Великие тайны океанов. Атлантический океан. Тихий океан. Индийский океан (сборник) Блон Жорж

РЕСПУБЛИКА ПИРАТОВ

Среди документов, изучением которых занимался Королевский совет в 1701 году, был меморандум «о том, как отобрать у голландцев Кейптаун и Батавию», другими словами, перерезать им путь в Индию. Для достижения этой цели автор предлагал Франции объединиться с арабскими султанами северного побережья Индийского океана, а также с пиратским государством на Мадагаскаре. Людовик XIV пожал плечами:

– Арабы – враги христиан. А разбойникам доверять нельзя.

Французские короли хорошо разбирались в разбойниках, поскольку часто с ними сталкивались. Задолго до начала XVIII века многочисленные французские пираты бороздили «проклятый треугольник» (проклятый для честных торговцев) Индийского океана, образованный побережьем Восточной Африки, Аравии и Индии, в основании которого лежит прямая линия, соединяющая остров Мадагаскар и южную оконечность полуострова Индостан. Васко да Гама обогнул мыс Доброй Надежды в 1498 году. В 1508 году одно из судов экспедиции Тристана да Куньи, который едва ли не первым из португальских мореплавателей шел по проложенному Васко да Гамой пути, было захвачено французскими пиратами в Мозамбикском проливе; в 1530 году некий капитан Будар из Ла-Рошели был повешен в Мозамбике за то, что ограбил несколько португальских каравелл. И сто лет спустя французы сеяли страх в Индийском океане – их боялись больше всего. К 80-м годам XVII столетия ряды пиратов пополнились флибустьерами с Антильских островов, где по разным причинам жизнь, по мнению многих авантюристов, потеряла свою привлекательность. К «береговым братьям» с острова Тортуги присоединяются английские флибустьеры с. Ямайки. Пиратство в Индийском океане становится международным и усиливается по простой причине – захват судов Ост-Индских компаний приносит не меньшую выгоду, чем в свое время пленение испанских галионов в Карибском море.

Используя летний муссон, суда из Европы везут оружие, инструмент, одежду, деньги; на обратном пути, когда дует зимний муссон, суда возвращаются с трюмами, набитыми пряностями, лекарственными растениями, ценными товарами – благовониями, изделиями из лака, сандаловым и эбеновым деревом, хлопковыми и шелковыми тканями. «Захват имеет смысл в обоих случаях, – писал Джон Авери. – Оружие, инструмент и одежду мы оставляем себе. А пряности и прочие ценные предметы всегда выгодно продаем».

– Кому?

– Негоциантам, которых не интересует происхождение товаров.

В 1695 году арматоры Бристоля вооружили парусник «Дюк», задачей которого было «бороться с флибустьерами и пиратами Карибского моря». Арматоры «Дюка» получали деньги от продажи богатств, захваченных на борту флибустьерских и пиратских судов, которые в свою очередь добывали их, грабя испанские суда. Таким образом, борьба с бандитизмом приносит не меньше барыша, чем сам бандитизм, тем более что капитан «Дюка» Гибсон зачастую сам решал, какое из остановленных и осмотренных судов считать пиратским в зависимости от ценности груза на его борту. После ограбления экипаж высаживали на пустынный берег, а судно пускали на дно. На борту «Дюка» все тут же забывали о состоявшейся встрече. Старший помощник капитана Джон Авери был человеком молодым, внимательным и весьма рассудительным. Он считал, что его доля добычи не соответствует тяготам профессии, а также риску расстаться с жизнью, тогда как арматоры Бристоля получают барыши, не подвергаясь никаким опасностям. Когда судно заходило в Кингстон на Ямайке, Джон Авери всегда посещал таверну «Славных моряков». Там он и услышал впервые о подвигах своих коллег в Индийском океане и даже побеседовал с некоторыми из тех, кто с выгодой продал свою добычу в Нью-Йорке или Бостоне. Эти люди явно не нуждались в деньгах.

– Карибы, – говорили они, – кончились. Пора менять место охоты. На следующее утро Джон Авери в ранний час вошел в каюту капитана.

– Что случилось? – спросил заспанный с похмелья Гибсон.

– Мы отплыли и находимся в море.

– Как, почему? Вы с ума сошли. Я не отдавал такого приказа.

– Теперь командую я. И отныне эта каюта принадлежит мне. Извольте освободить ее.

Мгновенно протрезвевший Гибсон поднялся на палубу.

– Сейчас мы направляемся в Кейптаун, – сказал Авери. – Но если вы желаете вернуться в Кингстон, я дам вам шлюпку. Все желающие могут следовать за вами.

Пять матросов решили не покидать Гибсона, изрыгающего проклятия по адресу Авери. Новый капитан оказался умелым мореходом, без происшествий обогнул мыс Доброй Надежды и добрался до удобной бухты на северо-восточном побережье Мадагаскара. В ней на якоре стояли два шлюпа с подобранными парусами. На палубе не было видно ни души.

– Спустите шлюпку, – сказал Авери. – Шесть человек отправятся на разведку. Оружие не берите, покажите свои мирные намерения. И ничего не бойтесь, я прикрываю вас пушками.

Расчет оказался верным. Оба шлюпа принадлежали мадагаскарским пиратам, которые, заметив «Дюк» с его пушками, поспешно покинули корабли и укрылись в зарослях, откуда наблюдали за происходящим. Прибытие шлюпки с безоружными людьми успокоило их, и контакт был установлен. Авери предложил пиратствовать вместе. Осмотрев его пушки, они согласились и «скрепили» свой союз совместной выпивкой. Через несколько дней флотилия отправилась на север.

Новые компаньоны Авери знали хорошие места. В Оманском «море», недалеко от устья Инда, они встретили большое судно с индийским такелажем. Оно шло на всех парусах.

– Курс прямо на судно, – приказал Авери рулевому.

Оба шлюпа двинулись за ним. Авери не отрывался от плохонькой подзорной трубы. Его наметанный флибустьерский глаз различил на палубе судна множество солдат и пушки. Авери выждал некоторое время, а затем приказал:

– Дайте предупредительный выстрел!

– Дайте предупредительный выстрел, – повторил приказ старпом. Им был французский дворянин де Саль. Среди флибустьеров встречались люди всех сословий.

Грохнул выстрел, и ядро подняло столб воды перед носом корабля. Корабль ответил бортовым залпом, и вокруг «Дюка» закипело море. Когда дым рассеялся, все увидели, как на большой рее взвился широкий флаг с гербом Великого Могола.

Богатства Великого Могола (титул правящего государя Индии) были притчей во языцех, а потому напасть на судно следовало в любом случае, как бы хорошо оно ни было вооружено. Авери применил обычную флибустьерскую тактику – направил «Дюк» прямо на судно, не переставая вести огонь из пушек, а шлюпы пошли на абордаж, по одному с каждого борта. Нападение увенчалось полным успехом, и через полчаса солдаты Великого Могола сложили оружие, а победители принялись обшаривать корабль. Согласно обычаю, находки складывали у подножия грот-мачты. Добыча – золотые предметы, драгоценные камни и т. д. – оказалась не меньшей, чем на испанских галионах. Прибыв на борт, Авери произнес перед своей командой несколько слов, которые приводились во многих рассказах об этом пирате, особенно английских.

– Ни один пират не имеет равного с нами права называть себя джентльменом удачи. Сохраняйте спокойствие и воздержитесь от споров и пьянства. Наше будущее обеспечено.

