Мозгоимение: Фальшивая история Великой войны Солонин Марк

— Какие листовки? На них же ничего не написано!

— А что, кому-то еще непонятно?

Тем, кто видел чудовищный разгром лета 41-го своими собственными глазами, долгие объяснения его реальных причин были не нужны. Им и так все было понятно. Как по команде (а может быть — и вправду по команде) сложился негласный «заговор молчания», по условиям которого даже в секретных рапортах и докладах не следовало говорить о том главном, что и безо всяких рапортов знали командиры и подчиненные на всех ступенях военной лестницы. Вот, например, интересный документ (ЦАМО, ф. 221, оп. 5554, д. 4, лл. 34–39). 9 июля 1941 г. генерал-майор Тихонов пишет на имя Уполномоченного Ставки ГК генерал-полковника Городовикова доклад под названием «Выводы по наблюдениям за операциями нарижско-псковском и островско-псковском направлениях». Судя по названию, генерал Тихонов был послан в войска с задачей непредвзято разобраться в причинах разгрома и доложить свои выводы высшему командованию. С чего же начинает он свои «Выводы»? Со следующей, мягко говоря — странной фразы: «Не вдаваясь в первопричины (подчеркнуто мной. — М. С.) отхода войск Северо-Западного фронта, необходимо констатировать наличие в войсках на сегодня следующих недостатков…»

Впрочем, даже отказавшись обсуждать «первопричины», генерал Тихонов констатировал, что:

«…B обороне командиры и бойцы неустойчивы… Приходилось видеть много случаев, когда отход начинался без приказа начальника, без нажима пехоты, под давлением только танков или артиллерийского огня или огня минометов… Артиллерия проявляет неустойчивость, преждевременно отходит с огневых позиций, не использует всей мощности своего огня… Противотанковые орудия в обороне также неустойчивы, преждевременно оставляют свои позиции, в результате чего танки противника командуют на поле боя… Пехота — слабейшее место войск. Наступательный дух низок…

Часть командного состава, особенно в звене до командира батальона, не проявляет должного мужества в бою, отмечаются случаи оставления поля боя без приказа начальника одиночками и даже подразделениями. Более того, даже в звене высшего командного состава проявляются у некоторых растерянность и упадок духа… Тылы, начиная с полкового, плохо управляются, блуждают и являются первоисточниками панических слухов и потоков…»

К весьма примечательным выводам пришел военный историк, полковник Л.H. Лопуховский. В сборнике «Великая Отечественная катастрофа-3» (М.: Яуза, 2008) опубликована его статья «В первые дни войны». Работа посвящена истории разгрома 120-го гаубичного полка РГК (4-я армия, Западный фронт). Интерес автора к истории именно этой части понятен — полком командовал его отец, полковник Н. И. Лопуховский (погиб в начале октября 41-го в «вяземском котле»). Работая в ЦАМО с уцелевшими документами Западного фронта, Л. Н. Лопуховский отметил следующее:

«…Лишь иногда можно встретить подробное донесение о причинах оставления на территории, захваченной противником, вооружения и боевой техники. Впечатление такое, что часть таких донесений просто изъяли из соответствующих дел, передав их на особое хранение (на эту мысль наводят исследователей многочисленные случаи изменения нумерации страниц в делах в меньшую сторону)… Странно, что в докладе командира 120-го гап ничего не сказано о причинах оставления в пунктах дислокации 12 гаубиц Б-4. «Оставили» — и все…»

Для того чтобы вам стало понятнее, насколько это «странно», придется привести несколько цифр. 203-мм гаубица Б-4 на гусеничном лафете — это стальное чудовище весом (в походном положении) 19 т, способное забросить 100-кг снаряд на дальность 18 км. Отпускная цена гаубицы Б-4 в 1939 г. была установлена в размере (в зависимости от комплектации) 510–585 тыс. рублей. Это цена легкого танка. Или 90 легковых автомашин М-1 («эмка»). Такие мощные и дорогостоящие артсистемы «просто так» оставлять не положено…

Строго говоря, при наличии большого желания можно было выяснить «причины оставления» едва ли не каждого танка, каждой тяжелой гаубицы, каждого брошенного на аэродроме самолета. Оружие «просто так» не раздают. За сохранность каждой единицы вооружения персонально отвечали конкретные лица. Даже простая трехлинейная винтовка имела свой индивидуальный номер и выдавалась бойцу под роспись. После того, как ценой крови миллионов война закончилась не в Москве, а в Берлине, Сталин мог устроить большой «разбор полетов». Можно было взять десятки тысяч трофейных документов вермахта и скрупулезно сверить каждое донесение о «потерях противника» с потерями, учтенными в документах самого противника. Можно было конкретно выяснить, что стояло в действительности за донесениями о «многократно превосходящих силах противника», о пресловутых «немецких авиадесантах», о немецких танках, которые тысячами появлялись в самых неподходящих местах… Много чего можно было проверить, но товарищ Сталин проявил в этом деле великую мудрость.

Сталин не стал ничего проверять и выяснять. Да и зачем? Для установления «первопричин» военной катастрофы 41-го года? Сталин прекрасно понял эти «первопричины» уже в первые дни войны. Для наказания виновных? Главными виновными был он сам и преступная банда его сообщников. Что же касается «стрелочников», то они уже были примерно наказаны. 16 августа 1941 г. вышел знаменитый приказ № 270 «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». Для вящей убедительности Сталин приказал подписаться под этим документом, едва ли имеющим аналог в военной истории цивилизованных стран, своим подельникам: Буденному, Ворошилову, Жукову, Молотову, Тимошенко и Шапошникову. Постановляющая часть приказа № 270 гласила:

«Приказываю:

Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава…

Обязать каждого военнослужащего, независимо от его служебного положения, потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи…»

Очень важным для понимания образа мыслей товарища Сталина является тот факт, что в приказе № 270 он не счел нужным даже упомянуть о таких высоких мотивах, как «защита завоеваний Октября», «спасение человечества от фашистского варварства», не вспомнил ни про Дмитрия Донского, ни про Александра Невского. Просто и без обиняков военнослужащим Красной Армии напомнили о том, что их семьи являются заложниками их поведения на фронте. Современному читателю трудно, наверное, понять конкретный смысл фразы «лишить государственного пособия и помощи», но те, кто выслушал приказ № 270, стоя в строю, уже знали, что по взлетевшим до небес ценам «колхозного рынка» на среднюю зарплату рабочего можно было купить примерно 4 кг хлеба или два куска мыла. На выбор.

Приказ Сталина не остался пустым звуком. Всего за годы войны по приговорам военных трибуналов было расстреляно 158 тыс. человек (в докладе Комиссии по реабилитации была указана «точная» цифра — 157 593, но я сомневаюсь, что в кровавой круговерти войны возможен был столь точный учет). Десять дивизий поголовно расстреляно своими. Так что наказать «стрелочников» товарищ Сталин не забыл. Едва ли стоит напоминать и тот общеизвестный факт, что Советский Союз отказался от сотрудничества с Международным Красным Крестом, что сделало невозможным оказание помощи продовольствием и медикаментами находящимся в немецком плену красноармейцам.

И после великой Победы Сталин не стал транжирить ресурсы на то, чтобы накормить, одеть и обуть в целое и новое, предоставить нормальное жилье и дешевенький «фольксваген» каждому из выживших в организованной им всемирной бойне победителей. Он поступил гораздо умнее. Он проявил великую щедрость и сделал один, но истинно царский подарок на всех: Сталин подарил своим подданным СКАЗКУ. Сказку про юную прекрасную страну, в которой среди бескрайних лесов, полей и рек дышалось так вольно и счастливо. Но однажды, солнечным летним утром, проклятая фашистская орда вероломно и внезапно напала на мирную страну. Благородная ярость мирных людей вскипела, как волна, и обрушилась на захватчиков. У защитников чудесной страны не было танков, не было самолетов, простых винтовок и то не хватало, но зато был беспримерный в истории массовый героизм и небывалое единство партии и народа. И бежали в страхе черные полчища, и весь мир в восхищении встречал армию-победительницу цветами и трофейными аккордеонами.

Взрослые люди слушали эту волшебную сказку и забывали все, что видели своими собственными глазами, а когда кровожадный и подлый сказочник умер (или был своевременно отравлен своими товарищами по Политбюро), миллионы очарованных взрослых детей рыдали и бились в истерике. А затем, в спокойной обстановке, на обильных номенклатурных харчах были сочинены горы книг о том, что «источником высоких моральных качеств советских воинов были: прочность и великие преимущества социалистического общественного и государственного строя, дружба народов СССР, советский патриотизм и пролетарский интернационализм, безраздельное руководство Коммунистической партии всеми сторонами жизни страны». Надеюсь, вы понимаете — я не ерничаю, я цитирую. Процитирую и то, что в конце 2007 г. написал в ленинградском журнале «Звезда» С. Гедройц:

«…Более полувека тысячи и тысячи специальных людей в специальных же институтах, академиях, управлениях, издательствах производили и воспроизводили специальное Военное Вранье. Документы — какие уничтожены, какие подделаны, какие засекречены, а главное — мозги обработаны так, чтобы пошевелить ими было невозможно. В мавзолее, построенном из циклопических глыб вранья, Великая Отечественная лежала мертвее Ленина…»

Разумеется, все шулерские уловки в рамках одной главы рассмотреть невозможно, не удастся мне назвать и одной сотой имен, ибо описанные ниже приемы использовали практически все советские «историки», имя же им — легион. Не дерзая сформулировать полную и исчерпывающую классификацию методов «специального военного вранья», я начну этот краткий обзор со следующих четырех приемов:

— «маневр по фронту»;

— «маневр в глубину»;

— «игра ума» (подмена обсуждения фактов спором о «возможностях»);

— применение слезоточивого газа и шумовых гранат.

Военные действия разворачиваются во времени и в пространстве. Эта бесхитростная философия открывает умелому человечку поистине безграничные возможности для фальсификаций. Сейчас я вам наглядно покажу, как, применяя маневр по фронту и маневр в глубину, можно предъявить доверчивому читателю ЛЮБЫЕ соотношения численности войск противоборствующих сторон.

Начнем с самого простого, сугубо теоретического примера. Некая дивизия стала в оборону. По довоенному Полевому уставу (ПУ-39, п. 375) «стрелковая дивизия может успешно оборонять полосу шириной по фронту 8–12 км, стрелковый полк — участок по фронту 3–5 км, батальон — район по фронту 1,5–2 км». Предположим, что именно так, как того требует Устав, и расположилась на местности дивизия обороняющихся. Противник имеет задачу силой одной дивизии прорвать оборону. Фактически имеет место полное численное равенство сил сторон (дивизия против дивизии). Однако же наступающая дивизия не пойдет в атаку, растянувшись «цепью» на 10 км. Для этого командиру наступающих не требуется быть величайшим военным гением всех времен — достаточно твердо усвоить Устав. А что там сказано? «Дивизия может атаковать в среднем на фронте до 3 км. Ударная группа дивизии образуется в составе не менее двух стрелковых полков. Она усиливается приданными дивизии танками и поддерживается основной массой дивизионной и приданной артиллерии» (ПУ-39, п. 260).

Даже если никаких приданных танков и артиллерии у атакующих не будет, удар двух полков, поддержанных огнем «основной массой дивизионной артиллерии», придется на участок обороны, занятый (в лучшем для обороняющихся случае) всего лишь одним полком. Таким образом, наступающие имеют двукратное превосходство в численности личного состава и огромное превосходство в артиллерии. Что значит «огромное»? Давайте посчитаем. В полку обороняющихся (здесь и далее берем штатное расписание стрелковой дивизии Красной Армии от апреля 1941 г.) всего 6 пушек калибра 76,2 мм. А у наступающих, кроме 12 пушек двух стрелковых полков, есть еще и «основная масса дивизионной артиллерии, т. е. 32 гаубицы калибра 122-мм и 12 гаубиц калибра 152 мм (16 дивизионных пушек калибра 76,2 мм я бы, на месте командира дивизии наступающих, оставил в резерве — на случай отражения возможного контрудара). По количеству стволов у наступающих 9-кратное превосходство; по совокупному «весу единичного залпа» (есть в военном деле такая характеристика) создается 32-кратное превосходство. И это, заметьте, — при исходном равенстве сил сторон!

Теперь с тактического уровня (полк, дивизия) перейдем на оперативный (армия, фронт). Возьмем на этот раз вполне конкретный пример. Большая часть сил Красной Армии развертывалась на юго-западном ТВД (в полосе от Припяти до Черного моря). В результате этого, несмотря на общее арифметическое превосходство советской стороны в численности войск, на северно-западном ТВД (от Балтики до болот Полесья) в первые дни войны сложилось примерное равенство сил (74 дивизии вермахта в составе групп армий «Север» и «Центр», 71 дивизия Красной Армии в составе Прибалтийского и Западного военных округов).

Однако немецкое командование, разумеется, не выстроило свои войска длинной равной цепочкой, а решительно массировало силы и средства на направлениях главного удара. В частности, с северо-запада на белостокский выступ наступала 9-я армия вермахта в составе трех (8-й, 20-й, 42-й) пехотных корпусов. Три дивизии 42-го корпуса, растянувшись «длинной ниткой» вдоль границы на фронте протяженностью в 110 км, имели задачу отвлечь внимание и сковать часть сил Красной Армии. Основной же удар у самого основания белостокского выступа наносили пять дивизий 8-го и 20-го корпусов. Фактически в полосе обороны одной (56-й) стрелковой дивизии Красной Армии был нанесен концентрированный удар силами четырех немецких дивизий. Многократное численное превосходство уже налицо. Но и это еще далеко не предел концентрации. К северу от 9-й армии вермахта, встык Западного и Северо-Западного фронтов наносила удар 3-я Танковая Группа вермахта. На этапе прорыва приграничных укреплений 3-й ТГр были оперативно подчинены еще и два пехотных корпуса (5-й и 6-й). В первый день войны, только в первом эшелоне наступления, против 128-й стрелковой дивизии Красной Армии наступали три танковые (20-я, 7-я, 12-я, всего 714 танков), две пехотные и одна моторизованная дивизии вермахта. Подавляющее численное превосходство — опять же при общем равенстве сил сторон на ТВ Д.

