Разгром 1941 Солонин Марк

Г.П. Кравченко: «Я считаю, что соотношение между потерями на аэродромах будет такое: в частности, на Халхин-Голе у меня было так — 1/8 часть я уничтожил на земле и 7/8 в воздухе.

Г.М. Штерн: «И примерно такое же соотношение и в других местах.»

При всем при этом, в определенных ситуациях такой тактический прием, как удар по аэродромам базирования вражеской авиации, может оказаться целесообразным (или даже единственно возможным). Смысл и задачу удара по аэродромам можно, предельно упрощая, сформулировать так: безвозвратная потеря самолетов и летчиков в обмен на завоевание кратковременного превосходства в воздухе. Подвергшиеся удару аэродромы противника и базирующиеся на них авиачасти быстро восстановят свою боеспособность, но на войне бывают ситуации, когда несколько дней или даже часов решают исход операции. Вот почему перед началом крупных наступательных операции нередко проводились массированные налеты на аэродромы противника. Достигаемое этим временное снижение активности вражеской авиации являлось существенной помощью наземным войскам на самом трудном для них этапе прорыва обороны противника.

Более того, бывали ситуации, когда удары по аэродромам и вовсе становились единственным возможным средством вооруженной борьбы. Например, в начале 1941 года и английская, и немецкая бомбардировочная авиация перешли к тактике ночных налетов на города и военные базы противника. Несмотря на огромные усилия (и некоторые успехи) в деле создания и освоения в боевых частях средств радиолокационного обнаружения самолетов, ночные истребители оказались на тот момент бессильными в противоборстве с невидимыми в ночном мраке бомбардировщиками. Ничего другого, кроме крайне малоэффективных и ведущих к огромным потерям налетов на аэродромы базирования бомбардировщиков противника, предпринять тогда оказалось практически невозможно.

Из правил (если это настоящие, правильные правила) не бывает исключений. Все яблоки всегда падают с дерева вниз, на землю. Ни одно яблоко еще не улетело на небо. Самолеты, хотя они и значительно тяжелее воздуха, по небу летают. Но не стоит из этого делать вывод о несостоятельности закона всемирного тяготения. Просто, кроме силы веса, на самолет действуют еще и другие силы. Вот потому он и летает. Покончив с этим «философским отступлением», рассмотрим две реальные боевые операции, которые часто приводят в качестве доказательства тезиса о высокой эффективности удара по аэродромам.

Пёрл-Харбор. Утром 7 декабря 1941 года японская авианосная авиация вероломно и без объявления войны нанесла сокрушительный удар по американской военно-морской базе с этим поэтичным названием («жемчужная гавань»). В течение полутора часов американские ВМС потеряли такое количество тяжелых кораблей (линкоров и крейсеров), какое было далеко не у каждой крупной морской державы. Одновременно с этим на земле было уничтожено 188 боевых самолетов. После этой неслыханной катастрофы само слово «Пёрл-Харбор» стало нарицательным.

Как такое стало возможным? Или, другими словами, чем была обусловлена небывало высокая (высокая по сравнению со среднестатистическими данными, приведенными выше) эффективность действий японской авиации? Первый и, строго говоря, исчерпывающий ответ заключается в том, что статистика — это наука больших чисел. Результаты единичного события могут очень сильно отличаться от среднестатистических. Возвращаясь к истории грандиозной океанской войны 1941—1945-го годов, мы можем констатировать, что ничего подобного, ничего отдаленно напоминающего Пёрл-Харбор, более не повторилось. Ни на американских, ни на японских аэродромах.

Исключительность данного события легко объяснима. Во-первых, имела место небывалая концентрация сил нападающих. Остров Оаху — крохотное пятнышко на карте Гавайских островов — атаковали с шести авианосцев 353 японских самолета. Эти цифры даже близко нельзя сравнить с тем нарядом сил, который немцы выделили утром 22 июня 1941 года для удара по советским аэродромам (каждый из которых атаковала в лучшем для нападающих случае одна, максимум две эскадрильи, т. е. не более 15–20 самолетов — хотя в большинстве случаев в налете участвовали отдельные звенья или даже отдельные пары самолетов).

Во-вторых, имела место самая настоящая внезапность нападения. Военно-морская база в Пёрл-Харборе находилась в состоянии постоянной (т. е. обычной, не повышенной в связи с угрозой нападения) боевой готовности. Японские авианосцы легли в дрейф на расстоянии 200 морских миль от базы и не были обнаружены сторожевыми судами охранения морского района. В 7.55 по местному времени экипажи американских кораблей стояли на утреннем построении — именно в этот момент на них посыпались бомбы. Причины, в силу которых американское командование не заметило и/или не сделало должных выводов из выдвижения мощного авианосного соединения японского флота, многократно обсуждались и еще долго будут обсуждаться в военно-исторической литературе. Высказано много версий (включая наличие у высшего политического руководства США готовности пожертвовать кораблями и людьми для того, чтобы ярость американского народа «вскипела, как волна» и позволила Рузвельту преодолеть сопротивление «изоляционистов» в Конгрессе). Как бы то ни было, для личного состава базы, отделенной от Японских островов 5 тысячами километров океанских просторов, нападение стало ошеломляющей неожиданностью.

Эти два обстоятельства — внезапность и огромная «точечная» концентрация сил нападающих — позволяют без больших натяжек охарактеризовать Пёрл-Харбор как диверсию. Диверсию огромного масштаба и огромных же последствий, но именно диверсию, а не типовую боевую операцию.

Результативность диверсий варьируется в огромном диапазоне — от нуля до феноменального успеха. Так, например, 30 июля 1943 года белорусский партизан Федор Крылович установил две магнитные мины с часовым механизмом в эшелоне цистерн с бензином на станции Осиповичи. Ничего не подозревающие немцы поставили эшелон рядом с другим эшелоном, груженным боеприпасами. После того, как все это взорвалось, немцы потеряли 5 паровозов, 33 цистерны с ГСМ, 65 вагонов боеприпасов, 12 вагонов с продовольствием, 8 танков, 7 БТР, угольный склад, множество станционных построек. Движение на данном участке было полностью парализовано на двое суток. (116) Вряд ли, однако, найдется здравомыслящий человек, которому надо доказывать, что подобного успеха добился далеко не каждый из 200 тысяч партизан Белоруссии…

Слово «диверсия» имеет отношение к разгрому на Пёрл-Харборе еще в одном аспекте. Главную угрозу командование базы видело не в небе (где внезапное появление сотен самолетов противника никто не ожидал), а в море, из которого во тьме ночной могли выйти на берег японские диверсанты. Поэтому самолеты на Пёрл-Харборе не только не были рассредоточены по краям летных полей, а, напротив, сосредоточены в центре аэродромов под надежной охраной. Утром 7 декабря 1941 года это обстоятельство также способствовало высокой эффективности японского удара.

Последнее замечание, связанное с историей Пёрл-Харбор, относится к потерям нападающих. Потери были отнюдь не мизерными. Из 183 самолетов первой «волны» сбито 9, из 170 самолетов второй «волны» сбито 20 (больше одной десятой). Всего безвозвратно потеряно 29 самолетов, еще 74 были повреждены. Итого безвозвратно потерян 1 самолет из 12, принявших участие в налете. Несколько забегая вперед, отметим, что 22 июня 1941 года немцы безвозвратно потеряли «от воздействия противника и по неизвестным причинам» 62 боевых самолета, т. е. в среднем один самолет на 65 вылетов (правда, в данном случае больше половины вылетов не были связаны с ударами по аэродромам). Уровень потерь в пять раз ниже, чем у японцев в налете на Пёрл-Харбор.

Если Пёрл-Харбор представлял собой «точечный» одномоментный удар, в принципе несопоставимый с событиями самого длинного дня 41-го года, то операция «Мокед» (что можно перенести с иврита как «средоточие», «центр приложения усилий»), осуществленная ВВС Израиля 5 июня 1967 года, в первый день так называемой «шестидневной войны», вполне заслуживает рассмотрения в контексте нашей книги.

В течение дня (первые бомбы упали на египетские аэродромы и 7.45, последние самолеты вернулись на свои базы к 8 часам вечера, когда на Ближнем Востоке в июне наступает настоящая ночь) ВВС Израиля в пяти «волнах» выполнили 352 вылета и атаковали в общей сложности 18 египетских аэродромов. На основании докладов летчиков и аэрофотосъемок потери противника были определены в следующих цифрах:

— бомбардировщики «Ту-16» 30 из 30;

— бомбардировщики «Ил-28»  27 из 27;

— истребители «МиГ-21» 90 из 102;

— истребители «МиГ-19» 20 из 28;

— истребители «МиГ-17» 75 из 96;

— истреб-бомб. «Су-7» 12 из 16.

Итого 254 из 299.

Удары по аэродромам Сирии и Иордании начались после полудня. Всего выполнено 122 вылета и атаковано 8 аэродромов. Заявлено об уничтожении:

— бомбардировщики «Ил-28» 2 из 2;

— истребители «Миг–21» 30 из 60;

— истребители «МиГ-17» 20 из 35;

— истребители «Хантер» 20 из 24.

В общей сложности для ударов по аэродромам противника было выполнено 474 вылета, в ходе которых уничтожено 326 самолетов противника. Боевые (не считая аварии по техническим причинам) безвозвратные потери составили 18 самолетов — в течение одного дня ВВС Израиля потеряли 9% от общего числа исправных боевых самолетов (потери люфтваффе 22 июня 1941 года в процентном отношении к числу боеготовых самолетов были в три раза меньше). В пересчете на число вылетов — 1 сбитый на 26 вылетов (в 2,5 раза больше, чем у немцев 22 июня). Потери весьма и весьма ощутимые, правда, командование израильских ВВС в своих расчетах исходило из неизбежности потери 20% атакующих самолетов. (149, 150)

Причина, по которой израильское командование решило прибегнуть к чреватому большими потерями тактическому приему, вполне понятна — другого варианта действий просто не было. Обитаемая (не считая безводную и безлюдную пустыню Негев на юге страны) часть территории Израиля «в границах 1967 года» представляла собой «густонаселенный пляж» шириной порядка 18–20 км. Время полета дозвукового ударного самолета от передовых египетских аэродромов на Синае до Тель-Авива составляло 10 минут. Неизменно миролюбивый Советский Союз, кроме всего прочего, предоставил своим ближневосточным друзьям 30 бомбардировщиков «Ту-16». В отечественной литературе этот самолет характеризуется как «средний дальний». Да, для середины 60-х годов бомбардировщик со взлетным весом в 80–90 тонн мог считаться «средним». Напомним, однако, что американская «летающая крепость» В-17 имела максимальный взлетный вес в 27 тонн, а самые тяжелые модификации немецкого «Не-111» весили менее 14 тонн… Допустить появление такой армады над своими густонаселенными городами Израиль не мог, а практика всех без исключения войн и военных конфликтов 20-го века убедительно доказала, что никакая ПВО не способна предотвратить прорыв части атакующих самолетов к цели (в реальности уничтожение 10–20% вражеских самолетов могло считаться огромным успехом). В такой ситуации у ВВС Израиля просто не оставалось другого выбора, кроме как попытаться уничтожить самолеты противника раньше, чем они успеют подняться в небо.

