Плач Сэнсом Кристофер

— Лорд Парр, я родственник дальних родственников королевы, Трокмортонов. Может быть, для моей сестры найдется место среди фрейлин…

— Не сейчас. — Мой спутник бесцеремонно отмахнулся от него, подходя к двери. И снова стражник с поклоном пропустил его.

Мы оказались в другой, уменьшенной версии приемной, где стены украшал ряд гобеленов с изображением рождения Христа. Здесь было лишь несколько молодых придворных и йоменов, все со значками королевы. Просители жадно обернулись, когда вошел Парр, но тот нахмурился и покачал головой.

Подойдя к группе, состоящей из полудюжины богато наряженных дам, игравших в карты в большой оконной нише, мы поклонились им. Все они были накрашены дорогой косметикой: лица их были покрыты белилами с пятнами румян на щеках. На всех женщинах были шелковые юбки с фижмами и вышивкой на передней части, и все носили огромные съемные рукава, вышитые контрастными цветами. Каждый такой костюм стоил сотни фунтов, включая работу и материал, и носить его в жаркий летний день, наверное, было очень неудобно. Между дамами в надежде на поачку бродил спаниель. Я ощутил в воздухе напряжение.

— На днях в Уайтхолле был сэр Томас Сеймур, — сказала одна из присутствующих. — Он выглядит красивее, чем когда-либо.

— Вы слышали, как в мае он разгромил пиратов в Ла-Манше? — спросила другая.

Миниатюрная хорошенькая женщина на четвертом десятке постучала по столу, привлекая внимание собачки, и позвала:

— Мерзавец Гардинер!

Пес подбежал и уставился на нее в ожидании, часто дыша. Она посмотрела на других женщин и проказливо улыбнулась.

— Нет, малыш Гардинер, ничего ты сегодня не получишь. Лежи и помалкивай.

Я понял, что пса назвали в честь епископа Гардинера и что дама дразнила его. Прочие женщины не засмеялись, а скорее встревожились. Одна, постарше остальных, покачала головой:

— Герцогиня Фрэнсис, разве прилично так дразнить священнослужителя?

— Если он того заслуживает, леди Карью, — отозвалась миниатюрная красавица.

Я посмотрел на эту более старшую, чем остальные, женщину, поняв, что это жена адмирала Карью, который погиб со столь многими на «Мэри Роуз». Стоя вместе с королем на берегу, она видела, как тонет корабль.

— Но безопасно ли это? — Я увидел, что это сказала кузина королевы леди Лейн, на которую указал мне Сесил во дворе.

— Хороший вопрос, дочка, — резко проговорил лорд Парр.

Еще одна из дам бросила на меня высокомерный взгляд и обратилась к лорду Уильяму:

— Что, у королевы теперь тоже будет горбатый шут, как у Его Величества? Я думала, она довольна своей Джейн. Поэтому нас и выдворили сюда?

— Нехорошо, дорогая леди Хартфорд, — упрекнул ее Парр. Он поклонился женщинам и повел меня к двери, через которую ходили слуги. — Гордячки, — пробормотал он на ходу. — Если б дамы из окружения королевы не распускали свои языки, мы бы не попали в такую беду. — Стражник вытянулся перед ним, и Уильям тихо сказал ему: — Никого не впускать в личные покои королевы, пока мы не закончим.

Тот поклонился, открыл дверь, и лорд Парр ввел меня в комнаты Ее Величества.

Еще одно великолепное помещение… На стене висел ряд гобеленов на тему чуда с семью хлебами и рыбами и такие же деревянные панели в виде занавесей, какие мы видели по дороге сюда. На нескольких столах с тонкой резьбой стояли вазы с розами, а на еще одном — причудливые шахматы. Внутри были только два человека. На приподнятом кресле под балдахином сидела королева. Она была одета еще пышнее, чем ее фрейлины, в малиновом платье с кринолином под французской мантией цвета королевского пурпура. Кринолин был покрыт геометрическим узором, и когда на него упал свет, я увидел его замысловатость: сотни крошечных окружностей, треугольников и квадратов заиграли на золотом фоне. Корсаж сужался к тонкой талии, с которой свисал золотой шарик с благовониями, и я уловил резковато-сладкий запах апельсина. Этот корсаж имел глубокий вырез, и на белой припудренной шее королевы были видны драгоценные камни на золотых цепочках и великолепная жемчужина в форме капли. Арселе[15] на ее темно-рыжих волосах было отодвинуто далеко назад. И все же под величием и белилами, покрывавшими тонкие черты Екатерины Парр, я разглядел напряжение. Ей было теперь тридцать четыре года, и впервые с тех пор, как я познакомился с нею, она выглядела на свой возраст. Низко поклонившись, я гадал, что же с ней случилось, и совершенно не мог понять, что здесь делает стоящий рядом с ней человек — архиепископ Томас Кранмер, о котором я слышал, что он, от греха подальше, не покидает Кентербери.

