Против Виктора Суворова (сборник) Исаев Алексей

Глава 9

Пехота против танков

Глава 10

Реактивное чудо-оружие

Глава 11

Вертикальный охват

Появление воздушного десанта как нового средства нападения на железные дороги…

А. Я. Яновский. «Виды воздушных десантов и борьба с ними»

Одним из основных приемов В. Суворова является представление вполне рутинных мероприятий как имеющих тайную агрессивную подоплеку. Владимир Богданович априори считает воздушно-десантные войска наступательным средством, пригодным для использования только в агрессивной войне: «Воздушно-десантные войска предназначены для наступления. Это аксиома, которая в доказательствах не нуждается. Перед Второй мировой войной мало кто из правительств замышлял агрессивную войну, а раз так, то воздушно-десантные войска во многих странах развития не получили. Было два исключения. К агрессивным войнам готовился Гитлер, и в 1936 году он создал воздушно-десантные войска. Численность парашютистов в этих войсках к началу Второй мировой войны — 4000 человек. Другим исключением был Сталин. Он создал воздушно-десантные войска в 1930 году» («Ледокол», Глава 12).

Абсурдность этой «аксиомы» очевидна любому, кто мало-мальски знаком с историей воздушно-десантных войск. Во-первых, у всех перед глазами есть пример парашютных подразделений, использовавшихся для защиты своей страны. Это израильские парашютные части. Какие задачи им приходилось решать, описывает начальник Генерального штаба армии Израиля Моше Даян: «Я сказал, что считаю необходимым выбросить парашютные десанты в непосредственной близости от целей, чтобы перекрыть египтянам пути для подачи подкреплений своим и овладеть господствующими и наиболее тактически важными позициями. Парашютистам придется держаться до тех пор, пока с ними не соединятся части наших основных сил, на что, по моим подсчетам, потребуется примерно сорок восемь часов» (Даян М., Тевет Ш. Арабо-израильские войны 1956, 1967. М.: Изографус, ЭКСМО, 2003. С. 52). Логика очевидная: десантники помогают своим войскам, воздействуя на коммуникации противника. В войне 1956 г. израильтянами был высажен парашютный десант на перевале Митла. Во-вторых, еще до начала Второй мировой войны воздушно-десантные войска «получили развитие» в такой стране, как Франция. Официальная дата создания французских воздушно-десантных войск — 1 апреля 1937 г. Были созданы две группы «воздушной пехоты» (infanterie de l’air): 601-я в Реймсе и 602-я в Алжире. Темы учений были, с точки зрения Владимира Богдановича, совершенно неполиткорректные и даже агрессивные: в августе 1937 г. 601-й группой отрабатывался захват моста и атака штаба дивизии. Таким образом, к двум «исключениям», о которых пишет Владимир Богданович, нужно добавить еще два: Францию (1937 г.) и Италию (1938 г.). Задержка со строительством воздушно-десантных войск в Англии и США объясняется недальновидностью принимавших решение личностей. Эксперименты с воздушными десантами в США проводились. Впервые американские военные провели пробную выброску парашютистов 29 апреля 1928 года на полигоне Келли-Филд, штат Техас. В 1932 году, во время маневров в районе Форт-Дюпон, Делавэр, небольшой пехотный отряд был заброшен в тыл условного противника. Десантники сами по себе являются лишь одним из инструментов борьбы.

Если почитать советских военных мыслителей 30-х годов, то никакой однозначной направленности на агрессию не наблюдается. Десанты предполагается применять, например, в начальный период войны для срыва мобилизации и сосредоточения противника. Приведу цитату из статьи, которую В. Суворов гарантированно читал, поскольку ссылается на нее в другом месте: «Авиация действиями с воздуха и выброской воздушных десантов в соединении с диверсионными актами изнутри может на глубине 400–600 км помешать ходу жел. — дор. перевозок, нанести значительный ущерб воздушным и морским силам противника, уничтожить важнейшие питающие его армию военные склады и базы.

Крупные мотомехчасти во взаимодействии с конными массами и авиацией, поддержанные в первые дни пограничных сражений пехотными частями, врываются на территорию противника.

Основные цели групп вторжения:

а) уничтожение частей прикрытия;

б) срыв в пограничных районах мобилизации и новых формирований» (ВИЖ № 10 за 1963 г. А. И. Егоров. Тактика и оперативное искусство РККА на новом этапе. С. 34). Это выдержка из доклада А. И. Егорова, который был прочитан на заседании РВС СССР в 1932 году. Область применения ВДВ, как мы видим, очерчена вполне определенно. Авиация наносит удары с воздуха с целью срыва железнодорожных перевозок войск к границе в начальный период войны, а десантники решают ту же задачу действиями диверсионного характера. «Армии вторжения», как мы уже знаем, не советское изобретение, и начальный период войны с 15–20-дневным периодом сосредоточения и развертывания был общим местом в военной теории 20–30-х годов. Во время этого периода страна, которая подверглась нападению, может попробовать сорвать сосредоточение и мобилизацию войск агрессора авиаударами, вторжением мехчастей на его территорию. И столь же перспективным представлялось пытаться сорвать мобилизацию и сосредоточение противника, расстроить планы нападающего выброской групп десантников, дезорганизующих транспортные перевозки. Вторит Егорову и другой советский военный теоретик, А. Я. Яновский: «Для нападения и разрушения обороняемых железнодорожных объектов будут высаживаться силовые десанты. Так, например, для нападения на железнодорожный мост может быть высажен десант в составе 50–80 бойцов с пулеметами и даже орудиями. Такой десант будет поддерживаться с воздуха действиями штурмовой и легкобомбардировочной авиации. Высадившись невдалеке от места, десант может с боем занять мост и взорвать его». (Вопросы тактики в советских военных трудах, 1917–1940 гг. С. 363.) Те же идеи высказывает и известный советский теоретик воздушной войны А. Н. Лапчинский: «Действие бомбардировочной авиации по железным дорогам может быть дополнено еще и действиями подрывников, доставляемых в расположение противника на разведывательных самолетах». (Вопросы стратегии и оперативного искусства в советских военных трудах (1917–1940 гг.). Воениздат, 1965, С. 637.) Выводы теоретиков были закреплены во Временном полевом уставе РККА 1936 года (ПУ-36). Статья 7 устава гласит: «Парашютно-десантные части являются действенным средством для дезорганизации управления и работы тыла противника». Диверсионные действия могут пригодиться при любом развитии событий. Уничтожение моста не всегда можно доверить партизанам, да и стратегически важный мост в начальный период войны может быть на территории противника.

К мостам Владимир Богданович определенно неравнодушен, есть такое литературоведческое исследование «Тема окна в поэтике Пастернака», видимо, ждет своего автора и труд «Тема моста в произведениях В. Суворова». Однако, рассказывая нам о взрывах приграничных мостов, разведчик-аналитик упускает важность коммуникаций в тылу противника. Теперь представим начало войны таким, каким оно виделось в 30-х годах. Политическая напряженность перерастает в вооруженный конфликт, к границе устремляются эшелоны с войсками. Авиация наносит удары по железнодорожным узлам, а высаженные на территории противника десанты взрывают мосты, железнодорожные пути в узостях, на кривых. По образовавшимся пробкам из десятков поездов и сотен вагонов снова наносит удары авиация. В результате танковая дивизия, которая должна была бы наступать на Минск или Киев, оказывается запертой на железнодорожном перегоне перед взорванным мостом через Вислу, под непрерывными ударами авиации в сотнях километров от границы. При этом действия десанта могут носить рейдовый характер, выброска, уничтожение объекта и возвращение к своим просачиванием на спокойном участке фронта. Рейд — это вполне типичная форма операции, оставшаяся в уставах до сегодняшнего дня. В ходе рейда не предусматривается удержание объекта операции, лишь нанесение удара и возвращение на исходные позиции.

Проистекает объявление воздушно-десантных войск агрессивными еще и от непонимания принципов их применения. В. Суворов пишет: «В оборонительной войне десантников в тыл противника бросать не нужно, проще при отходе в лесах оставить партизанские отряды» или: «В оборонительной войне нет проблем забросить войска в тыл противника, и наоборот: танковые клинья наступающего противника рвутся вперед, отрезая десятки и сотни тысяч ваших войск от главных сил, и проблема перед обороняющимся — не как бы забросить в тыл противника еще одну дивизию, а как бы хоть некоторых генералов своих да знамена кое-каких дивизий с занятой противником территории эвакуировать». Партизанские отряды и диверсанты вообще имеют практически нулевую подвижность, они могут передвигаться только с темпом пешехода. Поэтому маневренность у них, можно сказать, никакая. Надеяться в решении такой ответственной задачи, как взрыв важного моста, на партизан просто неразумно. Данный конкретный партизанский отряд могут попросту разгромить. Перебрасывать для уничтожения объекта другой партизанский отряд практически невозможно, партизаны передвигаются на своих двоих и привязаны к определенной местности, население которой им симпатизирует. В незнакомой местности нужно заново налаживать все связи, разведывать местную обстановку. Десантники же сбрасываются в непосредственной близости от объекта с самолета, входить в контакт с местными жителями им необязательно. Если не удастся уничтожить объект силами десантников с первого раза, то можно достаточно быстро осуществить выброску еще раз, с учетом ошибок предыдущей операции.

Более того, как показала практика, десантников можно применять и в чисто оборонительной операции. Процитирую книгу из списка литературы «Ледокола», «Советские воздушно-десантные»: «Операция „Тайфун“ началась 30 сентября переходом в наступление соединений 2-й танковой группы в полосе Брянского фронта. Преодолев оборону советских войск, враг бросил главные силы на город Орел. Чтобы задержать врага, по решению Ставки в район Мценска стали спешно сосредоточиваться резервные соединения и части, из которых был сформирован 1-й гвардейский стрелковый корпус. Его возглавил генерал-майор Д. Д. Лелюшенко. Однако события развертывались настолько стремительно, что большинство мероприятий Ставки уже невозможно было осуществить в нужные сроки. К исходу 2 октября гитлеровские войска вышли на подступы к Орлу, а во второй половине следующего дня вражеские танки ворвались в город, взяли его и устремились вдоль шоссе Орел — Тула. Нужно было срочно задержать, хотя бы на короткое время… […] По распоряжению Ставки в район городов Орел и Мценск по воздуху перебрасывается 5-й воздушно-десантный корпус в составе 10-й и 201-й воздушно-десантных бригад. В 5 часов 10 минут 3 октября командир корпуса полковник С. С. Гурьев получил приказ вылететь по маршруту Коломна, Тула, Орел, высадиться на аэродроме Орел, задержать продвижение танков противника по шоссе на Тулу и обеспечить сосредоточение 1-го гвардейского стрелкового корпуса, после прибытия которого войти в его состав» (Советские воздушно-десантные. М.: Воениздат, 1986. С. 70–71). Пусть не удивляет, что десантников планировалось использовать против танков. Воздушно-десантные бригады имели на вооружении огнеметы РОКС, которые можно было использовать и использовали реально против танков. Помимо этого, 3 октября 1941 г. 40 тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 доставили под Мценск танки Т-38, противотанковую артиллерию, грузовики, боеприпасы для 5-го воздушно-десантного корпуса. Выброска десантов используется в том случае, когда требуется быстро переместить некоторое количество войск на большое расстояние. Когда немецкие танки рвутся к Мценску и у них на пути ничего нет, можно выбросить десант и в обороне, поставив хотя бы хлипкий заслон на пути танкового клина. В октябре 1941 г. сумели «в короткие сроки перебросить на дальность до 500 км более 6 тыс. десантников с вооружением, боевой техникой и двумя боекомплектами боеприпасов». (Там же. С. 71.) Выброска десанта на пути 2-й танковой группы даже попала в оперативную сводку № 112 OKW. Когда необходимость сдержать любой ценой миновала, 5-й воздушно-десантный корпус был сменен 6-й гвардейской стрелковой дивизией. Следует отметить, что аналогичным образом действовали сами немцы, когда им пришлось обороняться на московском направлении. В начале января 1942 г. под Юхнов был перевезен на транспортных Ю-52 полк пехотинцев. Десантники, как и любой род войск, инструмент универсальный, а не специфический «агрессивный». Их отличительное свойство — мобильность, возможность перемещаться на сотни километров за несколько часов — может быть использовано и в наступлении, и в обороне.