На борту судна находилась и еще более ценная добыча – одна из дочерей Великого Могола со своей свитой. Она направлялась в Аравию. Девушка была облачена в роскошную одежду, ее лицо скрывало покрывало. Виднелись лишь глаза. Она плакала и молила о пощаде для себя и своей свиты. Пираты редко убивали молоденьких и хорошеньких женщин. Хронисты сообщают, что Авери женился на дочери Великого Могола «согласно восточным ритуалам», не обременяя себя угрызениями совести из-за того, что забыл обычаи англиканской церкви. Эвфемизм чистой воды, поскольку нас может волновать единственная (но нерешенная) проблема – было ли насилие. Компаньоны Авери взяли в жены принцесс и служанок. Каждому досталась своя доля богатства и любви. Правда, в письме Авери, которое хранится в Лондонских королевских архивах, можно прочесть, что «по прибытии на остров Мадагаскар любовь их к этим женщинам почти совсем угасла».

Джон Авери избрал убежищем остров Нуси-Бе у северо-западного побережья Мадагаскара. Гористый и частично покрытый лесами остров выглядел гостеприимным, и в то же время его было легко защищать. Авери очаровал местного царька и построил в глубине бухты настоящий форт, на стенах которого установил пушки с захваченных кораблей. Несколько лет небольшая пиратская колония процветала под неоспоримой властью Джона Авери, получившего прозвище Длинного Бена. Помощник Авери, французский дворянин де Саль, влюбился в жену главаря и организовал заговор с целью убить его. Заговор раскрыли, а его организатора казнили согласно местным обычаям – посадили на кол.

Кто же он, этот Джон Авери, по прозвищу Длинный Бен? Здесь необходим критический разбор исторических сведений. Когда мы читаем обширную литературу о пиратах Индийского океана, истина не всегда выплывает наружу. Как и в героических одах, похождения и приключения многих людей приписываются одному персонажу, который либо хорошо известен, либо наделен какой-то притягательной силой. Отдельные периоды жизни таких людей скрыты непроницаемой завесой, так как письма и документы исчезают во время кораблекрушений и пожаров.

В данной главе я учел недостоверность многих сведений. И если, описывая маневр или бой, я вкладываю какие-то слова в уста Авери или кого-то еще, то только потому, что в определенный момент маневра или боя иначе не могло быть.

Вернемся к Джону Авери и расскажем о той версии его конца, которой придерживается капитан Ч. Джонсон, автор «Общей истории пиратства», изданной в Лондоне, в 1720 году. Вскоре после захвата судна Великого Могола Авери покинул Мадагаскар. Он ускользнул от шлюпов с компаньонами и вернулся на Ямайку. Там моряки «Дюка» разделили добычу и разошлись, чтобы спокойно проживать деньги, полученные от двойного разбоя. Авери с большим количеством драгоценных камней вернулся в Лондон, затем уехал в Бидефорд (Девон), где якобы умер в нищете, поскольку не мог открыто продать камни, а сомнительные перекупщики «подвергли его ужасающему шантажу».

Во время работы над книгой «Флибустьерское море» я обнаружил у Джонсона множество ошибок. Ни один губернатор, чиновник или предводитель флибустьеров на Ямайке не упоминает о возвращении «Дюка» в Кингстон. По моему мнению, обе версии авантюрной жизни Джона Авери правдивы лишь частично. Их надо рассматривать в иной последовательности – главарь пиратов действительно вернулся в Англию после того, как прожил некоторое время в своем мадагаскарском убежище, и кончил свои дни примерно так, как писал Джонсон. Пусть читатель выбирает конец по собственному вкусу (куда делись его богатства, остается неизвестным).

Несомненно, что в ту же эпоху (с 1685 по 1720 год) многочисленные банды пиратов Индийского океана устраивали на побережье. Мадагаскара укрепленные поселения, похожие на крепость Авери. Одно из известнейших – поселение Джона Про, который сколотил состояние, занимаясь пиратством, а потом стал разводить коров, как морские разбойники Сан-Доминго. Будучи почти единственным поставщиком провизии для пиратов, он жил в роскоши, пил и ел на золотой и серебряной посуде, имел дорогую мебель, захваченную на плененных судах.

В Сент-Мари (так Про называл свои владения), как и в Нуси-Бе, существовали укрепления с пушками на маловероятный случай прихода карательных судов. Зато частыми гостями были американские торговые суда, которые нередко бросали якоря у того или иного пиратского убежища. Они скупали добычу у бандитов и перепродавали ее в Северной Америке. До этого пираты Индийского океана сами продавали награбленные товары на Антильских островах и американском побережье. Но ведение самостоятельных операций было связано с большим риском и потерей драгоценного времени! В конце концов пираты согласились с американским посредничеством. Торговцы-посредники доставляли на Мадагаскар различные инструменты и прочие необходимые товары.

В то время Северная Америка была еще английской колонией, а по английским законам все коммерческие сделки совершались только между англичанами. Торговцы, которые скупали у пиратов Индийского океана их добычу, получали такие доходы, что могли давать высокопоставленным американским чиновникам достаточно крупные взятки, и те закрывали глаза на происхождение товаров; таможенников тоже не забывали, чтобы те не проявляли особого рвения. Таким образом, весь чиновный люд сверху донизу был доволен.

Пуритане роптали, а губернатор Нью-Йорка полковник Бенджамен Флетчер действовал слишком открыто. Получив в подарок судно, он публично продал его за 800 фунтов стерлингов; кроме того, он хвастался перед друзьями и другими подарками – золотыми слитками из Аравии и «прекрасным ящичком с драгоценностями». Ездил губернатор в карете, запряженной шестеркой лошадей, в компании с капитаном по имени Тью, известным пиратом, против которого никак не удавалось собрать улики. На губернатора донесли, и Лондон решил отозвать его.

В ту эпоху все делалось медленно. Граф Белломонт, назначенный губернатором Нью-Йорка, жил в Лондоне. Он потребовал «немного времени» для устройства дел, перед тем как принять на себя функции губернатора. На это потребовалось два года. А отозванный Флетчер временно оставался у власти, к почти всеобщему удовлетворению. В Лондоне Белломонт познакомился с неким Ливингстоном:

– Господин губернатор, я прибыл из Америки и готов ознакомить вас с положением дел.

На самом деле Ливингстон возглавлял «синдикат» мошенников, который соперничал с «организацией» Флетчера. Прибыв в Лондон для того, чтобы разнюхать, что за птица новый губернатор, он сумел выбрать нужный тон и втереться в доверие к наивному Белломонту:

– Надо восстановить в Америке моральный дух и сделать Индийский океан безопасным, а для этого надо уничтожить пиратов. Следует снарядить частный военный корабль и поручить командование храброму капитану, снабдив его королевской грамотой. Ваши новые функции обеспечат вам поддержку короля. Что касается расходов на снаряжение, то я знаю нескольких состоятельных людей, в том числе кое-кого из лордов Лондонской торговой палаты, которые готовы ссудить нужную сумму. Я вместе с моим американским другом Жилем Шелли готов внести свой вклад в это дело.

Ливингстон умолчал, что Жиль Шелли был у пиратов одним из самых популярных американских «коммерсантов» – они даже назвали его именем один из портов Мадагаскара!

– И вы сами, господин губернатор, можете вложить деньги в это предприятие, которое, заметьте, ничего не будет стоить, а принесет доход, поскольку наш корабль займется конфискацией добычи у пиратских судов.

Функции полицейского судна были теми же, что и у «Дюка», где в свое время старпомом служил Джон Авери. Ливингстон окончательно убедил Белломонта, приведя последний довод:

– На должность капитана у меня есть подходящий человек – пятидесятилетний шотландец по имени Уильям Кидд. В Нью-Йорке он пользуется солидной репутацией честного и решительного человека. Если хотите, мы возьмем его к нам на службу.

Граф Белломонт согласился.

«Уильям Рекс, Вильгельм III[27], Божьей милостью король Англии, Шотландии, Франции, Ирландии, защитник веры, нашему любимому и верному капитану корабля «Эдвенчур Галли» Уильяму Кидду...» – так начиналась грамота с печатью английского короля, которую вручили Уильяму Кидду в Лондоне в марте 1696 года.