К упреждающему удару по египетским аэродромам ВВС Израиля готовились не менее двух лет. Замысел операции базировался на идее первоочередного разрушения взлетно-посадочных полос (ВПП) с последующим расстрелом «прикованных к земле» самолетов. Расположение египетских аэродромов не было секретом для Израиля, так как в основном это были бывшие английские аэродромы, построенные в 30–50 годах. Аэродромов было мало (точнее говоря, у отсталой полуфеодальной страны по милости Кремля оказалось неправдоподобно много боевых самолетов). Хотя в общей сложности израильские ВВС появились в небе над 18 летными полями, три четверти всех вылетов (267 из 352) пришлось на 7 основных аэродромов базирования египетской авиации. Фактически вся смертоносная армада была «привязана» к двум десяткам ВПП. Именно это обстоятельство давало израильтянам шанс на успех.

Всеми видами разведки было установлено местоположение аэродромов, ВПП, стоянок и укрытий для самолетов. С некоторыми ошибками, но была проведена селекция реальных самолетов и ложных целей (макетов). В пустынной местности для тренировки израильских летчиков были размечены на земле «взлетные полосы», в точности соответствующие реальным.

Бомбить предстояло не ВПП в произвольном месте, а строго определенные точки, разрушение которых делало невозможным взлет с поврежденной полосы в любом направлении. Каждая пара летчиков знала конкретную точку на конкретной полосе определенного аэродрома, которую ей предстояло атаковать, направление подхода к цели, разворота на второй заход, направление третьей атаки и т. д.

Существенную помощь в обеспечении внезапности первого удара оказало Средиземное море. Наличие огромной водной поверхности позволило первой «волне» израильских самолетов пролететь большую часть маршрута на предельно низкой высоте в 30 метров — без автоматики отслеживания рельефа местности такое было возможно только над морем. Не обнаруженные радарами самолеты пролетели значительное дальше меридиана цели, затем развернулись над морем и атаковали египетские аэродромы «с тыла», с запада (применительно к 22 июня 1941 года это равнозначно тому, что немецкие самолеты появились бы над приграничными аэродромами со стороны Минска).

В отличие от Пёрл-Харбора, где японцы нанесли удар огромной «тучей» самолетов, каждая «волна» налета израильских ВВС представляла собой фактически «цепочку» из последовательных атак отдельных звеньев (от 3 до 5 самолетов в каждом). Так, например, важнейший египетский аэродром Абу-Суэр (там базировалось 27 тактических бомбардировщиков «Ил-28» и 19 новейших истребителей «МиГ-21») в ходе того, что принято называть «первой волной», был атакован в 7.45, 7.55, 8.10, 8.25, 8.40, 8.55, 9.10. Семь ударов с интервалами 10–15 минут, 32 самолетовылета. Каждое звено сбрасывало бомбовую нагрузку на ВПП, после чего в трех заходах расстреливало из бортовых пушек самолеты и уходило домой, освобождая место следующему звену. После возвращения ударных самолетов на базу их в бешеном темпе заправляли горючим, боеприпасами и готовили к следующему вылету. Установленные производителями самолетов нормативы времени после— и предполетной подготовки были сокращены в 2,5 раза. Вторая «цепочка» ударов накрыла Абу-Суэр между 10 и 11 часами утра: еще 18 самолето-вылетов четырех звеньев. Последние два самолета атаковали Абу-Суэр в 18 часов. Итого: 52 вылета по одному аэродрому. Соседний аэродром Файяд был атакован в четырех «волнах»: шесть звеньев в первой «цепочке» (29 вылетов в периоде 7-45 до 9-10), 7 вылетов во второй «волне», 4 в третьей, 10 в вечерней пятой «волне». Итого 50 вылетов на один аэродром.

Вопреки широко распространенному заблуждению, в июне 1967 года ни одного боевого самолета американского производства на вооружении ВВС Израиля не было. Военная авиация Израиля на тот момент представляла собой летающую выставку достижений народного хозяйства Франции. Там были «экспонаты» пяти разных типов, начиная от безнадежно устаревшего «Урагана» (первый — еще с прямым дозвуковым крылом — серийный французский реактивный истребитель; снят с производства в 1954 году) до новейшего сверхзвукового «Миража». К счастью для израильтян, все пять типов французских самолетов были «по старинке» оснащены мощным пушечным вооружением (от четырех 20-мм пушек на «Урагане» до четырех 30-мм пушек на тяжелых двухмоторных «Вотурах»), что как нельзя лучше соответствовало задачам операции.

Главное отличие вооружения истребителей 1950–1960 годов от их предшественников эпохи начала Второй мировой войны заключалось не в возросшем калибре пушек и/или числе стволов, а в принципиально новом прицельном оборудовании. Полуавтоматические гироскопические прицелы (сопряженные на новых самолетах с радиодальномерами) освободили летчика от необходимости рассчитать (точнее говоря — интуитивно угадать) необходимое упреждение — все поправки, связанные со взаимным трехмерным перемещением самолета и цели, вносила автоматика, основанная на изумительно красивых в своей гениальной простоте аналоговых электро-механических вычислителях. Новые прицелы не просто повысили вероятность попадания, они изменили саму «технологию» воздушной стрельбы — стала возможной прицельная стрельба с больших дистанций (до 800—1000 метров), на пересекающихся курсах. Фактически авиационное стрелковое вооружение, которое в начале 60-х годов иные теоретики поспешили объявить анахронизмом, обрело «второе дыхание».

Для разрушения бетонных ВПП израильская авиация использовала бомбы весьма «скромного» калибра (70—120 кг), но в максимально возможном по ТТХ самолетов количестве. Было решено, что высокая вероятность поражения важнее глубины воронок на взлетной полосе — расчет строился на том, что наземные службы аэродромов не смогут восстановить даже самые минимальные повреждения в том темпе, который задали непрерывно атакующие израильские самолеты. В то же время, для удара по особо важным аэродромам использовались специальные бетонобойные бомбы с ракетным ускорителем. Этот боеприпас после сброса на малой высоте стабилизировался тормозным парашютом, который обеспечивал встречу с ВПП под строго определенным углом; после этого ракетный ускоритель «вбивал» изготовленный из высокопрочной стали корпус бомбы под бетонное покрытие, и только после этого происходил подрыв боевой части. В результате на ВПП образовывалась не «ямка», а «холмик» из вздыбленных обломков бетонного покрытия, после чего полоса становилась абсолютно «непроходимой» для многотонных самолетов со взлетной скоростью в 200–250 км/час.

И все же главным обстоятельством, сделавшим возможным феноменальный успех операции «Мокед», была крайняя беспечность командования и… скажем вежливо — низкая мотивация личного состава противника. Египетское командование (т. е. советские военные советники) не извлекли ни малейших уроков из недавней военной истории, и операция по «сбрасыванию Израиля в море» планировалась как некое повторение финской («зимней») войны в жарком климате. О возможном упреждающем ударе «обреченного к закланию» противника никто не подумал. Новенькие «МиГ-21» ослепительно сверкали дюралевыми крыльями под лучами африканского солнца — их даже не удосужились покрасить камуфляжной краской (не говоря уже о маскировочных сетях и укрытиях).

О многом говорят и цифры потерь израильской авиации: в первой «волне» безвозвратно потеряно 8 самолетов, во второй — ноль. Динамика очень интересная и отнюдь не тривиальная. На Пёрл-Харборе все было точно наоборот: 9 японских самолетов сбито в первой «волне» и 20 — во второй. Разбуженные внезапным ударом по «мирно спящим аэродромам» американские летчики «с мужеством слепого отчаяния и злобы, не соблюдая уже никакого плана, вне строя, вступали в одиночный бой с вражескими самолетами…» На египетских аэродромах произошло что-то другое, и, судя по докладам израильских летчиков, вторая «волна» практически не встретила ни зенитного огня, ни запусков ЗУР. После полудня та же ситуация повторилась в небе Сирии и Иордании: 7 израильских самолётов сбито в первом ударе, 3 — во втором. Остается предположить, что «боевой дух» арабских зенитчиков был ничуть не выше аналогичного духа танкистов и пехотинцев. Тут будет уместно вспомнить, что организованное сопротивление арабских армий было сломлено в течение двух-трех дней, а общая продолжительность «шестидневной войны» определилась временем, которое потребовалось дипломатам великих держав на согласование условий, на которых Москва согласилась признать поражение своих марионеток.

Завершая краткий обзор операции «Мокед», необходимо еще раз отметить, что все цифры уничтоженных на земле арабских самолетов, приведенные выше, основаны на заявлении одной стороны. Да, судя по достигнутому военно-оперативному результату (после 5 июня ни одна бомба не упала на города Израиля), доклады израильских летчиков не были обычными в подобных случаях «охотничьими рассказами», и большая часть взлетных полос была надолго выведена из строя. Что же касается числа реально уничтоженных на земле самолетов, то оно могло быть и несколько меньше заявленного. К такому предположению нас приводят размещенные на официальном сайте ВВС Израиля данные о том, что в ходе «шестидневной войны» 60 вражеских самолетов было сбито в воздушных боях и еще три машины уничтожены силами израильской ПВО. («60 enemy planes were shot down in dogfights. Three more planes were brought down by the Israeli AA forces»). Прежде, чем быть сбитыми в воздухе, эти самолеты должны были уцелеть под градом израильских ударов 5 июня, да еще и оказаться рядом с исправной ВПП…

Таким образом, необычайно высокая (высокая по сравнению с операциями Второй мировой войны) эффективность удара по аэродромам, достигнутая израильскими ВВС 5 июня 1967 года, может быть объяснена следующими факторами:

— привязанность реактивной авиации к бетонным ВПП, минимальное повреждение которых делало невозможным взлет многотонных самолетов со взлетными скоростями в 200 и более км/час;

— концентрация самолетов арабской авиации на относительно малом числе аэродромов;

— отсутствие должной маскировки самолетов;

— тщательная многолетняя подготовка израильских ВВС (включая точное выявление всех аэродромов противника);

— внезапность первого удара, обеспеченная тщательной подготовкой нападающих и крайней беспечностью не собиравшихся обороняться обороняющихся;

— крайне низкая активность наземной ПВО аэродромов;

— бортовое прицельное оборудование нового поколения, обеспечившее как высокую точность бомбометания по ВПП, так и высокую эффективность стрельбы по самолетам;

— значительно возросшая мощь стрелкового вооружения самолетов.

Возвращаясь к событиям 22 июня 1941 года, мы можем однозначно констатировать, что первого и двух последних факторов в тот день не могло быть в принципе. Истребитель «И-16» последних (т. е. самых тяжелых) модификаций имел взлетный вес менее 2 тонн и взлетную скорость 130 км/час, длину разбега 210 м, длину пробега — 380 м. Взлетно-посадочной полосой для истребителя такого класса могла служить ровная поляна, утрамбованная катком или выложенная легкосъемными металлическими панелями. Авиабомба весом в 50 кг (наиболее массовый боеприпас немецкой бомбардировочной авиации; следующим по номенклатуре калибром в люфтваффе была 250 кг бомба, «соток» не было вовсе) оставляла в грунте воронку диаметром 10–15 метров. Полсотни мобилизованных мужиков из соседней деревни могли засыпать ее за полчаса. Вручную. С применением техники восстановить разрушенную налетом грунтовую ВПП было еще проще. Вот почему попытки вывести аэродром из строя посредством разрушением взлетных полос были в ту эпоху крайне малоэффективным занятием. Строго говоря, им и занимались крайне редко, а удар по аэродромам прежде всего предполагал удар по самолетам.