Я выпрямился. Королева не поднимала глаз и не встретила моего взгляда. Однако Кранмер поймал его. На нем была шелковая сутана, надетая поверх черного камзола, и простая черная шапка на седых волосах. Его большие выразительные голубые глаза смотрели тревожно.

— Сержант Шардлейк, — проговорил Кранмер своим тихим голосом. — А что, мы не виделись года три…

— И даже дольше, лорд архиепископ, — ответил я.

Екатерина подняла глаза, окинула горестным взглядом мое лицо и натянуто улыбнулась.

— С тех пор, как вы спасли мне жизнь, Мэтью. — Она вздохнула, а потом заморгала и повернулась к лорду Парру: — Елизавета пошла позировать для портрета?

— Не без ругани, — сказал ее дядя. — Она считает, что неприлично писать ее портрет в спальне.

— Долго же она позирует… Этот портрет очень важен. — Королева снова посмотрела на меня и тихо проговорила: — Как вы поживали этот последний год, Мэтью?

— Неплохо, Ваше Величество, — улыбнулся я. — Как обычно, работаю в области права.

— А как дела у Хью Кёртиса?

— Тоже хорошо. Он занимается торговлей тканями в Антверпене.

— Славно, славно. Я рада, что из всей этой неприятности вышло что-то хорошее. — Екатерина закусила губу, словно не желая продолжать.

Возникла пауза, а потом заговорил Кранмер:

— Как заметила королева, однажды вы спасли ей жизнь.

— Имел такую честь, — не стал спорить я.

— Не спасли бы вы ее еще раз?

Я посмотрел на Ее Величество. Она снова опустила глаза. Эта подавленная особа была не той Екатериной Парр, которую я знал, и я тихо спросил:

— Дело дошло до такого?

— Боюсь, это возможно, — ответил архиепископ.

Королева сложила ладони.

— Это все моя вина. Мое тщеславие, моя самоуверенность…

Лорд Парр властным тоном прервал ее:

— Я думаю, лучше начать с самого начала и рассказать сержанту Шардлейку все, что произошло с весны.

Его племянница кивнула.

— Принесите стулья, для всех. — Она вздохнула. — Скажем прямо, история непростая. Начнем с того, что сказал король в марте.

Уильям Парр многозначительно посмотрел на меня.

— Вы будете только пятым, кто узнает это.

Я сидел неподвижно, стараясь не сцепить руки на коленях. Мне стало ясно, что на этот раз я поистине нырнул в глубокий колодец. Королева смотрела на меня с какой-то безысходностью, поигрывая жемчужиной у себя на шее.

— Весной король серьезно заболел, — начал лорд Парр, — и не покидал своих покоев много недель. Он приглашал к себе королеву, и ее присутствие утешало его. Их разговоры часто обращались к вопросам религии, как это бывает у Его Величества. Впрочем, в то время епископ Гардинер только что вернулся из-за границы в прекрасном настроении из-за успеха в переговорах о новом договоре с Карлом, императором Священной Римской империи.

— И тут я совершила страшную ошибку, — тихо и печально проговорила королева. — Три года я была на вершине успеха и всегда была осторожна в своих речах. Но меня одолел грех тщеславия, и я забыла, что я всего лишь женщина. — Она снова потупилась, подняв за цепочку жемчужину и рассматривая ее. — Я стала спорить с королем слишком пылко, пытаясь уговорить его снять запрет женщинам и простонародью читать Библию; я говорила, что все должны иметь доступ к словам Христа, чтобы спастись…

— К несчастью, — сказал лорд Уильям, — Ее Величество зашла слишком далеко и вызвала раздражение короля…

Екатерина взяла себя в руки и отпустила жемчужину.

— Величайшей моей глупостью было то, что я говорила с королем таким образом в присутствии Гардинера. Когда я ушла, король сказал епископу… — Она в нерешительности замолкла и не сразу продолжила. — «Вот уже женщины становятся священнослужителями, и мне на старости лет приходится выслушивать нотации от своей жены». — Я увидел, как в уголках ее глаз собрались слезы.

