Девушка из низшего общества Макеев Алексей

Глава 10. Татьяна

На следующий день занятия у меня начинались после обеда и длились до шести часов вечера. Проводив утром Алину до троллейбусной остановки, я вернулся домой, принял душ. Часов в одиннадцать позвонил Шереметьеву Андрею.

– Игорь, это что еще за новости? – сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, бросил в трубку парень. – На каком основании вы допрашивали мою девушку?

Я как можно спокойнее ответил:

– На том основании, что ваш отец нанял меня для расследования случая воровства, произошедшего в вашем доме в прошлую среду.

– Но она не член нашей семьи и не имеет к воровству абсолютно никакого отношения, – возмутился Шереметьев-младший.

– Кто знает? – философски заметил я. – Может быть, и имеет. Вот это я и хочу выяснить.

– Я запрещаю вам встречаться с нею и что-либо выведывать! – взвизгнул парень.

– А я как раз таки хотел попросить вас, Андрей, чтобы вы позвонили девушке и попросили ее все же повидаться со мной и честно ответить на несколько моих вопросов, – произнес я невозмутимо.

– Ни в коем случае, – запротестовал парень довольно рьяно.

Бескомпромиссным тоном я заявил:

– В общем, так, Андрей, давайте-ка прекратим истерику и подойдем к вопросу конструктивно. Если вы не посодействуете моей встрече с Татьяной, то я вынужден буду обратиться с просьбой воздействовать на вас к вашему отцу. Он, кстати, знает о том, что вы встречаетесь с Татьяной?

Андрей как-то сразу сник. Что поделаешь, слабовольный он человек.

– Нет, не знает, и я не хочу, чтобы он об этом узнал. У меня серьезные намерения по отношению к этой девушке, а отец прочит мне в жены иную кандидатуру, из его круга бизнесменов.

Ну вот, кажется, мне удалось заарканить парня.

– В таком случае потрудитесь позвонить Татьяне и попросить ее встретиться со мной, скажем, сегодня после работы.

– Кхм, – кашлянул парень в трубку. Несколько мгновений он размышлял, потом уже спокойным тоном произнес: – Хорошо, я поговорю с Татьяной.

– Вот и отлично, – произнес я примирительно, – это же в ваших интересах, Андрей. Если никто ни в чем не виноват, я исключу вас из списка подозреваемых в воровстве. Ну и, разумеется, не буду ничего говорить вашему отцу о вашей связи с Татьяной Арсеньевой. Кто и на ком женится, меня не интересует. Всего доброго.

В час дня я был на работе и проводил свою первую за этот день тренировку. Работу я свою люблю, отношусь к ней с душой, потому что без души работать с пацанами нельзя, они фальшь чувствуют сразу и тянуться к тебе не будут.

В шесть часов вечера после последней тренировки я принял душ, переоделся в джинсы, рубашку, куртку и туфли и, попрощавшись с завучем Колесниковым, вышел на улицу. Весна брала свое, день ото дня становилось теплее, на деревьях появились почки, вот-вот из них начнут пробиваться листья. Я сел в свой автомобиль, припаркованный на стоянке за забором, и отправился по уже известному мне адресу, где проживала на съемной квартире Арсеньева Татьяна.

Я припарковал автомобиль на свободном месте и, покинув его, двинулся к подъезду. Ждать пришлось минут пять, прежде чем к подъезду подошел невысокий, полноватый, с большой лысиной мужчина лет шестидесяти, одетый в темный костюм и светлую рубашку. У него было бесформенное, с бусинками-глазами и ноздреватой кожей лицо, такое, будто его вылепили из теста. Он подозрительно взглянул на меня, когда я проскочил следом за ним в двери.

– Вы к кому? – спросил он, останавливаясь и окидывая меня изучающим взглядом.

– Подруга у меня тут живет, – ничуть не тушуясь, ответил я.

Мужик попался дотошный.

– А почему по домофону с ней не связались, и она не открыла вам двери подъезда?

Я резонно заметил:

– Какой смысл звонить по домофону, если вы вошли в подъезд, и я имел возможность войти в него вместе с вами? Это во-первых, а во-вторых, хочу сделать подруге сюрприз. Она думает, что в домофон буду звонить, а я уже тут как тут, звоню в двери, а в-третьих, дядя, какое ваше дело, к кому и зачем я иду.

Мужик ничуть не смутился.

– Да ходят тут разные, потом из квартир вещи пропадают.

– Но-но, дядя, полегче на поворотах. Не надо оскорблять, я человек порядочный, обворовывать вас не собираюсь.

«Вот привязался лысый!» – усмехнулся я про себя и зашагал следом за мужиком к лифту. Он вызвал кабину, и мы вошли в нее. Мужик нажал на кнопку с цифрой 7. Надо же было случиться, что мужик жил на седьмом этаже, на том же, где Андрей снимал для Татьяны квартиру. У меня не было абсолютно никакого желания светить мужику квартиру, в которую я направлялся. Уж очень бдительный этот лысый. Потому, когда он спросил, на какой мне этаж, я сказал, на шестой.