В армейской, фронтовой наступательной операции нельзя надеяться на партизан. Союзники в операции «Маркет-Гарден» не надеялись на движение Сопротивления, а высаживали десантников цепочкой до заветной цели. В Вяземской десантной операции зимы 1942 года в тылу немцев действовали партизанские отряды, но тем не менее был высажен десант в предполагаемой точке схождения окружающих «клешней» Западного и Калининского фронтов. Воздушно-десантные войска — это лишь один из инструментов ведения войны, он может применяться и в войне справедливой, и в войне несправедливой. Не инструмент определяет моральную оценку действий человека или государства.

Кроме того, нельзя забывать и еще об одном аспекте применения воздушно-десантных войск: об их использовании в качестве элитных пехотных подразделений. Не всегда и не везде требуется масса артиллерии или танков. Есть ситуации, когда важнее оказывается выучка и дисциплина. Во время советско-финской войны финны значительно уступали РККА по количеству танков, самолетов, тяжелого вооружения, но превосходили в выучке бойцов, отдельных мелких подразделений. В этой ситуации десантники были использованы в противовес финским диверсионным отрядам: «201-я воздушно-десантная бригада с 15 февраля по 12 марта 1940 г. вела активную оборону коммуникаций 15-й армии. За это время десантники 37 раз проникали в тыл вражеских войск в целях разведки и уничтожения важных объектов противника. Особенно отличались в выполнении этих задач взводы лейтенантов А. В. Цапапова и Г. Н. Нилова». (Советские воздушно-десантные. М.: Воениздат, 1986. С. 48.) 15-я армия воевала в промежутке между Ладожским и Онежским озерами, в очень сложных природных и климатических условиях. Именно в этих местах действия РККА в финской войне были наименее успешными, здесь были потеряны в окружении 34-я танковая бригада и 18-я стрелковая дивизия. Использование десантников в качестве элитной пехоты имело место не только в СССР. В ходе «шестидневной войны» 1967 г. израильские десантники использовались в уличных боях за Восточный Иерусалим. Также в качестве элитной пехоты десантникам пришлось сражаться в «Войне Судного дня» октября 1973 г.

После рассказов о природной агрессивности воздушно-десантных войск Владимир Богданович начинает давить на жалость, и несколько последующих абзацев главы выдержано в стиле политинформаций Конквеста: «Для того чтобы оценить серьезность сталинских намерений, надо вспомнить, что парашютный психоз бушевал в Советском Союзе одновременно со страшным голодом. В стране дети пухнут от голода, а товарищ Сталин продает за границу хлеб, чтобы купить парашютную технологию, чтобы построить гигантские шелковые комбинаты и парашютные фабрики, чтобы покрыть страну сетью аэродромов и аэроклубов, чтобы поднять в каждом городском парке скелет парашютной вышки». В. Суворов просто не в курсе. Поволжье было голодным задолго до 1917 г., до революции тоже продавали за границу хлеб, только делали это помещики с целью покупки предметов роскоши. Между станком для завода и баснословно дорогой французской шляпкой я, да извинят меня милые дамы, выберу станок. Станок — это рабочее место и будущее страны, а французская шляпка — это всего-навсего шляпка. Парашютная вышка в парке — это не более дорогое удовольствие, чем сегодняшние «американские горки», и цель парашютной вышки увеселительная, а не военная. Тренировочные парашютные вышки для десантников имитируют не только вертикальное движение, но и перемещения парашютиста в горизонтальной плоскости под воздействием ветра. Вышка в парке не в большей степени способствует освоению технологии десантирования, чем плавание в ванной к водолазным работам. К тому же формировались воздушно-десантные войска не из ветеранов прыжков с вышки в парке. Владимир Богданович ставит знак равенства между посетителями аттракционов и десантниками: «К началу Второй мировой войны Советский Союз имел БОЛЕЕ ОДНОГО МИЛЛИОНА отлично подготовленных десантников-парашютистов». Но почему-то этот замечательный резерв не был использован. Формировались новые воздушно-десантные бригады не за счет тех, кто прыгал с парашютных вышек, а за счет бойцов обычных стрелковых дивизий. В постановлении ЦК ВКП(б) № 1112–459сс от 23 апреля 1941 г. «О новых формированиях в составе Красной Армии» черным по белому написано: «2. Указанные в п.1 формирования провести за счет существующей численности Красной Армии, для чего: а) расформировать 11 шеститысячных стрелковых дивизий, из них в МВО — 2, в ХВО — 1, в ОрВО — 2, в УрВО — 2, в ПриВО — 1, в СибВО — 2, в СКВО — 1, общей численностью 64 251 человек; б) расформировать управления 29 механизированного корпуса и 46 стрелкового корпуса с корпусными частями, общей численностью 2639 человек; в) переформировать 10 стрелковых дивизий в горные стрелковые дивизии, из них в ЗакВО — 3, в КОВО — 4, в ОдВО — 1, в САВО — 1 и в СКВО (из числа передислоцируемых из ДВФ) — 1, сократив в связи с этим каждую стрелковую дивизию на 1473 человека». (1941 год. Документы. Книга вторая.) «Пункт 1» — это воздушно-десантные корпуса и формировавшиеся параллельно с ними десять противотанковых артиллерийских бригад РГК. Ну не написано в приказе, что нужно собрать по стране энное количество значкистов-парашютистов. Формирование произведено за счет обычных стрелковых дивизий, комплектовавшихся на общих условиях.

Надо сказать, что методика построения «доказательств» у Владимира Богдановича весьма незатейливая. Сначала какой-то род войск или вид вооружений объявляется «агрессивным» и «чисто наступательным», затем утверждается безудержное развитие этого вида вооружений или вооруженных сил в СССР, и, наконец, завершает трилогию повествование о готовности к 6 июля 1941 г. В отношении воздушно-десантных войск эта триада прослеживается очень хорошо, и, как обычно, оказались провалены все три пункта. «Агрессивность» ВДВ оказалась под сомнением, парашютные вышки и планерный психоз тоже (см. ниже). Но особенно очевидно попал впросак разведчик-аналитик с готовностью к 6 июля 1941 г. Для выброски десантов должно быть достаточное количество самолетов, способных поднять десантников в воздух, обеспечить выброску с парашюта или хотя бы посадку на захваченный аэродром. Чтобы не заниматься утомительным подсчетами того, сколько самолетов требуется для высадки одного ВДК, предоставим слово специалистам. Командир 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса Скрипко в марте 41-го принимает участие в играх на картах, проводимых штабом ВВС ЗапОВО. Задача корпуса — обеспечить высадку воздушно-десантного корпуса в интересах фронтовой операции. Как пишет Скрипко, «боевой состав корпуса руководители учений взяли не реальный, а произвольный. Чтобы десантировать одним рейсом воздушно-десантный корпус, потребовалось 1100 тяжелых кораблей ТБ-3. Именно таким количеством самолетов они и укомплектовали условно мой корпус». (Скрипко Н. С. По целям ближним и дальним. М.: Воениздат, 1981. С. 41.) Если не брать с собой легкие танки, артиллерийские орудия и боеприпасы к ним, то можно обойтись и меньшим количеством самолетов. Например, по расчетам штаба 4-ВДК, для однорейсовой выброски корпуса было необходимо 650–700 ТБ-3 и ПС-84. Всего в ДБА на этот момент имелось 516 ТБ-3. Из них около сотни на Дальнем Востоке в 5-м дальнебомбардировочном авиакорпусе. Помимо ТБ-3, десанты можно было выбрасывать или сажать посадочным способом с транспортных самолетов ПС-84 (более известный широкой публике как Ли-2). «Статистический сборник № 1» указывает наличие всего 7 ПС-84 и 110 транспортных самолетов неуказанного типа. Статья В. Котельникова о Ли-2 сообщает более точные сведения: «К началу войны Аэрофлот располагал 72 ПС-84. Еще 49 экземпляров принадлежали ВВС, 5 — морской авиации и несколько машин НКВД». (Мир Авиации. № 4 за 1999 г. С. 21.) То есть даже при использовании всех ТБ-3 из дальнебомбардировочной авиации и всех ПС-84 из гражданской авиации и ВМФ самолетов хватит на один воздушно-десантный корпус без тяжелого вооружения. Но никак не на все пять.

Но даже если бы самолеты были, готовность к 6 июля 1941 г. представляется сомнительной. Большая часть воздушно-десантных бригад свежеиспеченных воздушно-десантных корпусов занималась воздушно-десантной подготовкой менее двух месяцев. В. Суворов пишет: «Описание 3-го вдк в книге И. А. Самчука (и во множестве других книг и статей) полностью соответствует тому, что сообщает генерал-полковник А. И. Родимцев, служивший в этом корпусе: в 212-й бригаде по 100–200 прыжков на брата, у командира бригады полковника И. И. Затевахина — за 300, в двух других бригадах — не такие показатели, но вполне достойные, и подготовка идет днем и ночью». («Последняя республика». Глава 24.) Делится сведениями о «вполне достойных» показателях других бригад Владимир Богданович тем не менее не спешит. И это вполне объяснимо, поскольку 5-я и 6-я воздушно-десантные бригады 3-го воздушно-десантного корпуса были сформированы заново, личный состав их прибыл из… стрелковых частей, и парашютным делом они занимались второй месяц. Об этом можно прочитать у Родимцева. (А. И. Родимцев. На берегах Мансареса и Волги. М.: Петрозаводск, 1966. С. 82.)

