумя смелыми вырезами, будет мило кокетничать с ее мужем. Все пойдет точно по намеченному плану — если только в семь вечера в дом не ворвутся незваные гости…

Глава 5

Глобальный конец

Думаю, вы читали «Чонкина». Если еще нет — настоятельно рекомендую. Есть там такой забавный эпизод: капитан НКВД товарищ Миляга по странному стечению невероятных обстоятельств попал в плен к красноармейцам. По причине контузии (ему врезали прикладом по голове) Миляга не сразу понял, куда он попал, и поэтому начал на ломаном русском языке давать показания о том, что он есть сотрудник русского гестапо и много стрелять-убивать коммунистен унд комсомольцен (последнее заявление было чистой правдой). Ярость благородная вскипела как волна, и советские бойцы решили прикончить гнусного фашистского выкормыша. Когда до Миляги наконец дошло, что власть в деревне еще не сменилась, он начал было менять свои показания, начал объяснять, что он не тварь дрожащая, а сотрудник учреждения, которое право имеет… И все было бы хорошо, если бы не заорал капитан Миляга сдуру: «Да здравствует товарищ Гитлер!» Эти слова стали последними в жизни славного чекиста…

К чему это я? А вот к чему. В августе 1991 г. произошли в нашей стране большие события. И многим тогда показалось, что власть сменилась. По этой ли, или по какой иной причине, но в самом начале 1992 г. «Военно-исторический журнал» (а это, к вашему сведению, официальный печатный орган Министерства обороны, а не какой-нибудь эмигрантский листок «литературных власовцев») опубликовал те самые, многократно выше упомянутые «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» от мая 1941 года. Ошеломленная публика прочитала, в частности, такие соображения:

«…Считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск.

Первой стратегической целью действий войск Красной Армии поставить — разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее Демблин, и выход к 30 дню операции на фронт Остроленка, р. Нарев, Лович, Лодзь, Крейцбург, Оппельн, Оломоуц (города в Польше и Чехии на расстоянии в 300–350 км к западу от границы СССР. — М. С.). Последующей стратегической целью иметь: наступлением из района Катовице в северном или северо-западном направлении разгромить крупные силы Центра и Северного крыла германского фронта и овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии…»

Соображения абсолютно здравые — с какой стати отдавать «инициативу действий» противнику? Для чего еще создавались 61 танковая и 31 моторизованная дивизии, если не для проведения крупных наступательных операций? Но для человека, проведшего несколько месяцев в невесомости, нормальное для всего живого земное тяготение становится невыносимой мукой, и бледных, теряющих сознание космонавтов на руках выносят из спускаемого аппарата… Так и для советских/российских читателей, с детского сада воспитанных на сказках про «доброго дедушку Ильича» и «неизменно миролюбивую внешнюю политику Советского Союза», нормальная правда о том, что волки не едят капусту, оказалась тяжелым нервным потрясением.

Пока публика ужасалась, удивлялась, восхищалась, время шло и дошло наконец до того, что всем стало ясно — власть не сменилась (да и куда она, родимая, от нас, а мы от нее?) и пора снова кричать: «Да здравствует товарищ Сталин!» К слову говоря, я совершенно не понимаю, почему нельзя было кричать «да здравствует товарищ Сталин», размахивая майскими (1941 г.) «Соображениями»? Не понимаю. Что плохого в том, что товарищ Сталин, оказывается, замышлял врезать топором по затылку «товарищу Гитлеру»? Что в этом зазорного? Да наши генералы из Института военной истории должны были на руках носить Виктора Суворова за то, что тот изобразил их усатого кумира в виде хищного зверя (каковым Сталин и был в действительности), а не растерявшейся, перепуганной институтки… Но не срослось что-то где-то, и команда «кругом» так и не прозвучала. А это значит, что все виновные в публикации документов, порочащих неизменно миролюбивую политику СССР, должны «за базар ответить».

Вот они и начали отвечать.

Первым делом ветераны советской пропагандистской «науки» объяснили всем, кто еще способен их слушать, что майские «Соображения» — это всего лишь черновой набросок, эдакий «шахматный этюд», составленный (на 15 листах, с четырьмя приложениями и семью картами) генералом Василевским от скуки, в свободное от его основной работы заместителя начальника Оперативного управления Генштаба Красной Армии время. Гипотеза, конечно, смелая, однако абсолютно несовместная с мнением о предназначении документа самих его составителей, которые в последних строках пишут:

«… Прошу:

1. Утвердить представляемый план стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР и план намечаемых боевых действий на случай войны с Германией.

2. Своевременно разрешить последовательное проведение скрытого отмобилизования и скрытого сосредоточения, в первую очередь — всех армий резерва Главного Командования и авиации…»

То есть, по мнению военных (конкретно к документу имели отношение ровно четыре человека: Василевский — его рукой написан текст, первый заместитель начальника Генштаба Ватутин — его рукой предположительно внесены правки в текст, начальник Генштаба Жуков и нарком обороны Тимошенко), они представили Сталину на утверждение «план намечаемых боевых действий», а вовсе не ученический реферат.

Затем началась «атака с тыла». На оригинале документа, действительно, нет никакой резолюции Сталина. Согласитесь, это уже открывает некое «окно возможностей» для того, чтобы избавиться от столь неудобных «Соображений». В кустах был немедленно найден рояль. То есть видный советский военный историк H. A. Светлишин неожиданно вспомнил, что еще в 1965 году Г. К. Жуков рассказывал ему и про майские «Соображения», и про реакцию Сталина на них. 27 лет Светлишин молчал как рыба, нигде не публиковал эти воспоминания Жукова, не записал их в свою секретную тетрадь, не сдал ее, как положено, в секретные фонды ЦАМО… Но в нужный момент все вспомнил.

Оказывается, Жуков (в пересказе товарища Светлишина) отдал Особой важности совершенно секретный документ (с надписью в правом верхнем углу: «Только лично. Экземпляр единственный») не тому, кому этот документ был лично адресован, а сталинскому секретарю Поскребышеву. Отдал — и ушел.

Для тех, кто не понял, поясняю — это трибунал. Как минимум. Как максимум — «вышка». Отдать постороннему лицу документ Особой важности кадровый военный не мог. До этого мог додуматься только советский военный историк. На тот момент в Красной Армии действовала утвержденная наркомом Тимошенко Инструкция о порядке составления и хранения документов Особой важности. Это брошюра на 15 страницах. В частности, такие документы должны были быть написаны лично от руки «на твердой подложке, не оставляющей оттиска от пера», все черновики и промокательная бумага должны были уничтожаться по акту, документ должен был храниться в опечатанном сейфе, находящемся в комнате с опечатываемой же железной дверью и стальными решетками на окнах. Инструкция прямо запрещала передавать документы Особой важности даже старшим по званию и должности — только лично в руки тому, кому конкретный документ был адресован.

