Горец. Имперский рыцарь Старицкий Дмитрий

17

Выйдя из штаба, я понял, что очень хочу есть. Я сегодня не завтракал и вместо обеда принял два раза по трети стакана сливянки. В хорошей компании, но… обеда это не заменит. В штабной столовой обеденное время закончилось, как и в столовых больших казарм. Оставалось только свистнуть ближайшего извозчика и поехать в ресторан.

По дороге я все размышлял над своим поведением. Мне что, больше всех надо? Все равно они все сделают по-своему, а не по тому, как я насоветую, но вот зуд в лапочках проклятый покою не дает. Тяга неистребимая русского попаданца «дуть в уши Сталину». Я ведь точно человек не от мира сего, — усмехнулся с горчинкой.

Как там сейчас мои родные поживают на хуторе под Воротынском? Небось оплакала вся родня бедного Савву, да и по суду признали погибшим. Или еще срок не вышел? Вроде как помнится мне, такого три года ждут. Как исполнения обещания.

Интерьер ресторана с того времени, когда я в нем гулял с рецкими офицерами перед захватом контрразведки, не претерпел никаких изменений. Все та же вульгарная роскошь, хорошая кухня и вышколенные официанты, как будто бы войны и не было. Халдеи поголовно мужчины, несмотря на постоянный призыв в армию. В других местах, что попроще, давно уже перешли на женский персонал подавальщиц.

Зал, несмотря на дневное время, был полон. И я уже подумал, что отобедать мне тут не светит и придется искать едальню рангом пониже, к примеру, на вокзале, как ко мне подбежал метрдотель с извечным и неистребимым для такой категории людей выражением на лице «чего изволите?».

— Господин имперский рыцарь, мы рады вам услужить…

Мой иконостас на груди и заискивающие поклоны метрдотеля привлекли ко мне повышенное внимание жрущей публики. На мне форма воздушного флота, а вчерашние газеты вышли с сообщением о сбитом царском дирижабле. О катастрофе «Черного дракона» пока умалчивалось.

Подскочил разбитной халдей и с поклоном попросил меня пройти к столику, за которым меня ожидает «его превосходительство».

Метр облегченно приказал ему меня препроводить. Снялся с его шеи тяжкий груз найти мне место в переполненном зале.

У окна под большим фикусом один за столиком сидел генерал и удетский граф Бьеркфорт и приветливо махал мне рукой, приглашая присоединиться. Отказываться не буду. Этот человек мне симпатизирует, хотя бы на словах. Да и привычка уже образовалась у меня с ним трапезничать. Ухмыльнулся я и пошел вслед за официантом в сторону этого нелепого фикуса.

— Дорогой барон, позвольте вам предложить разделить со мной позднюю трапезу, — приветливо произнес генерал, вставая и протягивая мне руку для пожатия. — Вы, как я понимаю, сегодня тоже без обеда остались.

— С удовольствием принимаю приглашение, ваше превосходительство, — кивнул я и пожал протянутую мне ладонь.

— Бросьте эти церемонии, мой юный друг, все равно мы с вами в одном ранге.

— Уже нет, ваше сиятельство. Сегодня на аудиенции у его величества я подал прошение об отставке с поста королевского комиссара, и оно было милостиво принято им с высочайшей благодарностью за мои труды на этом поприще.

Одновременно мы сели за стол.

— Вы позволите мне узнать причину такого поступка?

— Охотно, ваше сиятельство. Здоровье. Медицинская комиссия гарнизона Будвица признала меня не годным к военной службе в строю и предписала минимум полугодовое лечение от нервической лихорадки. Император также вывел меня за штат военно-воздушного флота.

— Как это печально, — проговорил генерал с сочувствием. — Глядя на ваши награды, я вижу перед собой одного из самых эффективных офицеров нашей армии. В свое время я был приятно удивлен тем, что вы, мой друг, совмещали трудные обязанности чрезвычайного комиссара с командованием броневым отрядом. А особенно тем, что у вас хватало сил и на то и на другое, чтобы быть успешным.

— Три ранения и две контузии сказываются даже на таком крепком организме, как мой, — ответил я, чуть ли не краснея за эту свою политическую «вторую контузию». Врать этому прямому и честному служаке было невыносимо.

Спас меня официант, когда вручил мне меню и стал расставлять чистые приборы на столе.

Я прикрылся от генерала большой кожаной папкой, в которой находился написанный красивым почерком лист с перечнем блюд и их ценами. Несколько раз глубоко вздохнул и пришел в себя.

— Выбирайте спокойно, — посоветовал генерал. — Успеем еще поговорить.