Уже одно это обстоятельство делает совершенно бессмысленным прямое перенесение результатов 5 июня 1967 года на 22 июня 1941 года — «приковать» советскую авиацию к земле одним массированным ударом по взлетным полосам аэродромов немцы не могли в принципе. Едва ли этот вывод заслуживает дискуссии. Гораздо важнее попытаться выяснить реальное положение дел с другими факторами успеха: количество аэродромов, рассредоточение и маскировка самолетов, внезапность удара противника (немецкой авиации). Именно эти вопросы будут рассмотрены в следующей главе.

Глава 23

«А ЕСЛИ К НАМ ПОЛЕЗЕТ ВРАГ МАТЕРЫЙ…»

Дискуссию на тему: «Верил ли Сталин в договор с Гитлером», мы не будем даже начинать. Не смешно, глупо и противно. Желающие могут перелистать несколько страниц назад и еще раз посмотреть на длинный список командиров советских ВВС, арестованных и расстрелянных накануне войны. Что-что, но излишняя доверчивость не входила в перечень пороков товарища Сталина.

Разумеется, Сталин имел подробную информацию о концентрации немецких войск у границ СССР, разумеется, он не был идиотом (каким его изображала вся отечественная и, что совсем уже странно, большая часть западной историографии, распространявшие байки про то, что Сталин «боялся дать Гитлеру повод для нападения») и информацию воспринимал вполне адекватно. Да, многие его действия в последние дни и часы перед началом войны нам все еще непонятны. Но это не значит, что Сталин — идиот. Просто наши знания о темных безднах советской истории еще очень и очень малы.

Что же касается пресловутой «внезапности нападения», то здесь необходимо уточнить терминологию. Стратегической внезапности не было по определению. Советский Союз, его армия, военная промышленность (другой практически и не существовало), высшее военно-политическое руководство страны напряженно, неустанно и непреклонно готовилось к Большой Войне. Об этом свидетельствуют сотни тысяч документов, свидетельствуют миллионы живых свидетелей событий. Если этот факт все еще надо кому-то доказывать, то доказывать уже не стоит…

Оперативной внезапности также не было. Во второй половине июня 1941 года Красная Армия находилась в состоянии непосредственной подготовки к войне. К войне, которая начнется в ближайшие недели (или даже дни). В июне 41-го скорое начало военных действий не вызывало сомнений практически ни у кого — от генералов в Москве до солдат в приграничных частях. Из великого множества свидетельств участников событий приведем лишь одно — опубликованные совсем недавно воспоминания Л.И. Торопова. (164) Накануне войны молодой курсант Торопов учился летному делу в знаменитом, старейшем в России, Качинском летном училище. За несколько дней до 22 июня приехал к курсантам лектор:

«… Он представился лектором ЦК КПСС. Толковая была лекция, содержательная. Было это буквально дня за четыре-пять до начала войны. И конец его лекции был примерно такой:

— Товарищи, было заявление ТАСС от 14 июня, вы [о нем], наверное, знаете. Тем не менее война с немцами неизбежна и будет. Но, вы не представляете себе, как мы близки к этой войне!

Вот так закончил лекцию. Мы, конечно, этим словам не придали значения…»

Тщательно подготовленный советской псевдоисторической пропагандой читатель без труда продолжит фразу: не поверили потому, что радио кричало про Пакт о ненападении, а всех, кто в этот пакт не верил, тащили в застенки, как «провокаторов». Увы, друзья мои, на этот раз вы не угадали. Совсем по-другому заканчивается эта фраза в воспоминаниях очевидца и участника событий:

«потому что в течение более года нам твердили: — Война с немцами будет! Война будет!

И несмотря на соглашения, уже привыкли к этому. И я вспомнил эти его слова, только когда началась война.»

Обратите внимание: не «немцы на нас нападут», а «война с немцами будет»…

Теперь от воспоминаний (а память может подвести любого человека) обратимся к чудом сохранившимся (т. е. своевременно не уничтоженным) документам. Оказывается, начиная с 16–17 июня 1941 года приказы о приведении войск в состояние повышенной боевой готовности сыпались один за другим.

Приказ командующего Прибалтийского ОВО №0052 от 15 июня 1941 года.

«…С первого часа боевых действий организовать охранение своего тыла, а всех лиц, внушающих подозрение, немедленно задерживать и устанавливать быстро их личность… Самолеты на аэродромах рассредоточить и замаскировать в лесах, кустарниках, не допуская построения в линию, но сохраняя при этом полную готовность к вылету. Парки танковых частей и артиллерии рассредоточить, разместить в лесах, тщательно замаскировать, сохраняя при этом возможность в установленные сроки собраться по тревоге… Командующему армией, командиру корпуса и дивизии составить календарный план выполнения приказа, который полностью выполнить к 25 июня с. г.» (50, стр. 11–12)

Директива Военного совета Прибалтийского ОВО №00224 от 15 июня 1941 года.

На случай нарушения противником границы, внезапного нападения крупных его сил или перелета границы авиационным соединением, устанавливаю следующий порядок оповещения… Донесение должно быть отправлено через радиостанции 11-AK или РСБ на волне 156. Для своевременного получения донесения приемники всех штабов соединений с 17.6.41 г. должны стоять на волне 156… (50, стр. 11–12)

Приказ командующего Прибалтийского ОВО №00229 от 18 июня 1941 года.

«С целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа ПРИКАЗЫВАЮ:

Начальнику зоны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 г. привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа… К 1 июля 1941 г. закончить строительство командных пунктов, начиная от командира батареи (зенитной. — М.С.) до командира бригадного района (ПВО)… Не позднее утра 20.6.41 г. на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи… Систематически производить проверку связи с командными пунктами… Наметить и изготовить команды связистов, которые должны быть готовы к утру 20.6.41 г. по приказу командиров соединений взять под свой контроле утвержденные мною узлы связи…

Определить на участке каждой армии пункты организации полевых складов противотанковых мин, взрывчатых веществ и противопехотных заграждений. Указанное имущество сосредоточить в организованных складах к 21.6.41 г…. Создать на телшяйском, шяуляйском, каунасском и калварийском направлениях подвижные отряды минной противотанковой борьбы… Готовность отрядов к 21.6.41 г… План разрушения мостов утвердить военным советам армий. Срок выполнения 21.6.41 г… Отобрать из частей округа (кроме механизированных и авиационных) все бензоцистерны и передать их по 50% в 3-й и 12-й механизированные корпуса. Срок выполнения 21.6.41 г…»

На обложке «Сборника боевых документов №34» (со стр. 11–25 которого процитированы эти приказы) стоит синий штампик: «Рассекречено». Номер Директивы Генштаба о рассекречивании и дата: 30.11.65 г. Шестьдесят пятого года. Десятки лет шаманы официальной военно-исторической «науки» знали — или по меньшей мере должны были знать — содержание документов июня 41-го года, но при этом продолжали рассказывать нам байки про «внезапное нападение» и «мирно спящую советскую страну…»

К сожалению, СБД №34 является единственным сборником боевых документов приграничных военных округов/фронтов, в который было включено хотя бы несколько документов периода ДО 22 июня 1941 года. Все остальные сборники начинаются сразу с 22 июня, с «внезапного нападения». Все, что предшествовало этой пресловутой «неожиданности», благополучно обойдено молчанием. Однако, принимая во внимание запредельный уровень централизации принятия решений в сталинском СССР, нет ни малейших оснований для того, чтобы считать ситуацию в Прибалтийском ОВО в чем-то уникальной. Командующий войсками ПрибОВО Ф.И. Кузнецов (также, как и его военно-морской однофамилец Н.Г. Кузнецов) действовали в строгом соответствии с теми предписаниями, которые получили из Москвы. Точно такие же указания получали и их соседи. Просто соответствующие документы других округов или пропали, или были своевременно добросовестно засекречены.

Впрочем, засекретить все невозможно. В самые что ни на есть «застойные годы» (в 1977 году) были опубликованы воспоминания полковника Белова (командира 10 CАД — одной из трех разгромленных полностью авиадивизий Западного ОВО) о первом дне войны. Название очерка: «Горячие сердца». Интонация повествования — соответствующая названию. Тем не менее на пяти страничках текста поместилась и такая информация: «20 июня я получил телеграмму с приказом командующего ВВС округа: привести части в боевую готовность (выделено мной. — М.С.), отпуска командному составу запретить, находящихся в отпусках — отозвать в части… Командиры полков получили и мой приказ: самолеты рассредоточить за границы аэродрома, личный состав из расположения лагеря не отпускать…» (44)

В ноябрьском номере за 1988 год «Военно-исторический журнал» (официальный печатный орган МО СССР) опубликовал доклад командира 7-й танковой дивизии (6-й мехкорпус, Западный ОВО) генерал-майора С. Борзилова от 4 августа 1941 года. Командир разгромленной дивизии, вышедший из окружения с горсткой солдат, не скрывает того, что «…20 июня 1941 г. командиром корпуса было проведено совещание с командованием дивизий, на котором была поставлена задача о повышении боевой готовности, т. е. было приказано окончательно снарядить снаряды и магазины, уложить в танки, усилить охрану парков и складов, проверить еще раз районы сбора частей по боевой тревоге, установить радиосвязь со штабом корпуса. Причем командир корпуса предупредил, что эти мероприятия проводить без шумихи, никому об этом не говорить, учебу продолжать по плану…»

Доклад начальника 3-го отдела (военная контрразведка) 10-й армии Западного ОВО от 13 июля 1941 года был опубликован в полном объеме лишь в 2008 году. Из доклада следует, что соседняя с 10 CАД полковника Белова 9 САД генерала Черных получила точно такое же распоряжение: «9-я авиадивизия, дислоцированная в Белостоке, несмотря на то, что получила приказ быть в боевой готовности с 20 на 21 число…» (151) А вот и воспоминания одного из старших командиров 9 САД (подполковника В. Рулина, в начале войны — комиссара 129 ИАП):

«Оперативно-разведывательные сводки штаба Западного ОВО становились все тревожнее…. Неожиданно 21 июня в Белосток (т. е. в штаб 9-й САД. — М.С.) вызвали все руководство полка.