И на этом «маневр по фронту» еще не заканчивается. 3-я ТГр в первые дни войны наступала в полосе шириной в 40–50 км. Но это совсем не значит, что танки двигались на восток, растянувшись цепью от Вильнюса до Вороново. Ничего подобного — каждая из четырех танковых дивизий группы имела свою собственную «полосу наступления», но и в пределах этой полосы ударные группы танков и мотопехоты наступали на относительно узких участках прорыва.

По предвоенным взглядам советских военных специалистов, танковое соединение непосредственно на поле боя должно было иметь построение в 3 эшелона с интервалами между танками в 20–30 метров. При таком построении немецкая танковая дивизия (порядка 200 танков) наносила удар на фронте шириной в 2 км. Это (см. выше) — район обороны стрелкового батальона. Танковая дивизия против стрелкового батальона! Десятикратное превосходство в численности, абсолютное превосходство в огневой мощи. По штатному расписанию в стрелковом батальоне всего две противотанковые пушки — как они могут парировать удар двухсот танков? Вот оно, «многократное численное превосходство» противника, который, как пишет маршал Жуков, «в первый же день войны нанес сокрушительные рассекающие удары».

Впрочем, все это вы прекрасно знаете и без меня. На собственном, к счастью, почти бескровном опыте. Крохотный комарик весом менее одного грамма сокрушительным рассекающим ударом пробивает толстенную кожу человека. На микроскопическом участке острия комариного жала создается давление, которому ничто живое противостоять не может. Значит ли это, что в схватке между человеком и комаром человек обречен? Нет. У человека есть в запасе два способа спастись от атаки комара. Первый — создать заблаговременно подготовленную полосу укреплений (плотная брезентовая куртка, сетка-накомарник, отпугивающая комаров мазь). Второй — нанести сокрушительный контрудар во фланг и тыл противника, т. е. прихлопнуть комара легким движением руки. У обороняющейся армии есть еще и третий вариант действий — противопоставить концентрации сил наступающих на узком участке прорыва адекватную концентрацию сил обороняющихся (человек же — если только это не индийский йог — не может усилием воли уплотнить свою кожу так, чтобы она стала непробиваемой для комариного жала).

Чудес не бывает. При исходном равенстве сил сторон невозможно создать «многократное численное превосходство» на одном участке, не оголив при этом все остальные! Прорыв 3-й танковой группы от Сувалки на Вильнюс и далее на Минск стал возможным вовсе не потому, что немцы нашли «волшебную палочку», позволяющую превращать муху в слона. Просто мощнейший 6-й мехкорпус Красной Армии не смог (точнее говоря — даже не пытался) пробить тоненькую «нитку» боевого порядка 42-го пехотного корпуса вермахта и нанести удар во фланг и тыл 3-й танковой группы. Повторяя все те арифметические упражнения, которые были продемонстрированы выше, мы приходим к тому, что 6-й мехкорпус (1100 танков, более 28 тыс. человек личного состава) должен был обрушить свой «сокрушительный рассекающий удар» на один пехотный полк вермахта и просто «размазать его по стенке». Как комара….

Принцип концентрации сил на направлении главного удара был, есть и будет основой основ военного искусства, но это очень опасный, «обоюдоострый» прием. И совсем не случайно в русском языке существует это словосочетание: «военное искусство». Огромное искусство, т. е. опыт, знания, быстрота и гибкость в принятии решений, нужно для того, чтобы, сконцентрировав усилия на одном участке фронта, не получить сокрушительный контрудар на другом. Если бы это было не так, то все наступающие всегда бы только наступали. Малой кровью и на чужой земле.

Возвращаясь от кровавой военной науки к относительно безопасной военно-исторической пропаганде, отметим, что в советские времена «маневр по фронту» осуществлялся как бы в «два эшелона». На первом, в толстых книгах, претендующих на некую научную добросовестность, фразы о «многократном численном превосходстве вермахта» сопровождались все же стыдливой оговоркой — «на участке прорыва», «на направлении главного удара». Не всяк эти оговорки замечал, но мудрые профессора прикрывали таким образом свою… репутацию. На уровне лекций в «красном уголке» все эти ненужные, отвлекающие от главного уточнения отбрасывались и трудящимся прямо и без обиняков рассказывали про «четырех-пятикратное превосходство противника». Заметим, что цифры эти были взяты просто с потолка, точнее говоря — из райкомовской методички, которая была переписана с горкомовской, и так далее вплоть до отдела агитации и пропаганды ЦК. Именно там и решили, — каким быть «численному превосходству» вермахта. Думаю, что добросовестный подсчет соотношения сил на тех, очень узких участках (фактически — дорожных направлениях), на которых наступали немецкие танковые колонны, дал бы цифры порядка 10–15 к 1.

Всем хорош метод «маневра по фронту», одним только плох — рассчитан он на совершенно безграмотного в военном деле человека. Что, впрочем, вполне соответствовало базовому принципу коммунистической пропаганды: «дурак не заметит, умный — промолчит, смелого — посадим». И тем не менее еще в старые добрые времена «маневр по фронту» был дополнен гораздо более солидным «маневром в глубину» (в данном случае под «глубиной» я понимаю как пространство, так и время).

Суть метода «маневр в глубину» заключается в преднамеренном игнорировании разницы между мгновением и большим промежутком времени, между моментальной фотографией и киносъемкой длительного процесса. Проще говоря, численность войск и вооружений Красной Армии всегда указывалась по состоянию на утро 22 июня 1941 г., причем в географических пределах произвольно установленного «первого эшелона». А на стороне противника суммируется все, что появилось там в течение недели, месяца, года после начала боевых действий. Этот трюк открывает огромные возможности для «мозгоимения».

Если речь идет о «моментальной фотографии» 22 июня 1941 г., то в состав группировки войск противника должны быть включены три группы армий вермахта («Север», «Центр» и Юг»), а в состав группировки Красной Армии — войска четырех западных округов (Прибалтийского, Западного, Киевского, Одесского). Если говорить о «приграничном сражении» (22 июня — 9 июля), то на стороне противника добавляется румынская армия, начавшая 2 июля совместно с немцами наступление в Молдавии, а на стороне Красной Армии — некоторые соединения Ленинградского военного округа, переброшенные в район Остров — Псков, и некоторые соединения Второго стратегического эшелона, реально принявшие участия в боевых действиях в конце июня — начале июля 41-го. Если мы говорим про лето 41-го, то на стороне противника появляется финская армия, начавшая наступление 10 июля, немногочисленные на тот момент соединения венгерской и словацкой армии, некоторые пехотные дивизии резерва Верховного командования вермахта. На советской стороне в сражение входит весь Ленинградский округ, весь Второй стратегический эшелон, многочисленные новые формирования. И так далее…

Уже из этого краткого обзора видно, что добросовестная оценка численности войск Красной Армии и противника требует определенных знаний и интеллектуальных усилий. Самое же главное — она неизбежно приведет совсем к другим выводам, нежели те, что записаны в райкомовской методичке. Поэтому решено было «не умничать». Вот так и появились те цифры, которые, надеюсь, наизусть известны каждому ветерану лекций в «красном уголке». А именно: к численности трех групп армий вермахта (84 пехотные, 17 танковых и 13 моторизованных, всего — 114 дивизий) приплюсовываются:

— 9 дивизий охраны тыла (укомплектованные военнослужащими старших возрастов полицейские формирования);

— 4 дивизии армии «Норвегия» (вступившие в боевые действия в начале июля);

— 24 пехотные, 2 танковые, 1 моторизованная дивизии резерва Верховного командования (появившиеся в таком количестве на Восточном фронте лишь к началу битвы за Москву);

— 36 финских, румынских, венгерских, словацких дивизий (воистину «не идущих ни в какое сравнение» с дивизиями вермахта по вооружению и уровню боевой подготовки и, за исключением 16 финских дивизий, пригодных только к грабежам на оккупированной территории).

Вот вам и искомые «190 немецких дивизий», которые на страницах советских учебников истории «на рассвете 22 июня» вторглись на территорию СССР. При этом, разумеется, игнорировался тот факт, что численность группировки советских войск тоже возрастала — причем возрастала в несравненно большем масштабе и с большей скоростью, нежели группировки вермахта и его союзников.

22 июня в составе войск четырех приграничных округов было как минимум 149 «расчетных» дивизий (7 кавалерийских дивизий и 12 воздушно-десантных бригад учтены как 7 «расчетных дивизий»). В эту цифру не включены 10 противотанковых артиллерийских бригад и по меньшей мере 16 дивизий Второго стратегического эшелона, которые к 22 июня уже находились на территории западных округов, не учтены и части войск НКВД, численность которых (154 тыс. чел.) соответствовала десяти «расчетным дивизиям». Таким образом, даже к началу — крайне неудачному, незапланированному, преждевременному началу боевых действий — Красная Армия обладала небольшим численным превосходством над противником в общем числе дивизий (превосходство в авиации, в численности танков и танковых дивизий было при этом многократным).

В начале июля в бой вступили соединения Ленинградского округа: 15 стрелковых, 4 танковые и 2 моторизованные дивизии. К 5–10 июля была в основном завершена передислокация на ТВД войск Второго стратегического эшелона (16-я, 19-я, 20-я, 21-я, 22-я, 24-я и 28-я армии). В середине июля, даже несмотря на потери первых недель, в составе действующей армии было уже порядка 235 дивизий. К концу июля были сформированы 29-я, 30-я, 31-я, 32-я, 33-я, 43-я, 49-я армии. Всего в ходе двухмесячного смоленского сражения было введено в бой 104 дивизии и 33 бригады. В общей сложности до 1 декабря 1941 г. на западное стратегическое направление Ставка направила 150 дивизий и 44 стрелковые бригады, на ленинградское и киевское направления — еще 140 дивизий и 50 стрелковых бригад. А ведь кроме стрелковых (пехотных) соединений формировались еще и кавалерийские, танковые, артиллерийские…

Причина, по которой Красная Армия могла наращивать свою численность в таком темпе, предельно проста. Те части и соединения, которые вермахт смог сосредоточить у границ Советского Союза, это тот максимум, который смогла достичь 80-миллионная Германия через два года после начала всеобщей мобилизации. Добавить к этому «максимуму» было почти что нечего. С другой стороны, те дивизии, которые Красная Армия развернула в западных округах к 22 июня 1941 г., представляли собой минимум, который 200-миллионный Советский Союз смог сформировать в условиях скрытой, тайной мобилизации и перебросить на Запад в рамках незавершенной передислокации войск.

23 июня 1941 г. была начата открытая мобилизация, и уже к 1 июля в ряды Вооруженных сил было призвано 5,3 млн человек (что означало увеличение общей численности военнослужащих в два раза по сравнению с состоянием на 22 июня). Невероятно, но этот факт советская историография исхитрилась «не заметить». Хотя, казалось бы, как можно забыть такое? Миллионы семей провожали на фронт своих родных, бабий вой стоял над десятками тысяч деревень, «Вставай, страна огромная…» гремело изо всех репродукторов, газеты пестрели фотографиями очередей у военкоматов… Но вплоть до окончательного развала Советского Союза во всех книгах и учебниках присутствовала только цифра 2,9 млн человек — численность личного состава войск западных округов по состоянию на 22 июня 1941 г. Куда же тогда ушли 5,3 млн мобилизованных? Неужели на летнюю прогулку?

Но и 1 июля 1941 г. мобилизация, разумеется, не закончилась. Она еще только начиналась. Всего по Указу Президиума ВС СССР от 22 июня 1941 г. было мобилизовано 10 (десять) миллионов человек. Причем «лишними» они не были. Как пишут авторы монографии «1941 год — уроки и выводы», «уже в августе были полностью использованы остатки всех поднятых по мобилизации возрастов». Затем, по постановлению ГКО № 459 от 11 августа 1941 г., призвали еще 4 млн человек. И еще порядка 2 млн человек (по крайней мере, именно такую цифру всегда приводила советская пропаганда) призвали в так называемые дивизии народного ополчения. Располагая таким огромным «ресурсом живой силы», советское командование и могло формировать сотни новых дивизий, и непрерывно пополнять личным составом остатки сотен разгромленных дивизий, — одним словом, непрерывно компенсировать отсутствие качества управления огромным превосходством в количестве личного состава. У такого способа ведения войны есть вполне конкретное название, но вы его и без меня знаете…

Нельзя сказать, чтобы «маневры по фронту и в глубину» совсем уже ушли в прошлое. Нет, они и по сей день присутствуют в сотнях публикаций. Новые методы «мозгоимения» не вытеснили, а скорее дополнили, усилили и углубили старые шулерские приемы. В частности, по-прежнему хороша и эффективна «игра ума».

Как-то раз в прямом эфире «Эха Москвы» разъяренный слушатель задал мне сокрушительный (по его мнению) вопрос: «Вот вы нам тут сказки рассказываете про то, что в Красной Армии было во много раз больше танков, чем в вермахте. А вы знаете, что Германия производила чугуна и стали в два раза больше, чем СССР?» Я немедленно ответил. Честно, как есть: «Не знаю. И знать не желаю».

