Модус вивенди Кузнецова Дарья
— Опаздывать на такие мероприятия нехорошо, — тут же пошла на попятный я, перебив не успевшего закончить мысль мужчину. Нарушать правила я была согласна, но всё-таки в аэролёте возле Императорского дворца… это было слишком.
Он опять тихо засмеялся, но настаивать не стал. Выбрался наружу сам, помог выбраться мне, оправил сбившийся воротник пальто и, предложив мне локоть, тихо резюмировал.
— Предлагаю вернуться к этому разговору на обратном пути. Тогда нам уже точно не надо будет спешить.
Это замечание я предпочла не комментировать, сделав вид, что не услышала. Ещё не хватало мучительно краснеть весь вечер, вспоминая его намёки! Тем более, и без них у меня, кажется, хватит поводов для смущения, особенно если Одержимый того пожелает.
Во дворце царило оживление. Не знаю, как я это почувствовала, просто войдя в один из бесчисленных холлов огромного строения; здесь было безлюдно, только единственный лакей встретил нас и забрал верхнюю одежду. Но, в пику предыдущему визиту, казалось, что где-то совсем рядом, буквально за стеной, кипит жизнь.
Задать Ветрову вопрос о масштабах мероприятия я не догадалась, — как-то не до того было, — новостями и прессой после возвращения от варов не интересовалась принципиально (это тоже было обязательной частью отдыха), поэтому сейчас следовало ожидать сюрприза. Впрочем, я предполагала, что сегодняшний бал будет гораздо более пышным, чем предыдущий. В конце концов, в прошлый раз это была просто вечеринка для друзей перед ответственной поездкой, а сегодня — торжество победы. Пусть в масштабах космоса небольшой и на первый взгляд довольно незначительной, но именно из таких побед складывался успех всего существования Империи. И это если не вспоминать, что цесаревич лично был заинтересован в успехе, и именно его инициативой была эта миссия.
По дороге я опять отметила ту лёгкость и уверенность, с которой Одержимый ориентировался в бесконечных лабиринтах дворца. Мы неторопливо шли, по дороге размеренно беседуя о какой-то малозначительной ерунде, и почти никого не встречали. Несколько раз попадались охранники, здоровавшиеся с моим спутником по уставу, кто-то из обслуги. Один раз попался незнакомый мужчина в штатском, с которым Ветров поздоровался, как со старым знакомым, но меня представлять не стал, и вообще поспешил поскорее расстаться с этим типом.
— Кто это был? — полюбопытствовала я.
— Это? Один из тех, кто руководит местной охраной. Он из Департамента Внутренней Безопасности, — пояснил Ветров.
— А почему ты так быстро от него сбежал? У меня сложилось впечатление, что вы неплохо знакомы.
— Вот поэтому и сбежал. Поверь мне, общение с Измайловым тебе бы не понравилось.
— Знакомая фамилия, — задумчиво протянула я, напрягая память. — Погоди! Лев Анатольевич Измайлов, его ещё Львом-Людоедом зовут; это был он? — я подняла удивлённый взгляд на своего спутника. — А откуда ты его знаешь?
— Доводилось пересекаться по службе, — уклончиво ответил Одержимый. — Мне кажется, или тебя не впечатлила встреча с ним? — с усмешкой уточнил он, а я в ответ пожала плечами.
— Я никогда не встречалась с ним лично и не так много о нём знаю. В основном, непроверенные слухи. По первому впечатлению производит вполне положительное впечатление.
— Ты не перестаёшь меня удивлять, — заметил ротмистр. — Обычно все отмечают холодный пронзительный взгляд и мёртвую усмешку.
— Более пронзительный взгляд, чем у Одержимых, сложно себе представить, — насмешливо заметила я. — А в остальном… Он кажется умным, сдержанным, серьёзным человеком, не склонным к пустословию и не чуждым понятиям «чести» и «благородства». Мне кажется, это важные достоинства, особенно — для человека, занимающегося подобной деятельностью. А это его прозвище мне всегда казалось глупым. И вообще, не мне тебе рассказывать, что у страха глаза велики.
— Ну, не скажи, в некоторой степени его так прозвали за дело. Не видела ты, что с людьми бывает после его допросов. И это при том, что он не применяет никаких калечащих методов и почти не пользуется техническими средствами, просто разговаривает, — со смешком заметил Ветров. Мне почудилось, или в его голосе проскользнуло нечто, похожее на зависть? Или, по меньшей мере, на искреннее восхищение.
— Моего отца тоже прозвали Кровавым за дело, но чудовищем он от этого не стал, — возразила я, пожав плечами.
— Кхм. Да, действительно, об этом я не подумал. Всё никак не получается связать тебя с Чаловым. Представляю, что бы он мне сказал за порчу единственной дочери! — улыбнулся мужчина.
— В свете всей предыстории, как ни стыдно мне это признать, он бы сказал тебе «спасибо», — улыбнулась я в ответ. — Во всяком случае, Савельев явно склоняется именно к этому варианту; он тебе об этом не говорил?
— Нет, мы с ним… о другом беседовали, — отмахнулся ротмистр. — А вообще да, забавное получается стечение обстоятельств. Кто бы мог подумать тридцать лет назад, что мы с ним так породнимся. Жалко, нет возможности услышать его собственное мнение на сей счёт, — хмыкнул он.
— Жалко, — эхом откликнулась я, и на некоторое время мы замолчали.
Отца не любили многие. Особенно — иностранные дипломаты и искренне презираемые мной местные либералы. Его осуждали, клеймили страшными клеймами, и «Кровавый Генерал» — было ещё самым мягким.
Порой в человеческой истории наступают моменты, когда для сохранения порядка необходимо кого-то умыть кровью. Так было, так есть и так будет, пока решительно всё человечество вдруг не повзрослеет в морально-историческом смысле. Такова несовершенная человеческая природа, что не всегда и не все понимают по-хорошему. Некоторые воспринимают терпение, мудрость и стремление найти компромисс как проявление слабости. И если в острые опасные моменты находится тот, кому хватает силы воли и личного мужества на решительные действия, порядок восстанавливается очень быстро, но весь «цивилизованный» мир начинает спускать на него собак. А если такого человека не находится, всё быстро летит в тартарары, весело подпрыгивая на ухабах.
