Охота на изюбря Латынина Юлия

Извольский вздрогнул и прижал к себе Ирину.

– Со мной все в порядке, – проговорил он, – вот, девушку надо отвезти домой.

Денис покосился на машины, приткнувшиеся вдоль дороги. «Шестерка» еще смотрелась цивилизованно, а вот «Мерс» выглядел так, словно его правым крылом сунули в мясорубку. Денис представил себе, что было бы, если бы вместо «Мерса» с его системами безопасности Извольский ехал в какой-нибудь отечественной «Волге», и невольно передернулся.

Надобно сказать, что Денис неверно оценил ситуацию. Зная за Извольским привычку к дикой езде, он не сомневался, что виновником аварии на все сто является «Мерс», а не скорбного вида «Шестерка». Благо, гаишники, которые могли дать несущемуся, как баллистическая ракета, «Мерсу» зеленую улицу, остались за уральским хребтом.

Живой и даже ничуть не ободранный Извольский поманил Дениса пальцем, и они отошли в сторону.

– Что там за история с вертолетом? – спросил Извольский.

Черяга хитро улыбнулся.

– Просто летела вертушка с полигона в Тушино за запчастями, – развел он руками, – летела-летела, пилот смотрит вниз, видит: ба, да это же Денис Черяга! Подобрала Черягу, летим дальше. Я смотрю вниз: ба, да это же Брелер разбирается с каким-то гоблином! Спустился вниз, спрыгиваю из вертушки, спрашиваю: «Какие проблемы»?

Денис шутовски развел руками.

– Пролепетал гоблин что-то невнятное, сел в «бимер» да как рванет… А ты еще спрашивал – зачем нам КМЗ… Слушай, давай танковый завод купим!

Извольский усмехнулся.

– А ты свою стряпню не пересолил? – спросил директор.

Черяга покачал головой.

– Я вечером Коваля встретил. Законника. Та-акой вежливый был… Проняла их вертушка до самых печенок.

– Еще что?

– Слав, там обэповец с Украины приехал. Конотопом интересуется.

– Где он сейчас?

Денис позволил себе довольный смешок.

– Дрыхнет на нашей фазенде. Вчера нализался до свинского состояния, чуть девочку не утопил в бассейне. Девочки, жратва и киносьемка за счет фирмы… Говорит, копают не под нас – под начальника железной дороги.

На то, что Неклясов продержал обеповца три часа в предбаннике, Черяга жаловаться не стал. Вообще-то Извольский жалобы поощрял, и Неклясов в подобной ситуации Черягу бы наверняка заложил, но…

– А что Заславский?

– Я полагаю, что его украл авторитет по кличке Лось.

– Почему?

– Дрянь наш Заславский. В казино проигрывал больше, чем мог, дурью баловался. У меня такое предчувствие, что они с Лосем вдвоем завод кидали. И чего-то не поделили.

– Кто такой Лось?

– Близкий вора в законе Коваля. Тридцать пять лет, бывший чемпион Союза по биатлону. Беспредельщик. Его Коваль взял в качестве одноразового прибора, Лось уцелел, из киллера преобразовался в авторитета, сколотил собственную бригаду, Коваль ему несколько точек отдал. Если Ковалю кого-то надо завалить, дело поручают Лосю.

Черяга говорил и смотрел на Извольского. С директором явно творилось что-то странное: тот слушал рассеянно, не хвалил и не ругал и все время поглядывал вправо, туда, где в тяжелом мужском пальто у края дороги стояла женская фигурка.

– И что они хотят?

– Двести штук. Я думаю, мы договоримся за полтинник. По понятиям: если люди работу сделали, им надо заплатить.

Извольский помолчал и сказал:

– Нет.

– Что?!

– Дело не в деньгах, – сказал Сляб, и голубые его глаза внезапно сделались цвета вечного льда, – дело в оскорблении. Если ты заплатишь им за работу, ты не имеешь права потом с ними разбираться. А они должны знать, у кого можно красть, а у кого нельзя. Я лучше вам заплачу. Всем участникам операции – наградной фонд сто тысяч.

– А если за него «Ивеко» заплатит?

Извольский покачал головой.

– Ни в жисть они не полезут в такое дерьмо. Им твой украинец за пятьсот долларов больше расскажет, чем Коля за лимон.

Черяга закусил губу. Что-то в распоряжении Извольского было ужасно не так: нельзя так просто списывать человека, даже если ты считаешь, что он водится с бандитами и что он тебя кинул…

– А область? – воскликнул Черяга. – Да нас же старший Заславский во все дырки трахнет, если его убьют!

– Если его убьют, – философски сказал Извольский, – мне не придется объяснять губернатору, за что я его уволил. И еще одно, – ты на Иру так не смотри.

– Как? – искренне удивился Черяга.

– Сам знаешь как, – ответил гендиректор, – она моя жена, ясно?

Черяга много удивительных вещей слышал от Извольского, но эта, пожалуй, перешибла все прочие.

Ни он, ни Извольский даже отдаленно не могли представить, какие беды свалятся на их голову из-за случайной аварии на шоссе. Извольский занимался заводом с семи утра и до двенадцати вечера. Субботу он проводил в офисе, а воскресенье – с бумагами дома. Не было ни одной вещи на заводе, которая могла совершиться без ведома Извольского. Влюбленному человеку трудно было выдерживать подобный график.

