Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник) Сабатини Рафаэль
— Ваша похвала ободрит его.
— Надеюсь. Но меня не ободряет ваш сарказм и мне не нравится, когда меня перебивают. Генерал Бонапарт может быть гением в военных делах, но это — не военное дело. Это — дело политическое! Исключительно политическое! Политически арест капитана Пиццамано — грубый просчет первой величины. Когда я делал его героем, у меня не было планов сделать его к тому же и мучеником. Это не только не является необходимым, но даже может оказаться опасным. Это может вызвать здесь большие волнения.
— Кого это волнует? — спросил Виллетард.
— Каждого, у кого сохранились рудименты рассудка. Мне выпало быть одним из них. И я подозреваю, что члены Директории встревожатся. Очень сильно встревожатся. Глупо вызывать волнения, которых можно избежать. Поэтому, Виллетард, вы должны будете немедленно издать приказ об освобождении капитана Пиццамано.
— Освободить капитана Пиццамано! — Виллетард был в шоке. — Освободить убийцу французов?
Марк-Антуан подчеркнуто пренебрежительно махнул рукой.
— Вы можете оставить этот жаргон для официальных речей. Между мною и вами это не произведет впечатления. Я требую немедленного и безусловного освобождения этого человека.
— Вы требуете его освобождения? А Бонапарт требует его ареста! Вот занятный конфликт великих сил. Вы бросите вызов Маленькому Капралу?
— Как уполномоченный представитель Директории, а целях осуществления мер, которые от меня, я уверен, потребует Директория, я брошу вызов самому дьяволу, Виллетард, и не побоюсь этого.
Поверенный в делах уставился на него еще более тяжелым взглядом, чем прежде. Наконец, он пожал плечами и издал некое фырканье.
— В таком случае, клянусь честью, вам лучше самому издать такой приказ.
— Я бы уже так и сделал, если бы мою подпись признавало венецианское правительство. К несчастью, я аккредитован только здесь, в миссии. Мы теряем время впустую, Виллетард.
— Мы будем терять его до тех пор, пока вы будете требовать чего-либо столь же нелепого. Я не посмею отдать такой приказ. Я буду отвечать за это перед Бонапартом.
— Если вы не издадите его, вам придется отвечать перед Директорами за неповиновение их уполномоченному, а для вас это может оказаться даже более серьезным.
Они смотрели друг на друга: Марк-Антуан — с налетом легкого развлечения, Виллетард — с мрачностью человека, оказавшегося в безвыходном положении.
Жакоб из-под бровей с интересом наблюдал эту дуэль силы воли, стараясь не выдать своего присутствия.
Наконец, поверенный в делах оттолкнул стул и поднялся.
— Это бесполезно. Я не сделаю этого. Говорю вам, я не смею. Бонапарт способен укоротить меня на голову.
— Что? Даже если это делается по моему приказу? С учетом моих полномочий? Вы спятили?
— Спасут ли меня ваша власть и ваши полномочия от Бонапарта?
— Вы постоянно будете тыкать своего Бонапарта мне в зубы? — Марк-Антуан тоже вскочил в нетерпении и гневе. — Вы признаете за мной голос французского правительства или нет?
Перепуганный, Виллетард был в отчаянии. Он сжал кулаки, стиснул зубы и, наконец, отступил.
— Прикажите мне в письменной форме, — потребовал он.
— В письменной форме? Почему бы нет? Гражданин Жакоб, будьте добры написать для меня.
И он продиктовал:
«От имени Директории Французской Республики я приказываю Шарлю Виллетарду, поверенному в делах Франции в Венеции, сейчас же издать приказ Дожу и Сенату Самой Светлой Республики о немедленном и безусловном освобождении капитана Пиццамано, в настоящее время содержащегося в крепости Сен-Мишель на острове Мурано».
Он взял со стола перо.
— Поставьте дату, и я подпишу приказ, — распорядился Марк-Антуан.