Генерал Чалов был гениальным стратегом, а ещё — человеком, придерживавшимся очень жёстких политических взглядов. Для него Империя была всем, и ему было не жаль за неё ни своей, ни чужих жизней. И после его действий во вторую колониальную, после жестокого подавления восстания Четырёх Звёзд, положившего той войне конец, он стал в глазах общественности пугалом и главной страшилкой, на некоторое время затмив даже Одержимых. Кровавым Генералом. Потому что именно он отдал тот приказ, по которому с карт галактики стёрли одну из обитаемых планет. Она никуда не исчезла, просто живого на ней не осталось. Не Император; командир, руководивший этой операцией. Его Величество наверняка был в курсе, и всё происходило с его ведома и одобрения. Но, зная отца, я была уверена, что он добровольно взял на себя этот груз и эту ответственность.
Да, бесчеловечно. Да, безжалостно. Да, погибли миллионы разумных существ, многие из которых были мирными гражданами. Но это прекратило войну, грозившую затянуться на годы и годы, это сохранило страну. Войну прекратил страх. Колонии как-то вдруг решили, что не так уж плохо живётся им в лоне Империи.
Но лично мне казалось, они просто поняли, что зарвались.
Многое было сказано в ту войну о бесчеловечности Императора, но соседние человеческие государства тщательно замалчивали тот факт, что колонии прежде вообще-то были необитаемыми мирами, в которые именно Империя вложила уйму сил и денег. Да, многое получила взамен. Вот только Земля обеспечивала своим колонистам условия именно для жизни, а не для выживания, как те самые говорливые соседи. Может быть, зря, и в противном случае у колоний просто не хватало бы сил для бунта?
Я вполне ожидаемо не любила всё это вспоминать: никакого практического смысла подобные размышления не несли, только портили настроение. В конце концов, сильнее всего эта история ударила даже не по отцу, по матери, и, наверное, во многом именно она добила, как ни пытался отец её защитить.
Но сейчас всерьёз загрустить и расстроиться я не успела, мы добрались до цели.
— Мне кажется, трёхсотлетие Империи отмечали с меньшим размахом, — хмыкнула я, разглядывая толпу народа.
— Тебе кажется, — со смешком возразил Ветров. — Народу на порядок меньше, поверь мне.
Эту парадную залу я знала, она носила название Палаты Чести, и по стечению обстоятельств очень гармонировала с моими мрачными мыслями. Здесь обычно проводились торжественные церемонии награждения, показательного наказания — например, в случае разжалования высочайших чинов или лишения кого-то титула, — а также прощания со значимыми фигурами. Здесь бы прощались с отцом, но я настояла на небольшой и скромной церемонии; отец не одобрил бы выставления собственного тела на всеобщее обозрение. Да и мне не хотелось наблюдать фальшивого сочувствия шакалов, злорадствующих об отставке и смерти Кровавого Генерала.
— А мне кажется, что ты выглядишь слишком мрачной для главной виновницы такого торжества, — задумчиво проговорил мужчина. В зал мы прошли через какой-то боковой проход, украдкой, но спрятаться от бдительной автоматики не удалось. Так что как раз в этот момент красивый поставленный мужской голос, объявлявший гостей, дошёл и до наших имён.
— Отца вспомнила, — честно призналась я, лёгким поклоном отвечая на приветствие проходящего мимо знакомого, и обернулась к Одержимому. — Мне всегда бывает грустно, когда я его вспоминаю; слишком рано он ушёл, — улыбнулась, но улыбка получилась довольно бледной. Игорь в ответ слегка приобнял меня за талию и поднёс к губам мою руку, целуя ладонь.
— Я сейчас скажу, наверное, банальность, но благодаря тебе он не ушёл. И это не попытка утешить, это факт. Я… знаю, о чём говорю, — усмехнулся он, серьёзно глядя на меня.
Странно, но несмотря на упомянутую банальность сказанного, ему сейчас действительно очень легко было поверить. Наверное, я просто привыкла, что этот человек никогда не врёт, особенно — в серьёзных вопросах.
А ещё очень хотелось обнять его в ответ. Крепко прижаться, уткнувшись лицом в чёрный мундир на груди, и забыть о существовании всего окружающего мира. И я даже как будто подалась вперёд, чтобы воплотить это стремление в жизнь, но нашу хрупкую иллюзию обособленности от окружающего мира безжалостно разрушил весёлый голос.
— Как бы мне ни было неловко нарушать подобную идиллию, но я вынужден это сделать!
Мы с Игорем одновременно вздрогнули, как застигнутые на месте преступления воришки, и синхронно обернулись. Мужчина выпустил мою ладонь, но к собственному удовольствию я продолжала ощущать его ладонь на талии.
— Ваше Высочество, — точно так же в голос поздоровались, вызвав у цесаревича лучезарную улыбку.
— Надо же, я полагал, вы окончательно потеряли связь с реальностью, — он насмешливо качнул головой.
— Мы были к тому близки, но нас прервали, — хмыкнул Одержимый.
— Рад видеть вас обоих в добром здравии и столь приподнятом настроении, — тем временем продолжил наследник. — Ваша Светлость, вы сегодня ещё прекраснее, чем обычно; и я даже догадываюсь, кто этому поспособствовал, — кивнул он мне.
— Благодарю, Ваше Высочество.
— Прошу прощения, но поздравлять и награждать вас без вашего участия будет весьма затруднительно, — рассмеялся молодой человек, разводя руками. — Так что — следуйте за мной, проводить торжественную церемонию в углу не слишком-то приятно.
— Получать награду — это, бесспорно, куда приятней, чем получать… выговор, — на последнем слове Ветров слегка запнулся, а я даже примерно догадалась, какое слово он хотел употребить. Мужчина предложил мне локоть, и я за него с удовольствием ухватилась. — Но почему вы не предупредили, что в протоколе вечера предусмотрено подобное?
— Это был сюрприз, — пожал плечами цесаревич. — Но вы могли бы и сами догадаться, что награда найдёт своих героев. А вот ответный сюрприз в виде вашего прошения о заключении брака действительно застал меня врасплох, — насмешливо добавил он.
Дальнейший путь к небольшому возвышению сродни сцене в дальнем конце зала мы проделали в молчании, лишь на ходу отвечая на приветствия знакомых. Заговаривать и задерживать в присутствии цесаревича нас никто не пытался.
Вообще, мероприятия с участием наследника всегда носили гораздо менее формальный характер, чем с участием Императора. Отчасти потому, что у владыки Империи был регламентирован каждый шаг и каждая минута была на вес золота; например, он бы точно не стал разыскивать нас по залу самостоятельно. Не из высокомерия, а просто из экономии времени. Да и лично встречать гостей на приёме он мог только в крайнем случае.