А это значило, что в тот момент, когда над АМК сгущались невидимые ни Черяге, ни Извольскому тучи, гигантский механизм, чьи связи не уступали по сложности человеческому мозгу, внезапно утратил безраздельное внимание своего руководителя. Это было бы все равно как если бы пилот самолета, входящего в штопор, выбрал это время, чтобы перекинуться в картишки.

Отослав Черягу от греха подальше, Извольский вернулся к Ирине.

– Вы куда ехали? – спросил он. Голубые его глаза глядели на девушку внимательно и довольно откровенно.

– Я… на дачу, на Калужское шоссе, понимаете, у меня там бабушка…

Извольский поджал губы. Через десять минут в Белом Доме начиналась встреча по поводу введения экспортных пошлин на металл, на встречу он явно опаздывал, но это плевать, встреча была полупредварительная, Неклясов и без него знает, что говорить. А вот на что Извольский надеялся, так это на то, что девушку можно будет подвезти. Но Ирине было не в центр, а совсем наоборот.

– Миша, – крикнул Извольский, – отвезешь девушку куда скажет, а тачку пусть Серега дотащит… Куда вам машину довезти, Ирина?

Ира задумалась, и в этот момент в кармашке Извольского зазвонил телефон. Это был Неклясов. Он звонил от проходной Белого Дома. Неклясов любопытствовал, долго ли патрону осталось ехать. Извольский внезапно разозлился.

– Ну что вы как груднички? – грубо сказал Извольский, – сами ничего не трепыхаетесь, чуть что – тятя! Тятя! Ты что, не в курсе проблемы? Сам им все скажешь.

Упрек Извольского был более чем несправедлив, потому что Сляб всегда все делал сам, всегда прикидывал ход частных переговоров против одному лишь Извольскому ведомого голографического лабиринта финансов завода, и если кто-то осмеливался без него закупить хоть рулон туалетной бумаги для офиса, – этому энтузиасту самодеятельности был обеспечен как минимум основательный втык. Что же касается белодомовских чиновников, – то разъяренный рык по поводу налоговой грабиловки им полагалось выслушивать исключительно от стального короля России, а вовсе не от управляющего какой-то филькиной конторой под названием «АМК-инвест». И намеки насчет поддержки сторонников снижения налогового бремени тоже не Неклясов должен был раздавать. Поэтому Неклясов ошеломленно помолчал в трубке, а потом осторожно справился – когда босс планирует прибыть?

– Не знаю, – ответил Извольский, – у меня дела.

Сунул в карман трубку и вернулся к Ирине.

– Знаете что? Давайте я отвезу вас на дачу.

Ирина опустила глаза. Ей не очень нравился этот человек со слишком толстыми плечами и слишком тяжелым взглядом, и она прекрасно видела, что ему на выручку понаехала целая куча иномарок, и почему бы ему не посадить ее в машину, и все? Но отказаться возможности не было. Ирина помнила лицо Извольского и бешеный крик «Вылазь, козел!», и что-то подсказывало Ирине, что непритворная любезность нового знакомого может так же легко обернуться дикой яростью, и тогда… господи, страшно себе представить, что тогда! Интересно, сколько стоит этот в штопор закрученный «Мерс»? Ирина понимала, что не одна она виновата в аварии, что «Мерс» шел слишком быстро, но разве в таких случаях это важно?

Извольский сел за руль большого серого «Сааба», а покалеченную «Шестерку» прицепили к утконосому джипу. На «Мерседес» людей не хватило, его так и бросили у обочины; впрочем, Ирине казалось, что наверняка сейчас кто-нибудь подъедет и о «Мерсе» позаботится.

«Сааб» стелился над дорогой необыкновенно быстро и плавно, Ирина, которая всю жизнь ездила по Калужскому шоссе в своем трескучем жигуленке, не могла не подивиться балетной поступи иномарки; впрочем, дача была близко от города, шоссе скоро кончилось, и «Сааб» свернул на проселок, опасно ныряя низким брюхом в обширные лужи и трещины полуистлевшей бетонки.

Пока они ехали, Извольский начал расспрашивать Ирину. Она оказалась историком, и не школьным, а университетским, с законченной в прошлом году аспирантурой и диссертацией по итальянским торговым городам, и от испуга она говорила довольно много и занимательно, то ли желая произвести на Извольского впечатление, то ли, наоборот, надеясь подчеркнуть, что она – не такая, что ее интересует Флоренция XIV века, но никак не Россия века XX, и уж тем более не интересует ее конкретный обитатель России по имени Вячеслав, а по фамилии Извольский (Сляб представился). Она объяснила, что едет на дачу, потому что там бабушка Настя, которая ни за что не желает перебираться в Москву раньше декабря, и Извольский уже заранее проклял эту неведомую старуху, которая помешает им с Ириной остаться вдвоем.

– А вы чем занимаетесь? – спросила она, когда «Сааб» уже сворачивал в последнее коленце проселка.

– Металлом, – ответил Извольский.

– Торгуете?

– Я директор Ахтарского металлургического комбината.

По взгляду Ирины Извольский понял, что она понятия не имеет, чем АМК отличается, к примеру, от издохшей чулочно-носочной фабрики, – точно так же, как он, Извольский, не в силах отличить какого-нибудь Медичи от какого-нибудь Черчи или Донати, и это обстоятельство, вместо того чтобы взбесить, неожиданно развеселило его.

Дача оказалась в точности такой, какой ее и представлял себе Извольский: одноэтажной деревянной халупкой в садоводческом товариществе, с дымком, вьющимся из трубы, необыкновенно ухоженным и оттого по осени почти голым участком и толстой маленькой таксой, которая приветствовала незнакомую машину захлебывающимся лаем.

