Виктор Тихонов творец «Красной машины». КГБ играет в хоккей Раззаков Федор

– Говорит, вроде, натурально, – пожал плечами Игнатов. – Выглядит тоже. Но вот, как было на самом деле, предстоит выяснить.

– Приведи его сюда, я с ним сама поговорю, – попросила Кондрашина.

Муровец подчинился и спустя несколько минут за кухонным столом уже сидел хозяин квартиры. Следователь расположилась напротив.

– Вы знаете, что в багажнике вашего автомобиля был найден труп мужчины? – без всяких предисловий спросила Кондрашина.

– Знаю, ваши коллеги меня уже обрадовали.

– А радоваться нечему – дело серьезное. Если вы не сможете доказать, что вчера вечером, в районе восьми часов вечера, вас не было за рулем вашего «Жигуленка», вас ждет суд и суровое наказание. На вашем автомобиле был также сбит человек, жизнь которого сейчас находится в опасности. Сами понимаете, что это не шуточки – труп и наезд на человека, которого вы, или тот, кто был за рулем, оставили без помощи.

– Я не дурак и все понимаю. Но я еще раз объясняю: меня за рулем не было, про труп я тоже ничего не знаю. Я со вчерашнего утра «квасил» вот в этой квартире и уже часов в шесть вечера вырубился. Вы можете сами посмотреть – у меня вся комната уставлена винно-водочной посудой, которую мы вчера опустошали.

Кондрашина подняла глаза на стоявшего в дверях Игнатова – тот взглядом показал, что хозяин квартиры не врет в последнем своем утверждении.

– Хорошо, а кто такие эти «мы», с кем вы почти весь день, как вы говорите, «квасили»? – возобновила допрос Кондрашина.

– Не знаю, я с ними на Киевском вокзале познакомился. Утром выскочил в магазин за бухлом, ну, и сошлись на почве моего узнавания.

– А вы у нас кто? – спросила Кондрашина, хотя предварительной информацией о личности допрашиваемого уже обладала.

– Хоккеист – играю за основу «Спартака», раньше играл и за сборную.

– А сейчас, стало быть, уже не играете?

– Ну, если ее тренеры меня даже во второй состав включать перестали…

– Поэтому вы и решили, как это у вас говорится, забухать?

– Что-то вроде этого, – по губам хоккеиста пробежало подобие усмешки.

– Каково было число ваших новых знакомых?

– Двое. Вернее, сначала было двое, а потом к ним добавилась еще и девушка.

– Она была с ними?

– Вроде, да.

– Имена их помните?

– Олег, Павел и Вероника.

– Хоть какие-то детали биографий, которые могли бы помочь нам их найти, у вас есть?

Мужчина на какое-то время задумался.

– Учтите, это в ваших же интересах, Логунов, – вступил в разговор Игнатов. – Если мы их не найдем, подозрение в преступление ляжет именно на вас.

– Как будто я не понимаю? – не скрывая своего раздражения, откликнулся на этот пассаж муровца хозяин квартиры. – Но вспомнить ничего не могу. Они своих адресов мне не называли, где работают тоже. А я их и не расспрашивал особо. Мне компания была нужна, чтобы одному не оставаться.

– Видите, до чего вы дошли, Логунов – пьянствуете с незнакомыми людьми, в результате чего было совершено преступление, причем не одно, – суровым тоном резюмировала Кондрашина. – Опишите внешности этих мужчин.

– Олег – высокий шатен, волосы прямые, спускаются до плеч. А Павел низенький такой, волосы короткие с прямым пробором, как у полового.

Кондрашина взглянула на Игнатова, на что тот сказал:

– Второй по приметам похож на убитого.

Кондрашина снова обратила свой взор на Логунова:

– Может, девушка оказалась более болтливой тех двоих?

– Да какая она девушка – прошмонда, извините за выражение. Пьет не хуже мужика, хотя ей лет двадцать пять на вид. Мужикам, кстати, чуть больше тридцатника.

– О чем же вы с ним разговаривали, если никаких деталей не помните? – продолжала допытываться Кондрашина.

– О хоккее – они, оказывается, за ЦСКА болеют. Все интересовались у меня здоровьем Вальки Гуреева.

– А это еще кто такой? – спросила Кондрашина.

– Хоккеист наш. Его десять дней назад во время игры серьезно травмировали. Армеец Борис Александров его так на борт толкнул, что Валька прямо на льду сознание потерял. Сейчас в больнице отлеживается, здоровье поправляет. Вот они за Александрова прощения у меня просили, хотели, чтобы я передал их извинения Гурееву. Вы разве про этот случай не слышали?

– Я хоккеем не интересуюсь, – ответила Кондрашина.

А про себя подумала: «Как же тесен мир – даже здесь всплывает фамилия Александрова».

– Значит, ничего, кроме сказанного, вы больше вспомнить не можете? – Кондрашина решила выводить допрос на финишную прямую.

– Вроде, нет, – покачал головой Логунов, но тут же встрепенулся: – Вспомнил: девка эта певца испанского очень любит. У нас с ней разговор о музыке зашел, вот она мне его имя и назвала. Я еще удивился – мне-то он не особо нравится, я больше Рафаэля предпочитаю. Помните, который в «Пусть говорят» играл?

– Как фамилия этого певца? – проигнорировала вопрос Логунова Кондрашина.

– У него не фамилия, а имя, как у Рафаэля. На языке вертится, а вспомнить не могу, – хозяин квартиры стал тереть рукой лоб, пытаясь восстановить в памяти имя певца. – Он еще темные очки носит.

– Мичел что ли? – подсказал Игнатов.

– Точно – он! – радостно вздохнул Логунов.

– Так он сегодня в Москве гастроли открывает – в концертном зале «Россия», – сообщил муровец.

– А ты откуда знаешь? – поинтересовалась Кондрашина.

– Вся Москва афишами увешана, Мария Сергеевна. Разве не заметили?

– У меня голова другими делами занята, чтобы еще афиши разглядывать, – сказав это, Кондрашина поднялась со своего места. – Если этот Мичел к нам с гастролями приехал, может, не случайно Вероника о нем речь завела? Может, предполагает на его концерт попасть?

– Резонно, – согласился Игнатов.

– Тогда сделаем так. Отправимся сегодня в «Россию», где вы, Логунов, попробуете опознать вашу Веронику.

– Да не моя она, пропади эта девка пропадом!

– А вот это вы зря, – покачала головой Кондрашина. – Если эта девушка пропадет, то вместе с ней пропадете и вы – только она в безвестности, а вы, возможно, в тюрьме.

Первые два часа пятичасового полета тянулись для Красовского нескончаемо долго. Сначала он читал газеты, взятые им в дорогу, но очень быстро ему это занятие надоело и он тупо уставился в иллюминатор, в котором виднелась часть крыла с турбиной и проплывающие под ним барашки облаков. Это созерцание убаюкало журналиста и спустя какое-то время он провалился в глубокий сон, из которого его вывел звонкий голос стюардессы, возвестившей о том, что самолет начинает снижение и всем пассажирам необходимо пристегнуть ремни.

Выйдя из стен аэропорта, Красовский отправился на стоянку такси, где быстро нашел водителя, согласившегося довезти его до редакции газеты «Рудный Алтай». Когда журналист туда приехал, уже почти все сотрудники спортивной редакции ушли домой по причине завершения рабочего дня, и только один человек дожидался приезда московского гостя – Илья Кустарев. Он был почти одного возраста с Красовским, но чуть полнее его и поменьше ростом. Но когда Красовский жал ему руку, он был приятно удивлен крепостью его рукопожатия – было видно, что этот человек по сию пору активно занимается спортом.

– Итак, в наши края вас привела нужда покопаться в биографии Бориса Александрова. С каким прицелом – написать «Удар в спину-2»? – первым делом спросил гостя Кустарев.

– Может, лучше сразу на «ты», коллега? – предложил Красовский, заинтересованный в том, чтобы сразу вызвать к себе расположение. – Вот и отлично. А по поводу будущей статьи скажу так: это, скорее, не удар, а защита от него.

Здесь Красовский поступил так, как ему советовал его главный редактор – схитрил:

– Хочешь вступить в полемику с самим «Советским спортом»?

– Он мне не указ, надо мной другие начальники. Поэтому хочу спросить напрямик: помочь сможешь?

– Чем именно?

– Хочу встретиться с друзьями Александрова – с теми, кто его близко знал с детства. Ну, вроде, товарищей по дворовым играм в хоккей, даже его первая любовь сойдет. Чтобы опровергнуть, прозвучавшее со страниц «Спорта» обвинение, что он отъявленный хулиган.

– А с тренером его встретиться не хочешь?

– Хочу, но начать лучше с его детско-юношеских контактов. У тебя кто-нибудь есть на примете?

– Есть, конечно, но я полагал, что наш гость захочет с дороги отдохнуть. Все-таки пять часов в полете. Номер в гостинице «Усть-Каменогорск» для тебя уже заказан и ждет своего постояльца.

– Вот и пускай подождет, – улыбнулся Красовский. – А мне бы хотелось сразу включиться в работу, так как время поджимает – я приехал всего на пару дней.

Сказав это, Красовский заметил, что его собеседник несколько стушевался.

– В чем дело, Илья?

– Просто в данный момент у меня нет возможности сопровождать тебя – надо забрать дочку из садика. Я-то рассчитывал посадить гостя в такси и отправить в гостиницу.

– Я не в обиде, коллега, – стараясь не показывать свою радость, отреагировал на это признание Красовский.

Он был заинтересован в том, чтобы его встречи с друзьями Александрова проходили с глазу на глаз и присутствие рядом постороннего человека ему бы только мешало. Тем более человека, которому он наврал про истинную причину своего приезда сюда. Поэтому теперь, когда ситуация разрешалась для него самым благополучным образом, он мысленно благодарил судьбу за такое развитие событий.

– Тогда сделаем так, – после короткой паузы возобновил разговор Кустарев. – Поскольку на дворе уже вечер, я отправлю тебя по двум адресам, которые не только находятся недалеко отсюда, но и поблизости друг от друга. Более того, рядом с ними расположена и гостиница «Усть-Каменогорск» – надо только переехать на другую сторону реки Ульба.

– А кто обитает по этим адресам?

– В первом случае это Николай Жданов, который играл с Александровым в детско-юношеской команде, а во втором – его школьная любовь Наталья Еремеева.

– А они точно дома? – спросил Красовский.

– Пару часов назад я звонил обоим и интересовался их реакцией на твой возможный приход. Оба ответили положительно. Так что можешь ничего не опасаться. Навестишь их, и сразу езжай в гостиницу. А завтра в нашем распоряжении будет целый день и мы сможем обойти остальных: тренера Юрия Тархина, маму Александрова, его приятеля Алана Супреева.

– Этот Николай Жданов до сих пор играет в хоккей? – поинтересовался Красовский, когда они спускались вниз по лестнице к выходу из здания.

– Нет, ему пришлось оставить спорт.

– Почему?

Вместо ответа Кустарев постучал указательным пальцем по горлу и этот жест объяснял ситуацию без всяких лишних слов.

Красовский этот ответ запомнил и снова поблагодарил судьбу – с поклонником Бахуса был шанс установить более доверительный контакт. Но для этого надо было предпринять определенные шаги. С них журналист и начал, едва его компаньон поймал ему такси и они тронулись в путь.

– А что, уважаемый, есть ли у вас здесь какой-нибудь продуктовый магазинчик по пути нашего следования? – поинтересовался у таксиста Красовский.

– Что вам нужно купить? – вопросом на вопрос ответил водитель.

– Бутылочку «Московской», например.

– А «Экстра» вас устроит? – сказав это, таксист сунул руку под свое сиденье и извлек бутылку, озвученной им водки.

– Сколько возьмете сверху?

– Рубль – привычная такса для вечернего времени, – улыбнулся таксист. – Впрочем, двенадцать копеек можете оставить себе.

Не говоря больше ни слова, Красовский отсчитал пять рублей и передал их водителю.

– Новый анекдот про Брежнева слышали? – пряча деньги в карман, спросил водитель и, не дожидаясь ответа, начал рассказывать: – Отдыхает Брежнев на правительственной даче. Лежит себе на пляже с закрытыми глазами, загорает. Вдруг, чувствует, кто-то ему яйца лижет. Брежнев блаженно улыбается и лениво так тянет: «Ну что вы, товарищи… Это уже лишнее!» Открывает глаза – а там собака.

Красовский так громко засмеялся, что водитель, довольный произведенным эффектом, крякнул от удовольствия. А журналист, отсмеявшись, отметил про себя, что этот анекдот, судя по всему, свежий и появился на свет в ответ на те массовые дифирамбы, которые обрушились на страну два месяца назад, когда Брежневу исполнилось 70 лет.

Спустя пять минут они уже въезжали в нужный им двор, поскольку Николай Жданов жил в десяти минутах езды от редакции «Рудного Алтая» – на берегу реки Ульбы, рядом с Дворцом спорта, в обычной блочной девятиэтажке. Расплатившись с таксистом за маршрут – передав ему еще один рубль, – Красовский отпустил его, поскольку Кустарев объяснил ему, что до следующего контакта можно добраться пешком – Наталья Еремеева обитала в соседнем дворе.

Когда Красовский увидел своего первого визави, он вспомнил характерный жест Кустарева. Николай Жданов представлял из себя молодого мужчину, но уже с изрядно помятым лицом, которое действительно выдавало в нем любителя Бахуса. Еще одним немаловажным моментом для гостя было то, что помимо Николая в доме в этот момент больше никого не было.

Они прошли в единственную комнату, которая довольно непритязательную выглядела: обшарпанные обои, старенькая мебель, купленная еще родителями Николая в сталинские годы. Поставив диктофон на журнальный столик с облупленной полировкой, Красовский присел на диван, а хозяин занял место в продавленном кресле.

– Вы первый журналист, которому я даю интервью, – сообщил Жданов.

– Как говорится, лиха беда начало, – улыбнулся в ответ Красовский и нажал на кнопку записи. – Представьтесь, пожалуйста, и расскажите, как вы познакомились с Борисом Александровым.

Уставившись на диктофон, хозяин квартиры начал монотонно рассказывать о своих детских годах и знакомстве с героем данного интервью. Красовский слушал этот рассказ и мысленно скучал, понимая, что из этого комплиментарного потока информации выжать «бомбу» ему не удастся. Надо было направить разговор в другое русло – в сторону негативных воспоминаний, но действовать надо было осторожно, чтобы не спугнуть ненароком рассказчика.

– Можно я задам вам один вопрос, – поймав хозяина квартиры на паузе, подал голос Красовский. – Вам не бывает иногда обидно за то, что у Александрова судьба в хоккее сложилась хорошо, а лично у вас не очень?

– А чего завидовать, если Борьке на роду было написано стать выдающимся хоккеистом, – без тени недовольства ответил Жданов. – Они с Равилем Гатаулиным были лучшими из нас и просто должны были пойти дальше.

– Но вы-то из хоккея вообще ушли.

– Я мужик не амбициозный, а вот Борька наоборот – прет к славе, как танк. Такие всегда своего добиваются.

– Но вы видите, как ему его амбиции сегодня аукнулись – «Советский спорт» его сильно приложил. Как думаете, поделом?

– Вам, журналистам, лишь бы написать – работа у вас такая.

– Считаете, что наговор это?

– Может, и не наговор – Борька он, конечно, мужик с говнецом.

– В каком смысле? – стараясь не выдать своей откровенной заинтересованности в этой теме, спросил Красовский.

– В прямом – может человека обидеть, а прощения попросить забудет. Но он парень отходчивый – долго зла не держит. Вот журналист «Советского спорта» только одну сторону Борьки описал, а про вторую ни слова. А это неправильно. Я так понял из разговора с Кустаревым, что вы к нам приехали, чтобы эту вторую сторону освятить. Правильно?

– В общем да, – соврал Красовский.

– Как-то неуверенно вы это сказали, – насторожился Жданов.

– Просто, если написать один сплошной панегирик, то читатель этому не поверит. Времена сегодня иные и на голом пафосе народ уже не проймешь. Вот вы так красочно рассказали про детство Александрова, про то, как он тогда хоккей самозабвенно любил. А какие-то конфликты у него возникали с товарищами или с тренерами?

– А зачем вам его конфликты?

– Я же говорю, что писать надо на контрастах – белое чередовать с черным. Чтобы читатель нам поверил.

– Я про конфликты говорить ничего не буду, – мотнул головой рассказчик.

Сказано это было таким тоном, что Красовский понял – разговорить собеседника на негатив будет очень сложно. Но сделать это было нужно, тем более что негатив этот за душой у рассказчика явно был – журналист это понял по тому, как он отреагировал на вопрос о конфликтах. Значит, надо было действовать решительно, тем более времени на долгую раскачку у гостя не было.

– Как-то официально мы с вами разговариваем, Николай, – стараясь говорить как можно мягче, произнес Красовский. – Может, перейдем на кухню и отметим ваше первое интервью?

– А у вас есть чем отметить? – не скрывая своей заинтересованности, спросил рассказчик.

Вместо ответа Красовский полез в свой дипломат и извлек из него бутылку «Экстры».

– Вот только закуску я не прихватил, – посетовал журналист.

– Это по моей части, – ответил Жданов и первым поднялся с кресла, приглашая гостя на кухню.

Спустя десять минут они уже сидели за кухонным столом, который хозяин квартиры сервировал пусть скромно, но со вкусом: нарезал в тарелки «Докторскую» колбасу, хлеб, достал два плавленых сырка «Дружба» и выставил, уже почти опустошенную до половины, банку болгарских малосольных огурцов. Опрокинув в себя по стопке, собеседники продолжили разговор, сразу перейдя на «ты».

– Александров в ЦСКА часто удаляется на скамейку штрафников. А в юности он был таким же? – включая диктофон, спросил Красовский.

– Не поверишь, но самым злостным нарушителем в нашей команде был тогда не он, а я, – дожевывая огурец, ответил Жданов. – Меня однажды на десять минут посадили за грубость. А в другом матче и вовсе выгнали с поля – я судья матом послал. Так что Борис супротив меня тогда был мальчиком-одуванчиком.

Видя, что его собеседник все еще не настроен вспоминать негатив из жизни Александрова, журналист налил ему в стопку новую порцию водки. При этом себе он плеснул жидкости буквально на донышко. Они снова выпили и Красовский задал новый вопрос:

– А с тренером у вашего мальчика-одуванчика конфликты случались?

– Юрий Павлович мужик правильный, поэтому с ним конфликтовать ни у кого язык не поднимался. Его все ребята уважали.

– Что-то больно розовым получается у тебя Александров – настоящий херувим, – теряя терпение, выпалил Красовский. – Он что, даже не дрался ни с кем?

– Почему не дрался? Он же до хоккея в боксерскую секцию ходил, поэтому приложить мог любого.

– Так расскажи! – попросил Красовский, хотя его собственная челюсть до сих пор помнила кулак Александрова.

– И расскажу, – опрокидывая в себя очередную стопку водки, ответил Жданов. – Мы в кино как-то с ним пошли, а там местная шпана на нас налетела: дескать, давай мелочь. И все пацаны рослые, старше нас. Так Борька одному как засветит в лобешник, что тот ножками так, брык – и завалился. Другому хрясь – и тот в нокауте. Остальные сами разбежались.

– Значит, он драться-то любил?

– Почему сразу любил? Ситуация так сложилась, вот и пришлось кулаками помахать. А просто так он их почти не распускал.

– Почти? Значит, были какие-то случаи? – и Красовский снова подлил в опустевшую стопку собеседника новую порцию водки.

– Слушай, ну на фиг тебе про эти драки слушать? Давай я тебе расскажу, как мы голубей гоняли, как за девчонками ухаживали.

К этому моменту почти вся бутылка была уже осушена, а нужной информацией Красовский так и не обзавелся. Поэтому он решил идти напролом. Вылив остатки водки в стопку собеседника, журналист сказал:

– Послушай, Коль, может, ты боишься? Так ты не бойся – если хочешь, я твою фамилию в своей статье даже упоминать не буду. У нас же с тобой конфиденциальный, дружеский разговор. Или тебе одной бутылки мало? Ты скажи, я готов понести более серьезные траты. Червонец тебя устроит?

– Какой червонец? – блуждающий взгляд Жданова на какой-то миг остановился.

– Вот этот, – и Красовский положил на стол десятирублевую купюру. – Он твой, если ты расскажешь мне о каких-нибудь конфликтах с участием Александрова. Я имею в виду конфликты в команде, в которой вы вместе играли.

– Получается, ты купить меня хочешь? – поднимая глаза на своего собеседника, спросил Николай. – Теперь я все понял.

– Что именно?

– Понял, кто нашего Борьку до жизни такой довел. Это вы, московские, его с панталыку сбили. И ты к нам приехал, чтобы моего друга лишний раз в дерьме вымазать. Думаешь, если у Кольки Жданова жизнь не задалась и он ханку жрет, значит, можно его с потрохами купить? Ошибаешься. А ну, выметайся отсюда, гнида!

Хозяин квартиры вскочил со своего места и, схватив со стола пустую бутылку, замахнулся ею на гостя. Напуганный таким поворотом событий, Красовский отпрянул в сторону, зажимая в руке диктофон. Поскольку дверь в коридор находилась у него за спиной, он стремглав бросился в дверной проем и уже спустя минуту, в наскоро накинутом пальто и с дипломатом в руке, выбежал из подъезда на заснеженную улицу. Но он успел сделать всего лишь несколько шагов, как сзади услышал чей-то окрик. Журналист обернулся, и увидел в окне третьего этажа своего недавнего собеседника:

– Москвич, «башли» свои вонючие возьми! – крикнул бывший хоккеист и выбросил из раскрытого настежь окна червонец, забытый гостем на столе.