Скрип пера Жакоба прекратился. Он поднялся и положил документ перед Марком-Антуаном. Марк-Антуан быстро поставил в конце листа безупречно отработанную в результате долгих тренировок подпись Лебеля и указал полномочия:
«Камиль Лебель, уполномоченный представитель Директории Французской Республики, Единой и Неделимой».
С оттенком пренебрежения он вручил документ Виллетарду:
— Вот ваше прикрытие.
Виллетард нахмурился; он стоял в нерешительности, покусывая губу, и наконец пожал плечами в мрачном смирении.
— Так тому и быть, — сказал он. — Ответственность лежит на вас. Утром я отправлю приказ в Сенат.
Но это не устраивало Марка-Антуана.
— Вы передадите его мне сейчас же, едва он будет написан. Я хочу забрать капитана Пиццамано из тюрьмы прежде, чем венецианцам станет известно, что его туда поместили. Вы должны помнить, что для венецианцев он — герой Лидо. Я не желаю волнений, которые могут последовать за известием о его аресте.
Виллетард плюхнулся в свое кресло, схватил перо и быстро написал приказ. Он подписал его и поставил печать посольства.
Посыпав лист порошком, он протянул оформленный документ Марку-Антуану.
— Не хотел бы я оказаться в ваших туфлях39, когда Маленькому Капралу станет известно об этом.
— Ах! И все-таки, дорогой мой Виллетард, это — довольно прочные туфли, скроенные по модели Директории. Думаю, они выдержат мой вес, если я буду ходить аккуратно.
Глава XXXVIII. РАЗОБЛАЧЕНИЕ
Маленькая дама, называвшая себя виконтессой де Сол, была брошенной и несчастной.
Каким бы досадным ни было для Лальманта исчезновение мистера Мелвила и накопление в миссии невостребованных писем, адресованных Лебелю Директорией, для нее оно было источником гораздо более глубокого беспокойства. Ее постоянно преследовал страх при мысли, что он мог вновь, но на сей раз окончательно, пасть жертвой Вендрамина. Сама она не могла заниматься этим делом, потому что Вендрамин из-за опасений, возникших после случившегося, держался теперь на расстоянии. К тому же, его кошелек истощился, и, не имея способов пополнить его, он уже не мог появляться в казино, которое прежде часто посещал.
Она донимала Лальманта требованиями организовать травлю Вендрамина, но Лальмант, чувствуя, что не может принять соответствующие меры без возможной серьезной компрометации мнимого Лебеля, был обречен на бездействие.
Для нее стало обыкновением ежедневное посещение миссии в поисках известий об исчезнувшем человеке. Следуя этому обыкновению, она пришла к Виллетарду наутро после визита Марка-Антуана.
Поверенный в делах был в это время один и в чрезвычайно дурном настроении. Он вовсе не был спокоен относительно дела этого Пиццамано. В отличие от Лебеля, он не располагал мандатом правительства. Он был ставленником Бонапарта. И, насколько он знал маленького корсиканского полководца, тот становился отнюдь не самым разборчивым из людей, когда ему перечили. Проведя ночь в размышлениях о приказе об освобождении, Виллетард был глубоко обеспокоен. Он отчаянно метался между предчувствием, что поступил неблагоразумно, и убеждением, что, ввиду полномочий Лебеля, он не мог поступить иначе. Он чувствовал, что оказался в неудачном положении, поставленный в силу обстоятельств между военной и гражданской властью. Ему казалось неизбежным, что при любом конфликте между ними его раздавят, если он не будет действовать осторожно.
Он вновь перечитал оставленную Лебедем записку, защищающую его, и думал, что скажет обо всем этом Бонапарт, когда виконтесса вошла в его комнату без предварительного доклада и, бесшумно стукая, направилась к нему с мягким приветствием:
— Доброе утро, Виллетард!