На лай таксы на крыльцо вышла старушка, и Извольский внезапно успокоился: старушка была тоненькая и ветхая, словно полуразмытая водой акварель, и Извольскому сразу показалось, что они с Ириной все-таки на этой даче одни, а старушка – ну это уже вроде как фамильный призрак в стенах замка, не третий лишний и не свидетель.

Ирина принялась объяснять бабе Насте, что приехала на машине знакомого, чтобы не волновать ее рассказом об аварии и прочих вещах, но баба Настя явно не слышала почти ничего и не волновалась, а просто улыбалась Ирине и Извольскому и наверняка даже не отличала «Сааба» от «Жигулей».

Ирина вынула из багажника «Сааба» два пластиковых пакета с едой, предусмотрительно переложенных ею из побитых «Жигулей», и Извольский запоздало ругнулся, что не заехал в магазин и не накупил чего-нибудь более вкусного, чем в этих старых пакетах.

А Ирина уже хлопотала где-то на кухне, и на маленькой террасе дачи пахло собакой и котом, откуда-то вдруг пошел мелкий, тонущий в тумане дождик, и баба Настя очень громко сказала Извольскому, чтобы он снимал ботинки и шел пить чай.

От террасы в кухню вел маленький коридорчик, и Извольский задержался в коридорчике, разглядывая себя в зеркало.

То, что он видел, ему далеко не понравилось. Да, костюм на Извольском был пошит у Грекова, шелковый галстук с бордовыми разводами стоил не меньше двухсот долларов, и белейший воротничок белейшей рубашки оттенял тщательно выбритый подбородок. На этом плюсы кончались.

Вячеславу Извольскому было всего тридцать четыре года – возраст более чем молодой для единоличного хозяина пятого по величине в мире металлургического комбината и некоронованного диктатора сибирского города с населением в двести тысяч человек.

Пятнадцать лет назад атлетически сложенный, стройный Слава Извольский был героем-любовником всего курса и кандидатом в мастера спорта по боксу. С тех пор привычка к власти, долгие переговоры и перелеты, бесчисленные бумаги и хорошая пища, в которой Извольский никогда себе не отказывал, сыграли с ним дурную шутку. Некогда сухощавое лицо стало розовым и откормленным, как у свинки. Мускулы на плечах превратились в жир; талия изрядно разрослась. Из старенького, обклеенного бумагой зеркала на Славу Извольского глядел упитанный и мордастый хряк весом за центнер. Извольский невольно представил рядом с собой жилистого и сухощавого Черягу и тихо вздохнул.

В кухне была распакована нехитрая снедь, которую Ирина привезла бабе Насте, и на деревянном столике в щербатых тарелках были разложены пошехонский сыр и розовая докторская колбаса. Извольский не видал этой колбасы вот уже лет пять и даже не знал, что она еще существует. Он почему-то думал, что докторская колбаса канула в вечность вместе с продуктовыми заказами, очередями за шпротами и Советским Союзом. Оказывается, СССР умер, а докторская колбаса была еще жива. На плите подергивал свистком чайник, на деревянном столе стояли высокие щербатые чашки без блюдец.

Докторская колбаса оказалась очень вкусной, а чай – горячим и терпким, и Ирина опять что-то говорила, и Извольский ее о чем-то спрашивал и прихлебывал чай, привалившись спиной к стене и закрыв глаза. Он внезапно почувствовал покой и дрему, – совсем не то, что должен чувствовать самец, оставшийся наедине с приглянувшейся ему самкой, и он неожиданно понял, что страшно устал: не за вчера, не за месяц, а годика этак за три-четыре.

Баба Настя и в самом деле куда-то исчезла, – Извольский заметил ее в окно, когда она торопилась прибрать что-то в саду из-за начинающегося дождя. Потом баба Настя вернулась домой, а Извольский с Ириной, наоборот, вышли в сад, и гендиректор побрел по доскам, проложенным между раскисших грядок, пачкая начищенные ботинки и отвороты безукоризненно скроенных брюк. Он совсем забыл, что где-то рядом Москва – ненавистный, страшный ему город, где не было ни одного чиновника, который не продавался, но где купить всех из-за их многочисленности было нельзя. И что час назад он, быть может, сам подписал смертный приговор глупому проворовавшемуся Коле Заславскому.

У Ирины было немного детское лицо, может быть, чуть узковатое, с пухлыми бледными губами и твердым подбородком. По нынешним меркам в нем удивительно не хватало той сексапильности, которая обычно привлекала Извольского. Если бы смолянку с портрета Рокотова нарядить в джинсы и старенькую курточку, она бы как раз оказалась похожа на Ирину, и это была вряд ли случайная аналогия. Молодая преподавательница казалась еще моложе от свойственного интеллигентам невнимания к жизни и искреннего безразличия к проистекающему оттого безденежью.

Только одно до странности противоречило личику смолянки – внимательные серые глаза. Извольский не привык видеть таких внимательных женских глаз, разве что у бухгалтеров. На Извольского глаза почти не смотрели. Время от времени Ирина вскидывала их, встречалась с откровенным и очень оценивающим взглядом директора, и тут же утыкалась носом в землю. Это было непохоже на привычное для Извольского поведение шлюхи и оттого странно возбуждало директора.

Где-то между забором и грядкой Извольский повернул Ирину к себе и начал ее целовать – довольно грубо, напористо, ощущая цепкими пальцами серый влажный свитер, а под свитером – гладкую молодую кожу. Ирина сначала отвечала ему, а потом, когда он полез под свитер, уперлась кулачком в грудь, и когда Извольский выпустил ее, закричала:

– Прекратите!