А отчасти — благодаря живому и кипучему нраву самого Владимира Алексеевича, о неусидчивости и проказливости которого в детстве ходили легенды. Сейчас его сдерживало чувство долга и пресловутые правила приличия, но всё равно цесаревич пользовался любой возможностью даже не взбунтоваться… просто перейти на неформальный тон. Кажется, официоз его попросту душил, за что был им яро нелюбим.
Повинуясь взмаху руки хозяина приёма, мы поднялись на сцену сразу вслед за ним.
— Дорогие гости, позвольте минуту вашего внимания, — голос цесаревича, усиленный специально аппаратурой, разнёсся над залом, гася шепотки и привлекая к сцене всеобщее внимание. Я привычно выкинула из головы посторонние мысли, сосредоточившись на происходящем и приняв вежливо-заинтересованный невозмутимый вид. Я никогда особенно не любила произносить речи, но это тоже было частью моего обучения. Сейчас от меня ничего подобного не требовалось, разве что в положенный момент высказать благодарность, но взгляд толпы привычно оказал дисциплинирующее воздействие.
А вот Одержимого, кажется, роль центра внимания нервировала. Он сумрачно хмурился, обводил окружающее пространство тяжёлым угрожающим взглядом, откровенно враждебным, а рука его, о которую я опиралась, периодически нервно вздрагивала. Как будто мужчина порывался сдвинуться с места или совершить какое-то ещё действие, но в последний момент одёргивал себя.
И это было довольно неожиданно; Ветров же старший офицер, у него огромный опыт командования. С другой стороны, может в этом и был камень преткновения, что привык он отдавать приказы и командовать военными, а не выступать перед мирными гражданами? В чём настолько существенная разница, я не понимала, но других версий у меня не было.
— Настал момент открыть сегодняшний вечер, а к нему очень пунктуально подоспели главные виновники торжества, так что не придётся тянуть время. Но прежде, чем перейти к приятному, я хочу сказать несколько слов, — продолжил тем временем цесаревич. Он-то как раз роль оратора исполнял легко, играючи, без малейших затруднений; мне кажется, ему это давалось гораздо легче, чем даже привыкшему к подобному за годы правления отцу. — Сегодня мы празднуем не просто какой-то договор, — стоило ли ради подобного собираться такой обширной компанией! — но новую веху в развитии Империи и всего человечества. В очередной раз нам удалось доказать всей галактике, что для людей нет слова «невозможно». Мы можем уступать другим видам в точности органов чувств, в уровне развития некоторых отраслей науки, но не уступаем, а зачастую и превосходим, в главном. В упорстве достижения поставленных целей и стремлении к развитию и познанию. Благодаря мужеству и самоотверженности двух человек мы сумели добиться того, что не получалось на протяжении веков ни у одного вида: найти общий язык с одной из самых загадочных цивилизаций известной нам части Галактики, с теми, кого мы называем варами. Особенно приятно, что достижение это носит именно дипломатический характер, а не военный и даже не научный. Стремление понять, познать чуждый разум и принять его именно таким, какой он есть, — вот то, что отличает по-настоящему разумное существо от высокоорганизованного животного. Не подмять под себя, но научиться жить в симбиозе. И я верю, — действительно верю, — что когда-нибудь мы достигнем такого уровня развития, что сможем принять подобный принцип за норму жизни, и решение вопросов военным путём станет историей. Я горд, что стою сейчас рядом с этими людьми, что как и они являюсь сыном Земной Империи, и рад, что именно мне выпала честь вручить им сегодня награду, призванную подчеркнуть значимость их поступка. Пусть это и нарушает протокол вручения упомянутых наград, которые имеет право даровать только Государь Император лично, но, надеюсь, мне с его благословения простят эту небольшую слабость, — с улыбкой резюмировал цесаревич, делая приглашающий жест рукой.
На помост, печатая шаг, поднялись двое офицеров караула, несущие в руках изящные плоские ларцы. Ветров к концу речи наследника помрачнел ещё больше, хотя, казалось, дальше было уже некуда. Очень хотелось спросить о причинах такой реакции, но было не время и не место.
— За заслуги перед Империей Первым Лучом Солнца со всеми сопутствующими регалиями награждается Её Светлость княгиня Вета Аркадьевна Чалова, — строго и торжественно, без обычных весёлых бесенят в глазах проговорил цесаревич, бережно беря из ларца хрупкую подвеску ордена. Озадаченная и шокированная, я на ватных ногах под стук сердца в ушах подошла ближе.
— Служу Империи и Государю, — ответила с глубоким поклоном, когда награда приклеилась к моему платью. Так, на гражданской одежде, она выглядела не орденом, а необычным украшением.
— Благодарю за службу, — с улыбкой ответил цесаревич, склоняя голову и поднося мою ладонь к губам.
Потом я отступила назад, уступая место Одержимому и пытаясь осознать свалившуюся на меня честь.
Первый Луч Солнца не считался высшей наградой, но стоял особняком от остальных и был, на мой взгляд, наиболее почётен. Скорее, ввиду своей истории и списка кавалеров этого ордена, чем иных причин. Первый Луч Солнца, Луч Солнца второй и третьей степеней были учреждены в эпоху осознанного освоения тогда уже Земной Империей дальнего космоса, и вручался он разведчикам, первооткрывателям и контактёрам. Тем, кто ежесекундно рисковал жизнью, вслепую шёл вперёд. Символически — первый солнечный луч, коснувшийся поверхности далёкой планеты.
Больше всего мне хотелось сейчас подёргать цесаревича за рукав, привлекая внимание, и попытаться убедить его, что это какая-то ошибка. Что я не сделала ровным счётом ничего, достойного такой награды, и всё это было чистой воды везением. Мы просто подвернулись под руку возжелавшим разборок варам, а потом я оказалась достаточно слаба для того, чтобы подцепить местный вирус.
Но своё мнение благоразумно придержала при себе. Как метко заметил Одержимый, не наказывают ведь, награждают.
Вклад Ветрова в контакт с варами был оценен скромнее, на Луч Солнца третьей степени, и мне показалось, что новость эту мужчина воспринял с облегчением.