Томас Кранмер пояснил:

— Нам известно об этом от присутствовавших при этом слуг. И мы знаем, что Гардинер, как кровожадный волк, каким он и является, сказал королю, что королева и ее фрейлины — еретики, что в Великий пост они приглашали в покои королевы проповедников, которые отрицали, что во время мессы хлеб и вино становятся телом и кровью Христа, и обсуждали между собой запрещенные книги. И еще он сказал, что такие люди ничем не лучше анабаптистов, которые подрывают королевскую власть.

Ее Величество склонила голову. Взглянув на нее, лорд Парр сказал:

— Но король с подозрением относился к Гардинеру. С тех пор как пал Кромвель, он настороженно слушал тех, кто нашептывал ему о заговорах еретиков. И, несмотря на свое раздражение в тот вечер, он любил королеву и меньше всего хотел потерять ее. Помни об этом, племянница, помни.

— Но я совершила опасную вещь, — вновь заговорила Екатерина, и я нахмурился. Я всегда знал, что в религии она придерживалась радикальных взглядов, и с содроганием задумался, не примкнула ли она в самом деле к сакраментариям. И снова я ощутил запах смитфилдского дыма.

— Ваш дядя прав, — обнадеживающе сказал Кранмер. — Король любит вас за вашу доброту и за то утешение, которое вы ему даете. Всегда помните об этом, Кейт.

«Кейт?» — подумал я. Я не знал, что королева и архиепископ настолько близки!

Лорд Уильям тем временем продолжал:

— Король позволил Гардинеру найти свидетельства того, о чем он говорил. И в то же время отдать приказ об общем расследовании ереси по всей стране. Он уже тревожился о недовольствах из-за роста цен и войны — впрочем, милостивый Господь дал Его Величеству увидеть разумность заключения мира. — Он снова взглянул на свою племянницу. — У королевы есть преданные друзья, и ее предупредили, что начались поиски доказательств. Я изъял у нее и ее фрейлин все книги, которые Гардинер мог извращенно представить как свидетельство поддержки ереси. А те, кого допрашивали о разговорах в покоях королевы, сохранили преданность ей и не сказали ничего такого, что можно было бы ей инкриминировать.

Я задумался, что за книги могли быть у Екатерины. Впрочем, люди Гардинера могли воспользоваться любой книгой даже с легким лютеранским налетом.

Снова заговорила королева. Она словно прочла мои мысли.

— Там не было никаких книг еретической природы, и в королевских покоях не говорилось ничего запретного. Хотя Гардинер и приставил своих псов к моим друзьям и моим фрейлинам, нескольких из которых вы могли видеть за дверью, он остался ни с чем.

Так вот почему они показались мне скованными, и вот почему леди Карью встревожилась, когда герцогиня Фрэнсис насмехалась над Гардинером!

— И все же искатели должностей в Тайном совете стали его послушным орудием, — продолжила Екатерина. — Это лорд-канцлер Ризли и человек, которого вы хорошо знаете и который бы с радостью увидел меня на костре, — Ричард Рич.

Я заерзал на стуле и тихо проговорил:

— Это из-за вашего покровительства надо мной в прошлом году Рич стал вашим врагом.

Кранмер покачал головой:

— Нет, мастер Шардлейк, Рич и Ризли увидели возможность возвыситься, следуя за Гардинером и его закадычным дружком герцогом Норфолкским, и оба решили ею воспользоваться. Как старший пэр королевства, герцог был бы не прочь стать регентом при принце Эдуарде, если что-то случится с королем. Впрочем, я каждый день возношу молитвы нашему Господу, чтобы Он даровал Его Величеству еще много лет.

Я вспомнил, что увидел из окна, и по лицу Томаса понял, что, несмотря на свою веру в Господа, он не очень надеется получить отклик на эти молитвы.

Лорд Парр снова продолжил свой рассказ:

— Как видите, если Гардинер и его люди свалят королеву и ее фрейлин, связанных с радикализмом, это будет означать и конец их мужей. Лорд Лайл, сэр Энтони Динни, граф Хартфордский, чья жена за дверью так неприятно пошутила над вами…

Королева гневно подняла глаза.

— Что еще сказала Анна Буршье?

— Ничего особенного, Ваше Величество, — пробормотал я.

— Она была недовольна, что вы отослали фрейлин за дверь, — добавил Уильям.

— Она могла бы говорить, как добрая христианка, но в ней нет милосердия. Я этого не потерплю! — На какой-то момент к Екатерине вернулась ее царственность, и я не мог скрыть легкого румянца оттого, что насмешка надо мною вызвала ее гнев.