Вопрос о том, сколько чугуна и стали производит Германия, был одним из важнейших вопросов, ответ на который искала советская военная разведка накануне войны. Почему? Потому что информация об объеме выплавки стали позволяла строить некоторые, не совсем уже голословные догадки о том, сколько танков произвела и сколько сможет произвести в дальнейшем промышленность Германии. Эти догадки позволяли сделать следующую, самую главную догадку: сколько и каких танков может оказаться в составе танковых дивизий вермахта, развертываемых на границах СССР. Весной 1941 года, в отсутствие точных документальных данных о составе и вооружении армии противника, сведения о выплавке чугуна были на вес золота. Но зачем сегодня морочить людям голову рассуждениями о том, сколько танков теоретически можно было бы понаделать из имеющегося чугуна, когда доподлинно известно — сколько и каких (по типам и модификациям) танков было фактически в каждой из 17 танковых дивизий вермахта?

Вопрос о том, почему в начале войны (подчеркните слово «в начале» жирной чертой) из такого большого количества стали Германия сделала такое маленькое количество танков (среднемесячное производство танков в Германии в 1941 г. составило 305 единиц, в 1944 г. — 1530), конечно, интересен. Можно придумать десять (или сто) вполне логичных объяснений этого парадокса. Но к поиску причин поражения Красной Армии в первые недели войны вся эта «игра ума» никакого отношения не имеет.

А вот для «мозгоимения» она страсть как хороша, потому что позволяет сразу же перевести дискуссию на обсуждение абсолютно посторонних тем. Годится на такой случай и знаменитая припевка: «На Гитлера работала вся Европа». Что такое «вся Европа»? Может ли она считаться «всей» без Англии, Испании, Италии (от Муссолини Гитлер ничего, кроме больших и малых неприятностей, не получил), Швеции, Швейцарии (последние две ничего Германии не давали, а продавали, и за эти поставки приходилось платить деньги)? Какие материальные ресурсы надо было затратить на то, чтобы перевести фабрики, производящие голландский сыр и датское сливочное масло, на выпуск танков? Что в реальности лимитировало выпуск танков для нужд вермахта: нехватка производственных мощностей или нехватка сырья для производства легированной стали (из чугуна танки, как известно, не делаются)? Уйма вопросов, уйма возможностей для демонстрации собственной эрудиции… При этом выявление фактов о реальном соотношении сил на Восточном фронте 22 июня 1941 г. окончательно топится в потоках словоблудия.

В прежние времена этот прием (подмена обсуждения конкретных фактов обсуждением всегда неопределенных и спорных «возможностей») не был в особом ходу — фальсификаторам вполне хватало других, гораздо более грубых и действенных методов. Сейчас этот шулерский трюк — один из самых распространенных. Особенно полюбился он шумным и развязным «антирезунистам» (хулители В. Суворова почему-то считают особым шиком называть его Резуном; вероятно, в рамках доступного им чувства юмора, эта вполне типичная украинская фамилия звучит жутко смешно).

В. Суворов высказал предположение о том, что Сталин готовился к вторжению в Европу, каковое вторжение должно было начаться в июле 1941 г. Элементарная логика заключается в том, что опровергнуть версию Суворова можно, только предложив другую, связную и внутренне непротиворечивую интерпретацию рассекреченных оперативных планов и реальных действий Сталина. Увы, умственных способностей «антирезунистов» не хватает даже для понимания стоящей перед ними задачи, тем паче — для ее решения. Поэтому любая дискуссия на «суворовскую тему» глушится ими следующим выкриком: «Разве же мог Сталин планировать вторжение в Европу, если (второй левый поддерживающий каток танка КВ перегревался, Мухосранский райвоенкомат не подготовил площадку для приема мобилизуемого автотранспорта, план производства бронезаслонок для ДОТов был выполнен лишь на 83,725 %, среднестатистический уровень оснащения паровозоремонтных мастерских в СССР кусачками и плоскогубцами уступал немецкому на 27,345 %, третья русско-турецкая война убедительно показала низкий уровень оперативной подготовки офицеров русской армии — ненужное подчеркнуть)…» И все. Через несколько минут все уже забыли, что они пытались обсудить — идет ожесточенный, с потоком личных оскорблений, спор о том, почему провалилась Столыпинская реформа…

Встречаются нынче и совершенно феерические рассуждения:

«… Любители подсчитывать боевую мощь армий по количеству танков почему-то забывают, что промышленный потенциал Германии к 1941 году в несколько раз превосходил промышленный потенциал Советского Союза. Поэтому совершенно очевидно (кому очевидно? — М. С.), что если немцы построили недостаточное количество танков — значит, соответствующие производственные мощности были заняты выпуском другой военной продукции, которую руководство вооруженных сил рейха сочло более важной. Например, бронетранспортеров, автомашин, мотоциклов, противотанковых орудий, пистолетов-пулеметов или полевых радиостанций. Не приходится сомневаться, что германские вооруженные силы представляли собой предельно сбалансированный механизм…»

Какая прелесть! «Не приходится сомневаться». Почему? Потому что «совершенно очевидно». Не хватает в этом пассаже сущей безделицы (и именно от безделья ее и не хватает!) — маленькой таблички с конкретными цифрами. Теми самыми цифрами, которые, по моему мнению и мнению Карла Маркса, «стоят целых томов, полных риторической чепухи».

Но считать «бронетранспортеры, автомашины, мотоциклы, противотанковые орудия», поступившие к 22 июня 1941 г. на вооружение Красной Армии и вермахта, г-ну Гончарову (автору вышеприведенного перла) некогда. Других дел полно («родился в Свердловске. Не окончил два института — Свердловский государственный медицинский и Уральский государственный педагогический. Активист движения клубов любителей фантастики, движения ролевых игр…»). В последнее время B.Л. Гончаров активно играет в ролевую игру под названием «я — историк». Нет, ни одной книги он миру еще не подарил, зато при странном попустительстве издательств (или они тоже играют в ролевую игру?) пишет объемистые предисловия-послесловия к чужим книгам, а также полемические статьи.

Свежайшая (из известных мне на сей день) статья B. Л. Гончарова называется просто шикарно: «История или пропаганда?» Читаю с тайною тоскою и начитаться не могу… Кто ей внушил умильный вздор… Простите, отвлекся. Славная фамилия Гончаровых навеяла… Так вот, на первых четырех страницах г-н Гончаров долго и больно рассуждает о добре и зле:

«…Ненормальна ситуация, когда историк стремится обличать и клеймить прошлое своей родины (так в тексте, слово «Родина» с маленькой буквы. — М. С.), не пытаясь даже разобраться в причинах тех или иных событий… Следует признать, что историки делятся не по политическим взглядам, а по научной добросовестности… Некомпетентность не является оправданием для человека, позиционирующего себя, как специалист (так в тексте. — М. С.) в той или иной области… Необходимо четко отличать историческую науку от политической журналистики…»

После этой, изрядно затянувшейся преамбулы г-н Гончаров начинает разбираться «в причинах событий». С заявленной «научной добросовестностью» он решил доказать, что самолеты советских ВВС — это безнадежно устаревшие «гробы». Тезис, прямо скажем, не новый. Накоплен уже значительный ассортимент жульнических уловок. Можно ли тут сказать свежее слово? Можно, да еще какое слово!

«Оценивать «на пальцах» сравнительные качества и «устарелость» тех или иных самолетов достаточно тяжело (еще бы, особенно если вместо профессиональных инженерных знаний — две неудачные попытки поучиться в меде и педе)… В любом случае не требуется доказывать (почему? потому что «следует признать»?), что советская промышленность была заведомо слабее германской как по технологическому оснащению, так и по уровню квалификации рабочей силы. Номы видим парадокс — на выпуск одного самолета СССР тратил в 2–4 раза меньше людского труда, чем Германия. Совершенно очевидно, что советские и немецкие самолеты просто бесполезно сравнивать «один к одному» — они имеют совершенно разный технический и технологический уровень. Чудес на свете не бывает, так что реальная боевая ценность советского самолета тоже была как минимум в два раза (а на самом деле — раза в три-четыре) меньше, чем у немецкой машины того же года выпуска…»

Сильно сказано. До такого до Гончарова никто еще не додумался. И это не удивительно — минимально образованному человеку должно быть понятно, что технический прогресс идет в сторону сокращения в себестоимости продукции доли живого труда при возрастании доли овеществленного прошлого труда. Каналы нынче роют не руками тысяч рабов, а ковшом огромного экскаватора, в котором (и в ковше, и в экскаваторе) спрессован труд нескольких поколений рабочих и инженеров. И на производство цифрового МР-3 плеера ушло на несколько порядков меньше живого труда, нежели на сборку лампового магнитофона «Днепр». Из этого отнюдь не следует вывод о том, что качество звучания современного МР-3 плеера в сто раз хуже, чем у сундукоподобного «Днепра». Скорее наоборот. Так что сама «методика» оценки ТТХ военной техники по количеству живого труда, затраченного на ее производство, предельно абсурдна.

Не выдерживает никакой критики и сам способ определения трудозатрат путем деления общей численности рабочих, занятых на предприятиях авиационной промышленности, на общее количество выпущенных в течение года самолетов. Самолеты бывают слишком разными. Был четырехмоторный бомбардировщик ТБ-7 (вес конструкции 19 986 кг), был двухмоторный бомбардировщик Ju-88 (вес конструкции 7724 кг), был одномоторный истребитель Як-3 (вес конструкции 2123 кг). Совершенно очевидно (вернем г-ну Гончарову излюбленный им оборот речи), что количество живого труда, ушедшего на производство этих самолетов, будет различаться в разы — вне зависимости от того, где и на какой технологической базе 2-тонный или 20-тонный самолет производятся.

Наконец, стоит усомниться в том, что применительно к Советскому Союзу списочная численность рабочих, служащих и ИТР, занятых на предприятиях наркомата авиационной промышленности, и реальное количество людей, занятых в производстве самолетов, совпадают. Именно к такому предположению приводит внимательное изучение документов. Берем составленный в ЦСУ Госплана СССР (разумеется, секретный) «Баланс труда по СССР на 1 апреля 1945 г.» (РГАЭ, ф. 1562, оп. 329, д. 1523, л. 99). Что мы видим? В городах числится 36,7 млн человек трудоспособного населения (причем в это число включены «работающие подростки 12–15 лет»). В том числе 19,3 млн «рабочих, служащих и кооперированных кустарей». Что же делают, где работают эти 19 млн рабочих и служащих? Открываем монографию Н. Симонова «Военно-промышленный комплекс СССР в 1920–1950 гг.» (М.: РОССПЭН, 1996 г.). На страницах 157–167, с конкретными ссылками на документы Архива экономики РФ, указана следующая численность рабочих, служащих и ИТР, занятых на военном производстве в 1944 году:

— наркомат авиапрома 733 тыс. человек;

— наркомат боеприпасов 398 тыс. человек;

— наркомат вооружений 316 тыс. человек;

— наркомат танковой промышленности 244 тыс. человек;

— наркомат минометного вооружения 160 тыс. человек;

— наркомат судостроения 136 тыс. человек.

Итого: 1987 тыс. человек.

Гончаров оперирует несколько отличающейся цифрой (640 тыс. человек, занятых на предприятиях авиапрома в январе 1944 г.), но проблема вовсе не в этом неизбежном разбросе статистических данных. Странный, можно сказать — загадочный вопрос заключается в том, что же делали остальные 17 миллионов рабочих и служащих? Неужели в стране, которая поставила к станку «работающих подростков 12–15 лет», в военном производстве было занято всего 2 млн человек, т. е. 10,3 % городских рабочих и служащих? Да, конечно, были еще и металлургия, транспорт, угольная и горнодобывающая промышленность, нефтехимия, кто-то шил гимнастерки и выпекал хлеб. Как пишет Н. Симонов, в «военных» наркоматах было занято порядка 25 % всех работников промышленности. Но в этом случае 100 % — это 10 млн. Чем же были заняты остальные 9,3 млн рабочих и служащих?

У меня нет ответа на эти вопросы. Есть лишь твердое убеждение, что мы имеем дело с «лукавыми цифрами». Возможно, разгадка заключается в том, что огромное количество людей, фактически занятых в военном производстве, было выведено за рамки списочной численности работников соответствующих наркоматов. По вполне понятной причине — кадровому работнику наркомата авиапрома надо дать бронь от призыва и повышенный паек. Для 1944 года это была непозволительная роскошь… Еще раз повторяю — у меня нет точного ответа. Есть лишь четкое понимание того, что оценивать «реальную боевую ценность советского самолета» на столь зыбкой статистической базе и исходя из совершенно абсурдных методологических подходов, можно только в целях горячо осуждаемой г-ном Гончаровым пропаганды. К исторической науке это никакого отношения не имеет.

Еще один, вполне анекдотичный пример подмены обсуждения фактов словопрениями о «потенциальных возможностях» обнаруживается в упомянутом выше сборнике «Великая Отечественная катастрофа-3». Господин Б. Кавалерчик поместил в сборнике огромную (на 148 страниц) статью под названием: «Какие танки были лучше в 1941 году?» Несмотря на то, что название статьи, казалось бы, не оставляло автору иного выхода, кроме как сформулировать наиболее важные с его точки зрения тактико-технические характеристики танков и затем сравнить танки вермахта и Красной Армии по этим параметрам, г-н Кавалерчик пошел другим путем. Разговор о танках он почему-то начинает с ритуальных проклятий в адрес ненавистного Резуна:

«…На волне справедливой критики официальной советской точки зрения всплыла и пена в виде версии В. Суворова (Резуна), который предложил свою теорию, быстро завоевавшую популярность у неосведомленной части публики. Он утверждал, что советские танки и по количеству, и по качеству значительно превосходили немецкие… Теория Суворова (Резуна) была уже многократно убедительно раскритикована, поэтому мы не будем тратить время на полемику с ним в этой работе».