— Мне особенно приятно, что к этому событию, пусть и опосредовано, но я тоже приложил руку, — продолжил цесаревич, обращаясь не к аудитории, а к нам двоим, когда стихли вежливые аплодисменты. Улыбка его стала совсем весёлой и заразительной, а тон — неформальным. — Я надеялся, что из вас получится прекрасный тандем, способный на невероятное, и угадал. Одного только не мог предусмотреть, хотя и должен был: что вашу чудесную способность дополнить друг друга вы рассмотрите и сами. Дело в том, дорогие друзья, — обратился он уже не к нам двоим, а к залу, и мне захотелось провалиться сквозь сцену. Чего я не хотела совершенно, так это широкой огласки собственной личной жизни. Но… монаршая милость — груз зачастую более тяжёлый и уж точно более ответственный, чем опала. Владыки мира не имеют привычки спрашивать, нужна ли подданному их награда, точно так же как не спрашивают о наказаниях. — Что из чужого мира к нам вернулась не пара надёжных боевых товарищей, а жених и невеста. И я с удовольствием воспользуюсь своим положением, чтобы первым поздравить вас обоих и благословить ваш союз от своего имени и от имени Государя Императора. А теперь я наконец-то могу объявить этот торжественный вечер открытым. Наслаждайтесь, дамы и господа! В конце концов, у нас действительно есть повод для радости.
Зазвучала музыка, но мы с Игорем без слов удивительно синхронно двинулись к краю зала. Танцевать мне пока не хотелось совсем, хотелось перевести дух, и лучше всего — сделать это если не в одиночестве, то по крайней мере в очень небольшой компании.
Глава десятая. Уточнения и пояснения
За что держусь? За воздух.
Ответы на вопросы заложены в умении дышать.
За что держусь? За воздух.
Любовь свивает гнёзда лишь там, где поселяется душа.
«Сурганова и оркестр», песня «Воздух»
Однако, мечте об уединении было не суждено сбыться: пришлось принимать поздравления. Знакомые задерживались дольше и пытались задавать вопросы, остальные просто отдавали дань вежливости. Любопытные, безразличные, заинтересованные, одобрительные, весёлые, неприязненные, а порой и откровенно брезгливые взгляды; сейчас они сливались в сплошную массу, выделить из которой отдельных людей не получалось. Или, может быть, просто не хотелось. Вдруг стало ясно, что я ещё не до конца восстановилась после варов, и чем торчать здесь с прилипшей к лицу вежливой улыбкой, лучше было бы сидеть в уютной тишине дома.
Немного передохнуть мы сумели через достаточно продолжительное время. Видимо, иссяк поток желающих и просто находящих своим долгом высказаться. Мы наконец-то оказались в нише у стены между двух огромных колонн, поддерживающих сводчатый потолок.
— На кой чёрт твоему отцу вручили этот титул? — мрачно поинтересовался Одержимый. Вопрос явно был риторический, но я всё-таки ответила.
— На тот же самый, на кой цесаревич сейчас решил нас с тобой поздравить, — пожала плечами я. — Ты выглядел очень мрачным там, во время вручения награды. Что-то случилось?
— Нет, — он недовольно поморщился. — Просто не люблю подобные публичные мероприятия и не люблю получать незаслуженные награды.
— Удивительно, как наши с тобой мысли сошлись в этом вопросе, — улыбнулась я. — Мне тоже показалось, что награда… неуместна. Очень неловкое ощущение.
— Это обычная ситуация, — пожал плечами Одержимый. — Награждают за результат, а не за усилия. Бывает так, что поступок, который ты сам считаешь самым достойным, честным и благородным во всей своей жизни, ради которого стоило бы жить, со стороны кажется несущественной мелочью. А какой-то пустяк, не вызывающий гордости, а порой и вовсе заставляющий стыдиться, признаётся достойным восхищения. Императору плевать, сколько усилий мы приложили или не приложили; важно, что в кратчайшие сроки достигнут важный и нужный результат. Всё остальное на совести исполнителя.
— Я прежде о таком не задумывалась, — я озадаченно вскинула брови.
— Доброго вечера, — прервал нашу беседу подошедший мужчина в парадном кавалерийском мундире. В нём я через пару мгновений опознала того самого Одержимого, что провожал нас к варам. — Игорь, можно тебя на пару слов? — деловито поинтересовался он. — Ах да, примите мои поздравления.
— Спасибо, — хором отозвались мы, и Ветров, в виде извинения поцеловав мою руку, ушёл вместе с командиром, сообщив мне «я скоро вернусь, никуда не уходи».
Заскучать я, правда, не успела.
— Вета! — раздался хорошо знакомый голос. — Наконец-то я сумел к тебе подобраться.
— Миша, здравствуй! — этому человеку я обрадовалась и улыбнулась совершенно искренне. — Не ожидала тебя здесь встретить.
— Ну, меня внезапно повысили, так что подобные мероприятия теперь тоже иногда входят в спектр моих обязанностей, — недовольно наморщил нос он. Поймал обе мои руки, поднёс к губам, поочерёдно поцеловал обе. — Поздравляю! Ты выглядишь чудесно, буквально сияешь. Очень жалко, что Маша не смогла приехать, она была бы рада новости о твоём замужестве. Но мне будет приятно принести ей эту радостную весть, хотя, честно говоря, всё очень неожиданно. Этот Одержимый меньше всего вписывается в образ твоего возлюбленного, — с весёлой улыбкой сообщил он.
— Для меня самой это неожиданность, — рассмеялась я. — Игорь на первый взгляд кажется малоприятным субъектом, но на самом деле он хороший.
— Лучше уж так, чем наоборот, — улыбка получилась немного виноватой, но сейчас я с Полонским была полностью согласна. Пожалуй, в эту его фразу можно было вместить всю мою личную жизнь. Близко мы с Мишей не общались исключительно по моей вине, но в этом мире было слишком мало людей, которых можно было назвать моими друзьями хоть в какой-то степени. Так что он был в курсе моих немногочисленных романов; без подробностей, разумеется, и своё мнение обычно тактично держал при себе, но сейчас одной фразой высказал то, в чём я боялась себе признаться.
Мне почему-то очень везло на мужчин, благородных только внешне, а при ближайшем рассмотрении — не самых приятных. Пожалуй, до сих пор исключением был лишь сам Михаил, но и романа у нас никогда не было.
— Сложно поспорить. Но с ним сейчас всё получается… ровно наоборот, чем я привыкла. И, кажется, мне это нравится.
— Ровно наоборот? — тёмно-русые брови мужчины с удивлением и недоверием взлетели на лоб. — То есть, я могу обрадовать Марию, и ты пригласишь нас крёстными?
— Нет, не настолько наоборот, — рассмеялась я. — Хотя теперь вероятность этого события, определённо, значительно выше, чем была в прежние годы. Как сама Маша? Я, к стыду своему, очень давно с ней не общалась.