Читатель скажет: «Хорошо, самолетов не было, подготовка к прыжкам хромала, но были же планеры, стоящие рядами на полях! Для высадки на планере никаких выдающихся способностей не нужно». Конечно, Владимир Богданович не обошел их своим вниманием: «Подготовить сотни тысяч десантников и парашюты для них — это только полдела: нужны, кроме того, военно-транспортные самолеты и планеры. Советские лидеры это отлично понимали, вот почему парашютный психоз 30-х годов сопровождался и планерным психозом. […] Лучшие конструкторы советских боевых самолетов временами отвлекались от своего основного занятия, чтобы создавать планеры. Даже будущего создателя первого спутника Сергея Королева бросили на разработку планеров. Кстати, он в этом деле весьма преуспел. Создателей боевых самолетов и ракет заставляли заниматься разработкой планеров, видимо, не просто ради мировых рекордов. Если Сталина интересовали рекорды, то почему бы не бросить лучшие умы на создание новых спортивных велосипедов?» («Ледокол», Глава 13.) Можно не сомневаться, что, если бы в СССР бушевал велосипедный психоз, Владимир Богданович поведал бы нам об «автострадной велопехоте». Но в СССР с 20-х годов увлекалесь планеризмом, что вполне объяснимо в те годы, когда человечество только-только научилось летать и многие хотили ощутить прелесть полета. Это в наши дни люди, зевая, садятся в комфортабельные авиалайнеры. Что ж, давайте обсудим планеры. В. Суворов уже во вводной части своего повествования о «планерном психозе» допускает несколько ошибок, причем очевидных. Во-первых, в 1941 году, а тем более в 30-х, мало кто знал, что произойдет двадцать лет спустя, 12 апреля 1961 года, и кто будет отцом ракеты-носителя первого советского пилотируемого космического аппарата. Поэтому отвлекать Сергея Павловича Королева от создания Р-7 во имя планеров Иосиф Виссарионович никак не мог. Все было ровно наоборот: не от ракет к планерам, а к ракетам через планеры. С планеризма началось становление С. П. Королева как конструктора. Проект своего первого планера он разработал в 1923 г. Будучи студентом Киевского политехнического института, он спроектировал и построил пилотажный планер, на котором принимал участие в соревнованиях. В дальнейшем Сергей Павлович почти полтора десятилетия занимался планерами, но эта была только ступень в творческом становлении будущего конструктора ракет. В конце 30-х интерес к планерам угас. «Строительство его (последнего планера С. П. Королева СК-7. — Я) затянулось до 1938 г., но так и не было закончено, чему наверное способствовал начавшийся спад интереса к летательным аппаратам такого типа». (Грибовский. «Развитие транспортного планеризма».) Начиналась новая эра: «Тяжелый планер СК-9 конструкции С. П. Королева стал ракетопланом РН-318–1, прообразом реактивных самолетов и ракетных лаборатория для полетов в стратосферу». (Казаков. Бесшумный десант.)

Во-вторых, «лучших конструкторов советских боевых самолетов» стоило перечислить поименно. Из действительно широко известных фамилий разработкой планеров занимался О. К. Антонов, не являющийся конструктором боевых самолетов. Основная же масса проектов, опытных и серийных образцов была создана именно конструкторами планеров Осовиахима и ОКПБ ВВС — Антоновым, Гроховским, Урлаповым, Грибовским, Грошевым, Воробьевым, Цыбиным, Колесниковым, Афанасьевым, Кучеренко, Юмашевым, Курбалой, Рафаэлянцем, Роднянским, Абрамовым, Москалевым. Из сколь-нибудь близких к созданию боевых самолетов можно назвать Жемчужина и Вахмистрова из КБ Поликарпова — после января 1940 г., то есть после создания управления по производству планеров в Наркомате авиационной промышленности. Ни Яковлев, ни Лавочкин, ни Поликарпов проектированием планеров не занимались.

Наконец, совершенно напрасно Владимир Богданович связывает планерный психоз 30-х годов с воздушными десантами. Строившиеся в СССР в 30-х годах планеры не имели никакого отношения к высадке десантов, это были учебные и спортивные планеры, одно, реже двухместные. Высаживать с их помощью десанты было попросту невозможно. Грузовые планеры существовали только в виде опытных образцов. Один из таких опытных образцов называет Владимир Богданович: «Военная направленность советского планеризма неоспорима. Еще до прихода Гитлера к власти в СССР был создан первый в мире грузовой десантный планер Г-63 конструктора Б. Урлапова». Помимо «первый в мире» стоило добавить «экспериментальный». Дело в том, что Г-63 (проходящий по некоторым источникам как Г-31) был построен всего в двух экземплярах. Первый в октябре 1932 г., второй — в 1934 г., и, «несмотря на положительные результаты испытаний, планер в серию запущен не был, поскольку еще не были четко определены задачи десантных планеров». (А. П. Красильщиков. Планеры СССР. М.: Машиностроение, 1991. С. 172.) Тем более не стоит ставить знак равенства между многоместным планером и воздушными десантами. Например: «В январе 1936 г. Планерный завод получил задание на постройку четырехместного планера, предназначенного для буксировки за истребителем. Планер должен был перевозить технический состав при перебазировке авиационного отряда на новое место. Этот заказ был сделан по инициативе командующего ВВС Я. И. Алксниса. Такой планер был спроектирован Г. Ф. Грошевым и построен в 1936 г. под индексом Г № 8». (Там же. С. 173.) Но ВВС даже этим образцом не заинтересовались. И уж совершеннейший нонсенс прозвучал у В. Суворова далее: «Затем в СССР были созданы тяжелые планеры, способные поднять грузовую машину». Это было уже после войны.

Направленность советского планеризма была далека от воздушно-десантных войск. Основной задачей планеров была подготовка пилотов для авиации. «Планеризм стал развиваться почти во всех странах. Все сразу поняли, какое большое значение имеет он в подготовке кадров, какое влияние имеет он на самолетные конструкции». (Бобров. Земля внизу. 1935 г.) Когда Владимир Богданович пишет: «Только в 1939 году в СССР одновременно обучались пилотированию планеров 30 000 человек», нужно помнить, что эти пилоты были будущими летчиками, а не пилотами военных планеров. А «большая армия наших довоенных планеристов оказалась в авиации и участвовала в боях на фронтах» (Грибовский. Развитие транспортного планеризма.) Владимир Богданович в главе о крылатом танке и планерах не утруждает себя цитированием источников информации, а делает лишь широковещательные заявления: «Сталин сделал все для того, чтобы своих планеристов обеспечить достаточным количеством планеров. Речь идет, конечно, не об одноместных спортивных планерах, а о многоместных десантных». Ну и где он это нашел? Откроем труд, посвященный собственно транспортным планерам, и прочитаем, как было дело: «Несмотря на определенные достижения в области создания транспортных планеров, они ни в военном, ни в гражданском деле широкого применения в тот период не нашли и поэтому серийно не строились. В связи с отсутствием ясности работы по транспортным планерам в нашей стране практически прекратились до середины 1940 г. Закрыт был в начале 1939 г. и планерный завод Осовиахима, являвшийся центром планеростроения в СССР. Большинство конструкторов перешли в другие КБ и занялись самолетной тематикой» (Грибовский. Развитие транспортного планеризма). «Сделал все» — это, мягко говоря, преувеличение. В конце 30-х производство планеров на Планерном заводе Осовиахима попросту свернули: «…уже в III квартале 1938 г. заводу было предложено резко сократить выпуск планеров и начать подготовку к переходу производства на ремонт самолетов

У-2 с расчетом в 1939 г. планерами больше не заниматься. В марте 1939 г. завод был перепрофилирован для выпуска аппаратов на воздушной подушке профессора В. И. Левкова». (А. П. Красильщиков. Планеры СССР. М.: Машиностроение, 1991. С. 144.) Планерный психоз потихоньку сходил на нет. А В. Суворов делает традиционную для своих трудов ошибку, предполагая линейное и непрерывное развитие событий. Такого в жизни не бывает. В 30-е годы в СССР еще не думали использовать планеры в качестве средства «вертикального охвата». Напротив, в Германии в 1937 году, когда у нас шел на спад планерный бум, был создан DFS.230, визитная карточка десантников Третьего рейха. DFS расшифровывается как Дойчес форшунгсинститут фюр зегельфлюг — немецкий планерный исследовательский институт. «Планер был задуман еще на Роон росситтен гезельшафт (фирме-прародителе ДФС, основанной в Вассеркуте в 1925 г. группой энтузиастов планерного дела. — А. И.) и вел свою родословную от большого планера середины тридцатых, предназначенного для аэродинамических исследований. Во время визита в Грисхейм Эрнст Удет увидел полет планера на буксире за Ju.52/3m. Особое впечатление на него произвела точность приземления. После этого Удет заметил своему товарищу по Первой мировой Роберту Риттер фон Грейму, что большой планер, вроде того, что он видел в Грисхейме, после соответствующих доработок мог бы стать своеобразным эквивалентом деревянного троянского коня, доставляя скрытно в тыл врага десантников. Через несколько недель после этого разговора ДФС получил заказ на проектирование и постройку планера, способного поднять пилота и девять полностью экипированных солдат». (А. Грин. Крылья Люфтваффе.)

В то время, когда в СССР сворачивалось производство планеров и перепрофилировали Планерный завод, в 1938 г. в Германии была сформирована небольшая планерная команда на базе предсерийных DFS.230. Команда была нацелена на разработку тактики использования планеров воздушно-десантными войсками. К концу 1939 года Люфтваффе приняли только 28 планеров. С разворачиванием производства DFS.230 в начале 1940 г. был сформирован 1-й полк 1-й воздушно-десантной эскадры. Вскоре новое средство ведения войны было испытано в деле. 10 мая 1940 г. 82 сцепленных попарно летательных аппарата поднялись с аэродромов Германии, 41 машина из стартовавших с двух аэродромов Кельна были десантными планерами DFS.230A. Остальные были самолетами-буксировщиками Ju.52/3m. Все они принадлежали первой воздушно-десантной эскадре Люфтваффе. Задачей операции был захват фортов Эбен-Эмаэль и мостов Канне, Вельдвецельт и Вроенховен и удержание их до подхода основных сил. Результаты операции превзошли все ожидания: захват форта Эбен-Эмаэль небольшой группой десантников стал самым быстрым и бескровным штурмом крепости в истории войн. Первая операция с участием десантных планеров была настолько удачной, что практически все ведущие авиационные державы тут же последовали примеру Германии, начав их проектирование и производство. Вслед за его успехом в майской операции были сформированы 2-й и 3-й полки. К производству планеров были подключены концерны Гартвиг в Зоннебурге, Эрла в Лейпциге и завод в Праге. В течение 1940 г. в состав Люфтваффе поступили 455 десантных планеров, в основном DFS.230A-1. Не остался в стороне и Советский Союз, возрождение интереса к планерам относится именно к 1940 году, когда немцы показали, что эта «игрушка» может стать опасным оружием. У советских воздушно-десантных войск были свои сильные стороны. Например, наши прыгали с оружием, немцы прыгали только с пистолетами, разбирая винтовки из специальных контейнеров, сбрасывавшихся отдельно. Это существенно снижало боевые возможности приземлившихся парашютистов. Требовалось сначала отыскать контейнер с оружием и снаряжением, вступать в бой только с «парабеллумом» в руке было бы по меньшей мере глупо. Неудачной была и конструкция немецкого парашюта, в котором десантник приземлялся не на ноги, а на локти и колени, что приводило к многочисленным травмам еще до вступления в бой. Но применение десантных планеров было безусловным достижением немецких воздушно-десантных войск, и отрицать этот факт не имеет смысла. В каждой стране есть свои приоритеты, свои сильные и слабые стороны.