Бумажка быстро преодолела расстояние до земли и опустилась в сугроб. Там ее Красовский и подобрал.

Пока он шел по февральскому морозцу до дома Натальи Еремеевой, бывшей школьной подружки Александрова, весь хмель, который у него был, успел выветриться. И нервная дрожь, которая била его после бегства из квартиры Жданова, тоже прошла. Поэтому, поднимаясь теперь на нужный этаж, Красовский держался уверенно и даже успел набросать в голове план того, как он будет беседовать с женщиной. Но все его расчеты оказались напрасными.

На его звонок дверь открыла сама хозяйка. Но говорила она с ним через узкую щелочку, поскольку предпочла не снимать с двери цепочку.

– Я Егор Красовский, журналист из Москвы, – представился гость. – По поводу моего визита вам звонил сегодня Илья Кустарев.

– Он звонил сегодня днем, – ответила женщина. – А пять минут назад мне позвонил Коля Жданов и посоветовал гнать вас взашей. Вы приехали пакостить Борису, поэтому я не хочу с вами иметь дело. Езжайте в свою Москву, а нас оставьте в покое.

– Постойте, вас ввели в заблуждение, – попытался вразумить женщину Красовский. – Жданов вас обманул, он же пьяница.

– Пусть он пьяница, но не подлец, – голос женщины звучал твердо, гулом отдаваясь на лестничной площадке. – А вот вы человек недостойный, чтобы с вами общаться. А будете меня беспокоить, я мужа позову.

И женщина так резко захлопнула дверь перед носом Красовского, что тот невольно отпрянул назад. Его миссия провалилась. Во всяком случае, сегодня.

К концертному залу Логунов в сопровождении Кондрашиной, Некрасова, Игнатова и его коллеги по МУРу Андрея Яценко пришли за час до начала представления. Площадь перед входом в зал уже была наводнена поклонниками испанского певца, который в Советском Союзе был популярен с конца 60-х. И хотя его славу нельзя было сравнить со славой Рафаэля, однако каждый приезд Мичела в Москву вызывал немалый ажиотаж со стороны его поклонниц и попасть на его концерт мог далеко не каждый. Вот и в этот раз билеты в кассах были уже давно проданы и толпа страждущих, не сумевших обзавестись вожделенным пропуском, сновала по площади, задавая подходящим к «России» людям один и тот же вопрос: «У вас нет лишнего билетика?».

Видя, что творится у касс, Кондрашина обратилась к Игнатову:

– Вы постойте у входа и внимательно отсматривайте приходящих, а я схожу в администрацию – договорюсь, чтобы нас пропустили без билетов.

– Полагаете, что нам придется искать ее внутри?

– Чем черт не шутит.

Пока Кондрашина отсутствовала, сыщики и Логунов заняли места недалеко от входных дверей в концертный зал. Хоккеисту еще раз доходчиво объяснили его задачу: как только он заметит нужную девушку, он должен указать на нее сыщикам, а сам ничего не предпринимать. Задание было не из трудных, поэтому Логунов не выказал ни малейшего недовольства. Так незаметно пролетели полчаса. А затем к ним присоединилась и Кондрашина, которая вернулась к сыщикам, держа в руках контрамарки.

Между тем в зале прозвучал первый звонок, а Вероника так и не объявилась.

– Вполне вероятно, что она могла прийти раньше нас и сейчас находится в зале, – высказал предположение Логунов.

– Ты это так говоришь, потому что на концерт хочешь попасть? – поинтересовался Игнатов.

– Я бы не отказался.

– Ты же, вроде, Рафаэля любишь? – удивилась Кондрашина.

– За бесплатно я готов и Мичела послушать.

– Забудь про это, мы сюда не для этого пришли, – отреагировала старший следователь.

– А если она сегодня не придет? Тогда можно хотя бы концерт посмотреть, раз контрамарки нам выдали, – продолжал стоять на своем Логунов.

В это время в зале прозвучал второй звонок.

– Хорошо, идем внутрь, – скомандовала Кондрашина и они прошли мимо билетных контролеров.

Логунов и сопровождающие его сыщики стали ходить по фойе, надеясь отыскать среди снующих там людей, нужную девушку. Пока они этим занимались, Игнатов на время куда-то отлучился. А когда он объявился снова, то его коллеги увидели в его руках театральный бинокль.