— Ну, про крёстных я не просто так вспомнил; здесь, как известно, у кого что болит, — весело фыркнул он. — Мы ждём третьего. Надеюсь, на этот раз получится девочка. Вернее, это Маша надеется, ну и я стараюсь с ней не спорить. И в этот раз ты уже не отвертишься вместе со своим грозным Одержимым, — шутливо погрозил Михаил.
— Даже не буду пытаться, — качнула я головой, чувствуя, что тот комок зависти, который отравлял мне жизнь, бесследно исчез, как по волшебству, и что я действительно могу искренне порадоваться за друга. Теперь — уже совершенно точно друга, без оговорок. — Спасибо. И — поздравляю, — я подалась вперёд, от души обнимая Полонского.
— Спасибо тебе, — ответил он, приобнимая мои плечи. — Нет, и всё-таки очень жалко, что Маши здесь нет. Я первый раз вижу тебя такой счастливой, и искренне рад этому зрелищу! — сообщил мужчина, отстраняясь и внимательно разглядывая моё лицо. — Обещай, что вы непременно придёте к нам, и я всё-таки смогу познакомиться с этим человеком.
— Мы-то придём, но что тебе мешает сделать это сейчас? — удивлённо уточнила я.
— Отсутствие времени, — развёл руками Михаил. — Я и так сбежал под честное слово обернуться как можно быстрее. Так что я тебя оставляю, а ты помни, что обещала, — назидательно сообщил он, вновь аккуратно приобнял и, махнув на прощание рукой, поспешно двинулся прочь, через пару мгновений растворившись в толпе.
А я, проводив его взглядом, с улыбкой качнула головой в такт своим мыслям.
Полонский, даром что мы почти не виделись, относился к числу тех людей, кому я доверяла безоговорочно. Просто точно знала, этот умный, мягкий и покладистый мужчина с лицом вечного студента никогда не обманет, не предаст. А при необходимости способен проявить достойнейшие качества, — мужество, волю, готовность вступиться и поддержать в любой ситуации. До сих пор я старалась не злоупотреблять его помощью, чувствуя вину за собственное отношение.
Его в самом деле невозможно было не любить. И сейчас, думая о нём, я вдруг поняла, что выбирала людей, на него похожих. С одухотворённым лицом, мягкой улыбкой, дружелюбных и открытых. Внешне. Но кто виноват, что заглянуть внутрь вот так сразу было невозможно, а внешность — она далеко не всегда соответствовала содержанию?
А ещё я задумалась о перемене собственного отношения к Мише в лучшую сторону. Прежде моя собственная личная жизнь никак на это не влияла, а теперь… Наверное, это ведь что-то значит? Что теперь, с Игорем, всё действительно совершенно иначе, чем было прежде?
Но додумать эту мысль я не успела.
— И что ты ему обещала? — прозвучал рядом голос Ветрова. Я вздрогнула и едва не подпрыгнула от неожиданности.
— Игорь, зачем так подкрадываться? — проворчала, оборачиваясь. — Обещала зайти в гости… ты чего? — начала я с улыбкой, но запнулась о тяжёлый хмурый взгляд Одержимого. — Что-то случилось? — растерялась я.
— Случилось, — медленно кивнул он. — Кто это был?
— А, вот ты о чём, — облегчённо улыбнулась я. — Это Миша Полонский, мой друг детства. Он…
— Превосходно, — процедил Ветров. — Это, конечно, многое объясняет.
— Игорь, ты неправильно…
— Естественно я всё неправильно понял, и это совсем не то, о чём я подумал, — голос ротмистра буквально сочился ядом, а мне от анекдотичности ситуации хотелось смеяться. Ну, в самом деле, не может же он всерьёз вот так завестись из-за какого-то разговора, толком ни в чём не разобравшись? Это же… глупо!
— Игорь, во-первых, Миша женат, давно и…
— О, да, и это чертовски удобно, — прорычал он. Рывком за талию притянул к себе, второй рукой крепко придерживая за подбородок. — А, главное, прилично, да? — глаза Ветрова пылали таким бешенством, что мне стало страшно. Он явно был не в себе, а при его силе ему даже напрягаться не надо было, чтобы той самой рукой, которой держал голову, свернуть мне шею.
— Игорь, пусти, ты делаешь мне больно, — стараясь, чтобы голос не дрогнул, как могла мягко проговорила я. Правил обращения с разъярёнными Одержимыми я, к сожалению, не знала, и оставалось вспоминать рекомендации психологов и звероводов. Без агрессии, без давления, мягко, но уверенно; и, главное, не показывая страха. Последнее было сложнее всего.
— А ты мне — нет? — с какой-то обречённой усталостью выдохнул мужчина, и вдруг, разжав руки, резко отстранился. — Прошу прощения, Ваша Светлость, не буду дольше докучать, — с шутовским поклоном сообщил он, разворачиваясь на месте.
— Игорь, выслушай меня! — шагнула я за ним, а на следующем шаге застыла в растерянности. Догнать мужчину можно было только бегом, и то вряд ли. Бегать, на приёме, в вечернем платье, да ещё за мужчиной… пойти на такое я не могла совершенно точно. И это сейчас разговор происходил в относительно уединённом углу! А устраивать развлечение гостям в виде водевильной сцены посреди зала — это было слишком. — Какая только муха его укусила? — тихо пробормотала себе под нос, не удержавшись от тяжёлого вздоха.
Минуту назад радужное, настроение сейчас было безнадёжно испорчено. После этого разговора совершенно опустились руки; я просто не представляла, что предпринять дальше. Нет, я догадывалась, что Ветров ревнив, это вполне отвечало его образу, но подобное — слишком даже для него! Что его так взбесило? Дружеские объятья и поцелуй в щёку? Господи, я Полонского с трёх лет знаю!
Но неужели он в самом деле такого низкого обо мне мнения? Что я пробыла с ним всего неделю, и тут же готова крутить с другим? Что я вообще способна изменить? Вот так легко, походя, демонстративно…
В душе зашевелилось глухое раздражение и обида, правда толком сформироваться они не успели: меня опять отвлекли. Голос опять прозвучал за спиной, а я раздражённо подумала, что либо надо тренировать внимательность, либо что-то делать с окружающими. Что за дурацкая привычка, в самом деле?
— Одержимые быстро начинают утомлять, — проговорил приятный низкий женский голос.
— Прошу прощения? — обернулась я, разглядывая неожиданную собеседницу.
Действительно — неожиданную, хотя не узнать её было невозможно.