Я быстро сделал заказ из самых простых блюд, выбрав уху из свежевыловленной из ледяной лунки речной рыбы, кашу типа гречневой с горячими гусиными шкварками, пару мясных закусок, коньяк и черный кофе с лимоном. Судя по ценнику, кофе существенно подорожал по сравнению с осенью. Хотя в этом заведении и простые блюда были недешевы даже до войны. Не был бы я в парадной форме, нашел бы заведение подешевле. Моя крестьянская натура всегда бунтует против необоснованных трат.

— Не подскажете мне, ваше превосходительство, отчего вдруг так сильно подорожал кофе? — спросил я, чтобы дать затравку разговору, который уведет нас от скользкой темы моих «болезней».

— Сезон штормов в Мидетеррании, — отозвался мой сотрапезник. — Но если вы хотите знать мое мнение, то, основываясь на опыте прошлой войны, я предположу, что в наступившем году все иноземные товары обязательно подорожают. Несмотря на то что мы вышли к южным морям, дороги через горы остались те же. Пропускная способность их ограничена. Имперская столица еще может позволить себе гонять дирижабли за дефицитом, а остальным достанется ровно столько, сколько смогут перевезти по имеющимся торговым путям. И ни граммом больше. А они всегда были второстепенными в нашей внешней торговле. При таком положении дел привозные дешевые товары вытесняются дорогими, а те в свою очередь еще сильнее дорожают. Закон войны.

— Но ведь в этом году запустят горную железную дорогу через Отогузию, ваше сиятельство. Я знаком с Вахрумкой. Этот человек всегда доводит свои предприятия до конца. Особенно при такой поддержке строительства со стороны имперского и отогузского правительств.

— Все равно на всех не хватит, дорогой барон, — отмахнулся генерал. — Мы потеряли северные морские ворота империи из-за блокады флота островитян. Нет поставок из Западной республики — там фронт. Нет поставок из Восточного царства. Если бы не отвоевали рецкие егеря Риест, то мы бы еще не голодали, но изысков были бы лишены совсем. Немного вина?

— Красного, — согласился я, — видя, что генералом заказано было именно такое.

— Рецкое, — отметил генерал, наливая мне вино в фужер. — Прекрасная лоза. У вас есть поместье? Впрочем, это риторический вопрос. Барон без поместья нонсенс.

Вино было восхитительным, в меру терпким с очень легкой кислинкой и неуловимым фруктовым послевкусием.

— Прекрасный выбор, — похвалил я генеральский вкус. — В моем имении вино получается кислее.

— Если верить местной обслуге, то это вино из виноградников вашего маркграфа. Кстати, вы слышали новость о своей родине?

— Никак нет, ваше сиятельство. С утра я в королевском дворце, потом в штабе… так что даже сегодняшних газет еще не читал.

— Так вот, мой дорогой барон… — начал генерал с азартом человека, сообщающего всем известную новость профану. — Император издал эдикт об объединении северной и южной Реции с городом Риестом в единое герцогство Реция. С сегодняшнего дня Ремидий — герцог рецкий. И еще Отоний признал старшего внука Ремидия его наследником и рецким маркграфом. Младший его внук стал графом Риестфортом.

«Ага… — подумал я, — маркграф, то есть уже герцог, добрался-таки до детей Альты, пока меня не было дома. Ну что ж, мне же так лучше. Нет у меня никакого желания лезть на трон электора. Мне б чего-нибудь попроще… повульгарней. Без того чтобы одновременно думать одно, говорить другое, делать третье, а планировать четвертое. И каждую минуту сторожиться незримых врагов. Делать не то, что душа желает, а то, к чему обстоятельства вынуждают.»

— Это приятная для меня новость, ваше сиятельство. Мы все очень переживали смерть молодого графа. И то, что Ремидий остался без наследника. По этому поводу даже назначили на весну слушания в палате баронов нашего сейма. Многие считали, что без большой драки не обойдется. Есть же побочные линии, и не одна. Но в любом случае я благодарю вас за добрую для меня весть. Как объясняют неожиданное появление наследников?

А сам подумал, что надо обязательно сегодня отбить сюзерену поздравительную телеграмму, я все же его камер-юнкер. Иначе получится как-то невежливо с моей стороны.

— Я помню, что вы, горцы, особо переживаете гибель своих вождей, — сказал генерал с намеком на «кровавую тризну». — И таки себе представляю ваши междоусобицы. А наследники — бастарды молодого графа. Но император признал, что в данном случае обычай и кровь важнее закона о том, что бастарды не наследуют имущества отца. Хотя тут есть юридический казус… Наследуют они не отцу, а деду. И не имущество, а государство.