Парр вернулся к главному предмету нашего разговора:

— Как видите, Гардинер и его люди стремились напасть на реформаторов в совете через своих жен. Но когда расследование, касающееся королевы и ее окружения, ничего не дало, король рассердился: он догадался, что это был лживый заговор с целью заставить его изменить политику. И слухи, что Анну Эскью пытали, похоже, тоже вызвали его гнев.

— Это не слухи, — сказал я. — Я был на сожжении. Она не могла стоять, ее предали смерти сидящей на стуле.

— Мы тревожились, как бы они не применили эти пытки, чтобы вытянуть из нее компрометирующую информацию о королеве. Хотя Ее Величество никогда не встречалась с этой женщиной. Но леди Хартфорд и леди Динни посылали ей деньги, пока она была в тюрьме…

— Чтобы она не голодала! — взорвалась королева. — Это было милосердие, милосердие! Миссис Эскью…

— Миссис Кайм, — осторожно поправил Кранмер.

— Ладно, миссис Кайм! Что я могла оказаться причиной того, что ее пытали…

В уголках глаз Екатерины снова показались слезы — и это у королевы, которая всегда отличалась таким самообладанием! Что же ей пришлось вынести в эти последние месяцы, зная, что она находится под следствием, но не может ничего сказать, и пытаясь вести себя с королем как ни в чем не бывало? Я видел, что она на грани и даже не в состоянии самостоятельно рассказать всю эту историю.

— Мы не знаем причины. — Лорд Парр положил свою узловатую кисть на руку племяннице. — Но в любом случае, похоже, королю хватило. Он был также разгневан, что к сожжению был приговорен его друг Джордж Блэгг, и помиловал его.

Архиепископ согласно кивнул:

— Заговор Гардинера провалился. Король решил, что пора сказать «хватит!».

«И этим, — подумал я, — объясняется встревоженный вид Рича в Смитфилде. И, возможно, вот почему Кранмер решил, что теперь не опасно появиться при дворе».

Сам же Томас проговорил с кривой улыбкой:

— И вот он решил преподать охотникам за еретиками урок, которого они не забудут. — Архиепископ посмотрел на королеву, а та закрыла глаза.

Кранмер глубоко вздохнул:

— Три года назад, когда Гардинер охотился за моей головой, выискивая еретиков в моей епархии, король вызвал меня к себе. И сказал, что дал согласие на допрос меня Тайным советом. — Томас немного помолчал, на его лице отразились воспоминания о пережитом страхе, и он опять глубоко вздохнул. — Но Его Величество сказал мне, что следствие в моей епархии возглавлю я сам, и дал мне перстень, дабы Тайный совет видел его благоволение ко мне. Хотя сначала он напугал меня, сказав, что теперь знает, кто величайший еретик в Кенте. Напугал своим предупреждением, но в то же время показал свое доверие. — Кранмер снова ненадолго замолчал. — А на прошлой неделе он применил ту же стратегию с Ее Величеством. — Он многозначительно посмотрел на королеву.

Та подняла голову.

— Король вызвал меня в личные покои. Неделю назад, девятого числа. И его слова поразили меня. Он прямо сказал, что Гардинер и его друзья пытались заставить его поверить в гнусную ложь обо мне, но теперь он это понял. Он не знал, что все это мне известно. Или, возможно, знал, но ничего не сказал, — он умеет так. — Екатерина прервалась и снова стала теребить жемчужину, а потом продолжила странным деревянным тоном: — Он сказал, что его любовь ко мне не угасла, и попросил моей помощи, чтобы проучить Гардинера и Ризли. Сказал, что подпишет указ о моем аресте и велит Ризли взять меня под стражу. Но притворится, что копия указа случайно попала в мои руки. Все услышат, как я плачу в отчаянии, и он придет утешить меня.

Голос Ее Величества прервался на секунду, и она судорожно глотнула, а мое сердце заколотилось от досады, что король обращается с ней таким образом.