Однако суровая реальность В. Суворова мало интересует. Чтобы показать непрерывность и равномерность коварных планов, события 40-х годов Владимиром Богдановичем отодвигаются в 30-е годы. Он пишет: «В конце 30-х годов в Советском Союзе одновременно более десяти конструкторских бюро вели жестокую конкурентную борьбу за создание лучшего транспортно-десантного планера. Олег Антонов, кроме крылатого танка, создал многоместный десантный планер А-7. В. Грибовский разработал великолепный десантный планер Г-11. Д. Колесников создал планер для переброски двадцати солдат — КЦ-20, а Г. Корбула работал над созданием планера-гиганта». Здесь Владимир Богданович изрядно промахнулся с хронологией. «Конец 30-х» нужно заменить на «начало 40-х». «Конкурс на разработку планеров был объявлен Осовиахимом в сентябре 1940 г. Срок сдачи проектов к 1 ноября 1940 г.». (Грибовский. Развитие транспортного планеризма.) Думаю, что связь между маем 1940 г., дебютом немецких планеров над Эбен-Эмаэлем и заданием, выданным в сентябре 1940 г., прослеживается вполне отчетливо. Но и в 1940 году не состоялось рождение указанных В. Суворовым конструкций. Одним из заключений конкурсной комиссии было, что «заданная на конкурсе грузоподъемность в пять человек мала, надо не менее 12». Поэтому конструкторам были поставлены задачи переработать конструкции планеров с учетом данных требований. История А-7 и Г-11 началась только в 1941 г. «7 июля подписан приказ НКАП, обязывающий ОКБ-28 (конструктор Грибовский) в кратчайший срок построить и испытать планер. На проектирование и постройку ушло 1,5 месяца, и 25 августа планер, получивший обозначение Гр-29, был на аэродроме. В серии планер Гр-29 получил обозначение Г-11». (Там же.) Если мало одного источника, дополнительную информацию можно почерпнуть в других и зданиях: «Г-11 — десантный планер конструкции В. К. Грибовского. С конца 1941 г. выпускался серийно. Опытный экземпляр планера был построен за полтора месяца, и 2 сентября 1941 г. был произведен первый полет». «Планер был принят на вооружение под шифром Г-11, и в сентябре 1941 г. вышло постановление о его запуске в серийное производство на двух заводах» (Планеры СССР). То же самое со всеми остальными опытными и серийными десантными планерами: «28 августа 1941 г. на подмосковный аэродром был доставлен опытный образец планера РФ-8. […] Нагрузку планера в нормальном варианте увеличили до семи человек, включая пилота, поэтому в серии он получил обозначение А-7». «В начале войны был разработан 20-местный десантный планер КЦ конструкторов Колесникова и Цыбина […] Первый образец планера был готов в октябре 1941 г». «Конструктор Курбала начал разработку своего планера вскоре после начала войны. К концу 1941 г. успели построить первый опытный экземпляр, получивший обозначение „КГ“». (Грибовский. Развитие транспортного планеризма.) Или: «А-7 семиместный десантный планер конструкции О. К. Антонова. Построен в 1941 году, с 1942 г. выпускался серийно» (Планеры СССР). После всех этих цитат слова В. Суворова «с весны 1941 года заводы, подчиненные этому управлению, начали массовый выпуск десантных планеров» не вызывают ничего, кроме глубокого изумления. Сообщая такие сведения, стоило указать источник информации. В. Суворов в данном случае даже не потрудился выдернуть из контекста какую-нибудь цитату. Например, об опытных образцах планеров: «В мае 1941 г. в ЛИИ начались испытания планеров „Сокол“ (Воробьева) и „Орел“ (Кучеренко, Роднянского, Афанасьева)». (Развитие транспортного планеризма). Но В. Суворов попросту швырнул читателям ничем не подтвержденные слова и начал на их основе строить целую теорию. Между тем СССР всего лишь был в мейнстриме развития ВДВ в мире. Немецкие планеры весной 1940 г. произвели неизгладимое впечатление не только на руководителей РККА, но и на руководителей военных ведомств других стран. В том же 1940 году задание на проектирование планеров получили самолетостроительные фирмы Англии и США. В декабре 1940 г. фирма Airspeed получила спецификацию на планер для перевозки войск и грузов. Воздушное министерство заказало семь прототипов цельнодеревянного планера. Первый прототип планера, названного A.S.51 Horsa, взлетел десятью днями позже советского Г-11, 12 сентября 1941 г. Horsa был рассчитан на 25 десантников и двух пилотов. Эти планеры применялись в большинстве десантных операций англичан: высадке на Сицилии, вторжении в Нормандию, вторжении в Южную Францию, «Маркет Гарден» в сентябре 1944 г., форсировании Рейна в марте 1945 г. (Daniel J.March, British warplanes of World War II, 1998. Page 8). В рамках того же конкурса в Англии создали и другие планеры. Это 8-местный планер Hotspur фирмы General Aircraft, использовавшийся в тренировочных целях и построенный в количестве 1000 штук. И это все цветочки, по спецификации X.27/40 в Великобритании был разработан планер для перевозки… танков. Число «40» в знаменателе дроби — это год выпуска спецификации. По этой спецификации фирма General Aircraft построила и в 1942 г. запустила в серию большой грузовой планер Hamilcar, 8-тонный монстр, способный поднять легкий танк Тетрарх или два бронетранспортера Универсал. В США разработка десантного планера началась параллельно работам в Англии и СССР. И в том же 1941 г. был создан первый американский десантный планер Waco Hadrian. (Op.cit. P. 241.) 24 штуки Hadrian было поставлено в Великобританию, остальной выпуск пошел в воздушно-десантные части США. В СССР шли те же процессы, что и в других странах, разработка и постройка планеров по опыту их применения немцами в 1940 г. Посмотрев на успех DFS.239, все сразу захотели получить в свои руки такое же средство ведения войны.

Зачем В. Суворов рассказал нам о несуществующих тысячах планеров? Ларчик открывается просто: «Вот тут мы подошли к довольно интересному моменту. Выпущенные весной 1941 года планеры можно было использовать летом 1941-го или, по крайней мере, ранней осенью. А вот сохранить транспортно-десантные планеры до 1942 года было уже невозможно. Все ангары, а их в Советском Союзе было не так уж много, были давно забиты ранее выпущенными планерами. Хранить огромный десантный планер под открытым небом на осенних дождях и ветрах, на морозе и под многотонной снеговой нагрузкой — невозможно. Массовое производство транспортно-десантных планеров в 1941 году означало намерение их использовать в 1941 году». Немая сцена. И хоть бы какое-то обоснование подобных выводов с указанием источников информации. Как видно из приведенных выше цитат об испытаниях и производстве десантных планеров, хранить под снегом на морозе было попросту нечего. Десантные планеры начали строить серийно только в конце 1941 года, а А-7 даже с 1942 года. Огромное количество десантных планеров под открытым небом на момент начала войны это не более чем плод бурной фантазии Владимира Богдановича. Только 16 июня были определены ПЛАНЫ производства десантных планеров. Пятиместных сухопутных — 500 шт., одиннадцатиместных сухопутных — 1000 шт.; одиннадцатиместных гидропланеров — 200 шт. и двадцатиместных сухопутных — 300 шт. Итого 2000 штук.(«Записка Начальника Генерального штаба Красной Армии генерала армиии Жукова Наркому авиационной промышленности» — опубликована в 1941 г. Документы. Книга вторая. С. 366.) В. Суворов пытается опровергнуть тезис «собирались воевать в 1942 году», но делает это на редкость бездарно: «Если бы Сталин намеревался выбросить сотни тысяч своих десантников в Западную Европу в 1942 году, то массовое производство планеров нужно было планировать на весну 1942 года». Будете смеяться, но массовое производство планеров планировалось на 1942 год. В процитированном документе на этот счет сказано: «Пятиместных сухопутных — 1000 шт., одиннадцатиместных сухопутных — 3000 шт.; одиннадцатиместных гидропланеров — 500 шт. и двадцатиместных сухопутных — 1000 шт. Итого 5500 штук». (Там же. С. 367.) Разумеется, это не в коей мере не является доказательством того, что что-то якобы планировалось на 1942 год. Это лишь свидетельство того, что производство десантных планеров в СССР находилось в зачаточном состоянии, на стадии опытных образцов и планов. Планы, надо сказать, не слишком внушительные. Для сравнения: за годы Второй мировой войны США и Великобритания построили 30 тысяч десантных планеров. Воздушно-десантные корпуса 1941 г. никак не могли быть использованы до хотя бы частичного выполнения планов постройки планеров и транспортных ПС-84. Наличие ВДК ничего не говорит о планировании войны на тот или иной срок. Если их и собирались использовать, то не в 1941 г. Советское руководство трезво оценивало будущую войну как длительный конфликт, в котором найдется место воздушно-десантным соединениям, даже если они не будут готовы к немедленному использованию в момент ее начала.

С началом войны от производства снаряжения для ВДК отнюдь не стали отказываться. Однако с тем же апломбом, с которым В. Суворов утверждал наличие огромного количества планеров летом 1941 г., он утверждает невозможность их использования в «оборонительной войне»: «Сталин создал так много десантных войск, что их можно было использовать только в одной ситуации: КРАСНАЯ АРМИЯ ВНЕЗАПНО И ВЕРОЛОМНО НАЧИНАЕТ ВОЙНУ УДАРОМ СВОЕЙ АВИАЦИИ ПО АЭРОДРОМАМ ПРОТИВНИКА. В любой другой ситуации использовать сотни тысяч десантников и тысячи транспортных самолетов и планеров просто невозможно». Транспортно-десантные планеры серийно строились и с успехом применялись в Великой Отечественной войне. Более того, в начале войны работы по транспортно-десантным машинам были интенсифицированы. «Буквально в самом ее начале ряд конструкторских коллективов получили срочное задание Наркомата авиационной промышленности на разработку десантно-транспортных планеров. К выполнению этого задания приступили конструкторские коллективы О. К. Антонова, В. К. Грибовского, Л. П. Курбалы, Д. Н. Колесникова и П. В. Цыбина, а также ОКБ известного авиационного конструктора Н. Н. Поликарпова. Вот как вспоминал об этих работах Г. Ф. Грошев, работавший в то время в КБ Грибовского: „В конце июня ОКБ-28 получило срочное задание: в течение недели представить на рассмотрение и утверждение проект десантного планера на 11 человек, а опытный экземпляр предъявить на летные испытания к 1 сентября 1941 г.“». (А. П. Красильщиков. Планеры СССР. М., Машиностроение, 1991 г. С. 173.) В войну планеры применялись для доставки диверсионных и разведывательных групп в тыл противника, доставки грузов окруженным частям и партизанским отрядам. Наиболее известная — «операция „Антифриз“»: доставка антифриза для техники частей, оборонявших Сталинград в октябре 1942 г. «Потребность в планерах была такова, что использовались даже двухместные спортивные планеры А-2». (Казаков. Бесшумный десант.) Использовались планеры и по прямому назначению. Днепровский десант 1943 г. — это 750 самолето-вылетов Ли-2 плюс 35 планеров. Как я уже неоднократно говорил, исключительно оборонительного или исключительно наступательного оружия не существует. Любое оружие можно использовать двояко.

Доказывается невозможность использования ВДВ в «оборонительной» войне согласно устоявшемуся шаблону — утверждается необходимость завоевания абсолютного господства в воздухе. Хотя в реальности посылка про господство в воздухе как необходимое условие применения ВДВ ложна изначально. В. Суворов убеждает читателя: «В то время действовал Полевой устав 1939 года — ПУ-39. Устав однозначно и четко определяет, что проведение „Глубокой операции“ вообще и массовая выброска воздушных десантов в частности, могут проводиться только в условиях господства советской авиации в воздухе». Если не поверить разведчику-аналитику на слово и открыть красную книжечку с золотым тиснением на обложке «Полевой устав РККА (ПУ-39)», то выясняется, что соответствующий раздел звучит так: «31. Парашютно-десантные части, как новый род воздушной пехоты, являются средством дезорганизации управления и тыла противника. Они используются высшим командованием. Во взаимодействии с войсками, наступающими с фронта, воздушная пехота содействует окружению и разгрому противника на данном направлении. Использование воздушной пехоты должно быть строго сообразовано с условиями обстановки и требует надежного обеспечения и соблюдения мер скрытности и внезапности». Про господство в воздухе, как мы видим, ничего не сказано. Оно может быть временным или локальным.