Как мило! «Тратить время на полемику мы не будем», а вот лягнуть походя — это завсегда пожалуйста. Да и трудно было бы полемизировать с «утверждением Суворова» о значительном количественном превосходстве советских танковых войск, учитывая, что на стр. 304 сам Кавалерчик сообщает читателям, что «для проведения операции «Барбаросса» немцы сосредоточили 3502 танка», а на стр. 351 пишет: «В пяти западных военных округах имелось 12 898 танков». Может быть, я тоже отношусь к категории «неосведомленной части публики», но мне кажется, что число 12 898 больше числа 3502. Причем «значительно» больше — не на единицы процентов, а почти в четыре раза.

После этого г-н Кавалерчик взялся раскритиковать качественные параметры советских танков. Историю создания легендарной «тридцатьчетверки» — танка, на несколько десятилетий вперед обозначившего основные тенденции развития мирового танкостроения — он описывает в таких выражениях:

«…B августе 1937 г. КБХПЗ получило правительственное задание разработать новую модель танка. В то время для этого бюро такая задача являлась непосильной. Это была сравнительно небольшая конструкторская организация, работавшая в глубинке, далеко от ведущих центров советского танкостроения…»

На этом месте книжка выпала из моих ослабевших рук. О чем это он? Что за «глубинка»? Неужели был какой-то другой ХПЗ? Лихорадочно перелистываю страницу, читаю дальше:

«…Большинство выполненных ими проектов до серийного производства довести не удавалось, ведь на ХПЗ остро не хватало квалифицированных специалистов… Постоянная проблема нехватки грамотных и опытных инженерных кадров… Причиной ошибок был главным образом банальный недостаток знаний и практического опыта… Автобронетанковое управление РККА не питало особых иллюзий на счет реальных возможностей бюро харьковского завода… Для поисков и отработки принципиально новых конструкций у них просто не хватало времени. Кроме того, недостаток знаний и опыта харьковчан делал это занятие слишком рискованным…»

Нет, все на месте. Да, тот самый, Харьковский ХПЗ… В существование «неосведомленной публики», не знающей этот анекдот, я не верю, но все равно с удовольствием расскажу его еще раз. И прошу не считать за «разжигание розни».

— Хаим, таки где ты шил такой шикарный костюм?

— В Париже.

— Хм, в Париже… Адалеко это от Бердичева?

— Ну, тысячи две верст будет…

— Подумать только, такая глушь, а как хорошо сшили!

Спешу сообщить г-ну Кавалерчику, что по отношению к Харьковскому паровозостроительному заводу (ХПЗ), он же завод им. Коминтерна, он же завод № 183, все остальные точки земного шара были «глубинкой». Созданный еще в 1895 году и получивший в советское время такое звучное, такое многообещающие название («имени Коминтерна»), завод этот превратил Харьков в «танковый Париж».

Начиная с 1932 года завод № 183 производил танки серии БТ, которые на тот момент превосходили любые легкие танки мира по скорости и вооружению. К моменту начала Второй мировой войны завод № 183 произвел в два раза больше танков БТ, нежели вся танковая промышленность Германии. Разработанная конструкторами ХПЗ танковая башня с 45-мм пушкой устанавливалась не только на БТ, но и на наиболее массовые серии легкого танка Т-26.

Производство мощных (1320 л. с.) дизельных моторов для подводных лодок на ХПЗ освоили еще в 1916 году. Этот опыт (и последующий опыт производства многотопливных дизелей для тракторов) позволил конструкторам ХПЗ совершить грандиозный технический прорыв — создать высокооборотный, компактный и легкий танковый дизель В-2 (номинальная мощность 400 л. с., максимальная 500 л. с.). Ничего подобного в тот момент не было ни в одной стране мира (самый мощный немецкий танковый двигатель «Майбах» HL120 TRM имел номинальную мощность 265 л. с. и максимальную — 300 л. с.).

Разработанный для тяжелого танка КВ форсированный двигатель В-2к развивал максимальную мощность в 600 л. с., что позволяло 48-тонному гиганту двигаться по шоссе со скоростью, лишь немногим уступающей скорости легких немецких танков (35 км/час). Позднее производство танковых дизелей было выделено из ХПЗ в отдельный завод № 75, также расположенный в Харькове.

Появление В-2 позволило совершить технический переворот во всем советском танкостроении. На базе этого двигателя были разработаны легкие танки БТ-7М и Т-50, средний Т-34, тяжелый КВ. В конце 30-х годов на ХПЗ был разработан и запущен в серийное производство «Ворошиловец» — артиллерийский гусеничный тягач с совершенно феноменальными тактико-техническими характеристиками. Без прицепа тягач развивал на шоссе скорость 42 км/час и имел запас хода 390 км, с полной нагрузкой — 20 км/час и 240 км. Мощность и экономичность дизеля В-2 позволяли «Ворошиловцу» в течение одного светового дня и на одной заправке топлива переместить тяжелую гаубицу с одного фланга полосы обороны армии на другой. Два «Ворошиловца» справлялись даже с чудовищной 305-мм гаубицей Бр-18 весом в 45,7 тонн. В качестве эвакуационного тягача «Ворошиловец» способен был тянуть пятибашенный танк Т-35.

Но г-н Кавалерчик неумолим: «Небольшая конструкторская организация, работавшая в глубинке… задание разработать новую модель танка являлось для нее непосильным». И неважно, что в результате был создан лучший в мире, по меркам начала 40-х годов, средний танк. Главное — это мнение писателя о «реальных возможностях бюро харьковского завода». Не спорьте, больной. Если доктор сказал: «В морг» — значит, в морг.

Знакомство с методом использования «шумовой гранаты» мы также начнем с примера, взятого из изобильной статьи г-на Кавалерчика. Как вы уже поняли, задачей автора статьи было «разоблачить миф» о качественном превосходстве новейших советских танков (т. е. Т-34 и КВ). Совершенно бесспорным преимуществом этих танков было использование дизельного двигателя. Странно, что в начале XXI века, когда применение дизеля стало общепринятой нормой для тяжелой транспортной и боевой техники, об этом вообще приходится спорить. Горящий бумажный факел в ведро с соляркой я совал лично — в стройотряде, за много-много лет до появления «теории Суворова». Повторить этот «эксперимент» с ведром бензина я не пожелаю и злейшему врагу. Да и не только с факелом — с горящей сигаретой к ведру с бензином лучше не подходить. Но если очень хочется доказать, что белое — это черное, то можно написать следующее:

«…Наиболее катастрофические последствия вызывает взрыв каморного (т. е. имеющего заряд взрывчатого вещества. — М. С.) снаряда в баке, заполненном на четверть или менее. При этом образуется аэрозольная смесь мелких капель топлива, которая добавляется к уже имеющимся в баке парам топлива. Условиями для возникновения детонации являются высокая температура и скачкообразно увеличивающееся до огромной величины давление, созданное фугасным действием разрывного заряда каморного снаряда… В результате детонации бака ближайший к месту ее возникновения броневой лист полностью вырывало из корпуса по сварному шву и отбрасывало в сторону… Сам бак с соляркой после детонации внутри него исчезал без следа, он просто разлетался в пыль… Все это полностью соответствует процессу, который происходит при подрыве современного боеприпаса объемного взрыва, называемого иногда «вакуумной бомбой». Как известно, скорость ее детонации доходит до 1500–1800 м/с, а давление — до 15–20 атмосфер. Именно эта чудовищная сила и разрывала даже прочные силовые швы корпуса Т-34…»

Страшно? Еще бы не страшно! «Чудовищная сила», бак «разлетался в пыль», броневой лист «полностью вырывало из корпуса»… Вот вам и хваленый Т-34, который в огне не горит! Да он, оказывается, разлетался на куски как миленький. Несмотря на всю свою «дизельность». Можно ли в это поверить? А как можно не поверить специалисту, который знает такие мудреные слова («скорость детонации», «боеприпас объемного взрыва», «аэрозольная смесь», «каморный снаряд»…).

Вот этот, действительно непростой, зато эффективный прием я называю «шумовой гранатой». Задавить «эрудицией», ошеломить потоком незнакомых технических терминов, надавить на эмоции… И клиент готов. Он (клиент) или не заметит, или не поймет до конца значение фразы, которая идет следом за процитированным выше абзацем, а именно: «Тут необходимо добавить, что фугасное действие 37-, 47- и 50-мм немецких бронебойных снарядов было слишком слабым, чтобы породить детонацию топливного бака «тридцатьчетверки».

А тогда о чем же мы тут говорим? Что делает в статье под названием «Какие танки были лучше в 1941 году?» весь этот «ужастик» про разлетающиеся в пыль топливные банки? В 1941 году на вооружении вермахта были 37-мм противотанковые пушки, 37- и 50-мм танковые пушки, 47-мм чешские противотанковые пушки, смонтированные на шасси легкого танка; в пехотные дивизии начали поступать новейшие 50-мм противотанковые пушки. Две последние системы при особо благоприятных условиях (малая дистанция, попадание в нижнюю часть борта корпуса) могли пробить броню Т-34, но, как объяснил нам сам г-н Кавалерчик, даже в случае пробития брони ЭТИ снаряды не могли породить детонацию топливного бака. К чему тогда весь рассказ про «катастрофические последствия взрыва каморного снаряда в баке»? И почему в статье под названием «Какие танки были лучше в 1941 году?» нет ясной и четкой констатации того факта, что топливные баки любого немецкого танка были прикрыты в лучшем случае 30-мм бортовой броней, которую любой советский танк, пушечный бронеавтомобиль, любая советская противотанковая (или дивизионная 76-мм) пушка пробивали на всех дистанциях прицельного выстрела, и струя раскаленных осколков снаряда и брони гарантированно поджигала плещущийся в баке бензин?

При всем при том я готов согласиться с тем, что «шумовая граната», изготовленная Кавалерчиком, действует эффектно и где-то даже красиво. Тот же прием в исполнении признанного предводителя отечественных «антирезунистов» A. B. Исаева выглядит до невероятности занудно:

«Первая боевая группа 14-й танковой дивизии (кампфгруппа Штемпеля) состояла из 108-го моторизованного пехотного полка (без 2-го батальона), штаба 4-го артиллерийского полка 14-й танковой дивизии с 3-м дивизионом 4 артполка (без 1-й батареи), 1-й батареи 4-го артиллерийского полка, 1-й батареи 607-го мортирного дивизиона (приданная корпусная часть, 210-мм мортиры), 1-й батареи 60-го артиллерийского полка (приданная корпусная часть, 100-мм пушки), 1-й роты 4-го противотанкового батальона 14-й танковой дивизии, 36-го танкового полка (без 1-й усиленной роты) со 2-й ротой 13-го моторизованного саперного батальона, частей моторизованного батальона связи, 2-го взвода 4-й саперной роты. Вторую боевую группу (кампфгруппу Фалькенштейна) составляли 103-й моторизованный пехотный полк, 1-я усиленная рота 36-го танкового полка, 2-й дивизион 4-го артиллерийского полка, 4-й противотанковый дивизион без одной роты и двух взводов, 1-й взвод 4-й саперной роты. Третья боевая группа (кампфгруппа Дамерау) состояла из…»

Вы все поняли? Нет? Тогда перечитайте еще два-три раза. Попробуйте переписать — это способствует запоминанию. И не капризничайте — скажите спасибо, что я вас пожалел и процитировал лишь половину (!!!) «гранаты»…

Этот маленький шедевр претенциозного пустозвонства («От Дубно до Ростова», М.: ACT, 2004, стр. 158) потребовался г-ну Исаеву для того, чтобы, загипнотизировав читателя всем этим мельканием номеров рот, батарей и дивизионов, навязать ему представление о «несметной вражьей силе», надвигающейся черной тучей на позиции советских войск. Перечень действительно внушительный.

Чудес, однако же, не бывает. 14-я танковая дивизия вермахта на своем пути от приграничного Владимир-Волынского до Луцка встретила (правильнее будет сказать — должна была бы встретить) четыре дивизии Красной Армии (19-ю тд, 135-ю сд, 215-ю и 131-ю мд) и 1-ю противотанковую бригаду. Это — не считая находившихся непосредственно у границы 87 сд и 41 тд, а также три узла обороны Владимир-Волынского УРа (о которых Исаев пренебрежительно обронил: «40 редко расположенных ДОТов»). 26 июня к занятому немцами Луцку подошли еще две стрелковые дивизии Красной Армии (200-х сд и 193-х сд). И если полный перечень всех подразделений одной немецкой дивизии занимает 2 страницы текста, то такой же, с детализацией до уровня взводов и рот, перечень применительно к восьми советским дивизиям должен был бы занять 16 страниц. Разумеется, его г-н Исаев предусмотрительно не приводит…

Слезоточивый газ (он же — «плач Ярославны») был и остается важнейшим, базовым приемом фальсификации истории начала войны. В чем его сила? В правде. Сущность этого приема заключается в том, чтобы говорить правду, одну только правду про недостатки (нехватки, недоделки, сложности, проблемы), с которыми столкнулась летом 41-го Красная Армия. Одна только Красная Армия. Про то, что точно такие же (если не большие и худшие) проблемы были у противника, можно не говорить. И все. Действует безотказно.

«…Местность. В полосе наступления корпуса — 5 серьезных водных преград: р. Радоставка, р. Острувка, р. Жечка, p. Лoшувка и р. Соколувка. Все реки имеют болотистые берега и представляют собой трудно доступные рубежи для действия танков. Вся местность в полосе наступления лесисто-болотистая, командные высоты на стороне противника. Вывод: местность не способствует наступлению…»

Как можно не согласиться с таким выводом? Прочитав такое, не всякий и догадается задать вопрос: «А по какой местности наступал с темпом 30–50 км в день противник?» Как действовавшие на Западной Украине дивизии 1-й Танковой Группы вермахта смогли преодолеть эти могучие, не обозначенные ни на одной географической карте лесные ручьи (Радоставку, Острувку, Жечку, Лошувку и Соколувку), а заодно и Западный Буг, Стырь, Горынь, Случь и, наконец, полноводный Днепр? Откуда в заболоченном лесу появились «командные высоты» и почему они оказались в руках противника, который появился в этом лесу всего лишь за несколько дней (или даже часов) до событий, описанных в процитированном выше докладе командира 15-го мехкорпуса?

