Трактаты Дюрер Альбрехт

1–2. Само существование ересей свидетельствует о подлинной вере

1. Обстоятельства настоящего времени особенно побуждают нас к следующему напоминанию: мы не должны удивляться нынешнему множеству ересей – ни тому, что они существуют (ибо существование их было предвозвещено[270]), ни тому, что они подрывают чью-то веру (они для того и существуют, чтобы вера укреплялась в испытаниях). Значит, суетно и неосмысленно многие поражаются тем, что ереси имеют подобную силу. Сколь больше они были бы поражены, если бы ересей не было вовсе! Раз нечто определено к непременному бытию (и, значит, обрело причину своего существования), оно не может не быть, ибо подвластно силе, благодаря которой и существует.

2. Не удивляемся же мы ни тому, что существует лихорадка, предназначенная в числе прочих смертоносных и мучительных недугов на погибель человека (а она ведь существует), ни тому, что она губит людей, ибо для этого она и существует. Поэтому, если мы ужасаемся, что ереси, ниспосланные для ослабления и погибели веры, таковы, то прежде нам следовало бы ужаснуться тому, что они вообще существуют: раз они есть, то имеют силу, а раз имеют, то и существуют. Впрочем, лихорадка как зло и по своему назначению, и по своему действию нам, конечно, скорее отвратительна, нежели удивительна; насколько в наших силах, мы бережемся от нее, не имея возможности уничтожить.

Напротив, ересям, которые несут вечную смерть и пламя жестокого огня, кое-кто предпочитает удивляться за великую их силу, нежели этой силы избегать, хотя вполне способен избежать ее. А между тем они и не будут иметь такой силы, если этой силе перестанут удивляться. Ведь в соблазн впадают как раз тогда, когда удивляются, или, напротив, поскольку впадают, то и удивляются, – как будто сила ересей проистекает из некоей истины. И, правда, удивительно, что зло обладает такой силой; но лишь потому, что ереси сильны для тех, кто слаб в вере. В состязании кулачных бойцов и гладиаторов чаще всего кто-то побеждает не потому, что храбр и непобедим, а потому, что побежденный был слабосилен. А затем этот же самый победитель, выйдя против сильного противника, уходит побежденным. Не иначе и с ересями: они сильны благодаря чьей-то слабости, но бессильны, если встречают крепкую веру.

3–6. Ереси черпают силу из слабости веры: истинная вера проверяется в противостоянии им

3. Тех, кто по слабости своей низвергается ересями, обыкновенно вводят в соблазн некие лица, уже захваченные ересью. Почему же тот или вот этот, люди очень верующие, благоразумные, совершенно свои в церкви, перешли на чужую сторону? Кто, задаваясь таким вопросом, не ответит сам себе, что нельзя их считать ни верующими, ни благоразумными, ни своими, раз их смогли смутить ереси? И что удивительного (думаю я), если кто-то, прежде считавшийся надежным, потом отпадает? Саул, муж добрый паче прочих, потом погибает от зависти[271]; Давид, муж добрый по сердцу Господа[272], потом стал повинен в убийстве и разврате[273]; Соломон, одаренный от Господа всей благодатью и мудростью, склонен женщинами к идолопоклонству[274]. Только одному Сыну Божьему дано было пребывать без греха[275]. Если епископ, диакон, вдова, дева, наставник или даже мученик отпадут от правила веры, – неужто надо будет думать, что в ереси есть истина? Что же, мы веру утверждаем по лицам, или лица по вере? Никто не мудр, никто не верен, никто не велик, если он не христианин: а только тот христианин, кто претерпел до конца (Матф. 10:22). Ты, – поскольку ты человек, – знаешь всякого извне; ты думаешь, как видишь, а видишь ты лишь то, что у тебя перед глазами, но очи Господа, как сказано, высоки (Иерем. 32:19). Человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце (1 Цар. 16:7). Ибо познал Господь Своих (2 Тим. 2:19), и растение, которое не Отец насадил, искореняет (Матф. 15:13), и делает первых последними (20:16), и лопата в руке Его, и очистит гумно Свое (3:12). Пусть побольше и во все стороны разлетается мякина легкой веры, провеваемая искушениями, – тем чище будет пшеница, засыпанная в закрома Господни. Разве не удалились от Самого Господа некоторые из учеников, поддавшись соблазну[276]? Но ведь прочие не подумали, что из-за этого и они должны удалиться от Него: напротив, те, которые знали, что Он есть Слово жизни и пришел от Бога, пребывали спутниками Его до конца, хотя Он кротко предлагал удалиться и им, если они того желают[277]. И не так уж важно, если апостола Его покинули некто Фигелл, и Гермоген, и Филит, и Гименей[278]: ведь и сам предатель Христа был из апостолов. Мы дивимся, если кто-то покидает Его церкви, а ведь то, что мы терпим по примеру Самого Христа, и показывает, что мы – христиане. Они вышли от нас, – говорит апостол, – но были не наши; ибо, если бы они были наши, то остались бы с нами (1 Иоан, 2:19).

4. Будем же лучше помнить и речения Господа, и писания апостольские, ибо они и предвозвестили нам будущие ереси, и определили избегать их. И поскольку мы не страшимся их существования, то не удивимся, что они способны на то, из-за чего их нужно избегать. Господь учил, что много хищных волков придет в овечьих шкурах (ср. Матф. 7:15). Что это за шкуры овец, как не внешний облик имени христианского? Что такое хищные волки, как не коварные чувства и мысли, таящиеся внутри на расхищение стада Христова? Что суть лжепророки, как не ложные проповедники? Что суть лжеапостолы, как не поддельные благовестники? Что суть антихристы, – ныне и всегда, – как не мятежники против Христа? Ныне ереси не меньше терзают церковь превратностью учений, чем тогда антихрист будет преследовать ее жестокостью гонений: но гонение создает и мучеников, а ересь – только отступников: А потому надлежит быть и разномыслию между вами, дабы открылись между вами искусные (1 Кор. 11:19), – как те, кто устоял в гонениях, так и те, кто не отклонился к ересям. Поэтому и не приказывает апостол считать людьми искусными тех, кто меняет веру на ересь. Ведь они все толкуют по-своему, – ибо апостол в другом месте сказал: Все испытывайте, хорошего держитесь (1 Фесс. 5:21); но разве нельзя, плохо все испытав, выбрать по заблуждению какое-нибудь зло?

5. Далее, если апостол порицает разногласия и раздоры, которые без сомнения суть зло, то следом присоединяет и ереси[279]. Что он причисляет к злу, то, конечно, и объявляет злом, и даже большим, ибо говорит, что поверил словам] о несогласиях и раздорах, зная, что надлежит быть даже и ересям. Он объявляет, что легче поверил в меньшее зло, имея в виду большее. Разумеется, он уверился в зле не потому, что ереси благи, но чтобы предостеречь: негоже удивляться искушениям еще худшего свойства, которые, говорил он, обращены к выявлению искушенности тех, кого они не смогли совратить. И если вся глава исполнена духом сохранения единства и усмирения разделений, – а ереси не меньше удаляют от единства, чем расколы и раздоры, – то, без сомнения, он и ереси подвергает такому же порицанию, как расколы и раздоры. А потому он не считает искусными тех, которые обратились в ересь, ибо особенно порицает такого рода уклонение, поучая: Чтобы все говорили и разумели одно (1 Кор. 1:10), – чего ереси как раз и не позволяют.

6. К чему дольше говорить об этом, когда тот же Павел, который и в другом месте причисляет ереси к плотским преступлениям, – в послании к Галатам[280], – внушает Титу отвратиться от еретика после первого вразумления, зная, что он так развратился и грешит, что самоосужден (3:10–11). Но и почти в каждом послании, неустанно твердя о необходимости избегать превратных учений, он касается ересей: их плоды и суть превратные учения, называемые греческим словом «ересь» (aipeolc;), оно обозначает выбор мнения, которое используют для наставления или усвоения подобных учений][281]. Потому апостол и сказал, что еретик осужден самим собою, что он сам выбрал себе то, в чем осуждается. Нам же нельзя ничего вводить по нашему изволению, ни избирать того, что некто ввел по своему произволу. Наши наставники (аuсtores) апостолы Господни; сами они не избирали по своему изволению ничего, что хотели бы ввести, но, напротив, принятое от Христа учение верно передавали народам. Поэтому если даже ангел с небес благовествовал бы иначе, да будет наречен анафема (Галат. 1:8). Ведь уже тогда Дух Святой провидел, что в некоей деве Филумене будет ангел разделения, преобразующийся в Ангела света (2 Кор. 11:14), знамениями и чарами которого Апеллес был побужден ввести новую ересь[282].

7. Умствования – главный источник ересей; христианину довольно одной веры

7. Все это учения людские и демонские, льстящие слуху (1 Тим. 4:1; 2 Тим. 4:3) и рожденные изобретательностью языческой мудрости, которую Господь называет глупостью: немудрое мира (1 Кор. 1:27) избрал Он для посрамления даже самой философии. Она, конечно, есть материя языческой мудрости, безрассудная толковательница Божественной природы и установления. Как раз от философии сами – то ереси и получают подстрекательство. Отсюда эоны, какие-то неопределенные формы и троичность человека (trinitas hominis) у Валентина: был он платоник[283]. Отсюда и Маркионов Бог, который лучше из-за безмятежности своей: этот пришел от стоиков[284]. А эпикурейцы особенно настаивают на мнении, что душа погибает[285]. И все философы сходны в том, чтобы отрицать воскресение плоти. А где материя уравнивается с богом, там учение Зенона; где речь идет об огненном боге, там выступает Гераклит[286]. Тот же предмет обсуждается у еретиков и философов, те же вопросы повторяются: откуда зло и почему? откуда человек и каким образом? и, что недавно предложил Валентин, откуда Бог? Конечно, от мысли и преждевременных родов[287]. Жалкий Аристотель! Он сочинил для них диалектику – искусство строить и разрушать, притворную в суждениях, изворотливую в посылках, недалекую в доказательствах, деятельную в пререканиях, тягостную даже для самой себя, трактующую обо всем, но так ничего и не выясняющую. Отсюда их нескончаемые россказни и родословия, и бесплодные вопросы, и словеса, ползучие, как рак (ср. 1 Тим. 1:4; Тит. 3:9; 2 Тим. 2:17). Удерживая нас от них, апостол особенно указывает, что должно остерегаться философии, когда пишет к Колоссянам: Смотрите, чтобы никто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому вопреки промыслу Духа Святого (ср. 2:8). Был он в Афинах, и там в собраниях узнал эту мудрость человеческую, домогательницу и исказительницу истины; узнал, что она сама разделилась на многочисленные ереси из-за множества сект, противоположных одна другой.

Итак: что Афины – Иерусалиму? что Академия – Церкви? что еретики – христианам?[288] Наше установление – с портика Соломонова[289], а он и сам передавал, что Господа должно искать в простоте сердца (Прем. 1:1). Да запомнят это все, кто хотел сделать христианство и стоическим, и платоническим, и диалектическим. В любознательности нам нет нужды после Иисуса Христа, а в поисках истины – после Евангелия. Раз мы верим во что-то], то не желаем верить ничему сверх этого: ибо в это мы верим прежде всего, и нет ничего более, во что мы должны бы поверить.

8–11. Ереси не должны искать оправдания в словах «Ищите и найдете»; имеющему веру нет нужды искать чего-то другого

8. Итак, я приступаю к тому положению, которое и наши привлекают для подкрепления своей любознательности, и еретики твердят в оправдание своей мелочной придирчивости. Написано (говорят они): Ищите и найдете (Матф. 7:7). Вспомним, когда Господь произнес это. Я думаю, в самом начале Своего поучения, когда у всех еще были сомнения, Христос ли Он, и когда Петр еще не возвестил, что Он – Сын Божий, когда, наконец, Иоанн, имевший знание о Нем, ушел из жизни[290]. Значит, с основанием было сказано тогда: Ищите и найдете, – ибо нужно было еще искать Того, Которого не узнали до тех пор. И относится это к иудеям – к ним ведь обращен весь упрек этого речения, ибо у них было, где искать Христа. У них, – говорит Он, – есть Моисей и Илия, то есть Закон и Пророки (ср. Лук. 16:29)[291], проповедующие Христа. Согласно этому Он и в другом месте говорит: Исследуйте Писания, в коих надеетесь найти спасение, ибо они говорят обо Мне (Иоан. 5:39). Это и будет: Ищите и найдете, ведь ясно, что и последующие слова относятся к иудеям: Стучите, и отворят вам (Матф. 7:7). Прежде иудеи были у Бога; с тех пор, отвергнутые за преступления, стали быть вне Бога. Язычники же никогда не были у Бога, но были только капли из ведра, пыль на площади и всегда вовне (ср. Ис. 40:15). А как же тот, кто всегда был вовне, будет стучать туда, где никогда не был? Как узнал он ту дверь, через которую никогда не входил и не выходил? Не тот ли скорее постучит, который знает, что был внутри, был изгнан наружу, и который знает вход? Поэтому и слова: Просите, и дано вам будет (Матф. 7:7)относятся к тому, кто знал, у Кого надо просить и Кем нечто было обещано, а именно: у Бога Авраама, Исаака и Иакова, Которого язычники знали не более, чем какое-нибудь Его обещание. Поэтому Он говорил Израилю: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева (15:24). Еще не бросал Он хлеба детей своих собакам (15:26), еще не приказывал идти на путь к язычникам (10:5). Если же в конце Он и повелел им идти для поучения и крещения народов (ср. 28:19), то вскоре будет им дан Святой Дух – Утешитель, чтобы Он наставил их на всякую истину (Иоан. 16:13). И Он сделал это с ними. Если же сами апостолы, поставленные учителями народов, должны были обрести Утешителя, то тем более не к нам будут обращены слова: Ищите и найдете, к нам учение должно было прийти иначе, через апостолов, а к самим апостолам – через Духа Святого. И хотя все речения Божьи, которые достигли нас через уши иудеев, обращены ко всем, однако многое в них относилось к определенным лицам; поэтому они являются для нас не прямым наставлением, а примером.

9. Ныне по своей воле схожу я с этой ступени. Для всех сказано: Ищите и найдете. Но и тут полезно поспорить о смысле с учетом руководящего начала толкования[292]. Ни одно речение Божье не является столь несвязным и расплывчатым, чтобы следовало настаивать только на словах, не определяя их смысла. Однако сперва я заявляю следующее: Христом установлено нечто единое и верное; этому безусловно должны верить народы, а потому искать это, дабы они могли уверовать, когда найдут. Но разыскание единого и верного установления не может быть бесконечным; нужно искать его, пока не найдешь, и веровать в него, когда найдешь. И не нужно ничего более, нежели как сохранять то, во что уверовал. Поэтому сверх того веруй лишь, что не должно верить ни во что другое и не должно искать ничего. Ведь ты отыскал и уверовал в то, что установлено Им, – а Он ничего иного не приказывает тебе искать кроме того, что установил. Если кто и сомневается в этом, то да будет ему известно, что мы т. е. нееретики] владеем тем, что установлено Христом. Тем временем, полагаясь на надежность моего] доказательства, я напомню кое-кому, что не следует искать ничего сверх того, во что они уверовали, то есть того, что должны были искать: то есть не нужно толковать слова «Ищите и найдете» без разумной основы.