Уильям Кидд родился в Гриноке (Шотландия) около 1645 года в семье пастора, из чего его биографы сделали заключение, что он получил хорошее воспитание. О его карьере до 1695 года известно мало. По-видимому, ему не приходилось жаловаться на судьбу. Весной 1691 года он женился на богатой вдове и вступил во владение большим имуществом – прекрасным домом в Нью-Йорке, домом поменьше в Гарлеме, а также землей. У капитана Кидда несколько торговых судов, приписанных к нью-йоркскому порту. Он выглядит хорошо воспитанным человеком, трезвенником, мало склонным к посещению злачных мест. Кидд – подлинный буржуа, типичный британский колонист на восточном побережье будущих Соединенных Штатов. Он занимает достойное положение среди местной знати – коммерсантов и землевладельцев. К ним же принадлежит и Ливингстон, глава синдиката контрабандистов.

Ливингстон тоже шотландец. Вступая в контакт с Киддом, он знал, что тот когда-то занимался флибустьерством в Карибском море и был не пиратом, а корсаром именем короля Англии. В других книгах я отмечал, сколь нечеткой была граница между корсарством и пиратством. Занимался ли Кидд чистым пиратством между 1660 и 1690 годами? Вряд ли, если судить по развитию дальнейших событий.

В апреле 1696 года Кидд начинает в Лондоне набирать офицеров и матросов. Ему хотелось создать первоклассную команду. Он оказался столь требовательным, что смог найти лишь восемьдесят человек, но этого количества было мало, чтобы управлять судном такого тоннажа, как «Эдвенчур», снаряженным для борьбы с пиратством. Кидд^ надеялся пополнить экипаж в Нью-Йорке. Когда «Эдвенчур» в мае отправился в плавание, его на выходе из устья Темзы остановил фрегат «Дюшес». Офицер Его Величества поднялся на борт и произнес зажигательную речь, пытаясь переманить матросов на службу в королевский флот. В те времена набирать людей было трудно, и такой метод практиковали очень часто. Несмотря на протесты Кидда, часть матросов поддалась на уговоры и покинула судно. «Эдвенчуру» пришлось вернуться в Лондон, а капитану осталось забыть мечту об отборной команде и нанять на службу всякий сброд, околачивающийся в порту.

Возможно, этот эпизод оказался решающим в карьере Кидда. Похоже, что британское Адмиралтейство стало как бы перстом судьбы, заставившим капитана Кидда связаться с отъявленным морским отребьем, хотя он хотел держаться на почтительном расстоянии от него. Прибыв в Нью-Йорк в июле 1696 года – переход сложился удачно, а кроме того, по пути был захвачен французский корабль, – Кидд потратил еще два месяца на окончательный подбор команды. 6 сентября Уильям Кидд отплыл на борьбу с пиратами, оставив в Нью-Йорке прекрасные дома, жену, детей и навсегда расставшись с репутацией честного человека.

Паруса его судна еще не успели исчезнуть на горизонте, а мстительно-злобный Флетчер, пока остававшийся при исполнении служебных обязанностей уже готовил письмо английским лордам:

«Некий капитан Кидд недавно прибыл сюда с грамотой, подписанной Его Величеством и снабженной Большой печатью Англии. Ему приказано бороться с пиратами. Но пока он был здесь, к нему со всех сторон шли люди, жаждущие обогатиться, пограбить, охотники легкой наживы. Он поднял якорь и отплыл со ста пятьюдесятью матросами на борту, большая часть которых, как мне сообщили, уроженцы провинции. Многие считают, что он столкнется с большими трудностями при выполнении своей задачи, особенно если не захватит хорошей добычи, поскольку не сможет командовать этими людьми, если не будет им платить».

В общем-то Флетчер был прав.

Менее чем через год после отплытия «Эдвенчура» капитан «Септера» Барлоу, которому Ост-Индская компания поручила охрану арабских и индийских судов, сформулировал перед лордами Лондонской торговой палаты четкое обвинение:

– Капитан Кидд вместо борьбы с пиратами сам стал пиратствовать в Красном море. Я узнал «Эдвенчур» в том судне, которое атаковало караван, шедший под моей охраной.

Через несколько недель падение капитана Кидда горячо обсуждалось во всех тавернах североамериканского побережья, приводились подробности. Ходил слух, что Кидд был почетным гостем на пиру в мадагаскарском убежище Каллифорда, известного предводителя пиратов. Матросы Кидда устраивали невероятные гулянки во всех портах, куда заходило судно. Их карманы были набиты золотом и бриллиантами. Они захватывали города и пытали жителей, чтобы выведать, где те прячут свои богатства. Так рождалась легенда. Имя Кидда вошло в историю и увековечено в пиратских песнях.

Действительность проще и не столь эффектна, но с человеческой точки зрения более интересна. Кидд, по-видимому, долго колебался, прежде чем нарушил закон, и сделал это под давлением экипажа. Кроме того, обстоятельства оказались сильнее его.

Покинув Нью-Йорк, Кидд пополняет запасы провизии на Мадейре, затем на островах Зеленого Мыса, а потом берет курс на Мадагаскар, где предстоит начать охоту на пиратов. Но пиратов в районе острова не было. Может, их предупредили? Возможно.

На стоянках матросы «Эдвенчура» ведут себя не как представители сил порядка, а как пираты – напиваются, насилуют, терроризируют местное население. Худшая часть экипажа развращает остальных, и команда начинает выходить из повиновения... Главный пушкарь Мур, один из зачинщиков, под ликующие возгласы матросов передает капитану ультиматум:

– Нам нужна добыча, и неважно, какой корабль мы захватим, пиратский или торговый! Мы в состоянии справиться с кем угодно.

После четырех месяцев безуспешных поисков пиратов у Мадагаскара «Эдвенчур» отправляется в малабарские воды. На борту вспыхивает холера, треть команды умирает, но Мур остается жив. Нередко происходят встречи с индийскими и арабскими судами, которые могут стать хорошей добычей, но Кидд запрещает нападать на них, несмотря на требование Мура. Напряжение нарастает, пахнет мятежом. Однажды утром после очередной стоянки старпом докладывает:

– Капитан, десять человек бежали с судна. На камбузе почти не осталось провизии.

– Послезавтра войдем в Красное море. Пристанем к берегу и купим припасы.

На какие деньги? Кидд знает, что судовая касса пуста.

Ходейда – крохотный порт на арабском побережье Красного моря, даже не порт, а пристань, у которой стоит несколько парусников. На суше видны кубики – глинобитные дома, а перед ними раскинулся маленький базар. Кидд спускает две шлюпки. В них садятся вооруженные люди.

– Отправляйтесь на берег и возьмите на рынке все необходимое.

Грабеж на базаре. Такова первая разбойничья операция Кидда, человека, чье имя вошло в легенды пиратов.

Рубикон перейден, но судьбе угодно, чтобы за всю его пиратскую жизнь Кидду удалась всего одна настоящая операция. Два года он бороздит Индийский океан, захватывая лишь крохотные арабские и индийские парусники. Одним из них командует англичанин Паркер, хотя на судне развевается мавританский флаг. Горячие головы с «Эдвенчура» выпытывают, «где хранятся его сокровища», но таковых нет. Озверев от постоянных неудач, матросы вешают своих пленников за руки на реи «Эдвенчура» и начинают кромсать их ножами. Глупая и жестокая пытка, к тому же ничего не давшая! Чуть позже «Эдвенчур» встречает богатый караван судов Ост-Индской компании, но они идут под охраной «Септера». Нападение отбито. «Эдвенчур» превращается в судно-пират. Его все боятся, но оно терпит постоянные неудачи. В начале 1698 года военный португальский корабль бросается вслед за «Эдвенчуром», но после шестичасового боя последнему удается скрыться.