Выйдя на шестом этаже, я дождался, когда лифт поднимется выше, хлопнет закрываемая мужчиной входная в его квартиру дверь, и стал подниматься по ступенькам на седьмой этаж.

На лестничной площадке было пустынно. Я остановился у шестьдесят третьей квартиры и нажал на кнопку звонка у двери. Прислушался. В квартире стояла гробовая тишина. Я надавил еще раз – тот же результат. Потыкав еще несколько раз в кнопку и убедившись, что в квартире никого нет, я на всякий случай, перед тем как уйти, надавил на ручку двери и, к моему изумлению, дверь приоткрылась. Не мешкая, я скользнул внутрь и прикрыл за собою дверь.

– Татьяна! – негромко позвал я. – Вы дома?

Никто не отзывался. Свет горел в прихожей и в гостиной. Я прошел в гостиную, здесь было пусто, заглянул в ванную, туалет – тоже никого. Квартира была двухкомнатной, и я вошел во вторую комнату. Это была спальня, здесь стояли кровать, платяной шкаф, и тоже никого. Приблизившись к кухне, я вошел в нее, нащупал на стене выключатель и включил свет. К горлу подступила тошнота. В большой кухне, можно сказать столовой, где стояли диван, холодильник, стол с четырьмя табуретами и кухонный гарнитур, в кресле-качалке сидела Татьяна Арсеньева. Одета она была в старенькие джинсы, в желтую блузку. Голова молодой женщины свесилась на грудь, лицо с утонченными чертами было бледным, рот чуть приоткрыт. Открытые глаза пустые. Там, где сердце, был небольшой порез, но из него натекло много крови, которая образовала под креслом лужицу. По роду своих занятий мне не раз доводилось сталкиваться с трупами, потому я не очень-то испугался. Подавив тошноту, приблизился к молодой женщине, и хоть было ясно, что она мертва, я на всякий случай нащупал сонную артерию. Она не билась. Внимательным взглядом я окинул кухню. Орудия преступления, каковым, скорее всего, является нож, видно не было. На полу лежал сотовый телефон и еще на кафельной напольной плитке я заметил небольшой камешек гранатового цвета, каковые обычно вправляют в броши. Не долго думая, я взял камешек и сотовый телефон и сунул их в карман джинсов. Само собой, взял я телефон не ради обогащения, а ради добычи информации. Возможно, покопавшись в нем, я смогу выйти на убийцу. Хотя расследовать убийство меня никто не нанимал, но азарт сыщика поймать преступника давал о себе знать, тем более я, кажется, уже втянут в это дело по самые уши. Меня, конечно, можно осудить за то, что я забрал телефон – улику, которая могла бы сыграть большую роль при розыске убийцы официальными представителями власти, но в конце концов я тоже хочу докопаться до истины и попробую работать параллельно со следственными органами, и если выйду на убийцу, то, думаю, мне простится факт изъятия с места преступления улики – победителей, как известно, не судят. А оставаться здесь долее нельзя, застукают на месте преступления, заставят объясняться, а то и вообще навесят убийство. Так что пусть уж труп найдет кто-нибудь другой.

Сняв один рукав куртки, я протер им выключатель, затем прошелся по квартире и вытер те участки, где касалась моя рука, затем выскользнул за дверь и, прикрыв ее, так же протер ручку. Просунув руку в рукав, шагнул к лифту.

Выйдя на улицу, я сел в свой автомобиль и, отъехав немного, припарковался у обочины. Достав телефон, разблокировал его и «полистал» журнал. Меня интересовали входящие и исходящие звонки за сегодняшний день. Последний исходящий звонок был в девятнадцать пятнадцать. Значит, в это время Арсеньева Татьяна была жива. Хотя, кто знает, возможно, убийство было совершено раньше, и такой же дурак, как и я, вошел в квартиру и, когда зазвонил телефон, ответил на входящий звонок. Что ж, проверим. Исходящий звонок согласно журналу был сделан некоей Марине Андреевой. Я нажал на клавишу соединения. После нескольких гудков связь установилась и молодой женский звонкий голос ответил:

– Да, Танюша, я слушаю.

Я чуть изменил голос.

– Извините, вас из полиции беспокоят, – проговорил я грубо. – Вы сегодня разговаривали по телефону с Татьяной Арсеньевой?

– Да-а, – испуганно проговорила на том конце беспроводной линии женщина. – А что случилось?

– Расскажите, пожалуйста, о чем происходил разговор и как он закончился? – пропуская вопрос мимо ушей, потребовал я.

– Ну-у, – растерянным голосом проговорила женщина. – Мы с Таней подруги еще со школьных лет, из одного города приехали в Москву, у нас было о чем поговорить.

– А поконкретнее, сегодня о чем вы говорили? – спросил я строго.

– Договаривались встретиться завтра. Она должна была прийти ко мне домой. В этот момент к ней в дверь кто-то позвонил, и Таня, извинившись, разъединила связь.