— Вы здесь сегодня по делам службы? — поменял я тему разговора, чтобы не вдаваться в рецкие реалии, о которых не так уж много чего знал.

Генерал все понял и легко подхватил мою игру.

— Запомните, дорогой барон, — ответил он мне несколько наставительным тоном, однако не пряча доброй улыбки, — что чем выше вы будете подниматься по карьерной лестнице, тем все больше ваша служба будет напоминать канцелярскую. И с этим ничего не поделать. Сбивание двух бригад в одну дивизию не такой уж простой труд, хотя и похожий на сколачивание бригады из двух полков. Однако инстанции выше. Бумаг больше… Иной раз доходишь до такой злости, что хочется все эти бумаги взять и кинуть в камин. Но нельзя…

— А хочется выхватить саблю наголо и рубить врагов в щепки, — вернул я ему улыбку.

— И не говорите, мой дорогой друг, вы же такой же, как и я, — находите упоение в бою. Вас никто не заставлял летать на дирижабле в этот дикий холод и сбивать царские дирижабли. Жажда боя утолима только боем, а меня заставляют патрулировать берег реки. По пятьдесят километров на полк. По двадцать пять километров на эскадрон, если учитывать смену подразделений. Скукотища. Даже когда мои кирасиры поймали царских пластунов, то я в это время сидел у печки на первом разъезде за полста верст. Разве ж это война! Я становлюсь бухгалтером, а не кавалеристом.

— А почему бы вам не сходить в глубокий рейд на ту сторону реки?

— Кто отпустит генерала в рейд с эскадроном? — удивился Бьеркфорт.

— Я не такой рейд имел в виду. Не разведывательный, а стратегический — всей дивизией, чтобы погромить вражеские тылы основательно, большим кулаком, и тем сорвать готовящееся наступление царцев.

«А что? Если у Доватора суровой зимой 1941/42 года такое успешно получилось, почему у Бьеркфорта не получится? — подумал я. — Авиация тут пока еще в зародыше. Да армия царцев послабее будет Вермахта».

— Без пулеметов делать в таком рейде нечего, а они сильно затормозят передвижение. Снег глубокий, а пулеметы на колесах. Вы же видели эти механические бандуры и их большие узкие колеса. Вот если бы иметь в достаточном количестве ручные «Гочкизы»… — Генерал мечтательно закатил глаза под брови.

— Можно снять колеса и поставить гатлинги на сани… — закинул я пробный шар на тему эрзац-тачанки. Что поделать, у меня сегодня не голова, а Дом Советов. Наверное, потому что меня обрекли на полугодовое боевое безделье. Похоже, я сам подсел на адреналин…

— Интересная мысль… — генерал поднял правую бровь, — за это стоит выпить.

Мы покончили с едой, и как по заказу халдей принес мне лафитник коньяка, порезанный лимон и дымящуюся чашку кофе.

Я не стал гонять официанта за второй коньячной рюмкой, просто разлил лафитник по стаканам для воды.

— Минимум обоза, ваше превосходительство, и максимум взрывчатки. Полевые кухни поставить на сани, и пищу готовить в движении. Такая война должна кормить сама себя, учитывая, сколько всего царцы заготовили для наступления. А что не пригодится вам самим, безжалостно предать огню. И за вами не должно ничего оставаться из их инфраструктуры целым: мосты, акведуки, стрелки, переезды, телеги, паровозы и подвижной состав — все уничтожать. Интендантов к стенке, они этого и от своих заслужили. Тактика выжженной земли. Галантные войны кончились, ваше превосходительство. У меня тост: за то, чтобы ваши конники на том берегу реки, что не смогут съесть, все понадкусали.

У генерала загорелись глаза. На щеках выступил легкий нервический румянец. Ноздри затрепетали.

— Охотно за это выпью, дорогой барон. Сегодня же спланирую такой рейд и завтра пойду пробивать его в штабе, пока Аршфорт не уехал.

— Привлеките к разработке принца, — посоветовал я. — Так вам удастся получить столь вами вожделенные ручные пулеметы, даже траншейные пушки. И возможно, «воздушную халву», которую готовят для воздухоплавателей. Весит она немного, места занимает мало, а питательна и сытна. Генерала Моласа привлеките с самого начала — он даст наводки на самые вкусные места. Его зафронтовая разведка хлеб не зря ест. Я в этом уже убедился.

— Человек, — щелкнул пальцами начальник кавалерийской дивизии. — Еще коньяка. Самого лучшего! Барон, вы гений. Вы подарили мне вторую молодость.