Единственный шанс представился пирату Кидду в 1698 году. Точная дата нападения не известна. Эпизод во многом напоминает захват Джоном Авери судна Великого Могола с его дочерью на борту. Кидду встречается большой парусник с восточной оснасткой. Пират направляется к нему под французским флагом. Предупредительный выстрел. Капитан судна, не колеблясь, спускает флаг и ложится в дрейф, не оказывая ни малейшего сопротивления.

Осторожного капитана-англичанина звали Райтом. Он принимает у себя на борту Кидда:

– У меня арабский экипаж. На борту находятся три купца, два голландца и один француз.

– Вы мои пленники. Что вы везете?

– Господа вам покажут сами.

Трюмы были набиты шелками и муслинами чудесной выделки, а торговцы без сопротивления открыли сундуки в своих каютах. Описания всех хронистов в подобных случаях совпадают. Стиль сказок «Тысячи и одной ночи» – груды золотых и серебряных монет, драгоценные камни, ювелирные изделия и т. п. И сколько бы времени ни прошло, они стремятся поразить воображение, приводя нечто вроде инвентарного списка захваченных вещей, а наивные историки пиратства пытаются оценить в современных деньгах стоимость добычи Кидда, взятой на борту «Кедаг Мерканте», – шесть – десять миллионов полновесных франков. Но обычно пираты поспешно собирали весь груз, поскорее распродавали крупногабаритный товар, а потом делили золото, камни и драгоценности, если таковые были. Раздел производился по твердо установленным правилам, которых, как известно, свято придерживались французские пираты острова Тортуги. Пираты Индийского океана были не столь скрупулезны при дележе добычи, а капитаны, как и зачинщики бунтов, часто держали команду в страхе.

Захватив «Кедаг», Кидд делает несколько остановок на малабарском побережье, продавая ценные ткани индийским торговцам, иногда тем же самым, что продали свои товары купцам «Кедага». Они покупали, обсчитывая пиратов, а Кидд обманывал их – поднимал якорь после получения денег, не вручив товара посредникам, которых просто выкидывал за борт. Людовик XIV был прав, говоря: «Разбойникам доверять нельзя».

Совершенно очевидно, что после раздела добычи «Кедага» Кидд отправился на Мадагаскар, где известный пират Каллифорд приютил его в своей крепости-убежище и даже завязал с ним дружбу. «Эдвенчур», сильно поврежденный во время долгого плавания и боя с португальским военным судном, затонул у входа в бухту. Кидд с командой и богатствами перебрался на «Кедаг».

Он намеревался вернуться на этом судне в Нью-Йорк.

– Мне необходимо, – объяснял он Каллифорду, – расплатиться с Белломонтом, иначе меня ждут неприятности.

Каллифорд соглашался с ним, но спешить некуда, почему бы и не отдохнуть? А слухи о кутежах тем временем докатились до Америки. Кидда не очень радовала новая слава. Иногда он покидал пиршество в самом разгаре и возвращался на «Кедаг» проверить замки на своих сундуках, попытки взломать которые повторялись неоднократно. Хотя его не упрекали в нечестном дележе, команда ему не полностью доверяла. Его ссора с Муром, во время которой он проломил череп главному пушкарю, тоже не понравилась пиратам. На Мадагаскаре половина матросов покинула «Кедаг» и ушла на другие пиратские суда. Но часть команды хотела вернуться в Америку, чтобы осесть там или погулять с большим размахом, чем на Мадагаскаре.

– Я ничем не рискую, – говорил Кидд Каллифорду, – если доставлю их домой. У них полные карманы, и болтать языком не в их интересах. А когда Белломонт и остальные компаньоны получат свою долю, все обойдется.

Кидд ошибся по всем пунктам.

Лорд Белломонт, новый губернатор Нью-Йорка, без удовольствия слушал доходившие до него рассказы о разбойничьей деятельности Кидда, посланного в Индийский океан на борьбу с пиратами.

– Меня подло обманули, – повторял он.

Его недовольство усилилось после получения от лондонских друзей писем следующего содержания: «Двое из Ваших компаньонов по снаряжению «Эдвенчура», лорд Сомерс и граф Оксфордский, обозлены тем, что их скомпрометировали. Лорду Сомерсу пришлось уйти с поста Великого канцлера. После ареста Кидда оппозиция собирается использовать скандал в политических целях. Адмиралтейство не желает хоронить это дело из-за требований Великого Могола, который угрожает репрессиями в отношении Ост-Индской компании, если нападения на его суда не прекратятся. Его Величество решило простить всех пиратов, которые сдадутся сами, за исключением Авери и Кидда».

Покидая Мадагаскар, Кидд ничего этого не знал. Он отплыл в Нью-Йорк с радостью, поскольку получил два письма, одно из которых написал Ливингстон: «У Вас множество врагов, они клевещут на Вас Белломонту, но уверяю Вас, что их попытки не имеют успеха». Второе письмо было написано самим Белломонтом: «Я совершенно не верю дурным слухам, которые распространяют про Вас злые люди». Маневр был прост: Кидда следовало убрать, чтобы избежать обвинения в сообщничестве, но для расправы пирата нужно было заманить домой, иначе он, как и многие другие, мог исчезнуть среди морских просторов.

Кидда ждал жалкий конец, поскольку прежние компаньоны соревновались в стремлении обвинить его. В Лондоне Адмиралтейство и парламент непомерно раздули слухи о его жадности и жестокости, дабы уверить арабских и индийских князьков, что пойман крупнейший пират Индийского океана. Так за несколько месяцев было подготовлено общественное мнение и создан бессмертный образ страшного пирата Кидда, который на самом деле был лишь второстепенным и неудачливым морским грабителем. Но исследование его жизни представляет определенный интерес. Оно свидетельствует о некоторой исторической константе – в любую эпоху имелись выдающиеся личности, занятые самым отвратительным промыслом.

Еще несколько слов. Предупрежденный собратьями по ремеслу, Кидд сбывает «Кедаг» и скрывается. Но Белломонту все-таки удается заманить его в Нью-Йорк, где Кидда арестовывают. Несколько месяцев, пока идет следствие, он сидит в тюрьме. Все его имущество конфисковано. Затем его перевозят в Лондон и бросают в одиночку.

Ему не оставили ни единого шанса на спасение во время суда и даже уничтожили некоторые документы – поддельные, разумеется, – свидетельствующие о его невиновности. Кидда повесили 23 мая 1701 года вместе с шестью его соратниками, как самых злостных преступников, а затем его труп вывесили на острове посреди Темзы в назидание морякам всех судов, идущих в Лондон или покидающих его. Труп склевали вороны.

Неистребимая любовь пиратов к свободе оказалась первопричиной одного из интереснейших эпизодов в жизни Индийского океана.

Был некий француз Миссон, провансальский дворянин, но теперь трудно сказать, подлинное ли это имя. После долгих лет изучения гуманитарных и точных наук он заявил отцу:

– Хочу быть моряком.

– Будь по-твоему. Я устрою тебя на судно моего давнего друга господина де Форбена.

Форбен или Фурбин. Во всяком случае то не был известный флотоводец Клод де Форбен; скорее всего речь шла о другом моряке из этой известной семьи. Форбен взял Миссона на борт своего судна «Ла Виктуар», которое совершало плавания по Средиземному морю. Во время стоянки в Неаполе Миссон, который еще не успел забыть о своем школярском прошлом (ему исполнилось двадцать пять лет), попросил разрешения съездить в Рим, чтобы посетить античные памятники. В Колизее он познакомился с молодым монахом-доминиканцем Караччиоли. Они так сдружились, что монах решил отправиться вместе с Миссоном в плавание.