«Итак, этот кто-то и был убийцей, – подумал я. – Он явно был знакомым, раз Татьяна впустила его в квартиру, и он, этот неизвестный, некоторое время спустя нанес молодой женщине смертельное ранение в грудь. Учитывая, что Татьяна разговаривала с подругой в девятнадцать пятнадцать и была еще жива, а я пришел в девятнадцать тридцать пять, убийство произошло в этот промежуток времени. Хотя если дать преступнику пять минут на совершение убийства и еще пять минут на то, чтобы уйти, не встретившись со мной, то убийство было совершено между девятнадцатью двадцатью и девятнадцатью тридцатью. «Вот черт, – выругался я про себя. – Если бы я пришел на десять минут раньше, то наверняка застал бы убийцу на месте преступления. А возможно, сумел бы уберечь Татьяну от убийства».

– Так в чем дело-то, господин полицейский? – стала допытываться на том конце беспроводной линии молодая женщина.

– Скоро обо всем все узнаете, – заявил я и нажал на клавишу разъединения.

Почти в тот же самый момент в телефоне заиграла мелодия. Я глянул на дисплей. На нем высветилось имя Андрей. Сомнения быть не могло, звонил Шереметьев-младший. Разумеется, отвечать с телефона Татьяны мне не следовало. Я сбросил вызов.

Говорят, что мобильный телефон можно запеленговать, даже если он выключен, а вот можно ли запеленговать при вынутом аккумуляторе, это вопрос. Я сдвинул заднюю крышку телефона, вытащил блок питания и еще на всякий случай сим-карту и бросил на переднее пассажирское сиденье. Заведя автомобиль, тронулся в путь. Поставив машину в гараж, я по разным местам разложил на стеллажах телефон, аккумулятор и сим-карту.

Глава 11. Арест

Во вторник занятия в Детской юношеской спортивной школе у меня были с утра. Я только-только начал проводить разминку со второй группой пацанов 13–14 лет, как в спортзал вошли двое дюжих полицейских, и один из них, с квадратной челюстью и маленькими поросячьими глазами, надел на мои запястья наручники.

– Эй, эй, мужики, вы чего творите? – оторопел я. – Вот-первых, за что забираете? А во-вторых, у меня тренировка!

– Ну, по поводу того, за что забираем, это тебе сейчас объяснят, – похлопав меня по плечу, сказал второй полицейский – широкоплечий мужик с профилем римского императора. – А вот насчет тренировки… советую на ближайшие пятнадцать лет забыть о них.

– Ладно каркать-то! – буркнул я. – Ведите уже отсюда поскорее, не позорьте перед пацанами.

В этот момент в спортзал вошел завуч Иван Сергеевич Колесников – полный мужчина под семьдесят лет с фигурой «а-ля тульский самовар» и лицом, похожим на бульдожью морду – в сопровождении капитана. Это был унылого вида мужик лет сорока с опущенными вниз уголками губ, широкой переносицей, выдающимися вперед надбровными дугами и носом картошкой. Он уже начал полнеть и форма ему казалась маловатой – пуговицы кителя с трудом сходились на животе. Прическа у него была «ежик».

– Ну что, Гладышев, допрыгался со своими частными расследованиями? – укоризненно сказал Иван Сергеевич.

Мужик Колесников был мировой, иной раз выручал меня из подобных передряг, возможно, и в этот раз «впряжется» и попробует вызволить из рук правосудия. Хорошие тренеры по вольной борьбе на дороге не валяются.

– За что хоть взяли-то? – обратился я к капитану унылого вида.

– Скоро узнаешь, – заявил он.

В спортзал зашел Алексей Пирогов, мой напарник по спортзалу, к нему я и обратился с просьбой:

– Леха, пригляди за пацанами. А то видишь вот, – я показал руки, на которых красовались наручники, – повязали Гладышева демоны.

– Да в чем дело, Игорек, конечно, подменю, – изумленно окидывая взглядом меня и полицейских, ответил Пирогов. – Только ты там в полиции не долго задерживайся, а то сам понимаешь, чужие тренировки не очень-то хочется проводить.

– Обещают ненадолго задержать, – ухмыльнулся я. – Всего лишь на пятнадцать лет.

– Ого! – воскликнул Леха. – Чего это ты там такого натворил?

– Тайна, покрытая мраком, – заявил я. – В американских кинобоевиках обычно права зачитывают и статью, по которой арестовали, а у нас тянут чего-то.

– Ладно, умник, узнаешь обо всем в ОВД. – Полицейский кивнул дюжим охранникам: – Ведите этого острослова в машину. Думаю, когда узнает, за что его взяли, пропадет охота шутить.

Мне даже не дали возможности переодеться. Так в спортивном костюме и вывели из спортзала. На полицейском «Опеле» привезли в ОВД, как я успел заметить на табличке у въезда, в отделение внутренних дел Владимирского района. Под конвоем все тех же дюжих конвойных, минуя обезьянник, меня проводили в дальний конец трехэтажного здания и ввели в кабинет. Везде в отделениях полиции пахнет одинаково, как в вагоне поезда. Откуда у них такой запах? Казенщина, одним словом. Обстановка в кабинете была аскетичная – стол, несколько стульев, шкаф, в углу сейф, на окне решетка. Усадили на стул, капитан с унылым выражением лица сел за стол.

– Может быть, украшение снимите? – Я поднял руки и потряс наручниками. – Я человек тихий, спокойный, буянить не буду.

Капитан стрельнул в меня взглядом, секунду поколебался, потом сказал конвойным:

– Снимите!

Тот полицейский, что с квадратной челюстью и поросячьими глазками, шагнул ко мне, отомкнул наручники и прикрепил их у себя на поясе. Я потер запястья, хоть наручники и не давили, но все же этим движением будто стирал невидимые следы, оставшиеся от них. Конвойных, однако, капитан не отпустил, очевидно, все же побаивался, что я могу выкинуть какой-нибудь фортель.

– Меня зовут Вячеславом Семеновичем Достовым, – представился капитан. Он пододвинул к себе бланк допроса и потребовал: – Назовите свое имя, фамилию, отчество.

– Игорь Степанович Гладышев, – назвался я.

– Год рождения?

Я назвал. Дальше последовали обычные в таких случаях процедуры записи исходных данных – место жительства, место работы и т. д. Закончив записывать мои данные, унылый капитан официальным тоном изрек:

– Гражданин Гладышев, вы обвиняетесь в убийстве Арсеньевой Татьяны.

Честно говоря, я уже догадывался, по какому поводу меня арестовали, но перед полицейскими разыгрывал полное неведение, надеясь все же как-то выкрутиться из дурацкого положения, в которое я попал.

– Ничего себе! – удивился я. – С чего это вы взяли, что я ее убил?

– Хорошо, открываю карты, – изрек капитан, и уголки его губ опустились еще ниже, вот-вот заплачет – таким кислым было выражение его лица. – Вчера утром вы разговаривали с неким Шереметьевым Андреем Алексеевичем и просили его договориться с Татьяной Арсеньевой о встрече с вами после работы. Начиная с 19.55 телефон Арсеньевой не отвечал. Обеспокоенный молчанием подруги, Андрей Алексеевич Шереметьев приехал к Татьяне Александровне домой и обнаружил ее труп. О чем сразу же сообщил в полицию. Вы подтверждаете этот факт?

– Какой? – изумился я.

– Вы дурачком тут у меня не прикидывайтесь, – грозно сказал капитан, и его брови сурово сошлись на широкой переносице. – Признаете вы тот факт, что договаривались с Шереметьевым, что он устроит вам аудиенцию у Арсеньевой Татьяны Александровны? И то, что приезжали к ней вчера вечером после работы?

Я снова потер запястья.

– То, что договаривался с Андреем Шереметьевым о встрече с Арсеньевой признаю, а вот то, что был у нее дома, отрицаю. Не было времени у меня съездить к Арсеньевой домой, и я решил перенести свой визит на другой день. И то, что вы говорите, что Арсеньева убита, для меня шок.

– Понятно, значит, отказываетесь? – с угрозой в голосе сказал капитан.

– Категорически отрицаю, – заявил я и открыто взглянул на Достова.

– Ну, что ж, – с каким-то тайным злорадством изрек полицейский. – Будем доказывать, что в доме Арсеньевой вы все же были… Пригласи сюда, пожалуйста, людей для опознания, Володя! – обратился он к одному из конвойных.

Тот полицейский, что с профилем римского императора, вышел из помещения, а вскоре в кабинет вошли трое мужчин примерно одного со мною возраста, роста и так же, как и я, одетых в спортивную одежду. У стены расставили четыре табурета. Мне предложили выбрать любой табурет. Я сел на тот, что стоял вторым справа. Трое молодых мужчин сели на оставшиеся табуреты. Затем по просьбе капитана в помещение вошли еще два человека – мужчина и женщина лет под сорок, как впоследствии оказалось, понятые. А потом… потом капитан вышел и пару минут спустя вернулся с невысоким, полноватым мужчиной с бесформенным лицом и бусинками-глазами – тем самым, с которым я ехал вчера в доме Арсеньевой в лифте.

«Вот черт, только этого не хватало!» – выругался я про себя.

– Назовитесь, пожалуйста, – обращаясь к полноватому мужчине, полицейский сделал жест оперного певца, предлагающего продолжить арию своему партнеру по оперной сцене.

Мужчина и впрямь как на сцене сделал шаг вперед, но не запел, а изрек:

– Владислав Анатольевич Корнеев.

– Назовите, пожалуйста, адрес, где вы проживаете, – предложил полицейский.

– Улица Жигулевская, дом пятнадцать, квартира шестьдесят один.

Капитан глянул в мою сторону многозначительным взглядом, затем обратился к Корнееву:

– Узнаете ли вы кого-либо из этих людей, Владислав Анатольевич?

– Узнаю, – проговорил он уверенно и ткнул в меня пухлым, как сарделька, пальцем. – Вот этот тип мне сразу показался подозрительным, когда он вчера вместе со мной проскользнул в двери подъезда, а потом поехал со мною в лифте. Он как-то нервничал, и я почуял неладное. Он вышел на шестом этаже, я поднялся на седьмой, где и живу. Я вошел в свою квартиру, но на душе у меня было неспокойно. Я приложил глаз к дверному глазку и стал наблюдать. И надо же было такому случиться, что этот мужчина поднялся на наш этаж, позвонил у двери номер шестьдесят три один раз, но ему не ответили, он позвонил второй раз, затем открыл дверь и вошел внутрь. Ну, раз хозяйка впустила его в квартиру, подумал я, то я никуда ничего сообщать не стал, а вот позже вечером выяснилось, что молодую женщину, недавно вселившуюся в съемную квартиру, убили. Опрашивавшему меня полицейскому я выдал всю имевшуюся у меня информацию об этом типе, – и он снова ткнул в меня пальцем.

– Больше добавить нечего? – поинтересовался капитан.

– Никак нет, – почему-то по-военному отчеканил Корнеев.

– Ну что же, процедура опознания окончена, – объявил капитан Достов. – Понятых попрошу расписаться в протоколе опознания и большое спасибо статистам и понятым за участие в опознании преступника.

Понятые, статисты и опознающий засуетились и гуськом двинулись к двери.

– Ну что теперь скажете, господин Гладышев, – насмешливо, я бы даже сказал глумливо, произнес полицейский, когда в комнате вновь остались двое конвойных, я и Достов.

Признаться, я был потрясен. Трюк капитана с предъявлением свидетеля удался на все сто процентов. Я не придавал значения мужику с бесформенным, словно тесто, лицом с ноздреватой кожей и бусинками-глазами, с которым мы вчера столкнулись у дома Арсеньевой. И уж понятия не имел о том, что он подглядывал в дверной глазок и видел, как я вошел в квартиру к молодой женщине, и поставил о том в известность опрашивающего соседей убитой полицейского. И вот теперь в самый неожиданный момент капитан, словно шулер, доставший из рукава козырный туз, предъявил мне этого свидетеля. Делать было нечего, под напором неопровержимых улик мне пришлось признаваться.

– Э-э-э… я в самом деле, – промямлил я, словно во рту у меня была каша, – был в квартире Арсеньевой, но она мне дверь не открывала. Когда я поднялся на седьмой этаж и позвонил в звонок у квартиры девушки, никто мне ответил. Я позвонил еще раз, и снова тишина. Тогда я надавил на дверную ручку и дверь открылась. Я вошел в квартиру и обнаружил в ней мертвую Арсеньеву.

– Вот как?! – недовольно проговорил капитан. – Вы и сейчас продолжаете отказываться от совершения вами преступления!

А что же он хотел, чтобы я взял на себя чужую вину?!

– Да я не совершал его, Вячеслав Семенович! – воскликнул я с жаром. – На самом деле все так и было, как я вам обо все рассказал. Поверьте мне, у меня нет абсолютно никакого мотива убивать девушку.

– Зачем же вы тогда к ней пришли? – задал резонный вопрос капитан Достов.

– Ну я, – проговорил я нерешительно, уж очень мне не хотелось признаваться в истинном положении дел, в том, что я расследовал кражу в семье Шереметьевых, но делать нечего, придется признаться, как говорится, своя рубашка ближе к телу. – Я… в общем… отец этого самого Андрея поручил мне расследовать произошедшую в его доме кражу крупной суммы денег.

– Пригласил вас расследовать?! – Капитан до того изумился, что уголки его опущенных губ приподнялись и выражение лица стало веселее. – Какое отношение вы имеете к расследованию краж?

Я не стал говорить, что я частный сыщик, постольку поскольку никакой лицензии у меня нет, постарался обойти этот острый для меня момент.

– У меня есть кое-какие способности для расследования подобного рода дел. Вот Шереметьев и пригласил меня помочь ему найти вора.

– Гм… – изрек полицейский. – Ладно, какое бы вы там дело ни расследовали, вы подозреваетесь в убийстве гражданки Арсеньевой Татьяны Александровны. Это я вам официально объявляю. На этом моя работа с вами заканчивается, дальше пускай с вами разбирается полицейский из следственного комитета.

Я еще некоторое время посидел в кабинете у капитана, пока он заполнял протокол допроса, затем расписался в протоколе и конвойные отвели меня в обезьянник ОВД. Там я просидел примерно с час, затем конвойные, все те же два дюжих мужика, вошли в обезьянник, надели на меня наручники и вывели во двор, где мою персону поджидал специальный микроавтобус с решетками на окнах. В этом микроавтобусе меня отвезли в суд, где высокая, лет сорока пяти женщина-судья с рябоватым лицом зачитала мне текст постановления о моем аресте. Затем конвойные на том же транспорте отвезли меня в следственный изолятор и сдали с рук на руки местным конвойным.

Глава 12. СИЗО

Следственный изолятор – это комплекс зданий, обнесенный высоким забором с колючей проволокой поверх него, рассчитанный на пять тысяч человек. Состоял он из здания самого следственного изолятора – прямоугольная пятиэтажная коробка из кирпича с зарешеченными арочными окнами, очень мрачная на вид; административного здания; церквушки; столовой; спорткомплекса; медчасти; гаража и контрольно-пропускного пункта.