По темпераменту он относился к тем мужчинам, которые приходят в восхищение при виде хорошеньких женщин, и обычно созерцание виконтессы было для него истинным удовольствием. В это утро, однако, он отнесся к ней почти недоброжелательно. Ворчливым тоном он предупредил ее ежедневный вопрос:
— Вы можете быть довольны тем фактом, что ваш месье Мел-вил, наконец, вновь объявился.
Вспыхнув, с сияющими глазами она подбежала к нему. Положив руку ему на плечо, она стала его расспрашивать. Виллетард отвечал ей мрачно, возмущенный ее радостью, которой он вовсе не разделял. Их друг был в полном порядке и совершенно выздоровел. По поводу причин его отсутствия Виллетард не сказал ничего определенного. Инструкции Лебеля о том, что его истинное лицо должно оставаться тайной, были чрезвычайно твердыми. Припертый расспросами настойчивой дамы, поверенный в делах прибег к утверждению, что месье Мелвил выздоравливал в доме Пиццамано.
Это поуменыпило радости в глазах виконтессы. Ее лоб наморщился в раздумий, она по-прежнему опиралась рукой на плечо Виллетарда. Ее блуждающий взгляд упал на документ, лежавший перед ним на столе. Подпись привлекла ее внимание.
Другой не смог бы так быстро осознать то, что тотчас стало очевидным для виконтессы. Занятие, которому она посвящала себя уже долгое время, развило ее наблюдательность и отточило ее способность быстро строить умозаключения. Заметив подпись и прочитав и дату, она сразу высказала вслух результат сопоставления этих фактов:
— Камиль Лебель здесь, в Венеции?
Ее изумленное восклицание сразу породило ряд выводов у не менее сообразительного поверенного в делах. Он откинулся в кресле и поднял голову, чтобы хорошо видеть ее.
— Вы знаете Камиля Лебеля?
При всем его вопросительном тоне, то было скорее утверждение, полное изумления, чем вопрос.
— Знаю ли я его?
Смысл ее взгляда был очевиден. Легкая, печальная улыбка искривила ее губы:
— Если честно, то у меня есть основания знать его, Виллетард. Знать его очень хорошо. В известной степени, я — его ставленница Он — тот, кто сделал меня виконтессой де Сол.
Она увидела что удивление сменяется ужасом на его бледном злобном лице.
— И вы спрашиваете меня, в Венеции ли он? Это вы-то меня спрашиваете? Боже!
Он внезапно вскочил на ноги, сбросив ее руку и отшвырнув кресло, с грохотом упавшее позади него.
— Тогда кто, черт побери, этот негодяй, который выдает себя за него? Кто этот ваш месье Мелвил?
Она отпрянула перед яростью этого человека.
— Мистер Мелвил? Мистер Мелвил — Лебель? Вы спятили, Виллетард!
— Спятил! — прорычал он. — Я полагаю, туг все спятили! Что это? Миссия или сумасшедший дом? Чем занимался этот идиот Лальмант, если он даже не заподозрил его? И — боже мой! — чем занимались вы, если не раскрыли этого раньше?
Он в бешенстве наступал на нее, вне себя от гнева и ужаса. Она продолжала отступать.
— Я? Что я должна была делать? Как я могла раскрыть это? Не было и в помине, чтобы Мелвил называл себя Лебедем.
— Не было…
Виллетард вспомнил, с каким особым старанием этот мошенник, кем бы он ни оказался на самом деле, настаивал на сохранении в тайне его предполагаемой личности. Он обуздал свой гнев из-за настоятельной необходимости сейчас же все обдумать. Он стоял, обхватив голову руками, и бормотал:
— Бонапарт всегда считал Лальманта идиотом. Боже мой! Тут дело до судей не дойдет. Этот человек был здесь все эти месяцы! Ему открыты все тайны миссии. Он мог произвести чудовищные опустошения. Становится понятным конец Рокко Терци и Сартони. Бог знает, кого он еще может выдать.