Когда я, сидя в кабинете заводоуправления, писал последние списки на отправку, что в какой вагон грузить и кого куда размещать, возле меня скромно топтался Гоч. Уже пару минут. Такое поведение не было свойственно моему порывистому партнеру, и я сам прервал свое занятие.

— Мой друг, что с тобой случилось? Я тебя не узнаю, — покачал я головой.

Гоч еще несколько секунд помялся и наконец родил.

— Савва, я могу взять свою горничную с собой во Втуц? А то… — промямлил конструктор с некоторым плохо скрываемым смущением.

— Конечно, можешь, Имрич. — улыбнулся я. — Ехать нам долго, так что действительно надобно, чтобы рядом с тобой был человек, который бы тебя обслуживал. У тебя же денщиков нет. Кстати, а почему? Ты же теперь такой же офицер, как и я.

— Понятия не имею… — пожал плечами Гоч, притопывая, но уже весело. Глаза его загорелись, и довольный оружейник, оборвав наш диалог на полуслове, чуть ли не вприпрыжку убежал собирать вещи.

Точно он со своей ночной горничной спит, только скрывает это от всех. И чего стесняется? Женщина она красивая. Или боится, что завидовать будут?

Эту ночь я спал в своем салон-вагоне. Его окончательно отремонтировали будвицкие мастера декора, так что даже не стыдно было показать другим. По крайней мере, он уже не напоминал обшарпанное с разномастной мебелью помещение комиссара ЧК, как специально декорированное для съемок фильма о Гражданской войне в России.

Сам салон стал меньше, передвинули купе стюарда с кухней, а на его месте устроили латунный санузел с душем, благо и титан угольный совсем рядом через узкий коридор. Потолок занизили, врезав под крышу увеличенный бак для воды. Окно забрали матовым стеклом, изнутри закрытым латунной же сеткой — чтобы, если разобьют, то голого меня осколками не поранило.

Оба «господских» купе стали двухместными, как в советских спальных вагонах.

Дальний холодный туалет также стал сиять надраенной латунью. А часть примыкающего к нему тамбура обратили в багажную кладовую, так что выход там теперь только на непарадную сторону.

В салоне появилась красивая мебель тропического красного дерева из довоенных еще запасов краснодеревщиков. Письменный стол с телефоном (связь с машинистом) и дорогим чернильным прибором. Длинный стол для совещаний (он же обеденный). И шикарный диван с высокой спинкой у стены напротив. Только что семи слоников не хватало на полочке перед зеркальцем.

Вдоль непроходных окон — узкие комоды для посуды, скатертей и прочих мелочей. На комоде в простенке — медный самовар на медном же подносе со стационарным выводом трубы через стену. Две приятные для глаза люстры с масляными лампами. Шелковые шторы на окнах. Чистота, как на военном корабле. Вся медяха золотом сияет. Не зря я пригрел в стюардах раненого и комиссованного подчистую матроса из отряда Плотто. Хромота бывшему воздухоплавателю сильно не мешает в вагоне. И с матросской формой он расставаться не торопится. Как и с пистолетом Гоча.

Над письменным столом — три фотопортрета работы Шибза: императора, короля и маркграфа. Он действительно настоящий фотографический художник, наверное, один из первых в этом мире. Все портреты непарадные и несколько экспрессивные.

На противоположной стене над диваном — картина маслом с проплывающим над городом «Черным драконом». Ее Тавор, пока бегал по городу, увидел на рынке и сразу купил не торгуясь. Знал, шельма, что мне понравится. Неплохой художник, жаль, денщик не догадался его фамилию спросить.

В принципе меня и прошлый салон удовлетворял, но приходится соответствовать образу крутого фабриканта. Тут и деловых партнеров принимать случится, а те судят исключительно по одежке. Пока я военной формой спасаюсь от совсем корявых понтов.

Большой мощный довоенной имперской постройки паровоз на пяти осях — одолжение от Бисеров, должен потянуть мой последний состав. К нему перед салон-вагоном прицеплены пять неотремонтированных паровозов и платформа с тремя компактными паровыми машинами с вертикальным котлом. Эти машины механики мне выломали в отстойнике из побитых маневровых паровозиков — есть у меня идея сделать на их основе гусеничный трактор. Пока трактор…

Паровоз этот я обязался принцу отправить обратно с составом лимонов. И как можно скорее. Принц даже полностью авансировал мне эти закупки. Хорошо, что я догадался взять с собой в путь свой почтовый вагон с сейфом, иначе куда бы я положил такую кучу серебра. Из прибыли я вез обратно только долю Вальда. Остальное овеществилось в товаре.