10. А разумная основа этого речения состоит в трех положениях: в предмете (res), времени и пределе (modus). В предмете – дабы ты обдумал, что должно искать, во времени – когда искать, в пределе – доколе искать. Искать, стало быть, нужно то, что установил Христос, – во всяком случае, если ты не имеешь, и до тех пор, пока не найдешь. А нашел ты тогда, когда поверил: ведь ты не поверил бы, если бы не нашел, равно как ты не стал бы искать, если бы не надеялся найти. Значит, для того ты ищешь, чтобы найти, и для того находишь, чтобы поверить. Верою ты ограничил дальнейшее разыскание и нахождение: этот предел положен тебе самим итогом разыскания. Эту границу определил тебе Тот, Кто не желает, чтобы ты верил во что-то иное, кроме установленного Им, а потому не желает, чтобы ты еще что-то искал. Кроме того, если мы, – поскольку и многими другими поставлено много различных вопросов, – должны искать столько, сколько вообще] можем отыскать, то мы всегда будем искать и никогда ни во что не уверуем. Где же будет предел исканию? Где пристань веры? Где конец нахождению? У Маркиона? Но ведь и Валентин предлагает: Ищите, и найдете. У Валентина? Но ведь с этим же речением будет стучаться ко мне Апеллес; и Эвион, и Симон[293], и все прочие не имеют ничего иного, чем могли бы склонить и расположить меня к себе. Итак, я не окажусь нигде, пока повсюду взываю: Ищите и найдете, – словно у меня нет места[294] и словно я никогда не понимал того, чему учил Христос: того, что следует искать, того, во что необходимо верить.

11. Безнаказанно заблуждается человек, если на нем нет вины (хотя заблуждение и есть провинность). Безнаказанно, говорю я, блуждает тот, кто ничего не покидает. Но раз я уверовал в то, во что должен был уверовать, и полагаю, что снова нужно что-то искать, то я, конечно, надеюсь отыскать это. Надежда на это существует лишь потому, что я или не уверовал (хотя казался верующим), или перестал верить. Значит, покидая мою веру, я оказываюсь отрицателем (negator). Я скажу раз и навсегда: только тот ищет, кто либо не имел, либо потерял. Женщина потеряла одну из десяти драхм, и потому искала; а когда нашла, перестала искать (ср. Лук. 15:8). Сосед не имел хлеба, и потому стучал в дверь; а когда ему открыли и дали хлеба, перестал стучать (ср. 11:5 сл.). Вдова просила судью выслушать ее, ибо ее не пускали; когда же ее выслушали, прекратила просить (ср. 18:2 сл.). Поэтому есть предел и исканию, и стучанию, и прошению. Ибо просящему дастся, – говорил Он, – и стучащему откроют, и ищущий найдет (11:10). Пусть задумается тот, кто всегда стучит, почему ему никогда не откроют: он ведь стучит туда, где никого нет. Пусть задумается тот, кто всегда просит, почему его никогда не выслушают: он просит у того, кто не слушает.

12–14. Самым прочным основанием является «правило веры», сверх которого ничего не следует искать

12. Хотя нам и следовало искать и теперь, и всегда, – но где следовало искать? У еретиков, где все чуждо и враждебно нашей истине, к которым нам запрещено и подходить? Какой раб надеется получить пропитание от чужого, – не скажу уж, – от врага, – господину своему? Какой воин получает подарки и жалованье от владык, с которыми нет союза, – чтобы не сказать – от врагов, – как не явный изменник, перебежчик и мятежник? Даже и та женщина искала драхму под своей крышей; даже тот стучавший ударял в дверь соседа; даже та вдова взывала не к врагу, а к судье, хотя и суровому. Никого не может наставить то, что развращает; никого не может просветить то, что затемняет. Будем же искать в нашем, у наших и из нашего, – и лишь то, что можно искать, сохраняя Правило веры[295].

13. А Правило веры, – дабы нам уже теперь объявить, что мы защищаем, – таково: им удостоверяется, что Бог един и нет иного Бога, кроме Творца мира, Который произвел все из ничего через Слово Свое, происшедшее прежде всего. Слово это, названное Сыном Его, которое по-разному открывалось патриархам в имени Божьем, всегда слышно было в пророках, сошло, наконец, из Духа Бога – Отца и Благости Его на Деву Марию, стало плотью во чреве Ее и произвело родившегося от Нее Иисуса Христа. Затем Он возвестил новый Закон и новое обетование Царства Небесного, творил чудеса, был распят на кресте, на третий день воскрес. Вознесшись на Небо, воссел одесную Отца, послал наместником Своим Духа Святого, чтобы Он водил верующих. И приидет Он со славой даровать праведным плоды жизни вечной и небесного блаженства, а нечестивых осудить к пламени вечному, воскресив тех и других и возвратив им плоть. Это правило, установленное (как будет показано) Христом, не вызывает у нас никаких вопросов, – их выдвигают только ереси, и эти вопросы создают еретиков.

14. Однако если Правило сохраняется в своем неизменном виде, то спрашивай и рассуждай, преисполнись всей страстью любознательности. И если тебе что-то кажется или двусмысленным или затемненным неясностью, то, конечно, всегда найдется какой-нибудь ученый брат, одаренный благодатью знания, кто-нибудь, кто вращался среди искушенных; разыскивая вместе с тобою, но столь же пытливо[296], он определит, наконец, что лучше тебе пребывать в неведении, дабы ты не узнал того, чего не должен (ибо ты узнал уже то, что должен был узнать). Вера твоя, – говорит Он, – спасла тебя (Лук. 18:42), а не начитанность в Писании. Вера заключена в Правиле; в ней ты находишь закон и спасение за соблюдение закона. Начитанность же состоит в любопытстве, обладая одной лишь славой за рвение и опытность. Пусть любопытство уступит вере, пусть слава уступит спасению. Пусть по крайней мере не докучают или умолкнут. Не знать ничего против Правила веры – это знать все. Пусть еретики и не были бы врагами истины, пусть нам и не напоминали бы о необходимости избегать их, – все равно], что пользы общаться с людьми, которые и сами признают, что до сих пор еще ищут? И если они действительно ищут до сих пор, значит, до сих пор не нашли ничего верного. И поэтому, пока они еще ищут, они показывают свое сомнение в том, что, как представляется, есть у них сейчас. Значит, тебя, который точно так же ищешь, обращаясь к тем, которые и сами ищут, – тебя неизбежно приведут к яме, сомневающегося – сомневающиеся, невежду – невежды, слепца – слепцы (ср. Матф. 15:14). Вот они объявляют (думая обмануть нас): они-де затем до сих пор ищут, чтобы внушить нам свое беспокойство и свои вопросы. Но стоит им только добиться своего – и они сейчас же защищают то, что, по их словам, еще нужно разыскивать. Тут нам нужно так опровергать их, чтобы они знали: мы отрицаем их, а не Христа. Ведь если они до сих пор ищут, то еще не имеют; а поскольку не имеют, то еще не уверовали и не суть христиане. Но пусть даже у них есть, во что верить; они же говорят, что нужно искать, чтобы защищать. Но прежде чем защищать, они отрицают то, во что, по их признанию, они еще не поверили, – пока ищут. Стало быть: кто не христианин сам для себя, насколько же больше не христианин для нас? Какую же веру обсуждают те, которые действуют обманом? Какую веру защищают те, которые вводят ее ложью? Однако сами они действуют и убеждают от имени Писания. В самом деле: откуда же еще они могут заимствовать слова о вере, как не из Писаний веры?

15–19. Еретики не смеют опираться на Писание; оно не принадлежит им и они способны лишь искажать его. Еретикам безусловно отказано в самом праве рассуждать о Писании

15. Итак, мы пришли к намеченному. К этому мы направлялись и к этому подготовляли предварительным обращением, чтобы отсюда уже приступить к спору, на который вызывают нас противники. Они ссылаются на Писание, и этой своей дерзостью все время смущают многих. А как дело доходит до спора, тут они утомляют твердых, увлекают слабых, а тех, кто посредине, оставляют в сомнении. Значит, мы лишим их этого выгоднейшего положения, если не станем допускать ни к каким рассуждениям о Писании. Если же силы их в том, что они могут обладать Писанием, то нужно посмотреть, кому оно принадлежит, дабы не был допущен к Писанию тот, кому это не подобает.

16. Может показаться, что я высказал это, дабы устранить] недоверие к себе или из желания по-новому представить наш спор, – если бы у меня] не было прочного] основания, – прежде всего, того, что вера наша обязана повиноваться апостолу, который запрещает входить в разыскания, обращать слух к новым голосам (ср. 1 Тим. 6:3–5), общаться с еретиком после одного вразумления (ср. Тит. 3:10), а не после прения. Он запретил споры, указав на вразумление как на единственный] повод общения с еретиками и притом единократный, именно потому, что еретик – не христианин, и дабы не оказалось, что его, по христианскому обыкновению, нужно наставлять и единожды, и дважды[297] в присутствии двух или трех свидетелей (ср. Тит. 3:10; Матф. 18:15–16). Еретика именно потому и нужно наставлять, что не следует вступать с ним в прения. Кроме того, прения с ним насчет Писания очевидно приведут только к порче желудка или мозга.

17. Ведь эта ересь не признает некоторых книг] Писания, а если какие и признает, то не целиком, искажая их вставками и пропусками в угоду своему замыслу. А если кое-что сохраняется в целом виде, то и это искажается, будучи снабжено различными толкованиями. Превратный смысл настолько же противен истине, насколько испорченный текст. Пустые предрассудки, разумеется, не желают признавать того, чем изобличаются; они пользуются тем, что составлено из лжи и взято из двусмысленности. К чему придешь ты, знаток Писания, если защищаемое тобой отрицается и, наоборот, отрицаемое тобой защищается? Ты, впрочем, ничего не потеряешь в споре, кроме голоса, но ничего и не приобретешь, кроме различия желчи от брани.

18. А если найдется такой, ради кого ты вступишь в прение о Писании, дабы оградить его от сомнений, – то обратится ли он к истине или скорее к ереси? Смущенный тем, что ты нисколько не продвинулся в споре (ибо видит, что противная сторона одинаково искусна в отрицании и защите и ничуть не уступает), он покинет прения еще менее уверенным, не зная, что считать ересью. Ведь еретики обращают против нас наши же доводы. И, конечно, они говорят, что порча Писания и превратные толкования скорее исходят от нас, ибо истину они утверждают за собою.

19. Стало быть, не следует взывать к Писанию; не следует состязаться там, где победы нет, либо она сомнительна или же и то и другое неясно. Ведь если бы даже и не выходило, что в споре о Писании обе стороны равны, все равно] порядок вещей требовал прежде выяснить то, о чем теперь единственно приходится спорить: кому присуща сама вера? кому принадлежит Писание? кем, через кого, когда и кому передано учение, которое делает людей христианами? Ибо там, где обнаружится истина учения и веры христианской, там и будет истина Писания, истина толкования и всего христианского предания.

20–22. Истина принадлежит Христу, затем – апостольскому преданию

20. Кем бы ни был Господь наш Иисус Христос (да позволит Он пока выразиться так), Сыном какого Бога Он ни был бы, какова бы ни была природа (materia) Его человечества и Божества, какой бы веры Он ни был наставник, какое бы воздаяние ни обещал, – однако Он Сам возвещал, что Он есть, что Он был, какую волю Отца Он исполнял, что определил делать человеку, когда обитал Он на земле: возвещал или открыто, народу, или отдельно, ученикам, из коих двенадцать Он особенно приблизил к Себе, определив им быть учителями народов. Когда же один из них отпал, остальным одиннадцати, возносясь к Отцу после Воскресения, Он приказал идти и учить народы, крестя их в Отца, и Сына и Духа Святого (Матф. 28:19). Тут же апостолы (это имя значит: «посланники»), избрав жребием двенадцатого, Матфия, на место Иуды, по велению (ex auctoritate) пророчества, которое содержится в псалме Давидовом[298], обрели обещанную им силу Духа Святого для чудодействия и проповеди; прежде всего они свидетельствовали веру и основали церкви в Иудее, а затем отправились по миру, возвещая то же учение той же веры народам; равным образом, они в каждом городе учреждали церкви, от которых получили отросток веры и семена учения прочие церкви, да и постоянно получают новые церкви: посему они и сами причисляются к апостольским как побеги апостольских церквей. О всякой породе следует судить по началу ее. Итак, хотя существует множество церквей, но апостольская, первоначальная церковь, от которой происходят все прочие, одна. Поэтому в некотором отношении] все они первоначальные и апостольские, ибо все они составляют одну. Единство же их доказывается общением в мире, именем братства и узами взаимного радушия (contesseratio).

21. Отсюда мы выводим первое] возражение (praescriptio): если Господь Иисус Христос послал апостолов проповедовать, нельзя признавать других проповедников, кроме назначенных Христом, ибо Отца никто не знает, кроме Сына и того, кому Сын открыл (Матф. 11:27); а Сын, как представляется, не открыл никому, кроме апостолов, и послал их на проповедь того именно, что Он им открыл. А то, что они проповедовали (именно то, что открыл им Христос), нужно (возражу и здесь) доказывать не иначе, как через те же церкви, которые сами апостолы основали, когда проповедовали, как говорится, и живым словом и впоследствии через послания. Если это так, тогда ясно, что всякое учение, единодушное с этими апостольскими церквями, прародительницами и основательницами веры, нужно считать истинным; в нем, без сомнения, содержится то, что церкви получили от апостолов, апостолы – от Христа, а Христос – от Бога. Все же прочие учения нужно считать ложью, ибо они противны истине церковной, апостольской, Христовой и Божьей. Стало быть, нам остается доказатъ, что это наше учение (Правило его мы привели выше) следует причислить к преданию апостольскому, а все прочие тем самым коренятся во лжи. Мы имеем общение с церквями апостольскими, ибо у нас нет различия в учении: таково свидетельство истины.