Наконец, совсем уж бестолковым оказывается на поверку аргумент, суть которого вынесена в название главы: «О крылатом танке». Владимир Богданович пишет: «Советские генералы мечтали не только бросить в Западную Европу сотни тысяч десантников-пехотинцев, но и сотни, а возможно, и тысячи танков. Конструкторы интенсивно искали пути осуществления мечты самым простым и дешевым способом. Олег Антонов, тот самый, который потом станет создателем самых больших в мире военно-транспортных самолетов, предложил навесить на обычный серийный танк крылья и оперение, используя корпус танка как каркас всей конструкции. Эта система получила название КТ — крылья танка». Хронология создания этой система отражена в широко известном справочнике Шаврова, который в библиографии «Ледокола» есть. Работы по танку КТ были начаты О. Антоновым в декабре 1941 г., причем для транспортировки был взят танк Т-60 (производство которого также началось после начала войны), так что тезис об «опоздании к началу» несколько спорен. Кроме того, основной проблемой КТ был не риск полета на нем, а отсутствие в составе ВВС РККА мощных буксировщиков, способных буксировать планер такой массы. Кроме того, положение ухудшалось плохой аэродинамикой танка-планера. «Мощности 4 моторов АМ-34Ф бомбардировщика ТБ-3 оказалось недостаточно для длительной буксировки крылатого танка (с которого для снижения массы была снята башня). Вскоре после взлета и набора высоты моторы буксировщика, работавшие на форсажном режиме, начали перегреваться, и через 15 мин полета, по требованию пилота. Анохин (испытатель) вынужден был отцепиться и произвести посадку». (Грибовский. Развитие транспортного планеризма.)

Изучение истории советских воздушно-десантных войск позволяет вполне вразумительно ответить на вопрос, поставленный В. Суворовым в название главы «Ледокола»: «Зачем Сталину десять воздушно-десантных корпусов?» Ответ предельно прост: «На перспективу». Обойтись в ходе войны без наступательных операций, как показывает практика двух мировых войн, невозможно. Поэтому рано или поздно воздушно-десантные части могут оказаться полезными для «вертикального охвата» фронта противника.

Пять сформированных к началу войны воздушно-десантных корпусов были попросту не готовы к немедленному использованию. Это был задел на будущее. Если бы планировалось использовать ВДК летом 1941 г., затевать в апреле формирование пяти ВДК по три бригады каждый не имело смысла. Для десантирования всех сформированных воздушно-десантных бригад не было ни самолетов в достаточном количестве, ни планеров. В воздушно-десантных войсках шел тот же процесс, что и в строительстве укреплений у границы, — велось интенсивное строительство будущего грандиозного здания армии-победительницы. Построено к началу войны было лишь несколько этажей.

Глава 12

Кто и как готовил оборону Бельгии?

Одна из особенностей восприятия нами мировой истории в том, что она к нам повернута преимущественно той ее стороной, которая касается нашей страны. Мы лучше, полнее знаем исторические события отечественной истории. Несмотря на некоторые усилия убедить общественность в том, что Вторую мировую войну выиграл рядовой Райан, они не имеют решающего значения. Соответственно, мы знаем как светлые, так и темные стороны истории нашей Родины. История других стран известна точечно, схематично. Это вполне нормальное явление, но в связи с низким профессионализмом некоторых историков данный фактор стал оказывать отрицательное воздействие.

Я уже упрекал Владимира Богдановича в том, что он слабо знает историю военного планирования, мобилизации и развертывания других стран — участниц двух мировых войн. Он на полном серьезе вещал нам об уникальности подготовки к войне в СССР, в то время как принятые советским руководством меры были едва ли не обязательными для большинства стран — участниц войны. Имели место сходные обстоятельства, в которых принимались схожие решения. Изучение новейших работ В. Суворова показывает, что данный упрек относится практически ко всем темам, которые он затрагивает. Берется некое явление и с упоением описывается так, будто это есть неизбежное следствие «коммунистического режима» и деятельности лично Г. К. Жукова. Однако и В. Суворова, так же как и, например, идейно близкого к нему В. Бешанова, можно упрекнуть в узости кругозора и ограниченности познаний. Пристально изучая историю войны, мы неизбежно наталкиваемся на целый ряд неприятных моментов: здесь не успели, здесь вовремя не подвезли, здесь подвезли, но не того калибра, здесь мост был заминирован, но взорвать не успели, и т. д. Иногда это вырождается в истовое самобичевание, когда историк c упоением хлещет собственную страну в мазохистском экстазе, рассказывая про допущенные в прошлом просчеты.

Действительно, бывает иногда неприятно читать про события первых дней войны, на допущенные в это время просчеты, на игнорирование, казалось бы, очевидных решений. Про танки, оставшиеся без движения вследствие отсутствия запчастей, про запрет на перевозку пехоты на танках, про пресловутые «спящие аэродромы» и оставшиеся без боеприпасов ДОТы. Так можно нажить комплекс национальной неполноценности и начать причитать о «русских дураках» и «косоруких Иванах». Ограниченные люди ищут альтернативу комплексу национальной неполноценности в конспирологических теориях. Их можно условно разделить на две группы, характеризующиеся лозунгами «Командиры предали!» и «У нас есть такие приборы, но мы вам их не покажем!».

Ранее Владимир Богданович примеривал на себя колпак спасителя Отечества от комплекса национальной неполноценности по варианту «у нас есть такие приборы (но мы вам о них ничего не скажем)!». В качестве «прибора» выступал хитроумный план завоевания Европы. Логика в упрощенном виде была такая: мы вообще-то очень умные, но свой пытливый ум сосредоточили на плане советизации Европы, и потому получились такие досадные просчеты в строительстве обороны страны. Но последнее время базовая концепция начала меняться. При внимательном чтении книги «Беру свои слова обратно» выясняется, что В. Суворов берет обратно не только утверждения про гениальность Жукова, но еще ряд постулатов своей теории в ее каноническом изложении. В частности, были мягко отозваны тезисы про «демонстративные укрепления» на новой границе. Ранее утверждалось, что «линия Молотова» была имитацией: «На строительстве „Линии Молотова“ после прихода Жукова ничего к лучшему не изменилось. Наоборот, строительство некоторых укрепленных районов, например Брестского, было отнесено ко второй очереди (Анфилов. С. 166). Читателю, знакомому с советской действительностью, не надо объяснять значения слов „строительство второй очереди“. На практике это означает почти полностью замороженное строительство. Но у этой медали есть и оборотная сторона. Именно о Брестском укрепленном районе известно больше, чем о других. В частности, из трофейных документов германского 48-го моторизованного корпуса известно, что у германского командования создавалось совсем другое впечатление: германские войска видели интенсивное строительство, которое не останавливалось ни днем ни ночью, причем ночами „русские строят свои доты при полном освещении“. Как же это понимать? Ужели такие идиоты, что строительные площадки у самой границы полностью демаскируют каждую ночь полным освещением?! И как связать вместе „строительство второй очереди“ и „день и ночь при полном освещении“?! Неужели демонстрация? Именно так. Мы еще не раз вернемся к строительству „Линии Молотова“, которую Маршал Советского Союза И. X. Баграмян охарактеризовал как „преднамеренная демонстрация“»[165].

Налицо вариант «у нас есть такие приборы!». «Ужели такие идиоты…» — восклицает В. Суворов (предлагая читателям отбросить обидные объяснения) и ссылается на некий хорошо продуманный план, которому не суждено было осуществиться. Заметную часть поклонников В. Суворова, кстати говоря, составляют те, кто попался на удочку замены теории роковых ошибок на теорию хитроумного плана.

Наметанный глаз еще отметит, что из трофейных документов XXXXVIII моторизованного корпуса Вернера Кемпфа почерпнуть сведения о Брестском УРе никак нельзя. Этот корпус входил в состав 1-й танковой группы, действовавшей на Украине. Соответственно, строились «при полном освещении» УРы КОВО, о состоянии УРов ЗапОВО при всем желании штабисты корпуса Кемпфа ничего полезного нам сообщить не могли. По книгам В. Суворова вообще раскидано много таких «маячков», говорящих о слабом владении фактическим материалом. Многие вещи после десятого прочтения запоминаются уже автоматически, и режет глаз несоответствие намертво опечатавшимся в память фактам. Поэтому у меня всегда вызывали скептическую улыбку трогательные рассказы Владимира Богдановича о том, какой он страстный библиофил. Точнее, может, и библиофил, но собирает книги не о военной истории.

Еще более показательна история с госпиталем в Бресте, которую Владимир Богданович мусолит на протяжении нескольких страниц: «Рядом с островом Пограничным — остров Госпитальный. На этом острове находился центральный госпиталь Западного особого военного округа. Как прикажете это понимать?» (Суворов В. Беру свои слова обратно. Донецк: Сталкер, 2005. С. 193.) Далее нашего Остапа несет, и традиционно начинаются «сорок тысяч одних курьеров»: «До германского вторжения в окружной военный госпиталь на Госпитальный остров Брестской крепости возили бойцов и командиров из Витебска, Могилева, Смоленска за 400, 500, 600 километров, из глубокого тыла прямо к пограничным столбам[166]. Если же поинтересоваться вопросом о действительном значении Госпитального острова, то выясняется, что в Бресте был 2396-й военный госпиталь аж на 50 коек. А 432-й окружной военный госпиталь (450 коек) был в Минске[167], со ссылкой на ЦАМО, фонд Западного фронта, оп.2579 (отдел оргучетный и укомплектования), д.7)». Заметим, что картины возимых в Брест командиров были дорисованы бурной фантазией Владимира Богдановича из простого употребления термина «окружной госпиталь» в книгах бывшего начальника штаба 4-й армии Л. М. Сандалова и художественно-публицистической литературе в лице «Брестской крепости» С. С. Смирнова. Однако и Смирнов, и Сандалов ошиблись, но для их исследований это был вопрос второстепенный, а В. Суворов развивает на основе сведений о госпитале целую теорию, что требует более основательной проверки фактов. К тому же слова Л. М. Сандалова можно трактовать двояко: «окружным» госпиталь может быть с точки зрения формального подчинения, а не значения (о котором говорить в отношении госпиталя на 50 коек просто смешно).

Однако мы отвлеклись. Налицо эволюция идей В. Суворова. В «Ледоколе» подбирались факты против боеспособности «линии Молотова». Она была объявлена хитроумным планом большевиков по введению в заблуждение немцев. В «Беру свои слова обратно» вдруг выясняется, что никакая это была не демонстрация. Теперь «Линия Молотова» это вполне полноценная с технической точки зрения линия укреплений. В том, что вермахт не разбился об укрепления на границе, как китайская ваза о кафельный пол, оказывается виноват лично начальник Генерального штаба Красной Армии товарищ Жуков Георгий Константинович. С теории «у нас есть такие приборы!» имеет место миграция к более традиционной «командиры предали!». Ранее он писал: «Одно из двух: найдем о бъяснения непонятных действий Жукова (Кудрявцева, Сталина, Ватутина, Василевского, Берии и пр.) и объявим его злым гением или не найдем причины его действий и объявим дураком, но в любом случае пора позор разгрома снимать с головы нашего народа». (Суворов В. Последняя республика. М.: ТКО АСТ, 1995, С.268.) Непонятные или объявлявшиеся ранее ошибочными действия — это, конечно же, подготовка к вторжению в Европу.

Теперь в главе «Кто и как готовил оборону Бреста?» Владимир Богданович пишет: «Не в том беда, что ДОТы были непрочными или слабо вооруженными, а в том, что гарнизоны не успели их занять. Вот пример из обороны УР № 6 (Рава-Русского) соседнего Юго-Западного фронта. Двухэтажный ДОТ „Медведь“. В двух орудийных амбразурах — 76-мм пушки со спаренными пулеметами, кроме того, две пулеметные амбразуры со станковыми пулеметами. 22 июня 1941 года в этом ДОТе на два орудия и четыре пулемета было три человека». (Суворов В. Беру свои слова обратно. Донецк: Сталкер, 2005. С. 206.) Далее он усиливает это утверждение: «Представим, что в этом ДОТе не два подземных этажа, а четыре, не два орудия, а пять, не четыре пулемета, а десять. От этого вам легче будет, если вместо положенных по штату десятков людей в ДОТе три бойца? Если вместо взвода полевого усиления вокруг ДОТа в траншеях ни души? Если и траншей рядом нет?» Одним словом, у прекрасной техники не оказалось вовремя людей, способных эту технику использовать. Виновник этого позорного явления В. Суворовым был немедленно найден на следующей странице: «Не в нехватке оружия дело, а в гениальном планировании некоего почти святого начальника Генерального штаба…» (Суворов В. Беру свои слова обратно. Донецк: Сталкер, 2005, С.207.) Пресловутый «позор разгрома» перекладывается с «народа» на конкретных личностей. Как мы видим, Владимир Богданович потихоньку съезжает на проторенный путь, освоенный еще в советское время, с которым он ранее сам же полемизировал.

Не буду повторяться и описывать явление недоразвернутости Красной Армии, приведшее к нехватке полевого заполнения УРов на западной границе. Все это уже было мной многократно и подробно изложено. Речь сейчас о национальной гордости, истинных и ложных путях понимания причин катастрофы 1941 г. Позволю себе рассказать историю бельгийского форта Эбен Эмаэль. Название этого фортификационного сооружения известно большинству любителей истории, и многие без запинки расскажут, что с ним произошло. Неудивительно — захват форта Эбен Эмаэль был одним из самых известных сражений «блицкрига» на Западе в 1940 г. Не в последнюю очередь бельгийский форт стал известен благодаря экзотическому методу своего захвата. Канонический текст истории Эбен Эмаэля гласит, что многочисленный гарнизон неприступного форта пал под ударом небольшой группы немецких десантников, приземлившихся на форт на планерах. Так, например, Лиддел-Гарт описывает это событие следующим образом:

«Вторжение в Бельгию началось сенсационно. Здесь наземные войска были представлены 6-й армией под командованием Рейхенау, в состав которой входил 16-й танковый корпус Гёппнера. Для поддержки действий этих сил было выделено всего лишь 500 десантников. Перед ними стояла задача захватить два моста через Альберт-канал и самый современный бельгийский форт Эбен Эмаэль.

[…]

Неожиданное нападение на форт Эбен Эмаэль осуществил небольшой отряд из 75 десантников-саперов под командованием лейтенанта Витцига. Потери отряда составили всего шесть человек.

Форт, хорошо оборудованный для отражения любой угрозы, не был готов к высадке воздушного десанта. С крыши каземата горстка десантников в течение суток держала под контролем гарнизон в 1200 человек, пока не прибыли немецкие сухопутные войска». (Лиддел Гарт Б. Г. Вторая мировая война. М.: АСТ, СПб.: Terra Fantastica, 1999. С. 91.)

Картина из этих слов вырисовывается вполне однозначная. Очень, очень умные немцы придумали некий кунстштюк, позволивший им сокрушить оборону морально устаревшего укрепления. Бельгийцам досталась роль, аналогичная бенефису польских кавалеристов, рубивших саблями и коловшими пиками броню танков Гудериана. Канонически именно следование устаревшей логике ведения войны без танков и авиации привело Эбен Эмаэль к крушению. Гарнизон форта оказался в состоянии культурного шока от падения с неба людей в планерах и так целые сутки в нем пребывал, пока не решился сдаться. Однако если изучить историю штурма форта Эбен Эмаэль подробнее, то вырисовывается совсем другая картина.

Сначала необходимо сказать несколько слов о том, что же из себя представлял форт Эбен Эмаэль. При слове «форт» и «каземат» перед глазами встает некое монолитное сооружение, соответственно, воображение рисует картину посадки планеров с немецкими десантниками на борту на крышу некоей заглубленной в землю бетонной коробки. Но такое представление совсем не соответствует действительности. На самом деле форт Эбен Эмаэль представлял собой укрепленный участок местности, прикрытый с одной стороны каналом Альберта, а с остальных направлений — заполненным водой противотанковым рвом. На этом ограниченном каналом и рвом островке были возведены несколько бетонных построек, соединенных под землей галереями. Под землей также находилась защищавшая гарнизон от налетов авиации и артиллерии казарма-бомбоубежище и склады боеприпасов.

Если говорить честно, то европейская фортификация по своему техническому оснащению крыла советские сооружения двух предвоенных «линий» как бык овцу. Собственно, Эбен Эмаэль был, пожалуй, венцом развития фортификационного искусства той эпохи. Американский журналист Уильям Ширер охарактеризовал его так: «Эту современную, очень важную в стратегическом отношении крепость как союзники, так и немцы считали самым мощным фортификационным сооружением в Европе, которое превосходило все, что создали французы на „линии Мажино“, а немцы — на Западном валу». (Ширер У. Крах нацистской империи. Смоленск.: Русич, 1999. С.178.) Несмотря на то что Эбен Эмаэль был ровесником «линии Сталина» (он строился с 1932 по 1935 г.), форт был гораздо совершеннее ее сооружений. Если на «линии Сталина» артиллерийские орудия были редкостью, то Эбен Эмаэль имел в своем составе двенадцать 60-мм противотанковых пушек, шестнадцать полевых 75-мм пушек (в том числе четыре в башнях) и две 120-мм гаубицы. Последние монтировались в установке с круговым обстрелом, предназначенной для стрельбы навесным огнем. Вооружение из орудий навесного огня в сооружениях «линий», названных именами Сталина и Молотова, отсутствовало как класс. То есть не планировалось к установке и даже не проектировалось. Штатно в состав пулеметно-артиллерийского батальона советского УРа входили только дивизион обычных полевых гаубиц, никакой защиты из стали и бетона для которых не полагалось. Напротив, входившие в состав вооружения Эбен Эмаэля 120-мм орудия защищались толстыми бронированными колпаками, способными выдерживать 210-мм снаряды. У бельгийцев был печальный опыт расстрела их крепостей Льеж и Намюр в августе 1914 г. тяжелой артиллерией. В 1930-х годах в ходе постройки новых фортов они учли опыт прошлого: теперь крыши казематов были из бетона толщиной 2,75 метра и были способны выдерживать обстрел артиллерией до 220-мм калибра включительно.

По своему функциональному назначению Эбен Эмаэль был артиллерийским сооружением, способным контролировать окружающую местность в радиусе до 15–17 км от себя. Строго говоря, большая часть гарнизона форта (те самые 1300 человек) была артиллеристами, и даже формально форт организационно разделялся на батареи. В составе гарнизона не было ни одного человека с пехотной подготовкой, все были заняты либо обслуживанием вооружения, либо наблюдением, либо доставкой боеприпасов. Основной задачей форта было артиллерийское блокирование переправ, в том числе находящихся на территории Голландии. Главной идеей его постройки было создание практически неуязвимой и достаточно дальнобойной артиллерийской батареи.

Своего рода экзотикой Эбен Эмаэля были не имевшие аналогов на советских «линиях» спаренные башенные установки 75-мм орудий. Они имели круговой обстрел и защищались не только толстой броней, но и возможностью «утапливания» заподлицо с поверхностью каземата во время обстрела. На поверхности оставалась только куполообразная крыша башни из очень толстой броневой стали. Более того, бронирование купола было разнесенным, из двух слоев брони толщиной 250 мм с фетровым наполнителем между ними. Тем самым исключался откол брони с внутренней стороны при подрыве снарядов на крыше. Этот элемент отчетливо показывает французское влияние в бельгийской фортификации — такие установки были сравнительно широко распространены на «линии Мажино».

В советских УРах любые (пушечные или пулеметные) башенные установки с круговым обстрелом просто отсутствовали. Исключение составляли ДОТы с башнями легких танков, обладавшими ничтожной с точки зрения фортификации устойчивостью к огню тяжелой артиллерии. Скрывающимися на наших «линиях» были только пулеметные установки с «максимами», лишенные толстой брони. Вообще, чтобы понять скрупулезность создателей Эбен Эмаэля, достаточно одной детали: стреляные гильзы от пулеметов ссыпались в специальные контейнеры с каустиком, чтобы пороховые газы от них не отравляли стрелков.

В миниатюрной Европе можно было позволить себе построить такой форт, стоимостью в 250 млн франков (42 млн долларов — цена авианосца тех лет!). Оснащение такими фортами «линии Сталина» и «линии Молотова» было просто нереально по финансовым соображениям. Ведь таких фортов потребовалась бы целая цепочка на 1000 км линии границы. Атакована в случае войны будет лишь часть фортов, оказавшихся на направлении главного удара противника. Это, кстати, лишний аргумент против пассивной стратегии: большая часть протяженности любой «линии» оказывается невостребованной. Одиночные форты строить бессмысленно. Представим на минутку, что в 1941 г. рядом с Брестом есть форт, аналогичный Эбен Эмаэлю. Что это изменит в картине боев июня 1941 г.? Практически ничего. Брест в реальности был обойден немецкими моторизованными корпусами с севера и юга, и борьбу за него вела пехота. В Бельгии форт Эбен Эмаэль находился в ключевой точке на ограниченном пространстве Бенилюкса.

Тезис Лиддел-Гарта о том, что Эбен Эмаэль «не был готов к высадке воздушного десанта», не совсем верен. Во-первых, поверхность внутри зоны обороны форта простреливалась башенными установками 75-мм орудий. Для зачистки крыши форта от нежелательных гостей были даже специальные картечные боеприпасы, снаряженные 15-мм шариками. Залп из обоих стволов такого «дробовика» мог превратить в кровавое месиво как десантников на планерах, так и просто прорвавшуюся на крышу сооружения пехоту. Таких установок было две: «Башня Север» и «Башня Юг». Во-вторых, пространство форта контролировали два каземата «Ми-Север» (Mi-Nord) и «Ми-Юг» (Mi-Sud) с пулеметами. «Ми» — это первые две буквы от слова «митральеза» — пулемет. Также форт Эбен Эмаэль имел площадку с четырьмя спаренными установками зенитных «максимов». Кроме того, могли использоваться в качестве средства борьбы с противником на территории форта четыре каземата с 75-мм орудиями (по три орудия в каземате), предназначавшиеся для обстрела переправ. Посадка на территорию боеготового форта планеров или даже одиночных парашютистов была самоубийственным мероприятием. На десант немедленно обрушился бы шквал огня. Меня не удивляет, что в штурмовую группу «Гранит» для высадки на форт немцы отбирали добровольцев, подписывавших соответствующую бумагу. Единственной надеждой немецких парашютистов была внезапность и неизбежные несуразности в процессе перетекания мира в войну.

История Эбен Эмаэля даже в мелочах показывает, насколько тяжело постоянно «держать палец на спусковом крючке» в обороне. Зима 1939 /40 г., проведенная в сырых и холодных галереях форта, не лучшим образом сказалась на гарнизоне. Многие рядовые и младшие командиры выбыли по болезни, сильно сократив и без того некомплектный гарнизон. Часто называемая цифра в 1300 человек на самом деле округленная штатная численность гарнизона — 1322 человека. В действительности перед штурмом в Эбен Эмаэль находилось лишь 75 % штатной численности — 989 человек. Не лучшим образом на боевом духе защитников сказался тот факт, что форт находился на отшибе, и в свободное от смен время солдатам и офицерам гарнизона даже некуда было сходить, никаких развлечений в деревушке Эбен Эмаэль, по имени которой и был назван ставший легендарным форт, не было. Несмотря на уникальность свежепостроенных фортов, офицеры бельгийской армии предпочитали служить в полевой артиллерии, а не в сырых укреплениях. Их можно было понять: служба в сумрачном каменном мешке была больше похожа на наказание. В результате в дорогостоящий форт попадали далеко не самые инициативные и подготовленные командиры. Из 28 офицеров форта 17 были резервистами, последний из которых прибыл только 2 мая 1940 г., за неделю до штурма.

Последние часы перед штурмом Эбен Эмаэля вызывают устойчивое чувство дежавю с ночью с 21 на 22 июня 1941 г. Бельгийский военный атташе в Германии 9 мая 1940 г. в 19.00 предупредил верховное командование бельгийской армии о возможном начале войны с Германией. Это предупреждение было не единственным за последние дни: до этого сообщения о возможном нападении поступали от французского правительства и даже Папы Римского Пия XII. Однако бельгийское командование начало оповещение войск только в 22.30. Возможно, это было связано с тем, что тревога была уже не первой, до этого подъем войск по тревоге был в ноябре 1939 г., один раз в январе и два раза в апреле 1940 г. В итоге форт Эбен Эмаэль получил предупреждение только в 0.30 10 мая. Комендант форта майор Жоттранд прибыл на командный пункт в 1.00. В 2.00 Жоттранд отдал приказ разобрать два административных здания, находившихся снаружи форта, недалеко от входа. Формально они закрывали сектор обстрела одного из казематов, и по инструкции требовалось вынести из них имущество, а сами здания сровнять с землей. Из-за нехватки людей на этом мероприятии были задействованы расчеты ближайших к входу огневых точек форта. Это распоряжение имело роковые последствия: одними из первых были ослаблены расчеты пулеметного каземата и башни 75-мм орудий, контролировавших территорию форта. С другой стороны, майор Жоттранд обоснованно считал, что у него есть время, так как до выхода к Эбен Эмэлю немцам требовалось еще преодолеть часть территории Голландии на пути от Аахена до Маастрихта.

На отвлечении сил на разборку избушек цепочка обстоятельств, открывшая «зеленую улицу» немецким парашютистам, не закончилась. Согласно установленному порядку башни 75-мм пушек должны были отстреляться холостыми. Расчет «Башни Север» разбирал домики, а в «Башне Юг» у орудий были сняты ударники. Их демонтировали во время тренировочных занятий в предыдущие дни. Потребовалось отправиться за ударниками на склад по бесконечным подземным галереям форта. Только в 3.25 прогремели первые холостые выстрелы. От них сразу же загорелась маскировочная сеть, ослепив перископ купола. Стрельбу прекратили и отправили несколько человек для чистки поля зрения перископа. В 3.35 с двух аэродромов Германии уже поднялись в воздух транспортные Ю-52 с планерами DFS 230 на буксире. К тому моменту «Башня Север» 75-мм орудий была без необходимого для стрельбы расчета, «Башня Юг» была способна стрелять, но не имела наготове ни одного картечного выстрела. В северном пулеметном каземате защиты территории форта Mi-Nord был только один унтер-офицер и четверо рядовых из 21 человека по штату. Боеприпасы хранились в запечатанных коробках, защищавших их от коррозии. Открывать коробки без специального приказа было строжайше запрещено. Более того, когда во время предыдущего подъема гарнизона по тревоге командир одного из казематов форта открыл коробку с патронами, он был подвергнут дисциплинарному взысканию. Что-то это неуловимо напоминает, не так ли?

Когда подлетающие к форту планеры были замечены наблюдателями форта, все уже было готово к разыгравшейся вскоре драме. Последний мазок буквально за минуту до посадки десантников на Эбен Эмаэль был сделан капитаном ван дер Овера, который в 4.20 передал всем казематам форта условный сигнал «общая атака» вместо «массированная атака». Сигнал «общая атака» означал атаку с прилегающей территории, а «массированная атака» — атаку со всех направлений. В последнем случае приводились в готовность казематы, защищавшие территорию форта. Пулеметы должны были быть заряжены, а к орудиям поданы картечные выстрелы. Последние несколько минут были безвозвратно потеряны. Отражение атаки зенитными пулеметами также было смазано. Первоначально планеры приняли за разведывательные самолеты союзников. Когда на беззвучно скользивших в предрассветной дымке планерах стали четко различимы кресты, «максимы» открыли шквальный огонь, но два из четырех пулеметов вскоре заклинило. Планеры шли так низко, что один из них сбил крылом зенитный пулемет. Один за другим девять DFS 230 стали с треском садиться на территорию форта. Счет пошел на секунды.

Пилотам удалось посадить большинство планеров в нескольких десятках метров от запланированных целей. Десантники выбирались из DFS 230 и со всех ног мчались к казематам. В руках у немцев были специальные кумулятивные боеприпасы массой от 1 до 50 килограммов. В последнем случае заряд состоял из двух половин с ручками для переноски, собираемых перед подрывом. Всего в распоряжении штурмовой группы «Гранит» было две тонны (!) саперных боеприпасов. Заряды укладывались на наблюдательные бронеколпаки, башни 75-мм и 120-мм орудий и казематы 75-мм пушек. Бельгийцев вновь преследовали неудачи. В неукомплектованной по штатному расписанию «Башне Север» вышли из строя элеваторы, подававшие картечные выстрелы. Командир башни распорядился поднять их по лестнице, но в этот момент грянули несколько взрывов кумулятивных зарядов. Броня пробита не была, но башню заклинило, и вышла из строя электросистема. Бельгийцы вынуждены были отступить из нее на нижний уровень.

Южный пулеметный каземат Mi-Sud, атакованный десантниками с помощью огнемета и кумулятивных зарядов, оказался пуст. Его расчет был задействован на разборке административных зданий. Планер, задачей десантников которого был северный пулеметный каземат Mi-Nord, приземлился в 80 метрах от цели. В других условиях это бы, безусловно, означало провал. Но гарнизон M-Nord оказался перед лицом атакующих немцев безоружным. Пулеметы были сдвинуты назад за бронекрышки, а патроны запечатаны в коробках. Привести свое оружие в действие бельгийцам просто не дали. Несколько кумулятивных зарядов вывели из строя вооружение и образовали пролом в стене. Гарнизон наполнившегося удушливыми газами и обесточенного каземата был вынужден отступить в галереи. Расчет «Башни Юг» мог лишь с досадой смотреть на этот разгром. Башня пережила взрыв на крыше 50-кг кумулятивного заряда, но сохранила боеспособность благодаря разнесенному бронированию крыши. Когда к орудиям «Башни Юг» были доставлены картечные заряды (их принесли из выведенной из строя «Башни Север»), она поднялась и открыла огонь. Но произошло это только в 7.45. К тому времени было уже слишком поздно: немецкие десантники укрылись от огня в захваченных казематах. «Башня Юг» стреляла до самой капитуляции форта. За ней числится даже разрушение немецкого понтонного моста через Маас. Строго говоря, днем 10 мая было неочевидно, кто кого контролирует: десантники были вынуждены скрываться от картечных залпов вращающейся башни. Для периодических перемещений по территории форта они «благородно» прикрывались взятыми в плен бельгийцами. «Башня Юг» сохраняла боеспособность до самого конца борьбы за Эбен Эмаэль. Перед сдачей форта она была выведена из строя собственным расчетом.

Обеспечение собственной безопасности было второстепенной задачей высадки. Основной целью десантников были артиллерийские позиции форта. Казематы 75-мм пушек были благополучно разгромлены кумулятивными зарядами, проломившими их стены. Один заряд, подорванный под 75-мм орудием каземата «Маастрихт», даже отбросил его внутрь, и искореженная пушка замуровала на сутки бельгийского телефониста в его выгородке. Примечательно, что были атакованы также фальшивые установки 120-мм орудий, что свидетельствует об отсутствии у немцев плана форта. Основные сведения о расположении казематов были получены фотосъемкой форта пролетавшими над ним пассажирскими самолетами «Люфтганзы». Но, так или иначе, в течение первых 15 минут атаки шесть из семи целей штурмовой группы «Гранит» были выведены из строя. Прилетевшие через 25 минут после начала атаки немецкие пикирующие бомбардировщики обнаружили развевающиеся над большинством целей флаги со свастикой и атаковали казематы, прикрывавшие огнем противотанковый ров.

Осталась неатакованной только настоящая 120-мм башня, командир которой даже пытался небезуспешно стрелять по десантникам из винтовки через амбразуру неустановленного телескопического прицела. Отсутствие телескопического прицела не лишало башню возможности вести огонь, наводиться на цель она могла с помощью перископического прицела на крыше. Башня не подверглась ударам кумулятивных зарядов, так как назначенная для ее уничтожения группа не долетела до форта, сев на вынужденную посадку в Германии. Более того, у других групп десантников после штурма своих целей не осталось 50-кг кумулятивных зарядов. Неожиданно возникшие поломки в механизме подачи снарядов были расчетом башни устранены. Но, к счастью для немцев, использовать бельгийцам могучие 120-мм орудия по прямому назначению не получилось из-за организационных неувязок. Немецкие войска скопились перед взорванными голландцами переправами, но комендант форта не имел приказа открывать огонь по территории Голландии без особого распоряжения. Только в 10.00 10 мая поступили директивы на открытие огня, но было уже слишком поздно. Башня вскоре была выведена из строя, так как десантникам на территорию форта были сброшены бомбардировщиками Хе.111 парашютные контейнеры с боеприпасами.

Предпринятая бельгийскими артиллеристами гарнизона форта контратака с винтовками в руках провалилась. Но положение десантников было незавидным: по территории форта вела огонь артиллерия находившихся у форта частей бельгийской армии, выпустившей более 2 тыс. снарядов. Кроме того, часть территории находилась под огнем картечи башни 75-мм орудий. Даже сбор сброшенных парашютных контейнеров снабжения был «великодушно» поручен пленным бельгийцам. У десантников были все шансы не дожить до утра, но ожидавшаяся атака бельгийских пехотинцев из пехотной дивизии, занимавшей позиции у форта, по целому ряду причин не состоялась. Так возможная геройская гибель десантников, возможно даже запланированная немецким командованием, обернулась успехом с малыми потерями. Штурмовая группа «Гранит» потеряла 6 человек убитыми и 18 ранеными из 60 высадившихся, гарнизон форта потерял 21 человека убитыми и 61 ранеными.

Ранним утром 11 мая к форту вышли 51-й саперный батальон и 151-й пехотный полк. По плану они должны были сменить десантников уже в 11.00 10 мая 1940 г., но вследствие взорванных мостов через Маас задержались почти на сутки. Десантники оказали некоторую помощь наступающим пехотинцам в устранении помех со стороны казематов форта в преодолении канала Альберта, но в основном пехота решила проблему самостоятельно, успешно проведя артиллерийскую дуэль с казематами внешнего обвода лишенного тяжелых орудий форта. В 5.00 11 мая миссия десантников формально завершилась. В 12.15 того же дня гарнизон форта Эбен Эмаэль, уже окруженного со всех сторон немецкой пехотой, капитулировал.

Не подвергшиеся внезапной атаке с воздуха бельгийские форты оказали ожесточенное сопротивление. Форт Обин-Невшато был атакован 10 мая 1940 г., а окружен уже на следующий день. Ударами авиации и артиллерии оборона Обин-Невшато была нарушена к 15 мая, но атака немцев 20 мая была отбита с помощью огня соседнего форта — Батис. Обин-Невшато сдался только 21 мая, израсходовав все боеприпасы. Бельгийские казематы продемонстрировали большую устойчивость к артиллерийскому огню. 13 мая немецкие 305-мм мортиры выпустили около 200 снарядов по форту Батис без видимого эффекта. Он капитулировал только 22 мая. Нет никаких сомнений, что форт Эбен Эмаэль смог бы продержаться, по крайней мере, несколько дней и нанести противнику большие потери. Конечно, не все форты подверглись штурму. Форт Танкремон был просто обойден и капитулировал 29 мая. Во многом судьба бельгийских фортов похожа на судьбу ДОТов «линии Молотова». Они сражались до последней возможности без всякой надежды на помощь со стороны откатившихся назад войск. Точно так же их расстреливали тяжелой артиллерией, 88-мм зенитками на прямой наводке, уничтожали штурмовыми группами с огнеметами и взрывчаткой. Неуязвимых крепостей не бывает. Технические средства нападения времен Второй мировой войны поражали современников своей мощью. Командующий группой армий «Б» Федор фон Бок записал в дневнике 19 мая 1940 г.: «Ездил в 223-ю дивизию в форт Понтисс, который взят вчера штурмом при поддержке авиации. Эффект от бомбовых ударов пикирующих бомбардировщиков „Штука“ поражает воображение: тяжелые бронекупола сорваны с оснований и перевернуты взрывами[168]». Так же как и в июне 1941 г., немецкие подвижные соединения ушли вперед и оставили укрепления на растерзание идущей следом пехоты.

Но, несмотря на потери, понесенные в ходе штурма фортов пехотой, вермахт не расшибся насмерть о бетонные коробки Бельгии. Судя по записи в дневнике от 14 мая 1940 г., фон Бок более чем философски отнесся к тому, что не все бельгийские форты захвачены. Его куда больше беспокоили переправы: «Помимо Эбен Эмаэля, до сих пор из укреплений Льежа захвачено только два форта. Остальные могут еще держаться — ну и пусть себе держатся; главное, чтобы их огонь не мешал переправе через Маас в районе Льежа. В настоящее время все мосты в этом районе взорваны и не функционируют. Я заехал в Льеж и убедился, что работы по их восстановлению ведутся со всей возможной поспешностью. Интересно, что в этой работе нам оказывает содействие мэр города — „в интересах и на благо всего населения“». (Bock F. von. Op. Cit. Р.140.) Вскоре Бельгия пала, гарнизон Эбен Эмаэля и других фортов, солдаты и офицеры армии пополнили лагеря военнопленных, они были освобождены только в начале 1945 г.

После войны вина за падение форта Эбен Эмаэль была возложена на его гарнизон и лично майора Жоттранда. Но это было несправедливо. Майор Жоттранд не мог нести всей ответственности за то, что форт оказался перед лицом внезапной атаки с неукомплектованным, насыщенным резервистами гарнизоном. После объявления тревоги он занялся делом, прописанном в инструкциях, которые писал не он. Кроме того, если бы расчеты казематов не занимались разборкой административных зданий, то они бы встретили штурм в обнимку с запечатанными ящиками с патронами, как это произошло с M-Nord. Необходимо заметить, что именно майор Жоттранд провидчески предложил прикрыть подступы к казематам колючей проволокой, но эта инициатива не была поддержана командованием. Катастрофа, произошедшая в Эбен Эмаэль, стала следствием целой цепочки ошибок и просчетов на всх уровнях армейской иерархии. Если бы тревога была поднята бельгийским верховным командованием раньше, если бы гарнизон содержался в штатной численности, если бы свою дорогую игрушку Бельгия комплектовала лучшими офицерами, поощряя их материально и морально, если бы форт имел два сменных гарнизона, дежурящих по очереди… Таких «если» можно набрать не один десяток.

На войне очень ярко проявляется эффект, известный в мирное время как «генеральский»: еще вчера исправно работавшее оборудование и вооружение начинает ломаться в самый неподходящий момент. Так у бельгийцев в Эбен Эмаэле вышли из строя механизмы подачи снарядов в каземате 75-мм пушки и башне 120-мм гаубиц. Кроме того, постепенный переход от дремоты мирного времени к войне порождает массу неувязок и нелепостей. Запреты на открытие огня, запечатанные боеприпасы, снятые в учебных целях ударники и тому подобные технические и организационные проблемы сопровождают начало войны с неизбежными и катастрофическими последствиями для первых попавших под удар противника частей практически любой армии. Хрестоматийным является пример с польскими 7,92-мм противотанковыми ружьями Марошека в сентябре 1939 г. В целях соблюдения секретности они хранились в запечатанных ящиках и солдат не учили обращаться с ними. В результате применение противотанковых ружей поляками в первых боях было крайне ограниченным.

Не менее хрестоматийным является пример с японской атакой на Перл-Харборе в первый день войны на Тихом океане. Началось все с радара, который теоретически мог сделать японскую атаку не такой сокрушительной, как она была в реальности. В какой-то мере эта история была символичной: радиолокатор стал одних из важнейших инструментов борьбы на море в 1941–1945 гг. Станция на горе Опана была одной из пяти мобильных радиолокационных станций, расставленных по периметру острова Оаху. Лето и осень 1941 г. они работали с 7.00 до 16.00 часов, но когда 27 ноября из Вашингтона пришло предупреждение о возможном конфликте, время работы изменили на 4.00–7.00, считая его наиболее опасным. Данные с радаров стекались в информационный центр, расположенный в форте Шафтер. Утром 7 декабря в Информационном центре изнывал от традиционного в мирное время безделья лейтенант Тейлор, единственный находившийся там офицер. В 7.00 все, кроме Тейлора, ушли на завтрак, а он по сложившейся процедуре остался дежурить до 8.00 утра.

Радар на горе Опана должен был закончить работу в 7.00. Однако пикап, который обычно забирал обслуживающих станцию рядовых на завтрак, опаздывал и один из них решил дополнительно попрактиковаться в работе. В 7.02 он получил отраженный импульс, гораздо более сильный, чем все то, что он видел до этого дня. Более опытный оператор Локарт сел к радару, убедился в его исправности и подтвердил получение отметки от огромного числа самолетов. Расчеты показали, что воздушная армада находится в 137 милях к северу от острова. До Информационного центра операторам удалось дозвониться только с помощью дежурного телефониста. Через него удалось сообщить лейтенанту Тейлору об обнаруженных самолетах. Он вспомнил о том, что на острове работал радиомаяк, наводивший перегоняемые на него бомбардировщики Б-17. Тейлор посоветовал не беспокоиться об этом, а рядовой Локарт не стал спорить с офицером. Два оператора лишь аккуратно отмечали приближение воздушной армады, которая со скоростью 180 миль в час неслась к американской военно-морской базе. В 7.39, когда до острова оставалось 22 мили, самолеты вошли в радиолокационную тень, образованную горами в северной части острова. В этот же момент, наконец, прибыл пикап, и рядовые с радиолокационной станции отправились на завтрак. Почти час времени, который можно было бы потратить на подъем флота по тревоге, был безвозвратно потерян.

Боевая тревога была пробита по приказу старшего на рейде контр-адмирала Фурлонга только в 7.55 7 декабря. Сигнал «Всем кораблям в гавани, боевая тревога!» был поднят только после того, как Фурлонг увидел просвистевший мимо самолет с красными кругами на фюзеляже. Начался день, который впоследствии назовут «днем позора». На истории с проигнорированным сообщением радарной станции неприятности только начались. Запертые двери погребов боезапаса на кораблях приходилось взламывать ломами и кувалдами. Пять командиров линкоров из восьми находились на берегу. На кораблях электричество подавалось с берега по кабелям, которые перебивались осколками или отсоединялись в суматохе при попытке отдать швартовы и отойти от стенки. На оставшемся без электричества крейсере «Сент Луис» до разведения паров матросам пришлось подавать увесистые снаряды к зениткам, обливаясь потом, по живой цепочке в полнейшей темноте. Разумеется, не обошлось без нелепых слухов: по острову пошли разговоры о высадке японского десанта на пляже Уайкики. Точно так же у нас в 1941 г. распространялись слухи о немецких парашютистах.

Не менее показательна история с аэродромами Перл-Харбора. Нейтрализация ПВО американской военно-морской базы была залогом как эффективности ударов по кораблям, так и безопасности японского авианосного соединения. Поэтому аэродромы входили в число целей для первой атаки Перл-Харбора. И вновь обстоятельства сложились крайне благоприятно для нападающих. Истребители на аэродроме Уиллер армейской авиации утром 7 декабря 1941 г. стояли скученно, а не в разнесенных друг от друга капонирах. Произошло это потому, что больше всего генерал Шорт опасался диверсий, а не удара с воздуха. Для 25 пикировщиков Аичи D3A1 «Вэл» с авианосца «Дзуйкаку» и 8 эскортировавших их «Зеро» с «Сорю» аэродром Уиллер представлял просто идеальную цель. Атака началась в 7.51 утра. Снаряды пушек истребителей и бомбы пикировщиков неумолимо делали свое дело. Огонь перекидывался от одного истребителя к другому. Вскоре и новейшие Р-40, и устаревшие Р-36 были охвачены огнем. Рядовой охраны аэродрома бросился в ангар за пулеметом, но не смог открыть помещение, где он хранился. Он пытался сломать замок, но безуспешно.

В 7.53 восьмерка истребителей «Зеро» с «Хирю» атаковала аэродром Ива морской авиации. Снова пламя перекидывалось от одного самолета к другому, истребители F4F «Уайлдкэт» взрывались, бомбардировщики SBD горели. Японцам удалось расстрелять 32 самолета ценой потери одного «Зеро». В 7.55 аналогичному удару «Вэлов» с «Сёкаку» подвергся аэродром бомбардировщиков Хикэм.

Японцам удалось полностью обеспечить внезапность нападения и даже не потерять те два авианосца, которые закладывались в план операции по итогам командно-штабной игры августа 1941 г. Некоторые предупреждения командованием американской военно-морской базы просто не были получены вовремя. Так, телеграмма из Вашингтона о том, что японцы собираются в 7.30 по гавайскому времени предъявлять США ультиматум, была принята по линии «Вестерн Юнион» в Гонолулу в 7.33, за 22 минуты до нападения. В ней предписывалось «быть в соответствующей готовности». Не имевшая никаких пометок срочности телеграмма была доставлена адресату (генерал-лейтенанту Шорту, командующему Гавайским военным округом) только в… 11.45, а расшифрована — только в 14.58. В три часа дня она могла вызвать только горькую усмешку, а командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Киммел просто с досадой выбросил ее в мусорную корзину, сказав армейскому курьеру: «Теперь это уже не имеет никакого значения…» Одним словом, употребленный Франклином Делано Рузвельтом на речи в Конгрессе оборот «день позора» (The day of Infamy) как нельзя лучше подходил к событиям 7 декабря 1941 г.