После того как на меня оформили документы, меня проводили по гулкому коридору здания следственного изолятора в одну из камер. Камера, в которую я попал, была примерно три на пять метров, в ней помещались четыре двухъярусные кровати, стол с двумя скамейками и туалет. Кроме меня, в камере были шесть человек – вполне сносные условия, даже еще одно свободное место оставалось, что меня очень удивило. По моим представлениям, камера – это большое помещение, до отказа забитое арестантами. Позже мне объяснили, что камеры следственного изолятора бывают двух типов: маломестные и общие. Общая как раз таки и забита под завязку зэками, где спальных мест намного меньше, чем самих заключенных, и потому иной раз приходится спать по очереди на нарах. В маломестные камеры попадает большинство новичков. Здесь каждый новичок на виду и такого новичка легче изучить. Через несколько дней его чаще всего перебрасывают в общую камеру, если он не представляет для оперов интереса. А если не переведут, то следует задуматься, какой интерес и для кого может представлять новичок. А интересы бывают трех видов: профессиональный интерес опера, желающего побольше узнать о совершенном вами преступлении; любительский интерес опера к содержимому кошелька родственников зэка и смешанный – профессионально-любительский интерес.

Когда за моей спиной с лязгом закрылась железная дверь, я поздоровался с сокамерниками:

– Здравствуйте!

– И вам не хворать, – ответил за всех сидевший за столом худой, как жердь, и длинный парень с мелкими чертами лица.

Лежавший на втором ярусе на дальней слева у стены кровати с приличной лысиной мешковатый мужичок с округлым лицом и большими выпуклыми глазами, приподнявшись на локте, спросил меня:

– Первая ходка?

Я невесело улыбнулся:

– Надеюсь, до нее дело не дойдет. Думаю, следаки во всем разберутся и меня выпустят.

– Все так считают, – ухмыльнулся лупоглазый и мешковатый. – А сидеть приходится долго.

– А за что тебя сюда? – поинтересовался худой и длинный.

Я был мрачен, словно грозовая туча.

– Подозревают в совершении убийства.

– Ого! Серьезная статья, – проговорил лупоглазый и довольно проворно для его мешковатой фигуры слез с верхней шконки. – И кого же ты пришил? – Он сделал ко мне шаг и остановился.

– Да никого, – пожал я плечами. – До меня девицу пришили, а я оказался не в то время и не в том месте.

– Все так считают, – на этот раз глумливо ухмыльнулся худой и длинный, – когда отмазаться хотят от дела, тем более мокрого. – Он поднялся и тоже сделал ко мне шаг.

Разговор происходил между нами тремя, все остальные в нем не участвовали, молча и с любопытством наблюдали за нами.

– Как зовут? – поинтересовался лупоглазый и мешковатый и сделал в мою сторону еще полшага.

Я представился:

– Игорь Гладышев.

Обе верхние ближние кровати были свободны, но на них не было матрасов, зато на двух нижних дальних кроватях было по два матраса.

– Можно мне один матрас? – спросил я у мужчины, занимавшего самое коронное место – дальнюю нижнюю у окна справа и наискосок от туалета кровать. Мужчине было лет пятьдесят. Он был широкоплечий, с маленькой головкой, с узким тазом, всем своим видом напоминавший зародыша.

Мужик промолчал, зато худой и длинный, как жердь, так же как и его товарищ, сделал ко мне еще один шаг и задал глупый вопрос:

– А зачем тебе матрас?

Я невольно удивился.

– Как зачем? Что же, я на голых прутьях лежать буду?

– А ты на полу будешь спать, под шконкой, – принужденно хохотнул худой.

И худой и длинный, и лупоглазый и мешковатый, оба были настроены агрессивно, по-видимому, специально проверяли меня на вшивость. Я это понял и с достоинством и со всей твердостью, на какую только был способен, сказал:

– Игорь Гладышев никогда ни перед кем не пресмыкался и пресмыкаться не будет. Заруби это себе на носу!

– Чего-о?! – Худой и длинный как-то весь сморщился и сделал вид, будто ослышался. – Чего ты сказал?! Повтори!

– Обычно я повторяю по два раза только дебилам! Ты к этой категории относишься? – спросил я с вызовом. Раз уж эти двое настроены были подраться, то оттягивать время не стоило, следовало сразу поставить себя, иначе затюкают.

– Ну, ты борзой! – заявил лупоглазый и мешковатый и вместе с шагом ко мне выбросил вперед правый кулак.

Я чуть отклонился в сторону и тут же выставил локоть. Не встретив препятствия, кулак нападавшего просвистел мимо моего левого уха, и парень со всего размаха наткнулся на мой локоть. Я шагнул назад и принял боевую стойку. И сразу же в атаку пошел худой и длинный. Он сделал обманный удар правой рукой и тут же ударил левой в мою скулу. Но я уже был начеку. Без замаха, кулаком наотмашь я ударил длинного в ухо. Наверняка в ушах у него раздался звон, потому что парень, отлетев в сторону, затряс головой, словно ему в ухо попала вода. Лупоглазый и мешковатый снова попытался ударить меня, но я поставил блок левой рукой, а правой врезал ему в челюсть. Мужик, сделав два шага назад, натолкнулся на стол и остановился, болезненно сморщившись. Удар был что надо. Если бы я приложил еще чуть-чуть больше силы, то запросто сломал бы ему челюсть.