22. Но, раз довод этот настолько удобен, что, – если мы приведем его тотчас же, – он не оставит места для обсуждения, то дадим противной стороне случай и возможность высказать, если пожелает, кое-что для ослабления этого нашего возражения (словно мы и не приводим его). Обыкновенно они говорят, что апостолы не все знали: будучи одержимы тем безумием, которое все обращает в противоположность, они тут же утверждают], что хотя апостолы и знали все, но не передавали всего всем. И тут, и там они порицают Христа за то, что Он послал или недостаточно наученных или не слишком правдивых. Но кто в здравом уме сможет поверить, что те, кого Господь поставил учителями, чего-нибудь не знали? Те – которые были неразлучны с Ним в дороге, в учении, в постоянном общении, кому Он наедине разъяснял все темное (Марк. 4:34), говоря, что им дано познать тайное (Матф. 13:11), которое народу не дано было понять? Разве что-то было скрыто от Петра, который был наречен камнем для воздвижения Церкви, получил ключи Царства Небесного и власть разрешать и связывать – на небесах и на земле (ср. 16:18 сл.). Разве что-то было скрыто и от Иоанна, любимейшего ученика Господа, припадавшего на грудь Его (ср. Иоан. 13:25; 21:20): ему одному Он показал предателя Иуду, его вместо Себя как сына препоручил Марии. Разве Он желал, чтобы чего-нибудь не знали те, кому явил Он даже Славу Свою, и Моисея, и Илию, а сверх того – глас Отца с неба?[299] И не потому, чтобы Он отвергал прочих, но потому, что при трех свидетелях прочно стоит всякое слово (Втор. 19:15; Матф. 18:16). Значит, не ведали те, кого по Воскресении Он удостоил изъяснять на пути все Писание (Лук. 24:27)? Конечно, Он однажды сказал: Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить, – но тут же добавил: Когда же придет Он, Дух истины, то Сам наставит вас на всякую истину (Иоан. 16:12–13). Этим Он показал, что ничего не было скрыто от тех, кому Он обещал открыть всякую истину через Духа истины; и, конечно, Он исполнил обещание, ибо в Деяниях апостолов свидетельствуется о нисхождении Святого Духа. Те же, которые не признают этой книги Писания[300], не могут иметь и Духа Святого, ибо не могут признать, что Дух Святой был ниспослан на учеников. Равным образом не могут защищать церковь те, кто не в силах показать, когда и в какой колыбели учреждено это сообщество. Вот во что обходится им бездоказательность того, что они защищают, – лишь бы только не допустить верного разъяснения того, что они измышляют.

23–25. Апостольское учение лишено противоречий; в нем явлена вся истина, полученная от Христа

23. А чтобы поглумиться над некоторым незнанием апостолов, они указывают, что Петр и бывшие при нем были обличены Павлом[301]. «Значит, – говорят, – у них чего-то недоставало»; и отсюда делают вывод, что апостолы могли впоследствии обрести более полное знание, каковое и досталось Павлу, обличавшему своих предшественников. И тут мы можем сказать отвергающим Деяния апостолов: сперва покажите, кто таков этот Павел, кем он был, прежде чем стал апостолом[302], и как стал им: ведь на Павла они еретики] часто опираются и в других вопросах. Но если он сам свидетельствует, что стал апостолом из гонителя, то, конечно, этого не довольно для всякого, кто верит в слово]: «испытуйте» – ибо и Сам Господь не свидетельствовал о Себе[303]. Но пусть себе веруют без Писания, – раз они веруют против Писания. Пусть они – на основании того, что Павел обличал Петра, – докажут, что Павел добавил другое Евангелие, кроме того, которое прежде распространяли Петр и бывшие с ним. Но ведь Павла, ставшего проповедником из гонителя, братья отводят к братьям, как одного из братьев, а они – к тем, которые приняли веру от апостолов. Потом, как он сам рассказывает, он ходил в Иерусалим, дабы увидеться с Петром (Галат. 1:18), именно, по обязанности и праву одной и той же веры и проповеди. Ибо они не удивились бы, если бы Павел, ставший проповедником из гонителя, учил чему-нибудь противоположному, и не восславили бы Господа (1:24) за то, что Павел пришел как недруг Его. Поэтому они подали ему правую руку (2:9) в знак согласия и общения, и назначили меж себя распределение трудов, но не разделение Евангелия: не так, чтобы один проповедовал одно, а другой – другое, но чтобы каждый проповедовал другим – Петр – обрезанным, Павел – язычникам (там же). Поэтому, если Петр подвергся нареканию за то, что прежде ел с язычниками, а затем отказался есть вместе с ними из уважения к некоторым людям (ср. 11–12), то, конечно, это был изъян поведения, а не проповеди: ибо он не возвещал другого Бога, кроме Творца, другого Христа, кроме рожденного Марией, и другой надежды, кроме воскресения.

24. Не так уж хорошо, а впрочем, и не так уж плохо, что апостолов я свожу в споре. Но поскольку эти крайне извращенные люди обращают свое нарекание к тому, чтобы представить учение Петра (о котором сказано выше) в подозрительном виде, я стану отвечать как бы за Петра: сам Павел сказал, что стал всем для всех, иудеем – для иудеев, не – иудеем – для не – иудеев, чтобы всех приобрести (ср. 1 Кор. 9:20 сл.), Стало быть, апостолы] в зависимости от времени, людей и обстоятельств порицали то самое, что сами дозволяли сообразно времени, людям и обстоятельствам: например, и Петр мог бы порицать Павла за то, что тот, воспрещая обрезание, сам обрезал Тимофея[304]. Пусть подумают об этом те, кто судит об апостолах. Хорошо, что Петр равен Павлу и в мученичестве. Но даже если сам Павел, взятый на третье небо и восхищенный в рай (2 Кор. 12:4), услышал там нечто, то нельзя думать, чтобы это были такие вещи, которые сообщили бы ему другое, лучшее учение, – ибо эти вещи были бы такого свойства, что их нельзя было бы сообщить ни одному человеку. Но если кто-нибудь узнал нечто столь неведомое и если некая ересь утверждает, что следует этому, то либо Павел виновен в разглашении секрета, либо нужно показать, что и кто-то другой затем был введен в рай, и ему позволено было разглагольствовать о том, что Павел не смел и заикнуться.

25. Однако, как мы сказали см. гл. 22], это равное безумие – с одной стороны, признавать, что апостолы все знали и не проповедовали ничего несогласного между собою, и, с другой стороны, настаивать, что они не все всем открывали, ибо одно-де они передавали открыто и всем, а другое – тайно и немногим; ведь и Павел воспользовался этим словом, обращаясь к Тимофею: О Тимофей! Храни преданное тебе (1 Тим. 6:20) и еще: Храни добрый залог (2 Тим. 1:14). Что это за залог, столь тайный, что его нужно счесть другим учением? Или его нужно считать тем завещанием, о котором он говорит: Это завещание вручаю тебе, сын мой Тимофей (ср. 1 Тим. 1:18)? Или же тем распоряжением, о котором он говорит: Завещаю тебе перед Богом, все животворящим, и пред Иисусом Христом, Который засвидетельствовал пред Понтием Пилатом доброе исповедание, соблюсти заповедь (6:13–14)? Какая же это заповедь, какое завещание? Из выше – и ниженаписанного нужно заключить, что этими словами он вовсе не делал никаких намеков на некое тайное учение, но скорее призывал не допускать никакого другого, кроме того, которое Тимофей] слышал от него самого и, думаю, открыто: При многих, – говорит он, – свидетелях. (2 Тим. 2:2). Если этих многих свидетелей они не желают понимать как церковь, то это неважно, ибо не было тайным то, что говорилось перед многими свидетелями. Однако желание Павла], чтобы Тимофей] передал это верным людям, которые способны и других научить (там же), нельзя толковать как доказательство в пользу некоего тайного Евангелия. Ибо, когда он говорит «это», он говорит о том, о чем писал в тот момент, а о тайном, как только ему известном, он сказал бы не «это» (haec), а «то» (illa).

26–29. Церковь – единственная наследница истины и апостольского авторитета

26. Далее, разумно было бы, чтобы он напомнил тому, кому поручил соблюдение Евангелия, не пользоваться им всюду и неосмотрительно, дабы, согласно слову Господню, не бросать жемчуга свиньям и святыни псам (Матф. 7:6). Господь явно сказал это, без всякого намека на какое-либо скрытое таинство (ср. Иоан. 18:20). Он Сам заповедал: Если что услышите во тьме и тайно, то проповедуйте при свете и на кровлях (Матф. 10:27). Он Сам путем образного сравнения предупреждал, чтобы ни одну мину, то есть ни одно слово его, не скрывали без пользы в тайнике (ср. Лук. 19:20 ел.). Он Сам учил: Свечу не ставят под сосудом, но на подсвечнике, чтобы светила всем, кто в доме (ср. Матф. 5:15). Апостолы либо оставили это без внимания, либо плохо поняли, если не исполнили этого, скрывая кое-что из света, то есть из слова Божьего и таинства Христова. Они, сколько я знаю, никого не опасались – ни иудеев, ни язычников; и уж тем более свободно проповедовали в церкви те, кто не молчал в синагогах и публичных собраниях. Разумеется, они не смогли бы ни обратить иудеев, ни наставить язычников, если бы по порядку (ср. Лук. 1:3) не излагали того, в чем хотели их уверить; тем более они не скрыли бы от уже окрепших в вере церквей ничего, что отдельно доверяли другим немногим. Хотя кое-что они обсуждали, так сказать, в домашнем кругу, тем не менее, не нужно видеть в этом нечто такое, чем вводилось новое Правило веры, другое и даже противоположное тому, которое они возглашали всем принародно, – так что одного Бога возглашали в церкви, другого – в домашнем общении, одно существо (substantia) Христа изображали открыто, другое – тайно, одну надежду на воскресение возвещали при всех, другую – в узком кругу. Ибо сами они в посланиях своих заклинали, чтобы все говорили одно и то же, дабы не было несогласий и разделений в церкви (ср. 1 Кор. 1:10), – поскольку и Павел, и прочие проповедовали одно и то же. А еще они напоминали: Да будет слово ваше «да, да», «нет, нет»; а что сверх того, то от лукавого (Матф. 5:37), – чтобы, стало быть, не толковать Евангелие по-разному.

27. Итак, если невероятно, чтобы апостолы или не знали полноты проповеди, или не сообщили всем все содержание Правила веры, то посмотрим: может быть, апостолы передавали все открыто и полно, а церкви, по изъяну своему, приняли все не так, как им проповедовали. Знай же, что еретики приводят все это как повод к мелочной придирчивости. Они указывают, что апостол порицал испорченные церкви: О несмысленные галаты, кто прельстил вас? (Галат. 3:1) и: Вы шли так хорошо, кто вас остановил? (5:7); и в самом начале: Удивляюсь, что вы так быстро переходите к другому благовестию от Того, Кто призвал вас благодатью (1:6). Равно и к коринфянам написано, что они еще плотские, еще питаются молоком и непригодны к твердой пище (1 Кор. 3:1–2), и думают, что знают что-нибудь, в то время как не знают еще того, что должно знать (8:2). Если они ссылаются на изъяны церквей, пусть верят в исправленные. Пусть узнают они и те церкви, знанию и общению которых радуется апостол и благодарит Бога: а ведь они, вместе с теми, испорченными, и ныне делят права на единое учение.

28. Хорошо, допустим теперь, что все церкви впали в заблуждение, что и апостол был введен в заблуждение, давая о некоторых хорошее свидетельство, что Дух Святой ни об одной из них не имел попечения, чтобы наставить ее на истину (ср. Иоан. 14:26), – Дух, для того посланный Христом и испрошенный у Отца, чтобы быть учителем истины. Пренебрег-де своей обязанностью управитель Божий, наместник Христа, попустивший церквям тем временем иначе понимать, иначе верить, чем Он Сам проповедовал через апостолов. Да разве правдоподобно, чтобы столь многие и великие церкви заблуждались в одной и той же вере? То, что происходит среди многих людей, не имеет одинакового результата. поэтому ошибки в учении церкви должны были разниться. То же, что у многих оказывается единым, – не заблуждение, а предание.

Итак, дерзнет ли кто-нибудь утверждать, что заблуждались те, которые передали?

29. Как бы ни свершилось заблуждение, оно, во всяком случае, царило до тех пор, пока не было ересей. Для своего освобождения истина ждала каких-то маркионитов и валентиниан: а тем временем превратно учили Евангелию, превратно верили, тысячи тысяч неправильно были крещены, столько дел веры неправильно исполнялось, столько чудес неправильно совершено, столько даров неправильно получено, столько священнодействий и служб совершено неправильно, наконец, столько мучеников увенчано неправильно! А если все это не было неверно и втуне, то как же дела Божьи творились раньше того, чем открылось, какого Бога это дела? Как могли быть христиане прежде, чем найден был Христос? Как ереси могли существовать прежде истинного учения?

На деле, конечно, истина предшествует своему изображению, подобие следует за вещью. Право, совершенно нелепо считать, что ересь существует прежде истинного учения, – хотя бы потому, что само это учение возвестило: ереси будут и нужно их остерегаться. Для церкви, обладавшей этим учением, написано, – или, вернее, само учение наставляет свою церковь: Если бы даже ангел с неба благовествовал вам иначе, чем мы, да будет анафема (Галат. 1:8).

30–32. Еретики не смеют претендовать на истину потому, что они позже истины. Примеры различных ересей

30. Где был тогда Маркион, понтийский корабельщик, приверженный стоическому учению[305]? Где был Валентин, преданный платоническому? Ведь известно, что они были не так уж давно, чуть ли не в правление Антонина[306], и поначалу признали всеобщее учение в Римской церкви, в епископат благословенного Элевтерия[307], – пока за свою всегдашнюю беспокойную любострастность (которой они совращали братьев) не были изгнаны единожды и дважды, а Маркион притом с двумястами тысяч] сестерциев, которые он внес в церковь[308]; и в недавние времена, отлученные от церкви навечно, они распространяли яд своих учений. После того Маркион, принеся публичное покаяние, был поставлен перед условием – он получит общение в том случае, если вернет церкви тех, кого научил на их погибель, – но смерть предвосхитила его. Ибо надлежало и ересям быть.(1 Кор. 11:19). Но ереси вовсе не суть благо потому, что им надлежало быть, – как будто бы и злу не надлежало быть. Ведь надлежало, чтобы Господь был предан, но горе предателю (Марк. 14:21)! Пусть никто не защищает ересь на этом основании. Если нужно рассмотреть родословие Апеллеса, то и он так же не древен, как Маркион, его наставник и поучатель. Связавшись с женщиной, этот отступник маркионова воздержания[309] ушел от очей «святейшего» учителя в Александрию. Оттуда он вернулся через несколько лет, ни в чем не став лучше (разве что перестал быть маркионитом), и сошелся с другой женщиной, известной девицей Филуменой, о которой мы сказали выше гл. 6] (потом она сделалась ужасной блудницей), той самой, обманутый чарами которой он записал откровения, от нее полученные. До сих пор есть в живых люди, которые их помнят, даже собственные их ученики и последователи, которые поэтому не могут отрицать, что они – недавнего времени. Впрочем, делами своими, как сказал Господь, обличаются (Матф. 7:16). Ибо если Маркион отделил Новый Завет от Ветхого, то он – позже того что разделил, потому что он не мог бы разделить того, что не было единым. Стало быть, единство до разделения и последующее разделение показывает, что разделитель был позже. Да и Валентин, иначе толкующий и, вне сомнения, исправляющий Писание, ясно показывает, что все исправленное им (как прежде ошибочное) существовало раньше него. Их мы упомянули как самых заметных и постоянных исказителей истины. Но кроме них и некто Нигидий, и Гермоген[310], и многие другие до сих пор блуждают, искажая пути Господни. Могут ли они показать мне, от какого авторитета изошли? Если они проповедуют другого бога, то почему пользуются делами, писаниями и именами Того Бога, против Которого проповедуют? Если Того же, то почему по-другому? Пусть докажут, что они – новые апостолы: пусть возвестят, что Христос вновь сошел, что Он снова учил, что снова распят, снова умер, снова воскрес. Ибо, как описывал апостол, так Он имел обыкновение поступать[311]: даровал апостолам способность совершать те же знамения, что и Он Сам. Поэтому я желаю, чтобы явлены были и чудеса их. В одном только я признаю великое их чудодейство, где они превратно соперничают с апостолами: те превращали мертвых в живых, а эти живых делают мертвыми.

31. Впрочем, завершив это отступление, я обращусь к доказательству того, что истина первоначальна, а лживость вторична. И в подтверждение сошлюсь на притчу, согласно которой доброе семя хлеба посеяно Господом раньше, чем от врага, дьявола, было добавлено поддельное семя плевел(ср. Матф. 13:37–39). В собственном смысле тут изображено различие учений, ибо и в других местах слово Божье уподобляется семени. Поэтому самой последовательностью доказывается, что лишь то произошло от Господа и истинно, что передано изначально; а то, что привнесено позже, то чуждо и ложно. Это суждение будет иметь силу для любых будущих ересей, у которых нет никакой основательности, подкрепленной знанием, чтобы они могли притязать на истину.

32. Впрочем, если какие-нибудь ереси] осмелятся отнести себя ко времени апостольскому, дабы выдать себя тем самым за апостольское предание (поскольку они существовали при апостолах), то мы можем ответить: но тогда пусть покажут основания своих церквей, раскроют череду своих епископов, идущую от начала через преемство, и так, чтобы первый имел наставником и предшественником своим кого-либо из апостолов, либо мужей апостольских (но такого, который пребывал с апостолами постоянно). Ибо апостольские церкви таким именно образом доказывают свое положение. Например, церковь Смирнская называет своим епископом Поликарпа, поставленного Иоанном, а Римская – называет таковым Климента, назначенного Петром[312]. Таким же образом и прочие церкви показывают, в каких мужах, поставленных апостолами во епископы, имеют они отростки семени апостольского. Путь и еретики измыслят что-нибудь подобное. Что им осталось еще недозволенного после их богохульства? Впрочем, если даже они измыслили, то нимало не продвинутся, ибо учение их, будучи сопоставлено с апостольским, самим различием и противоположностью своей покажет, что создано оно вовсе не апостолом или мужем апостольским. Ведь как апостолы не учили ничему несогласному, так и мужи апостольские не провозглашали ничего противного апостолам, – ибо те, которые научились от апостолов, не могли проповедовать иначе. По такому же образцу будут судить и о тех церквях, которые хоть и не выставляют своим основателем никого из апостолов или мужей апостольских (ибо возникли много позже и постоянно возникают и сейчас), но единодушны в одной вере и потому считаются не менее апостольскими вследствие единокровности учения (pro consanguinitate doctrinae). Итак, пусть все ереси, призванные нашими церквами к ответу, покажут любым из двух способов, что считают себя апостольскими. Но они не таковы, и не смогут ни доказать, что они таковы, ни получить мир и общение от церквей апостольских (по той или иной причине); то есть они никак не суть апостольские именно вследствие различности их учения и веры.

33–34. Ереси были предвозвещены и осуждены до их появления

33. К этому я прилагаю разбор учений, существовавших тогда, при апостолах, и самими апостолами указанных и преданных проклятию. Ибо тем легче их изобличить, если будет открыто, что они существовали уже тогда или произошли от семени тех, которые уже тогда существовали. Павел в Первом послании к Коринфянам обличает тех, кто отрицает воскресение и сомневается в нем (ср. 15:12). Собственно, это мнение саддукеев[313], частью его заимствуют Маркион, Апеллес, Валентин и все прочие, которые сокрушают учение о воскресении плоти. И обращаясь к Галатам, он порицает тех, кто соблюдает закон и защищает обрезание (ср. 5:2:4): это ересь Эвиона. Наставляя Тимофея, Павел бранит запрещающих брак (ср. 1 Тим. 4:3), – а ведь так учат Маркион и его последователь Апеллес. Равным образом он порицает и тех, которые заявляли, что воскресение уже было (ср. 2 Тим, 2:18): а это утверждают о себе валентиниане. Но и когда он говорит о бесчисленных родословиях (ср. 1 Тим. 1:4), и тут распознается Валентин. У него упомянутый и неведомый Эон, имеющий новое и не одно имя, рождает из своей благодати Ум и Истину; и они, в свою очередь, порождают Слово и Жизнь, затем и эти рождают Человека и Церковь, и так получается первая восьмерица эонов. Отсюда возникают другие десять эонов и остальные двенадцать эонов с удивительными именами, и получается настоящая басня о тридцати эонах. Тот же апостол, порицая служащих стихиям (ср. Колосс. 2:8), указывает этим кое-что из учения Гермогена, который, вводя нерожденную материю, уподобляет ее нерожденному Богу и превращая мать стихий в богиню, может служить ей, ибо уподобляет ее Богу[314]. Иоанн же в Откровении повелевает наказывать тех, которые едят идоложертвенное и любодействуют (2:14). И теперь есть николаиты, но другие – это Каинова ересь[315]. И в своем послании он особенно называет антихристами тех, которые отрицали, что Христос явился во плоти, и которые не считали Иисуса Сыном Божьим (1 Иоан. 4:3): первое защищал Маркион, а второе – Эвион. Что до учения Симона Мага, которое служит ангелам, то оно и само причислялось к идолослужению и осуждалось апостолом Петром в лице самого Симона[316].

34. Таковы, думается мне, роды превратных учений, существовавших при апостолах, – как мы знаем от них самих. И однако при всем разнообразии извращений, мы не находим ни одного учения среди них, которое возбудило бы спор о Боге, Творце мироздания. Никто и помыслить не смел о другом Боге. Колебались скорее о Сыне, нежели об Отце, – пока Маркион не ввел кроме Творца другого Бога, единственно благого, пока Апеллес не превратил в Творца неведомо какого славного ангела, посланного] верховным Богом, сделал его Богом Закона и Израиля, утверждая, что он огненный; пока Валентин не рассеял свои эоны, и недостаток одного эона не связал с происхождением Бога – Творца. Им единственным, им первым открыта Божественная истина, – и еще бы, они получили большее достоинство и большую благодать от дьявола, который и в том возжелал соревноваться с Богом, чтобы из ядовитых учений самому извести учеников превыше учителя (Лук. 6:40), – в чем Господь отказал им. Пусть уж тогда всевозможные ереси, которые когда-то были, сами избирают себе время существования: раз они не причастны истине, то неважно, когда они были. Во всяком случае, те, которые не были названы апостолами, не могли и существовать при апостолах: если бы они существовали, то, разумеется, были бы поименованы как обреченные к наказанию. Те же, которые были при апостолах, осуждаются самим наименованием. Значит, либо те самые ереси, которые при апостолах были грубыми, теперь стали несколько более изощренными, – и тогда осуждаются на том же основании, – либо одни были прежде, а другие возникли позже, но заимствовали кое-что у первых, – но тогда, разделяя с первыми общность учения, они неизбежно разделяют с ними и общность осуждения. Поскольку в порядке следования они появились позже, то, хотя и не участвовали в осужденных учениях, все же осуждаются по одному лишь времени своего появления; они тем более превратны, что апостолы даже не назвали их по имени. Отсюда тем лучше видно, что они суть те самые, о которых возвещено было тогда, как о грядущих.

35–36. Источник неповрежденной истины – церковный авторитет, основанный на авторитете апостольском. Рим как источник авторитета

35. Вызванные нашими требованиями к суду и изобличенные, все эти ереси, – появившиеся позже или современные апостолам (но равно противные их учению), осужденные ими целиком или же только отчасти (но равно осужденные), – могут, пожалуй, и сами выставить нам в ответ несколько подобных возражений против нашего учения. Если они отрицают его истинность, то должны доказать, что оно – тоже ересь, изобличив его тем же образом, каким изобличаются сами; одновременно они должны указать, где же нужно искать истину, которая, как это уже ясно, не у них. Наше учение никак не позднее, – напротив, оно прежде всех: таково свидетельство истины, всюду имеющей первенство. Оно нигде не осуждается апостолами, напротив – защищается: таков признак законного владения. Ибо те, которые осуждают всякое чуждое учение, но не осуждают нашего, показывают тем самым, что оно принадлежит им и потому защищается.

36. Ну что же! Ты, желающий скорее упражнять любострастие в деле спасения твоего, пройди мимо церквей апостольских, в которых и до сего дня стоят подлинные кафедры апостолов, в которых оглашаются подлинные их писания[317], звучащие их голосами и являющие образ каждого из них. Тебе ближе всего Ахайя[318]? У тебя есть Коринф. Если ты поблизости от Македонии, у тебя есть Филиппы, есть Фессалоника. Если можешь направиться в Азию, у тебя есть Эфес, а если поблизости Италия, – то Рим, откуда исходит авторитет и для нас.

Сколь счастлива эта церковь! Все учение ее апостолы напитали своей кровью; в ней Петр уравнялся с Господом в страдании, Павел венчался кончиной Иоанновой, в ней апостол Иоанн, после того как был погружен в кипящее масло, ничуть не пострадал и был сослан на остров[319]. Посмотрим, чему она выучилась, чему научила, дружески общаясь и с африканскими церквями. Она признает одного Бога, Творца мироздания, и Иисуса Христа, рожденного от Девы Марии, Сына Бога – Творца, и воскресение плоти. Она сочетает Закон и Пророков с Евангелиями и писаниями апостольскими, отсюда черпает веру, знаменует ее водою, облекает Духом Святым, питает таинством причащения, побуждает к мученичеству и никого не принимает, кто против этого учения. Таково учение, которое, уж не говорю, предвозвестило грядущие ереси, но из которого ереси произошли. Однако они стали не от него, как только пошли против него. Ибо даже из косточки плодоносной, наилучшей и настоящей оливы появляется корявое и дикое оливковое дерево, а из зернышка приятнейшей и сладчайшей смоковницы вырастает бесплодная и пустая дикая смоква. Так и ереси: хоть от нашего ствола, но не нашего рода; хоть из зерна истины, но одичавшие от лжи.

37–40. Попытки еретиков исказить Писание доказывают, что оно им не принадлежит

37. Если верно, что истина присуждается нам, – ибо мы обладаем тем Правилом веры, которое церковь получила от апостолов, апостолы – от Христа, а Христос – от Бога, то сохраняется и смысл нашего утверждения; а оно гласит, что еретиков не должно допускать к прениям о Писании, ибо мы и без Писания доказываем, что они не имеют отношения к Писанию. Коли они еретики, то не могут быть христианами, ибо не от Христа должны были получить учение; они приняли его по своему выбору и потому получили имя еретиков. А раз они не христиане, то не имеют никакого права на христианские сочинения. Им по справедливости можно сказать: Кто вы? Когда и откуда пришли? Что делаете вы у меня, если вы не мои? По какому праву, скажем, ты, Маркион, рубишь мой лес? По чьему дозволению, Валентин, ты обращаешь вспять мои источники? Какой властью, Апеллес, ты передвигаешь мои границы? Что вы, прочие, сеете и пасете здесь по своему произволу? Это мое владение, мне оно принадлежит издавна, у меня прочные корни – от тех самых владетелей, кому все принадлежало. Я церковь]наследница апостолов. Я владею так, как они распорядились в своем завещании, как препоручили вере, как утвердили клятвой[320]. Вас же они навсегда лишили наследства и отвергли как чужих, как врагов. Почему же еретики чужды и враждебны апостолам, как не из-за противности своего учения, которое каждый по своему произволу создал или получил вопреки апостолам?

38. Значит, извращение Писаний и толкований их нужно искать там, где открываются разногласия в учении. У кого было намерение учить иначе, тот по-другому должен был распоряжаться и средствами учения. Да они и не могли бы учить иначе, если бы не имели других средств для поучения. И как они не могли бы учить без порчи этих средств, так и мы не обладали бы неповрежденным учением без цельности того, чем это учение излагается. Но разве мы чем-то недовольны в наших книгах? Что мы привнесли своего, дабы исправить нечто противоречащее этому в Писании, – или убирая, или прибавляя, или изменяя? Что Писание с самого начала своего, то и мы. Мы из него вышли прежде, чем стало иначе, прежде чем вы его исказили. Но поскольку всякое искажение нужно считать чем-то позднейшим, во всяком случае происходящим по причине ревности (а она никогда не бывает прежде того, чему ревнует, и никогда не бывает при нем), – то любой разумный человек сочтет невероятным, чтобы мы, первые и вышедшие из самого Писания, искажали его превратным текстом, а те, которые были и позже, и противны ему, не делали этого. Один искажает Писание рукою, другой – извращает смысл превратным толкованием. Ведь хотя Валентин, по видимости, и пользуется неповрежденным текстом, он более лукавым образом, чем Маркион, наложил руку на истину. Ибо Маркион прямо и открыто использовал меч, а не стиль, так как для своего намерения совершил убийство Писания[321]. Валентин же пощадил его, потому что не Писание приспособил для своего предмета, а свой предмет для Писания; и тем не менее, он больше отнял и больше прибавил, устраняя собственное значение отдельных слов и привнося иное, не существующее на деле.

39. Таковы козни духов нечестия (Эфес. 6:12), с которыми, братья, нам надлежит сражаться и основательно их разобрать; нужны для веры, дабы явились избранные и открылись нечестивые. Потому – то духи имеют силу и способность измышлять заблуждения и наставлять в них. Но не стоит удивляться этому как чему – то невозможному и невыразимому, ибо примеры такой способности встречаются и в языческих сочинениях. И ныне можно видеть, как из Вергилия составляется совершенно другой рассказ и содержание приноравливается к стихам, а стихи – к содержанию. Например, Осидий Гета целиком смастерил из Вергилия свою трагедию «Медея»[322], а один мой родственник из того же поэта заимствовал, кроме прочих трудов своего пера, «Картину» Кебета[323]. «Гомероцентонами» ведь обычно зовут тех, кто составляет собственные сочинения из песен Гомера, подобно тому, как из многих лоскутков[324], поставленных там и сям, сшивают нечто цельное. А Божественные сочинения, конечно, более изобильны самым разнообразным материалом для такого дела. Я ничем не рискую, если скажу, что и само Писание по воле Божьей так составлено, что предоставляет еретикам материал, – ибо читаю: Надлежит быть и ересям, а без Писания они быть не могут.