Но это еще не финал комедии. Далее Светлишин (от лица покойного Жукова) рассказывает о том, что на следующий день Поскребышев от имени и по поручению Хозяина отругал начальника Генерального штаба, причем этот выговор и приказ «впредь таких «записок для прокурора» не писать» Жуков выслушал прямо в приемной Сталина (возможно — в присутствии третьих лиц). Самое смешное во всей этой истории то, что Светлишин даже не подумал о существовании рассекреченного и опубликованного еще в 1990 г. «Журнала посещений» кабинета Сталина. Из этого документа явствует, что у Жукова и Тимошенко не было никаких проблем с тем, чтобы передать документ лично Сталину. На основании «Журнала посещений» можно даже предположить (не утверждать, но вполне обоснованно предположить), когда это произошло.

10,12 и 14 мая Тимошенко и Жуков были в кабинете Сталина, причем встречи продолжались 1,5–2 часа. На этих совещаниях военные могли получить указания, на основании которых они вели работу над «планом намечаемых боевых действий». Майские «Соображения» содержат сведения из разведсводки от 15 мая, именно поэтому их и датируют «не ранее 15 мая». 19 мая Сталин и Молотов (на тот момент — заместитель Сталина на посту Председателя Совнаркома и фактически «второй человек» в стране) приняли Тимошенко и Жукова. Через 15 минут в кабинет вошел еще один из разработчиков плана — Ватутин. Совещание продолжалось полтора часа, все четверо покинули кабинет Сталина одновременно.

24 мая в кабинете Сталина состоялось многочасовое совещание, участниками которого, кроме самого Сталина, были Молотов, Тимошенко, Жуков, Ватутин, начальник Главного управления ВВС Красной Армии Жигарев, командующие войсками пяти западных военных округов, члены Военных советов (т. е. комиссары) и командующие ВВС пяти округов. Другого столь же представительного совещания высшего комсостава Красной Армии в кабинете Сталина не было — ни за несколько месяцев до 24 мая, ни после этого дня вплоть до начала войны. С очень большой долей достоверности можно предположить, что на этом, явно неординарном совещании утвержденный Сталиным план войны был доведен до сведения командования западных округов (будущих фронтов).

Еще одним, косвенным, но очень, на мой взгляд, убедительным подтверждением того, что на совещании 24 мая 1941 г. план будущей войны — причем войны отнюдь не оборонительной — был окончательно отработан и доведен до сведения исполнителей, является абсолютная завеса секретности, которой окутана тайна этого совещания. В советскую эпоху ни одно упоминание хотя бы о факте его проведения — не говоря уже о стенограмме обсуждения — ни разу не появилось ни в так называемой научной, ни в мемуарной литературе. Да и по сей день документально ничего не известно ни о повестке дня, ни о принятых решениях. Что очень странно, учитывая огромное количество «антисуворовской» литературы, изданной за последние 10 лет. Чего тут только нет: «миф ледокола», «ледокол лжи», «шулер от истории», «антиСуворов», «как Суворов выдумывал историю», «неправда Виктора Суворова»… Некий проходимец, взявший себе псевдоним «В. Суровов», выпустил в свет пасквиль под названием «Ледокол-2». Хотя, казалось бы, чего проще — опубликуйте материалы совещания 24 мая 1941 г., и все окончательно убедятся в неизменно миролюбивой политике Сталина…

Последние сомнения в том, что майские «Соображения» являются одним из многих документов практической разработки плана вторжения в Европу, а вовсе не теоретическим упражнением, пропали после того, как в первой половине 90-х годов были опубликованы другие аналогичные документы. На сегодняшний момент в распоряжении историков имеется четыре варианта общего плана стратегического развертывания Красной Армии (август, сентябрь, октябрь 1940 г. и март 1941 г.) и материалы по оперативным планам двух важнейших фронтов («Докладная записка по решению Военного Совета Юго-Западного фронта по плану развертывания на 1940 г.», декабрь 1940 г. и «Директива наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной Армии командующему войсками Западного ОБО на разработку плана оперативного развертывания войск округа», апрель 1941 г.). К документам, фактически раскрывающим оперативные планы советского командования, следует отнести и материалы январских (1941 г.) оперативно-стратегических игр, проведенных высшим командным составом РККА. К такому выводу нас подводит не только простая житейская логика, но и опубликованная лишь в 1992 г. статья маршала А. М. Василевского, который прямо указывает на то, что «в январе 1941 г., когда близость войны уже чувствовалась вполне отчетливо, основные моменты оперативного плана были проверены на стратегической военной игре с участием высшего командного состава вооруженных сил».

И что же мы видим? Все известные ныне оперативные планы представляют собой фактически один и тот же документ, лишь незначительно меняющийся от одного варианта к другому. Имеет место не только смысловое, но и явное текстуальное совпадение всех вариантов Большого Плана. Все планы без исключения представляют собой план крупномасштабной наступательной операции, проводимой за пределами государственных границ СССР. Боевые действия на собственной территории не рассматривались даже как один из сценариев для штабной игры. Вся топонимика театра предполагаемых военных действий представляет собой наименования польских, румынских, словацких и восточно-прусских городов и рек.

Такими были планы. Посмотрим теперь на факты. Стоит лишь нанести на географическую карту то расположение войск западных округов, которое создавалось в ходе скрытого оперативного развертывания, как совершенно очевидным становится «наступательный характер планируемых стратегических действий». Благодаря предусмотрительно вырисованной в сентябре 1939 г. (и подписанной Сталиным лично в двух местах) «линии разграничения государственных интересов СССР и Германии на территории бывшего Польского государства» новая граница имела два глубоких (на 150–170 км) выступа, обращенных «острием» на Запад. Белостокский выступ в Западной Белоруссии и львовский выступ в Западной Украине. Двум выступам неизбежно сопутствуют четыре «впадины». С севера на юг эти «впадины» у оснований выступов находились в районах городов Гродно, Брест, Владимир-Волынский, Черновцы.

Если бы Красная Армия собиралась встать в оборону, то на «остриях выступов» должны были остаться самые минимальные силы прикрытия, а основные оборонительные группировки были бы выстроены у оснований, во «впадинах». Такое построение позволяет гарантированно избежать окружения своих войск на территории выступов, сократить общую протяженность фронта обороны (длина основания треугольника всегда короче суммы двух других сторон) и создать наибольшую оперативную плотность на наиболее вероятных направлениях наступления противника, т. е. у «впадин». В июне 1941 г. все было сделано точно наоборот.