Извольский растерянно отступил на шаг.

Ирина стояла перед ним, нахохлившаяся, как воробушек, в глазах ее сверкнули злые слезы, она сжала кулачки и закричала:

– Как вы можете, вы так со всеми, да? Вы просто пользуетесь моей беспомощностью! Вы знаете, что я никогда не смогу заплатить за эту вашу машину! Вы знаете, что я слова не скажу, что я дрожать буду!

Извольский стоял как оплеванный. По правде говоря, именно что-то в этом роде он и думал, и теперь он видел себя со стороны – большой толстый хам на раскисшей грядке, человек, который забыл, как звучит слово «нет» и за которым побежит любая ахтарская шлюха, и московская, и даже американская шлюха – а вот чтобы наткнуться на ту, которая не шлюха, надо было разбить тачку, потому что не шлюх вокруг давно не попадалось.

Ира еще что-то прокричала, жалобно, как сойка, Извольский повесил голову и вдруг сказал:

– Извините.

Прошел по доскам до калитки, сел в «Сааб» и уехал.

На обратном пути он заблудился в дачных закоулках, выскочил почему-то в конце концов не на Калужское, а на Киевское шоссе и приехал в офис в два часа дня, рассерженный и в мокрых ботинках. Неклясову за результаты встречи достался изрядный и не совсем заслуженный втык: не мог же, в самом деле, Димочка Неклясов добиться от оголодавшего правительства уверений в отмене экспортных пошлин?

В гостиницу «Лада» Черяга едва успел. Воображение уже рисовало ему перспективы разбирательства с ГАИ по поводу кучи побитых машин, и с души его свалился солидный камень, когда он увидел, что очередной автозабег директора кончился довольно мирно. Встреча с Ковалем просто вылетела из его головы, что было, конечно, крайне невежливо и чревато осложнениями.

Тем не менее было всего пять минут первого, когда Черяга вошел в вестибюль «Лады» – одной из любимых точек Коваля, где у него на третьем этаже было что-то вроде неформального офиса.

Его почтительно провели в ресторан, где в пустынном и полутемном зале патриарх вкушал скромный ленч из сваренного вкрутую яичка. Черяга сел за покрытый скатертью стол напротив Коваля, а двое бычков застыли статуями по углам ресторана.

– Твой Лось упорол крутой косяк, – сказал Черяга.

– Я тебя слушаю, Денис Федорович.

– Я вчера спрашивал о Заславском?

– Ну.

– Заславский с Лосем делали свой гешефт на наших деньгах. Потом Заславский Лосю надоел, Лось его сунул в мешок и теперь просит у нас выкуп. Грузином прикидывается.

Король покачал головой.

– Как нехорошо, – сказал он, – а может, это и вправду грузины?

– Мы пленку в институт на анализ отдали, – спокойно соврал Черяга, – не грузины.

Король покачал головой.

– Что я тебе скажу, Денис Федорыч, – развел руками Король, – каждый зарабатывает на хлеб как умеет. Если Лось получит за Заславского деньги – это будет его бизнес, если ты получишь Заславского без денег – это будет твой бизнес.

– Вы могли бы приказать Лосю, – сказал Черяга.

– Что ты говоришь, дорогой? Лось взял себе человека. Что я должен сделать? Позвонить ему и сказать: «Ты поступил неправильно, людей красть нельзя?» А потом ко мне придет торговец с рынка и скажет: «Лось на меня наехал». Что я должен сделать? Позвонить Лосю и сказать: «Как тебе не стыдно ставить людей на бабки?» А? Я кто? Я вор или учитель в воскресной школе?

Черяга молчал.

– Мы ведь тебе не ставили крышу, Денис Федорыч? Если бы ты пришел и сказал: «Я плачу вам за крышу, а вы украли моего бизнесмена». Вот тогда бы Лось офоршмачился. Но ты не платишь за крышу. И тебя никто не просил платить за крышу. И хотя тебя никто не просил, я пошел тебе навстречу. Я послал с тобой людей, я позволил тебе расспрашивать кого хочешь. Я тебя на Лося навел.

Это Лось мне может позвонить и сказать: «Ты что делаешь? Ты меня фраеру сдал! Это как, по понятиям?»

Денис встал.

– Ну что ж, – сказал он Ковалю, – посмотрим, на чьей стороне будет удача.

О том, что Сляб категорически отказался платить за Заславского деньги, Денис, разумеется, говорить не стал. Незачем отягощать противника лишней информацией.

В фойе гостиницы было безлюдно и прохладно, лощеный швейцар открыл перед Черягой двери. Справа от двери на диване развалился Витя Камаз. Диван был большой, но Камаз помещался на нем не полностью.

– Что, фраерок, – сказал Камаз, – не все на вертушке кататься?

Денис, не удостаивая бандита ответом, сбежал по ступеням вниз.

Черяга вернулся в офис около часа. Неформальная группа, созданная для того, чтобы разбираться с запуткой, заседала на втором этаже в кабинете Брелера. О том, что деньги Сляб платить запретил, все уже знали. Нельзя сказать, чтобы решение было воспринято совсем уж без энтузиазма.

– Где шеф? – осведомился Черяга, увидев среди присутствующих молодого плечистого Вишнякова, того самого охранника, который оставался на месте аварии с Извольским.

– Не знаю.

– То есть как?