40. Спрашиваемся, наконец: кем же внушается знание того, что пригодно для ересей? Разумеется, дьяволом, дело которого – извращать истину, который даже самим священным таинствам подражает в идольских мистериях. И он сам крестит некоторых, – тех именно, кто верит в него и верен ему: он обещает взамен снятие грехов в этой купели[325]. И если я еще помню, Митра чертит там т. е. в царстве дьявола] знаки на лбах своих воинов[326], празднует он и приношение хлеба, представляет образ воскресения и под мечом уносит венок[327]. Что же еще? Ведь и первосвященнику своему он установил единобрачие[328]; у него есть девственницы, есть и аскеты (continentes). Далее, если мы обратимся к суевериям Нумы Помпилия[329], если рассмотрим обязанности жрецов, их знаки отличия и привилегии, жертвенные служения, священные предметы и сосуды самих жрецов, наконец, мелочную заботливость об умилостивлениях и обетах, – то не будет ли ясно, что дьявол подражает мелочному ритуалу иудейского закона? И уже конечно, тот, кто с такой притворной подражательностью стремился выразить в делах идолослужения самые средства (res), при помощи которых совершаются таинства Христовы, вне сомнения, так же и с тем же замыслом стремился и мог приноровить божественные тексты и сочинения святых мужей к чуждой и подражательной вере, заимствуя мысль из мысли, слова из слов, притчи из притч. Поэтому никто не должен сомневаться ни в том, что духовное нечестие внесено от дьявола, ни в том, что ереси тождественны идолослужению, ибо они того же происхождения и замысла, что идолослужение. Они измышляют другого бога вопреки Творцу или, – если признают единого Творца, – учат о Нем не по истине. Стало быть, всякое ложнословие о Боге есть некоторого рода идолослужение.

41–43. О порочности еретиков свидетельствует их превратный образ жизни; и здесь истина принадлежит церкви

41. Не премину я описать и самый образ жизни еретиков, – сколь он ветреный, сколь бренный, сколь земной – человеческий, без достоинства, без авторитета, без порядка церковного, – в полном согласии с их верою. Прежде всего, неясно, кто здесь оглашенный, кто верный[330], – вместе входят, вместе выходят, вместе слушают, вместе молятся; ведь и язычники, если придут, бросят святыню псам и жемчуг свиньям, – пусть и не настоящий. Простотой они желают считать разорение порядка церковного, заботу о котором у нас они называют пустой прикрасой. Церковное общение делят они повсюду со всеми: для них оно ничего не значит (хоть все они учат по-разному), раз все они единодушны в желании низвергнуть единую истину. Все они надменны, все сулят знание. Оглашенные у них прежде становятся верными, чем научаются вере]; а сколь дерзки сами женщины – еретички! Они осмеливаются учить, спорить, изгонять духов, обещать исцеление, а может, даже и крестить. Рукоположения у еретиков необдуманны, легкомысленны, беспорядочны: то назначают неофитов, то исполнявших мирскую службу, то наших отступников, – чтобы удержать их почестями, если не могут удержать истиной. Нигде так легко не продвигаются в должности, как в лагере бунтовщиков, ибо самое пребывание там вменяется в заслугу. А потому у них сегодня один епископ, завтра другой; сегодня диакон тот, кто завтра чтец, священник тот, кто завтра станет мирянином: они ведь и мирянам препоручают священнические дела.

42. А что сказать о том, как они пользуются словом? Ведь заняты они не обращением язычников, а совращением наших. Славу они ищут скорее в том, чтобы низвергнуть стоящих, нежели воздвигнуть лежащих. А поскольку дело их происходит не от собственного их строительства, но от разрушения истины, то они подкапывают наше, чтобы возвести свое. Отними у них закон Моисеев, отними пророков и Бога-Творца – что они тогда смогут обвинять? Получается, что они более способны разрушать стоящие здания, чем воздвигать лежащие развалины. Лишь ради этого проявляют они смирение, обходительность и покорность; а в остальном не знают почтения даже к предстоятелям своим. Вот почему у еретиков почти не бывает расколов: они, если даже и есть, не бросаются в глаза. Их единство и есть раскол. Я солгу, если буду утверждать, что в своей среде они не преступают даже своих правил веры], ибо любой по своему произволу так же изменяет то, что получил, как по своему же произволу это сочинил тот, кто передал. А последущие дела сами являют свою природу и образ своего происхождения. Валентинианам дозволено то же, что и Валентину, маркионитам – то же, что и Маркиону: по собственному произволу обновлять веру. Наконец, внимательное рассмотрение всех ересей обнаруживает, что они во многом расходятся со своими основателями. Многие не имеют даже церквей: без матери, без пристанища, без веры блуждают они, как никчемные изгнанники.

43. Уже отмечено, сколь тесны сношения еретиков с многочисленными магами, шарлатанами, астрологами, философами – с теми, конечно, которые преданы любострастию. Ищите и найдете – этого они никогда не забывают. И постольку о свойстве их веры можно судить по образу их жизни: строгость нравов есть показатель достоинства веры. Они отрицают страх Божий – поэтому им все позволено и все разрушено. А где еще не страшатся Бога, как не там, где Его нет? Где нет Бога, там нет и истины; а где нет истины, там неизбежна и такая дисциплина. А где Бог, там и страх Божий, который есть начало премудрости (Пс. 110:10; Притч. 1:7). Где страх Божий, там и достойная серьезность, ревностное прилежание, беспокойная забота, вдумчивое посвящение в сан, обдуманное общение, продвижение по заслугам, благоговейное подчинение, преданное служение, скромное появление, единая церковь и все – Божье.

44–45. Предупреждение еретикам. Обещание опровергнуть (на основании изложенных выше общих принципов) различные отдельные ереси

44. Итак, перечисленные свидетельства нашей строгой церковной дисциплины умножают доказательность нашей истины: от нее невыгодно уклоняться никому, кто помнит о грядущем суде, – а всем нам должно предстать пред судилищем Христовым (2 Кор. 5:10), чтобы дать отчет прежде всего в самой вере. Что же тогда скажут те, которые осквернили еретическим прелюбодеянием девственную веру, врученную им от Христа? Они, я думаю, станут оправдываться тем, что ни Христос, ни апостолы Его никогда ничего не возвещали им о грядущих учениях, ложных и превратных, и не заповедали беречься и остерегаться их. Тогда уже Христу и апостолам] нужно будет признать, что виноваты они сами (а не еретики), – ибо они не предостерегли нас заранее[331]. Затем еретики приведут много соображений в защиту авторитета всякого еретического учителя: они-де особенно подтверждали верность своего учения тем, что воскрешали мертвых, исцеляли больных, предвозвещали будущее, – так что по праву считались апостолами. (Как будто и не было написано, что придут многие, которые сотворят великие чудеса, дабы усилить обман своей ложной проповеди.) И они-то заслужат прощение! Те же, которые, точно помня о предостережениях Господних и апостольских, пребывают в неповрежденной вере, те, я думаю, будут сомневаться в милости к себе, ибо Господь ответит им: «Я ясно предвозвестил, что будут ложные учители во имя Мое – и во имя пророков и даже апостолов; и Я повелел ученикам Моим проповедовать вам то же самое. Раз и навсегда вручил Я апостолам Моим Евангелие и учение об одном и том же правиле веры. Но так как вы не уверовали, то Мне угодно было потом нечто в нем изменить. Ибо Я обещал даже воскресение плоти, однако рассудил, что не в силах этого исполнить. Я объявил, что рожден от Девы, но потом это показалось Мне постыдным. Я назвал Отцом Своим Того, Кто сотворил солнце и дожди, но Меня принял иной, лучший Отец. Я запретил вам обращать слух к еретикам, но Я ошибся…» Такие мысли пленяют тех, которые, отклонившись от истинной веры, подвергаются опасности[332].

45. Теперь, однако, мы завершили общее наше рассуждение против всех ересей; несомненные, справедливые и неизбежные возражения требуют отказывать им в прении о Священном Писании. О прочем, если будет на то милость Божья, мы ответим некоторым еретикам особо[333]. Тем же, которые читают это с истинной верою, да будет мир и милость Бога нашего Иисуса Христа во век.

Глава 1. Праксей и его ересь

1. По-разному диавол противоборствует истине. Иногда он стремится сокрушить ее под видом ее защиты. [На сей раз] он настаивает на том, что есть только Единый Господь, Всемогущий Творец мира, чтобы изобрести ересь на основании утверждения о Его единстве. Диавол говорит, что Сам Отец сошел в Деву, Сам от Нее родился, Сам пострадал, наконец, что Он Сам – Христос. Этот змей забыл, что он, искушая Христа после Иоаннова крещения, приступил к Сыну Божиему, ибо знал, что Бог имеет Сына, знал это даже из самого Священного Писания, на основании которого строил свое искушение: Если ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами (Мф. 4:3). А также: Если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, – то есть Отец [заповедает], – и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею (Мф. 4:6; Пс. 90:11–12). Или, возможно, он упрекал Евангелие во лжи, на самом деле говоря: «Пускай [Его] видели Матфей и Лука, я же к Самому Богу приступил, Самого Всемогущего искушал лицом к лицу. Только потому я и приступил, чтобы искусить [Его]. Напротив, если бы это был Сын Божий, я бы, пожалуй, не удостоил Его вниманием». Все же сам диавол от начала лжец (Ин. 8:44), кого бы он ни привлек на свою сторону, как, например, Праксея.

Ведь Праксей первым из Азии принес на Римскую землю этот вид заблуждения, <человек> в иных отношениях беспокойный[334], вдобавок, сверх меры надутый хвастовством мученичества единственно из-за того, что он испытал легкую и непродолжительную неприятность тюремного [заключения]. Но даже если бы Праксей отдал тело свое на сожжение, то не было бы ему никакой пользы(1 Кор. 13:3), ибо он не имеет любви к Богу, благодати Которого он воспротивился. Ведь когда Римский епископ[335] уже признал пророчества Монтана, Приски и Максимиллы[336] и этим признанием принес долгожданный мир Церквям Азии и Фригии, тогда Праксей, усиленно распространяя ложь об этих пророках и их церквях, и ссылаясь на авторитет предшественников епископа [на Римской кафедре], вынудил его отозвать уже посланные письма мира и отвратиться от принятия харизм[337]. Таким образом, Праксей совершил в Риме два диавольских дела: изгнал пророчество и принес ересь, то есть изгнал Утешителя и распял Отца. Пока многие спали в простоте учения, вновь посеянные Праксеевы плевелы и здесь[338] дали свои плоды и, распространившись отсюда[339], казались уже искорененными благодаря тому, кого захотел [избрать] Бог. Наконец, этот «учитель» продолжает придерживаться своих прежних мнений, чтобы уклониться от исправления, [о чем] остается его собственноручная расписка у «психиков»[340], среди которых это произошло[341]. И после этого [о нем] ничего более не слышно. Мы же впоследствии отделились от «психиков» признанием и защитой Утешителя[342]. А эти плевелы затем распространили семена повсюду, хотя какое-то время они оставались сокрытыми лицемерием и плутовством, и ныне опять взошли. Но они снова искоренятся, если захочет Господь, уже сейчас; если же не сейчас, то в свой день, когда будут собраны все порочные плоды и вместе с прочими соблазнами будут сожжены огнем неугасимым (Мф. 3:12; 13:30).

Глава 2. Символ веры, содержащий таинство домостроительства, обуславливающее наличие в Боге Единой сущности и Трех Лиц

2. Итак, [еретики утверждают, что] по прошествии определенного времени Отец родился и Отец пострадал, Сам Господь Бог Всемогущий, Которого они провозглашают Иисусом Христом. Мы же всегда, а теперь особенно, будучи научены Утешителем, то есть Наставником всякой Истины, верим в Единого Бога при сохранении того распределения [Лиц в Боге], которое мы называем [343]. В соответствии с ним у Единого Бога есть Его Слово, Которое произошло от Него, и через Которое все начало быть, и без Которого ничто не начало быть (Ин. 1:3). Мы верим, что Оно было послано от Отца в Святую Деву и родилось от Нее, – Бог и человек, Сын Божий и Сын Человеческий, называемый Иисусом Христом. Мы верим также, что Он пострадал, умер и был погребен по Писаниям, и воскрешен Отцом, и взят снова на небо, и сидит одесную Отца, и грядет судить живых и мертвых. Потом Он послал, как и обещал, от Отца Святого Духа, Утешителя, Освятителя веры тех, кто верит в Отца и Сына и Святого Духа.

Это правило [веры] происходит изначально из самого Евангелия прежде каких бы то ни было древних еретиков, не говоря уже о новоявленном Праксее, что подтверждает само позднейшее происхождение всех еретиков, так же как и сама новизна новоявленного Праксея. Это осуждение равным образом относится ко всем ересям: все, что первично, то и истинно, а все, что вторично – ложно. Но вместе с сохранением этого основного опровержения для наставления и увещевания кого-либо следует дать место обсуждению, чтобы не показалось, что мы осудили какую бы то ни было ересь без всякого предшествующего исследования. И тем более ту ересь, которая считает, что она обладает истиной во всей ее чистоте, поскольку полагает, что в Единого Бога следует верить не иначе, как считая Отца, Сына и Святого Духа Тем же самым [Лицом]. Как будто невозможно, чтобы все Они были бы Одним таким образом, что все Они происходят от Одного при единстве Их сущности! Ведь так ничуть не менее сохраняется таинство домостроительства, которое располагает Единицу в Троицу, производя Трех – Отца, Сына и Святого Духа. И Трех не по положению, но по степени, не по сущности, но по форме, не по могуществу, но по виду. В самом деле, Они имеют единую сущность, единое положение и единое могущество, ибо Один Бог, от Которого происходят эти степени, формы, и виды – Отец, Сын и Святой Дух[344]. Каким же образом [Они допускают [множественное] число без разделения, покажет далее наш трактат.

Глава 3. Принципу монархии (единовластия) не противоречит наличие у монарха других управляющих лиц

3. В самом деле, эти простецы, чтобы не сказать невежды и глупцы, которые всегда составляют большую часть верующих[345], исходя из того, что само правило веры отсылает от множества мировых богов к Единому и Истинному Богу, и не понимая того, что следует верить в Единого Бога, но вместе с Его домостроительством, боятся этого домостроительства. Число и распределение Троицы они считают разделением Ее Единства, тогда как на самом деле Единство, производя из Самого Себя Троицу, не разрушается Ею, но сохраняется. Таким образом, они публично заявляют, что мы проповедуем двух и даже трех [Богов], а себя считают почитателями Единого Бога, как будто неразумно стяженное Единство не приводит к ереси, а разумно расширенная Троица не составляет Истины.