— На следующий вечер меня вызовут в его покои, и я попрошу прощения перед его людьми, что зашла слишком далеко в обсуждении религии. — Она закрыла глаза. — Мне надлежало сказать, что я знаю, что долг женщины — слушаться мужа, и что я только пыталась отвлечь его от боли в ногах. Я сделала, как он велел, сыграла свою роль в представлении. — Я заметил в ее голосе нотку горечи, тут же подавленную. — А на следующий день мне надлежало пойти на прогулку в сад с ним и моими фрейлинами. По договоренности с королем Ризли должен был прийти с пятьюдесятью стражниками, чтобы арестовать меня. Тот решил, что победил, но когда он прибыл, король вырвал у него из рук ордер на арест, назвал его перед стражей и моими фрейлинами скотом и мошенником и велел убираться. — Екатерина грустно улыбнулась. — С тех пор Его Величество очень нежен и внимателен ко мне перед всеми. Дарит мне новые драгоценности — он знает, что я люблю яркие драгоценные камни. Во мне всегда был грех жадности, как и тщеславия. — Она понурила голову.

— Так значит… Значит, кризис миновал? — сказал я. — Это ужасное сожжение и новое объявление запрещенных книг — последний акт? Ризли и консерваторы оказались посрамлены?

— Если б это был последний акт! — воскликнула королева. — Пропала одна книга, самая опасная из всех, и по моей вине!

Лорд Парр снова положил ладонь ей на руку:

— Успокойся, Кейт, не волнуйся. Ты все делаешь правильно.

Кранмер встал и подошел к окну, выходящему на сад и реку за ним, голубую в этот летний безоблачный день и покрытую пятнышками парусов над баржами и кораблями. Другой мир. Оттуда, где строились новые апартаменты для леди Мэри, доносились отдаленные удары молота. Архиепископ сказал:

— Я говорил о переговорах епископа Гардинера насчет нового договора со Священной Римской империей. А Пэджету удалось помириться с Францией. Однако лорд Лайл и граф Хартфордский тоже неплохо выполнили свою миссию. Оба сейчас за границей, но в следующем месяце вернутся с триумфом, и равновесие в Тайном совете сместится в сторону реформаторов. Это и раздражение короля партией Гардинера поможет нам. Но зреет что-то еще, мастер Шардлейк. — Кранмер обернулся, и я ощутил всю силу его пронзительных глаз. — Мы не знаем, в чем именно дело, но видим, как старшие советники в консервативной партии — герцог Норфолкский, Гардинер и прочие вроде Пэджета, все улыбаются и шепчутся в углах, хотя после своей неудачи должны бы поджать хвосты, как побитые собаки. На следующий день после совета я слышал, как Пэджет шептался с Норфолком о каком-то визите из-за границы — они замолкли, когда я приблизился. Зреет что-то еще, что-то тайное. Они хотят разыграть новую карту.

— А я дала им вторую, — понуро проговорила королева. — Поставила под угрозу себя и тех, кто под моей защитой.

На этот раз ни ее дядя, ни архиепископ не попытались ободрить ее. Екатерина улыбнулась, но не нежной веселой улыбкой, которая всегда была готова появиться на ее лице, а печальной злобной гримасой.

— Вам пора узнать, что я сделала, — сказала она.

Глава 5

(продолжение)

Мы все посмотрели на Ее Величество, и она тихо проговорила:

— Прошлой зимой мне казалось, что король склоняется в направлении реформ. Он провел через парламент билль, дающий ему власть над церковными пожертвованиями — пал еще один бастион папистского обряда. В то лето я опубликовала мои «Молитвы и раздумья» и чувствовала, что могу без опасений написать еще одну книгу, исповедь миру о своих верованиях, как сделала Маргарита Наваррская. И написала небольшой томик. Я знала, что это может показаться… спорным… и потому тайно хранила его у себя в спальне. Исповедь — о своей жизни, о грехах, о спасении, о вере… — Екатерина внимательно посмотрела на меня, и теперь в ее глазах горел огонь убеждения. — Я назвала книгу «Стенание грешницы». И рассказывала в ней, как в молодости погрязла в предрассудках, полных суеты этого мира, и как Бог говорил со мной, но я отвергала его голос, пока наконец не приняла Его спасительное милосердие. — Ее голос наполнился страстью, и она посмотрела на лорда Парра и архиепископа, но те потупились. А королева продолжала, уже спокойнее: — Это Бог дал мне понять, что моим назначением было стать женой короля. — Екатерина опустила голову, и я задумался, не вспомнила ли она свою любовь к Томасу Сеймуру. — В моем «Стенании» я говорила самыми простыми словами о моей вере, о том, что спасение приходит через веру и чтение Библии, а не через бесполезные обряды.

Я зажмурился. Мне было известно о подобных книгах, исповедях радикальных протестантов о своих грехах и спасении. Некоторые были схвачены властями. Было глупо со стороны королевы написать такую вещь, даже тайно, в эти времена раскола и террора. Она должна была знать это, но эмоции пересилили ее политическое здравомыслие. А надежда, что чаша весов склонилась в пользу реформ, снова оказалась катастрофической ошибкой.