Пришлось, пользуясь правами хозяина, взять дополнительно несколько ручных пулеметов с завода (официально — на испытания новых стволов в горах). Только в почтовый вагон занесли пару. А то не дай ушедшие боги опять имперские «махновцы» дорогу перекроют.

За салон-вагоном — почтовый вагон с личным багажом и охраной. Два пустых товарных вагона для закупок в Гоблинце. И вагон третьего класса для сманенных в Рецию переселенцев.

Предпоследний мой грузовой состав с паровозом, который добыл для меня Молас (за очень дополнительные услуги с моей стороны) отправили прошлой ночью. Тавор убыл старшим эшелона с частью охраны.

Место моего денщика все теснее занимал стеснительный и аккуратный реций Ягр, а разбитной и проворный огемец Тавор чем дальше, тем больше превращался в моего личного порученца. И эта служба ему больше нравилась. Тем более что после задвигания меня в резерв я не заставлял его больше носить не любимую им флотскую форму и разрешил пришить к мундиру реальные, а не бутафорские знаки различия. Тут уж я сам удивился, увидав на нем погоны фельдфебеля. Быстро растут люди на стезе «стука». Главное, правильно выбрать, кому стучать.

Кстати о переселенцах. Когда я приглашал к себе на работу механиков с путейского отстойника, то я даже не предполагал, что реально таких беженцев придет к моему отъезду столь много.

Огемцев.

Удетов.

Куявцев.

И даже цугул.

С женами и детьми.

Все бывшие путейцы — работники паромной переправы, разъезда и станции при них. Выгнали их ко мне война, мороз, голод и неустроенность.

Пришлось еще три пассажирских вагона срочно доставать. Бросить тут этих людей мне совесть не позволила, когда я в силах дать им кров, работу и заработок без потери ими человеческого достоинства. Люди они все работящие, не креаклы какие. На втором разъезде от Втуца у меня всем работа найдется.

А «кто есть ху» из них — в дороге проверим. Озадачим человека Моласа разработать для них единую анкету. Не зря этого неприметного офицера в массу переселенцев внедрили под видом телеграфного связиста. (Не того связиста, кто провода тянет, а того, кто этими проводами руки за спиной связывает, как шутили на моей родине.) Вот и назначил я его старшим над этим табором на время пути. А кто ему сказал, что будет легко?

С Маарой все же решил проститься лично, а не посылать денщика забрать оставленные мной у нее в «приюте» вещи. Иначе, посчитал я, как-то не по-мужски будет. Уподоблюсь нашкодившему школьнику.

И не ошибся.

Встретила меня чаровница радостно, ласково и даже очень мило поблагодарила за хорошую новогоднюю ночь. Попыток тащить меня сразу в койку не проявила. Притворно огорчилась, что мне пора уезжать «уже сегодня». Сказала, что всегда рада меня видеть у себя в гостях. Ласково поцеловала и добавила:

— Не торопись убегать, котик, тут к тебе сюда люди едут, — на слове «люди» она сделала акцент. — Я пока приготовлю тебе кофе. Сама.

Я успел не только попить кофе и поесть пирожных домашней выпечки, но и поболтать о том о сем с Маарой. О пустяках…

«Людьми» оказались Крон с Лосем.

Последний поставил на стол дорогой кофр из толстой бычьей кожи. Видно, что тяжелый. При этом пробасил:

— Это тебе просили передать, Пулеметчик. Сам, наверное, знаешь кто.

Я, сидя в кресле, умудрился посмотреть на стоящего гиганта сверху вниз и немедленно расставить точки над «ё».

— Ты берега не попутал, Лось? Это я для его величества ольмюцкого короля Бисера Восемнадцатого пулеметчик. А для тебя, loschara, «ваша милость», — и, кивнув на кофр, спросил: — Что здесь?

— Семь кило рыжья, ваша милость, — пробубнил Лось недовольным тоном.

Крон смотрел на эту сцену, слегка склонив голову к правому плечу, и смеялся глазами. Потом сел без приглашения и констатировал:

— Умеешь. Считать будешь?

— Зачем? — пожал я плечами. — Если вы скрысятничали, то вам не жить. Вы это и сами знаете.

— Верно мыслишь, ваша милость, крысы в нашей гильдии не выживают. Лось, выйди.

— Останься, — притормозил я узлового смотрящего. — Что там у тебя с контрабандой?

Переговоры тет-а-тет с регентом Ночной гильдии Будвица не входили в мои планы. Мало ли что он потом про них наплетет. А так у меня свидетель останется.