«Мы придерживаемся монархии», – говорят они, и настолько громко и так умело выговаривают это [греческое] слово по-латыни, что можно подумать, что они понимают монархию настолько же хорошо, насколько провозглашают. Но они привыкли говорить по-латыни «монархия», но не хотят понять смысл греческого слова «домостроительство». Я же, если воспользоваться чем-нибудь из обоих языков, мог бы обозначить монархию не иначе, как единственной и единой властью. Но таковая монархия как принадлежащая кому-то одному не препятствует тому, кому она принадлежит, иметь сына или самого себя себе сделать сыном, или осуществлять свою монархическую власть через тех, кого он хочет. И я скажу, что нет такого господства, которое до такой степени принадлежало бы одному и было бы до такой степени единственно, словом, было бы такой монархией, что не могло бы управляться также и через других, ближайших к монарху лиц, которых он сам выбрал для себя управляющими. И если бы у того, кому принадлежит монархия, был сын, то от этого она не разделилась бы и не перестала быть монархией только на том основании, что ее участником сделался также сын. В самом деле, она все равно по преимуществу принадлежит тому, от кого сообщается сыну. И поскольку она принадлежит ему, постольку и является монархией, которая содержится двумя связанными друг с другом лицами. Следовательно, и Божественная Монархия, даже если она управляется посредством Ангельских легионов и воинств, – как написано: Тысячи тысяч служили Ему и тьмы тем предстояли пред Ним (Дан. 7:10), – не перестает принадлежать Одному и не перестает быть Монархией, хотя и управляется через столь великое множество Сил. Как же так может оказаться, что Бог в Сыне и в Святом Духе, получивших второе и третье место как соучастники сущности Отца, претерпевает разделение и рассеяние, которых Он не испытывает в столь великом числе Ангелов, настолько &t;чуждых> сущности Отца? Неужели ты полагаешь, что Те, Кто суть члены, залоги, органы, сама сила и целая система монархии, искажают ее? Но это неверно. Я хочу, чтобы ты более упражнялся в понимании сущности вещи, чем в произнесении слов. Тебе следует знать, что разрушение монархии происходит тогда, когда появляется еще другая власть, со своими условиями и собственным статусом и поэтому соперничающая [с первой]. Когда, например, вместе с Маркионом вводится другой Бог, противоположный Творцу, или даже многие [боги], как у валентиниан и продикиан[346]. Тогда и происходит искажение монархии, поскольку упраздняется Творец.

4. Но раз я не откуда-то извне, а из самой сущности Отца[347] произвожу Сына, Который ничего не делает без воли Отца и получает от Отца всякую власть, то как же я могу разрушить веру в монархию, которую сохраняю в Сыне как переданную Сыну от Отца? Здесь мне следует сказать и о Третьей степени [Божества], ибо я считаю, что Святой Дух происходит не от кого-нибудь другого, а от Отца через Сына. Итак, посмотри, не ты ли скорее всего разрушаешь монархию, упраздняя ее расположение и распределение, установленное в стольких именах, в скольких захотел Бог? И пока [монархия] сохраняет свой статус, подобает быть и Троице, чтобы монархия была возвращена Сыном Отцу, как пишет Апостол о конце всего, когда Сын передаст власть Богу и Отцу: Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои (1 Кор. 15:25), – то есть согласно Псалму: Седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих (Пс. 109:1), – Когда же <…> Ему все покорено <…> кроме Того, Который покорил Ему все <…> тогда и Сам Сын покорится Покорившему все Ему, да будет Бог все во всем (1 Кор. 15:27–28). Итак, мы видим, что Сын не препятствует монархии, даже если ныне она пребывает у Сына. Ибо она пребывает у Сына, сохраняя свой статус, и вместе с этим статусом будет возвращена Сыном Отцу. Таким образом, никто не разрушит ее, то есть монархию, этим именем [Сына], <если> допустит Сына, Которому, как известно, она передана от Отца, и от Которого она и свое время должна будет возвратиться Отцу. Мы могли бы и с помощью одной этой главы апостольского послания показать, что Отец и Сын суть Двое. Но кроме того, [об этом говорят] сами имена Отца и Сына, и то самое, что Один есть Тот, Кто передал царство, а Другой – Тот, Кому Он передал, а также Один – Тот, Кто покорил, а Другой – Тот, Кому Он покорил.

Глава 4. Рождение Сына от Отца. Разум и Слово как два момента бытия Сына

5. Но так как еретики хотят, чтобы Двое были Одним, и чтобы Одним и Тем же считались Отец и Сын, следует полностью изучить все о Сыне: есть ли Он, Кто Он есть, каким образом есть, и, таким образом, само дело обнаружит свою суть с помощью Священных Писаний и толкований, которые их защищают.

Некоторые говорят, что книга Бытия на еврейском начинается так: В начале Бог создал Себе Сына. Но поскольку это не является достоверным, другие доказательства приводят меня от того самого состояния Бога, в котором Он был до творения мира, к самому моменту рождения Сына. Прежде всего Бог был Один, будучи Сам для Себя и миром, и местом, и всем. Впрочем, даже и тогда Он был не Один: Он имел с Собою Свой разум (Ratio), Который имел в Самом Себе. Ведь Бог разумен, и разум был в Нем изначально, и именно таким образом от Него все [произошло]. Этот разум есть ум (sensus) Божий. По-гречески Он называется . Мы же переводим этот термин как Слово (Sermo), поскольку у нас из-за простоты перевода принято говорить так: В начале <…> Слово (Sermo) было у Бога (Ин. 1:1). Хотя скорее следует считать Разум более древним, [нежели Слово], так как Бог еще прежде начала является разумным, а не словесным. Да и Само Слово, заключенное в разуме, показывает, что разум как сущность Слова первее [Его]. Но это не столь важно. В самом деле, Бог вместе со Своим разумом, обдумывая и располагая [Свое] Слово, осуществлял то, что Он обсуждал Словом. И чтобы ты легче мог это понять, прежде поразмысли над самим собой как образе и подобии Божием[348], благодаря чему ты имеешь в себе разум, будучи разумным животным, а, стало быть, не просто созданным разумным Творцом, но даже одушевленным из Его сущности[349]. Обрати внимание, когда ты молча в своем разуме беседуешь сам с собой. Это самое и происходит в тебе, когда разум у тебя вместе со словом сопровождает всякое движение твоего мышления, всякое побуждение твоего чувства. И все, что бы ты ни подумал, есть слово, и все, что бы ты ни почувствовал, есть разум. Необходимо, чтобы ты проговаривал это в душе, и пока ты говоришь, чувствовал бы своего собеседника – слово, в котором есть этот самый разум, благодаря которому ты говоришь, мысля вместе со словом, и благодаря которому ты мыслишь, высказывая [слово]. Итак, слово в тебе есть как бы то второе, через что ты говоришь, мысля, и через что мыслишь, говоря. Само же слово иное, [нежели разум][350]. [Подумай,] насколько же полнее это происходит в Боге, Чьим образом и подобием ты считаешься, так как Он молча имеет в Себе разум и в разуме Слово. Итак, я уже могу не бояться предположить, что тогда, до сотворения мира, Бог был не Один, ибо Он имел в Себе разум и в разуме – Слово, Которое сделал вторым после Себя, действуя Им внутри Самого Себя[351].

6. Эта сила и устроение Божественного ума выражены в Священных Писаниях также в имени Премудрости (sophiae). Ведь что может быть мудрее разума Бога и Слова Его? Итак, выслушай Саму Премудрость, созданную (conditam)[352] в качестве Второго Лица: Первой Господь создал (creavit) Меня началом путей для дел Своих <…> прежде, чем создал землю, прежде, чем водружены были горы, прежде всех холмов родил (generavit) Меня (Прит. 8:22:24:25)[353]. Ясно, что Он родил и положил Ее в Своем уме. Отсюда узнай, что Она присутствовала при самом творении: Когда Он уготовлял небеса, Я была с Ним <…> и когда Он над ветрами утверждал престол [Свой], который есть облака вверху, и когда укреплял источники, которые под небом, Я была при Нем художницею и была Той, Кому Он радовался; всякий день, веселясь пред Лицем Его (Прит. 8:27–30)[354]. Ибо, когда Бог захотел произвести в качестве самостоятельных сущностей и форм то, что Он с помощью Премудрости, разума и Слова ранее расположил в Самом Себе[355], то сначала Он произнес Слово, нераздельно имеющее в себе разум и Премудрость, так что через Него все возникло и через Него все было помыслено и расположено, а точнее, даже сотворено в уме Бога. Ведь этому миру недоставало того, чтобы он познавался и пребывал самостоятельно в своих собственных формах и сущностях.

7. Итак, Само Слово получило Свою форму и красоту, звук и голос тогда, когда сказал Бог: Да будет свет (Быт. 1:3). Это и есть совершенное рождение Слова, когда Оно происходит от Бога[356]. Ведь сначала Оно было создано Богом для размышления в качестве Премудрости: Господь создал Меня началом путей для дел Своих (Прит. 8:22). А затем Оно было рождено для действия: Когда Он уготовлял небеса, Я была с Ним (Прит. 8:27). Поэтому Оно имело Своим Отцом Того, произойдя от Которого, стало Первородным Сыном, то есть рожденным прежде всего, и Единородным [Сыном], то есть Единственным, рожденным от Бога, а именно из недр сердца Его, согласно чему и Сам Отец свидетельствует: Излило сердце Мое Слово благое (Пс. 44:2)[357]. И затем, радуясь Тому, Кто веселился пред Лицем Его (Прит. 8:30): Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя (Пс. 2:7) и: Прежде днницы Я родил Тебя (Пс. 109:3)[358]. Также и Сын, от имени Премудрости, то есть от Своего Лица исповедует Отца: Господь создал Меня началом путей для дел Своих <…> прежде всех холмов родил Меня (Прит. 8:22:25). Ведь если здесь кажется, что Премудрость говорит, что она создана Господом для дел и в путях Его, то в другом месте показано, что все начало быть через Слово и без Него ничто не начало быть (Ин. 1:3), как и в другом месте;Словом Его небеса утвердились, и Духом Его – все силы их (Пс. 32:6)[359], то есть тем Духом, Который был в Слове. Ясно, что это Одна и Та же Сила, называемая то Премудростью, то Словом, Которая стала началом путей для дел Божиих, Которая утвердила небеса, через Которую все начало быть и без Которой ничто не начало быть. И достаточно об этом, как будто не само Слово подразумевается в имени Премудрости, разума, всей Души и всего Духа Божия, – Слово, Которое стало Сыном Бога, произойдя от Которого Оно родилось[360]!

«Следовательно, – скажешь ты, – ты допускаешь, что Слово есть некая самостоятельная сущность, состоящая из Духа, Премудрости и разума?». Конечно. Но ты не хочешь допустить, чтобы Слово действительно было чем-то самостоятельным, имея Свою собственную сущность, так что Оно могло бы считаться некой реальностью и даже Лицом и, таким образом, Оно, будучи установлено Вторым после Бога, могло бы привести к признанию Двух – Отца и Сына, Бога и [Его] Слова.

«Но что же такое есть слово, – скажешь ты, – как не голос и звук уст, и, как говорят грамматики, колеблющийся воздух, воспринимаемый слухом, в остальном же, уж не знаю, какое пустое, полое[361] и бестелесное?». А я говорю, что ничто полое и пустое не могло произойти от Бога, потому что не от полого и пустого произошло Оно, и не лишено самостоятельного существования То, Что произошло из такой Сущности и [Само] сотворило такие сущности. Ведь Оно Само сотворило то, что возникло через Него. Да и как может быть ничем Тот, без Кого ничего не может быть, или чтобы полый сотворил бы плотное, пустой – полное и Бестелесный – телесное?[362] Ведь хотя иногда что-то и может стать отличным от того, через что оно произошло, однако ничто не может произойти через то, что является пустым и полым. Итак, неужели пустым и полым является Слово Божие, Которое названо Сыном [Божиим] и даже Самим Богом? Ведь и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин. 1:1). Написано же: Не произноси имени Божиего всуе (Исх. 20:7). Итак, ясно, что Он есть Тот, Кто, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу (Флп. 2:6). Каким же Образом Божиим? Во всяком случае каким-то, а не никаким. Ибо кто же станет отрицать, что Бог есть тело, хотя Бог есть дух (Ин. 4:24)?[363] Ведь Дух есть своего рода тело в своем образе. Но если все то невидимое, что существует, имеет у Бога и свое тело, и свою форму, через которую оно видимо одному только Богу, насколько же более вероятно, что То, Что произошло из Его сущности, Само не лишено сущности. И какова бы ни была сущность Слова, я называю ее Лицом и прилагаю к ней имя Сына, и поскольку я признаю Сына, я защищаю положение, что Он – Второй после Отца.

8. А если кто-то подумает, что я здесь пытаюсь ввести некое [364], то есть происхождение одной вещи из другой, как это делал Валентин, производя зоны один из другого, то прежде всего я скажу тебе: Истина не должна опасаться пользоваться этим термином, его понятием и смыслом только потому, что ересь уже использовала его. Напротив, это ересь берет от истины то, что привлекает для построения своей лжи. Итак, [скажи мне], произнесено[365] Слово Божие или нет? Если произнесено, то узнай истинное , и пусть увидит ересь, в чем она подражала истине. Давай же исследуем, кто и каким образом пользуется какой-либо вещью и названием ее. Валентин отрывает и отделяет свои от Отца и так далеко от Него их удаляет, что зон не знает своего Отца. И даже если он пожелал бы узнать Его, то не смог бы, так что он совершенно растворяется и рассеивается в остальной субстанции. У нас же только Сын познал Отца (Мф. 11:27), и явил недра Отца (Ин. 1:18), и все у Отца слышал и видел (Ин. 3:32; 8:38), и что поручено Отцом, то и говорит (Ин. 8:26), и не Свою, но Отца сотворил волю (Ин. 6:38), которую знал непосредственно и изначально. Ибо кто познал, что есть в Боге, кроме Духа, Который в Нем (ср. 1 Кор. 2:11)? Слово же образовано Духом и, если можно так сказать, тело[366] Слова есть Дух. Следовательно, Слово всегда было во Отце, как Само Оно говорит: Я во Отце (Ин. 10:38), и всегда было у Бога, как написано: И Слово было у Бога (Ин. 1:1), и никогда не существовало отдельно или отчужденно от Отца, поскольку [написано]: Я и Отец – одно(Ин. 10:30). Это и будет истинным  – стражем единства, на основании чего мы называем Сына произошедшим от Отца, но не отделенным [от Него]. В самом деле, Бог произнес Слово, чему учит и Утешитель, так же как корень произвел побег, источник – реку, солнце – луч[367]. Ведь эти образы есть тех сущностей, от которых они исходят. И я не сомневаюсь, когда называю Сына Побегом Корня, Рекой Источника и Лучом Солнца, так как всякое начало есть родитель и все, что из начала происходит, есть порождение, тем более Слово Божие, Которое получает собственное имя Сына. И так же как ни побег не отделяется от корня, ни река от источника, ни луч от солнца, так же и Слово не отделяется от Бога. Таким образом, согласно всем этим примерам я объявляю, что говорю о Двух: о Боге и Его Слове, Отце и Его Сыне. Ведь корень и побег суть две вещи, но соединенные; источник и река суть два образа, но нераздельные; солнце и луч суть две формы, но связанные. Все, что происходит из чего-либо, необходимо вторично по отношению к тому, из чего произошло, однако не отделяется [от него]. А где есть второй, там и два, и где есть третий, там и три. Третий от Бога и Сына [Божия] есть Святой Дух, так же как третий от корня – плод из побега, третий от источника – поток из реки и третье от солнца – сияние от луча. Однако ничто из этого не отчуждается от своего производящего начала, от которого получает свое своеобразие. Так Святая Троица спускается от Отца через соединенные и связанные ступени, ничем не нарушая монархии и поддерживая состояние домостроительства.