Нет и не было ни одной книги, в которой бы советские историки с горестным всхлипом не сообщили читателям об отсутствии боевого опыта, нехватке командных и технических кадров, страшной спешке при создании танковых дивизий и механизированных корпусов Красной Армии. Вам обязательно расскажут, что 76,453 % командиров механизированных соединений находились в своей должности менее одного года, а некоторые командиры танковых дивизий (о, ужас!) командовали до этого кавалерийскими частями.

По умолчанию предполагается, что у немцев все было в лучшем виде. Ну а про «накопленный вермахтом двухлетний опыт современной войны» сказано в любой книжке. Гипнотическое воздействие бесконечного повторения мантры о «двухлетнем опыте» оказалось столь велико, что и сейчас еще многие не могут посчитать на пальцах: четыре недели войны в Польше + пять недель войны на Западном фронте + две недели на Балканах (причем все это взято с большим запасом, а если реально, то 3+4+1). Неужели же в сумме получится два года?

Проблемы с укомплектованием армии личным (прежде всего — командным) составом в Советском Союзе были. Кто бы спорил. Летом 1939 г. в составе Красной Армии числилось 100 стрелковых и 18 кавалерийских дивизий, 36 танковых бригад. Два года спустя, накануне войны было уже сформировано 198 стрелковых, 13 кавалерийских, 61 танковая и 31 моторизованная дивизии. Всего 303 дивизии. Более чем двукратное увеличение числа соединений (и значительное повышение уровня их моторизации!) создавало серьезные проблемы с укомплектованием. Для их решения в Советском Союзе была заблаговременно введена всеобщая воинская повинность, благодаря которой в стране накапливался многомиллионный контингент прошедших трехлетнюю срочную службу резервистов. Да, все это непросто и недешево, но эти проблемы и близко нельзя сравнить с проблемами вермахта.

Германия, демилитаризованная по условиям Версальского мирного договора, подошла к 1935 г. с 10 пехотными дивизиями. Танки на полевых учениях обозначались картонными макетами. Летом 1939 г. в составе вермахта была уже 51 дивизия (в том числе 5 танковых и 4 моторизованные), к весне 1940 г. в вермахте было сформировано 156 дивизий, к июню 1941 года — 208. Головокружительный рост численности вынуждал ставить «под ружье» совершенно необученных призывников. Немцы и рады были бы формировать свои танковые и моторизованные дивизии на базе кадровых кавалерийских дивизий (оперативные принципы боевого применения подвижных соединений были весьма схожими), да только в старом рейхсвере такого количества кавалерийских частей и офицеров не было и в помине. Танковые дивизии вермахта формировались на базе пехотных соединений; командный состав не более чем на 50 % удалось укомплектовать кадровыми офицерами. Впрочем, для вермахта и 50 % было высоким показателем, учитывая, что в пехотных дивизиях, сформированных во второй половине 1940 г. и позднее, кадровые офицеры составляли не более 35 % командного состава.

Германия начала войну, имея 5 танковых дивизий, к весне 1940 г. их число выросло до 10, в конце 1940 г. было сформировано еще 10 танковых дивизий. Сколько «лет» командовали этими дивизиями их командиры? Какой «боевой опыт» мог быть у танковых дивизий, сформированных после завершения кампании на Западном фронте? Из 17 танковых дивизий, развернутых в июне 41-го у границ СССР, некое подобие «двухлетнего опыта войны» (т. е. участие в польской и французской кампаниях) было только у трех дивизий (1 — й тд, 3-й тд, 4-й тд). Семь танковых дивизий (12-я тд, 13-я тд, 16-я тд, 17-я тд, 18-я тд, 19-я тд, 20-я тд) не имели даже опыта двухнедельной войны на Балканах, и 22 июня стало для них первым днем боевых действий в качестве танкового соединения. Почему же на этом фоне опыт боевых действий, приобретенный советскими танкистами на Халхин-Голе и в Финляндии (т. е. в войне с противником, проявившим фанатическое упорство в бою), должен быть оценен как ничтожная мелочь?

Самой зловредной (да и самой распространенной) модификацией «слезоточивого газа» я бы назвал «процентный метод». Без использования его и по сей день не обходится ни одна публикация историков научной школы Гареева-Исаева. В силу особой значимости этого способа «мозгоимения» мы посвятим ему всю следующую главу.

Глава 8

Процентомания

Сущность процентного метода «мозгоимения» проще всего проиллюстрировать наглядным примером из области известного каждому советскому человеку «жилищного вопроса».

Предположим, что некий гражданин В. Пупкин с семьей из трех человек проживает в благоустроенной четырехкомнатной квартире площадью 80 кв. м. Как можно оценить жилищные условия товарища Пупкина? Ответ прост и понятен. Надо сравнить. С чем сравнить? С тем, как живут другие. Результат сравнения очевиден: Вася Пупкин совсем неплохо устроился, многие его соотечественники все еще живут в «хрущевках» с кухонькой в 6 метров на пять человек. А теперь представим себе, что перед нами поставлена задача доказать, что Пупкин страдает и мучается в совершенно невыносимых бытовых условиях. Можно ли это сделать? Легко.

Для этого надо всего лишь подарить Васе дополнительную недвижимость. А именно: дом в деревне (70 кв. м) с печным отоплением и «удобствами» во дворе, большой сарай рядом с этим домом (50 кв. м), сеновал (60 кв. м), свинарник (40 кв. м), погреб для картошки (30 кв. м). Казалось бы, товарищ Пупкин не стал беднее, и жизнь его не превратилась в кошмар от того, что в ДОПОЛНЕНИЕ к прекрасной городской квартире ему достались и сарай, и сеновал, и погреб со свинарником. Но это только кажется — до тех пор, пока не раздадутся оглушающие завывания: «Только 24 % помещений, принадлежащих семье Пупкиных, отвечают современным санитарным нормам, 55 % помещений не имеют ни отопления, ни освещения… Как можно жить и работать в таких нечеловеческих условиях?» Вот именно так у нас и пишется военная история.

Для нападения на Советский Союз в вермахте было сформировано четыре танковые группы. Самая слабая, 4-я танковая группа (группа армий «Север») имела на своем вооружении 602 танка. В самой крупной, 2-й танковой группе (группа армий «Центр») было 994 танка. Всего в составе четырех танковых групп 22 июня 1941 года числилось 3266 танков (если называть «танком» танкетки Pz-I и Pz-II), т. е. в среднем по 817 танков в каждой группе.

В составе Красной Армии было шесть мехкорпусов, на вооружении которых было 800 и более танков (1 МК, 4 МК, 5 МК, 6 МК, 7 МК, 8 МК). К этому перечню следует добавить еще два вполне боеспособных мехкорпуса: 3 МК (672 танка, в том числе 128 КВ и Т-34) и 15 МК (749 танков, в том числе 136 КВ и Т-34). Итого — восемь мощных механизированных соединений, почти полностью укомплектованные личным составом и артиллерией, превосходящими противника по техническим характеристикам танками, получившие еще до начала открытой мобилизации от двух до четырех тысяч автомобилей, по двести-триста гусеничных тягачей каждый. Неужели Красная Армия стала слабее от того, что в ДОПОЛНЕНИЕ к этим восьми «бронированным таранам» она уже в первые дни войны смогла ввести в бой еще 12 мехкорпусов, находившихся в разной степени боеготовности и укомплектованности? Неужели мощнейшему 6-му мехкорпусу чем-то мешал воевать находившийся рядом с ним недоукомплектованный 13-й мехкорпус (282 легких танка, 18 тыс. человек личного состава)? С кем предстояло воевать — с процентами или с противником?

Вопросы, конечно, глупые. Дурацкие, можно сказать. Но почему же вы, товарищи дорогие, не выкидываете в мусорное ведро очередную писанину, в которой в стотысячный раз выводят «среднюю температуру по больнице», т. е. сложив и поделив вооружение всех 30 мехкорпусов (включая едва начавшие формирование в Среднеазиатском и Орловском округах), начинают истошно причитать: «мехкорпуса Красной Армии были обеспечены грузовиками на…%, передвижными ремонтными мастерскими на… %, автоцистернами на…%, автомобильными шинами на…» Почему вы сокрушенно качаете головой, читая о том, что «танки новых типов составляли всего лишь 7,8 % от общего танкового парка». Всего 7,8 процента. Страшная, вопиющая неготовность к войне.

Традиционная советская историография утверждала, что при таких процентах СССР мог быть готовым к войне не раньше лета 1942 г. — а до этого момента приходилось изо всех сил оттягивать, оттягивать и оттягивать… Но это устарелая точка зрения. Два товарища (А. Анатольев и С. Николаев) опубликовали в двух номерах «Независимого военного обозрения» огромную статью под названием «Закономерное поражение». Перечислив все возможные проценты, они приходят к ошеломляющему выводу: Красная Армия могла бы стать по-настоящему боеспособной только к концу 1940-х годов». Могла бы стать. В середине 40-х годов, точнее говоря — в мае 1945 г., Берлин, видимо, взяла какая-то небоеспособная армия. Но авторы неумолимы, точнее говоря — неумолимая арифметика неопровержимо доказывает, что только «к концу 1940-х годов» можно было вооружить армию «танками новых типов» на все 100 %. И в претендующем на солидность издании не нашлось редактора, который бы объяснил товарищам, что танки новых типов (равно, как и новые модели сотовых телефонов, модные босоножки, лучшие хирурги, свежие анекдоты) никогда и нигде не могут составлять 100 % общего парка, а «завершить перевооружение» может только разгромленная армия.

У «завершения перевооружения» есть конкретная, точная дата — 8 мая 1945 г. В этот день окончательно и бесповоротно завершилось перевооружение вермахта. Красная Армия, к счастью для нас, такой вершины достигнуть не смогла. По состоянию на 9 мая 1945 г. танки «новых типов» (Т-34 и КВ), которые так старательно множили и делили Анатольев с Николаевым, перешли в разряд безнадежно устаревших и повсеместно снимались с вооружения боевых частей. Основной «рабочей лошадкой» танковых войск Красной Армии стал Т-34-85 с новым вооружением (мощнейшая 85-мм пушка), новой трехместной башней, новыми приборами управления огнем. Но и этот танк не имел уже права называться «новейшим», так как в январе 1945 г. началось серийное производство принципиально нового по конструкции танка Т-44. Вопреки ожиданиям, танк Т-44 оказался не слишком удачной машиной, и в апреле 45-го были изготовлены два опытных образца нового танка, который через год был принят на вооружение под названием Т-54. К 9 мая танков Т-44 было выпущено не более двух сотен (порядка 0,8 % от общей численности танкового парка), прототип Т-54 еще только начинал испытания, таким образом в мае 45-го наблюдалась абсолютная «неготовность к войне»…

Неплохо работает «процентный метод» и в том случае, когда пресловутая «готовность» исчисляется в процентах от некого, произвольно выбранного и мало о чем говорящего, показателя. Например. Все советские книжки с горестным всхлипом сообщали доверчивому читателю, что накануне войны «лишь 8 % советских самолетов-истребителей имели пушечное вооружение». Это действует. На интуитивном уровне каждый «понимает», что пушка — это ого-го, не то что жалкий пулеметик… Для полноты картины следовало бы привести «проценты пушечности» и по самолетам других стран — противников гитлеровской Германии, но об этом советские историки традиционно умалчивали. Исправим это досадное упущение.

Первым серьезным, стратегического масштаба поражением Гитлера был провал планов вторжения на Британские острова осенью 1940 г. Это поражение Германия понесла не на земле, не на воде, а в воздухе — в ходе многомесячной «битвы за Британию» истребители Королевских ВВС удержали господство в воздухе над Ла-Маншем и нанесли немецкой авиации огромные потери. Так вот, много ли английских истребителей имели на тот момент пушечное вооружение? 80 процентов? 18? 8? Правильный ответ: ноль целых, хрен десятых. Воздушную битву в небе над Лондоном выиграли английские летчики на «Харрикейнах» и «Спитфайрах». И тот, и другой истребитель были вооружены исключительно и только пулеметами. Пойдем дальше. В последние месяцы Второй мировой войны армады бомбардировщиков союзников прикрывали дальние истребители американского производства. Какой процент этих самолетов имел пресловутое «пушечное вооружение»? Точную цифру я не знаю, а тратить время на поиски не имеет смысла. Абсолютное большинство истребительных эскадрилий к 44–45 годам были уже перевооружены на «Мустанги» и «Тандерболты». И тот, и другой были оснащены только пулеметами. Ни одной пушки на борту. Американские же истребители с пушечным вооружением («Лайтнинг», «Киттихоук») перешли к тому времени в разряд устаревших, и в небе над Западной Европой их или вовсе не было, или они в очень скромных количествах использовались в качестве легких штурмовиков («Киттихоук») или разведчиков («Лайтнинг»).

Самое краткое объяснение этого, странного на первый взгляд, перехода от «устаревших пушечных» к «новейшим пулеметным» истребителям заняло у меня в книге «На мирно спящих аэродромах» 13 страниц текста. В сверхкратком изложении остается только сказать, что пушки бывают разные, а на самолет эпохи Второй мировой войны ставилось совсем не то многотонное орудие, по которому ползают дети в парке культуры и отдыха. Разница в поражающем действии 20-мм снаряда и 13-мм пули, конечно, существует, но она не столь велика, как может показаться на первый взгляд. Кроме того, проектирование самолета и всего, что к нему прикручивается-привешивается, ведется в жестких ограничениях на габариты и вес. Соответственно, вопрос ставится примерно так: что лучше — вооружить истребитель двумя пушками с запасом снарядов на 10 секунд стрельбы или шестью пулеметами с запасом патронов на 50 секунд стрельбы? Ответ на этот вопрос очень сложен, точнее говоря — однозначного ответа не существует в принципе. В любом случае, нет ни малейших оснований относить к разряду «безнадежно устаревших» истребитель образца 1941 г. только по той причине, что у него не было пушечного вооружения.

22 июля 1941 г., ровно через месяц после начала войны, началось (в полночь того же дня оно и закончилось) заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. На скамье подсудимых последние часы своей жизни провели командующий Западным фронтом Д. Г. Павлов, начальник штаба фронта В. Е. Климовских, начальник связи фронта А. Т. Григорьев, командующий 4-й армией Западного фронта А. А. Коробков. Среди множества вопросов, заданных бывшему начальнику Главного автобронетанкового управления Красной Армии, герою обороны Мадрида, Герою Советского Союза, генералу армии Павлову, был и такой:

«…На предварительном следствии Вы дали такие показания: «Для того чтобы обмануть партию и правительство, мне известно точно, что Генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в 10. Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактически мощности, которые могла бы дать промышленность, были значительно ниже. Этим планом Мерецков имел намерение на военное время запутать все расчеты по поставкам в армию танков, тракторов и автомобилей <…>. — Эти показания Вы подтверждаете?»

Прежде чем прочитать ответ, следует отметить одно очень важное обстоятельство: ответ был дан не в пыточном подвале, а на судебном заседании, в ходе которого Павлов отказался от некоторых, выбитых из него «следователями», показаний.

Подсудимый Павлов:

— В основном — да. Такой план был. В нем была написана такая чушь (подчеркнуто мной. — М. С.). На основании этого я и пришел к выводу, что план заказов на военное время был составлен с целью обмана партии и правительства…»

Генерал армии К. А. Мерецков (начальник Генштаба Красной Армии с августа 1940 г. по январь 1941 г.), конечно же, имел самое прямое отношение к разработке Мобилизационного плана 1941 года (МП-41), но все-таки подписал документ не он, а Тимошенко и Жуков. Павлова расстреляли. Мерецкова арестовали в конце июня 1941 г., но затем в августе чудесным образом выпустили на условную «свободу». Материалы «дела Павлова» были рассекречены и опубликованы только в 1992 г. К тому времени никого из вышеперечисленных лиц в живых уже не было. Тимошенко мемуаров не писал. В мемуарах Мерецкова про МП-41 не сказано ни слова. Г. К. Жуков оказался более разговорчив:

«…Вспоминая, как и что мы, военные, требовали от промышленности в самые последние мирные месяцы, вижу, что порой мы не учитывали до конца все реальные экономические возможности страны. Хотя со своей, так сказать, ведомственной точки зрения мы и были правы».

Не уверен, что современный читатель сможет без переводчика понять, что именно сказал товарищ Жуков. Слова «ведомственность», «ведомственный подход к делу» были распространенными эвфемизмами (словами-заменителями) советского «новояза». Словосочетание «ведомственный подход» заменяло собой другое, гораздо менее благозвучное выражение: «прикрыть собственную задницу». Закладывая в мобилизационный план непомерные, ничем не обоснованные и заведомо невыполнимые требования к материально-техническому обеспечению армии, руководители военного ведомства заранее готовили себе «уважительную причину» на случай будущего разгрома. Едва ли они при этом думали еще и об удобствах для будущих советских историков, тем не менее — подарок получился великолепный. Ибо проценты, те самые проценты, которые как мушиные следы покрывают сочинения советских историков, исчислены как раз по отношению к цифрам мобилизационного плана МП-41. Того самого, который Военная коллегия Верховного суда пыталась представить как «вредительство», но обвиняемый генерал армии готов был согласиться лишь с тем, что в плане была написана «чушь».

Попробуем разобраться в цифрах и процентах МП-41 на нескольких конкретных примерах.

Трактора-тягачи. Одним из самых излюбленных фальсификаторами примеров «вопиющей неготовности» Красной Армии к войне были (и по сей день остаются) артиллерийские тягачи. Точнее говоря, их малочисленность. Малочисленность же всегда выражается в процентах неизвестно от чего — не то от мобплана, не то от штатного расписания. В любом случае проценты всегда получаются скромными: 30, 40, 50 %. Вот поэтому-то, объясняют доценты с кандидатами, все так криво и вышло. Ни доставить пушки в боевые порядки войск, ни даже утащить их в тыл при отступлении не удалось. Оттого и потери артиллерийских орудий в первые недели войны просто ошеломляющие.

Не будем спорить, возьмем в руки калькулятор и просто пересчитаем количество тягачей (тракторов) и количество объектов для буксировки.

Артиллерийских систем самого массового, дивизионного звена (гаубицы калибра 122 мм и 152 мм, пушки калибра 107-мм) к началу июня 1941 г. было в Красной Армии 12,8 тыс. единиц («трехдюймовки» и минометы перевозились автомобилями или гужевым транспортом, и мы их в данном случае учитывать не будем). К этому перечню можно еще добавить 7,2 тыс. тяжелых зенитных орудий калибра 76 мм и 85 мм (хотя большая часть этих артсистем находилась в системе ПВО крупных стационарных объектов, и возить их по полю боя совершенно не требовалось). Итого максимальное количество объектов для буксировки составляет ровно 20 тыс. единиц. На 15 июня 1941 г. (здесь и ниже цифры приведены по докладу начальника Главного автобронетанкового управления РККА) в войсках уже находилось 33,7 тыс. тракторов (и это не считая специальных артиллерийских тягачей С-2, «Коминтерн», «Ворошиловец», предназначенных для буксировки тяжелых орудий корпусных артполков и артполков РГК). Казалось бы, никаких причин для катастрофы нет — тягачей в полтора раза больше, чем орудий. Однако в МП-41 стоит цифра 55,2 тысячи. И поэтому можно без зазрения совести говорить о том, что орудия были брошены вследствие «повсеместной нехватки средств мехтяги». Правды ради следует напомнить «историкам» и о том, что в ходе открытой мобилизации уже к 1 июля 1941 г. из народного хозяйства в Красную Армию было передано еще 31,5 тыс. тракторов, так что по этой-то категории мобплан был выполнен.

«Так не считают», — скажет любой специалист и будет абсолютно прав. Артиллерийские части были основным, но не единственным «потребителем» тракторов и тягачей. Гусеничные тягачи были нужны и для эвакуации с поля боя подбитых танков, и для передвижных ремонтных мастерских, и для отдельных саперно-мостовых батальонов… Поэтому посчитаем по-другому, посчитаем правильно, т. е. исходя из штатных норм укомплектованности и запланированной численности частей и соединений.

По штатному расписанию апреля 1941 г. противотанковому дивизиону обычной стрелковой дивизии на 18 противотанковых пушек полагалось иметь 21 бронированный гусеничный тягач «Комсомолец» (в скобках заметим, что в пехоте вермахта о такой роскоши и не мечтали). Таким образом, для полного укомплектования по штатной потребности всех стрелковых дивизий (и всех моторизованных, которым по штату полагалось 27 «Комсомольцев») требовалось 4596 тягачей этого типа. На 15 июня 1941 г. в Красной Армии уже числилось 6672 «Комсомольца». Совсем неплохо. Но в МП-41 стоит цифра 7802. Вопиющая «неготовность» налицо.

Каждой из 179 стрелковых (не считая горнострелковых) дивизий по штату полагалось 78 тракторов (без учета «Комсомольцев»). Причем сами штаты были невероятно щедрыми. Так, в гаубичном полку обычной — не путать с моторизованной — стрелковой дивизии на 36 гаубиц по штатному расписанию приходится 72 трактора. Всего для всей пехоты надо 13 962 тракторов. Для полного укомплектования всех 30 мехкорпусов (что, к слову говоря, к июню 41-го и по мобплану-то не планировалось) требовалось 9330 тракторов и специализированных тягачей (без учета «Комсомольцев»). Еще один первоочередной получатель средств мехтяги — противотанковые артиллерийские бригады РГК. К 1 июля 1941 г. планировалось развернуть 10 таких бригад, в каждой — по 120 мощных (76-, 85– и 107-мм) пушек, для транспортировки которых по штату полагалось 165 тягачей. Соответственно, на все ПТАБРы надо еще 1650 единиц мехтяги. Корпусные артполки и артполки РГК имели разную численность и организацию. Принимая (с явным завышением) среднюю численность в 36 орудий и с учетом все того же, немыслимого ни для одной армии мира, двойного резервирования, получаем цифру порядка 12 100 тягачей, необходимых для полного укомплектования всех (94 корпусных и 74 полка РГК) отдельных артполков.

Итого, на все боевые части и соединения всей Красной Армии (включая удаленные на тысячи километров от западной границы Уральский, Сибирский и Среднеазиатский военные округа) по «суперщедрым» штатным нормам требовалось порядка 37 тыс. тягачей. Фактически к 15 июня 1941 г. в войсках уже было 36,3 тыс. тракторов и тягачей (не считая 6,7 тыс. «Комсомольцев»). Составители МП-41 затребовали 83 045. Вот процентами от такой, совершенно необузданной «потребности» нас и потчевали более полувека советские, а затем и постсоветские историки. Зато вермахт в их сочинениях всегда был «готов к войне». На все сто.

Не открывая ни одного справочника, можете смело утверждать: 22 июня 1941 г. тяжелыми и средними танками с противоснарядным бронированием немецкие танковые дивизии были укомплектован полностью. И бронеавтомобилями, вооруженными полноценной 45-мм танковой пушкой, вермахт был обеспечен в точном, абсолютном соответствии со штатным расписанием и мобилизационным планом.

И дивизионными пушками, пробивающими лобовую броню самых тяжелых танков противника. И реактивными установками залпового огня… Ноль в наличии, ноль по плану, процент укомплектованности — 100. Вот это и есть прославленная немецкая аккуратность и педантичность. В танковых дивизиях Красной Армии в начале войны было уже более 1500 танков КВ и Т-34. Благодаря мудро составленному МП-41 это с чистой совестью можно определить словами «жалкие 9 % от штатной численности». В вермахте дивизионные гаубицы таскают шестеркой лошадей. Наши историки называют это «полностью отмобилизованной армией, на которую работала промышленность всей Европы». Да, не догадались Гальдер и Йодль составить мобилизационный план «по-умному», не пришло им в голову включить в штатный состав своих войск несуществующую технику, потребовать у Гитлера 4 тягача на одну пушку… Вот поэтому их советские историки иначе, чем «битые гитлеровские генералы», и не называют.

Еще одной излюбленной темой исторического «мозгоимения» является радиосвязь. Связи в Красной Армии не было. Как секса в СССР. Это знают все. Строго говоря, «догмат об отсутствии связи» выходит за рамки «процентного метода», так как в большинстве случаев фальсификаторы даже не утруждают себя указанием каких-либо конкретных цифр. Зачем? Читатель безо всяких цифр знает, что на рассвете 22 июня 1941 г. немецкие диверсанты перерезали все телефонные провода, а о радиостанциях в Красной Армии даже и не мечтали. И лишь в немногих, самых солидных книжках появляется информация о том, что «войска Западного ОБО были обеспечены полковыми радиостанциями — на 41 %, батальонными — на 58 %, ротными — на 70 %…». И в самом деле, как можно воевать в таких условиях? В начале 40-х годов прошлого столетия обеспеченность РОТНЫМИ РАДИОСТАНЦИЯМИ — всего лишь 70 %. Это же… это же все равно что погреб без джакузи или сеновал без посудомоечной машины!

Со связью в Красной Армии действительно были большие проблемы. В первые часы, дни и недели войны обмен информацией между штабами всех уровней был почти полностью парализован. Это есть факт. У этого факта есть простое, понятное, но абсолютно неприемлемое для советской (равно, как и для современной имперской) исторической мифологии объяснение, а именно: субъекты информационной сети отсутствовали или не желали вступать в связь. Проще говоря, бросивший свои войска и убежавший в тыл командир дивизии не мог, да и не хотел доложить о ходе своих «боевых действий» сбежавшему на день раньше и на 100 км дальше командующему армией. Даже наличие спутниковых телефонов ничего бы не изменило в этой ситуации. Точно так же, как наличие сотового телефона не помогает родителям найти своего не в меру повзрослевшего подростка, который ушел на день рождения к другу и не хочет вовремя возвращаться домой. На такой случай или «батарейка сядет» или случайно нажмется «не та клавиша»…

Разумеется, такая простая правда не устраивала советских «историков», поэтому они с ловкостью, которой позавидовали бы матерые карточные шулеры, подменили реальный факт отсутствия связи между командными инстанциями заведомо ложным измышлением об «отсутствии» в Красной Армии ТЕХНИЧЕСКИХ СРЕДСТВ связи. Для большего эффекта они еще и навязали легкомысленной публике тезис о том, что якобы отсутствовавшая радиосвязь является якобы единственным техническим средством связи. Удивительно, но публика заглотила даже этот крючок без наживки. Почему-то никто не вспомнил о том, что Наполеон, Суворов и Кутузов командовали огромными армиями не только без радиосвязи, но даже и без простого проводного телефона. Почему-то все забыли о том, что превосходным средством связи может считаться сигнальный костер, сигнальная ракета, мотоцикл, автомобиль, легкомоторный самолет…

Уставная полоса обороны (в наступлении она значительно уже) стрелковой дивизии составляет 10–12 км. Если для простоты предположить, что штаб дивизии находится в центре боевого порядка, то посыльный может добежать до любого фланга за полчаса. Пешком. На мотоцикле за это время можно преодолеть (даже по сильно пересеченной местности) 30–40 км, т. е. доехать до штаба корпуса. В абсолютном большинстве случаев приказы и донесения командира дивизии отдаются в гораздо меньшем темпе, нежели два раза в час, так что большая скорость передачи информации и не требуется. Кому бегать и на чем ездить? По штатному расписанию апреля 1941 года в отдельном батальоне связи стрелковой дивизии числятся:

— 278 человек;

— 6 верховых лошадей;

— 3 мотоцикла;

— 3 бронеавтомобиля;

— 1 легковой и 11 грузовых автомобилей.

Это штатное расписание. А что было в реальности? Лошадей считать мы не будем, но мотоциклов в Красной Армии по состоянию на 15 июня 1941 г. числилось 16 918 штук. Как видим, особых проблем с обеспечением каждого батальона связи в каждой из 179 стрелковых дивизий тремя мотоциклами не было. И с бронеавтомобилями все было в полном порядке. Одних только легких бронеавтомобилей БА-20, как нельзя лучше подходящих для езды с особо важным документом под огнем противника, перед войной числилось 1899 единиц. В среднем по 6 на каждую из 303 стрелковых, моторизованных и танковых дивизий Красной Армии. По штатному расписанию в состав мехкорпуса входила собственная корпусная авиаэскадрилья, оснащенная самолетами У-2 и Р-5 в количестве 15 (пятнадцать) единиц. Уникальный по своей простоте, надежности и дешевизне «кукурузник» У-2 (По-2), как известно, взлетал и садился на любой лесной поляне и при всей своей «тихоходности» все же перемещался в пространстве в два-три раза быстрее мотоцикла.

Разумеется, в ряде случаев информацию необходимо передавать в «режиме реального времени», не допуская даже минутной задержки. Например, связь между огневой позицией артиллерийской батареи, наблюдательным и командным пунктами артполка должна действовать непрерывно — посыльные с пакетами тут неуместны. Поэтому главным средством связи в армиях XX века стал телефон с проводами. И того, и другого в Красной Армии было немало. А именно: 343 241 км телефонного и 28 147 км телеграфного кабеля. Этим количеством можно было обмотать Землю по экватору 9 раз. Телефонных аппаратов всех типов числилось 252 376 штук. В среднем — более 800 штук на одну дивизию. Простой и дешевый провод, кроме всего прочего, обеспечивает несравненно лучшую, нежели радиоканал, скрытность и помехозащищенность связи. Проводную связь очень трудно (техническими средствами 40-х годов практически невозможно) «забить» помехами, а для того чтобы подслушать переговоры или использовать проводную связь для передачи ложной информации, нужно засылать разведывательно-диверсионную группу за линию фронта — что сложно, дорого и рискованно. Наконец, для того в составе дивизии (т. е. на фронте не более 10–15 км) и несут службу 278 связистов, чтобы следить за состоянием проводных каналов связи, оперативно устранять обрывы, прокладывать резервные линии, обеспечивая таким образом непрерывную телефонную связь.

При всем при этом будущее было за радиосвязью, и Красная Армия начала создавать это «будущее» в самых ошеломляющих масштабах. По штатному расписанию обыкновенной стрелковой дивизии, не рвущейся в оперативную глубину танковой или моторизованной, а обычной пехотной, которая в лучшем случае должна наступать с темпом 10 км в сутки, полагалось 153 радиостанции. Сто пятьдесят три. Другими словами, даже «жалкие, ничтожные» 10 % укомплектованности означают в абсолютных величинах 15 радиостанций на одну дивизию!

Рации бывают разные. Одни — на бронепоезде, другие — на автомобиле, третьи — в конных вьюках и наплечных ранцах. В апреле 1941 г. стрелковую дивизию Красной Армии (на которую пресловутая «вся Европа» работать еще не начала) предполагалось оснастить следующим образом. Три мощные радиостанции на шасси автомобиля в составе отдельного батальона связи — они обеспечивают связью командира и штаб дивизии. Три автомобильные радиостанции в составе отдельного разведбата, четыре — в составе артиллерийского (гаубичного) полка и штаба артиллерии дивизии. Итого десять относительно мощных радиостанций; в их качестве накануне войны использовалась главным образом 5-АК. Эта рация имела радиус действия 25 км при телефонной связи и 50 км — при телеграфной связи, с запасом перекрывая таким образом боевые порядки дивизии и ее соседей. По состоянию на 1 января 1941 г. в Вооруженных силах СССР числилось 5909 радиостанций 5-АК — в среднем по 20 на каждую дивизию.

Кроме мощных радиостанций, для перевозки которых требовался автомобиль, были переносные рации (РБ, РБК, РБС, РБМ), мощностью в 1–3 Вт и радиусом действия в 10–15 км. Таких радиостанций по состоянию на 1 января 1941 г. числилось 35 617 единиц. Более 100 радиостанций на одну дивизию. По штатному расписанию в гаубичном полку стрелковой дивизии на 36 гаубиц полагалось иметь 37 радиостанций. По одной рации на каждое орудие — это уже явный «экстремизм», так как гаубицы поодиночке не стреляют. Минимальной «молекулой» артиллерийских частей и подразделений была батарея (как правило, четыре орудия). Именно командир батареи и должен был получать от командного и наблюдательного пунктов информацию для ведения огня. В гаубичном полку было девять батарей, так что даже «жалкие» 24 % от штатной потребности означают на деле наличие у командира артполка радиосвязи с каждым командиром батареи.

В стрелковом полку полагалось иметь 18 радиостанций, в том числе — 15 батальонных. Жалобы на то, что «войска Западного ОБО были обеспечены батальонными радиостанциями на 58 %», означают, что в каждом батальоне (а это 778 человек и порядка 2 км полосы обороны) уже реально было по 8 раций! Моторизованная дивизия по штату получала 115 раций (в это число, конечно же, не вошли танковые радиостанции), т. е. суммарно даже меньше, чем в стрелковой. Но при этом значительно большим было число мощных радиостанции 5-АК на шасси автомобиля — 36 единиц на одну дивизию!

Разумеется, запланировав (и в значительной степени обеспечив) совершенно феноменальный для начала 40-х годов прошлого века уровень радиофикации связи на уровне дивизии, командование Красной Армии не забыло и о соединениях оперативного звена (корпус, армия). Для обеспечения связи в этом эшелоне управления были разработаны радиостанции 11-АК, РСБ, РАФ. Радиостанция РСБ устанавливалась на шасси автомобиля, имела излучаемую мощность до 50 Вт и обеспечивала дальность телефонной связи в 300 км, т. е. фактически в полосе действий армии или даже фронта. РАФ — это значительно более мощный (400–500 Вт) комплекс аппаратуры, который перевозился на двух грузовиках ЗИС-5. По состоянию на 1 января 1941 г. в Вооруженных силах СССР уже числилось 1613 единиц РСБ и РАФ, т. е. в среднем по 18 штук на каждый (стрелковый или механизированный) корпус. В записке по мобилизационному плану МП-41 почему-то отсутствуют данные по наличию предшественницы РАФа — мощной (500 Вт) радиостанции 11-АК, хотя этих комплексов в войсках было весьма много. Так, в Киевском ОВО по состоянию на 10 мая 1941 г. числилось 6 РАФ, 97 РСБ и 126 радиостанций 11-АК.

Подлинным чудом техники в 1941 году мог считаться комплекс РАТ. Огромная мощность (1,2 кВт) позволяла обеспечить связь телефоном на расстоянии в 600 км, а телеграфом — до 2000 км. Схема передатчика предоставляла возможность работы на 381 фиксированном канале связи с автоподстройкой частоты. Для перевозки всего оборудования РАТ вместе с системой автономного энергообеспечения использовалось три автомобиля ЗИС-5, боевой расчет станции составлял 17 человек. 1 января 1941 г. таких комплексов было уже 40 штук. В частности, в войсках Киевского ОВО перед войной числилось 5 комплексов РАТ. Это, разумеется, очень и очень мало. Почему? Потому что по мобилизационному плану МП-41 Красной Армии полагалось иметь 117 (сто семнадцать) комплексов РАТ. Интересно, какое же количество фронтов и на каких континентах собирались развертывать разработчики МП-41? Фактически Красная Армия дошла до Берлина, никогда не имея на вооружении более полусотни РАТ одновременно…

Всего, не считая переносных радиостанций батальонного и ротного звена, не считая танковых радиостанций, в Красной Армии числилось 7566 радиостанций всех типов. И это — на 1 января 1941 г. Однако первого января жизнь не остановилась, а заводы продолжали свой «мирный созидательный труд». План производства 41-го года предусматривал выпуск 33 РАТ, 940 РСБ и РАФ, 1000 5-АК. Не думаю, что кто-то способен выучить все эти цифры наизусть, но выработать полезную привычку выбрасывать в помойное ведро любую статью/книгу, которая начинает рассказ о событиях 22 июня 1941 г. с причитаний о «немецких диверсантах, которые перерезали все провода», я настоятельно рекомендую.

Глава 9

Тайна! Тайного!! Сценария!!!

Вернемся, однако, к обещанному в предисловии «простому и веселому» рассказу о наиболее ярких образцах новейшего исторического «мозгоимения». Не все в этом гиблом деле так сложно, как могло показаться читателю, преодолевшему нагромождение цифр в предыдущих главах. Некоторые сочинители пишут о Великой Загадке июня 41-го легко и просто. Так, в 2005 г. вышла в свет книга под названием: «Сталин. Тайный «Сценарий» начала войны» (М., Олма-Пресс). Правда, авторы книги, супруги-пенсионеры Я. Верховский и В. Тырмос, в одном из интервью сообщили, что сами они хотели дать книге другое название: «Дилетанты против историков». Кто бы спорил — такая откровенность и смелость в самооценке делает честь авторам. То, что принцип свободы печати в качестве естественных издержек предполагает, увы, такую ситуацию, когда дилетантам-графоманам позволяется морочить голову публике — это плохо, но неизбежно. А вот то, что откровенно слабая книжка оказалась (опять же, если верить заявлениям ее авторов) включена в некий «перечень рекомендуемой литературы», каковой перечень Администрация Президента Российской Федерации рассылает губернаторам и прочим высокопоставленным государственным чиновникам — это очень странно и очень интересно. Уже одно это удивительное обстоятельство делает «Тайный сценарий» обязательным пунктом нашей программы.

Прежде всего, послушаем, как сами авторы на странице 224 формулируют содержание и смысл расшифрованного ими «тайного сценария начала войны». С точным соблюдением стилистики и орфографии оригинала я процитирую довольно большой фрагмент:

«…И сегодня (речь идет о 20 марта 1941 г. — М. С.) Сталин уже принял решение. Война с Германией, когда начнётся, она начнётся не по сценарию, навязанному Гитлером, а по его собственному, сталинскому, «Сценарию»… Этот «Сценарий» учтет и то, что на прошлой неделе, 11 марта 1941 г., произошло величайшее историческое событие — в борьбу против Гитлера вступили Соединенные Штаты Америки! На прошлой неделе американский конгресс утвердил «Билль о ленд-лизе», по которому государства, подвергшиеся гитлеровской агрессии, смогут получить военную и экономическую помощь. И у России тоже будет шанс получить эту помощь, но только в том случае, если она не будет нападающей стороной, а сама подвергнется нападению. У России есть шанс получить ленд-лиз, если она станет ЖЕРТВОЙ ГИТЛЕРОВСКОЙ АГРЕССИИ! Только в том случае, если она будет вести справедливую освободительную войну против агрессора!

С этого дня гитлеровской ДЕЗИНФОРМАЦИИ будет противопоставлен гораздо более хитрый и коварный сталинский БЛЕФ, призванный ввести в заблуждение весь мир — врагов и друзей — и Бесноватого фюрера, и мудрейшего Уинстона Черчилля, и умнейшего Франклина Рузвельта… С этого дня и до самого «внезапного нападения» Сталин будет делать вид, что он «не верит» никаким донесениям разведки… С этого дня на донесениях разведки появятся резолюции «В перечень сомнительных и дезинформационных сообщений». Или еще похуже: «Можете послать ваш источник к еб…ной матери».

Подлинная страсть двигала рукой супругов-пенсионеров. Весь текст усыпан восклицательными знаками, иногда их по три штуки после одного слова. Книга разбита на множество глав с такими названиями: «До «внезапного нападения» осталось 3 часа 15 минут… До «внезапного нападения» осталось 2 часа 45 минут… До «внезапного нападения» осталось 15 минут… 5 минут…»

Я знаю, что вы хотите сказать: «Бред, конечно, но как одна из возможных гипотез — почему бы и нет…» Нет, друзья мои, это — не гипотеза. Не всякий набор слов имеет право называться гипотезой. Поскольку признаки качественного различия между смелой научной гипотезой и графоманским вздором являются ключевым элементом теории и практики борьбы с «мозгоимением», позвольте остановиться на этом вопросе чуть более подробно.