— А разве это не заметно, — пробасил тот, — по тому, сколько республиканского коньяка в последнее время появилось в продаже?

— Это который «трофейный»? — переспросил я.

— Он самый. Мы, ваша милость, вам пару ящиков в подарок приготовили. Заносить?

Я кивнул разрешая.

Лось стукнул в дверь, она открылась, и здоровенный парень внес на руках два деревянных ящика, каждый на дюжину пузатых бутылок. Лось снял их по одному из его рук, поставил на пол и рукой отослал свою шестерку обратно.

— Все честь по чести, господин барон. Только для аристократии, — не удержался он от подколки. — Двадцать лет выдержки.

— С республикой напрямую стали работать? — проявил я интерес.

— Если бы… Через два посредника на Соленых островах и еще одного в Скании. Всю экономию на пошлинах они и съедают. Так что берем ценой.

— А что вы от меня хотите, люди?

— Тропочку в Швиц, — вкрадчивым тоном подал свой голос Крон. — И посредников меньше, и к шоколаду есть у нас интерес. Мы дым-глину на нашей земле извели, и на фронте ее нет. Так что… — намекнул он, что я вроде как им должен.

Ага… Три раза. Думают, что если моя штурмовая рота из города домой съехала, то и кишки им выпустить некому? Но на понт берут…

— Когда вы только считать научитесь? — покачал я головой. — Через горы стирх несет во вьюке четыре таких ящика, — стукнул я носком сапога по деревяшке. — А сколько их везет шхуна? А шоколад можно в Швице купить и так. За деньги. И нормально провезти его через границу. Пошлина на него мизерная. Нет смысла вязаться с контрабандистами. Я вижу пока только один товар, который есть смысл таскать через горы, — часы.

— Часы? — удивился Крон.

— Да, обычные карманные часы в стальном или медном корпусе. Со штампованным механизмом, но на камнях. Весьма востребованный сейчас товар в окопах у офицеров, да и у унтеров. Их штамповка лучше нашей, качественней. Секундная стрелка есть. Стоят серебро, а продать можно за золотой. И во вьюк влезает их много. А везут их к нам мало, потому как пошлина запредельная заявлена, чтобы не губить имперских часовщиков. Основной сбыт пока у швицев на такие недорогие аксессуары — колонии. Республика та же. Могут и больше делать — был бы спрос.

— Сведешь? — спросил регент Ночной гильдии с интересом.

— Весной поговорим об этом, Крон, ближе к маю. Сейчас в горах снег лежит. На тропах вообще лед. У контрабанды отпуск по погодным условиям. Может, что и срастется. Еще какой есть интерес?

— Лимоны.

— Присылай вагоны, пустые бочки и деньги. Что-нибудь найдем. Насколько я понимаю, в Будвице вы их толкать не будете?

— В Сканию пойдут, — ответил Лось. — Морем.

— Что так? Скания нейтральное государство. Ей и из колоний пришлют, сколько закажут. Пароходами, — удивился я.

— Торговый путь идет по проливам, в которых стреляют из больших пушек, — пояснил Лось. — И свободный фрахт от республики и островов прекратился. Все работают только на себя. На свою войну. К тому же коньяк возить прибыльней, и плечо короче.

— На меня в Реции не выходите, — поставил я условие. — Тавора знаете?

Главари Ночной гильдии разом кивнули.

— Связь там через него. И в Реции ведите себя тихо. У нас там резких очень не любят. Так что предупредите своих коммивояжеров, которых к нам пошлете, что борзость плохо отражается не только на доходах, но и на здоровье.

Генерал Молас посетил мой салон-вагон перед самым отбытием поезда из Будвица, когда мы, выехав с заводской территории, сделали короткую остановку у перрона сортировочной станции, ожидая своей очереди на основную рельсовую магистраль.

Уже совсем стемнело, и только раскачивающиеся на ветру фонари под жестяными отражателями давали неверный свет, в котором искрился снег на сугробах.

Молас вошел в салон, огляделся, внимательно осмотрел нонконформистские портреты правителей, хмыкнул многозначительно, но ничего по этому поводу не сказал. Сел за стол совещаний. Раздеваться не стал, только шинель расстегнул, хвастая красной подкладкой, и шапку на стол бросил.

Сразу вынул трубку, набил ее и прикурил от спички. По салону пополз сизый дым.

— Чай, кофе или сразу водка? — спросил я, невольно морщась от табачного дыма.

— Водка, — кивнул генерал. — Все же проводы у нас.

Я отдал необходимые распоряжения. И прислуга, включая Гочеву горничную, забегала как наскипидаренная.