– Ладно, Гвоздь, Вантуз, оставьте его в покое! – сказал похожий на зародыша мужчина. – Парень свой.

Мешковатый Вантуз и худой и длинный, как жердь, Гвоздь, словно цепные псы, получившие команду «фу-нельзя», что-то глухо ворча, разбрелись по своим местам. Гвоздь снова сел за стол, а Вантуз полез на второй ярус.

– Бери, парень, матрас, – сказал похожий на зародыша мужик и встал с кровати.

Я взял один матрас и разложил его на втором ярусе ближней слева кровати. Когда расположился, знакомство продолжилось. Зародыша звали Прохором, он был смотрящим камеры, потому и занимал коронное место. Он находился под следствием по делу ограбления инкассаторов. И срок ему светил солидный. Второй ярус над ним занимал Гвоздь, и он и Вантуз были шестерками – один сидел за кражу, второй за разбой. Под Вантузом на кровати расположился Володя – коренастый мужчина угрюмого вида. Ему шили статью за организацию преступной группировки. На ближней нижней кровати справа располагался деревенского вида мужик Сергей, севший за аварию, в которой погиб человек. Он был не из блатных, так же как и шестой обитатель камеры, занимавший шконку на первом ярусе подо мною, Антон – рыжий парень лет двадцати восьми, попавший сюда за махинации с оборотом лекарственных средств.

Выслушав мою историю о том, как я угодил за решетку, Прохор покачал головой, выражая таким образом сочувствие, и проговорил:

– Да, парень, влип ты здорово. Дай бог, чтобы следак порядочный попался, отмазал тебя от этого дела. А так залететь можешь на долгий срок.

Оптимизма слова смотрящего мне не прибавили, я и так чувствовал себя удрученным, а потому залез на кровать и принялся соображать, как же мне выпутаться из этой дурацкой истории. Чувствовал я себя усталым, разбитым – сказывалось напряжение, пережитое мною за сегодняшний день: арест, допрос, поездка в суд и, наконец, водворение в камеру. Незаметно для себя я уснул.

На следующий день утром дверь открылась, в комнату вошел попкарь (оказывается, так зэки называют надзирателя) и объявил:

– Гладышев, на выход.

Меня отвели в крохотную комнатку для свиданий. Здесь стояли стол, две скамьи, на окне, понятно, решетка. В помещении находились двое: интеллигентного вида мужчина средних лет, в очках, с румяными щеками, курносый, с редкими волосами, одетый в костюм, светлую рубашку с галстуком и обутый в начищенные до зеркального блеска туфли. Второй был худой, высокий, рыжеватый, одетый в полицейскую форму с погонами майора, мужчина примерно одних лет со мной. У него были круглые удивленные глаза, вздернутый приплюснутый нос, большие оттопыренные уши, сильно выступающие вперед надбровные дуги, а также сильно выступающие верхняя и нижняя челюсти. Всем своим обликом он напоминал большую рыжую обезьяну, смеха ради одетую в полицейскую форму. Хотя, если честно признаться, она ему очень шла. Увидев майора, я ужасно обрадовался. Это был мой давний хороший знакомый майор Самохвалов. Когда-то я помог ему, это я могу сказать без ложной скромности, в раскрытии преступления. Потом майор помогал мне кое в каких расследуемых мною делах. Так что сотрудничество оказалось взаимовыгодным. Я майору обрадовался, а вот он мне, похоже, нет.

– Здравствуй, Игорь, – проговорил он хмуро и протянул мне ладонь для рукопожатия. Я пожал его руку. – Знакомься, – он указал на мужчину в костюме. – Адвокат Семенцов Василий Петрович.

– Очень приятно, – проговорил я и в знак приветствия кивнул ему. Руку протягивать не стал, мало ли, вдруг не положено адвокатам с задержанными за руку здороваться. А раз рыжий майор протянул мне руку для пожатия, то с ним можно.

– В общем, ты опять, я вижу, вляпался в неприятную историю, Гладышев, – укоризненно проговорил Самохвалов.

Он не садился за стол, так же как и адвокат. Стоял и я. По всей вероятности, задерживаться для долгих разговоров майор и адвокат не собирались, и это хороший знак, возможно, они заберут меня отсюда.

– Похоже, – признал я за собой вину.

– В общем, твой завуч Колесников достал меня, – хмыкнул майор. – Вчера весь день названивал, сегодня с утра звонил. Вот пришлось мне брать с собою адвоката и ехать в СИЗО. Короче, Гладышев, – официальным тоном заявил майор, – нам удалось меру пресечения – заключение в следственном изоляторе – изменить на подписку о невыезде.

От счастья я готов был подпрыгнуть до потолка.

– Ну, Леня! Ну, спасибо тебе! – Я схватил за руку Самохвалова и с чувством потряс ее, выражая, таким образом, благодарность.

– Ладно, ладно, успокойся, – добродушно произнес майор. – Но ты должен пообещать мне, что в дело об убийстве Арсеньевой лезть больше не будешь.