Графиня Елизавета Станиславовна Ремезова была женщиной… по-своему легендарной. Слышали о ней и представляли, как она выглядит, почти все. Я не знала точно, сколько ей лет, но биография её в некоторых основных вехах походила на мою собственную. Рано осиротела, единственная наследница рода, она унаследовала титул в очень юном возрасте, где-то вскоре после совершеннолетия. Вот только, в отличие от моего собственного, род Ремезовых брал своё начало в глубине веков. Они сами утверждали, что ведут родословную с ещё докосмической эпохи, и чуть ли не уже тогда были дворянами. Проверить это было сложно, да никто толком и не пытался. Помимо наследственного помешательства на чистоте аристократической крови, — а Ремезовы всегда были чуть ли не самыми главными идеологами этого движения, — у Елизаветы Станиславовны был характер, вызывавший определённое уважение — и желание как можно реже с ней пересекаться. Унаследовав помимо родового имущества по материнской линии небольшую ремонтную верфь, Ремезова, виртуозно открестившись от исповедовавшегося её отцом принципа «аристократ не должен работать», проявила потрясающее чутьё и деловую хватку. Сейчас из той ремонтной базы вырос один из крупнейших судостроительных заводов Империи, специализирующийся на торговых кораблях и добывающих установках.
Женщина с неженским характером. Властная, сильная, очень решительная; но у нрава её была и оборотная сторона, которая как раз и заставляла всех, кто не был заинтересован в её обществе по рабочим вопросам, избегать графини. Хитрая, изворотливая, мстительная и безжалостная. Она легко шла по головам. Злые языки утверждали, что именно поэтому она никогда не получит контрактов с Императором. Впрочем, в этом случае их даже злыми было сложно назвать; скорее, правдивые. Его Величество очень не любил людей, способных на предательство, и я прекрасно его понимала.
— Добрый вечер, Ваша Светлость, — кивнула Ремезова, отсалютовав бокалом.
Внешне графиня полностью отвечала определению «женщина без возраста». Весьма эффектная женщина без возраста, это было сложно не признать. Идеально уложенные пепельные волосы, пронзительные зелёные глаза. Кожа была гладкой благодаря достижениям косметологии, но принять Ремезову за юную прелестницу было невозможно из-за взгляда; мне кажется, у Одержимых он мягче, чем у этой особы. Да она, отдать ей должное, и не пыталась излишне молодиться и изображать нимфетку. Изумруды на шее и в ушах, роскошное — но достаточно солидное изумрудно-зелёное платье в пол. Элегантная, благородная, великолепная. По слухам, мужчин она меняла тогда, когда они надоедали; а надоедали быстро. От одного из любовников, — насколько я слышала, он был более чем родовит, — она родила сына и наследника, наплевав на правила приличия и умудрившись таким образом соблюсти долг перед родом без существенных изменений в собственной жизни.
— Добрый вечер, Ваше Сиятельство, — кивнула я в ответ, гадая, зачем могла понадобиться этой даме и причём здесь, в самом деле, Одержимые. — Чем обязана удовольствию видеть вас?
— Я, как и все здесь, хотела бы вас поздравить, — с лёгкой улыбкой на чувственных полных губах ответила она. — Но одновременно, в отличие от всех них, предостеречь. Мне импонирует ваш ум и ваша рассудительность; умных женщин немного, и я искренне считаю, что нас нужно беречь.
— С удовольствием выслушаю ваш совет, — медленно кивнула я.
— Я бы не советовала вам так спешить с этим браком, — она слегка повела плечами. — Собачья преданность Одержимых первое время льстит, но потом утомляет. И подобные сцены, увы, неизбежны, — женщина неопределённо взмахнула рукой. — Кроме того, конкретный выбор, — она сокрушённо вздохнула и с явным неодобрением качнула головой. — Ветров был неплох в постели раньше; теперь, наверное, и вовсе великолепен, но стоит ли ради этого терпеть его недостатки? А уж тем более — выходить замуж, — протянула она. — Немного поразвлечься, и будет. В конце концов, что можно записать им в плюс, уходят они молча и навсегда, с видом оскроблённой невинности. Забавно.
А я едва не поперхнулась воздухом от этих слов. Мысли в голове по ощущениям вскипели, сталкиваясь между собой, а через мгновение разом куда-то выветрились, оставив звенящую пустоту. Я не просто не знала, как на это реагировать; я вообще подумала, что мне послышалось.
— Да и, пожалуй, — тем временем невозмутимо продолжала графиня, — такое тело пропускать тоже грешно.
— Предлагаете после уступить его вам? — наконец, сумела ответить я.
И сама поразилась, как спокойно прозвучал голос, не выдав ни единой эмоции. А их было много, очень много; там, где секунду назад была пустота, поднялась настоящая волна удивительно ярких и сильных чувств, почти не замутнённых связными мыслями. Граничащее с шоком удивление, растерянность, почти ужас от того что она — вот так! — говорит о живом человеке. Живом, думающем, чувствующем… даже не как о животном; о новом наряде иные говорят с большим уважением.
А вслед за этим пришла ярость. Даже не злость — застилающее глаза бешенство. Что посмела предположить во мне собственное подобие. Что посмела высказаться в таком тоне. Что посмела так низко, так гадко — об Игоре. Который спас мне жизнь, который упрямо заботился обо мне, невзирая на протесты, который так искренне и открыто любил, что от этого делалось не по себе.
— О, нет, благодарю, — рассмеялась она. — Если только чучело из него сделать.
Чувствуя, что сейчас, если не выскажу всё, что думаю, попросту вцеплюсь ей в горло, я набрала в грудь воздуха…
— Смотрите, как бы из вас чучело не сделали, — прозвучал почти над ухом спокойный и откровенно насмешливый мужской голос. Я стремительно обернулась, намереваясь на очередном любителе подкрадываться со спины сорвать хотя бы часть раздражения, но запнулась, опознав нового участника беседы. Позади меня, с каким-то гастрономическим интересом разглядывая Ремезову, невозмутимо сложив руки за спиной, стоял Лев-Людоед собственной невзрачной персоной. Коротко остриженные седые волосы, сухое костистое лицо, тонкие невыразительные губы, светлые серо-голубые глаза — две безжалостные льдинки. Среднего роста, худощавый, в том же тёмно-сером мундире без знаков различия, что и в первую нашу встречу в коридорах дворца.
— Как не стыдно говорить с дамой в подобном тоне, — укоризненно улыбнулась она.