Форбен взял и монаха, и друзья стали плавать вместе. Они с подлинным увлечением принялись за изучение морского дела. Когда в районе Ливорно два мавританских пиратских судна напали на «Ла Виктуар», молодые люди проявили доблесть в абордажном бою. В 1690 году Форбен получил приказ отправиться к Антильским островам для борьбы с англичанами. Однажды «Ла Виктуар» завязал бой с «Винчестером». Перестрелка длилась около двух часов. Палуба французского судна была усеяна трупами, как вдруг «Винчестер», в пороховой погреб которого попало шальное ядро, взорвался – грохот, высоченное пламя, дым. Когда он рассеялся, поверхность моря была совершенно чистой – ни щепки, ни обломков. Весь экипаж английского судна погиб.

«Ла Виктуар» лишился всех своих офицеров и половины команды. Миссон и Караччиоли уцелели. Миссон обратился к оставшимся в живых матросам:

– Прочтем молитву по покойникам, а затем падре сделает вам предложение от своего и моего имени.

После совершения молитвы люди с любопытством окружили монаха. Его речь сложилась давно, еще во время продолжительных бесед с Миссоном. Миссон дал ему слово, поскольку знал блестящие ораторские способности своего приятеля.

– Друзья мои, свобода человека священна!

От удивления матросы раскрыли рты. Монах продолжал свою речь:

– Да, свобода священна, а Бог дал ее людям, чтобы они пользовались ею. Монархия, социальное неравенство, смертная казнь суть преступления против свободы!

Через несколько минут всех присутствующих охватил энтузиазм. Оратор завершил речь такими словами:

– Господин Миссон возьмет на себя командование судном, а я стану его помощником. Мы отправляемся на поиски свободы. Тот, кто не желает быть свободным, имеет право отказаться следовать за нами. Мы не будем чинить им никаких препятствий, и они сойдут на берег, где пожелают.

Матросы проявили редкое единодушие: никто не захотел остаться на берегу. Экипаж выбрал боцмана, самого умелого из оставшихся в живых марсовых. Он, как и все остальные, понимал под словом «свобода» занятие пиратством.

– Давайте поднимем, – предложил он, – черный флаг с черепом.

Миссон и Караччиоли выступили против.

– Мы не станем уподобляться обычным пиратам, которые ведут распущенную и бесчестную жизнь, – разъяснил монах. – А посему должны презирать такой флаг. Мы начали хорошее, правое и благородное дело – завоевание свободы. Поэтому мы поднимем белый флаг с образом свободы и девизом: «A Deo a Libertate» («Бог и свобода»). Наш флаг станет эмблемой нашей честности и решительности.

Так и сделали. До нас не дошло ни одной репродукции флага этих поборников свободы. Вскоре после подъема флага «Ла Виктуар» захватил один английский шлюп и два голландских судна. Товар был продан в Картахене (Колумбия) без указания его происхождения. Сообразительные коммерсанты существовали и в этой стране, а девиз «Бог и свобода» не исключал другого, скрытого смысла: «Жить надо всем». Новоиспеченные пираты грабили, но не зверствовали. Более того, пираты имели свою идеологию. Когда в открытом море на широте Гвинеи они захватили голландское судно с грузом черных рабов, Караччиоли объяснил, что перепродавать их, как товар, нельзя:

– Ни один человек не имеет права посягать на свободу другого. Мы сбросили отвратительное иго рабства и добыли свободу не для того, чтобы порабощать других. Конечно, эти люди отличаются от европейцев черной кожей, но они созданы сущим Богом и наделены разумом, как и мы.

Негров освободили от цепей, одели и приняли в команду, за исключением тех, кто попросил высадить их на гвинейском берегу. Теперь команда стала называться братством. Поведение этих апостолов от пиратства удивительно: ведь Миссон и Караччиоли сформулировали Декларацию прав человека за сто лет до Великой французской революции и нашли смелость стать не только на словах, но и на деле антирасистами и врагами рабства.

Когда они огибали мыс Доброй Надежды, им встретилось английское судно. Завязался бой, в котором погиб английский капитан. Его похоронили на берегу, и Миссон оставил на его могиле следующую надпись: «Здесь покоится отважный англичанин». Английские моряки были поражены, что к ним хорошо отнеслись. Их заинтересовали идеалы «братства», и они попросились в него. Маленькое общество, состоявшее вначале из провансальцев и итальянцев, разрасталось. Караччиоли назначили капитаном захваченного судна, и они двинулись дальше. Плавание прервалось на некоторое время по следующей причине.

Оба судна пристали к Анжуану (сегодня принадлежит Франции), одному из островов Коморского архипелага. Подобные эпизоды были не редкостью в те времена – местный властитель встречает с распростертыми объятиями прибывших европейцев, поскольку находится в ссоре с соседним царьком: «Помогите свести с ним счеты!» В такую ловушку попался Магеллан. В Анжуане правила королева. Ее врага, султана соседнего острова, звали Мохели. Королева приложила максимум усилий, чтобы склонить на свою сторону новоприбывших, и даже выдала свою сестру замуж за Миссона. Караччиоли, забыв об обетах безбрачия, женился на другой местной жительнице «из самой высокой знати». Остальные моряки последовали примеру своих предводителей: «свадьбы» стали предлогом для празднеств, гуляния продолжались до прибытия войск Мохели. Их разбили сразу после высадки. Затем поборники свободы решили уйти в море снова, но часть из них заявила: «Нам здесь хорошо, мы остаемся».

– Вы свободны.

Им выдали их долю добычи, чтобы облегчить устройство на суше. Перед отплытием мужей жены сказали: «Мы отправляемся вместе с вами». Во имя свободы пришлось их взять с собой, хотя присутствие женщин на борту противоречит пиратским обычаям. Но собратья белого флага не считали себя пиратами.

В Мозамбикском проливе оба судна были атакованы шестидесятипушечным португальским кораблем, который не обратил внимания на белый флаг и девиз. В жестокой схватке «братство» потеряло тридцать человек, а португальцы – шестьдесят. На португальском корабле оказалось несколько бочонков с золотым порошком, что означало несколько месяцев беззаботной жизни.

Караччиоли получил в бою увечье – упавшая рея раздробила ему ногу.

– Отрежьте ее.

Хирурги, плававшие на корсарских, флибустьерских и пиратских судах, не всегда были профессионалами. От них требовались решительность и быстрота. Неплохо, если на их стороне оказывалось счастье. Бывший монах даже не вскрикнул под ножом. Ногу выбросили акулам, а для Караччиоли плотник соорудил протез, с которым тот быстро свыкся. Выглядел Караччиоли живописно: нестриженая копна волос, одежда, как у всех остальных, смуглая кожа, задубленное морем лицо. Его вера в свободу не ослабла.

Когда корабли вошли в бухту Диего-Суареш в северной части Мадагаскара, моряки застыли в молчании, пораженные красотой местности. Миссон обратил внимание на то, что бухту с извилистым входом легко защищать.

– Вот нужное нам место.

Караччиоли согласился с ним. Место оказалось пустынным. Пираты вернулись на Анжуан, чтобы попросить – и получить за оказанную в свое время услугу – подкрепление из трехсот мужчин. На облюбованном месте началась валка леса, выросли первые постройки. Приступая к возведению поселения, Миссон обратился к своим людям:

– Среди нас есть французы, итальянцы, англичане, голландцы, португальцы, гвинейцы. Национальности здесь не в счет. Отныне все мы – жители города Свободы, который заложили здесь. Назовем его Либерталия, а сами будем называться либерами, что по-латыни означает «свободные люди».

Раздались приветственные возгласы. Так родилась республика Утопия.

Либерталия и ее укрепления были построены из дерева. Город раскинулся на берегу речушки в одной из первых бухточек слева от входа в бухту Диего-Суареш. С окрестными деревушками завязались мирные отношения, что позволило решить проблему пропитания.

Миссон воспользовался спокойной обстановкой в своих новых владениях и снова ушел в плавание. В районе Килоа в кровавой схватке он потерял пятьдесят два человека и едва не погиб сам, но все же захватил пятидесятипушечный португальский корабль и триста человек экипажа. Добыча – деньги (200 тысяч фунтов стерлингов), инструменты, провизия и пленники – была очень нужной для Либерталии.

На обратном пути Миссон попал в необычную ситуацию. Он заметил небольшой шлюп и раздумывал, стоит ли тратить на него силы, как вдруг увидел, что над мачтой встреченного корабля взлетел черный флаг. Грохнул выстрел. Крохотный пират, не испугавшись размера и пушек двух судов, дал предупредительный выстрел.

– Смелый коллега, – сказал Миссон. – Он заслуживает, чтобы мы нанесли ему визит вежливости. Спустите большую шлюпку.

– Капитан, отправьте меня, – вызвался старпом.

Лодка удалилась, а пушкари «Ла Виктуара» зарядили пушки для залпа. Через полчаса капитан шлюпа Том Тью явился на борт «Ла Виктуара». Он начинал свою карьеру корсаром, а потом занялся обычным пиратством, чем и прославился. Миссон пригласил его посетить Либерталию.

Часть либеров сменила морскую профессию на сельскохозяйственные занятия. Вокруг города появились маисовые поля. На землях, отвоеванных у леса, паслись стада коров. Люди строили дома, разбивали огороды, разводили кур. Открылись кабачки, где продавались спиртные напитки. Рай, да и только. Вначале скептически настроенный Тью заявил:

– Остаюсь с вами. Но плавать не брошу. А здесь построю верфь.

Население города увеличивалось, появились ремесла. Исходные анархические порядки уже не удовлетворяли требованиям сложившегося общества. Кроме того, несмотря на общность интересов, возникали лингвистические затруднения. Попытка создания общего языка из набора французских, английских, португальских и голландских слов ощутимых результатов не дала.

– Надо, – заявил Миссон, – дать Либерталии свои законы.

Караччиоли и Тью согласились с ним, и населению было предложено принять нечто вроде конституции, которую одобрили все. От каждых десяти граждан Либерталии вне зависимости от национальности выбирался один представитель. Выборные лица образовали ассамблею «для выработки справедливых законов в целях наибольшего блага коммуны». Поспешно возвели здание городской ратуши, и ассамблея собралась на восьмидневную сессию, по завершении которой «было объявлено, напечатано и распространено большое количество разумных законов». В городе Утопии были даже печатники, а также печатные станки, оказавшиеся на каком-то захваченном судне. В одном из законов говорилось, что все имущество и скот будут поровну распределены между всеми гражданами и каждый получит в надел землю, которую будет обрабатывать. Коммуна превращалась в своего рода демократическую республику, провозглашавшую социальное равенство. Раздел имущества вызвал некоторые протесты, и Караччиоли, глашатай Миссона, произнес перед законодательной ассамблеей волнующую речь, после которой депутаты решили, что «верховная власть – сегодня мы сказали бы: функция арбитража и решения – должна быть доверена одному лицу, полномочия которого будут подтверждаться каждые три года депутатами». Этого Верховного главу следует именовать Хранителем и титуловать Высшая Светлость. Миссона тут же избрали Хранителем, Караччиоли – государственным секретарем, а Тью – Великим адмиралом.

Какая эволюция! Такое развитие событий напрашивалось само собой и в общем не вызывало сомнений.

С верфей Тью сошло два великолепных шлюпа. Их торжественно назвали «Анфанс» («Детство») и «Либерте» («Свобода»). Остальные корабли, в том числе «Ла Виктуар» и захваченные суда, периодически ремонтировались, поскольку большинство либеров продолжали заниматься пиратством. Миссон, Караччиоли, Тью бороздили море в районе Кейптауна, Маскаренских островов, аравийского побережья. Одна из экспедиций привезла в Либерталию сотню девушек от двенадцати до восемнадцати лет, так как «в колонии не хватало женщин». Общая казна, состоявшая из шелков, бриллиантов, золота, драгоценностей, никогда не пустела. Как и прочие пиратские городки Мадагаскара, Либерталия наладила прочные торговые связи с американскими негоциантами.

Трудно сказать, сколько времени продолжалось это процветание. В одном из современных трудов А. Луньон сообщает, что последний известный мадагаскарский пират, француз Ла Бюз, был схвачен и повешен на острове Бурбон в 1730 году. Но Либерталия исчезла раньше, между 1715 и 1720 годами.

Что же произошло?

Тью обходил Мадагаскар на судне «Ла Виктуар» в поисках новых колонистов для Либерталии. Он задержался на берегу с несколькими своими людьми. Неожиданно началась буря, и старый корабль потерпел кораблекрушение, затонув на глазах беспомощного Тью, который оказался вдали от поселений. После нескольких недель блужданий по побережью от одной деревушки к другой он увидел два шлюпа. Заметив сигналы, они подошли ближе. На борту одного из них был Миссон. Спасены! Но Миссон принес печальные новости.

– На Либерталию напали аборигены. Они все сожгли и учинили резню. Караччиоли погиб, а мы, наверное, единственные, кто остался в живых. Нам удалось добраться до шлюпов, унеся с собой часть бриллиантов и мешков с золотом.

Город Утопия исчез в пламени и крови. От него ничего не осталось. Жаль, что название Либерталии, одного из интереснейших социологических опытов в истории, не упомянуто ни в Большом Ларуссе, ни в учебниках, ни в энциклопедиях, тогда как банальная жизнь Александра Селькирка приобрела широкую известность. Конечно, только талант великого романиста сделал из Селькирка Робинзона Крузо. История Либерталии могла бы стать темой интереснейшего фильма.

Миссон ненамного пережил свое творение. Он утонул во время кораблекрушения у берегов Гвинеи на пути в Америку, куда уговорил его отправиться Тью. Тью добрался до Нью-Йорка и прожил там несколько месяцев в роскоши. Его популярность росла с каждым днем. Тогда-то его и видели в карете вместе с симпатизирующим ему Флетчером. Но жизнь на суше казалась Тью монотонной, даже если он вел жизнь миллионера. Он снова ушел в море и погиб у берегов Аравии – ему в живот угодило ядро Великого Могола, чей корабль он решил взять на абордаж.

НЕСЧАСТЛИВАЯ ЗВЕЗДА ЖОЗЕФА ДЕ КЕРГЕЛЕНА

С 1 по 4 ноября 1941 года тяжелый крейсер австралийских военно-морских сил «Австралия» находился на якоре у островов Кергелен. Никто в Европе, кроме штабов союзников, не знал об этой странной стоянке. А сколько европейцев вообще слыхало об островах Кергелен?

Этот архипелаг лежит на юге Индийского океана. Его координаты – примерно 50° южной широты и 70° восточной долготы. Архипелаг Кергелен, расположенный в трех тысячах километров к юго-западу от Австралии, состоит из бесплодных пустынных скал, которые круглый год обдуваются ледяными ветрами. Когда «Австралия» бросила якорь вблизи островов, на них не было ни единой живой души. Крейсер выполнял ответственное задание. Вот уже несколько недель он бороздил Индийский океан и южную часть Тихого, от мыса Горн до мыса Доброй Надежды. «Вам надлежит разыскивать и уничтожать немецких корсаров, которые грабят и топят торговые суда союзников. Три немецких корабля – «Атлантис», «Комет» и «Пингвин» – замаскированы под торговые суда и имеют мощное вооружение». Один из корсаров, «Пингвин», за двадцать один месяц потопил двадцать два торговых судна союзников.

Эти новоявленные корсары были первоклассными моряками. Их суда неделями не подходили к берегу. Почта прибывала редко – при встрече с судном-заправщиком. В конце декабря 1940 года на «Атлантисе» вышли из строя конденсаторы. Главный механик доложил:

– Капитан, мы не сможем продолжать плавание, если не произведем серьезный ремонт.

– Сколько времени вам надо?

– Не менее сорока восьми часов.

Капитан бросил взгляд на карту:

– Хорошо. Остановимся на архипелаге Кергелен.

Там, неподалеку от пустынного, угрюмого берега без каких-либо признаков растительности, команда корсара отпраздновала Новый год. Часть матросов высадилась на берег, но увидела лишь морских птиц, тюленей и пингвинов. Капитан корсарского судна категорически запретил охотиться на животных: «Надо как можно быстрее уйти в море!» Но немцы все же оставили следы своего пребывания.

В начале ноября 1941 года, когда «Австралия» подошла к островам, капитан велел старпому отправить на берег шлюпку с несколькими людьми и обыскать берег. В песке были найдены пустые баночки из-под гуталина, щетки и бидоны. Гуталин оказался немецкой марки.

– Для нашего противника эти пустынные острова могут быть местом стоянки, районом встречи, – сказал капитан «Австралии». – Надо перекрыть подходы к архипелагу.

Крейсер поставил мины в фарватерах. Затем шифрованной радиограммой известил Сидней, откуда новость поступила в лондонское Адмиралтейство: «На Кергеленах поставлены мины». Кергелены взяли реванш за полтора века почти полного забвения.

После открытия архипелага в 1772 году мореплавателем, именем которого он назван, острова пользовались отвратительной репутацией – оказываться бесполезными для всех и вся. Немецкие корсары, а затем «Австралия» доказали обратное – они имеют первостепенное стратегическое значение, поскольку лежат на пути любого судна, идущего из Южной Африки в Австралию и обратно.

Так состоялась реабилитация человека, чья судьба удивительно схожа с судьбой этих бесплодных островов. Его звали Ив-Жозеф де Кергелен Трема-рек. Он открыл острова 12 февраля 1772 года, считая, что нашел Южную землю. На самом деле то была россыпь островов и скал (около трехсот) с одним лишь большим островом (7 тысяч квадратных километров; 120 километров с севера на юг).

В судьбе островов и их первооткрывателя много общих черт – у человека тяжелый, замкнутый характер, не располагающий к дружбе, а острова труднодоступны. Жозеф де Кергелен в основном из-за отсутствия такта плодил себе врагов всю жизнь и дорого заплатил за преходящую славу первооткрывателя.

В XIX веке остров Кергелен служил тайной базой для охотников за тюленями и китобоев, среди которых французы занимали не последнее место. Но никто во Франции, даже французское правительство, не собирался подтверждать свое право на владение архипелагом. И только в 1893 году на Кергелен снарядили посыльное[28] судно «Эр», чтобы официально присоединить архипелаг к Франции и назначить резидентом Франции господина Рене Боссьера из Гавра, который вместе с братом получил концессию на пятьдесят лет для «коммерческой эксплуатации» островов.

Коммерческая эксплуатация свелась к неудачной попытке разведения овец. Суровый климат, транспортные трудности, первая мировая война обрекли предприятие на провал.

Прошло еще много лет, и вот в канун второй мировой войны другой французский военный корабль, посыльное судно «Бугенвиль», подтвердило права Франции на архипелаг. Как мы видели, это не помешало немецким корсарам остановиться там через несколько месяцев. А кто им мог помешать? «Бугенвиль» выполнял научную программу и отбыл, не оставив на островах ни одного человека. Но он доставил во Францию метеорологическую информацию, которая после войны решила судьбу островов в связи с бурным развитием гражданской авиации.

В 1947 году Колониальное управление научных исследований приступило к организации постоянных станций на островах Амстердам и Кергелен. В то же время эти острова объединили в южный район, подчиненный Верховному комиссару Мадагаскара. 1 января 1950 года первая постоянная миссия установила современные дома с отоплением, которые стали ядром будущего Порт-о-Франса.

6 августа 1955 года французский парламент принял закон, по которому «остров Сен-Поль, остров Амстердам, архипелаг Крозе, архипелаг Кергелен и Земля Адели являются французскими заморскими территориями и именуются французскими владениями в Антарктике».

С тех пор научное значение архипелага Кергелен растет. По мнению ученых, совершавших в 1939 году плавание на «Бугенвиле», архипелаг занимает исключительно удобное положение для метеорологических и геофизических исследований. Ученые, которые с 1951 года сменяют друг друга в Порт-о-Франсе, на изолированном острове с суровым климатом, провели большое количество самых разнообразных исследований. А по международному договору 1959 года Антарктика была объявлена демилитаризованной зоной.

Своеобразное геомагнитное положение Кергелена позволяет проводить новейшие исследования в области ионосферы, космического излучения, земного магнетизма, атмосферной радиоактивности. В 1968 году с Кергелена в рамках советско-французского научного сотрудничества были запущены три французские исследовательские ракеты, наблюдения за которыми проводились с территории СССР. В 1974 году советские специалисты запустили с Кергелена двадцать метеорологических ракет. Для приема изображений с метеорологических спутников в Порт-о-Франсе установлена современная аппаратура.

Как любые изолированные острова, Кергелены представляют собой особый мир, где ученые занимаются палеонтологией. Если не считать мигрирующих животных (морских львов, нерп, пингвинов, больших бакланов, альбатросов, чаек, глупышей), природа Кергелен до прибытия человека была представлена только скудной флорой, способной выдержать сильные морозы и ураганные ветры. Из рассказов потерпевших кораблекрушение в XIX веке известно, как трудно выжить на них. Практическое применение научных разработок позволило несколько улучшить положение – во многих ручьях разведены форель и семга.

Жозеф де Кергелен, по-видимому, не затеял бы своего предприятия, знай он, на какие трудности натолкнется использование его открытия в интересах человека. Но в 1769 году никто в Париже не обладал даром предвидения. Каждый горел желанием сделать новое морское открытие. Во втором томе «Великого часа океанов» я рассказал о Бугенвиле. Вернувшись из кругосветного плавания, он стал героем столичных салонов и был принят при дворе. Бугенвиль привез на французскую землю весомое доказательство реальности своего долгого путешествия – жителя дальних стран, «настоящего дикаря» Аутуру, брата царя Таити. Аутуру был представлен Людовику XV[29].

Для любого моряка той эпохи подобный пример был достоин подражания.

Поле исследований почти не имело границ, а открывателя ждала немалая слава. Ив-Жозеф де Кергелен Трема-рек не мог отказаться от этой погони за славой, тем более что его амбиция имела под собой законные основания. Прочтите краткий перечень заслуг тридцатичетырехлетнего моряка.

В восемнадцать лет Кергелен – выпускник Брестского училища гардемаринов, куда принимали лишь аристократов по рождению, из которых состоял офицерский корпус королевского флота. Кергелен плавал в канадских водах, был на островах Зеленого Мыса, Антилах, принимал участие в корсарских королевских экспедициях; в его активе две кампании по защите дюнкеркских рыбаков на тресковых отмелях Исландии. Кергелен – хороший гидрограф. В 1766 году он направил в министерство военно-морского флота «записку о снятых или собранных планах». Там можно прочесть такую фразу: «Во всех землях, куда меня забрасывает служба, я провожу замеры, наблюдения и составляю карты побережий и портов, которые пополняют мой сборник».

В 1769 году, выполняя гидрографические работы на судне «Абер-Бракх», Кергелен по собственной инициативе организует первую лоцманскую школу французского флота; на следующий год министр дает ей статус государственного училища. Кергелен избирается действительным членом Морской академии – отличие, которое вызывает ревнивую зависть многих коллег по офицерскому корпусу.

Что еще? У Кергелена есть влиятельные ходатаи. Его жена – родственница богатейших арматоров, семьи Коппенс из Дюнкерка. Его сестра Катрин состоит в браке с господином Пойо де Мароллем, советником Высшего податного суда и влиятельным политиком. Кергелен не раз командовал на море. Ему исполнилось тридцать пять лет, и он шестой год ходит в лейтенантах. В этом звании можно ходить вечно, если не «привлечь внимания» короля. Тогда тебя производят в капитаны первого ранга. К этому и стремится Кергелен, считая, что настал момент отличиться. Нужно совершить подвиг.

– Бугенвиль в своем кругосветном плавании не поднялся выше широты Магелланова пролива. Он даже не пытался открыть великий Южный континент.

Кто высказал эту мысль, Кергелен или нет, не суть важно. Она терзала умы морских офицеров, которые завидовали славе великого первопроходца.

В томе, посвященном Тихому океану, я упоминал о пресловутом вопросе Южного континента. В 1567 году испанский математик и мореплаватель Гам-боа пересказал вице-королю Перу легенду о вожде, который владел далеко на юге Тихого океана громадным континентом. В географии тех времен без религии обойтись было трудно, а она подтверждала легенду. Создатель установил на земле равновесие воды и суши. Поскольку к северу от экватора Тихий океан пуст, то на юге обязательно должен существовать большой континент. Амбиции Кергелена росли, поскольку еще никому не удалось найти Южный континент, хотя его поиски не прекращались. В Париже царила уверенность, что затеянное англичанином Джеймсом Куком[30] путешествие преследовало именно эту цель.

«Надо опередить англичан», – считает Кергелен. И пишет министру: «Существует большая вероятность, что в районе островов Сен-Поль и Амстердам лежит большой континент, который должен занимать часть земного шара, начиная с 45° южной широты до полюса, то есть на громадном пространстве, куда еще никто не проникал».

Кергелену не приходится напоминать о том, что думают просвещенные люди и крупнейшие ученые мужи той эпохи, – континент, расположенный в южном полушарии на той же широте, что и Европа в северном полушарии, имеет, по-видимому, сходные географические и климатические условия; там должны жить высокоцивилизованные народы, а в недрах скрываться залежи ценных минералов. Новые виды растительности могут способствовать расширению количества продовольственных культур. И тому подобное. Бюффон[31] и его коллеги постоянно рассуждают на эту тему. Предлагая свой проект министру, Кергелен даже не обязан расписывать выгоды предприятия – за него это делают другие!

Трудно обрисовать Кергелена в те годы (1769-1770), когда он прилагает все силы, чтобы стать человеком, которого назначат главой экспедиции для исследования далекого юга. Борьба происходит в жестких условиях конкуренции – в кулуарах министерства даже поговаривают о кандидатуре Бугенвиля.

Чистокровный бретонец, Кергелен в полной мере наделен основной чертой бретонского характера – упрямством. И внешне он выглядит истинным бретонцем: черные волосы и голубые глаза, тонкие губы, треугольное лицо – все выражает твердость духа. Несмотря на упрямство и боевитость, Кергелен постоянно сомневается в себе. И эта неуверенность либо укрепляет его решимость («Если не опережу Кука, я конченный человек»), либо, как мы увидим далее, парализует его волю и заставляет совершать ошибки. У этого бретонца трудный характер.

Знают ли об этом в верхах? Во всяком случае ему поручают миссию особого характера. После аудиенции у герцога де Праленна, военно-морского министра, Кергелен, переодетый торговцем, отправляется на несколько недель по ту сторону Ла-Манша. И не просто в Англию, а в ее порты, чтобы «посетить» британские верфи. Вернувшись во Францию, Кергелен еще раз убедился в том, что ремесло тайного агента чрезвычайно опасно – только-только в Бресте отрубили голову некоему Александру Гордону из Вордхауза за слишком большой интерес к французским верфям. Миссия Кергелена выполнена с риском для жизни – хорошая отметка в личном деле.

После двух лет непрерывных демаршей, отказов и рекомендаций Кергелен получает от министра назначение для исследования далекого юга. «Инструкция», утверждавшая его миссию, датирована 20 марта 1771 года. Это официальная фальшивка в том смысле, что в документе не указана истинная цель путешествия. Кергелену предписано отправиться на остров Франс (сегодня Маврикий). «Вам надлежит снарядить «Беррье» (800 регистровых тонн), который стоит в порту Лорьян, и загрузить его инструментами, провизией, боеприпасами и другими нужными колонии вещами, а также перевезти тридцать человек из гарнизона острова Франс и прочих пассажиров. Затем на Вас возлагается миссия проверки дороги Гренье». Ниже мы расскажем об этой дороге.

5 апреля Кергелен прибывает в Лорьян, где капитан порта знакомит его с положением дел:

– «Беррье» – довольно старый корабль. 25 марта он поставлен для ремонта подводной части, а затем инженеры арсенала установили на борту дистилляционный аппарат для опреснения воды на случай, если иссякнут запасы питьевой воды.

26 апреля корабль готов к отплытию. Кергелен получает сумму, предназначенную для нужд экспедиции, – 600 золотых экю; на следующий день команде выдается денежное содержание за ближайшие полгода. Еще через день «Беррье» отбуксирован на рейд и ждет попутного бриза. Нетерпеливый Кергелен расхаживает по палубе, рядом с ним находится старпом, его друг лейтенант Сент-Аллуарн. Несколько опоздавших пассажиров должны прибыть на следующее утро.

– Мы не станем их ждать.

– А аббата Рошона?

– Чем он лучше других?

Сент-Аллуарн промолчал, но подумал, что отказ дождаться аббата Рошона, официально назначенного для проверки дороги Гренье, может оказаться серьезной ошибкой. Что же такое дорога Гренье?

В 1769 году лейтенант Гренье, капитан корвета «Эр дю Берже», проложил кратчайший маршрут между островом Франс и Коромандельским берегом (восточное побережье полуострова Индостан, омываемое Бенгальским заливом). Официальный астроном, аббат Рошон, плывший на корвете, получил задание составить научную карту с указанием всех курсов и азимутов. Но Рошон, человек с отвратительным характером, поссорился с Гренье и даже разрегулировал октанты[32], чтобы капитан и штурман ошибались в расчетах. На обратном пути ссора разгорелась с новой силой: Гренье утверждал, что дорога удобна, Рошон стремился доказать обратное. Морская академия склонялась к тому, чтобы поверить офицеру. Дело заинтересовало офицерский корпус, поскольку новая дорога позволяла выиграть десять – двадцать суток пути. В конце концов на Кергелена возложили официальную миссию проверить, кто прав – Гренье или Рошон. Эта проверка была второстепенной частью его плавания. Но приступить к своей тайной миссии – поискам Южного континента – он мог лишь по выполнении первой части поручения.

Однако из-за каких-то административных дрязг для проверки дороги Гренье на борт «Беррье» был назначен тот же аббат Рошон.

– Я уже высказал свое мнение по этому поводу.

– Отправляйтесь с господином де Кергеленом. Проведете новые наблюдения вместе с ним.

Аббат отправился в Лорьян в раздраженном, даже злом расположении духа. Он тянул время, чтобы прибыть в порт 29 апреля поздним вечером, надеясь, что «Беррье» отплывет без него. Но на причале его ждал капитан порта:

– Господин аббат, лодка готова доставить вас на борт.

Дальнейшее уклонение стало невозможным.

Кергелен надеялся, что аббат, чей характер был уже притчей во языцех, опоздает к отплытию, но в то же время он желал его своевременного приезда. Он знал, что аббат везет в багаже совершенно необычайный для той эпохи инструмент – один из первых хронометров, хронометр № 6, конструкции инженера Берту. Берту надеялся получить за свое изобретение премию в 20 тысяч ливров, назначенную часовщику, которому удастся создать часы с точностью хода до тридцати минут за полгода.

Хранение времени начального меридиана с минимальной ошибкой означало возможность правильного определения долготы, о чем тщетно мечтали все мореплаватели той эпохи.