В связи с началом учения в приграничных военных округах предлагалось рассредоточить до наступления темноты всю имеющуюся в полку материальную часть, обеспечить ее маскировку. Когда в конце дня с совещания в лагерь вернулся командир полка, работа закипела. Все самолеты на аэродроме рассредоточили и замаскировали…»(132)

Авиационные части 43 ИАД и 13 БАД, дислоцированные в районе Минска и Бобруйска, находились на расстоянии в сотни километров от границы. Стать объектом первого «внезапного» удара они не могли (и не стали таковыми в действительности). Тем не менее и там шла напряженная подготовка к боевым действиям. Ни эти дивизии, ни их командиры «мирно спящими» не были. Генерал-майор Г. Захаров, командир 43-й ИАД: «В середине июня все отпускники были отозваны и вернулись в части, увольнения в субботу и воскресенье я отменил, было увеличено число дежурных звеньев и эскадрилий…» (55)

Не после, а до первых выстрелов на границе была поднята по тревоге и 13 БАД. Командир дивизии, генерал-майор Ф. Полынин свидетельствует:

«В субботу, 21 июня 1941 года, к нам, в авиагарнизон из Минска прибыла бригада артистов. Не так часто нас баловали своим вниманием деятели театрального искусства, поэтому Дом Красной Армии был переполнен (в скобках отметим, что вечером 21 июня 1941 года командиры самых разных рангов оказались в театрах и концертных залах. Как по команде. Или — по команде. Это очень странная деталь событий кануна войны)… Было уже за полночь, когда мы, сердечно поблагодарив дорогих гостей, отправили их обратно в Минск. Только пришел домой и лег спать как раздался продолжительный телефонный звонок.

— Боевая тревога! — слышу взволнованный голос дежурного по штабу.

— Откуда сообщили?

— Из Минска.

Дежурный тут же вручил мне телефонограмму из штаба ВВС округа. Читаю: «Вскрыть пакет, действовать, как предписано». Снимаю трубку, связываюсь с командирами полков.

Те уже готовы (т. е. в 1–2 часа ночи на «мирно спящих аэродромах» 13 БАД никто не спал), ждут боевого приказа. Разговор шифром предельно краток. Цели такие-то (кратким такой разговор мог быть только при том условии, что цели были заранее разведаны, изучены, маршруты первых ударов нанесены на карты. — М.С.) встреча с истребителями там-то…»(49)

Самого пристального внимания заслуживают два слова: «Вскрыть пакет».

Армия живет по уставам, приказам и инструкциям. В этом ее известная слабость (и основа многочисленных анекдотов про тупых солдафонов). В этом же и ее огромная сила — в критической ситуации командиру не надо тратить драгоценные минуты на долгие раздумья, надо просто четко выполнять то, что предписано. Необходимые в первые часы и дни действия были разработаны, согласованы и утверждены в документе под названием «План прикрытия мобилизации, сосредоточения и оперативного развертывания». Такие планы были разработаны в каждом округе, каждой армии, каждом корпусе и т. д. вплоть до полка. Запечатанный пакет («красный пакет») хранился в сейфе штаба каждого соединения Красной Армии. По получению сигнала боевой тревоги командиры всех уровней должны были вскрыть пакет и без долгих рассуждений делать, что там написано. Однако высшее руководство РККА (Тимошенко и Жуков, а фактически — Сталин), вместо короткого приказа из четырех слов: «ввести в действие план прикрытия» — в полночь 21 июня 1941 года отправили в приграничные округа длинное сочинение, вошедшее в историографию под названием «Директива №1».

Обсуждение и поиск сокровенного смысла этого сочинения продолжается уже более полувека. Одни утверждают, что главное в Директиве — требование «не поддаваться на провокации». Другие резонно возражают, указывая на фразу «встретить возможный удар немцев». Третьи справедливо указывают на неоднозначность выражения «встретить возможный удар». Как встретить? где встретить? на каких рубежах? какими силами? по каким планам? Фактически в роковой вечер 21 июня 1941 года высшее военно-политическое руководство СССР предложило своим подчиненным разгадать ребус. Разгадать в условиях жесточайшего дефицита времени и с весьма высокой вероятностью ареста и расстрела в случае неверного ответа. И все это — вместо простого, короткого и ясного приказа о введении в действие плана прикрытия.

Тайна сия велика есть. До тех пор, пока соответствующие документы высшего руководства страны надежно спрятаны в недоступных для независимых историков ведомственных архивах, убедительной разгадки «тайны 21 июня» нет, и не будет. Высказано множество предположений. Свое мнение я в развернутом виде изложил в книге «23 июня: „день М“». (152) Не отвлекаясь более на обсуждение сложных военно-политических вопросов, обратимся к рассмотрению реальных фактов.

Решение о введении в действие плана прикрытия принималось разновременно, неорганизованно, с оглядкой на возможные «последствия». И тем не менее в ряде округов, соединений и частей «красные пакеты» были вскрыты ДО первых выстрелов на границе. В контексте данной главы нас прежде всего интересует ситуация в Западном ОВО, авиация которого понесла самые большие потери от «внезапного удара по аэродромам». Большое число документов свидетельствуют о том, что в ЗапОВО соответствующие приказы были отданы и получены.

В Журнале боевых действий (ЖБД) Западного фронта записано:

«Около часа ночи 22 июня из Москвы была поучена шифровка с приказанием о немедленном приведении войск в боевую готовность на случай ожидающегося сутра нападения Германии.

Примерно в 2 часа—2 часа 30 минут (здесь и далее выделено мной. — М.С.) аналогичное приказание было сделано шифром армиям, частям укрепленных районов предписывалось немедленно занять укрепленные районы. По сигналу «Гроза» (интересное совпадение с названием книги И. Бунича. — М.С.) вводился с действие «Красный пакет», содержащий в себе план прикрытия госграницы…» (10, стр. 8)

Указанное время (2 ч. — 2 ч. 30 мин) подтверждается и в документах частей и соединений войск округа. Так, в уже упомянутом выше докладе командира 7-й тд Борзилова читаем:

«… 22 июня в 2 часа был получен пароль через делегата связи о боевой тревоге со вскрытием «красного пакета». Через 10 минут частям дивизии была объявлена боевая тревога и в 4 ч. 30 мин. части дивизии сосредоточились на сборном пункте по боевой тревоге…»

Этот доклад полностью подтверждается и воспоминаниями командира 10 CАД Белова:

«…Около 2 часа ночи 22 июня даю сигнал «Боевая тревога». Он передается по телефону, дублируется по радио. Через несколько минут получено подтверждение от трехполков о получении сигнала и его исполнении. Из 74 ШАП подтверждения получения этого сигнала не было (ага! вот они, немецкие диверсанты, перерезавшие все провода на всем фронте. — М.С.) Полковник Бондаренко вылетел в 74 ШАП на самолете По-2 (и в самом деле — как можно «лишить связи» авиадивизию, самолеты которой сами по себе являются прекрасным средством связи. — М.С.) в 3 часа ночи и по прибытии объявил боевую тревогу…»

Никто не спал в ту роковую ночь и в понесшей самые большие потери 9 САД, что подтверждается уникальными свидетельствами очевидца. В.И. Олимпиев, 1922 года рождения, один из очень немногих призывников 1940 года, кому посчастливилось дожить до Победы. В Белостоке сержант Олимпиев служил командиром отделения телефонистов штаба 9 САД. Вот почему, несмотря на столь скромное звание, видел и знал Всеволод Иванович довольно много. В своих мемуарах (размещенные на интернет-сайте «Я помню») он пишет:

«…Вернувшись с дежурства в казарму поздно вечером 21 июня 1941 г. с увольнительной на воскресенье в кармане, я уже задремал, когда сквозь сон услышал громкую команду — «в ружье». Взглянул на часы — около двух ночи. Боевая тревога нас не удивила, так как ожидались очередные войсковые учения… Почти рассвело, когда наш спецгрузовик, предназначенный для размотки и намотки кабеля, достиг военного аэродрома на окраине города. Все было тихо. Бросились в глаза замаскированные в капонирах вдоль летного поля 37-мм зенитные орудия (а сколько было причитаний по поводу отсутствия зениток на аэродромах ЗапОВО. — М.С), вооруженные карабинами расчеты которых были в касках…» (125)

Насколько типичной была указанная картина для всех остальных частей ВВС Западного округа/фронта? Вопрос сложный. Командующий фронтом генерал армии Д.Г. Павлов (расстрелянный ровно через месяц после начала войны) в своих показаниях на следствии дал такой ответ: «Копец (командующий ВВС ЗапОВО. — М.С.) и его заместитель Таюрский доложили мне, что авиация приведена в боевую готовность полностью и рассредоточена на аэродромах в соответствии с приказом наркома обороны». (67)

Да, были в ту странную ночь и другие ситуации, другие действия и бездействие. В любом случае, на многих аэродромах боевая тревога была объявлена хотя бы за час ДО нападения противника. И уже одно это обстоятельство радикально отличает события 22 июня 1941 года от 5 июня 1967 года или Пёрл-Харбора.

Много ли это — час времени? Что можно было успеть сделать за такое время? Вопрос резонный, а ответить на него очень просто — достаточно внимательно перечитать уставные нормы: «В Военно-воздушных силах на летний период (зимой сроки были больше. — М.С.) для полков истребительной авиации устанавливались сроки полной готовности от 25 до 30 мин, бомбардировочной до 1 ч 30 мин. Сроки боевой готовности дежурных подразделений ПВО составляли 5—10 мин, части в целом — 2—4 часа».(3)

Стоит, наверное, пояснить и то, что означает постоянно встречающееся в докладах и приказах выражение «дежурное звено»:

«При дежурстве на аэродромах для истребителей было установлено три степени боевой готовности: № 1, 2 и 3.

Они обеспечивали взлет истребителей:

из готовности №1 — немедленно:

из готовности №2 — летом через 2–3 мин, зимой через 4–6 мин;

из готовности №3 — летом и зимой через 15–20 мин.»

Это — авиация. Самый быстрый род войск. Это не мехкорпуса, содержавшиеся в мирное время по сокращенным штатам, менее чем с половиной положенных транспортных средств; сроки приведения которых в полную боевую готовность исчислялись сутками. «Военно-воздушные силы находились в облегченных условиях отмобилизования, так как летный состав частей в основном содержался по штатам военного времени. С объявлением мобилизации требовалось призвать только определенное количество административно-технического и обслуживающего персонала. Поэтому сроки боевой готовности авиаполков были не более 2 — 4 часов». Это все не я придумал. Это написали в своем коллективном труде военные историки Генштаба в 1992 году. (3)

Так обстояло дело с внезапностью. Теперь обратим наш взгляд на аэродромы.

По канонической версии, принятой в советской историографии, самолеты люфтваффе нанесли удар по 66 аэродромам базирования советских ВВС. 66 аэродромов — это ВСЕ аэродромы западных округов? Или большая их часть? Или, по крайней мере, одна пятая от общего числа? Строго говоря, непосредственно в первом ударе по советским аэродромам участвовало 868 самолетов (637 бомбардировщиков и 231 истребитель), которые атаковали не 66, а 31 аэродром. Но не будем придираться к мелким «оплошностям» советских историков. Постараемся разобраться с картиной развития аэродромной базы ВВС западных округов.

Цифры количества аэродромов редко совпадают даже внутри одной книги одного автора. Возможно, это связано с тем, что в эпоху самолетов со взлетным весом 2 тонны и посадочной скоростью в 130 км/час, сами понятия «оперативный аэродром», «посадочная площадка» несколько размывались, ибо летом в этом качестве с успехом могло использоваться любое ровное поле после минимальной подготовки.