— Я с дамой и не говорю, — всё с той же невозмутимостью проговорил он. — А для змей и крокодилов подобная участь бывает закономерной, когда они выползают из своих нор и начинают бросаться на людей, — тонкие губы сложились в жёсткую циничную усмешку, никак не отразившуюся в глазах.
А я вдруг испытала нечто сродни ощущениям раскалённой сковородки, которую сунули под ледяную воду. Вся ярость, всё почти неконтролируемое бешенство от нескольких слов совершенно постороннего человека паром вышли на долгом выдохе.
— Осторожно, со львами такое тоже случается, — всё с той же ленивой мягкостью возразила Ремезова.
— Зубы обломаешь, — спокойно возразил Измайлов. — Пошла вон, пока я не проверил приглашение, которого у тебя нет и не могло быть.
И она действительно ушла. Спокойно и с достоинством, будто не её, графиню, сейчас выгнали вон, как побирушку. А я вдруг почувствовала себя не дома на Земле, среди людей, а где-то в совсем чужом и не самом лучшем мире.
— Пойдёмте, Вета Аркадьевна, — с той же невозмутимостью, с какой только что грубо выставлял Ремезову, но гораздо мягче обратился ко мне мужчина, предлагая локоть. За который я уцепилась машинально; было такое ощущение, что без поддержки я сейчас просто упаду. В обморок, или по меньшей мере просто на пол, потому что ноги откажутся держать.
— Что это было? — всё-таки дрогнувшим голосом уточнила я.
— Вы имели неудовольствие лично познакомиться едва ли не с самой одиозной личностью Империи, Ваша Светлость, — пояснил он. — Не стоит так близко принимать её слова, её мнение и виденье мира. Графиня очень умна, но её умение разбираться в людях ограничивается только способами получения с них выгоды.
— Но она… — попыталась возразить я, чувствуя, как в душе шевельнулись отголоски злости.
— Она может думать, что захочет. Не стоит из-за неё переживать, злиться и нервничать. Я рад, что успел вовремя, и ничего непоправимого не произошло.
— Вы так разговаривали с ней, — задумчиво проговорила я. — Как будто она…
— Я разговаривал с ней ровно так, как она того заслуживает. Я стараюсь разговаривать так со всеми людьми — по их заслугам, — опять перебил меня Измайлов. — Опережая ваш следующий и главный вопрос, касающийся её слов об Игоре, вам лучше задать этот вопрос лично ему.
— Даже женщина может отвечать на суде чести, а она…
— В очень, очень особых случаях. А она тоже неплохо знает дуэльный кодекс, и никогда не перейдёт ту грань, когда вызов станет возможен. А если перейдёт, то откажется от дуэли. И, в свою очередь, никогда не вызовет обидчика, даже имея право выставить кого-то взамен себя. Госпожа графиня смутно знакома с таким понятием, как «честь». Весьма смутно.
— А куда мы идём? — опомнилась я, потому что мужчина явно направлялся к выходу из зала.
— Не беспокойтесь, вам ничего не грозит. Я просто выполняю функции курьера: меня попросили пригласить вас, и я этим занимаюсь.
— Игорь? — тут же уточнила я.
— Не совсем, — чуть улыбнулся мужчина. — Их Высочество. Они по понятным причинам недолюбливают графиню, и попросил меня избавить его от участи беседы с этой особой.
— А вы её не недолюбливаете? — задумчиво уточнила я, беря себя в руки и испытывая к собеседнику чувство глубокой благодарности. Вряд ли я, конечно, опустилась бы до откровенного скандала с Ремезовой, и наверняка удержалась бы в словах в рамках приличия. Но предоставленная возможность вообще избежать объяснений оказалась очень кстати.
А о подоплёке собственных чувств и непривычно бурных эмоций я пока старалась не думать. Этим надо было заниматься в спокойной обстановке и в одиночестве, а не во время разговора.
— К ней сложно относиться с симпатией, зная, что она из себя представляет, — пожал плечами Измайлов. — Скорее, она просто не способна вывести меня из себя и при этом боится как самого дьявола. А её бравада и самоуверенность на мой взгляд очень забавны. Хорошего вечера, Ваша Светлость, — кивнул он, открывая передо мной дверь в небольшую гостиную.
— Хорошего вечера, Лев Анатольевич, — ответила я, так и не сумев вспомнить, в каком чине состоит этот человек, какую именно должность занимает и что конкретно из себя представляет.
— Вета Аркадьевна, как я рад, что Измайлову удалось вас спасти, — с улыбкой сообщил цесаревич, поднимаясь с кресла.
— Ваше Высочество, вы желали меня видеть? — с поклоном уточнила я.
— Не только видеть, но и говорить. Пойдёмте, на ходу будет сподручнее, — мы вышли из гостиной и двинулись дальше по коридору. А я неуверенно держалась за локоть наследника и с иронией размышляла, какой сегодня во всех отношениях неожиданный вечер. Например, я опять ощущала себя неодушевлённым предметом. То — сковородкой, теперь вот — эстафетной палочкой…
Но ирония — это было неплохо. Это значило, что я всё-таки потихоньку прихожу в себя, и скоро смогу обдумать и осознать все события.
— Куда мы идём? — рискнула уточнить я.
— Тут недалеко, но мы пойдём длинным путём, чтобы успеть поговорить, — уклончиво ответил цесаревич. — Я… решил взять на себя довольно непривычную функцию вашей с господином Ветровым крёстной феи. Коль уж невольно поспособствовал зарождению ваших чувств, с моей стороны было бы бесчестно бросить всё на произвол судьбы. Тем более, боюсь, кроме меня никто не сможет разрешить основную вашу проблему.
— Боюсь, я не понимаю, о чём речь, — я качнула головой.
— Это было введение, — улыбнулся цесаревич. — Я просто хотел попросить прощения за вашего жениха и уговорить вас помириться с ним, — видимо, моё шокированное молчание собеседник принял за недоверие, и пустился в объяснения. — Понимаете, Одержимым очень тяжело общаться с другими людьми. Действительно, тяжело.
— С ними тоже непросто, — не удержалась я от ироничной улыбки.
— Да, разумеется, но всё-таки им сложнее на порядок. А дядя Игорь, он ещё и…
Хорошо, что мой спутник успел среагировать и придержать меня, а то я рисковала, запнувшись при этих словах на ровном месте, растянуться на полу.
— Дядя? — ошарашенно переспросила я.
— Ой, простите, я совсем не то имел в виду, — обезоруживающе улыбнулся он. — Просто моё знакомство с Игорем Владимировичем состоялось, когда мне было всего пять лет. Он долгое время меня охранял, и я привык для краткости звать его именно так; а сейчас иногда забываюсь. Не пугайтесь, он мне не родственник. Я это знаю совершенно точно, потому что знаю, кто были его родители.
