Мент обреченный Кивинов Андрей
– На хера Шершавого дуплили?
– А что, мне перед ним монолог Ленского читать? Да что с тобой?! Адвокат, что ли?
– Скотиной не надо быть, понятно?
Ермаков скривил губы:
– Скотиной?! А ты иди, спроси у людей, которых этот говнюк опустил, кто из нас скотина. Ишь ты, чистоплюй! Победителей не судят.
Ермаков стукнул ладонью по исписанному корявым почерком листку. По такому же листку, который лежал в кармане у Андрея.
– Вот! Явочка на четыре кражи. С полным раскладом – где вещички, где адреса… Так что не гони волну, Айвазовский.
– Ты же грамотный опер, Ермак. Какая нужда Шершавого дуплить? Ну, не было б у нас ничего или если б он выделывался, как карась на крючке!.. А тут поработать немножко, как договаривались, – Светка, ларьки, пальцы…
– Вот сам бы и бегал по ларькам. Я не безвинного ангела херачил, понимаешь ты?! Я ворюгу, от которого людям никакой пользы, херачил! А по ларькам мне бегать некогда. Время нынче дорого! К диктанту готовиться надо!
– К какому диктанту? – опешил Андрей.
– Чаще на работе бывай. Послезавтра пишем. В управлении. Могу учебник одолжить. – Ермаков достал из стола учебник русского языка. – А с Шершавым я еще в изоляторе поработаю. Маловато он взял. Я штук на двенадцать рассчитывал. И заметь, правильный ты наш, не для себя ведь стараюсь. Людям хочу помочь. Порядочным. Потерпевшим.
Андрей вышел из кабинета и застыл на месте. А может, прав Ермаков? Кто такой Шершавый? Вор. Который должен сидеть. Не воровал бы, так и не харкался бы кровью. И чего переживать? Министры тысячи пацанов посылают на смерть и не очень-то переживают, судя по рожам в телеящике. А тут какому-то уркагану настучали по барабану… Угомонись, Воронов.
Он прислонился к стене и уперся спиной в фанерный стенд. Развернувшись, прочитал текст. «Правила правописания…»
Опер застонал, не разжимая зубов, и со всей силы врезал кулаком по фанере. Раздался хруст. Было очень больно.
Через день Андрей сидел в актовом зале и писал диктант. Текст читал подполковник милиции, старый штабной волк с высшим гуманитарным образованием. Три здоровых омоновца в камуфляже и с шипящими рациями вразвалочку ходили между рядов и высматривали словари и учебники на коленях халявщиков. Три словаря уже было изъято, а их владельцы писали рапорты на увольнение. На бланках рапортов, размноженных на ксероксе, уже стояла резолюция. «Отдел кадров. Прошу подготовить документы». Подпись. Не повезло эксперту, оперу и следователю. Знатокам через «о».
Вечером объявили результат. Ермаков получил «отлично», Андрей и Антон – по «удовлетворительно». Андрей – за почерк (чертов гипс) и за ошибку в слове «брахицефал», а Антона подвело произношение – буква «г» в некоторых местах предательски исчезла.
«Тройка» не помешала обоим операм тем же вечером до чертиков, но зато от всей души нажраться на занятую у замполита сотню.
ГЛАВА 2. Дантист
Андрей сплюнул в жестяную, доверху заваленную окровавленными и мокрыми тампонами тару. Успел рассмотреть пару чьих-то удаленных гнилых зубов и окурок сигареты «Лайка». Выпрямился, запрокинул голову на валики, зажмурился и сжал подлокотники. Свет лампы нестерпимо бил в глаза, и Андрею вдруг показалось, что он на допросе. Он кожей почувствовал, как к лицу приближаются уродливые щипцы палача-дантиста, вжался в кресло.
– Шире рот, шире! Не стесняйся, не в трамвае, «вафля» не залетит.
Андрей не стеснялся, просто устал. Мужик ковырялся в его челюсти уже минут пятьдесят, периодически устраивая перекур. Лицевые мышцы давно занемели и не слушались. Вероятно, врач применял новейшую технологию – сначала пломбировал зуб, а потом его удалял. Светило стоматологии.
– Я сейчас сам тебе рот открою!
Андрей вспомнил симпатяжку в очках, рекламирующую зубную пасту. «Мой дедушка, старый маразматик, использовал для отбеливания зубов соду, а я применяю более эффективное средство – отбеливатель „Ас“. Прекрасные ощущения!» Хрусть! Хрустнуло не яблочко, откушенное девочкой. Хрустнул коренной зубик оперуполномоченного Воронова. Как скорлупка грецкого, ореха. Звякнул о плевательницу и скрылся среди слюнявых тампонов. Фу-у-у…
– В регистратуре возьмешь номерок на правую четверку. Не затягивай, там пульпит. Следующий!
В коридоре Андрей вытер лоб. Прекрасные ощущения. Хорошая, кстати, пытка. Расколешься тут же и чистосердечно.
– Ну как? Что-то ты долго. – Широколицый Палыч поднялся со скамьи.
– Му-му, – ответил цитатой Андрей.
– Понимаю. Ну что, в отдел?
– Угу.
– Ты давай в гардероб, возьми и мою шинельку, вот номерок, а я в регистратуру заскочу, там телефон есть. Говорят, депонент дают, Витька Мальцев получил сегодня.
Андрей с неким злорадством в душе посмотрел на ожидающих своей очереди несчастных, но, вспомнив про собственный пульпит, застонал. Может, нет никакого пульпита? Не болит же зуб. Брать номерок, опять дрожать в очереди, плевать в тампоны, нюхать перегар зубоживодера, плакать от нестерпимого света?
На улице, перед входом в поликлинику, Андрей выплюнул вату в сугроб, уже захарканный тампонами, и приложил горсть снега к горевшей щеке. Ка-а-айф…
К поликлинике строем подходил взвод отряда милиции особого назначения. Без песен. Жалко ребят. Легче пару заложников вытащить, чем больной зуб.
Из дверей вывалился злой, как раненый вампир, Палыч.
– Вот чего творят! Нет видишь ли, денег! Ох, аферисты! Они, чувствую, на наши деньги бизнес крутят!