Глава 5. Различие Лиц Святой Троицы, исходящее из самих Их имен и других понятий, встречающихся в Священном Писании

9. Итак, всюду придерживайся этого приведенного мною правила, которым я свидетельствую о том, что Отец, Сын и Святой Дух нераздельны Друг от Друга, и так ты поймешь, что и каким образом называется. И вот, я говорю, что иной есть Отец, иной – Сын и иной – Дух Святой. Плохо понимает это какой-нибудь невежда или извращающий то, что сказано, указывая на какую-то противоположность и из нее заключая о раздельности Отца, Сына и Духа Святого. Я же говорю это по необходимости, поскольку те, кто льстиво выступает против домостроительства монархии, утверждают, что Отец, Сын и Святой Дух суть Один и Тот же. [Я настаиваю], что Сын иной, нежели Отец, не по противоположности, но по распределению, и иной не по разделению, но по различению, так как не Один и Тот же есть Отец и Сын, или Один отличается от Другого лишь образом Своего бытия[368]. Ибо Отец – это целая сущность, Сын же – ответвление и часть целого, как Сам Он говорит: Ибо Отец Мой более Меня (Ин. 14:28). И в псалме Он воспевается меньшим от Отца: Немного [Ты умалил] Его перед ангелами (Пс. 8:6). Также и Отец иной, нежели Сын, поскольку Один есть Тот, Кто родил, а Другой – Тот, Кто родился; Один есть Тот, Кто послал, а другой Тот, Кто был послан; Один есть Тот, Кто сотворил, а Другой – Тот, через Кого было сотворено. Хорошо, что и Господь, воспользовавшись этим самым словом, в лице Утешителя указал не на разделение, но на распределение [функций в Боге], сказав: Я умолю Отца, и Он даст вам другого Утешителя<…> Духа истины (Ин. 14:16–17). Так [Он показал], что Утешитель – иной, нежели Он (как и Сам Он, как мы знаем, иной, нежели Отец), чтобы этим показать в Утешителе Третью степень [Божества], так же как и в Сыне мы [видим] Вторую [степень] ради соблюдения домостроительства. Да и вообще, разве самими Своими именами – «Отец» и «Сын» – [Они не отличаются] Один от Другого? Ведь как все называется, так и есть, и как есть, так и называется, и вовсе не следует смешивать различные термины, иначе они не обозначали бы тех вещей, которые ими называются. [Но да будет слово ваше]: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого (Мф. 5:37).

10. Итак, [Один из Них] есть Отец, а [Другой] – Сын. И как день и ночь – не одно и то же, так и Сын и Отец – не Один и Тот же, чтобы не получилось так, что Они Оба суть Один, и Каждый из Них в то же время был Другим, чего хотят эти пустейшие монархиане. Они говорят: «Он Сам Себя сделал Себе Сыном». Но если Отец предполагает Сына, а Сын – Отца, и Каждый из Них предполагает Другого, то Они никоим образом не могли произойти от Самих Себя для Себя, чтобы Отец Самого Себя сделал Себе Сыном, а Сын Самого Себя сделал бы Себе Отцом. Ибо все, что Бог установил, Он Сам же и соблюдает. Поэтому для того, чтобы Отец был Отцом, Ему необходимо иметь Сына, а чтобы Сын был Сыном, Ему [необходимо] иметь Отца. Ибо одно дело – иметь, другое – быть. Например, чтобы я был мужем, мне следует иметь жену, ведь не буду же я сам себе женой. Точно так же, чтобы я был отцом, я [должен] иметь сына, ведь не буду же я сам себе сыном. А чтобы я был сыном, я [должен] иметь отца, ведь не буду же я сам себе отцом. Если я буду иметь кого-то, кто меня сделает [отцом или сыном], тогда, если я имею сына, то буду отцом, а если имею отца, то буду сыном. Далее, если я сам буду кем-то из них, то я уже не буду иметь того, кем я сам буду, ни отца, поскольку я сам буду отцом, ни сына, поскольку сам буду сыном. Насколько мне следует иметь одного из них, а другим – быть, настолько же, если я буду одним из них, то не буду другим, пока не имею другого. Ведь если я сам буду сыном, который в то же время якобы есть отец, то я уже не имею сына, но сам являюсь сыном. А не имея сына, поскольку я сам являюсь сыном, как я буду отцом? Я ведь должен иметь сына, чтобы быть отцом. Следовательно, я не являюсь сыном, поскольку не имею отца, который делает сына [сыном]. Равным образом, если я сам являюсь отцом, который в то же время якобы есть сын, то я уже не имею отца, но сам являюсь отцом. А не имея отца, поскольку я сам являюсь отцом, как я буду сыном? Ведь я должен иметь отца, чтобы быть сыном. Следовательно, я не буду отцом, поскольку не имею сына, который делает отца [отцом]. Это всецело будет выдумкой диавола – исключать Одного из Другого и одновременно, заключив и Того, и Другого в Одного, под видом благоговения перед монархией вводить нечто среднее [между Отцом и Сыном], чтобы не было ни Отца, Который в этом случае не имеет Сына, ни Сына, Который также не имеет Отца. Ведь поскольку Он есть Отец, Он уже не будет Сыном.

Так придерживаются монархии те, кто не сохраняет ни Отца, ни Сына. Ведь [они говорят]: Кто не знает, что нет ничего трудного для Бога (ср. Мф. 19:26)? И кто не знает, что невозможное миру, возможно Богу (ср. Лк. 18:27)? А также что Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых (1 Кор. 1:27)? Все это мы читали. Следовательно, – говорят еретики, – Богу было нетрудно сделать Самого Себя и Отцом, и Сыном вопреки обычному человеческому порядку вещей. Ведь Богу было нетрудно сделать так, что бесплодная, так же как и Дева, вопреки природе родила.

Конечно, нет ничего трудного для Бога. Но если мы столь необдуманно будем пользоваться этим положением в наших предположениях, то сможем вообразить о Боге все, что угодно, как будто Он это сотворил, поскольку мог сотворить. Поэтому на том только основании, что Он может сотворить все, не следует верить, что Он сотворил то, чего на самом деле не сотворил, но следует дознаваться, действительно ли Он это сотворил. Ведь Бог мог, если бы захотел, приделать человеку крылья для полета, которые Он дал коршунам. Но Он не сделал этого на том только основании, что мог [сделать]. Он определенно мог бы уничтожить Праксея, а равно и всех остальных еретиков, однако не уничтожил на том только основании, что мог [уничтожить]. Ведь подобало, чтобы были и коршуны, и еретики. Подобало, чтобы и Отец был распят. В этом смысле будет, [пожалуй], и что-нибудь трудное для Бога, а именно, все то, что Он не сделает; но Он не сделает не потому, что не сможет, а потому, что не захочет. Ведь для Бога мочь означает хотеть, а не мочь – не хотеть. А то, что Он захотел, Он и смог [сделать], и сделал. Поэтому если бы Он захотел сделать Самого Себя Себе Сыном, то смог бы [сделать это], а поскольку мог, то и сделал бы. Следовательно, только тогда ты докажешь, что Он и мог, и хотел [это сделать], если докажешь, что Он действительно сделал [это].

11. И ты должен будешь доказать [это] из Священных Писаний с такой же очевидностью, с какой мы доказываем, что Бог сделал Себе Сыном Свое собственное Слово. Ведь если Он назвал Его Сыном, то Сын есть никто иной, как Тот, Кто произошел от Него. Слово же произошло от Него, Оно есть Сын, а не Сам Тот, от Кого произошло, – ведь Сам из Себя Бог не происходит. Далее, называя Одним и Тем же Отца и Сына, ты делаешь так, что Один и Тот же и произвел и произошел от Самого Себя. Но хотя Бог и мог это сделать, однако не сделал. Или ты приведи доказательство, которое, как я требую, должно быть подобно моему, то есть такое, которое на основании самих Священных Писаний показывало бы, что Отец и Сын суть Один и Тот же, так же как мы показали, что Отец и Сын различны, – различны, повторяю я, а не раздельны. И как я приведу сказанное Богом: Излило сердце Мое Слово благое (Пс. 44:2), так и ты приведи какое-нибудь место, где Бог сказал бы противоположное, [то есть]: Излило сердце Мое Меня, Слово благое, так что Он будет и Тем, Кто излил и Тем, Что излил; и Тем, Кто произносит и Тем, Что произнесено, если только Он Сам одновременно и Слово, и Бог.

Вот, например, я приведу то, что сказал Отец Сыну: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя (Пс. 2:7). Если ты хочешь, чтобы я поверил, что Он одновременно есть и Отец, и Сын, то покажи такое высказывание где-либо в другом месте: Господь сказал Себе: Я Сын Мой. Я ныне родил Себя. Точно так же и это: Прежде денницы Я родил Себя, и: Я, Господь, создал Себя началом путей для дел Своих, прежде всех холмов родил Себя, или что-нибудь другое в том же роде. Кого бы опасался Господь Бог вселенной, чтобы так провозгласить, если бы так было на самом деле? Неужели Он стал бы опасаться, что Ему не поверят, если бы Он просто провозгласил Себя Отцом и Сыном? Нет, Он опасался одного – солгать, [ибо] Он Сам – Творец истины и Сама Истина[369]. И поэтому, веруя в истинного Бога, я знаю, что Он провозгласил не иначе, как предустановил, и предустановил не иначе, как провозгласил. Далее, ты сделаешь Его обманщиком, лжецом и разрушителем доверия к Себе, если Он, будучи якобы Сам Себе Сыном, станет относить Лицо Сына к Другому. В то же время на Святую Троицу и на различие Ее [Лиц] указывают все Священные Писания, на основании которых [мы строим] наше возражение и делаем вывод, что не может оказаться Одним и Тем же Тот, Кто говорит, Тот, о Ком Он говорит, и Тот, Кому Он говорит. Ведь ни обман, ни ложь не подобают Богу, что было бы в том случае, если бы Он, будучи Тем, к Кому обращался, стал бы обращаться скорее к кому-то другому, а не к Самому Себе.

Итак, обрати внимание и на другие слова Отца о Сыне, сказанные через пророка Исайю: Вот Сын Мой, Которого Я избрал, возлюбленный Мой, к Которому Я благоволю. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд (Ис. 42:1)[370]. А также и на следующие слова: Величием для Тебя будет то, что ты назовешься Сыном Моим для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения рассеянных остатков Израиля; и Я сделаю Тебя светом народов, чтобы Ты был спасением до концев земли (Ис. 49:6)[371]. Обрати же внимание и на слова Сына об Отце: Дух Господа на Мне, потому помазал Он Меня благовествовать людям (Ис. 61:1)[372]. О том же Сын говорит Отцу в псалме: Не оставь Меня, доколе не возвещу мышцы Твоей всему грядущему роду (Пс. 70:18)[373], а также в другом псалме: Господи, что умножились враги Мои? (Пс. 3:2). И почти все псалмы, <которые> пророчествуют о Лице Христа, представляют Сына говорящим с Отцом, то есть Христа с Богом. Наконец, обрати внимание и на то, что Дух говорит от Третьего Лица об Отце и Сыне: Сказал Господь Господу Моему: Седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих (Пс. 109:1). То же самое и через пророка Исайю: Так говорит Господь Господу моему Христу (Ис. 45:1)[374]. Через него же говорится Отцу о Сыне: Господи! кто поверил слышанному нами, и кому открылась мышца Господня? Мы возвещаем о Нем: [Он] как отпрыск и как корень в земле безводной; не было ни вида Его, ни славы (Ис. 53:1–2)[375].

Это малое о многом. Мы не стремились разбирать все Священное Писание, когда и с помощью отдельных глав засвидетельствовали полноту [его] величия и авторитет. Ведь еще большее число свидетельств мы уже привели ранее. Но и из столь малочисленных свидетельств становится ясно различие [Лиц] Святой Троицы. В самом деле, Тот, Кто возвещает, – это Святой Дух, Тот, Кому Он возвещает, – это Отец, а Тот, о Ком Он возвещает, – это Сын. Так и прочее, сказанное то Отцом о Сыне или Сыну, то Сыном об Отце или Отцу, то Святым Духом, показывает каждое Лицо в Своей особенности.