Осенью 1940 года было принято решение довести численность аэродромов в ВВС Красной Армии до трех на один авиаполк (1 основной и 2 оперативных). Это решение, как и тысячи ему подобных решений партии и правительства по подготовке страны к Большой Войне, упорно и настойчиво выполнялось. 24 марта 1941 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли очередное постановление о строительстве и реконструкции имеющихся военных аэродромов. Только на территории западных военных округов предполагалось построить 672 (шестьсот семьдесят два!) аэродрома. Для реализации такой грандиозной строительной программы было специально создано Главное управление аэродромного строительства… НКВД. Да, именно товарищу Берия и его несметной армии ГУЛАГовских рабов поручена была эта «стройка века». И они ударно трудились: в период с 8 апреля по 15 июля в западных округах в дополнение к уже существующим было построено 164 аэродрома (25 в Ленинградском, 17 в Прибалтийском, 55 в Западном, 56 в Киевском и 11 в Одесском округах); всего же до конца 1941 года было построено 513 новых аэродромов, в том числе 138 с бетонными взлетно-посадочными полосами. (23)

Это — цифры нового строительства. Разумеется, военные аэродромы в неизменно миролюбивом Советском Союзе начали строиться задолго до 41-го года. Всего по состоянию на 22 июня 1941 года в западных округах было 614 аэродромов: (23)

— 86 в Ленинградском;

— 58 в Прибалтийском;

— 213 в Западном;

— 150 в Киевском;

— 107 в Одесском.

Особое внимание стоит обратить на аэродромную сеть Западного ОВО, в котором на 24 авиаполка приходилось в общей сложности 213 аэродромов. Для самых внимательных могу привести архивную ссылку, которой составители сов. секретного сборника «ВВС ВОВ в цифрах» подтверждают названные цифры: ЦАМО, ф.35, оп.28737, д.1, лл. 7, 33, 116, 292, 294.

Крайне преувеличенными являются и слухи о том, что большая часть аэродромов находилась на расстоянии «пушечного выстрела от границы». В реальности проблема была как раз в другом: к западу от линии Рига — Минск — Ровно — Могилев-Подольский, т. е. на аннексированных в 39-м—40-м годах территориях Восточной Польши и Прибалтики, было относительно мало аэродромов (мало по сравнению с огромными запросами командования огромной советской авиации). Запросы же определялись общим стратегическим планом Красной Армии. В точных подробностях этот план все еще неизвестен, но в Спецсообщении 3-го Управление НКО №2/35064 от 25 июня 1941 года, среди описания разгрома Северо-Западного фронта обнаруживается такая интересная строчка: «В связи с отходом частей не достает аэродромов, так как аэродромы в основном строились в юго-западных местах Литовской и Латвийской республик с расчетом наступления…» (151)

Непосредственно в приграничной полосе (20–30 км от границы) были развернуты лишь полевые оперативные аэродромы истребительных полков — и такое размещение зеркально соответствовало дислокации истребительных и штурмовых групп люфтваффе. К слову говоря, в 41-м—42-м годах было отдано немало приказов, в которых от командиров истребительных частей категорически требовали приблизить аэродромы именно на такое (20–30 км) удаление от линии фронта. Возвращаясь в 22 июня 1941 года, отметим, что за редчайшими, единичными исключениями, ни один аэродром не был — да и не мог быть — подвергнут артиллерийскому обстрелу. Причина этого предельно проста: основные системы полевой артиллерии вермахта на такую дальность не стреляли, а отдельные батареи и дивизионы артиллерии большой мощности использовались для решения совсем трутах задач. Базовые же аэродромы 9 САД ВВС Западного ОВО (именно эта дивизия потеряла наибольшее число самолетов) находились рядом с городами Белосток и Заблудув (80 км от границы), Бельск (40 км от границы) и Россь (170 км от границы). Что же касается бомбардировочных дивизий ВВС Западного ОВО (12 БДЦ и 13 БАД), то они и вовсе базировались в районе Витебска, Бобруйска, Быхова, на расстоянии 350–400 км от границы.

На передовых приграничных аэродромах стояли истребители, вес которых (без топлива, летчика и боеприпасов) составлял 1,5–2 тонны (вес автомобиля «Волга» с пассажирами). Дюжина крепких мужчин, отнюдь не надрываясь, могла за 10 минут откатить такой самолет на край летного поля и закидать еловыми ветками. Впрочем, если утром 22 июня 1941 года самолеты еще надо было куда-то катать и маскировать, то это означало только то, что командира этих крепких мужчин пора уже отдавать под трибунал.

Приказ наркома обороны СССР №0367 от 27 декабря 1940 года.

«…Необходимо осознать, что без тщательной маскировки всех аэродромов, создания ложных аэродромов и маскировки всей материальной части в современной войне немыслима боевая работа авиации.

Приказываю:

…3. Все аэродромы, намеченные к засеву в 1941 году, засеять обязательно с учетом маскировки и применительно к окружающей местности путем подбора соответствующих трав. На аэродромах имитировать: поля, луга, огороды, ямы, рвы, канавы, дороги, с тем чтобы полностью слить фон аэродрома с фоном окружающей местности.

То же самое путем подсева провести на всех ранее построенных аэродромах.

К 1 июля 1941 г. закончить маскировку всех аэродромов, расположенных в 500-км полосе от границы (здесь и далее выделено мной. — М.С.).

Командирам авиационных дивизий:

4. До 1 апреля 1941 г. составить схему-план на каждый аэродром по маскировке как в части засева, так и на расстановку переносных маскировочных средств.

5. Силами частей до 1 апреля 1941 г. заготовить необходимый легкий переносной маскировочный материал применительно к каждому аэродрому…»

Приказ наркома обороны СССР № 0042 от 19 июня 1941 года.

«… Приказываю

1. К 1.7.41 г. засеять все аэродромы травами под цвет окружающей местности, взлетные полосы покрасить и имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону.

2. Аэродромные постройки до крыш включительно закрасить под один стиль с окружающими аэродром постройками. Бензохранилища зарыть в землю и особо тщательно замаскировать.

3. Категорически воспретить линейное и скученное расположение самолетов, рассредоточенным и замаскированным расположением самолетов обеспечить их полную ненаблюдаемость с воздуха…

7. Проведенную маскировку аэродромов, складов, боевых и транспортных машин проверить с воздуха наблюдением ответственных командиров штабов округов и фотосъемками. Все вскрытые ими недочеты немедленно устранить…»

Приказ наркома обороны СССР № 0043 от 20 июня 1941 года.

«… Приказываю:

… 3. К 1 июля 1941 г. произвести маскировку всех аэродромных сооружений применительно к фону местности.

4. К 1 июля 1941 г. замаскировать палатки в лагерях авиачастей.

5. На лагерных аэродромах самолеты располагать рассредоточенно под естественными и искусственными укрытиями, по окраинам летного поля, не допуская расстановки их по прямым линиям…»

Итак, огромная, численно многократно превосходящая противника группировка развернута на сотнях аэродромов. Все приказы о рассредоточении и маскировке отданы. Действия по боевой тревоге многократно отработаны. Во многих авиачастях ночью 22 июня 1941 года тревога объявлена ДО появления первых немецких самолетов. Все, как в песне..

  • А если к нам полезет враг матерый 
  • Он будет бит — повсюду и везде…

Глава 24

КАК ЭТО БЫЛО — 1

Читатель, у которого хватило сил и терпения прочитать сотни предыдущих страниц, должен уже отчетливо представлять себе количественные параметры группировки советских ВВС: число полков, самолетов, аэродромов и летных экипажей. Решить задачу такого масштаба, как уничтожение ВВС западных округов одним первым ударом, можно было единственным способом: массированным применением ракетно-ядерного оружия. Но его-то у немцев еще не было. Не было и обычных средств поражения в количестве, достаточном для нанесения удара одновременно по большей части аэродромов западных округов. Не было даже таких сил, которые люфтваффе смогло сосредоточить 10 мая 1940 года на 300-км фронте вторжения в Бельгию и Францию. Стоит отметить, что и сам величайший преступник и авантюрист понимал и даже вслух признавал непомерность своего замысла: «…необозримые просторы делают необходимым сосредоточение войск в решающих пунктах. Требуется массированное введение в бой авиации и танков в решающем месте. При такой огромности пространства люфтваффе не в состоянии (здесь и ниже выделено мной. — М.С.) одновременно обработать его целиком; в начале войны оно может господствовать только над частями гигантского фронта….» (12)

Уничтожения «всей авиации западных округов» в первые часы войны не могло быть, потому что не могло быть никогда. Самое большее, чего надеялось достичь командование люфтваффе — прикрыть с воздуха ударные танковые группировки «в решающих местах гигантского фронта». Достигнутый же в реальности успех превзошел самые смелые ожидания гитлеровского руководства. Когда цифры обнаруженных на земле советских самолетов перевалили за две тысячи, сам Г. Геринг (толстый и противный, но все-таки военный летчик Первой мировой) поручил специально созданной комиссии осмотреть захваченные аэродромы с целью проверки достоверности докладов немецких командиров…

Что же произошло в первые часы и дни войны?

«Наибольшие потери в первые часы понесли Военно-воздушные силы Западного фронта.

К исходу первого дня войны потери здесь достигли 738 самолетов, причем потери на земле — 528 самолетов и в воздухе — 210.»

 Такова классическая версия советской историографии (выше процитирована правдивая газета «Правда» от 6 декабря 1966 года) Фундаментальная монография М.Н. Кожевникова (27) дает к этим цифрам важное уточнение: «9 САД потеряла 347, 10 CАД — 180, 11 САД — 127 самолетов… За день враг уничтожил 387 истребителей и 351 бомбардировщик ВВС Западного Особого военного округа».

Эти, кочующие из книги в книгу цифры категорически не стыкуются с элементарной школьной арифметикой. В составе трех «смешанных» (по принятой тогда терминологии) авиадивизий первого эшелона ВВС Западного фронта (11 САД, 9 САД, 10 CАД) числилось всего 172 бомбардировщика. Даже если предположить, что все они были уничтожены в первый день (предположение достаточно опрометчивое), то тогда арифметика требует, чтобы количество истребителей, потерянных только в этих трех дивизиях, составило 482 единицы (347+180+127–172), но уж никак не 387. Если же хотя бы некоторые бомбардировщики 9-й, 10-й и 11-й дивизий уцелели, то тогда цифра потерь истребителей арифметически должна стать еще больше. А с учетом потерь истребителей 43 ИАД — еще больше…

Видимо, пора уже задать самый простой и самый важный вопрос — а кто его видел, это «уничтожение советской авиации в результате внезапного удара по аэродромам»? Откуда, собственно, взялась странная гипотеза, которую нам более полувека предлагали в качестве не подлежащей обсуждению аксиомы? На чем основаны эти «общепринятые цифры»?

Территория «белостокского выступа», в котором были развернуты 11, 9 и 10 CАД, была взята в «клещи» пехотными и танковыми дивизиями вермахта в первые 3–4 дня войны. В окружении и при беспорядочном отступлении без вести пропали десятки генералов, тысячи танков и сотни тысяч солдат. Неужели кто-то из участников этой беспримерной катастрофы смог составить достоверный реестр самолетов, уничтоженных на аэродромах ударом с воздуха? С точным указанием перечня повреждений, полученных этими самолетами, с указанием времени налета вражеской авиации? А если такой «реестр» существует, то почему же его так и не опубликовали за истекшие шесть десятилетий?