Главной ударной силой Красной Армии были механизированные (танковые) корпуса. Крайняя спешка и разновременность начала их формирования привели к тому, что оснащены боевой техникой они были очень неравномерно. В большей части корпусов танков «новых типов» (Т-34, КВ) не было вовсе, некоторые мехкорпуса имели всего по 100–200 (в Красной Армии про две сотни танков говорили «всего») танков БТ-2/БТ-5 выпуска 1932–1934 гг., с почти выработанным моторесурсом. На этом фоне очень четко выделяются «пять богатырей», пять мехкорпусов, на вооружении которых обнаруживается от 700 до 1000 танков, в том числе более 100 новейших танков Т-34 и КВ, сотни тракторов (тягачей), несколько тысяч автомобилей и мотоциклов. Это (перечисляя с севера на юг) 3-й МК, 6-й МК, 15-й МК, 4-й МК и 8-й МК. Даже среди этих, лучших из лучших, заметны 6-й и 4-й мехкорпуса. На их вооружении было, соответственно, 452 и 414 новейших танков — больше, чем во всех остальных мехкорпусах Красной Армии вместе взятых!

Где же стояли эти «богатыри»? 4-й МК развертывался в районе Львова — на острие львовского выступа. Рядом с ним, немного южнее, дислоцировался 8-й МК, восточнее Львова находился 15-й МК. Еще не сделав ни одного выстрела, ударная группировка в составе трех мехкорпусов нависала над флангом и тылом немецких войск, зажатых в междуречье Вислы и Буга. За два дня до начала войны все три дивизии 4-й МК начали движение на запад, к самой границе. Утром 22 июня к пограничной реке Сан выдвинулся и 8-й МК. Но, пожалуй, самым показательным был выбор места дислокации 6-й МК, который спрятали среди дремучих лесов и бездонных болот у Белостока. Выехать своим ходом из Белостока корпус мог только в одну сторону — по шоссе на Варшаву, до которой от границы оставалось тогда (после войны Сталину пришлось вернуть Белостокское воеводство Польше) всего 80 км.

Не менее примечательно было и место дислокации 3-го МК. Этот корпус был подчинен 11-й армии, развернутой на юге Литвы, на стыке Северо-Западного и Западного фронтов. Линия границы в районе этого стыка имела вид длинного и узкого «языка», который от польского города Сувалки вдавался в глубь советской территории в районе г. Гродно. Само очертание границы у Гродно внушало большие опасения (еще большие опасения должны были вызвать 4 танковые и 3 моторизованные дивизии вермахта, развертывающиеся на этом «пятачке»). Тем не менее 3-й МК оказался значительно севернее Гродно, даже севернее Каунаса, отделенный от «сувалкского плацдарма» полноводным Неманом. Странное решение для отражения весьма вероятного удара противника от Сувалки на Гродно, зато очень понятное и рациональное для наступления на Тильзит и далее к балтийскому побережью Восточной Пруссии.

Аналогичным образом (главные силы — на обращенном к противнику «острие выступа», значительно более слабые — у оснований) были распределены и отдельные полки тяжелой артиллерии. В составе 3-й армии, прикрывавшей гродненское направление, было всего два отдельных артполка (152-й и 444-й), а в составе 10-й армии (острие белостокского выступа) — семь (130-й, 156-й, 262-й, 315-й, 311-й, 124-й, 375-й).

Вы думаете, уважаемый читатель, что после рассекречивания таких документов и фактов ОНИ посыпали головы пеплом, смиренно признались в своем многолетнем наглом «мозгоимении» и ушли в монастырь? Щас…

В 1996 году все тот же «Военно-исторический журнал» опубликовал в пяти номерах серию статей под общим заголовком «Конец глобальной лжи». Самое забавное, что одним из двух авторов публикации был тот самый Ю. А. Горьков, который в начале 1992 года опубликовал майские «Соображения». Иезуитская логика заказчиков публикации понятна: «мы тебя за язык не тянули, сам заварил эту кашу — сам ее теперь и расхлебывай». Только столь жесткой постановкой задачи я могу объяснить то решительное бесстыдство, какое проявили авторы «Конца…», попытавшиеся всучить публике козу под названием и по цене коровы. Впрочем, учитывая, что в вопросах военно-стратегического планирования широкая публика разбирается еще меньше, чем в животноводстве, определенный фурор «глобальная ложь» произвела. Еще бы! Были предъявлены насквозь (ну, почти насквозь) оборонительные планы, и почти все боевые действия планируются на своей территории, и топонимика уже нашенская…

Не буду вас долго интриговать, тем более — на пустом месте. Главным содержанием «Конца глобальной лжи» была публикация пяти (по числу западных военных округов) документов. Этими документами были Планы прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск округов. Пользуясь тем, что далеко не все читатели (хотя, между нами говоря, у читателей ВИЖа следовало бы ожидать наличия некоторой компетентности) понимают значение специфических военных терминов, авторы «глобальной лжи» попытались выдать план операции прикрытия, т. е. план сугубо частной, ограниченной по времени и задачам операции, за счастливо найденный ими «план войны», каковой план оказался сугубо оборонительным. Вот, собственно, и весь конец. Чисто технологически жульнический трюк был построен на непрерывной подмене понятий: план прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания превращается в «план прикрытия границы» (что уже есть грубая неточность), затем — в «план обороны границы», затем — просто в «план обороны». Что и требовалось доказать.

Строго говоря, даже самый далекий от военного дела читатель мог бы самостоятельно прийти к незатейливой мысли: если весь оперативный план исчерпывается одним только прикрытием мобилизации и развертывания, то зачем же тогда проводится это крайне дорогостоящее развертывание? Неужели только для того, чтобы создать лишние проблемы с его прикрытием? Но, учитывая, что мыслить самостоятельно советского человека тщательно отучили, а человека российского реклама уже приучила не мыслить, а «управлять мечтой», имеет смысл подробнее разобраться в содержании термина «операция прикрытия мобилизации, сосредоточения и развертывания».

В переводе на нормальный человеческий язык «отмобилизование, сосредоточение и развертывание» означает следующее:

— предназначенные для участия в войне части и соединения надо пополнить людьми (резервистами, которые в мирное время заняты созидательным трудом и ждут своего часа), вспомогательной техникой (схема мобилизации Красной Армии предполагала изъятие из народного хозяйства сотен тысяч автомобилей и десятков тысяч тракторов), боеприпасами, горючим, продовольствием и медикаментами из мобилизационных запасов.

— отмобилизованные части (люди, техника, боеприпасы и прочее) надо переместить в установленные планом развертывания места; для одних частей это означает пеший марш на 50 км, для других — железнодорожную перевозку на 5000 км.

— прибывшие на театр будущих военных действий войска нужно определенным образом разместить: танковый полк спрятать в глухом лесу, полк тяжелой артиллерии вывести на огневую позицию, противотанковый дивизион замаскировать рядом с перекрестком шоссейных дорог, десантников привезти на аэродромом погрузки, пехоту посадить в заранее вырытые окопы и траншеи и. т. д.