– Так, не знаю, – агрессивно-виновато сказал Вишняков, – посадил эту девицу в свою машину и повез ее. Красивая баба, между прочим, если ее подстричь да одеть.

Денис нахмурился. Извольский относился к вопросу собственной безопасности примерно так же, как к правилам дорожного движения, то есть наплевательски.

На столе уже лежало досье Лося: служба безопасности пробила бандита и по линии РУОПа, и по другим каналам. Борис Гордон, опер 81-го отделения, отработал свой кусок хлеба с маслом на славу. Досье более или менее отвечало той краткой информации, которой уже располагал Денис.

Александр Лосев был человеком сколь небесталанным, столь и циничным, и это сочетание заставляло относиться к нему с двойной осторожностью. Он был настолько же опасней давешнего Вити Камаза, насколько живая и верткая гадюка опасней простодушного кирпича. Щуплый архангельский паренек занимал призовые места на состязаниях по биатлону, но ни разу не стал чемпионом. (Здесь Черяга ошибся.) Стрелял он безупречно, промахов вообще не знал, однако бегал медленнее прочих, возможно потому, что категорически отказывался уродовать здоровье стероидами и прочей химией.

Его спортивная карьера кончилась внезапно, в 1992 году, когда в снаряжении его по возвращении из Норвегии нашли крутую контрабанду: не какое-нибудь заграничное шмотье, а пятидесятиграммовый пакет с белым порошком, на поверку оказавшимся кокаином.

Из команды его тут же выперли, посадить не посадили, но взяли подписку. Однако, странным образом, следствие по делу Лося вскоре заглохло, следователь Матвеев неожиданно пришел к выводу, что мастер спорта и не подозревал, что его сумку втемную используют для перевозки наркотиков. А за три дня до того, как следователь пришел к этому выводу, на пороге собственного казино неизвестные злодеи грохнули Аркадько Валерия Алексеевича, первого директора небезызвестной «Серенады». Грохнули, надо сказать, классно – темной ночью и с трехсот метров, пока охрана добежала до подозрительного чердачка, киллера и след простыл, – валялся там один пустой снайперский винтарь безо всяких отпечатков пальцев.

Впоследствии сторонние наблюдатели были склонны связывать два эти события. Нищий спортсмен заплатил кому-то за прекращение уголовного дела, и этот кто-то был, скорее всего, нынешний хозяин «Серенады», а валютой, в которой была оплачена сделка, как раз и был единственный израсходованный на Аркадько 7,62-миллиметровый патрон СВД. Черяга, поразмыслив, склонился к мысли, что следователь Матвеев был прав и что Лосева действительно подставили. Сначала сами предложили перевезти порошок, потом сами же стукнули таможенникам и в итоге довольно задешево поимели классного киллера.

По всем приметам Шура Лосев, фраер со стороны, обречен был стать изделием одноразовым, – однако же Лось оказался примерным учеником. Он обзавелся помощниками, страховавшими его на охоте, потом – наблюдателями, отслеживавшими объект, и очень скоро превратился из простого исполнителя в хозяина крепко сбитой бригады. Сначала бригада промышляла исключительно заказными убийствами, а потом, когда Лось стал достаточно популярен, чтобы одно лишь имя его заставляло бледнеть самых стойких оловянных солдатиков, занялась более консервативными видами бизнеса, как-то: выбиванием долгов, охраной прикрученных точек и так далее.

Года полтора назад Лось окончательно цивилизовался, официально вступив в число «долголаптевских», с лидером которых его уже давно связывали неформальные отношения. Все-таки Ковалю было невыгодно признавать, что беспредельщик, имя которого держит в страхе Москву, работает на него – правильного вора, отца цивилизованной группировки.

Коваль отдал Лосю несколько точек, Александр Спиридонович надел деловой костюм, повязал галстук за двести долларов и устроился на работу консультантом сразу в пять или шесть фирм. Тем не менее отношения вора с собственным бригадиром не складывались: Лось оставался одним из самых жестоких и непредсказуемых долголаптевских авторитетов. Возможно, он не очень-то готов был простить хозяину ту первую подставу с кокаином. Возможно, Коваль намеренно подчеркивал отмороженность Лося, чтобы можно было в случае чего списать прокол на его дурной характер. Так или иначе, если Ковалю требовалось кого-то завалить, это всегда поручалось бывшему биатлонисту.

Месторасположение Заславского стало вырисовываться примерно к двенадцати дня.

Брелер действовал быстро. При условии, что похитителем являлся лично Лось, количество мест, которых следовало проверить на наличие пленника, оказывалось не таким и большим. Часть этих мест назвала Тома Векшина – дача Лося в Малиновке и две безраздельно отданные ему точки в черте города. Гордон, покопавшись в оперативной информации, принес по своим милицейским каналам название третьей точки – огромный, в десять гектаров, склад, принадлежащий ТОО «Афродита» и расположенный всего-то в пяти минутах езды от офиса на Наметкина.

Разумеется, Заславского могли держать в любой снятой в Москве квартире, но даже в этом случае его тюремщики должны были время от времени меняться местами и приезжать к Лосю с рапортами. Кроме того, Черяга по опыту знал, что российские бандиты удивительно пренебрегают правилами конспирации и держат жертв в специально оборудованных подвалах гораздо чаще, чем в случайно снятых хатах. В конце концов, подвалы находились на складах и в особняках, охраняемых подобострастной и прикрученной милицией, а в случайную квартиру мог заглянуть любой любопытный участковый.