На столе моментально появилась скатерть, приборы…

— Нам пока лучше пересесть за письменный стол, — предложил я, и Молас это предложение с готовностью принял.

Генерал посмотрел на мой химический пасьянс на столе, повертел в руках пару книг.

— Не знал, что ты еще и химией занимаешься, — прокомментировал увиденную картину. — Что это будет? Новая взрывчатка? Порох? Или смазка, которая не застывает на морозе?

— Никак нет, экселенц. Это будет новый фундаментальный закон мироздания, — ответил я не без гордости. А что? Такой свидетель мне пригодится в будущем, когда после войны стану мериться приоритетами с другими учеными.

— Когда ты на все время находишь? — В голосе второго квартирмейстера фронта прозвучала завистливая нотка.

— Так я теперь не у дел, экселенц. Вашими молитвами, — не удержался я от подколки.

— Золото тебе принесли полностью? — В голосе Моласа прозвучала нехилая озабоченность. Все же это очень крупная сумма — две тысячи золотых.

— Ваше превосходительство, — ответил я с улыбкой, — это же не мелкие жулики, а вполне серьезные и ответственные люди, которые мелочь по карманам не тырят. Они под вашей «крышей» только на контрабанде коньяка большие деньги заколачивают. Отрабатывают хоть?

— Отрабатывают, — подтвердил генерал вполголоса, обернувшись убедиться, не подслушивают ли нас. — Даже во вкус вошли. По некоторым дисциплинам выступают как эксперты и инструкторы. Уголовный мир для разведки — целина непаханая. Прикрытие великолепное. И в случае провала сроки по уголовке мизерные. А под царскими лазутчиками здесь земля горит. Но сложный народец. Отца бы моего сюда, вот он бы их быстро построил и заставил родину любить… Кстати, это ты Бьеркфорта настропалил рейд по царским тылам сделать?

— А что, не надо было? — удивился я.

— Да нет… Вроде как все вписывается. Только мы другого генерала планировали отбирать у царцев правый берег у Щеттинпорта. Для полной его блокады с суши.

— Если хотите знать мое мнение, экселенц, то я бы поставил на этого неугомонного удетского графа. И если целью рейда будет Щеттинпорт, то я бы подкрепил его на последнем этапе атакой пехоты через реку. Но это сугубо мое личное мнение.

Молас кивнул, опять оглянулся. Потом спросил вполголоса:

— Эта девка вам кто?

— Вроде как невеста Гоча, — ответил я также вполголоса, чтобы она не услышала. — Горничной у него работает в заводоуправлении.

— Проверим… — пообещал генерал и, вынув из внутреннего кармана шинели толстый пакет, протянул его мне. — Ознакомься на досуге. Времени в дороге у тебя много. Я в Рецию раньше весны не попаду. А вот когда приеду, тогда поговорим плотно по делам нашим скорбным.

— Что так мрачно?

— Да нет, это присказка у меня такая. Не обращай внимания. От отца досталась, — улыбнулся генерал. — А дело серьезное…

— Господа, все готово. Прошу к столу, — колокольчиками разнесся по салону голос горничной.

— Гоча позови, — приказал ей генерал, взяв бутылку можжевеловки и разливая водку в три рюмки. На закуски он внимания не обратил. А стоило. Такого разнообразия домашних огемских разносолов я еще не видел. Никак Гочева горничная с собой натащила?

— За ваши предприятия, господа, — сказал Молас тост, когда к нам присоединился конструктор. Дама его осталась в купе. — За ваши светлые умы. За дорогу, чтоб стелилась вам под колеса скатертью.

С улицы раздался колокол дежурного по перрону, и, торопливо выпив, Молас заспешил к выходу, застегивая на ходу шинель.

— Удачи вам, — сказал он, обернувшись в дверях под второй колокол. — И не забудьте про мой заказ.

— Какой заказ? — спросил меня Гоч.

— В дороге расскажу, — пообещал я. — Тебе будет интересно.

Звякнула третий раз рында, и поезд мягко тронулся, увозя меня к новому этапу моей жизни. Но Будвиц мне не забыть уже никогда. Этот город меня в люди вывел.

Я снова разлил водку по трем рюмкам.

— Зови свою даму, Имрич. Пусть послужит нам украшением стола.

Гоч отлучился на минуту и снова присоединился ко мне.

Я поднял тост.

— Отметим с тобой, мой дорогой друг и соратник, окончание очень важного этапа в нашей жизни. Мы состоялись. Настолько состоялись, что с нами считаются уже не только конкуренты, но и имперская столица.