— Кто видел эту книгу? — тихо спросил я.

— Только милорд архиепископ. Я закончила ее в феврале, но потом, в марте, началась история с Гардинером. И поэтому я спрятала ее в свой личный сундук и никому о ней не говорила. — Екатерина вздохнула и с горечью добавила: — Видите, Мэтью, иногда я все же могу быть предусмотрительной.

Я видел, что ее разрывают противоречивые чувства: с одной стороны, желание распространить свои убеждения, а с другой — четкое понимание политических опасностей и страх.

— Книга оставалась запертой в моем сундуке до прошлого месяца, когда я решила спросить мнение архиепископа о ней. Он пришел ко мне сюда и как-то вечером прочел ее при мне. — Королева с задумчивой улыбкой взглянула на Кранмера. — В последние три года мы много говорили о вопросах веры. Мало кто знает, как много.

Томас как будто испытал неловкость при этих словах, но быстро успокоился и невозмутимо проговорил:

— Это было девятого июня. Чуть больше месяца назад. И я посоветовал Ее Величеству ни в коем случае никому не показывать эту книгу. Там ничего не говорилось о мессе, только осуждались тупые римские обряды и отстаивался взгляд, что молитва и Библия — единственный путь к спасению, а такой взгляд наши враги могут трактовать как лютеранский.

— И где теперь эта рукопись? — спросил я.

— В этом-то все и дело, — мрачным тоном проговорил лорд Парр. — Ее украли.

Королева посмотрела мне в глаза:

— И если она попадет в руки королю, то меня может ожидать смерть. И не только меня.

— Но если в ней нет отрицания того, что месса…

— Для короля она все равно слишком радикальна, — возразила Екатерина. — И то, что я писала ее тайно от него… — Ее голос сорвался.

Кранмер спокойно продолжил:

— Он сочтет это неверностью. И это страшнее всего.

— Именно, — печально сказала королева. — Он почувствует себя… уязвленным.

У меня голова пошла кругом, и, чтобы сосредоточиться, я сцепил руки на животе, понимая, что все ждут моего ответа.

— Сколько существует экземпляров этой книги?

— Только один, написанный моей рукой, — ответила Ее Величество. — Я писала ее у себя в спальне, тайно, за запертой дверью, когда со мной никого не было.

— Каков ее объем?

— Пятьдесят страниц убористого почерка. Я запирала ее в крепкий сундук у себя в спальне. Ключ был только у меня, и я носила его на шее. Даже когда спала. — Екатерина приложила руку к корсажу и вытащила маленький ключик. Как и жемчужина, он был на тонкой цепочке.

— Я советовал Ее Величеству уничтожить книгу, — прямо сказал Кранмер. — Само ее существование представляло угрозу.

— Это было девятого июня? — спросил я.

— Да, — ответила королева. — Я, конечно, не могла принимать архиепископа у себя в спальне, поэтому вынесла ее в эту комнату. Это был единственный раз, когда она покинула мою спальню. Я попросила всех слуг и фрейлин выйти, чтобы наша беседа прошла с глазу на глаз.

— А вы говорили кому-нибудь об этой встрече?

— Не говорила.

Все смотрели на меня. Я соскользнул на задавание вопросов, как следователь, и теперь мне было уже никуда не деться от этого. И я подумал, что если что-то пойдет не так, то меня могут сжечь вместе со всеми этими людьми.

— Милорд архиепископ сказал мне, что книгу нужно уничтожить, — продолжила королева. — И все же… Я верила — и по-прежнему верю, — что такой труд, написанный королевой Англии, может обратить людей в истинную веру.

Она с мольбой посмотрела на меня, словно говоря: видите, это моя душа, это истина, которую я познала, и вы должны выслушать ее. Я был тронут, но опустил глаза. Екатерина сцепила руки, а потом вновь посмотрела на нас троих, и ее голос приобрел мрачный оттенок.

— Ладно. Я поняла. Я была не права, — проговорила она и устало добавила: — Такая вера при моем положении — тоже признак тщеславия.

— И вы сразу же вернули рукопись на место, в сундук? — спросил я.

— Да. Почти каждый день я доставала ее. В течение месяца. Много раз мне хотелось позвать вас, дядя.

— Ах, если бы!.. — с чувством воскликнул лорд Парр.

— Если б не лето, если б хотя бы раз или два затопили камин, я бы сожгла ее. Но я колебалась, и дни растянулись в недели. А потом, десять дней назад, я открыла сундук и увидела, что книги нет. Она пропала. — Королева покачала головой, и я понял, каково было ее потрясение.

— Когда вы видели ее последний раз? — осторожно спросил я.

— В тот самый день. Днем я просматривала ее, размышляя, не внести ли какие-нибудь изменения, чтобы ее можно было опубликовать. А потом, к вечеру, король вызвал меня в свои личные покои, и мы разговаривали с ним и играли в карты почти до десяти. У него болели ноги, и ему нужно было отвлечься. Позже, перед сном, я хотела достать ее, посмотреть, чтобы направить мои молитвы, но книги уже не было.

— Были какие-нибудь признаки, что замок вскрывали?

— Нет, — ответила Екатерина. — Никаких.

— Что еще было в сундуке, Ваше Величество?

— Кое-какие драгоценности. Унаследованные от моего второго мужа и его дочери, дорогой Кэтрин Невилл, которая умерла этой весной. — Лицо королевы исказилось печалью.

— Все эти драгоценности немало стоят, — сказал лорд Уильям. — Но не исчезло ничего, кроме рукописи.

Я задумался.

— Сколько времени прошло после этого до… м-м-м… инцидента между Ризли и королем?

— Три дня. — Королева горько усмехнулась. — У меня есть причина хорошо помнить недавние дни.

— Моя племянница сразу же сообщила мне, — сказал Парр. — Узнав о существовании этой книги и о случившемся, я пришел в ужас.

Я перевел взгляд на этого старого человека.

— Насколько я представляю, природа кражи делала затруднительным проведение расследования во дворце.

Уильям покачал головой:

— Мы не посмели никому сказать. Но я узнал у стражи, кто в те часы входил в спальню королевы. Ничего необычного: паж-уборщик, горничная, приготовившая постель. И Джейн ее дурочка, заходила посмотреть, где королева. Дурочке Джейн, как шутихе королевы, разрешается бродить повсюду, — раздраженно заметил лорд. — Но у нее не хватит сообразительности, даже чтобы украсть яблоко.

— Выяснение того, кто имел доступ к спальне в течение тех часов, очень важно, — заметил я. — Но кто-то смог узнать о существовании книги до этого и воспользовался часами, когда Ее Величество была у короля, чтобы совершить кражу.

— Каким образом? — спросила королева. — Я держала ее в тайне, никому не говорила и запирала ее.

Лорд Парр согласно кивнул.

— Мы не понимаем, как это было сделано, и не знаем, что делать. И чувствуем себя парализованными.

— И как раз в это время я должна была разыграть страшную сцену с Ризли и королем, — добавила королева. — Зная, что моя книга пропала, зная, как она может разгневать короля, если ее опубликуют. — Она закрыла глаза, сжав жемчужину у себя на шее. Мы все наблюдали за ней, и, увидев это, она разжала руку. — Со мной всё в порядке.

— Ты уверена? — спросил лорд Парр.

— Да, да. Но продолжайте рассказ, дядя.

Уильям взглянул на меня:

— А потом мы услышали об убийстве у собора Святого Павла.

— Об убийстве? — живо переспросил я.

— Да, тут замешано и убийство. Книгу украли из сундука в какое-то время вечером шестого июля. А в прошлое воскресенье, десятого, когда стемнело, в своей небольшой мастерской на Бойер-роуд близ собора Святого Павла был убит печатник. Вы знаете, как в последние годы расплодились эти маленькие лавочки и мастерские вокруг собора — печатники, книготорговцы, иногда даже старьевщики…

— Знаю, милорд. — Я также знал, что многие печатники и книготорговцы были радикалами и что дома некоторых из них в последние месяцы подверглись налетам.

— Печатника звали Армистед Грининг. Его мастерская была просто маленьким сараем, где только стоял печатный станок. У него были неприятности из-за печатанья радикальной литературы, весной у него провели обыск, но против него ничего не нашли. В последнее время он печатал школьные учебники. А в прошлое воскресенье Грининг работал у себя в типографии. Несколько местных печатников тоже работали, они работают до последнего луча солнца, чтобы их станки не простаивали. У него был подмастерье, который ушел в девять.

— Откуда вам известны эти подробности?