В выше уже упомянутой, академически-солидной, монографии Кожевникова после цифр потерь авиации Западного фронта стоит ссылка… на популярную книжку «Авиация и космонавтика СССР»! Это так же уместно, как, к примеру, ссылка на роман Жюля Верна в современной монографии по проектированию подводных лодок. Маршал Г.В. Зимин в своей предназначенной для командного состава ВВС работе «Тактика в боевых примерах», повторив положенное заклинание («противнику удалось уничтожить до 1200 самолетов, в том числе 800 на аэродромах»), дает ссылку… на пропагандистскую брошюру «Боевая слава советской авиации», выпущенную в 1953 году! И это при том, что в конце монографии Зимина идет несколько страниц непрерывных ссылок на ЦАМО…

Теперь от школьной арифметики перейдем к тактике и оперативному искусству. Если верить канонической версии, то в трех дивизиях ВВС Западного фронта было потеряно больше половины (654 самолета из 1200) от всех суммарных потерь первого дня войны и две трети (528 из 800) от всех «наземных» потерь. Как такое могло стать возможным? Разумеется, ровными и одинаковыми бывают только телеграфные столбы, но не могла же одна общая для всей советской авиации причина — «внезапный удар по аэродромам» — привести к столь разным результатам. Если вся эта беда случилась от того, что Сталин, «опасаясь дать Гитлеру повод для нападения, запретил привести войска в боевую готовность», то почему же последствия этой злой (или глупой) сталинской воли распределились столь неравномерно? Почему потери в трех дивизиях из двадцати пяти составили половину суммарных потерь?

Строго говоря, авиадивизий было значительно больше, чем 25. Вся группировка советских ВВС на западном ТВД включала в себя 48 авиационных дивизий. Исключив из этого перечня дивизии ВВС Ленинградского округа, исключив большое число новых формирующихся соединений, исключив дивизии ДБА (которые в силу своего географического местоположения никак не могли попасть под первый удар), мы и приходим к самой минимальной цифре — 25. Согласитесь, странную логику демонстрируют советские (и примкнувшие к ним российские) историки: события в 3 объектах из 25 считаются «типичными», а ситуация в 22 объектах из 25 считается редким исключением, не заслуживающим даже простого упоминания!

Мы пойдем другим путем. Сначала мы рассмотрим ход событий на флангах советско-германского фронта, затем — в Киевском и Прибалтийском округах и лишь после этого, ознакомившись с типовой картиной, перейдем к рассмотрению обстоятельств небывалого разгрома первого эшелона ВВС Западного фронта.

ЛЕНИГРАДСКИЙ ВО

Наземные войска и авиация Ленинградского военного округа (Северного фронта) в первые три дня войны активных боевых действий не вели. Действия же немецкой авиации ограничились несколькими пролетами разведывательных самолетов в районе Ленинграда (один разведчик был сбит 23 июня зенитной артиллерией, еще один — поврежден зенитным огнем и разбился при возвращении на аэродром). В тот же день, 23 июня, была одержана первая для ВВС Северного фронта победа в воздухе: летчик 158 ИАП лейтенант А.В. Чирков, пилотируя новейший на тот момент истребитель «Як-1», сбил в районе между Псковом и Островом немецкий самолет. Самым значимым эпизодом первых дней стало минирование с воздуха бухты Кронштадта, произведенное на рассвете 22 июня эскадрильей «Юнкерсов» Ju-88 из состава «морской» группы KGr-806.

Несколько более активно действовали ВВС Балтфлота. Уже в 6 часов утра 22 июня (т. е. в то самое время, когда в далекой Москве в кабинете Сталина шло первое экстренное совещание) самолеты ВВС КБФ нанесли бомбовые удары по финским кораблям, высадившим войска на Аландские острова (острова принадлежали Финляндии, но имели статус демилитаризованной зоны) и укреплениям на острове Корпо (30 км западнее финского города Турку). Впрочем, этот авиаудар был практически безрезультатным.

Настоящая война началась ранним утром 25 июня, когда авиация Северного фронта совместно с ВВС Балтийского и Северного флотов нанесла массированный удар по военным объектам (в том числе — аэродромам) Финляндии. Фактор внезапности, сполна использованный советским командованием, дополнялся крайне «неудачной» для обороняющихся географией. Большая часть советских бомбардировщиков выходила на цели со стороны Финского залива. Разместить на воде сотни наблюдательных пунктов службы воздушного наблюдения и оповещения (ВНОС) финны не могли, локаторов на вооружении нищей финской армии не было вовсе; в результате во время первых налетов сирена воздушной тревоги часто звучала уже после разрывов бомб. Не отвлекаясь ни на секунду на обсуждение политических причин, приведших к событиям 25 июня, рассмотрим ход и исход этой — как утверждали советские историки — «первой многодневной операции советских ВВС».

В многократно упомянутой выше монографии генерал-майоpa авиации, доктора наук, профессора М.Н. Кожевникова («Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне») мы можем прочитать следующее:

«Рано утром 25 июня 236 бомбардировщиков и 224 истребителя нанесли первый массированный удар по 19 аэродромам. (здесь и далее выделено мной. — М.С.) Враг, не ожидая такого удара, был фактически застигнут врасплох и не сумел организовать противодействия. В результате советские летчики успешно произвели бомбометание по стоянкам самолетов, складам горючего и боеприпасов. На аэродромах был уничтожен 41 вражеский самолет. Наша авиация потерь не имела. В последующие пять суток по этим же и вновь выявленным воздушной разведкой аэродромам было нанесено еще несколько эффективных ударов. По данным воздушного фотоконтроля, советские летчики, атаковав в общей сложности 39 аэродромов, произвели около 1000 самолето-вылетов, уничтожили и вывели из строя 130 самолетов противника. Командование немецко-фашистских войск в Финляндии и Северной Норвегии было вынуждено оттянуть свою авиацию на дальние тыловые аэродромы…» (27)

Согласитесь, этот текст во многом совпадает со стандартным описанием первого удара люфтваффе по советским аэродромам. И количественные параметры (460 самолетов в «первой волне») вполне сопоставимы с действиями 1-го Воздушного флота люфтваффе в небе Прибалтики. Разница обнаруживается только в результатах. Даже если принять на веру названные выше цифры, получается, что советские ВВС затратили 1000 вылетов для того, чтобы за шесть дней (а вовсе не за шесть первых часов!) уничтожить 130 самолетов противника. Уже эта арифметика как-то слабо сочетается с легендой про неизбежные «1200, из них 800 — на земле».

Документы же командования ВВС Северного фронта, хранящиеся в ЦАМО, и работы современных финских историков рисуют совершенно другую картину. Единственным словом правды в сочинении профессора Кожевникова следует признать название месяца (июнь). Все остальное — на фоне реальных фактов — смотрится как образец «черного юмора».

Фактически операция продолжалась ровно два дня, причем уже на второй день (26 июня) бомбардировочные части ВВС Северного фронта выполнили лишь несколько разведывательных полетов над финской территорией. Общее число аэродромов реального базирования финской авиации, которые стали объектом бомбового удара, было равно семи. Только на одном аэродроме (в г. Турку) был выведен из строя один-единственный самолет финских ВВС. По странной иронии судьбы им оказался трофейный советский бомбардировщик «СБ». Все остальные «удары по аэродромам» были или вовсе безрезультатны, или привели к тяжелым потерям нападающих.

Одним из самых драматичных эпизодом подобного рода стал налет советской авиации на финский аэродром Йоройнен. В 11 ч 45 мин большая группа (14 или 15, по данным разных источников) бомбардировщиков «СБ» из состава 72 БАП на относительно малой высоте (1000 м, по финским данным) подошла к аэродрому. Тактически грамотные действия командования полка были дополнены и элементом везения — бомбардировщики подошли к аэродрому именно в тот момент, когда 2-я эскадрилья истребительной группы LLv-26 после длительного патрулирования в воздухе с пустыми баками приземлилась на аэродром. В скобках заметим, что именно такая ситуация — налет на аэродром во время заправки вернувшихся с патрулирования самолетов — нередко используется в отечественной историографии для объяснения колоссальных «наземных» потерь советских ВВС: немцы якобы всегда прилетали «не вовремя…» Ударная группа 72 БАП прилетела для бомбежки аэродрома Йоройнен тоже совсем «не вовремя» (с точки зрения финнов). Да только реакция финских летчиков-истребителей оказалась совершенно своевременной и четкой.

Два «фиата» дежурного звена немедленно поднялись в воздух и атаковали многократно превосходящего в численности противника. В результате три бомбардировщика были сбиты непосредственно в районе аэродрома, а остальные, беспорядочно сбросив бомбы, развернулись на обратный курс. Через несколько минут вызванная по радио 3-я эскадрилья LLv-26 перехватила бомбардировщики 72 БАП в районе поселка Керисало (12 км к юго-востоку от Йоройнен). В завязавшемся воздушном бою ударная группа 72 БАП была окончательно разгромлена. Судя по отчету командира финской эскадрильи лейтенанта У. Ниеминена, к концу боя уцелело только четыре «СБ», «за одним из которых тянулся дымный шлейф». Фактически финские истребители сбили не 10 (как было ими заявлено), а 9 бомбардировщиков 72 БАП. Десятый «СБ» был сбит уже над советской территорией советским истребителем. Среди погибших был и командир эскадрильи 72 БАП капитан Поляков. Финская же истребительная группа LLv-26 не потеряла в тот день ни одного самолета — ни в воздухе, ни на земле.