Он взглянул на нее свирепыми, налившимися кровью глазами.
— Я удивляюсь, что он пощадил вас!
Затем у него возникло внезапное подозрение, вновь возбудившее его ярость, и он еще раз угрожающе двинулся на нее. Он грубо схватил ее за плечо.
— Видит бог, вы расскажете, почему он вас пожалел! Не были ли вы каким-то образом заодно с ним, маленькая распутница? Отвечайте! Вы брали плату с обеих сторон, как всякий треклятый шпион?
Он оттолкнул ее от себя.
— Ба! Не имеет смысла сворачивать вам шею. У меня же есть другое дело — этот приказ об освобождении. Проклятье! Что я скажу Маленькому Капралу? Он разорвет меня за это, если… О! Ей-богу, я поставлю этого мошенника перед командой для расстрела чего бы это ни стоило!
Забыв о ней, он бросился из комнаты. Она слышала как он в бешенстве орал на лестнице, вызывая Жакоба. Затем он влетел обратно, яростно сверкая глазами, оставив дверь распахнутой, и отмахнулся от нее.
— Убирайтесь! Вон! Я занят!
Она не стала дожидаться повторного предложения. Не только потому, что испугалась его. Она больше испугалась другого. Его угроза поставить к стенке лже-Лебеля заставила виконтессу понять, что нечаянно она выдала Марка-Антуана и что она подвергает его огромной опасности. Она убежала кляня себя за глупость столь неосторожного разговора. Уже самое первое восклицание Виллетарда должно было насторожить ее.
Она пересекла Корте дель Кавалло почти бегом. Ее не тревожило, кем мог быть на самом деле Марк-Антуан; она не думала о долге перед той стороной, которой она служила. Ее занимало лишь то, что она навлекла на него огромную опасность. В ее голове громовым раскатом раздавались слова Виллетарда: «Я удивляюсь, что он пощадил вас. Видит бог, вы расскажете мне, почему он вас пожалел!»
Этот же вопрос она теперь задавала себе. Будучи тем, кем он на самом деле был, Марк должен был знать, кем была она. Тогда почему он не выдал ее государственным инквизиторам?
Его жалость по отношению к ней не явилась единственной причиной того, что теперь она должна была сделать все возможное, чтобы предупредить и спасти его, несмотря на грозящие ей самой последствия, — в конце концов, это стало лишь дополнительным стимулом к тому единственному, что, в любом случае, должно было соответствовать зову ее сердца…
Когда одиннадцать часов пробило на Мадонна дель Орто и прозвенело над Венецией с других колоколен, она стояла в нерешительности на набережной, где ее ждала гондола. Где он был? Как ей разыскать его? Из бурной сцены у Виллетарда ей вспомнились слова поверенного в делах о том, что во время своего исчезновения Мелвил был в доме Пиццамано. Если это было правдой, то, даже если его там сейчас нет, Пиццамано будут знать, где его можно найти.
Именно в ту минуту, когда она сошла в гондолу и приказала своему гондольеру везти ее к Сан-Даниэле, Марк-Антуан высаживался вместе с Доменико на ступенях дома Пиццамано.
Он не терял времени, едва приказ об освобождении оказался в его руках, потому что понимал опасность задержки. Поэтому, чтобы быть готовым к действиям, едва настанет день, он той же ночью добился у Дожа в обмен на приказ из миссии предписания, которое должно было открыть перед Доменико двери тюрьмы на Мурано.
Весть о возвращении капитана домой неслась по дворцу подобно подожженному бикфордову шнуру, ярко вспыхнувшему в трескучем порыве. От портье — к управляющему, от управляющего — к лакеям, от лакеев — к горничным пробежала эта весть, и потому прежде, чем они достигли гостиной, дом наполнился аккомпанементом быстрых шагов, хлопающих дверей и взволнованных голосов.