Следовало также понимать, что телефон звонит в обе стороны и что Коваль несомненно Лосю о разговоре с Черягой рассказал. С этой стороны встреча могла показаться ошибкой. Однако, с другой стороны, было ясно, что, едва услышав о выкупе, Коваль сразу вспомнит, что Черяга знает о дружбе между Лосем и похищенным Заславским. Таким образом, новой информации Черяга вору не сообщил, зато расставил все точки над «и».

Легче всего оказалось со складом, принадлежащим ТОО «Афродита». Брелер съездил в налоговую полицию и объяснил начальнику, что, по сведениям из надежного источника, на складе хранится левая водка. Начальник полюбопытствовал об имени источника, и Брелер сослался на бумажку за подписью Роберта Рубена, секретаря американского казначейства. Этих зеленых бумажек он предъявил начальнику сразу двадцать штук, и тот, поразмыслив, согласился, что источник надежный и заслуживает доверия. Он даже попросил Брелера не стесняться и в случае чего и в дальнейшем делиться с ним сообщениями за подписью источника.

После этого группа силовой поддержки налоговой полиции, работая ударными темпами, вышибла ворота в ТОО «Афродита» и обшарила склады на всех десяти гектарах. Самое интересное, что налоговая полиция действительно нашла, причем не только левую водку, но и безакцизные сигареты, незадекларированный импорт и даже два цинка с патронами для АК-74. В связи с этим сумма, которую налоговая полиция запросила с руководителей «Афродиты» за мир, на порядок превышала первоначальные инвестиции Брелера.

Единственное, что отсутствовало на складе – так это Коля Заславский.

Была еще полувымершая деревня под Можайском, откуда происходили родители Лося и где у него была наследственная фазенда. Двое ребят отправились под Можайск на разведку и, еще не доехав до места, донесли, что к деревне ведет раскисшая грунтовка, плавно переходящая в болото, и что на грунтовке не имеется никаких следов движения автотранспорта в последние два дня. Тем не менее они добрались до деревни, где, как выяснилось, отсутствовали не только Заславский и Лось, но также телефон, электричество и магазин.

Зато с дачей Лося неожиданно угодили в десятку.

Дача Лося была приметным явлением природы: она располагалась в деревеньке Малиновке по Ярославскому шоссе и возвышалась над окружающими ее деревянными развалюхами подобно замку барона-разбойника, прилепившемуся к верхушке горного перевала. К даче было направлено сразу три машины: одна, на всякий случай, обосновалась у выезда на шоссе, люди из второй прошли в лес и стали обозревать самое дачу, а третья подъехала к сельпо, и вышедшая из нее милая дама стала расспрашивать, не хочет ли кто из жителей продать участок и кто вообще здесь живет.

В одиннадцать двадцать наблюдатели засекли, как ворота дачи раскрылись, аки алтарь на Пасху, и из них выкатился черный «БМВ» с Лосем и двумя быками. Вторая тачка последовала за «БМВ».

Спустя полчаса ворота дачи растворились вновь и извергли крупногабаритный, но довольно престарелый «Форд», за рулем которого сидел одинокий бугай в кожаной куртке. Бугай показался наблюдателям перспективным кадром. Они известили об этом коллег, запрыгнули в тачку и двинулись за «Фордом».

«Форд» выбрался на Ярославское шоссе и пошел, не особо обращая внимания на знаки дорожного препинания. У небольшого магазинчика возле дороги «Форд» притормозил, и его обитатель нырнул внутрь.

Ребятки Брелера припарковались рядом; водитель тоже зашел в магазинчик, а по пути проткнул шилом заднее колесо «форда». Через некоторое время водитель вышел и попилил дальше. Много он, однако, не проехал – свернул на обочину, включил «аварийку» и вынул из багажника запаску.

Он как раз сноровисто поддомкратил заднее колесо, когда около него на людном, полном машин шоссе затормозила беленькая «Шестерка».

– Помочь? – участливо спросил водитель «Шестерки».

– Сам справлюсь, – ответил обитатель «Форда», выпрямился и замер – прямо ему в живот глядела заграничная волына.

Водитель «Форда» оказался чрезвычайно понятливым и качать свои гражданские права не стал, а покорно залез в «Шестерку» и даже подождал в машине, пока один из обитателей «Шестерки» перемонтировал колесо, вежливо забрал у бычка техпаспорт и ключи и попилил себе тихонечко к городу, не нарушая правил дорожного движения и не имея никакой головной боли от гаишников.

«Шестерка» же свернула на первую попавшуюся лесную дорожку. Там бычка высадили из машины и перегрузили в багажник.

Спустя двадцать минут «Шестерка» закатилась в ворота трехэтажного особнячка на Рублевском шоссе, совмещавшего в себе функции загородной московской дачи Извольского и гостиницы для руководящих работников Ахтарского металлургического комбината. (Кстати, именно тут гостил украинский оперативник.)

В подземном гараже бычка достали из «шестерки», посадили в роскошный лифт фирмы «КОНЭ» и доставили на третий этаж, в двухкомнатные апартаменты класса люкс. Особнячок был совершенно неприспособлен для заплечных дел, однако пятизвездочный номер обладал пуленепробиваемыми стеклами и звуконепроницаемыми стенами, в чем с удовольствием не далее как две недели тому назад убедился губернатор области, всю ночь именно в этих апартаментах проведший с целым выводком девиц: ни единого звука не долетало в коридор, хотя визгу в самих апартаментах было предостаточно.