Всего за два дня операции ВВС Северного фронта и ВВС Балтфлота безвозвратно потеряли 24 бомбардировщика. (142) Никакого перебазирования финской авиации «на дальние тыловые аэродромы» не было и в помине. Совершенно фантастические цифры («39 аэродромов», «130 самолетов противника») невозможно даже отдаленно связать с какими-либо реальными событиями…

В целом же, в июне 41-го войска Северного фронта и его мощная авиация продолжали отрабатывать пункт за пунктом уже безнадежно устаревший довоенный план прикрытия. Прорыв немецких танковых дивизий к Шяуляю, Каунасу и Вильнюсу не оказал никакого видимого влияния на решения и действия советского командования в Ленинграде. Да и трудно сказать — знало ли командование Северного фронта о катастрофическом развитии событий в полосе соседнего фронта? С позиций сегодняшнего дня вопрос этот звучит дико, и тем не менее — 24 июня, на третий день войны, штаб Северного фронта отдал Боевое распоряжение №5. Пункт 3 этого документа гласил: «Опытпервых дней войны показал, что в борьбе с немцами огромную роль играет инициатива комсостава. Благодаря проявленной инициативе удалось остановить наступление немецких войск на Западном и Юго-Западном фронтах, за исключением одного участка, где немцам удалось продвинуться до 20 км, благодаря огромному превосходству в силах». (153)

Повторим еще раз — это не текст передовицы в районной многотиражке и не упражнение в «черном юморе». Это Боевое распоряжение штаба фронта. Документ с грифом «Сов. секретно», которым командиры всех уровней должны были руководствоваться в своих практических действиях. Утешая (или обманывая) себя и своих подчиненных, командование обрекло авиацию Северного фронта на пассивное выжидание прорыва немцев к Западной Двине (Даугаве). Выжидание закончилось вечером 1 июля, когда большие группы бомбардировщиков 2 САД нанесли первые удары по немецким мехколоннам. (154) К несчастью, колонны эти уже находились в районе Краслава (40 км восточнее Даугавы), а от авиации Северо-Западного фронта (бывшего Прибалтийского ОВО) остались к тому времени одни воспоминания…

Если основные силы ВВС Ленинградского ВО начали боевые действия против немецких войск с большим опозданием, то на крайнем северном фланге огромного по протяженности округа война в небе началась со значительным «опережением». Впервые немецкие самолеты-разведчики были обстреляны зенитной артиллерией Главной базы Северного флота (Полярный — Мурманск) в 20 ч 50 мин18 июня 1941 года. Вероятно, это были самые первые артиллерийские залпы войны. 19 июня в 11.32 зенитные батареи открыли огонь по немецкому «Юнкерсу» Ju-88, который на большой высоте прошел над Главной базой. Было израсходовано 240 снарядов, увы, безрезультатно. 20 июня в 16.45 еще один неизвестный самолет был обстрелян зенитной артиллерией Северного флота в небе над Североморском. (155) Стоит отметить, что никаких следов пресловутого «приказа Сталина, запретившего сбивать немецкие самолеты-разведчики» в документах и реально состоявшихся событиях не обнаруживается. По самолетам-нарушителям вели массированный огонь, а если и не сбили, то отнюдь не по причине излишнего миролюбия.

22 июня немецкая авиация звеньями и отдельными самолетами бомбила корабли, базы и аэродромы ВВС Северного флота — без какого-либо ощутимого результата. Первый из серии результативных ответных ударов был нанесен 24 июня «девяткой» «СБ» из состава 72 САП. После бомбового удара по немецкому аэродрому Хебуктен (рядом с норвежским городом Киркенес) на аэродроме наблюдался пожар, а по данным радиоразведки флота, «в 18.53 радиостанция Киркенес оповестила свои самолеты о повреждении аэродрома». При возвращении с задания один «СБ» был сбит немецкими истребителями. В тот же день была одержана и первая победа в воздушном бою: старший лейтенант Б. Сафонов (будущий лучший ас заполярного неба) на истребителе «И-16» в 19.40 сбил немецкий «Юнкерс-88» из состава бомбардировочной группы KG-30. В последующие десять дней в воздушных боях погибли командиры бомбардировочной (H/KG-30) и истребительной (IV/JG-77) авиагрупп люфтваффе.

Ранним утром 25 июня восемь «СБ» из состава 72 САП вылетели на бомбежку финского аэродрома Луостари, на который к тому времени перебазировалась единственная в Заполярье истребительная эскадрилья 1./JG 77. Низкая облачность и туман не позволили выполнить задание, но за первым ударом последовали следующие. До конца дня Луостари атаковали мелкими группами самолетов еще пять раз. Потерь самолетов обе стороны не понесли (если не считать один «СБ», потерявший ориентировку, что привело к вынужденной посадке в безлюдной тундре).

Аэродром Луостари был не единственным объектом воздушных атак 25 июня. Авиация Северного флота пыталась бомбить норвежский порт Киркенес, но встретив сильный туман, возвратилась на базу. Бомбардировке подвергся финский порт Лиина-хамари в районе Петсамо. Вечером 25 июня ВВС флота нанесли бомбовый удар по дальнему норвежскому аэродрому Банак, на котором базировались немецкие бомбардировщики. 26 июня 1941 года. ВВС Северного флота производили одиночные и групповые налеты на Петсамо, Киркенес, Луостари и Вадсё. Бомбардировщики из состава 137 БАП фронтовой авиации совершили два дальних рейда в глубь Финляндии и подвергли бомбовому удару аэродромы Рованиеми и Кемиярви (более 400 км по прямой от Мурманска). Увы, базировавшееся в Рованиеми звено дальних разведчиков люфтваффе потерь в самолетах не понесло. Несколько более эффективными были действия немецкой авиации. 29 июня в ходе налета на аэродром Ваенга на земле уничтожено 6 советских самолетов. Всего же в июне 41 —го потери советской авиации в Заполярье составили 38 самолетов, из них на аэродромах — 8. Наиболее ожесточенные бои развернулись в июле 1941 года — немцы отчаянно рвались к Мурманскому порту и железной дороге, связывающей Заполярье с Большой землей. Поздним вечером 3 июля (слово «вечер» в данном случае обозначает лишь время — солнце же в тех краях в июле не заходит за горизонт) восемь «Юнкерсов» под прикрытием шестерки «мессеров» в очередной раз пытались атаковать советский аэродром Ваенга. В завязавшемся воздушном бою «ишаки» и «чайки» сбили два самолета противника (что подтверждается немецкими документами), не потеряв безвозвратно ни одного самолета — ни в воздухе, ни на земле. Несколько забегая вперед, отметим, что самый крупный налет на аэродром Ваенга немцы произвели 6 августа — пятью эшелонами с разных высот и направлений аэродром атаковали 36 бомбардировщиков люфтваффе. Результат — уничтожен один «Пе-2», еще три самолета получили повреждения.

7 июля ощутимый ответный удар нанесла авиация Северного флота. Девять СБ из состава 72 САП отбомбились по аэродрому Хебуктен. С высоты 3 км на летное поле было сброшено 36 ФАБ-100, 12 зажигательных бомб и кассеты с осколочными бомбами малого калибра. По докладам экипажей, на земле было уничтожено 15 самолетов противника(немецкиедокументы подтверждают потерю двух самолетов). (133)

Подводя итог краткому обзору действий и потерь ВВС Северного фронта и Северного флота, мы можем сделать вполне определенный вывод: в северных широтах волшебная палочка под названием «удар по аэродромам» решительно отказалась работать — как в советских, так и в немецких руках. В Заполярье общие потери советской авиации (от всех причин, включая аварии) в июле 411-го составили 80 самолетов, из них на аэродромах потерян 21 самолет — ровно одна десятая от исходной численности группировки. И это не за один день, а за целый месяц боев.

ОДЕССКИЙ ВО

На южном фланге войны советская авиация в состава ВВС Одесского округа (Южного фронта) и ВВС Черноморского флота насчитывала 53 эскадрильи (640 экипажей) истребителей и 37 эскадрилий (290 экипажей) бомбардировщиков. Немцы (4-й авиакорпус 4-го Воздушного флота люфтваффе) имели в своем распоряжении 12 эскадрилий (150 экипажей) истребителей и 12 эскадрилий (100 экипажей) бомбардировщиков. Низкая укомплектованность бомбардировочных частей люфтваффе не случайна — эскадры KG-4 и KG-27 изрядно повоевали до этого на всех прочих фронтах и понесли значительные потери (так, например, в составе группы II/KG-4 при штатной численности 40 самолетов насчитывалось всего 24 «Хейнкеля», из них боеготовых — 8). Кроме того, с первых часов войны в боевых действиях приняли участие соединения румынской авиации (в общей сложности располагавшей 8 эскадрильями истребителей и 11 эскадрильями бомбардировщиков). Если не принимать во внимание ТТХ самолетов румынских ВВС и уровень подготовки летного состава, то наличие румынской авиации снижало арифметическое превосходство советской стороны до «всего лишь» двукратного.

Ранним утром 22 июня 1941 года в небе над аэродромами Одесского округа появилась армада разномастных самолетов (немецкие «Хейнкели» и «Мессершмитты», английские «Бленхеймы», итальянские «Савойя-Маркетти», французские «Потезы», польские бомбардировщики PZL-37 «Лось» и истребители PZL-11). Противник атаковал 6 аэродромов (из общего числа 107, включая оперативные), на которых базировались подразделения трех полков 20 CАД (4 ИАП, 55 ИАП, 45 БАП) и одного полка 21 САД (67 ИАП). Таким образом, вражескому удару подверглись 4 полка из 12, входивших в состав ВВС округа. Одессу и Кишинев противник в первые дни войны не бомбил (румынский диктатор Антонеску по соображениям политическим не хотел начинать свой «крестовый поход за освобождение Бессарабии» с бомбардировок жилых кварталов густонаселенных городов).

Советские летчики и зенитчики повсеместно оказали жесткий отпор. Румынская авиация потеряла безвозвратно 11 самолетов, в том числе 9 двухмоторных бомбардировщиков. (156) Немцы потеряли безвозвратно один «мессер», сбитый в районе г. Балта; по меньшей мере три «Хейнкеля-111» получили повреждения (эти цифры могут быть несколько занижены, т. к. потери 22 июня могли быть отражены в документах люфтваффе в последующие дни). В рапортах советских истребителей названы, разумеется, значительно большие цифры, но и дюжина боевых самолетов, уничтоженных за один день, была ощутимой потерей для противника (прежде всего — для малочисленных румынских ВВС).

Наиболее активно в тот день действовали истребители 67 ИАП. Летчики полка совершили 117 боевых вылетов (в среднем 2 на один исправный самолет — для советских ВВС это весьма высокий показатель) и заявили о 18 сбитых самолетах противника. Собственные потери составили 6 самолетов, из которых лишь один может быть отнесен к разряду «уничтожен противником на аэродроме» (при разбеге «И-16» попал в воронку от взрыва авиабомбы и перевернулся). Ни одного самолета не потерял 22 июня 4 ИАП, правда, и боевые успехи этого полка, принявшего на вооружение 60 «мигов», были весьма скромными (достоверно сбит один «Бленхейм»). Впрочем, это могло быть связано и с отсутствием достойного противника — полк базировался в районе Кишинев — Григориополь, где вражеская авиация особой активности не проявляла.

Ни одной безвозвратной потери не было и в 55 ИАП, хотя как минимум три «мига» были повреждены при налете противника на аэродром Бельцы. Самыми тяжелыми потерями дня оказалась потеря на земле 5 бомбардировщиков (3 «СБ» и 2 «Пе-2») из состава 45 БАП. (156) В целом, безвозвратные потери ВВС Одесского ВО составили чуть более одного процента (!) от исходной численности боевых самолетов. Всего, с учетом поврежденных и учебных машин, потери ВВС округа можно «дотянуть» до 25–30 единиц. Разумеется, стерпеть такое попрание мифа о «первом уничтожающем ударе по аэродромам» отечественные историки не могли. И вот уже в книге Д. Хазанова образца 2006 года появляется фраза: «Потери оказались значительно большими, чем было указано в первоначальной сводке (23 самолета). По немецким… данным только самолеты 4-го авиакорпуса сбили 16 русских самолетов и еще 142 уничтожили на земле». (156)

Многоточием я заменил два замечательных в своей разоблачительной откровенности слова: «явно преувеличенным». Спорить с этим определением не приходится — отчеты летчиков о числе уничтоженных ими на земле самолетов представляли собой «охотничьи рассказы» в самом разнузданном смысле этого выражения (выше, в Главе 22, были приведены цифры заявленных и реальных «наземных» потерь люфтваффе). Зачем же надо было, имея отчеты командиров советских авиаполков о числе вылетов и потерях (именно на них, с указанием номеров архивных дел, ссылается в своей книге Д. Хазанов), тащить «в строку» рассказы Мюнхгаузенов из люфтваффе?