– Леня, ну, ты же знаешь, спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – взмолился я. – Если я не попытаюсь раскрыть это дело, убийство свалят на меня, как пить дать.

Майор пару секунд стоял в задумчивости, потом изрек:

– Ладно, черт с тобой, поступай как знаешь, все равно тебя не переубедишь. Давай расписывайся в документах и пошли отсюда, у меня времени в обрез. Еле-еле с работы вырвался, чтобы тебя отсюда вызволить. – Он неожиданно расплылся в улыбке и язвительно проговорил: – Зэк чертов, – и панибратски хлопнул меня по плечу.

Адвокат разложил на столе несколько листков бумаги, я расписался в них, затем он собрал документы и вместе с майором на какое-то время исчез. Вскоре в комнату заглянул Самохвалов и, кивнув мне, сказал:

– Пошли, Гладышев.

Я вышел на улицу. Когда живешь обычной жизнью, даже не замечаешь, до чего прекрасен мир, до чего свеж воздух, до чего яркие краски вокруг. Стоило, конечно, посидеть сутки в следственном изоляторе, чтобы почувствовать, какое это счастье – находиться на свободе, дышать чистым воздухом, восхищаться голубым небом, радоваться буйству красок наступающей весны.

Глава 13. Расторжение договора

Из следственного изолятора, распрощавшись с адвокатом Семенцовым и майором Самохваловым, я прямиком поехал на работу. Попал как раз к началу первой тренировки, которая у меня в этот день как раз начиналась в двенадцать часов. В запасе оставалось двадцать минут. Этого времени мне вполне должно было хватить для того, чтобы привести свой внешний вид в порядок. Больше всех мне обрадовался Алексей Пирогов. С моим приходом ему не нужно было проводить вместо меня тренировки.

– Ну как там в тюрьме дела идут? Все в порядке? – спросил он насмешливо и протянул мне для рукопожатия ладонь.

– Не зарекайся, – пожимая товарищу руку, ответил я. – Как говорится, кто не был, тот будет, кто был, не забудет. А когда туда попадешь, запомни зэковскую поговорку: «Не верь, не бойся, не проси!»

– Тьфу, тьфу, тьфу, – три раза сплюнул через левое плечо Алексей. – Накличешь еще беду!

– Да ладно, не дрейфь, Леха. У меня на зоне теперь кореша, в обиду никого из наших никому не дадут.

Леха усмехнулся и пошел переодеваться – на сегодня тренировки у него закончились, а я заглянул в кабинет завуча Ивана Сергеевича Колесникова. В голову почему-то лезли дурацкие мысли: «А ведь кабинет завуча полностью соответствует размерам тюремной камеры, в которой я отсидел сутки». Что же, теперь эти мысли все время будут одолевать меня, и я все время буду примерять применительно тюрьме. Я отбросил глупые мысли и постарался трезво взглянуть на вещи. И ничего здесь похожего на камеру нет. Да и размерами кабинет поменьше камеры будет. И обстановка здесь хоть и аскетическая, но не до такой степени, как в камере. Здесь стояли два стола – один письменный, другой приставной для заседаний, диван, шкафы с кубками, дипломами, всевозможной методической литературой, ну и документацией.

Колесников восседал за письменным столом и что-то писал. Писанины у нас у всех хватает. Иван Сергеевич, дядя Ваня! Еще с порога, протягивая для пожатия руку в знак благодарности за то, что завуч для меня сделал, я двинулся к письменному столу.

– Спасибо вам огромное, выручили! Вызволили из тюремной камеры. Не забуду, век воли не видать! – И я провел большим пальцем руки как заправский зэк, дающий клятву.

– Все балагуришь, Гладышев, ай-яй-яй! – укоризненно проговорил Колесников, пожимая мне руку. – Нахватался там в СИЗО тюремных словечек, теперь ими щеголяешь. Ты брось здесь тюремный режим устанавливать.

Колесников, конечно же, понимал, что я шучу, и он сам надо мною подшучивал.

– А вообще-то в самом деле огромное вам спасибо, дядя Ваня, – проговорил я уже серьезно. – Помогли мне.

– Я рад, Игорь, что все образовалось, и я не зря хлопотал перед майором Самохваловым, чтобы он посодействовал в освобождении тебя из следственного изолятора, – сказал он теплым по-отечески тоном. – Но, ходатайствуя перед Самохваловым за тебя, я преследовал и свой шкурный интерес. Кто за тебя тренировки проводить будет, если ты там на нарах валяться будешь. Устроил себе курорт, понимаешь…

– Окстись, Иван Сергеевич, не дай бог туда снова попасть. – Я перекрестился.

– Только ты теперь того, Игорь, не лезь больше в это дело, а то действительно еще срок схлопочешь.

Я не стал говорить завучу о том, что я скорее схлопочу срок, если не буду лезть в это дело. Зачем морочить голову пожилому человеку, он все равно меня не поймет, потому пообещал:

– Конечно, не буду лезть, Иван Сергеевич, какой может быть на эту тему разговор. Я не враг сам себе.