— А он знает?
— Знает, но это не имеет значения. Они были вполне достойные, но слабые люди, да к тому же давно умерли. Сейчас не об этом речь, а о том, что я искренне желаю ему добра. Он хороший человек, и мне будет грустно, если из-за подобной мелочи вы расстанетесь. Боюсь, это в самом деле убьёт его, — качнул головой цесаревич. Я собралась сказать, что и сама не планировала ругаться с Ветровым из-за этой сцены, и уж точно намеревалась поговорить, когда он возьмёт себя в руки. Но решила не спешить с признаниями, а послушать, что ещё сообщит цесаревич, и в итоге сказала совсем другое.
— А вы не переоцениваете его ранимость? Это как-то странно, он же не ребёнок и не пылкий подросток.
— Увы, я совершенно точно знаю, чем это закончится. Я же говорю, Одержимым трудно среди людей.
— Объясните мне, пожалуйста! — тяжело вздохнула я. — Могу поклясться чем угодно о неразглашении этой великой тайны. Я устала бродить на ощупь и чувствую, что по незнанию могу всё испортить.
— Думаю, если вы узнаете, большой беды не будет, — неожиданно спокойно ответил цесаревич. — В конце концов, родись вы мужчиной, вы неизбежно оказались бы в их числе, — улыбнулся он.
— Что вы имеете в виду? — окончательно запуталась я.
— Потерпите немного, мы уже почти пришли, — улыбка стала ободряюще-виноватой. — Думаю, будет лучше, если вы зададите все эти вопросы господину Ветрову. Я уверен, он с огромным облегчением расскажет вам всё сам, и с моей стороны было бы нечестно отнимать у него такую возможность.
— Я полагала, что он уехал, — с сомнением проговорила я, решив послушаться совета и подождать. Коридоры сменяли друг друга, пару раз мы даже воспользовались лифтами, так что в общей сложности путь получился довольно неблизкий.
— Нет, тут есть одно место, которое Игорь Владимирович, а вслед за ним и, каюсь, я, облюбовал для размышлений, когда хочется побыть в одиночестве. Не волнуйтесь, прежде, чем гонять вас по дворцу, я всё уточнил и проверил — он действительно там. Вы ему передайте, что я разрешил всё рассказать, и что я в курсе.
— И он поверит, что я не вру?
— Вам точно поверит.
— Только что он мне уже не поверил, — возразила я, а в душе слегка шевельнулась обида.
— Он сгоряча. Простите, что говорю это, но… постарайтесь с ним помягче, хорошо?
— Я и не собиралась с ним ругаться, — вздохнула я.
Определённо, сегодня очень странный вечер. Ветров устраивает сцену ревности к Полонскому. Графиня говорит невероятные мерзости. Лев-Людоед обходителен со мной, но её выгоняет взашей. А сам наследник престола просит меня быть тактичней и мягче с сильным взрослым мужчиной, который почти на двадцать лет старше меня.
— Это утешает, — улыбнулся цесаревич. — Вот, как удачно я всё рассчитал; мы пришли, — он кивнул на дверь в небольшом тупичке. — Удачи! — проговорил, и только после этого потянул на себя дверь, делая приглашающий жест. Я с неуверенной улыбкой кивнула и вошла, услышав, как тихо щёлкнул за спиной замок. Как будто в клетку с тигром запустили, честное слово!
«Клетка» представляла собой достаточно живописный открытый полукруглый балкон. Здесь было прохладней, чем в коридорах дворца, но явно теплее, чем на улице; видимо, пространство экранировалось силовым полем. Вдоль высоких резных перил стояли вазоны с какими-то яркими крупными цветами, по обе стороны от двери имелись невысокие стеклянные столики, окружённые плетёными креслами и диванами. Полукруглыми, даже на вид очень уютными, с пухлыми матрацами, грудой подушек и пледами. Отнюдь не дворцовый интерьер, но я охотно поверила, что это чьё-то излюбленное место для отдыха и размышлений.
Одержимый действительно обнаружился здесь. Стоял чуть сбоку, облокачиваясь о перила, спиной ко входу; но, кажется, я могла бы его узнать и с закрытыми глазами, каким-то десятым чувством учуяв его присутствие.
— Игорь, — неуверенно позвала я. Он не ответил. Пару секунд потоптавшись на месте, я зябко поёжилась, — после коридоров здешняя прохлада ощущалась отчётливо, — и ещё неуверенней приблизилась к мужчине. А потом как-то вдруг решилась и осторожно обняла его. Сразу стало теплее, уютнее и даже как будто легче дышать. — Не сердись, — тихо попросила я. Извинилась бы, если бы понимала, на что именно он так обиделся. Не обещать же, в самом деле, больше никогда и ни с кем не разговаривать?
— Я повёл себя как полный кретин, да? — со смешком спросил он.
— Ну… не самым умным образом, да, — не удержалась я от облегчённого вздоха. По крайней мере, он явно больше не злился и был настроен на разговор, а всё остальное — уже мелочи. Одержимый оставил полюбившуюся опору, обернулся ко мне, обнял за плечи. — Что тебя так разозлило? — уточнила я, окончательно осмелев, и чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. — Объятья и поцелуй в щёку?
Ротмистр в ответ как-то странно поморщился, отстранился и принялся расстёгивать китель.
— По лбу бы дать тому, кто тебя сюда приволок в таком виде, — вместо ответа проворчал он.
— Во-первых, за покушение на наследника престола полагается смертная казнь, а, во-вторых, тут же… пледы есть, — закончила я, когда плечи уже накрыл неожиданно тяжёлый чёрный мундир, хранящий тепло чужого тела и чужой запах, а Ветров остался в рубашке.
Интересно, я когда-нибудь привыкну в общении с этим человеком не быть последовательной, а начинать сразу с главного? Есть подозрение, что ждать появления у Ветрова терпеливости и умения выслушать можно будет до конца жизни, и в итоге так и не дождаться.
— Ну и чёрт бы с ними, — поморщившись, отмахнулся он. Потянул меня к ближайшему дивану, уютно и уже вполне привычно устроил у себя на коленях. Лоза отзывалась на каждое движение тихим ворчливым поскрипыванием, и это почему-то было приятно.
— Ты так и не ответил. Чем мы с Полонским так тебя прогневали? — уткнувшись носом ему в шею, упрямо уточнила я.
Читать бесплатно другие книги:
