Если желания не сбудутся Полянская Алла

20

— Прокуратура изучает доказательства. — Бережной открыл папку с делом. — Я не думаю, что поджог дома Логушей и убийство Процковского как-то связаны. Наблюдение выставили?

— Да. — Реутов вторые сутки без сна и сейчас за чашку хорошего кофе отдал бы полцарства. — Как только Оглы появится, его задержат, но санкцию на обыск дома Потокара все еще ждем.

— Ладно. — Бережной встал и насыпал кофе в кофеварку. — Как только будет ордер, туда сразу.

Они помолчали, и Реутов, переглянувшись с напарником, спросил:

— А с Семеновым что?

— Пока плохо. — Кофеварка пискнула, выключившись, и Бережной поставил на стол две чашки. — Кофе пейте, ребята, мне его нельзя, да я и поспал немного. Звонил я в больницу, говорил с хирургом, надежды практически нет. Так что наше дело сейчас — найти того, кто это совершил. И я нашел в записях старухи зацепку. Вот, смотрите, она принялась за свои записи шесть лет назад и записывала все очень тщательно, а пять лет назад записи обрываются почти на неделю. А потом стоит цифра — сто. И так каждый месяц, иногда вместо цифры пишется слово «рыжье», иногда добавляется рядом — «то есть золото». Она записывала, что получала, и ее аппетиты росли — если предположить, что она доила кого-то одного, но, судя по записям, это так и есть. Кто-то много лет платил ей, а за что можно платить годами? И вот тот день, когда она оборвала записи, перед этим она пишет: корова ушла с мальчишкой. Насколько я понимаю из записей, коровой она называет соседку, которая вместе с нашими свидетельницами обнаружила труп. Вот только я сверил по времени: машина с видеорегистратором, который заснял приход к Симе Татьяны Логуш, приехала минут за десять до того, как пришла Татьяна. Но отчего-то дамы с авоськами на записи нет, хотя если она вошла в подъезд, камера регистратора должна была ее заснять.

— Я тоже это заметил. — Виктор допил кофе и чувствует себя бодрым и готовым к работе. — И еще один момент. В записях разных лет проскакивает: мальчишка пробежал, мальчишка пришел тогда-то. Последние пять лет она целенаправленно следила за парнем, чья мамаша так странно вошла в подъезд, что регистратор ее не увидел.

— Подробнее о них. — Бережной с тоской принюхивается к запаху кофе. — Ты выяснил, кто они и чем занимаются?

— Семья Тимофеевых, мать — Виктория Геннадиевна, сорок четыре года, бухгалтер. Отец — Владислав Иванович, дальнобойщик, двое сыновей — Олег, выпускник средней школы, и Михаил, через месяц ему будет двенадцать. После Смальковой они самые старые жильцы в подъезде, семь лет там живут.

— То есть теоретически они могли знать, что у Смальковой есть мать? — Реутов покосился на кофейник, кофе хотелось еще. — Хотя они могли и не знать, если старуха не выходила, но могли и знать?

— Да, — кивнул Виктор. — Но на допросе не сказали. Правда, я не понимаю, что такое могла знать Смалькова, что они ей платили? И самое главное: в день, когда напали на Семенова, никого из них и рядом с нашим зданием не было. Папаша был в рейсе, это подтверждено, мать на работе, потом на каком-то собрании, потом у сына в школе, где она вместе с другими родителями и учениками украшала актовый зал к выпускному. У сына с утра был какой-то экзамен, потом он помогал классному руководителю заполнять какие-то бланки, позже украшал актовый зал, и домой они с матерью пришли ближе к полуночи — то есть даже если предположить, что кто-то из них убил старуху, прийти сюда незамеченными и напасть на Семенова они не могли, да и Семенов бы ни за что не повернулся ни к кому из них спиной.

— Значит, был кто-то, кто не вызвал у него опасений. — Бережной достал с полки рулон и развернул его на столе. — Это план вашего здания и прилегающих коммуникаций. Видите, вот тут? Это задняя стена здания, примыкающая к жилому дому. А вот здесь, видите, показана теплотрасса, она идет вдоль всего квартала, высота подземного хода — два метра. То есть идти можно, не нагибаясь. И где-то в здании есть вход, помните дверь в западном крыле первого этажа, где расположены кабинеты участковых? Эта дверь не в подвал, как я раньше думал, а в коллектор и теплотрассы. И в том крыле обычно никого нет, все идут по центральной лестнице. Значит, кто-то мог пройти по теплотрассе и…

— Там есть ход, Андрей Михайлович, я тоже его не раз видел, просто думал, что это чулан какой-то! — Реутов понимает, что перебивать начальство невежливо, но его мозг сейчас работает с удивительной ясностью. — Там проем, от него вниз идут ступеньки в подвал, а вверх — на первый этаж, к лестнице, ведущей наверх. Но проем закрыт, и с нашей стороны там решетка, никто не пролезет.

— А ребенок пролезет? — Бережной с любопытством смотрит на Реутова. — Между вертикальными прутьями решетки двадцать три сантиметра, я специально сегодня попросил дежурного сходить и измерить. Взрослый, даже очень худой, не пролезет, а пацан, подросток — может.

— Но мы же выяснили, что пацан был в школе. Да и не пролезет он там, хоть и тощий. Вот младший…

Реутов уставился на Бережного, осененный догадкой.

— Младший! Он бы не вызвал у Семенова тревоги, даже если бы подошел очень близко! А ведь удар тупым тяжелым предметом мог нанести и пацан! Может, потому Семенов до сих пор жив. Если бы ударил взрослый…

— То ударил бы наверняка и проверил, убил или нет! — Виктор вскочил. — А пацан просто схватил со стола папки, запихнул в рюкзак и ушел тем же путем, заперев за собой кабинет, Виталий вечно бросал ключи на стол, любой мог их взять. И потом, даже если кто-то заметил пацана в коридоре, на него просто не обратили внимания, потому что раз дежурный пропустил, то это уже всяко не случайный человек.

— А вот страница в соцсетях младшего Тимофеева. — Бережной повернул к коллегам экран компьютера. — Он любитель шастать по подвалам. Диггерством заниматься начал год назад, они с приятелями отлично знают и свой район, и несколько соседних, даже карту рисуют. Он мог знать о входе в здание. А открыть дверь с той стороны можно запросто, там замок смешной, рычажок есть для удобства. Решетка-то хорошо запирается, вот на дверь никто и не обращал внимания.

— Но — почему?! — Виктор в недоумении развел руками. — Просто пацан. Пришел, убил, ушел. Почему он это сделал, зачем ему понадобились папки?

— Это и надо выяснить. — Бережной устало потер переносицу. — А потому их нужно взять на испуг. Ордер на обыск возьмите и ступайте туда. Жаль, что мы ничего не сможем сделать с мальчишкой, на момент совершения преступления ему не было и двенадцати лет. Но я думаю, что плана убивать у него не было. И что-то в этих папках есть такое, что задевает его семью — думаю, это они платили Смальковой. Вряд ли они это обсуждали с младшим сыном, но старший, я думаю, в курсе, и не может так быть, чтоб он брату не рассказал. В общем, ступайте и раскройте дело, мы вместе уже его раскрутили, остались детали.

Реутов и Виктор поднялись и вышли. Молча спустились по лестнице, молча сели в машину. Многое надо успеть.

Сима почти не слышала звуков дома.

Где-то на кухне привычно переговаривались невестки, кричали под окнами дети, гоняясь друг за другом, к ней заходили развлечь и поговорить то Сакинда, то девчонки, но Симе все это было в тягость. Ожоги заживали, волосы пришлось очень коротко остричь, отчего Сима стала похожа на подростка, но ее это мало волновало.

Нечто огромное, неведомое, к чему она прикоснулась, манило ее. И если представить, что не все так однозначно — а она теперь точно знает, что не все однозначно! — то какой же смысл жить здесь, думать о заработке, о засолке огурцов, например, о всякой ерунде, которая вообще не имеет значения, когда стоит сделать шаг, и там есть ворота, и лавандовое поле, а за ним — целый мир, и этот мир не придумал писатель-фантаст, а он существовал всегда! И там можно получить ответы на все вопросы!

Так зачем оставаться здесь, если там лучше? Глупость какая-то и маята, и что ее здесь держит, если там огромный мир? Такой, которого не видел никто! Правда, рассказать о нем никому нельзя, но какая разница? Все равно никто не поймет.

— Ты есть хочешь? — Милош заглянул к Симе. — Как ты себя чувствуешь в целом?

— Нормально. — Сима думает о том, что надо вернуться в свою квартиру, там ее никто не будет беспокоить. — Нет, спасибо, я не голодна.

Милош садится рядом и берет ее ладонь.

— Что-то ты захандрила, сестренка. — Он сжимает ее пальцы. — Что происходит, расскажи мне.

— Ты не поймешь. — Сима вздохнула. — Да и зачем?

— Ну, пока не попробуешь рассказать, ты не знаешь, пойму я или нет. — Милош устроился поудобней. — Просто расскажи. Ты же знаешь, что я никому не передам. Мы же друзья все-таки.

— Друзья?

— Конечно. — Милош улыбнулся. — Станем ли мы с тобой чем-то большим, я не знаю, но то, что мы с тобой уже друзья, это очевидно. И я хочу послушать, что тебя тревожит. Расскажи мне.

— Ладно, — Сима села в кровати, укутавшись в простыню. — Просто мне с самого детства снился сон… Ворота такие огромные, что их верхнего края не видно, и я знаю, что они такие древние — просто вообразить трудно. А за ними туман, ничего не разглядеть, но я очень хотела, всегда во сне я прижималась к воротам и сквозь прутья пыталась рассмотреть… ну, что там. Я всегда попадала туда, как только вспоминала о них — в любом сне под ногами возникала дорожка, и я шла по ней до самых ворот, а там… Там тишина, и… Но они всегда были заперты, а когда умер Сэмми, то оказался вместе со мной на той дорожке и побежал вперед, к воротам, он-то не знал, что они заперты, и просто толкнул их головой, как часто двери толкал. Они открылись, и он проскользнул туда, и я за ним, и тумана нет. А следующий сон — я уже на огромном поле, цветет лаванда, и запах такой… И свет откуда-то, но не солнце. Теплый такой свет, невероятно яркий, но глазам не больно. И Сэмми бежит впереди, и его спинка так и мелькает в цветах. А потом — ну, в следующий раз — я попала к озеру, там цветы были, и рыбки такие, как аквариумные, только в озере, и большая скамейка из белого камня. И мы просто сидели там вдвоем. Это было так… не знаю даже… тепло, спокойно, словно я дома, в безопасности, и все плохое позади.

— Я понял. Сима, это сны.

— Да. — Сима вздохнула. — Просто в ту ночь, когда случился пожар, на нашей скамейке сидел Армарос.

— Кто?!

— Армарос. — Сима смотрит на Милоша безмятежными глазами. — Это… Я не знаю, кто он. Может, ангел. Да не важно. Просто он сказал, что позволит нам с Сэмми там остаться. А там — целый мир! Огромный, я ведь только лавандовое поле видела и озеро с цветами, но там есть еще много чего, я знаю! Там леса, растущие светло и прекрасно, огромные деревья уходят вверх так, что кроны едва видны, там долины и поля из цветов. Да кто знает, что там есть еще, но главное — там Армарос, и у него есть ответы на вопросы, понимаешь? Я там в безопасности, я там, где должна быть, и что мне здесь, зачем я здесь?

— Ну, ты бы спросила этого… Армароса.

— Когда я там, я не думаю о том, что здесь. А когда здесь, то уже не помню, о чем мы с ним говорили — ну, почти не помню. Но я помню ощущение… Нет, не могу объяснить.

— Попытайся, слова — это наш самый первый выбор.

Сима заинтересованно посмотрела на Милоша:

— Ты знаешь о словах и о выборе?

— Это базовый принцип любого общения — выбор слов. Потому что с каждым собеседником мы выбираем свои слова, с чужим человеком ты произносишь одни слова, со своим, близким, — другие, и каждое наше слово — это выбор, им можно ранить и исцелить, и построить целый мир, сделав его и себя в нем бессмертными. Но для этого нужно быть здесь и делать этот выбор, потому что легче всего остаться там, где выбор делать уже не надо, и как только ты перестаешь делать выбор, ты перестаешь меняться, застываешь, как муха в янтаре, и мир застывает вокруг тебя и тоже не меняется. И приходит скука, и вопросы, которые тебя так интересуют, исчезают — тебе незачем спрашивать, потому что незачем знать, от твоего знания ничто не изменится, и следующий день будет таким же, как накануне, и так по кругу. Ну, по крайней мере, я так это вижу.

Сима задумалась. В словах Милоша был здравый смысл, и Сима с этой точки зрения вопрос не рассматривала. Впрочем, все ее путешествия могут быть просто снами.

— Я подумаю над этим.

— Подумай. — Милош не отпускает ее ладонь. — Подумай о том, что есть этот мир, в котором так много вещей, которых ты не видела и не знаешь. И этот мир существует вокруг тебя, и не важно, что в детстве тебя предавали и обижали, это уже прошло, отпусти. Принести тебе поесть?

— Ага, шоколадного печенья и чаю. — Сима провела рукой по волосам. — Не хочу, чтоб меня видели такой.

— Открою тебе страшную тайну: мы все тебя любим и будем любить, даже если ты решишь обрить голову и податься в Шао-Линь. — Милош отпустил ладонь Симы и поднялся. — Наш дом скоро отстроят заново, и мы вернемся обратно. Правда, я там жить больше не хочу. Просто поверить не могу, что никто из соседей не подошел и не спросил: граждане, может, вам помощь нужна? Ни один! Просто потому, что мы цыгане. Родители не думают об этом, а я вот залип. Не могу не думать. И жить рядом с таким людьми не хочу.

— А где ты будешь жить?

— У меня есть квартира. — Милош скорчил смешную рожицу. — Холостяцкая берлога, но есть, и я подумываю переехать туда.

Сима вдруг почувствовала смутное беспокойство. Она поймала себя на мысли, что совсем не хочет, чтобы Милош куда-то переезжал. Она привыкла, что он есть, с ним можно поболтать и он всегда правильно поймет и даже посоветует. Потому что Циноти еще маленькая, Таня постоянно занята, бабушку Тули беспокоить по пустякам стыдно, а к Сакинде Сима обратиться не может — сама не знает почему.

В комнату вошла Шанта.

— Сима, там к тебе адвокат пришел. — Она вкатила в комнату Симы столик. — Я вам сюда чаю подам с печеньем.

Сима почти забыла о Ершове, а между тем — вот он, в своем безупречном костюме, наглаженный и пахнущий хорошим одеколоном. Из-под его руки выскочила девчушка и запустила обе пятерни в вазочку с печеньем.

— Зора! — Шанта схватила дочь и попыталась отнять добычу. — Стыдно как!

— Ничего. — Ершов улыбнулся. — Дети есть дети. У меня самого их семь.

— Семь?! — Шанта засмеялась. — Целых семь! Среди ваших это бывает редко.

— Четверо моей жены, двое моих от первой жены и общий сын. И живем все вместе, только двое старших учатся в университете, но на выходные приезжают — кутерьма страшная. — Ершов сел в кресло. — Сима, ты выглядишь неважно. Спасибо, Шанта, мы себе чаю сами нальем.

Шанта подхватила дочь и вышла, оставив Симу наедине с адвокатом.

— Я пришел рассказать тебе, что нашли убийцу старухи. — Ершов разлил чай по чашкам и протянул одну Симе. — Или тебя это уже не интересует?

— Интересует, отчего же.

— Ну, тогда ты удивишься. — Ершов потянулся за печеньем. — Отличное печенье, люблю домашнюю выпечку. Ты знаешь ту тетку, что шла тогда с авоськами?

— Как зовут, не знаю, но живет на пятом… или на четвертом этаже, точнее не скажу.

— На пятом. — Ершов отхлебнул чай и посмотрел на Симу. — У них с мужем два пацана, старшему семнадцать, младшему скоро двенадцать.

— И что?

— Младший убил старуху, а мамаша помогла ему перетащить труп к тебе под дверь. — Ершов наблюдает за Симой и не понимает, отчего она так спокойна. — А потом пошел в полицию, чтобы сказать, что видел, как ты убила старуху, но не нашел майора Реутова и зашел в кабинет капитана Семенова. И увидел там бумаги, которые старуха прятала в доме, она много раз говорила ему, что в этих бумагах…

— Не понимаю.

— Она много лет следила за соседями и все записывала. — Ершов покачал головой. — Ну, шиза такая была у бабки. Из всех соседей она впускала к себе только мальчишку, он приносил ей продукты из магазина, его родители полностью содержали старуху. Вот и тогда он принес продукты, старуха пила чай, и он чем-то ее отвлек и влил ей в чай барбитурат, украденный дома у одноклассника. Потом закрутил вокруг ее шеи проволоку и ждал, пока она умрет.

— Двенадцатилетний мальчик?!

— Да. — Ершов вздохнул. — Бывает, что ж. И когда он выходил из квартиры, его увидела мать, которая возвращалась с рынка. Парня не должно было быть в квартире старухи, мамаша вошла и увидела труп. Она хочет отвести от их семьи любые подозрения, а тут ты — очень удобно, все знают, что старуха с тобой конфликтовала. И они с сыном дожидаются в квартире старухи. Они слышат перебранку ревнивого мужа и соседки, потом слышат, как Николай пришел и ушел, потом пришла Таня, и они решили, что она пришла к Николаю — ну, типа, очередная зазноба, а определить, какая дверь открылась, не смогли. И они тащат труп под твою дверь, мальчишка бежит домой, а мать спускается и снова начинает подниматься наверх — якобы вернулась из магазина. Она планировала сама обнаружить тело, поднять крик, но тут дверь открылась, и вышла Таня, и сцена сорвалась. И тогда…

— Подождите, Дмитрий Васильевич… — Сима потрясла головой. — Я ничего не понимаю. Зачем мальчику понадобилось убивать старуху?

— А вот это интересно, да. — Ершов долил себе чаю. — Тимофеевы переехали в свою квартиру семь лет назад. Так вышло, что все старые жильцы умерли, квартиры были проданы, и Тимофеевы оказались первыми, кто купил освободившуюся квартиру. Тогда еще была жива мать старухи, а старшему сыну Тимофеевых Олегу было десять лет. Через два года он, расшалившись, напугал на лестнице бабку — мать твоей соседки. Та была вполне резвая старушонка, несмотря на свои безусловные восемьдесят шесть лет, и притом пьющая, хотя уже совершенно впала в маразм. Дети часто дразнили ее, и тут Олег спрятался под лестницей и выскочил, крича, чтобы напугать, и напугал, бабка с перепугу села на ступеньки и была такова: инфаркт и мгновенная смерть. На этот кипеш вышла Смалькова и занесла мать в квартиру — видимо, не поняла, что та умерла. Но когда поняла, собиралась заявить на мальчишку. Понятное дело, ничего бы ему не было, но родители были очень напуганы, они боялись, что парня заберут в спецшколу, а у него больные почки, врожденная почечная недостаточность. И они согласились платить Смальковой деньги, чтобы она молчала. Они покупали ей продукты, платили деньгами, иногда — золотыми украшениями, а когда подрос младший сын, он тоже узнал о происходящем в семье, разговоры-то велись. Родители жили в постоянном напряжении, старуха не просто шантажировала их, но ее аппетиты росли, и они поняли, что скоро не смогут ей платить. Старший сын вырос в страхе быть помещенным в спецучреждение, и младший решил, что пора с этим безобразием заканчивать. Он как-то сумел так подойти к старухе, что она ему многое рассказывала — и что она все знает обо всех, и если бы только захотела, все были бы у нее в кулаке, и показывала свои записи. Много ли надо пацану? Он решил защитить свою семью от вымогательницы и сделал то, что сделал.

— Я даже осуждать его за это не могу. — Сима вспоминает, как жила в постоянном напряжении из-за вечных скандалов, которые устраивала ей вздорная старуха. — Это его мать хотела меня подставить, а не он.

— Но он продумал все: надел перчатки, взял вещество… — Ершов вздохнул. — Это не все. Он решил стать свидетелем убийства.

— Как это?

— Решил пойти к майору Реутову и сказать, что видел, как ты душила старуху. Он все продумал. Со своими приятелями он частенько лазил по подземным коммуникациям, они опутывают весь город. И он решил, что в здание полиции его могут не впустить, а потому пробрался туда через вход в теплотрассы, пролез сквозь решетку и открыл первый попавшийся кабинет, чтобы спросить о майоре Реутове. И увидел на столе сотрудника, капитана Семенова, те самые папки, которые показывала ему старуха. Он подумал, что теперь полиция, прочитав их, все узнает о его брате. Капитан Семенов уронил ложку — он пил чай, наклонился, а милый мальчик Миша ударил его по голове молотком, который носил с собой, когда лазил по катакомбам. Потом забрал папки в рюкзачок и ушел тем же путем, что и пришел, предварительно вытерев ручку двери и заперев кабинет.

— Этого не может быть. — Сима вспоминает невысокого крепкого мальчишку, которого иногда встречала у дома. — Ему сколько, двенадцать? Он не мог все это сам продумать и осуществить.

— Наш психолог говорит, что мог, у него очень высокий уровень интеллекта. — Ершов вздохнул. — Любимая игра, в которую он часто играл, — CSI, и сериал он обожает. Конечно, нападение на сотрудника он не планировал, но старуху убил по четкому плану.

— А сотрудник… Он умер?

— Капитан Семенов пока жив, но прогнозы неутешительные, с момента ранения до того времени, как его обнаружили, прошло больше двух часов. — Ершов встал и подошел к окну. — Я все думаю: из-за глупости взрослых случаются такие вещи. Ну, так тогда получилось с бабкой: испугалась и умерла. Да вызвали бы полицию, ничего бы пацану не было за это, тем более что он болен. Но они старшего вырастили неврастеником, а младший стал убийцей.

Сима пытается себе все это представить, но не может.

— И что теперь будет?

— Ну что… — Ершов посмотрел на нее с сочувствием. — Старшему — ничего, доказательств нет, а если бы и были, то он был неподсуден тогда. Младшего, конечно, поместят в психиатрическую больницу пока, а потом отпустят, лет ему мало, чтобы судить. А вот мать пойдет за соучастие в убийстве и попытке скрыть преступление. Учитывая, что они хотели подставить тебя, не жалей их, они тебя ни минуты не жалели.

Сима беспомощно посмотрела на Ершова:

— Я не знаю, как буду там жить теперь.

— У тебя есть где жить, а потом оно как-то устаканится. Сима, я просто приехал рассказать тебе, как твой адвокат. Реутов согласился, что вызывать тебя в полицию незачем, особенно если учесть, что ты еще слаба. — Ершов взял из вазочки еще печенье. — Если есть вопросы, я на них отвечу.

— Нет. — Сима замученно смотрит на адвоката. — Просто все это… невероятно. Почему они хотели подставить меня? Что я им плохого сделала?

— Ничего. — Ершов вздохнул, поражаясь ясной наивности Симы. — Им просто так было удобней, понимаешь? Эти люди ни о ком, кроме себя, никогда не думали. Ты думаешь, они такие одни? Полно таких, кто через что угодно переступит, родную мать подставит, чтобы ему, любимому, веселей жилось. Кстати, о матери. Как давно ты связывалась со своей матерью?

Сима удивленно посмотрела на Ершова. Она и думать забыла о пыльном чердаке, о доме, где ее держали за прислугу, о женщине, которая не чувствовала к ней ничего, кроме злости. К чему Ершов вспомнил о ней, Сима не знает.

— Давно.

— Я наводил справки. — Ершов смотрит на Симу поверх чашки с чаем. — Хочешь узнать, как она поживает?

— Нет.

Сима говорит это с твердой убежденностью. Если раньше ей иногда становилось любопытно, то сейчас уже и любопытство прошло. Что ей до женщины, которая предала ее? Пусть живет, как знает.

— Дмитрий Васильевич, а это точно установлено, что мальчик убил?

— Да я сам удивился, но на молотке найдены следы крови капитана Семенова, а в квартире Тимофеевых обнаружен моток проволоки, совпадающей с тем куском, которым удушили старуху Смалькову. Так что здесь никакой ошибки. Хуже всего другое… Ни у кого из фигурантов я не увидел ни следа раскаяния. Ну, сожалеть о шантажистке невозможно, тут где-то можно понять. Но то, что они пытались подставить тебя? А Семенов? В общем, вроде бы и люди — не маргиналы, но это такое днище, что… Ладно, мне пора. Рад видеть, что ты выздоравливаешь.

Он подхватил свой портфель и вышел, а Сима решила, что хватит лежать. Милош прав, нужно как-то жить.

Достав из шкафа сумку, Сима вытрясла на покрывало ее содержимое. Хотя сумка была в рюкзаке, на нее осела пыль и сажа, и Симе захотелось отмыть сумку, да и порядок надо навести.

Вместе с документами, косметичкой и парой шоколадных батончиков на кровать выпал оранжевый контейнер от киндер-сюрприза. Сима непонимающе уставилась на него — она точно помнит, что не покупала шоколадные яйца, шоколад в них ей не нравился. Но контейнер тем не менее был у нее в сумке, как ни крути.

— Стоп! — Сима вспоминает сухой пыльный песок у могилки Сэмми. — Это я в песке нашла!

Сима берет в руки контейнер и понимает, что он не пуст — тяжелый, чем-то наполненный, он лежит в ее ладони, как яйцо со смертью Кощея. Сима открывает его, и ей в руки сыплется тонкая цепочка и тонкий цилиндр из блестящего металла. Одним концом он прицеплен к цепочке, а второй, чуть побольше в диаметре, матово поблескивает, и на его поверхность нанесены какие-то знаки.

— Я думала, ты будешь больше… — Сима взвесила в ладони свою находку. — Но, конечно, гнездо в корешке книги небольшое.

В ее ладони лежит Ключ от Пространств.

21

Реутов дремал в машине. После допроса семейства Тимофеевых он хотел только одного — отмыться, но его беспокоила засада у дома цыганского вожака Потокара. То, что именно по его приказу подожгли дом Логушей, Реутов считал уже очевидным и знал, что сумеет это доказать. Но он искал убийцу и, сам боясь себе в этом признаться, книгу, копия которой лежала в его флешке.

Он много думал о том, что рассказал ему Милош. История казалась фантастической, но по здравому размышлению Реутов решил в нее поверить. А это значит, что вот прямо сейчас в руках какого-то психопата находится артефакт, способный… Ну, на многое. И если этот псих сумеет прочитать те загогулины, которыми написана злополучная книга, то закончится все плачевно.

А потому о книге нужно молчать, и в отчете не отражать, а изъять по-тихому и уже с Бережным вдвоем решить, что с ней сделать.

— Дэн, появился подозреваемый. — Голос командира группы захвата слышен в новых наушниках отлично. — Выдвигаемся, что ли?

— Пусть войдет в калитку, потом.

Иначе цыганский вожак ото всего отопрется, а им надо не просто задержать убийцу, но и понять, что они вытворяли на кладбище. Виктор поехал туда с другой группой, более многочисленной: нужно прочесать все кладбище со сканером, задержать бомжей, получить показания свидетеля. Реутов знает, что его напарник сработает, как всегда, четко и скрупулезно, не упустив ни единой мелочи ни в процедуре, ни в действиях группы.

А он возглавил группу по захвату подозреваемого в убийстве. Ордер на обыск у них уже есть, и тут самое главное, чтобы никто из прокурорских не решил подзаработать, позвонив Потокару с предупреждением. Но как только подозреваемый войдет в дом, это уже не будет иметь значения.

Граф Оглы вышел из машины и открыл калитку своим ключом. Калитка на первый взгляд казалась небольшой на фоне трехметровой каменной стены, но Граф вошел в нее, даже не пригнувшись.

Реутов подождал несколько минут и скомандовал:

— Заходим.

Группа выдвинулась вперед, на забор полетели крюки, парни карабкались по отвесной стене, как стая Людей-Пауков, и Реутов подумал о том, что сейчас от слаженной работы их группы зависит намного больше, чем просто торжество справедливости. Что-то темное притаилось там, что-то такое, чему уже много лет и названия нет. И он ощутил покалывание в запястье, куда старая цыганка Тули приложила свое раскаленное кольцо. Реутов машинально взглянул на тыльную сторону запястья и замер: печать была видна во всех подробностях, ее причудливые завитки словно налились кровью.

— Все, не хочу об этом думать.

Калитка открылась, и Реутов вышел из машины. Командир группы махнул ему рукой — заходи, мол, делай свою работу.

— Пошли.

По команде Реутова из машины вышла группа криминалистов.

Дом поражал своей роскошью: навязчивой, тяжеловесной позолотой, кричащими картинами в тяжелых позолоченных рамах; безвкусная, но очень дорогая мебель соседствовала с очень простыми табуретами, разбросанные подушки придавали комнатам неряшливый вид.

— Деньги есть, и надо по-богатому. — Парень в маске подмигнул Реутову. — Этим хоть сколько денег дай, они им не впрок, сделают позолоченный хлев.

— Где подозреваемый?

— Задержан. — Парень кивнул в сторону коридора. — Там все семейство. Они тут митинговать пытались, ну да очень скоро успокоились.

Реутов двинулся по коридору на звук голосов.

Одного взгляда на собравшихся ему хватило, чтобы понять: искомого человека среди задержанных нет. Грузный хозяин, пожилой цыган с золотой цепью на шее, очень массивной, его жена, толстая и безвкусно одетая, три женщины помоложе — невестки, и двое сыновей хозяина. Стайка детей пряталась за материнские юбки. Виновник торжества лежал посреди ковра, закованный в наручники. Рядом обретался еще один персонаж, при виде которого брови Реутова удивленно взлетели.

— Филатов?

Тот лишь злобно глянул на бывшего начальника и отвернулся.

— Так вот ты где приземлился. — Реутов презрительно поджал губы. — Да, недалеко улетел.

Он обернулся и посмотрел на хозяина дома:

— Где Шунгар?

Цыган молча отвернулся. Что ж, этого Реутов ожидал, но он знает, как разговорить несговорчивых граждан.

— Или ты мне говоришь, где Шунгар, или я сейчас провожу обыск, нахожу много чего незаконного, тебя и баб в камеру, а детишки пойдут в приют.

— Лука! — Старая цыганка умоляюще посмотрела на мужа.

— Молчи, Анна. — Лука Потокар к чему-то прислушивается. — Он не…

— Посмею. И сделаю. Посажу всех в камеру за соучастие в убийстве и вандализме и выброшу ключ, а лучший адвокат города, после того как вы сожгли дом Логушей, защищать вас не будет. — Реутов злобно смотрит в глаза цыгану. — Выбирать тебе.

Взгляд Луки уперся в пол. Он продолжал прислушиваться, а боль в запястье стала для Реутова невыносимой, хотя и проясняла мозг.

— Подвал! — Реутов ухмыльнулся. — Вызывайте подкрепление, пакуйте всех, социальные службы пусть приедут за детьми. Подозреваемых везти отдельно.

Он уже не слышит криков и плача женщин — у них всех был выбор, и теперь то, что случится с ними дальше, — просто результат их выбора.

Он спустился в подвал, в нос ударил неприятный запах. Шедшие за ним двое бойцов из группы переглянулись, и один спросил:

— Майор, вы чувствуете запах?

Реутов кивнул и толкнул дверь.

Посреди подвала горела жаровня, над которой, подвешенный за ноги, висел труп. То, что это именно труп, было ясно сразу: резаная рана от уха до уха не давала простора для сомнений. В углу у стола, заваленного какими-то инструментами, спиной к ним сидел человек, которого называли Шунгар.

Реутов подошел к нему — взгляд колдуна был неживым, как и он сам.

— Пока найдено двенадцать неучтенных трупов. — Виктор пил пиво с разрешения генерала и докладывал о рейде на кладбище. — Эти красавцы что, значит, удумали: тела тех бедолаг, которых приносил в жертву полоумный колдун, закапывали в ямы, приготовленные для захоронений. Влезали в яму, углубляли ее, забрасывали труп землей, ровняли — все, гроб становился поверх тела, могила закапывалась, и все шито-крыто.

— Да, креативно. — Бережной кивнул, про себя удивляясь, сколько пива лезет в майора Васильева. — А главное, никому и в голову не придет там искать. Захоронение-то не повреждено. Что показал Потокар?

— Он-то молчит, а вот младшая невестка поет соловьем — лишь бы избежать тюрьмы и забрать двоих своих детей назад. И я, пожалуй, смогу ей в этом помочь. — Реутов устало откинулся в кресле. — Они все были в курсе происходящего, этот отморозок Оглы водил к колдуну жертв постоянно. Бомжи, беспризорники, проститутки — то есть те, кого искать никто не станет. Говорил, что кровавые жертвы дают силу какому-то демону, который когда-то изготовил некую печать, открывающую пространства. Они в это все реально верили.

— И под это дело убили больше десятка человек. Ну, и плюс кладбищенский бомж Буца, который увидел эти игры с кукушатами в чужих ямах. — Виктор открыл еще одну банку с пивом. — Колдун этот — их дальний родственник. Когда он купил у дурачка Димона книгу, то был уверен, что там же есть и ключ. Но Димона отследить не удалось, благо же тот выдал телефон и координаты Процковского, и Шунгар заявился к нему, но Роман отморозился.