Только после того, как все это (отмобилизование, сосредоточение, развертывание) сделано, самый главный начальник может снять самую главную телефонную трубку и прохрипеть в нее: «Начали!» На самом же этапе сосредоточения и развертывания войска на редкость беззащитны. По сути дела, процесс сосредоточения и по форме, и по содержанию схож с известным, наверное, каждому переездом из одной квартиры в другую. Через пару недель после переезда жизнь войдет в свою колею и, как все надеются, станет лучше, чем была на прежнем месте. Но это будет потом. В сам короткий момент переезда даже такое простое дело, как найти нитку, иголку и пуговицу нужного размера, превращается в неразрешимую проблему. Та же ситуация создается и при передислокации войск. Танковая дивизия (370 танков, 11 тыс. человек личного состава), развернутая в боевой порядок, представляет собой страшную силу. Эта же дивизия, погруженная в забитые фанерой для маскировки вагоны, становится беспомощной, как младенец. Хуже того, она превращается в удобную мишень для противника. Соответственно, для того чтобы короткий период сбора резервистов, переезда и оперативного развертывания войск не стал для них последним, необходимо проведение целого комплекса специальных мероприятий, который на военном языке называется «операция прикрытия мобилизации и развертывания».

Эта операция по определению является оборонительной и кратковременной. Объектом прикрытия является не страна, не линия границы, «не мирный труд советского народа», а процесс — весьма непродолжительный процесс мобилизации, сосредоточения и развертывания. От частей и соединений, решающих задачу прикрытия, требуется в течение нескольких дней сдерживать наступление противника, не допустить прорыва крупных моторизованных частей противника в оперативную глубину, прикрыть с воздуха районы выгрузки войск, железнодорожные станции и перегоны. Вот и все. Не меньше, но и не больше. На этапе прикрытия от линии пограничных столбов можно и отступить. Не это главное. Отмобилизованная и развернутая в боевые порядки армия через несколько дней вернет все столбы на свое место.

Самым эффективным и одновременно самым дешевым способом решения задачи прикрытия является выбор противника настолько слабого, что он просто не рискнет произвести первый выстрел и нарушить тем самым плановый ход развертывания ваших войск. Это возможно. Именно так обстояло дело с теми войнами, которые СССР вел в 1939–1940 годах. Ни Польша, армия которой рассыпалась в сентябре 1939 г. под ударами вермахта, ни 3,5-миллионная Финляндия даже не пытались помешать развертыванию войск Красной Армии на их границах. Первоначально именно по такому сценарию кремлевские правители собирались начать войну против Германии. Разработка планов прикрытия началась не в сентябре 39-го года — после возникновения общей линии соприкосновения немецких и советских войск, и не поздней осенью 40-го года — когда уже полным ходом шла работа по отработке планов стратегического развертывания Красной Армии для вторжения в Европу, а лишь в мае 1941 года. Это не опечатка — в мае 41-го.

Забавно, но российские «историки» с особым рвением выпячивают ныне это обстоятельство, видимо, не понимая, что отсутствие планов прикрытия — при наличии планов вторжения с глубиной наступления в 300 км на этапе решения «первой стратегической задачи» — демонстрирует не особое миролюбие, а лишь запредельную самонадеянность высшего военно-политического руководства страны. Если в таком удивительном планировании и был хоть какой-то смысл, то он, скорее всего, заключался в надежде на то, что войну против Германии удастся начать по самому «облегченному варианту», а именно: основные силы вермахта уйдут на Ближний Восток или (что было бы еще надежнее и лучше) высадятся на Британских островах. При таком сценарии развития событий оставленные в Польше 20–30 пехотных немецких дивизий или вовсе не рискнут помешать стратегическому развертыванию Красной Армии, или будут с легкостью уничтожены при первой же попытке пересечь границу. Другие, гораздо более тревожные ожидания возникли лишь весной 1941 г. Так, в апрельской (1941 г.) Директиве на разработку плана оперативного развертывания армий Западного ОВО появляется уже фраза о «возможности перехода противника в наступление до окончания нашего сосредоточения».

Разработка полноценных планов прикрытия началась только в мае 1941 года (до этого действия по прикрытию развертывания коротко упоминались в общем перечне задач, предусмотренных оперативными планами). Вероятно, именно в мае 41-го к Сталину начало приходить понимание того, что вторжение Гитлера на Британские острова может быть отложено на неопределенное будущее, и Красной Армии придется иметь дело с главными и наиболее боеспособными частями вермахта и люфтваффе. Соответственно, изменилось и отношение к сложности и значимости операции прикрытия. В период с 5 по 14 мая 1941 г. соответствующие директивы наркома обороны были направлены в округа, и к 6–19 июня планы прикрытия пяти западных округов поступили из соответствующих окружных штабов на утверждение в Генеральный штаб Красной Армии.

Примечательно, что наряду со стандартной фразой «упорной обороной укреплений по линии госграницы прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа», все планы прикрытия предполагали нанесение авиационного удара по сопредельной территории:

«…Последовательными ударами боевой авиации по установленным базам и боевыми действиями в воздухе уничтожить авиацию противника… Мощными, систематическими ударами по основным группировкам войск, железнодорожным узлам и мостам нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника…»

Надо ли доказывать, что «задержать сосредоточение и развертывание войск противника» возможно только в случае нанесения первого, а вовсе не «ответного» удара? Надо ли специально объяснять, что нанести в первые часы войны удар по установленным аэродромам базирования вражеской авиации можно только в том случае, если места расположения этих аэродромов и маршруты подхода к ним разведаны заранее. И такая кропотливая подготовительная работа была проведена в реальности. Так, например, в приложениях к плану прикрытия Западного ОВО «бомбардировочный расчет наряда самолетов для удара по аэродромам противника» занимал три листа текста.

Более того, планы прикрытия Киевского и Ленинградского округов предполагали даже возможность вторжения наземных войск на территорию противника уже на этапе выполнения задач прикрытия: «При благоприятных условиях всем обороняющимся и резервам армий и округа быть готовыми по указанию Главного Командования к нанесению стремительных ударов для разгрома группировок противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей». Миролюбие, обнаруженное авторами «глобальной лжи», было весьма и весьма зубастым…

Глава 6

«Внезапность действует ошеломляюще…»

Итак, к середине июня 1941 года планы прикрытия существовали. Каждый из них заканчивался стандартной фразой: «План прикрытия вводится в действие при получении шифрованной телеграммы за подписью народного комиссара обороны, члена Главного военного совета и начальника Генерального штаба Красной Армии следующего содержания: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 г.». Не только ввести в действие, но и ознакомиться с содержимым «красного пакета» командующие армиями, корпусами и дивизиями не имели права без санкции высшего командования. «Папки и пакеты с документами по прикрытию вскрываются по письменному или телеграфному распоряжению: в армиях — Военного совета округа, в соединениях — Военного совета армии». Таким образом, способность Красной Армии к организованному (просто стрелять из пушки в сторону неприятеля можно и безо всяких планов) отражению упреждающего удара немцев в значительной степени зависела от того, получат ли штабы округов телеграмму с четырьмя короткими словами: «Приступить к выполнению плана прикрытия». Но вплоть до самого утра 22 июня 1941 г. эти слова так и не прозвучали.