В номере бычок приободрился и начал выступать на тот предмет, что ежели он в чем-то виноват, его полагается сдать ментовке. Ребята заверили бычка, что никакой ментовке они его сдавать не собираются, но бычок неправильно сориентировался: увидев роскошные апартаменты вместо подвала и сообразив, что захватившие его ребята не имеют даже надлежащего места для крутой беседы, бычок признал их за дилетантов и принялся разоряться на тему прав человека.

Ребята вежливо попытались ему объяснить, что секьюрити Ахтарского металлургического комбината отличается от братков не тем, что не владеет методами допроса третьей степени, а тем, что, в то время как братки жмотятся и проводят беседу в некомфортных для дознавателей условиях подвалов, ахтарская секьюрити вполне может для такого дела изгадить ворсистый ковролин и европейские обои.

Бычок на слово ребятам не поверил, и им пришлось перейти от теории к практике. Правда, надо сказать, что ребятки все-таки не решились портить тысячедолларовую обстановку и допрос производили в ванной, сплошь заделанной в сверкающий и легко моющийся кафель. Благо ванная комната была просторна и с легкостью вмешала в себя необходимое количество вопрошающих.

Бычка привязали к батарее и некоторое время топтали ногами. После этого один из ребят вспомнил о приятной особенности гостиницы: у нее была автономная бойлерная, и так как потребности особнячка в воде были вдвое меньше тех, на какие была рассчитана автоматика, из крана с горячей водой хлестал почти что кипяток. Этим кипятком ребятки наполнили джакузи, в которой не так давно забавлялся с прелестницами губернатор, и объяснили бычку, что хотят его вымыть.

Бычка макнули в ванну только один раз, и он тут же стал как шелковый.

Бычка отвели обратно в спальню, намазали распухшую морду противоожоговым кремом и стали беседовать с ним на разные интересующие секьюрити темы.

В ходе собеседования бычок разъяснил, что генеральный директор «Ахтарск-контракта» Николай Заславский и Александр Лосев по кличке Лось корешились вот уже четыре месяца. Что Заславский, более известный в бригаде как Металлург, несколько раз бывал на даче Лося и в последний раз появился там во вторник, немного пьяный и крайне веселый от выигрыша. Металлург много пил и, заваливаясь спать, просил разбудить его в пять утра, дабы поспеть на самолет.

– На какой самолет? – спросил дознаватель.

Но бычок не знал; впрочем, он припомнил, что Металлург интересовался, сколько ехать из Малиновки до Шереметьева.

В пять утра Заславского не разбудили; он продрал глазки к полудню и очень обиделся. Лось успокоил его и велел сидеть на даче. Вечером между ними опять случилась ссора. На следующий день у комнаты Металлурга появился охранник, а когда Металлург попытался вылезти в окно, он из комнаты перекочевал в подвал.

За то, пуст сейчас подвал или полон, бычок не мог поручиться. Он часто отлучался с дачи и своими глазами Металлурга вот уже два дня не видел. Впрочем, он достоверно знал, что в подвал носили еду.

На вопрос о состоянии психического здоровья Лося бычок сообщил, что спиртного Лось, будучи спортсменом, практически не кушал (исключение составляла разве что стопочка-другая коньяку в особо приятные минуты жизни), дури тем более не потреблял. «А зачем ему дурь? – слабо икнул бычок, – у него и так шифер от власти поехал». Всю эту информацию Брелер выложил перед Черягой вкупе с вопросом: как быть с бычком дальше?

Черяга ответил, что бычка придется поить и кормить до конца операции, а потом отпустить на все четыре стороны: не сдавать же его, в самом деле, в ментовку с ошпаренной рожей.

– А что Шереметьево? – спросил Черяга.

Все утренние рейсы из Шереметьево-2 были уже проверены; пассажир по фамилии Заславский, купивший билет и не улетевший, не значился нигде. Всего пассажиров, не явившихся на утренние рейсы и не сдавших билеты, было трое. Двое летели в Цюрих, один в Вашингтон. Следовало предполагать, что один из этих пассажиров может быть Заславский, под чужой фамилией. Поэтому местонахождение необъявившихся пассажиров тщательно проверялось.

В Швейцарию, где «Ахтарск-контракт» держал счета, уже вылетел человек, которому было поручено оценить размер возможной потравы.

Бухгалтеры перерыли весь стол Заславского. Они нашли два старых договора, по которым фирма «Ахтарск-контракт» брала у Росторгбанка кредит под гарантию областной администрации. По некоторым признакам кредит пах очень дурно, но страдала от него область, а не комбинат.

– Надо брать дачу, – подытожил Брелер.

Черяга смотрел на стол и хмурился. Все получалось как-то очень просто. Даже если допустить, что у беспредельщика Лося маленько поехал шифер, то сколько же можно одной и той же группировке задевать одну и ту же растяжку? Сначала Камаз, потом Лось? Почему Лось думает, что Извольский возьмет и выложит за Заславского двести тысяч? Или Металлург запудрил ему мозги и выставил себя совершенно необходимой связующей деталью между комбинатом и областной администрацией, без которой, мол, у Извольского грохнутся все налоги?

Почему, наконец, Лось думает, что Заславского так уж трудно отыскать? Мог бы догадаться, что если ребятки летают на разборки на боевом вертолете, то в области сыска они тоже не заполярный участковый…

Спустя полчаса причина беспечности Лося стала отчасти ясна.