Бережной пожал плечами.

— То есть он все-таки перед кремацией обыскал останки, вместе с которыми был найден артефакт, и нашел эту штуку, но отчего-то не захотел продать?

— Роман Процковский был человек очень эрудированный. — Реутов вспомнил рассказ Тани и Симы. — Окончил художественное училище, очень много и разнообразно читал. Возможно, он знал или предполагал, что именно они нашли… Хотя Милош говорил, что все воспоминания о книге были вытравлены — но раз он знал, то мог знать кто-то еще. И Роман решил избавиться от опасной вещи, спрятав ее на могиле у кота Сэмми. А Сима нашла — как она говорит, у нее есть привычка рыться в песке. Наверное, артефакт нужно было залить бетоном, но Роман хотел, видимо, иметь к нему доступ.

— Где сейчас артефакты?

— У Симы. — Реутов сделал рукой неопределенный жест. — Я думаю, ему самое место у такой странной личности.

Они сидели в небольшом кафе. Обсуждать происшедшие события даже в генеральском кабинете Бережного не рискнули.

— А колдун отчего ласты склеил? — Виктор с сожалением смотрит на пустую банку. — Что эксперты говорят?

— Вскрытие показало острую сердечную недостаточность. — Реутов хмыкнул. — Но Михалыч по секрету мне сказал, что сердце этого урода было просто раздавлено, как гнилой плод. Он такого не видел и предпочел обтекаемую формулировку. Странно другое… Лука Потокар все время к чему-то прислушивался. Он до последнего верил, что Шунгар спасет его — а у меня было ощущение, что пол под ногам подрагивает. Они все прислушивались, как мне теперь кажется. Странно тихо себя вели.

Реутов помнит боль в запястье, в какой-то момент ставшую невыносимой, а потом враз прекратившуюся. И старается не думать, как это связано с тем, что колдун умер, пытаясь прочесть какое-то заклинание. Видимо, старая Тули хорошо позаботилась о нем, потому что ее печать сохранила не только его.

Реутов потряс головой — глупости, суеверия!

— Не помешаю?

К ним за столик подсел огромного роста парень, и Виктор удивленно на него вытаращился.

— Муха?

— Это был оперативный псевдоним. — Муха улыбнулся. — Ты мне едва все дело не завалил. Я четыре месяца жил в том свинарнике, пытаясь собрать данные о преступниках, и тут ты — с шашкой наголо!

— Кто тебе виноват, что за четыре месяца ты не смог ничего раскопать? — Виктор повернулся к коллегам: — Это Муха, о котором я вам рассказывал. Я знал, что с тобой что-то нечисто.

Муха вежливо кивнул генералу Бережному и Дэну.

— Наш отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков давно раскручивал семейство Потокаров. Узнав, что они что-то делают на кладбище, я решил проследить. Но для этого я должен быть не опасен, а с моим ростом и прочими достоинствами как я могу быть им не опасен? Только если буду не в своем уме. Я жил там и следил: кто приезжает, когда, что и где прячут. А когда мы взяли Мирчу Потокара, то перекрыли канал сбыта и вышли на поставщиков, и дальше по цепочке. Ты со своим неуемным любопытством мне едва все не сорвал!

Виктор осуждающе посмотрел на здоровяка.

— Они приятеля твоего завалили, разве нет?

— Алкоголика Буцу? — Муха засмеялся. — Да такого отребья на рупь стакан на каждом углу! Я, собственно, пришел сказать, что вынужден свернуть операцию, потому что вы задержали всех кладбищенских бомжей, а они обеспечивали мне прикрытие. Впрочем, я не в претензии, люблю купаться и ночевать в своей квартире.

— И зачем вы пришли? — Бережной холодно смотрит на Муху. — Вряд ли за тем, чтобы поведать нам о вещах, которые мы и так знаем.

— Я пришел спросить, где книга. — Глаза Мухи холодно блеснули. — Та самая книга, которую обнаружили в гробу священника, где она?

Бережной и Реутов в недоумении переглянулись:

— Какая книга?

Виктор потянулся за следующей банкой пива.

— Коллеги, а о чем речь? Муха… или как там тебя, какая книга? И зачем тебе в твоем отделе по борьбе с наркотиками книга? Вы там читаете книги?

Муха смотрит на полицейских, не отрываясь, и Реутову вдруг становится совершенно ясно, что ни к какому отделу по борьбе с наркотиками этот чужак отношения не имеет. Он представляет кого-то более опасного, а это значит, что о книге с ним говорить нельзя. Она ни за что не должна попасть не в те руки, а руки Симы Масловской — самые подходящие для данного предмета.

— Ладно. — Муха поднялся. — Забудьте.