Это первое, чего не сделал Сталин (в данном случае это слово вернее будет написать с маленькой буквы и в кавычках, понимая под коллективным «Сталиным» группу из шести человек: Сталин, Молотов, Тимошенко, Жуков, Берия, Маленков — последний в качестве секретаря ЦК занимал должность члена Главного военного совета).

Сразу же после введения в действие плана прикрытия следовало начинать открытую мобилизацию (скрытая мобилизация в форме так называемых «больших учебных сборов» уже шла полным ходом, в ее рамках в мае-июне было призвано 802 тыс. человек). Формально-юридически Указ Президиума Верховного Совета СССР об объявлении мобилизации должен был подписать «всесоюзный дедушка» Калинин, но понятно, что без прямого указания Сталина такие вопросы не решались. Этого также не было сделано, и всеобщая мобилизация в СССР была объявлена только с 23 июня — что есть совершенно невероятный, но при этом очевидный и неопровержимый факт. Все страны — участницы мировой войны начинали мобилизацию за месяц, за неделю, за несколько дней ДО начала боевых действий. И только та страна, которая готовилась к Большой Войне со всем остервенелым упорством тоталитарного режима, исхитрилась опоздать с началом мобилизации на целые сутки!

Почему? Почему Сталин не дал команду на введение в действие планов прикрытия? Почему опоздал с объявлением всеобщей мобилизации?

Не противоречат ли эти вопросы выводу, сделанному ранее («в начале июня 1941 г. Сталин не считал немецкое нападение в ближайшие дни возможным»)? Ничуть. Во-первых, потому, что от начала июня до 22 июня прошло много дней и произошло много важных событий, в частности — немецкие танковые и моторизованные дивизии начали прибывать в исходные для наступления районы у западных границ СССР, а 21 июня немцы стали уже открыто снимать проволочные заграждения на границе. Во-вторых, и это самое главное — «запас карман не тянет». Поток тревожных сообщений, поступавших в Москву по разведывательным и дипломатическим каналам, возможно, и не давал еще оснований для однозначных выводов о намерениях Гитлера. Но почему было не подстраховаться? Чему мешало заблаговременное, пусть даже — преждевременное введение в действие плана прикрытия?

По планам прикрытия войска приграничных округов занимали рубежи обороны, находившиеся на расстоянии десятков, в редких случаях — сотен километров от мест постоянного расквартирования. Как правило — выдвижение планировалось произвести пешим маршем, иногда — на машинах, и лишь для очень немногих частей и соединений — по железной дороге. Потребные для этого дела затраты угля и бензина, тушенки и пищевых концентратов в общем масштабе военных расходов Советского Союза просто ничтожны. Личному составу придется провести несколько дней или даже недель не в относительно благоустроенном военном городке, а в окопах посреди чиста поля? Ну, эта причина еще смешнее. Тяготы воинской службы прямо предусмотрены в Уставе, к тому же любой военнослужащий — от рядового до генерала — согласится с тем, что лучше сидеть живым в залитом летним дождем окопе, нежели лежать разорванным в клочья среди развалин военного городка, уничтоженного первым же бомбовым налетом противника.

Вопрос о том, чему мешало заблаговременное введение в действие плана прикрытия, был (и всегда будет) абсолютно неразрешимым в рамках заведомо ложных измышлений советской исторической «науки» о наивном и доверчивом товарище Сталине, о мирном созидательном труде советского народа, о многократном численном превосходстве вермахта и Рихарде Зорге, донесениям которого не поверили. В свете же знаний о реальных намерениях, реальных планах и реальных действиях высшего военно-политического руководства СССР все становится предельно ясно.

Операция прикрытия есть не что иное, как начало войны. Это джинн, засунуть которого назад в бутылку уже не удастся. И не только потому, что советские планы прикрытия лета 1941 г. предполагали нанесение массированных авиаударов по сопредельной территории. Сам комплекс мероприятий операции прикрытия (и уж тем более — прикрываемой этой операцией открытой мобилизации) настолько объемен и заметен, что скрыть его от разведки противника в принципе невозможно. В этом бы не было большой беды, если бы Сталин планировал ведение оборонительной войны. И пускай противник видит, пускай знает: границы Советского Союза на замке! «Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде/Мы начеку, мы за врагом следим». Прекрасная песня. Да только следующая ее строка («Чужой земли мы не хотим ни пяди») к лету 1941 года уже категорически устарела. Именно отсутствие приказа на введение в действие плана прикрытия — в сочетании с неоспоримым фактом наличия крупнейшей стратегической перегруппировки войск — лишний раз подтверждает вывод о том, что сотни воинских эшелонов шли в июне 41-го на Запад отнюдь не для обороны «нерушимых рубежей».

Сталин спланировал и готовился начать другую, совсем не оборонительную войну. Это упорно отрицаемое официальной советской (ныне российской) историографией обстоятельство полностью меняет всю ситуацию. Преждевременное введение в действие плана прикрытия мешало главному — мешало нанести ВНЕЗАПНЫЙ сокрушительный удар по немецким войскам. «Внезапность действует ошеломляюще» — гласил параграф 16 Полевого устава РККА. Завершая свой доклад на декабрьском (1940 г.) Совещании высшего комсостава, начальник Генштаба Красной Армии Г. К. Жуков как заклинание повторял это слово:

«…Победу обеспечит за собой та сторона, которая более искусна в управлении и создании условий внезапности в использовании этих сил и средств. Внезапность современной операции является одним из решающих факторов победы. Придавая исключительное значение внезапности, все способы маскировки и обмана противника должны быть широко внедрены в Красную Армию. Маскировка и обман должны проходить красной нитью в обучении и воспитании войск, командиров и штабов. Красная Армия в будущих сражениях должна показать высокий класс оперативной и тактической внезапности…»

Сталин так долго, так настойчиво, так тщательно готовил свой «блицкриг», столько усилий (дающих свои плоды и по сей день) приложил для «маскировки и обмана», что ему очень не хотелось ломать блестящий план операции, которая должна была начаться сокрушительным внезапным ударом по противнику. Он действительно «гнал от себя всякую мысль» — нет, не мысль о войне (ни о чем другом он уже и не думал), а о том, что немцы в самый последний момент сумеют опередить его в развертывании армии. Эту же мысль можно выразить еще короче и проще: Сталин боялся спугнуть Гитлера.