В семь часов утра 30 июня 1908 г. над безлюдной дикой тайгой в бассейне реки Подкаменная Тунгуска произошел ужасающей силы взрыв. Порядка 80 млн деревьев было повалено в радиусе 40–50 км. Это есть факт. В космическом пространстве летают кометы и метеоры. По крайней мере, именно такого мнения придерживается большинство ученых (меньшинство считает, что ничего, кроме иллюзий, порожденных наших сознанием, в мире не существует). Предположение о том, что лес был повален метеором или кометой, взорвавшимися в атмосфере Земли, является научной гипотезой. В районе катастрофы тайга сильно заболочена. Болота выделяют горючий «болотный газ». Предположение о том, что «тунгусская катастрофа» была вызвана взрывом огромного облака газовоздушной смеси, подожженной осколками влетевшего в атмосферу метеорита, является научной гипотезой. И так далее…

Предположение о том, что мамонты пасутся в Измайловском парке Москвы, привлеченные туда изобилием огромных вкусных кактусов, не является научной гипотезой. Почему? Потому что в Москве нет живых мамонтов, в Измайловском парке нет зарослей дикорастущих кактусов и никакое травоядное животное не сможет кусать, жевать и глотать колючий кактус. Человек, выдвигающий такую «гипотезу», должен или представить супервеские доказательства своей правоты (например, подтвержденную свидетелями и экспертами видеозапись мамонтов, жрущих кактусы на фоне московских улиц), или быть готовым к встрече с заботливым врачом-психиатром. Никакого третьего варианта в благоустроенном обществе быть не должно.

Теперь возвращаемся к «тайному сценарию» Верховского и Тырмос.

Закон (билль) о ленд-лизе имел официальное наименование «Закон Содействия Обороне США». В нем ничего не было сказано об «агрессии», «жертве агрессии», гитлеровской агрессии» и т. п. Закон предоставил президенту Соединенных Штатов право самостоятельно — без санкции Конгресса — принимать решение о передаче вооружения, боеприпасов, иной военной техники странам, поддержка которых важна для обороны США. Для обороны США. Никаких благотворительных целей, никакой рыцарской «заботы о вдовах и сиротах» закон не предусматривал. Само словосочетание «ленд-лиз» относится к весьма специфической финансовой стороне вопроса — вооружение передавалось на условиях «займа-аренды», что, по-простому говоря, означало: «Пользуйся, а если к концу войны что-нибудь останется, то вернешь…»

Многие годы до и многие годы после принятия «Закона о ленд-лизе» США проводили активную внешнюю политику, в частности, поставляли вооружение американского производства воюющим странам. Например, еще до принятия «Закона о ленд-лизе» США поставляли боевые самолеты для ведущих активные боевые действия ВВС Китая, Франции, Англии, Финляндии (последняя, кстати, была на тот момент признана Лигой Нации жертвой агрессии, но не гитлеровской, а сталинской). Если говорить про Францию и Англию, то пресловутый «первый выстрел» сделали именно они: 4 сентября 1939 г. английская авиация нанесла бомбовый удар по германской военно-морской базе в Вильгельмсхафене; 9 сентября 1939 г. французская армия силами 9 дивизий пересекла франко-германскую границу и начала наступление на Саарбрюкен. Разумеется, принимая решение о политической и военной поддержке Англии и Франции в их войне против гитлеровской Германии, президент и Конгресс США руководствовались не юридическим крючкотворством на тему «кто выстрелил первым», а оценкой реальных целей войны и реальных политических интересов Америки.

К слову говоря, ничего особо «судьбоносного» в принятии «Закона о ленд-лизе» не было. Закон лишь развязал руки президенту Рузвельту, который теперь мог принимать решения без оглядки на «изоляционистов», позиции которых в Конгрессе были достаточно сильны. Принятие этого закона знаменовало серьезное укрепление личной власти Рузвельта в противовес законодательной власти. Никаких принципиальных изменений во внешней политике США он не вызвал, и уж тем более — не стал сам по себе «величайшим историческим событием в борьбе против Гитлера». Что же касается Англии и ее премьер-министра У. Черчилля, то на них действие американских законов вообще никак не распространялось.

Готовность (или неготовность) президента Америки помогать Советскому Союзу в войне против Гитлера определялась (и формально-юридически, и практически) отнюдь не трибунными возгласами о «справедливой освободительной войне против агрессора». Для того чтобы стать получателем ленд-лизовских поставок, Сталин должен был стать не «ЖЕРТВОЙ ГИТЛЕРОВСКОЙ АГРЕССИИ» (большие буквы, к сожалению, не превращают мелкую глупость в сенсационную «гипотезу»), а союзником Америки, боеспособность которого важна для обороны США.

Нравится это кому-то или нет, но США и Великобритания были в середине XX века великими демократическими державами. Внешняя политика законно избранных властей этих стран определялась идеалами и интересами. 4 июля 1941 г. в своем радиообращении к нации президент Рузвельт говорил:

«…Мы знаем, что мы не сможем сохранить свободу у себя, на нашей земле, если наши соседи вокруг потеряют свободу… Я торжественно заявляю американскому народу, что Соединенные Штаты никогда не будут стремиться выжить в качестве счастливого и плодородного оазиса свободы, окруженного жестокой пустыней диктатуры. И когда мы повторяем великую присягу нашей стране и нашему флагу, то это должно быть наше глубокое убеждение, подкрепленное нашим трудом, нашей волей и, если необходимо, даже нашими жизнями».

Я вполне допускаю, более того — я в этом полностью убежден, что рядовые американцы в разговорах на улице или в заводском цеху не изъяснялись таким «высоким штилем». Но если бы эти слова Рузвельта не были созвучны мыслям и чувствам большинства американцев, то Рузвельт не был бы трижды избран на пост президента США и 295 тыс. американцев не отдали свои жизни на фронтах Второй мировой войны.

С точки зрения идеалов свободы и демократии, что Гитлер, что Сталин были одинаково ненавистны народам и правительствам Англии и США. Никаких иллюзий по поводу «нового мира», который якобы строится за колючей проволокой ГУЛАГа, никто уже давно не питал. Пусть и не в полной мере, но информация о жесточайших репрессиях, ужасах раскулачивания и голодомора, массовых расстрелах и пытках выходила за пределы «железного занавеса» и вызывала на Западе гнев и отвращение.

Что же касается конкретных актов сталинской агрессии (вторжение в Польшу в сентябре 1939 г., нападение на Финляндию в декабре 1939 г., аннексия Эстонии, Латвии и Литвы летом 1940 г.), то они вызвали не только волну возмущения в обществе, но и вполне реальные действия правительств Англии и США. В частности, после бомбардировок жилых кварталов финских городов президент Рузвельт распространил требования «морального эмбарго» (добровольно-принудительный запрет на поставки авиационной техники и технологии странам-агрессорам) на СССР; не без участия Англии и США Советский Союз был с позором изгнан из Лиги Наций; в Лондоне и Вашингтоне нашли убежище не только политические беженцы из оккупированных Сталиным стран, но и их «правительства в изгнании» и т. д.

После всего того, что произошло в 1939–1940 годах, после раздела разгромленной Польши, демонстративно и нагло оформленного «Договором о дружбе» двух диктаторов, никаких шансов предстать перед «мудрейшим У Черчиллем и умнейшим Ф. Рузвельтом» в качестве невинной жертвы у Сталина уже не было. Никакие «игры» с первым выстрелом на границе (которая официально называлась «граница обоюдных государственных интересов Германии и СССР на территории бывшего польского государства») не могли обмануть не только «мудрейшего и умнейшего», но и любого нормального человека. «Чума на оба ваши дома» — вот и все, что мог сказать любой гражданин США или подданный Его Величества Короля по поводу драки за передел разбойничьей добычи между Сталиным и Гитлером, в каких бы формах эта драка ни началась. Черчилль не был рядовым человеком, и вечером 22 июня 1941 г. он счел необходимым сказать в своем радиообращении следующее:

«…Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма. У него нет никаких устоев и принципов, кроме алчности и стремления к расовому господству. По своей жестокости и яростной агрессивности он превосходит все формы человеческой испорченности. За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем…»

На этом пункте идеалы закончились и начались интересы. С интересами все было еще проще, яснее и однозначнее. Не пытаясь даже соревноваться в точности и яркости выражений с лауреатом Нобелевской премии по литературе У. Черчиллем, процитирую еще несколько фраз из его речи: «…Сейчас я должен заявить о решении правительства Его Величества, ибо мы должны высказаться сразу же, без единого дня задержки. Я должен сделать заявление, но можете ли вы сомневаться в том, какова будет наша политика?

У нас есть лишь одна-единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима — без остатка. Ничто не сможет отвратить нас от этого. Ничто. Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с Божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига.

Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером, — наши враги… Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем…

Гитлер хочет уничтожить русскую державу потому, что в случае успеха надеется отозвать с Востока главные силы своей армии и авиации и бросить их на наш остров, который, как ему известно, он должен завоевать, или же ему придется понести кару за свои преступления. Его вторжение в Россию — это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова… Поэтому опасность, угрожающая России, это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара…»

Да, здесь много эмоций, но и холодный расчет приводил к тем же самым выводам. Весной 41-го Англия балансировала на краю пропасти. С августа 1940 г. по май 1941 г. в одном только Лондоне немецкими бомбардировками было уничтожено 84.000 зданий. Последний (хотя тогда этого еще никто не мог знать) массированный налет на английскую столицу состоялся 10 мая 1941 г. Черчилль в своих мемуарах описывает его так:

«…B городе вспыхнуло свыше двух тысяч пожаров, причем мы не могли тушить их, так как бомбардировками было разрушено около 150 водопроводных магистралей. Были повреждены 5 доков и более 70 важнейших объектов, половину из которых составляли заводы. Все крупнейшие железнодорожные станции, за исключением одной, были выведены из строя на несколько недель, а сквозные пути полностью открылись для движения только в начале июня. Было убито и ранено свыше 3 тысяч человек…»

В Манчестере самые страшные налеты случились 23 и 24 декабря 1940 года. За два дня (точнее говоря — за две ночи) погибло 2500 человек и 100 тысяч остались без крова. В ночь на 14 ноября 1940 г. 449 бомбардировщиков люфтваффе разрушили дотла город Ковентри. Огромный ущерб был причинен Бирмингему, Ливерпулю, Шеффилду, Бристолю, Саутгемптону… В общей сложности по всей стране было разрушено порядка одного миллиона зданий. Общее число потерь населения составило 43 тыс. убитых и 51 тыс. тяжелораненых.

Главная же угроза самому существованию Англии таилась не в воздухе, а под водой. Англия — это остров. Девять столетий это обстоятельство было драгоценным подарком судьбы, ибо защищало жителей острова от вторжения орд иностранных захватчиков. В XX веке эта индустриальная страна, «мастерская мира», не могла обеспечить свои заводы сырьем, людей — продовольствием, транспорт-горючим без непрерывного подвоза огромного количества грузов морским путем. Немецкие подводные лодки беспощадно топили британские транспортные суда, и никто тогда не мог сказать с уверенностью — как долго смогут судостроительные верфи Англии соревноваться с истребительной активностью немецких подводников.

«Англия проиграла эту войну. С отчаяньем утопающего она хватается за каждую соломинку, которая в ее глазах может служить якорем спасения… После уничтожения Франции — вообще после ликвидации всех их западноевропейских позиций — британские поджигатели войны направляют все время взоры туда, откуда они пытались начать войну: на Советский Союз». Это строки из письма, которое 21 июня 1941 г. Гитлер направил своему главному подельнику Муссолини. Это письмо (в отличие от процитированных выше речей Рузвельта и Черчилля) отнюдь не предназначалось для целей пропаганды, Гитлер действительно надеялся на то, что ему удастся в самом ближайшем будущем «дожать Англию».

Можно ли было в таких условиях сомневаться в том, каким будет «решение правительства Его Величества»? Могло ли это решение зависеть от того, кто произведет первый выстрел в первый день советско-германской войны? Был ли у Черчилля другой вариант действий? Мог ли он не сделать все, что было в его силах, для того чтобы эта спасительная для Англии война, раз начавшись, длилась как можно дольше и ослабила обе диктатуры как можно больше? Могла ли жесткая и жестокая политическая логика, основанная на самых коренных, жизненных интересах Британской империи, измениться от такой ерунды, как болтовня газет о «нападающей стороне», «освободительной войне» и прочее? И неужели великий циник Сталин мог не понимать этой простейшей арифметики?

Положение Америки, отдаленной от европейских тиранов огромными океанскими просторами, на первый взгляд не вызывало большой тревоги. Рузвельт мог анализировать ситуацию спокойно и взвешенно, «не хватаясь за каждую соломинку». Но и у него практически не было других вариантов действий, кроме тех, что были реализованы в действительности.

Правильный ответ начинается с правильного вопроса. Правильный вопрос в данной ситуации звучит так: «Что представляло большую угрозу для Америки — Советский Союз, оккупированный Германией, или Германия, оккупированная Советским Союзом?» На мой взгляд, ответ совершенно очевиден. «Германию, оккупированную Советским Союзом», мы видели. Она называлась ГДР, угрозу она представляла только самой себе и, в конце концов, не выдержав этой угрозы, сдалась на милость победившего Запада. В скобках отметим, что и достигнутый к 1941 году весьма высокий уровень развития сталинской военной экономики был основан на массовых закупках (кражах) западной техники, технологии, лицензий в 30-е годы. Без этой самоубийственной близорукости политических лидеров Запада Красная Армия подошла бы к порогу мировой войны, как «красные кхмеры» — с винтовками и мотыгами.

К счастью для всего человечества, увидеть Советский Союз, оккупированный Гитлером, никому не пришлось. Страшно подумать о том, что произошло бы в случае соединения колоссальных сырьевых, промышленных и людских ресурсов СССР (а это, если кто забыл, не только Россия, но и Украина, Закавказье, Средняя Азия, Казахстан) с организационными, управленческими и научно-техническими ресурсами гитлеровской Германии. Даже безо всех этих дополнительных ресурсов, даже находясь в состоянии войны с Советским Союзом, Великобританией и США, даже задыхаясь от нехватки сырья и под градом бомб авиации союзников, Германия к концу 1944 года располагала:

— баллистическими ракетами средней дальности, поставленными на поточное производство;

— реактивными истребителями и турбореактивными двигателями в серийном производстве;

Страницы: «« « 123456 » »»