Частный визит на дачу был для Ахтарского металлургического комбината заведомо невозможен. Одно дело – тихо изловить языка и ошпарить ему морду в собственной гостинице, другое – устроить пальбу и взятие укрепрайона. Даже если забыть о неизбежном последующем скандале, в московском офисе просто не было достаточного количества квалифицированных бойцов. Точно так же исключались штучки вроде вчерашней вертушки. Это вам не бескровная стрелка. Ребятки Лося наверняка начали бы стрелять в ответ, милицейское начальство по итогам конфликта прознало бы о появлении в воздухе неопознанного вертолета, и скандал, который за этим воспоследовал бы, повредил бы комбинату куда больше, чем бандитам. О местной милиции в качестве помощников не стоило и думать – эти наверняка сидят у Лося в кармане.

Оставался РУОП, и здесь Черягу ждал крутой облом.

По телефону к рассказу начальника службы безопасности Ахтарского меткомбината отнеслись благосклонно, но когда Черяга приехал лично обсудить кой-какие детали, начались непонятки. Полковник, с которым разговаривал Денис, долго крутился и прятал от Черяги глаза, а потом махнул рукой и позвал его из кабинета.

Они прошли в зал, где отчаянно пахло здоровым мужским потом и крепкие ребята бросали друг друга через плечо, и полковник, расставив пошире ноги и обернувшись к Черяге, спросил:

– А отчего вы, собственно, так уверены, что ваш Заславский в Малиновке?

– Гадалка нагадала, – ответил Черяга.

– Гм… Гадалка жива-то?

– Ну что вы, – усмехнулся Черяга, – мы люди интеллигентные, промышленные…

– Ну да. Интеллигентности у вас, как у прокатного стана… Значит, вот что. Есть такое мнение, чтобы в долголаптевские дела попусту не встревать. Вы у нас срываете важную и долговременную разработку. Понятно?

Полковник говорил отрывисто, тихо и зло, широкие скулы его покраснели, а глаза то упрямо вонзались в Черягу, то сползали вниз, как у школьника, застуканного со шпаргалкой на экзамене.

– Понятно, – кивнул Черяга, – а если ее, разработку, все-таки сорвать?

– Есть внебюджетный фонд содействия правоохранительным органам, – сказал полковник. – Почему бы одному из крупнейших российских экспортеров не оказать фонду поддержку?

– Сколько? – прямо спросил Черяга.

Полковник сглотнул. Ему было явно и нестерпимо тошно, и если Черяга что-то понимал в людях, инициатива насчет фонда исходила не от полковника.

– Столько же.

– Столько же, сколько просит Лось? – безжалостно уточнил шеф безопасности Ахтарского меткомбината.

– Да.

– И тогда ваше начальство пересмотрит свое мнение насчет невмешательства в долголаптевские дела?

Полковник кивнул.

– Я не уполномочен решать такие вопросы, – сказал Черяга чистую правду, – я должен посоветоваться с шефом.

Реакцию сибиряка Извольского на предложение москвичей он мог предвидеть во всех подробностях.

При обыске бычка из-за пазухи его вытащили мобильник и записную книжку, в которой с похвальной аккуратностью значились телефоны всех друзей и знакомых бычка.

Был там, само собой, и телефон шефа: Александр Лосев столовался у известной московской компании сотовой связи. Президент компании Лаптев был знаком с Извольским, и нельзя сказать, чтобы это знакомство относилось к числу приятных и легких.

Дело в том, что Вячеслав Извольский сам был председателем совета директоров и учредителем компании сотовой связи «Коннект», обслуживавшей и Ахтарск, и столицу области Сунжу. Коммерция не была первоочередной целью Сляба – просто владение собственной сотовой компанией было хорошим средством защиты от прослушивания со стороны. Из-за некоммерческого назначения «Коннекта» дела его шли не особо хорошо, и от дыры в балансе компанию спасали только монопольное положение и монопольные же цены.

Когда Лаптев задумал прирастать Сибирью и объявился в Сунже, конкурент вызвал у Извольского понятное недовольство, и в результате сунженские власти довольно долго морочили москвичей, отказывая им в лицензии. Кончилось тем, что Черяге (который, кстати, значился исполнительным директором «Коннек-та») пришлось лететь в Москву и разбираться с эфэсбешной «крышей» Лаптева, отстаивавшей в данном случае святой принцип рыночной конкуренции.

Лаптев принял Черягу необыкновенно быстро, и Черяга изложил ему свою нехитрую просьбу. Комбинат хотел ни больше ни меньше, как прослушивать все разговоры Лося. И, разумеется, отследить его местоположение, так как сотовый телефон даже в режиме ожидания звонка работает как радиомаяк.

Москвич долго думал, прежде чем ответить. «Коннект» после летней склоки как раз заключил с Лаптевым соглашение о роуминге, отношения между двумя компаниями пошли на лад, и Лаптеву, видимо, не хотелось сдирать кожицу с только-только поджившей раны.

– Извини, – наконец сказал он, – это дело ФСБ. Если станут говорить, что я могу проделать со своими клиентами такие вещи, завтра от меня половина клиентов уйдет.

«А что от тебя опять область уйдет, ты не боишься?» – подумал Черяга, но вслух этого не сказал.

– Извини, – еще раз повторил президент компании, задумался и добавил: – Кстати, это правда, что Венько на вас зол?

Венько был крупным чином в ФСБ и большим другом того самого значительного лица из Минобороны, которому принадлежало ТОО «Сатурн». Именно люди Венько проверяли Конгарский вертолетный завод на предмет попавших к чеченам вертолетов, хотя самую исчерпывающую информацию по поводу продажи вертушек они могли бы получить, вколов своему шефу скополамин.

– А кто вам это сказал? – поинтересовался Черяга.