— Это точно. — Гоч поднял свою рюмку. — Кто бы мог подумать всего год назад, там, в твоем санатории, когда мы с тобой и Плотто стреляли из моих вручную выточенных пистолетов, что все это перерастет в такое большое предприятие. Я тогда о таком даже мечтать не мог.

— Ты еще тогда кроме пистолетов натащил немерено выпивки, и меня из принцева «Оленьего парка» с треском выперли за нарушение режима, — вспомнил я, смеясь.

К нам присоединилась горничная, успевшая переодеться в скромное, но вполне нарядное платье. И даже причесаться по особому. Шустрая девица.

— Откуда все эти разносолы? — спросил я ее, с удовольствием закусывая. Было вкусно.

— То мать Онежки делает. Да и сама она мастерица по этой части, — пояснил Гоч, а девушка засмущалась до того, что у нее запунцовели кончики аккуратных ушей. Однако рюмку замахнула смело, как за ухо. Может, от смущения…

— Отдадим должное всему, — пообещал я, улыбнувшись девушке и снова разливая водку. — Но теперь я хочу произнести свой главный тост — за твой талант, Имрич. За то, без чего у меня никогда бы не получилось создать такой завод, какой создал ты в Будвице. За «Гочкиз». И за пламенный мотор «Гочкиза» — великого Гоча. Лучшего оружейника в мире.

— Савва, ты преувеличиваешь… — Гоч немного смутился. — Да без тебя я бы выше пистолетной мастерской не поднялся бы. Твои деньги, твои связи, твои революционные идеи…

— Давайте мы все выпьем за вас обоих, — предложила Онежка, влюбленно глядя на Гоча. — Мне кажется, что вы просто половинки одного целого, поэтому у вас все так здорово получилось. Главное, вы закусывайте.

18

В дороге я вернулся к своему химическому пасьянсу и чтению научных талмудов этого мира. Господи, что за язык у местных ученых… такое ощущение, что они специально пишут так, чтобы нормальным людям их писанину было не понять, но длжно проникнуться их ученостью.

— Ты увлекся химией? — Гоч был очень удивлен, когда наконец-то обратил внимание на мои путевые занятия. До того все его внимание было поглощено единственной в нашей компании дамой.

— А почему нет? — ответил я, как заправский одессит, улыбаясь. — У всех разные увлечения. Кто увлекается химией, а кто горничной…

Хотел я поначалу ответить ему, что «кому поп, кому попадья, а кому попова дочка», но вовремя вспомнил, что в этом мире нет никаких служителей культа за отсутствием самих культов. Маргинально существуют какие-то женские монастыри невест ушедших богов, краем уха слышал о монотеистической секте оставшегося бога — хранителя этого мира, но все они были вне гражданского общества. В этом мире боги сами по себе, а люди сами по себе. Так что русская пословица была бы моим партнером не понята.

Гоч смутился.

— Не смущайся, как девица, Имрич. Дело-то житейское.

— Да, но…

— Я бы на твоем месте на ней женился. Она красива, обходительна, вежлива и с понятием. За все время, пока у тебя служит, никому не дала ни одного намека на ваши особые отношения. Не говоря уже о большем.

— Но я теперь барон… — неуверенно пожал плечами Имрич.

— Ага… тогда попутного ветра в спину, — откинулся я на спинку кресла. — Женят тебя в столице по приказу императора на засидевшейся в девках баронской или графской дочке, страшной как смертный грех, но со списком предков, как у кобылы на ипподроме, этакой кукле, которую интересует только твой доход на ее наряды и увеселения. А ты весь в работе, тебе некогда. В итоге у тебя вырастут такие рога, что в дверь проходить не сможешь. А вся ее родня будет тебя шпынять при каждом удобном случае, что ты дворняжка без родословной. Плебей, их дочки недостойный… Боюсь, на все их прихоти у тебя денег не хватит. Аристократка легко сделает любого мужчину миллионером только при условии, что тот до нее был миллиардером.

По выражению лица Имрича я понял, что ни о чем таком он даже и не думал. А может, и думал, только в некоем романтическом флере средневековых рыцарских романов. И нарисованная мной реалистичная картина будущего мезальянса ему явно не понравилась. Гоч по своей натуре типичный мещанин. Бюргер, если хотите. Или, если совсем по-французски, — буржуа. С местной аристократией он еще серьезно не пересекался.

— Любишь — женись, — посоветовал я. — Эта женщина, Имрич, даст тебе то, в чем ты нуждаешься больше всего: крепкий тыл и домашний уют. Красивых и воспитанных детей, которые, возможно, продолжат твое дело.