Франческо Пиццамано вместе с графиней и Изоттой вышел к двум мужчинам в гостиную, где те их ожидали. Графиня спешила впереди, а отец и сестра уступили радость первенства матери, которая се слезами счастья на глазах прижала к своей груди сына, которого еще вчера она считала обреченным. Она тихо напевала ему, как в детстве, когда он был ребенком, и он сам оказался на граня слез.
Слезы стояли в глазах Изотты, когда она целовала его, и в глазах графа, который прижал сына к сердцу. Затем, несколько успокоившись, все разом стали спрашивать его, каким чудом он оказался на свободе.
— Вот чудотворец, — ответил Доменико, тем самым наконец-то привлекая внимание к Марку-Антуану, который до сей поры оставался в тени в роли сдержанного наблюдателя.
Граф подошел к нему и обнял. Вслед за ним то же самое сделала и графиня. Последней подошла Изотта, стройная и величественная, с задумчивым взором, и пожала ему руку. Затем, на мгновение заколебавшись, она заставила его трепетать нежным поцелуем в щеку.
Франческо Пиццамано был явно смущен, что позволил слезам появиться у него на глазах. Но голос его по-прежнему дрожал и прерывался, когда он воскликнул:
— У меня нет ничего, сэр, что не было бы вашим — стоит лишь попросить.
— Он может забрать и вас самого под такое обещание, — сказал Доменико со скрытым юмором, пытаясь остудить эмоции.
Марк-Антуан перешел к делу.
— Господин граф, это меньше похоже на освобождение, чем на бегство.
Он поднял руку, чтобы остановить возражение.
— Не пугайтесь. Это не такое бегство, за которое Венеция будет держать ответ. Оно предусмотрено приказом из французской миссии, подписанным поверенным в делах. Я выкал из него этот приказ благодаря высокому положению уполномоченного представителя Директории Камиля Лебеля.
Он слегка улыбнулся.
— Еще вчера в такой же час я был убежден, что играл роль Лебеля впустую целый год. Теперь я обнаружил достаточную причину для этого.
Затем Марк-Антуан вернулся к прежнему деловому тону:
— Поскольку какая-нибудь случайность может в любой момент раскрыть обман, Доменико не должен терять времени. Гондола, которая доставила нас из Мурано, отвезет его в Сан-Джорджо на Алдже к адмиралу, чтобы его могли отправить в Триест, откуда — в Вену, чтобы переждать там, пока ситуация не станет вновь безопасной.
Радость спасения все равно перевешивала боль скорого расставания. Последовало немедленное согласие с этим и немедленная суета приготовлений. Изотта взялась руководить укладыванием той части багажа, которую составляли предметы первой необходимости. Она вышла с этим поручением почти с облегчением, избавившись от присутствия Марка-Антуана — присутствия, которое сегодня было для нее подобно распахнутым настежь вратам к счастью и осуществлению мечтаний.
Когда через полчаса она вернулась, чтобы сообщить им, что все готово и что вещи Доменико погружены в гондолу, лакей, открывший перед ней дверь, последовал за ней в комнату и тут же объявил, что мадам виконтесса де Сол внизу и хочет видеть мессера Мелвила немедленно. От себя слуга добавил, что дама выглядит чрезвычайно взволнованной.
Это объявление произвело в комнате странную тишину — тишину, которая не была непонятной для Марка-Антуана. Он не столь задумывался над тем, ради чего она его разыскала, сколь был доволен ее появлением.
Он попросил позволения ей войти и в полной тишине, в которой чувствовалась натянутость, они ждали ее прихода.
Она вошла, с трудом переводя дыхание. На мгновение виконтесса приостановилась на пороге, ее встревоженные глаза скользили по лицам, пока не остановились на Марке-Антуане. Тогда она подобрала украшенные цветами полы платья и порхнула к нему через всю комнату.
— Марк! О, слава господу!
В своем возбуждении она вцепилась в него руками, полностью игнорируя других, присутствовавших в этой комнате.
— Дорогой мой, я сделала ужасную, ужасную вещь. Это было случайностью. Глупой случайностью. Вы никогда не должны допускать мысли о том, что я могу сознательно предать вас, что бы мне ни открылось. Вы знаете, что я не способна на это. Я не знала, что вы играли воль Камиля Лебедя. Как я могла? И я сказала Виллетарду… Нет, я не говорила ему. Это произошло случайно. Я не помню точно, что я говорила ему. Но я дала ему возможность догадаться, что вы — не Лебель.
Так, задыхаясь, смущенная в своей тревоге, она извергла это в стремлении сообщить и объяснить.
Марк-Антуан поймал ее запястье. Встревоженный, он отрывисто спросил:
— Что именно вы ему рассказали?
Она ему подробно объяснила все о документе, увиденном ею, и о том, как внезапно открывшаяся истина застала ее врасплох. Марку-Антуану все сразу стало понятным. Для других же это по-прежнему оставалось совершенно таинственным. Далее последовало ее вполне определенное предупреждение, сообщавшее об открыто объявленных намерениях Виллетарда.
— Вы должны бежать, Марк! Я не знаю как. Но бегите! Не теряйте ни минуты!
Но теперь он вновь сохранял свое спокойствие, на мгновение поколебленное ее известием.
— У нас еще есть немного времени. Виллетард сначала должен получить соответствующий приказ у Дожа, затем — найти людей, чтобы исполнить его и, наконец, им надо найти меня. Я говорил Виллетарду, что меня можно найти в гостинице 'Шпаги». Поэтому сначала они отправятся туда, и это должно создать задержку. Не теряя времени, мы не должны суетиться. Ваше предупреждение, мадам, стало поистине благородным исправлением ошибки, которой вам не удалось избежать.
— Если так, я лишь уплатила долг. Я понимаю теперь, что вы пощадили меня, и я в долгу перед вами.
Она сказала бы гораздо больше, если бы могла повиноваться своим побуждениям. Она вложила бы в слова часть той нежности, что светилась в ее глазах, когда они смотрели на него. Но присутствие других, которое она, казалось, начала осознавать, обязывало ее к сдержанности. Он не попытался представить ее им. Теперь, когда она обратила внимание на их присутствие, она поняла это упущение и попросила его исправить положение.
— Ах, да!
Для него такая забывчивость была необычной. Он посмотрел на графа Пиццамано и других, особенно на Изотту, которая разделяла общее непонимание.
— Простите, — извинился он перед ними и затем обратился к виконтессе.
— Каким именем должен я вас представить моим добрым друзьям?
— Каким именем? — смутилась она. Он улыбнулся.
— Также как вы знаете, что я — не Лебель, так и я знаю, что вы — не виконтесса де Сол.
У Изотты вырвался слабый стен. Она судорожно схватилась за руку своего брата, который хорошо понимал, что происходит в ее душе.
Виконтесса отпрянула на шаг, удивление и ужас смешались на ее утонченном лице. Инстинктивно она насторожилась и сразу перевоплотилась в тайного агента. Инстинктивно она собралась с силами. Поведение ее изменилась. Трогательный, нежный ребенок провал, уступив место искушенней светской женщине. Ее глаза сузились.
— И давно вы придерживаетесь такого мнения? — спросила она его.
— Я убежден в этом с первой встречи с вами. Даже раньше — с того момента, когда я услышал ваше имя.
Твердый, недрогнувший пристальный взгляд прищуренных глаз свидетельствовал о ее выдержке, как и жесткий смех, который, казалось, заклеймил наглость его слов. В ее слегка насмешливом голосе не было ни малейшего изъяна.
— Я даже не знаю, с чего начать исправление столь экстравагантного заблуждения. Я могу лишь утверждать, что я, несомненно, вдова виконта де Сол.
— Вдова? — вставил вопрос граф Пиццамано.
Это замечание она не удостоила даже взглядом. Отвечая, она по-прежнему держала свой взгляд на Марке-Антуане:
— Он был гильотинирован в Туре в девяносто третьем году. Вежливо улыбаясь, Марк-Антуан покачал головой.
— У меня есть наилучшее из оснований полагать, что этого не случилось, хотя ваш друг Лебель верил в это.
Страх ее усилился перед его необычно пристальным взглядом — взглядом полушутливым, полупечальным. Но она решительно стояла на своем. Она слегка вскинула голову.
— Даже если бы было правдой, что виконт де Сол не гильотинирован, разве это доказывало бы, что он — не муж мне?
— О нет, мадам.
Он подошел к ней, взял за руку, которую, несмотря на свой страх и гнев, она уступила ему, ибо было что-то непреодолимо нежное в его манерах и сочувственное в его глазах, будто выражающее сожаление и просящее извинения за те, что он делал.
— Но если бы он был женат на женщине хотя бы наполовину столь очаровательной, он не мог бы забыть об этом. А я могу однозначно заверить вас, что у него нет воспоминаний о браке. Может быть, как и вы, он страдает плохой памятью? Ведь вы совершенно забыли, как он выглядит.
Она выдернула свою руку из его руки. Ее губы дрожали. Его слова, бессмысленные для нее, внушали ей такое чувство, будто она попала в западню. Она растерялась. Оглядевшись, она встретила лишь любопытные улыбки на лицах трех зрителей. Единственной, кто не улыбался, чей взгляд словно отражал некую нежную задумчивость Марка-Антуана, была Изотта. Изотта, утратившая в последние минуты свою апатичность, чьи глаза, прежде такие унылые, светились теперь каким-то внутренним светом.
Затем несчастная, ошеломленная виконтесса обнаружила, что Марк-Антуан вновь овладел ее рукой. Очень стройный, с высоко поднятой головой, он вдруг показался ей защитником. Это чувство так глубоко охватило ее, что побудило ее спрятать лицо на его груди и в этом убежище уступить слабости одинокой и напуганной женщины.
Он обратился к остальным со спокойной решительностью.
— Довольно терзать и унижать ее.
Граф и Доменико склонились в знак понимания и согласия.
— Пойдемте, мадам. Позвольте мне проводить вас.
По-прежнему растерянная, нетвердыми шагами она шла, повинуясь его руке. Ей было радостно повиноваться этой руке, помогающей ее бегству, хотя она так до конца и не знала, от чего бежит. Все, что она вынесла из этого — это ощущение его заступничества, под прикрытием которого она вышла с ним и спустилась по лестнице.
В вестибюле он обратился к портье, облаченному в ливрею:
— Гондолу мадам виконтессе де Сол.
Она нежно смотрела на него, пока в ожидании стояла рядом с ним.
— Что это, Марк? Вы же знаете, что я не понимаю.
— Поймите, что в моем лице вы имеете друга, который навсегда сохранит память о долге, в котором он находится перед вами. Мы расстаемся здесь, Анна, и, быть может, никогда больше не встретимся. Но если я еще могу помочь вам, пошлите мне весточку в Авонфорд в Уилтшире. Я запишу для вас адрес.
Он прошел в комнату портье и на листе бумаги, поданном помощником портье, быстро написал карандашом, после чего вручил ей этот лист. При виде написанного на ее лице не осталось ни кровинки. Она смотрела на него почти с ужасом.
— Это невероятно. Вы смеетесь надо мной. Почему?
— Разве я смеюсь над вами? Это еще более невероятно, чем может показаться, если подумать, как судьба свела нас через Лебеля. О да, я — Марк-Антуан де Сол, дорогая моя. Я не был гильотинирован и никогда не был женат. Теперь вы понимаете…
— И все эти месяцы…
— Моей привилегией было созерцать свою вдову. Уникальный случай. Идемте, ваша гондола ждет.
Он провел ее по мраморным ступеням.
— Давайте по крайней мере расстанемся друзьями, моя виконтесса.
Он склонился и поцеловал ей руку и поддержал спутницу, когда она вступала в лодку.
Когда гондола заскользила от ступеней, он с минуту смотрел вслед маленькой съежившейся фигурке в шелках и кружевах подушек фелцы.
Только теперь ему пришло в голову, что даже сейчас он не знает ее имени.
Глава XXXIX. ОТЪЕЗД
Когда он вернулся в гостиную, Изотта, предупрежденная о появлении Марка-Антуана его проворными шагами, уже стояла возле двери. Со смехом, который был похож на рыдания, она шагнула прямо ему в объятия и искренне, не скрываясь от остальных, поцеловала его в губы.
— Это за милосердие, которое вы проявили, Марк.
В свою очередь и он поцеловал ее.
— А это в знак любви, которую я предлагаю вам. Со всей серьезностью к тому, что должно за этим следовать.
Граф возразил, улыбаясь их естественному нетерпению:
— На сегодня этого достаточно, если вы хотите добиться желаемого, — сказал он. — Вам нельзя терять времени, Марк.
— Я не потеряю ничего. Жизнь только что приобрела огромную ценность. Я должен сохранить ее, чтобы насладиться плодами венецианского года, которые еще вчера я считал такими невзрачными. Граф вздохнул.
— Плоды эти сорваны в сумерках, спустившихся над нашей Венецией.
— Но с дерева, которое процветало, когда солнце стояло высоко, и которое богато благоуханием и питательными соками, распространяемыми Венецией на свои плоды. Это не исчезнет, господин граф, пока у людей существует память.
За дверью раздались быстрые шаги. Лакей открыл ее, и в комнату ворвался Филибер, пухлый и запыхавшийся.
— Месье! Месье!
Он подбежал к Марку-Антуану и затараторил.
— Спасайтесь, месье! Месье майор Санфермо находится в гостинице «Шпаги» с шестью сопровождающими, которые ждут вас, чтобы арестовать.
— Когда вы отправились?
— Он сам отправил меня, месье.
— Отправил сам?
— Чтобы рассказать вам, что ему приказано разыскать вас в гостинице «Шпаги», и что если вас там не будет, он должен ждать вашего возвращения. Верный этому приказу, он ждет вашего возвращения. Поэтому он просит вас не возвращаться, а уезжать немедленно из Венеции, ибо он будет не в силах долго ждать в гостинице. Таковы точные слова майора. Поэтому спасайтесь, месье, пока есть время. Я привез чемодан с кое-какой одеждой для вас.
— О, самый заботливый из слуг! Вы видите, Доменико? Нам лучше поторопиться с отъездом.
— Куда мы едем, месье? — спросил Филибер.
— Мы? Ты едешь со мной, Филибер?
— Конечно, месье. Куда угодно, если только вы бросите свою привычку исчезать.
— Отлично, юноша. Я думаю, это будет Англия. Он вернулся к Доменико.
— Теперь я в ваших руках. Вы будете моим покровителем перед вашим другом адмиралом. Затем, если он отправит нас на галере к британской эскадре в Пуле, я буду вашим покровителем там и увезу вас с собой в Авонфорд.
— Это более заманчиво, чем Вена, если вы можете стерпеть мое общество.
Обняв одной рукой Доменико за плечи, другой он обвил талию Изотты и привлек ее к себе.
— Терпеть ваше общество! Вы — заложник и будете выкуплены вашими родителями, когда они приедут, чтобы обменять вас на свою дочь.
Доменико посмотрел на отца.
— Я предупреждал вас, сэр, что он может забрать и вас под ваше слово, когда вы пообещали ему, что у вас нет ничего, что не принадлежало бы ему, стоит лишь спросить.
В эти волнующие мгновения расставания Изотта, казалось, совершенно забыла, что однажды ей пришло на ум надеть маску и вуаль.