Это стремление «не спугнуть» привело к тому, что стратегическое развертывание проводилось «с сохранением режима работы железных дорог по мирному времени». За это ценное признание авторов монографии «1941 год — уроки и выводы» следовало бы наградить второй медалью «За отвагу». Для многомиллионных армий первой половины XX века железные дороги, поезда и паровозы стали важнейшим «видом вооружения», во многом предопределявшим исход главных сражений двух мировых войн. Соответственно, и Германия, и СССР имели планы перевода железнодорожного движения на режим «максимальных военных перевозок». Смысл термина и процесса достаточно понятен: все поезда, грузы и пассажиры стоят и ждут, пока эшелоны с войсками, техникой и боеприпасами не проследуют в нужном им направлении. Кроме того, разбронируются мобилизационные запасы угля, усиливается вооруженная охрана железнодорожных станций и перегонов и т. д. Режим военных перевозок в европейской части СССР вводился (12 сентября 1939 г.) даже на этапе стратегического развертывания Красной Армии перед войной с полуразрушенной вторжением вермахта Польшей. Однако в 41-м вплоть до 22 июня ничего подробного сделано не было!

Маскировка и обман дошли до того, что 21 июня 1941 г. начальник Управления политпропаганды Прибалтийского округа товарищ Рябчий приказал «отделам политпропаганды корпусов и дивизий письменных директив в части не давать; задачи политработы ставить устно через своих представителей…». Конечно, советские нормы секретности всегда отличались от общечеловеческих, но не до такой же степени, чтобы нельзя было доверить бумаге даже «задачи политпропаганды»! Остается предположить, что к 21 июня 1941 г. эти «задачи» вышли далеко за рамки заявленной на всех плакатах готовности «ответить тройным ударом на удар агрессора» и «надежно защитить мирный труд советских людей»…

«Переброска войск была спланирована с расчетом завершения сосредоточения в районах, намечаемых оперативными планами, с 1 июня по 10 июля 1941 г.». Точную дату запланированного начала наступления Красной Армии не знает никто. Более того, вполне возможно, что вечером 21 июня эту дату не знал еще и сам Сталин. Но в любом случае наступление могло начаться только после завершения сосредоточения и развертывания войск, т. е. не ранее 5–10 июля. Ввести в действие план прикрытия 15–20 июня означало пустить коту под хвост все усилия и ухищрения по обеспечению максимальной скрытности развертывания, означало подарить противнику две-три недели для подготовки к отражению удара. Это много, две-три недели — по советским нормативам полноценная полоса обороны могла быть оборудована силами общевойсковой армии (с привлечением местного населения и гужевого транспорта) за 10–15 дней.

Да, у Сталина был и другой вариант действий — приблизить срок начала операции, перенести его с середины июля на конец июня, а план прикрытия ввести в действие 22–23 июня (я предполагаю, что именно такое решение и было принято; подробно эта гипотеза изложена в книге «23 июня — день М»). Но и такое решение означало, что начать наступление удастся лишь частью сил, ломая на ходу тщательно отработанные графики перевозок, мобилизации личного состава и транспорта. Тоже плохо, тоже чревато неудачей и тяжелыми потерями.

Прежде чем начинать сокрушенно качать головой («и как же это Сталин смог так вляпаться… почему же он не прислушался к донесениям разведки…»), следует посмотреть на ситуацию глазами участников совещаний в кабинете Сталина. Совещаний, кстати, было много. Из «Журнала посещений» видно, что Жуков и Тимошенко были в кабинете Сталина семь раз: 3, 6, 7, 9, 11, 18, 21 июня. 9 июня военные провели в кабинете Сталина в общей сложности 6,5 часа. 18 июня «коллективный Сталин» в почти полном составе (Сталин, Молотов, Маленков, Тимошенко, Жуков) совещался четыре часа…

Это мы сегодня точно знаем, что немцы напали 22 июня. Сталин же знал точно лишь свои планы, и это были планы крупномасштабной наступательной операции, которая должна была начаться не ранее второй декады июля. Поток все более и более тревожных сообщений, идущих и от разведки, и от командования западных военных округов, заставлял лихорадочно выбирать «наименьшее из двух зол»:

— или лишить собственные войска возможности организованно встретить вероятный упреждающий удар противника;

— или ввести в действие план прикрытия раньше намеченного срока и таким образом гарантированно лишить свои войска возможности нанести внезапный удар по противнику.

Задача была исключительно сложна. Утраченную внезапность вернуть уже не удастся, в то время как возможный тактический проигрыш от неудачи первого дня оборонительных боев не представлялся чем-то катастрофическим. Это вы, уважаемый читатель, твердо «знаете», что укрепленные районы на старой границе были разоружены (или даже взорваны), а на новой границе «ничего построить не успели». Но коллективный «Сталин» прекрасно знал и состояние полосы укрепрайонов, одна из которых называлась «линия Сталина», а другая — «линия Молотова», и топографическую карту западных районов своей страны.

Война разворачивается не на гладкой шахматной доске, а на реальной местности, с ее оврагами, ухабами, озерами, горами и болотами. И если никаких «наступательных» или «оборонительных» танков и самолетов не бывает, то местность, напротив, может помогать или обороняющейся, или наступающей стороне. Это придумано не мной, и термины «танконедоступная местность», «танкоопасное направление» давно и прочно заняли свое место в военной литературе. Эти понятия были особенно значимы для вермахта образца 41-го года, в котором мотопехотные полки танковых и моторизованных дивизий передвигались не на гусеничных бронетранспортерах (как это показывали в советском «кино про войну»), а на обычных, «гражданских» грузовиках, трофейных автобусах и хлебных фургонах; да и немецкие танки на своих узких гусеницах застревали после хорошего дождя на той местности, которая в России называется «грунтовой дорогой».

Обратившись к карте, мы увидим, что немецкая группа армий «Север» сразу же после перехода границы «утыкалась» в полноводную реку Неман, причем в его нижнем (т. е. наиболее широком) течении. Далее, форсировав множество малых рек и речушек, немецкие дивизии примерно в 250 км от границы выходили на берег могучей судоходной реки Западная Двина (Даугава), причем опять же в ее нижнем течении. Еще через 150–200 км на пути к Ленинграду немецкие войска должны были форсировать реку Великая, к северу от которой дорогу на Ленинград намертво перекрывала система Чудского и Псковского озер. И это — самый лучший из предоставленных природой маршрутов. Войска групп армий «Центр» и «Юг» ждали гораздо более серьезные препятствия.