Апелляция к «охотничьим рассказам» немецких летчиков — это уже новое слово в борьбе за сохранность замшелого мифа. Традиционный подход в данном случае был другим: «миф мифом укрепляют». Задним числом была разработана такая «легенда»: командование Одесского ВО якобы не побоялось нарушить пресловутый «запрет Сталина» и по собственной инициативе привело авиацию округа в боевую готовность, рассредоточилось и замаскировалось. Вот поэтому и потери от первого удара по аэродромам были минимальными.

Увы, эта версия с одной стороны лжива, с другой — ошибочна. Лжива она в том смысле, что «коллективный сталин» (т. е. высшее военно-политическое руководство СССР) в последние дни перед началом войны отправлял одну за другой директивы о повышении боевой готовности, о маскировке и рассредоточении авиации во все без исключения округа, и ВСЕ командующие ВВС не только получили эти шифровки, но и отчитались об их выполнении! Представление же о том, что в Одесском округе приказы выполнялись лучше, чем где бы то ни было, просто ошибочно.

«…Несмотря на достаточный запас времени с момента объявления тревоги до налета противника, части все же не смогли уйти из-под удара с наименьшими потерями и нанести ущерб противнику. Неприятель ушел безнаказанно, а мы понесли большие потери на земле из-за преступной халатности и неорганизованности…. Рассредоточение материальной части было неудовлетворительным во всех полках…. Маскировки, можно считать, нет; особо плохо в 55-м ИАП…» Это строки из приказа, в котором командир 20 CАД генерал-майор Осипенко подвел итоги первого дня войны. (156)

Как согласуется эта убийственная оценка с достаточно оптимистичной картиной, описанной нами выше? Отлично согласуется. Все познается в сравнении. Командир 20 CАД сравнивал действия и достижения своих подчиненных не с легендой про «уничтожающий первый удар люфтваффе» (откуда бы он мог ее знать вечером 22 июня?), а с требованиями Уставов и Наставлений, задачами и реальными возможностями вверенной ему дивизии. 20 CАД — это самая крупная авиадивизия Одесского округа (325 самолетов по состоянию на 1 июня 1941 года) и лучше всех вооруженная (122 новейших «МиГ-3» в двух истребительных полках). Если после столкновения с такой махиной «летающий авиационный музей» румынских ВВС смог, потеряв десяток самолетов, вернуться на свои базы, то это вполне можно было оценить словами «неприятель ушел безнаказанно…»

Еще одним штрихом в картине «необычайной организованности» в ВВС Одесского ВО может служить советский самолет «Су-2», сбитый в первый день войны Покрышкиным (да, наш лучший ас, трижды Герой Советского Союза А.И. Покрышкин начинал свой боевой путь в 55 ИАП, том самом, где «маскировки не было вовсе»). Самолет принадлежал 211 БАПу той же 20 CАД, но «большевистская конспирация» дошла до того, что летчикам-истребителям никто не показал этот новый для советской авиации бомбардировщик даже на картинке!

После явной неудачи, постигшей немецко-румынскую авиацию 22 июня, активность боевых действий в воздухе заметно снизилась. Стороны собирались с силами, вели воздушную разведку и обменивались спорадическими ударами малых групп самолетов. Несравненно более значимые события происходили в те дни на аэродромах Крыма.

Читателю, знакомому с отечественной мемуарной литературой и исторической публицистикой, должна быть известна «Легенда про адмирала Кузнецова и Севастополь». Краткое содержание легенды: нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов «не побоялся нарушить запрет Сталина» и отдал судьбоносный приказ о приведении флота в боевую готовность, в результате чего первый налет немецкой авиации на Севастополь был успешно отбит, причем с большими потерями для агрессора. При чуть более подробном рассмотрении фактической стороны дела выявляются интересные подробности. Во-первых, директива наркома ВМФ, отправленная в 01.12 22 июня 1941 года командованию флотов, практически дословно повторяла аналогичную Директиву №1, отправленную часом ранее командованию военных округов за подписью наркома обороны Тимошенко, включая печально известные двусмысленные указания («не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения… тщательно маскировать повышение боевой готовности… никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить…»)

Во-вторых, в ту роковую ночь порядка на флоте было не меньше, но и не больше, чем в остальных родах войск Вооруженных Сил СССР. На главной базе Черноморского флота события развивались следующим образом. В 2.15 22 июня штаб ПВО Черноморского флота отдал приказ о введении режима светомаскировки в Севастополе. Для полной гарантии централизовано отключили «главный рубильник» энергоснабжения города. Севастополь погрузился в кромешную тьму южной летней ночи, в которой ослепительно сияли огни двух маяков: Инкерманского и Херсонесского. Проводная связь с ними оказалась прервана (предположительно — диверсантами). Посыльный из штаба флота до Инкерманского маяка так и не добрался, и маяк, дальность видимости которого составляла 24 морские мили, продолжал гореть, уверенно демаскируя город и порт.

В 2.35 22 июня радиолокационная станция РУС-1 на мысе Тарханкут обнаружила воздушную цель, идущую с запада. В 3.05 звукопеленгаторные станции зафиксировали шум авиационных моторов на удалении 20 км от Севастополя. Техника сработала безупречно. Сложнее было с людьми. Командиры всех рангов начали лихорадочно выяснять, на кого можно переложить ответственность за принятие решения об открытии огня. Командующий ЧФ вице-адмирал Октябрьский зачем-то начал звонить в Москву, начальнику Генерального штаба Жукову, хотя флот Жукову отнюдь не подчинялся. Оперативный дежурный по штабу флота (им в ту ночь был флагманский химик ЧФ капитан 2-го ранга Н.Т. Рыбалко) получил, в свою очередь, от адмирала Октябрьского доброе наставление: «Имейте в виду, что если в воздухе есть хоть один наш самолет, Вы завтра будете расстреляны». Если верить воспоминаниям самого Рыбалко, он и начальник штаба флота контр-адмирал И.Д. Елисеев приняли все же решение открыть огонь по неизвестным самолетам. Однако И.С. Жилин (на тот момент — командующий ПВО флота) в своих воспоминаниях утверждает, что ни от начальника штаба флота, ни от начальника штаба ВВС Черноморского флота полковника Калмыкова он не смог добиться никаких конкретных указаний, и сам, на свой страх и риск, приказал командирам частей ПВО «все самолёты, которые появятся в районе Севастополя, считать вражескими, освещать прожекторами и открывать по ним огонь».

Первый бомбардировщик появился над Севастополем в 3.13 22 июня. Он был обнаружен и освещен прожекторами, но в тот же момент поступил приказ выключить прожектора и не открывать огонь. Начальник штаба 61-го зенитно-артиллерийского полка И.К. Семёнов объяснял это приказом, поступившим из штаба ПВО флота, но Жилин указывает на нечеткие действия самого командира полка… Как бы то ни было, в первом налете на главную базу ЧФ в Севастополе приняло участие четыре (по другим источникам — 5 или даже 9) немецких бомбардировщиков «Хейнкель» Не-111 из состава авиагруппы KG-4. Самолеты выходили на цель по одному, с большими временными интервалами (15–25 минут) и сбрасывали донные магнитные мины на парашютах. Зенитная артиллерия ПВО Севастополя израсходовала 2150 снарядов. Кроме того, ураганный огонь по немецким бомбардировщикам вела зенитная артиллерия кораблей ЧФ. Запись в Журнале боевых действий и свидетельства многих участников событий говорят о том, что один «Хейнкель» был сбит и упал в море в 4.10, однако, судя по немецким документам, группа II/KG-4 безвозвратных потерь в тот день не имела. (158)

Такова была реальная картина событий 22 июня 1941 года в Севастополе. В мемуарах одного нашего уважаемого флотоводца (о фамилии которого мы деликатно промолчим) читаем: «В четверть четвертого могучие лучи прожекторов разрезали безоблачное звёздное небо и закачались маятниками, ощупывая небосвод, по которому, нарастая с каждой секундой, разливался монотонный гул. Наконец, со стороны моря появилась устрашающая армада низко летящих самолётов. Их бескрайние вороньи ряды (выделено мной. — М.С.) поочередно проносились вдоль Северной бухты… Мрачные силуэты неизвестных еще бомбардировщиков то вспыхивали в лучах прожекторов, то пропадали в пустоте неба…»

«История отпустила нам мало времени». Именно эту фразу должен был произнести Гитлер вечером 21 июня 1941 года (а если бы он еще и догадался застрелиться именно в этот вечер, не дожидаясь 30 апреля 1945 года — всему миру было бы гораздо лучше). Не было у люфтваффе, соединения которого вели войну от Бреста на Буге до Бреста на атлантическом побережье Франции, от Северной Африки до Северной Норвегии, «бескрайних вороньих рядов» самолетов. Даже для удара по такой важной цели, как Главная база Черноморского флота, немцы не смогли выделить хотя бы одну эскадрилью бомбардировщиков в полном составе. Истребителей, способных прикрыть бомбовозы в дальнем рейде к берегам Крыма, у немцев летом 41-го не было вовсе. Вот по этой простой причине «первый уничтожающий удар» по кораблям, базам и аэродромам Черноморского флота так и не состоялся.

Первый удар (правильнее будет сказать — «комариный укус») люфтваффе оказался в июне 41-го последним. Уже на следующий день немцам на данном направлении стало не до ночных полетов к Севастополю.

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

Тренируем память и интеллект методом Шерлока Холмса
Тренируем память и интеллект методом Шерлока Холмса
Ежова А.
Вы когда-нибудь задумывались, как к вам в голову приходит решение проблемы? Как к Ньютону, которому ...
Готовые сочинения по литературе. 5-8 классы
Готовые сочинения по литературе. 5-8 классы
Ушакова Ольга
Дорогие друзья!В настоящем сборнике собраны уже готовые сочинения. Любое из них вы можете использова...
115 сочинений с подготовительными материалами для младших школьников
115 сочинений с подготовительными материалами для младших школьников
Ушакова Ольга
Дорогие друзья!Сочинение – это один из видов работы по развитию речи, который предполагает самостоят...
Книга Души /2/
Книга Души /2/
CVETT
Эта книга — эссе, вобравшее в себя отдельные текстовые элементы: озарения, прозрения, откровения, ст...
Квантовая биомеханика тела. Методика оздоровления опорно-двигательного аппарата человека. Часть I
Квантовая биомеханика тела. Методика оздоровления опорно-двигательного аппарата человека. Часть I
Осьминина Наталия
В книге «Квантовая биомеханика тела» читателю предлагается выйти за рамки традиционного анатомическо...
Тоньше, Суше, Сильнее. Простая наука о построении женского тела
Тоньше, Суше, Сильнее. Простая наука о построении женского тела
Мэттьюс Майкл
Похудеть и создать идеальное тело не так сложно, как говорят в фитнес-клубах. Вам не нужно морить се...