— От самого подмастерья и в основном от соседа, у которого мастерская побольше в нескольких ярдах оттуда. Соседа зовут Джеффри Оукден. Около девяти мастер Оукден закрывал свою мастерскую, когда услышал из сарая Грининга страшный шум, крики и призывы на помощь. Он был другом Грининга и пошел посмотреть. Дверь была заперта, но она была непрочной: он налег плечом и сломал ее. И сквозь открытую дверь заметил двоих убегающих в другую дверь, боковую — в этих печатных мастерских так жарко и так пахнет краской и прочими составами, что большинство имеет две двери, чтобы продувало. Но мастер Оукден не погнался за теми двоими, потому что они попытались поджечь мастерскую Грининга — разбросали кипу бумаги и зажгли ее. Оукден сумел затоптать огонь — можете себе представить, ведь такой сарай мог вспыхнуть как факел!

— Да.

Я видел такие кое-как построенные деревянные пристройки у стен на свободных клочках земли вокруг собора и слышал постоянно раздающиеся в них громкие ритмичные удары.

— Только погасив огонь, он увидел несчастного Грининга, лежавшего на земляном полу с пробитой головой. И в руке Грининг сжимал вот это. — Лорд Парр полез в карман своего камзола[16] и осторожно вынул клочок дорогой бумаги, исписанный аккуратным почерком и с бурыми пятнами высохшей крови. Он протянул его мне, и я прочел:

Стенание грешницы, написано королевой Екатериной, оплакивающей свою жизнь, проведенную в невежестве и слепоте.

Мой благородный христианский читатель, если содержание должно заверяться пишущими, а ненаписанное — подтверждаться содержанием, я должна по справедливости оплакивать наше время, когда злые деяния воспеваются, а добрые обращаются во зло. Но поскольку на самом деле не то становится добром, что восхваляют, а должно восхвалять добро, я не…

Здесь страница кончалась, обрывалась. Я взглянул на королеву.

— Это ваш почерк?

Она кивнула:

— Это предисловие к моей книге. «Стенание грешницы».

— Оукден прочел это и, конечно, из заглавия понял всю его важность. Божьей милостью он добрый реформатор, и потому лично принес это во дворец и устроил так, чтобы оно попало мне в руки. Позже я поговорил с ним. Только после этого он вызвал коронера и рассказал обо всем, что видел, кроме, по моему распоряжению, этого клочка бумаги. К счастью, коронер сочувствует реформам и пообещал, что если что-то выплывет, он сообщит мне. И ему очень хорошо заплатили, — добавил Парр ворчливо. — И пообещали заплатить еще.

Тут снова заговорила королева, и ее голос выдавал, что она на грани отчаяния:

— Но он не выяснил ничего, ничего. И потому я предложила обратиться к вам. Вы единственный, кого я знаю вне двора и кто может провести такое расследование и, возможно, решить этот вопрос. Но только если вы согласны. Я понимаю страшную опасность…

— Он уже пообещал, — сказал лорд Парр.

— Да, я обещал, — подтвердил я.

— Тогда спасибо вам, Мэтью, от всего моего сердца, — проговорила Екатерина.

Я посмотрел на обрывок бумаги.

— Нетрудно заключить, что Грининг держал рукопись в руках и не давал ее вторгшимся, а убийца выхватил ее у него, но верхняя часть страницы осталась в руке убитого.

— Да, — кивнул лорд Уильям. — И тут убийцы услышали, как в дверь ломится мастер Оукден, и убежали. Они не хотели, чтобы их узнали, и даже не задержались, чтобы забрать клочок бумаги из руки убитого.

— Или, скорее всего, вовремя не заметили его.

Парр ивнул:

— Вам следует знать, что это не первое покушение на жизнь Грининга. Он жил в том же сарае, где и работал, в страшной бедности. — В аристократическом отвращении лорд сморщил нос. — У него был молодой подмастерье. За несколько дней до того мальчишка рано утром пришел на работу и увидел, как какие-то двое людей пытаются вломиться в сарай. Он поднял тревогу, и они убежали. Но, по словам подмастерья, это были не те, кто вскоре напал на Грининга и убил его.

— Нашей первой догадкой было, — сказал Кранмер, — что Гринингу дали рукопись, дабы он ее напечатал. Но в этом не было смысла. Ее мог бы напечатать католик, чтобы книгу раздавали на улицах, и таким образом погубить королеву.

— Да. — Я задумался. — Конечно, если она попала в руки Гринингу, а его взгляды были такими, как вы говорите, он сделал бы ровно то же, что и Оукден, — вернул бы ее. Может быть, Грининг был тайным католиком?

Архиепископ покачал головой:

Страницы: «« « 12345678 » ... »»