Местность в полосе наступления группы армий «Центр» (южная Литва и западная Белоруссия) абсолютно «противотанковая». С севера «белостокский выступ» прикрывает полоса непроходимых болот в пойме лесной реки Бебжа, на юге граница была проведена по берегу судоходной реки Западный Буг в его нижнем течении. Немногочисленные дороги среди вековых лесов и гиблых болот западной Белоруссии представляют собой некое подобие горных ущелий — застрявшую (или подбитую) головную машину колонны невозможно ни объехать, ни обойти. Восточнее Минска полосу наступления группы армий «Центр» с севера на юг пересекают две полноводные реки, с которыми в свое время имел несчастье познакомиться Наполеон: Березина и Днепр.

О том, что значит наступать на такой местности, мы можем сегодня судить по хронологии самой блистательной (и по замыслу, и по реализации) стратегической наступательной операции Красной Армии — операции «Багратион». Наступление началось 23 июня 1944 г. примерно от рубежа р. Днепр. 3 июля был освобожден Минск, через 13 дней — Гродно, еще через 25 дней — Белосток и Брест. Город Ломжа (на самом острие бывшего белостокского выступа) был занят лишь 13 сентября. Остается только добавить, что Красная Армия начала операцию «Багратион», имея трехкратный перевес по числу дивизий, четырехкратный — по числу танков и абсолютное господство в воздухе.

В июне 41-го группа армий «Юг» могла начать вторжение на Украину лишь через относительно узкий (150–200 км) «коридор» между городами Ковель и Львов. С севера этот коридор ограничен абсолютно непроходимой полосой болот Полесья (говорят, там были деревни, в которых за всю войну так и не увидели ни одного немецкого солдата), с юга — Карпатскими горами. Именно в этой полосе и наступали все танковые и моторизованные дивизии группы армий «Юг». На этом пути им предстояло форсировать Западный Буг, а затем — следующие один за другим с почти равными промежутками в 50–60 км южные притоки Припяти (Турья, Стоход, Стырь, Горынь, Случь). Невеликие эти реки имеют широкие, надежно заболоченные берега. Советские военные специалисты характеризуют их как «водные преграды оперативно-тактического значения».

Южнее Карпат, в Молдавии и в степях юга Украины местность, казалось бы, гораздо более благоприятная для наступающих войск — там нет ни лесов, ни болот. Зато параллельно границе протекают три судоходные реки — Прут, Днестр, Южный Буг — в их нижнем течении. Наконец, на пути немецких и румынских войск неизбежно возникал могучий Днепр, форсирование которого в его нижнем течении представляет собой операцию, уже вполне сравнимую по сложности и рискованности с высадкой морского десанта. По сути дела, только к востоку от Днепра немецкие моторизованные соединения выходили наконец на местность, позволяющую осуществлять широкий оперативный маневр. Да только от границы до Днепра более 400 км. Препятствия, созданные самой природой, дополнялись и многократно усиливались препятствиями рукотворными. На глубине в 200–300 км от границы (за линией «старой» границы 1939 года) сплошной полосой от Финского залива до Черного моря располагались укрепрайоны «линии Сталина»:

— Кингисеппский;

— Псковский;

— Островский;

— Себежский;

— Полоцкий;

— Минский;

— Слуцкий;

— Мозырский;

— Коростеньский;

— Новоград-Волынский;

— Шепетовский;

— Киевский;

— Изяславский;

— Староконстантиновский;

— Остропольский;

— Летичевский;

— Каменец-Подольский;

— Могилев-Ямпольский;

— Рыбницкий;

— Тираспольский.

Количество ДОТов в составе одного УРа было различным и находилось в диапазоне от 206 до 455, что обеспечивало плотность от двух до трех ДОТов на 1 км фронта. Часть укрепрайонов были построены на берегах полноводных рек (Западная Двина, Южный Буг, Днестр), что создавало дополнительную преграду для наступающего противника. По количеству и составу вооружения, по качеству железобетона, по оснащенности специальным оборудованием любой из этих ДОТов по меньшей мере не уступал самым массовым сооружениям пресловутой «линии Маннергейма».

Вопреки легенде, тиражировавшейся многие десятилетия, ДОТы «линии Сталина» никто перед войной не взрывал и землей не засыпал. Некоторые ДОТы целы и по сей день. Перевезти вооружение с «линии Сталина» на «линию Молотова» было в принципе невозможно: если ДОТы на «старой» границе были на 9/10 пулеметными, то на новой границе примерно половина ДОТов должна была вооружаться новейшими полуавтоматическими артсистемами с великолепной перископической оптикой, и именно их-то и не хватало. Летом 1940 года вдоль новой западной границы Советского Союза началось строительство 15 укрепрайонов «линии Молотова» (Телыпяйский, Шауляйский, Каунасский, Алитусский, Гродненский, Осовецкий, Замбровский, Брестский, Ковельский, Владимир-Волынский, Рава-Русский, Струмиловский, Перемышльский, Верхне-Прутский и Нижне-Прутский). Грандиозная программа предполагала сооружение 5807 ДОТов (на «линии Сталина» их было «всего» 3279).

К 22 июня 1941 г. эта «стройка века» была еще весьма и весьма далека от завершения. Г. К. Жуков в своих печально знаменитых «Воспоминаниях и размышлениях» утверждает, что «к началу войны удалось построить около 2500 железобетонных сооружений», но здесь он, возможно, ошибся, причем в прямо противоположную от желаемой сторону: в большинстве современных источников указываются значительно меньшие цифры. Так, в УРах Западной Белоруссии было построено от 332 до 505 ДОТов, на Западной Украине — порядка 375. Несравненно большее число ДОТов находилось еще в стадии строительства.

Например, в Брестском УРе было построено 128 ДОТов и еще 380 должны были быть сданы строителями к 1 августа 1941 г. Таким образом, в те дни и часы, когда в кабинете Сталина шли последние предвоенные совещания, их участники знали, что в среднем на одном километре фронта Брестского укрепрайона уже находятся три врытые в землю бетонные коробки, стены которых выдерживают прямое попадание снаряда тяжелой полевой гаубицы. Одна — полностью построенная, и еще две такие же коробки, частично незавершенные. Но это — в среднем. Фактически же Брестский УР находился в одном из крупнейших в мире болотистых районов. На такой местности ДОТы были выстроены не «цепочкой», а отдельными узлами обороны, перекрывающими немногие дорожные направления. Так, в районе местечка Семятыче, у дороги Седлец — Беловеж стояло 20 ДОТов, которые занимал 17-й пулеметно-артиллерийский батальон.

Сталин обладал феноменальной памятью, но даже самый беспамятный командир Красной Армии не мог к июню 41-го забыть того, как Красная Армия прорывала «линию Маннергейма». Эта тема постоянно возникала в приказах наркома обороны Тимошенко, на совещаниях высшего комсостава. Всем было объяснено, что Красная Армия совершила чудо, равного которому не знает военная история. Хронология «чуда» была следующей: 7–10 дней ушло на то, чтобы преодолеть 30–40 км «предполья» и выйти к главной линии укреплений, затем — две недели бесплодных и кровопролитных попыток прорыва. После этого весь январь и начало февраля 1940 года ушли на серьезную подготовку к штурму;

11 февраля началось наступление, которое в первых числах марта закончилось окончательным прорывом трех полос финского укрепрайона и выходом Красной Армии к Выборгу.

Всякое сравнение хромает. Конечно, в феврале 1940 г. природно-климатические условия для ведения наступательной операции были ужасные. С другой стороны, против 166 ДОТов «линии Маннергейма» в феврале было сосредоточено (не считая 350 тыс. пехоты), 767 пушек и гаубиц калибра 152 мм, 96 гаубиц калибра 203 мм и 28 сверхтяжелых 280-мм мортир, бросающих снаряд весом в 286 кг. Количество танков на Карельском перешейке превысило 3 тысячи. Даже если вычесть из этого числа 492 легкие танкетки Т-37/Т38, получается, что на один пулеметный ДОТ «линии Маннергейма» в среднем наступало более 10 танков. Советская авиация в ходе 19,5 тыс. самолетовылетов сбросила на ДОТы «линии Маннергейма» в общей сложности 10,5 килотонны бомб; артиллерия обрушивала на финские укрепления до 230 тыс. снарядов в день.

Именно эти цифры, эти факты и эти темпы прорыва укрепрайона присутствовали перед глазами коллективного «Сталина». Простейшая логика и арифмометр «Феликс» указывали на то, что немцы со своими хилыми силами не смогут создать и одной пятой той концентрации живой силы и огневой мощи, которая в феврале 40-го была создана на Карельском перешейке, а это значит, что на пути от границы до Днепра их неизбежно ждет многомесячная «кровавая мясорубка». При такой оценке ситуации вопрос о том, на день раньше или на два дня позже поступит в западные округа приказ из четырех слов («приступить к выполнению плана прикрытия»), не мог иметь того судьбоносного значения, который ему придали позднейшие советские историки-пропагандисты. Сталин не ожидал катастрофы, и в рамках той военной науки, которая считает килотонны бомб, километры фронта и миллиметры брони, никаких оснований для ожидания катастрофы не было.

Глава 7

Главные маневры

Сталин ошибся. Катастрофа, беспримерная по своим масштабам и последствиям военная катастрофа состоялась.

Задача, поставленная перед вермахтом по плану «Барбаросса» («основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев…»), была фактически выполнена уже к середине июля 1941 г. Войска Прибалтийского и Западного военных округов (более 70 дивизий) были разгромлены, отброшены на 350–450 км к востоку от границы, рассеяны по лесам или взяты в плен. Чуть позднее то же самое произошло и с новыми 60 дивизиями, введенными в состав Северо-Западного и Западного фронтов в период с 22 июня до середины июля. Противник занял Литву, Латвию, почти всю Белоруссию, Западную Украину и Молдавию.

Неман немцы переехали по трем невзорванным мостам у Алитуса и Меркине, полноводную Западную Двину переехали утром 26 июня по двум невзорванным мостам у Даугавпилса (300 км к западу от границы). 4 июля немцы практически без боя заняли г. Остров, захватив два невзорванных моста через р. Великая. 9 июля был занят Псков. Укрепления Псковского, Островского и Себежского укрепрайонов немцы практически не заметили. В том же темпе, практически не обращая внимания на серые бетонные коробки ДОТов, немцы прошли через линию Брестского и Гродненского УРов. Только на северном фланге Минского укрепрайона разгорелись ожесточенные бои, и наступление противника было задержано на 2–3 дня. 28 июня, ровно через неделю после начала войны, был занят Минск (350 км к западу от Бреста или Белостока). В тот же день, 28 июня немцы форсировали р. Березина в районе Бобруйска силами передового отряда 3-й танковой дивизии в составе двух танковых взводов и одной мотопехотной роты.

В тот же день, 28 июня 1941 г. военный комендант г. Борисова писал в своем донесении:

«…Непосредственно против р. Березина крупных частей противника нет. Действуют по основным магистралям отдельные танковые отряды с охранением от них в виде отдельных дозоров (чаще танкеток) силою от отделения до взвода (т. е. от 10 до 50 человек. — М. С.). <…> Гарнизон, которым я располагаю для обороны рубежа р. Березины и Борисова, имеет сколоченную боевую единицу только в составе бронетанкового училища (до 1400 человек). Остальной состав — сбор «сброда» из паникеров тыла, деморализованных отмеченной выше обстановкой, со значительным процентом приставших к ним агентов германской разведки и контрразведки (шпионов, диверсантов и пр.). Все это делает гарнизон г. Борисова небоеспособным…

Отсутствие 3-го отделения и трибунала, до организации их мною лично, значительно ослабляет боеспособность и без того малобоеспособных частей гарнизона. Кроме того (подчеркнуто мной. — М. С.) нет танков и противотанковых орудий…»

10–11 июля Днепр был форсирован в 200-километровой полосе от Орши до Рогачева. 16 июля 29-я мотопехотная дивизия вермахта заняла Смоленск (700 км к востоку от границы). Две трети расстояния от Бреста до Москвы были пройдены менее чем за месяц.

К 6–9 июля (эти даты в советской историографии традиционно считаются временной границей так называемого «приграничного сражения») войска Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов потеряли 11,7 тыс. танков, 19 тыс. орудий и минометов, более 1 млн единиц стрелкового оружия. Учтенные потери личного состава этих трех фронтов составили 749 тыс. человек. Вермахт на Восточном фронте потерял к 6 июля 64 тыс. человек. Таким образом, потери личного состава наступающего — причем очень успешно, по 30–50 км в день наступающего — вермахта и обороняющейся Красной Армии соотносились примерно как 1 к 12. К концу июля численность учтенных немецким командованием военнопленных составила 814 тыс. человек. Безвозвратные потери танковых дивизий вермахта к концу июля 1941 г. составили 503 танка. К этой цифре следует добавить потерю 21 «штурмового орудия». Можно приплюсовать и потерю 92 танкеток Pz-I. Даже и в этом случае соотношение безвозвратных потерь танков сторон составляет 1 к 19.

Это есть «чудо», не укладывающееся ни в какие каноны военной науки. По здравой логике — и по всей практике войн и вооруженных конфликтов — потери наступающего должны быть больше потерь обороняющегося. Соотношение потерь 1 к 12 возможно разве что в том случае, когда белые колонизаторы, приплывшие в Африку с пушками и ружьями, наступают на аборигенов, обороняющихся копьями и мотыгами…

В годы зрелого застоя появился такой невеселый анекдот. Посреди Красной площади в Москве стоит мужик и разбрасывает листы чистой бумаги. Ну, его — ясное дело — под белы ручки и в милицию.

— Ты че делаешь?

— Листовки разбрасываю.