Глава 6. Другие свидетельства Священного Писания о Святой Троице. Различие Приказывающего и Исполняющего не вводит Двух Богов и Двух Господов

12. А если тебя все еще смущает число Троицы, словно [ее Лица] не связаны друг с другом в простом единстве, я спрашиваю [тебя], каким образом Единый и единственный говорит о себе во множественном числе: Сотворим человека по образу <…> и <…>подобию Нашему (Быт. 1:26). Ведь если бы Он был Единым и единственным, то должен был бы сказать: «Сотворю человека по образу и подобию Моему». Но неужели Он лжет или насмехается, когда и в следующих стихах говорит о Себе во множественном числе: Вот, Адам стал как один из Нас (Быт. 3:22)[376], в то время как Он Единый и единственный? Или это Он обращался к неким ангелам, как толкуют иудеи, поскольку они не признают Сына? Не потому ли, скорее, что Он (Бог) был Отец, Сын, и Дух Святой, поэтому и говорил о Себе во множественном числе, показывая, что Он множественен? И поскольку к Нему присоединялось Второе Лицо – Сын, Слово Его, и Третье – Дух Святой в Слове, поэтому Он и произносил во множественном числе сотворим, Нашему и Нас. Ведь вместе с Ними Он создал человека и создал подобного Им, а именно, вместе с Сыном, Который должен был облечься в человека, и с Духом, Который должен был освятить человека. [И с Ними], как с распорядителями и свидетелями, Он беседовал в единстве Троицы. И в следующих [стихах] Священное Писание показывает различие между Лицами: [И сотворил] Бог человека <…> по образу Божию сотворил его(Быт. 1:27). Почему же не [сказано]: по Своему, если один Тот, Кто творил, и не было Того, по Чьему [образу] творил? Однако был Тот, по Чьему образу творил; разумеется, по [образу] Сына, который, намереваясь стать подлинным и истинным человеком, сотворил Свой образ, называемый человеком, который тогда должен был произойти из праха, как образ и подобие истинного [Человека][377]. Но [давайте обратимся к тому], что написано о предшествующих событиях [сотворения] мира. В начале, когда еще не явился Сын, сказал Бог: да будет свет. И стал [свет] (Быт. 1:3), то есть Само Слово, истинный Свет, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир (Ин. 1:9), и через Него уже [произошел] мировой свет[378]. Затем, именно в Слове – Христе, присутствовавшем и исполнявшем [повеление Отца], Бог захотел сотворить и сотворил: И сказал Бог: да будет твердь (Быт. 1:6), И создал Бог твердь (Быт. 1:7); И сказал Бог: да будут светила (Быт. 1:14), И создал Бог <…> светило большее <…> и меньшее (Быт. 1:16). Но это и все остальное сотворил Тот же Самый, Кто [был] и прежде [всего], то есть Слово Божие, через Которое все начало быть, и без Которого ничто не начало быть(Ин. 1:3). Если Оно есть Бог, – [ведь] согласно апостолу Иоанну Слово было Бог (Ин. 1:1), – тогда ты имеешь Двух: Одного, говорящего да будет, и Другого – исполняющего. И я уже показал, каким образом ты должен понимать, что [Сын] иной по Лицу, а не по названию сущности, [иной] по различению, а не по разделению. И вообще, везде, где я представляю Единую сущность в Трех взаимосвязанных [Лицах], мне из самого понятия необходимо следует называть Одним Того, Который приказывает, а Другим – Того, Который исполняет. Ведь Он (Отец) не стал бы приказывать, если бы сотворил Сам, когда приказывал: Да будет. Однако [Отец] приказывал через Сына, а если бы Он был Один, [то приказывал бы] либо собираясь приказывать Самому Себе, либо намереваясь сотворить без приказа, так как Он не нуждается в том, чтобы Самому Себе приказывать.

13. Ты говоришь: «Если Бог сказал и Бог сделал, или Один Бог сказал, а Другой Бог сделал, то этим проповедуются Два Бога». Но если ты так упрям, то подумай сам, и чтобы тебе лучше уяснить это, обрати внимание на то, что и в псалме упоминаются Два Бога: Престол Твой, Боже, вовек; жезл правоты – жезл царства Твоего. Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие, посему помазал Тебя, Боже, Бог Твой (Пс. 44:7–8). Итак, если псалом обращается к Богу, и Богу помазанному от Бога, то и тут утверждается о Двух Богах [на основании слов: жезл царства Твоего]. Поэтому и Исайя обращается к Лицу Христа: И Савейцы, люди рослые, к Тебе перейдут и последуют за Тобою со связанными руками, и поклонятся пред Тобою, ибо в Тебе Бог. Истинно Ты – Бог наш и [другого] не знаем, Бог Израилев (Ис. 45:14–15)[379]. И здесь [пророк] указывает на Двух Богов, говоря: в Тебе Бог и Ты – Бог, то есть на Того, Кто был в Помазаннике (Христе), и на Самого Помазанника. Кроме того, также и в Евангелии можно встретить слова: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин. 1:1), то есть Один – Тот, Который был, а Другой – Тот, у Которого был. И имя Господь относится к Двоим: Сказал Господь Господу моему: Седи одесную Меня (Пс. 109:1). И Исайя говорит также: Господи! кто поверил слышанному нами, и кому открылась мышца Господня? (Ис. 53:1). Ведь он сказал бы: мышца Твоя, а не Господня, если бы не хотел, чтобы тут разумелись Господь Отец и Господь Сын. Да и в [книге] Бытия еще задолго до этого говорится: И пролил Господь [Иегова] на Содом и Гоморру<…> серу и огонь от Господа [Иеговы] с неба (Быт. 19:24). Итак, либо ты отрицай, что это написано, либо кто ты таков, чтобы не считать, что написанное следует понимать так, как это написано, особенно же то, смысл чего заключен не в аллегориях и притчах, но в четких и простых выражениях? А если ты из тех, кто тогда не поддержал Господа, говорившего, что Он – Сын Божий, и не верил, что Он – Господь, то вспомни, что для таковых было написано: Я сказал: Вы – боги и сыны Всевышнего, и: Встал Бог в сонме богов (Пс. 81:6, 1). Итак, если Священное Писание не побоялось назвать богами людей, ставших по вере сынами Божиими, то пойми, что с большим правом оно относит имя Господь к единому истинному Сыну Божию.

«Итак, – говоришь ты, – я призываю тебя ныне на основании авторитета этих же Священных Писаний твердо заявить о двух Богах и двух Господах». Да не будет! Ведь мы, ученики Утешителя, а не человеков, благодатью Божией рассматривая времена и причины [событий, находящихся в] Священных Писаниях, различаем Двоих – Отца и Сына, и даже Троих – вместе со Святым Духом, согласно понятию домостроительства, которое производит [в Боге множественное] число. И мы не верим тому, что измыслила ваша извращенность, – что [якобы] Сам Отец родился и пострадал[380]. Это не заслуживает веры, ибо не так передано [в Священном Писании]. Однако никогда уста наши не произносили, что существуют два Бога и два Господа. Но не потому, что не может быть так, что и Отец Бог, и Сын Бог, и Дух Святой Бог, и каждый из Них – Бог, а потому, что и прежде проповедовались и два Бога, и два Господа, чтобы, когда пришел Христос, Он был бы признан Богом и назван Господом, ибо Он – Сын Бога и Господа. Ведь если в Священном Писании можно было бы найти одно Лицо и Бога, и Господа, то справедливо Христа нельзя был бы называть именем Бога и Господа; ведь [в Священном Писании] не проповедуется никого, кроме Единого Бога и Господа. И тогда необходимо будет следовать то, что Сам Отец сошел [на землю], поскольку [в Священном Писании] говорится только о Едином Боге и Едином Господе. И, таким образом, омрачится все Его домостроительство, которое было заранее продумано и предназначено стать предметом [нашей] веры. Когда же пришел Христос и был узнан нами как Сам Тот, Кто привел к возникновению [в Боге множественного] числа, став Вторым после Отца, а вместе со Святым Духом – Третьим, и через Кого более полно открылся Отец, тогда имя Бога и Господа опять соединилось воедино для того, чтобы язычники перешли от множества идолов к Единому Богу, и установилось различие между почитателями Единого Бога и многих божеств. Ибо христианам как сынам света надлежит светить в мире, почитая и именуя светом мира Единого Бога и Господа.

Впрочем, если бы, следуя тому представлению, благодаря которому мы знаем, что имя Бога и Господа подобает и Отцу, и Сыну, и Святому Духу, мы стали бы называть Их Богами и Господами, мы должны были бы угасить наши факелы и умерить свой пыл к мученичеству, – ведь нам открылась бы возможность избежать [его], как скоро мы поклялись бы Богами и Господами, как некоторые еретики, у которых много богов. Итак, я вообще не стал бы употреблять выражения Боги или Господа, но следовал бы Апостолу, и если Отец и Сын должны одинаково назваться, то назвал бы Отца Богом, а Иисуса Христа назвал бы Господом (Рим. 1:7). Но я могу назвать Богом и Одного Христа, как тот же Апостол говорит: От них Христос по плоти, сущий над всем Бог, благословенный во веки (Рим. 9:5). Ибо я назову солнцем и отдельный луч солнца. Однако если бы я сначала назвал солнцем то, чему принадлежит луч, я не стал бы тотчас называть луч солнцем, – ведь тогда я сделал бы два солнца. Однако я посчитал бы и солнце, и его луч двумя самостоятельными вещами и двумя видами единой и нераздельной сущности, так же как Бога и Его Слово как Отца и Сына.

Глава 7. Содержащееся в Священном Писании различие Отца и Сына как невидимого и видимого, сокрытого и открытого, неявленного и явленного

14. Теперь же для защиты положения, что Отец и Сын суть Двое, давайте прибегнем к помощи того правила, которое называет Бога невидимым. В самом деле, когда Моисей в Египте[381] захотел увидеть Господа и сказал: Если я приобрел благоволение – в очах Твоих <…> явись мне, чтобы я познал и увидел Тебя (Исх. 33:13)[382], то [Господь] сказал [ему]: Лица Моего ты не можешь увидеть, потому что человек не может увидеть Лица Моего и остаться в живых (Исх. 33:20)[383]. Это означает, что тот, кто увидит, непременно умрет. Однако мы часто встречаем [в Священном Писании], что многие видели Бога и никто из тех, кто видел Его, не умер. Ибо Бог был видим сообразно воспринимающим способностям человека, а не во всей полноте [Своего] Божества. Так, сказано, что патриархи видели Бога, например, Авраам и Иаков, а также пророки, например, Исайя, Иезекииль, но никто из них не умер. Следовательно, остается одно из двух: или они должны были умереть (ибо никто не может увидеть Бога и остаться в живых), или, если они все же видели Бога и не умерли, Священное Писание лжет о Боге, когда говорит: Человек не может увидеть Лица Моего и остаться в живых. Но Священное Писание никоим образом не лжет ни тогда, когда объявляет Бога видимым, ни тогда, когда невидимым. Ибо Тот, Кого видели, был Иной, потому что не может называться невидимым Тот же Самый, Кто был видим. Из этого следует, что мы должны считать невидимым Отца по причине полноты Его [Божественного] Величия, а видимым – Сына как некую отдельную часть[384], также как мы не можем видеть солнца во всей полноте его сущности, которая на небесах, но можем видеть нашими глазами его лучи по причине умеренности этой его части, которая достигает оттуда до самой земли.

Но кто-то, наоборот, захочет утверждать, что и Сын, как Слово и Дух, невидим, и поскольку желает сохранить это [как общее] свойство Отца и Сына, будет скорее утверждать, что Отец и Сын суть Один и Тот же. Но мы уже сказали, что Священное Писание, разводя понятия «видимого» и «невидимого», тем самым утверждает различие [Лиц]. Еретики же присоединяют к своим доводам еще и то, что если Сын тогда говорил с Моисеем и Сам объявил, что никто не может увидеть Его Лица, то это означает, что под именем Сына был Сам невидимый Отец. На основании этого они хотят, чтобы видимый и невидимый считался Одним и Тем же, так же как [по их мнению] Один и Тот же есть Отец и Сын, поскольку и немного выше перед тем, как [Бог] отрицал, что Моисей [может увидеть] Его Лицо, написано: И говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим (Исх. 33:11), а также и об Иакове [написано]: Я видел Бога лицом к лицу (Быт. 32:30). «Следовательно, – говорят они, – Один и Тот же видимый и невидимый, и поскольку Двое суть Один и Тот же, то Сам невидимый Отец видим, ибо Он же есть и Сын».

Как будто бы те примеры из Священного Писания, которые мы привели, неприложимы к Сыну, Который был видим отдельно от Отца! Мы также утверждаем, что Сын в своем роде невидим и ныне настолько, насколько Он является Словом и Духом Божиим по особенности Своей сущности, ибо Он – Бог, будучи Словом и Духом Божиим. А видимым Он был еще до [восприятия] плоти таким же образом, каким открыл Аарону и Мариам: Если бывает у вас пророк, то Я открываюсь ему в видении, во сне говорю с ним; но не так с Моисеем: устами к устам говорю Я с ним явно, то есть истинно, не в гадании, то есть не в образе (Чис. 12:6–8)[385]. Также и Апостол говорит: Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу (1 Кор. 13:12).

Итак, поскольку Он оставляет для Моисея [возможность] видеть Его Самого и говорить с Ним лицом к лицу в будущем, – ведь это исполнилось только впоследствии, когда [Господь] удалился на гору [Преображения], как мы читаем в Евангелии, где Моисей явился беседующим с Ним[386], – то ясно, что и ранее Бог, то есть Сын Божий, открывался в зерцале, в гадании, в видении и во сне пророкам и патриархам, так же как и здесь – самому Моисею. И даже если Сам Господь, по всей видимости, говорил [с Моисеем] лицом к лицу, однако человек видел Его Лицо не таковым, каково оно на самом деле, а скорее всего лишь в зерцале и в гадании. Наконец, если именно так говорил Господь с Моисеем, что Моисей видел Его Лицо совсем близко, то как же он тотчас, здесь же, захотел увидеть Его Лицо, которое он не захотел бы [видеть], поскольку уже увидел? И как тогда Господь отрицает, что можно видеть Его Лицо, которое Он будто бы открыл, если бы Он на самом деле открыл его? И что такое Лицо Божие, которое нельзя видеть? Если оно есть то, которое видели, – как сказал Иаков: Я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя (Быт. 32:30), – то иным должно быть Лицо, которое, если бы кто-нибудь увидел, непременно погиб бы. Но разве не может быть так, что Сын был видим – пусть даже по Лицу, но все равно только в видении, во сне, в зерцале и в гадании, поскольку Слово и Дух не могут быть видимы иначе, как в виде образов, – а Своим Лицом Он называет невидимого Отца? Ведь Кто такой Отец? Не есть ли Он Лицо Сына на основании авторитета, который [Сын] наследует как Рожденный от Отца? В самом деле, разве нельзя сказать о каком-нибудь вышестоящем лице: «Этот человек есть мое лицо», и «он представляет мое лицо»? [Сын] же говорит: Отец [Мой] более Меня (Ин. 14:28). Следовательно, Отец должен быть Лицом (fades) Сына. Ведь что говорит Священное Писание? Дух Лица (personae) Его Христос Господь (Плач. 4:20)[387]. Итак, если Христос есть Дух Отчего Лица (personae paternae), то по справедливости Дух Того, Лицу (persona) Которого Он принадлежал (то есть [Лицу] Отца) в силу единства назвал Его Своим Лицом (faciem). Поистине, удивительная вещь, если Отец может считаться Лицом (fades) Сына, в то время как Он есть Глава Сына, [как написано]: Христу глава – Бог (1 Кор. 11:3)!

15. Если для разъяснения этого положения не обращаться к свидетельствам Ветхого Завета, то для подтверждения нашей точки зрения я приведу [свидетельства] Нового Завета, чтобы ты не приписывал Отцу абсолютно все, что я приписываю Сыну. Но вот, и в Евангелиях, и в Апостольских [посланиях] я нахожу, что Бог называется видимым и невидимым на основании ясного различия Лиц Отца и Сына[388]. Апостол Иоанн восклицает: Бога не видел никто никогда (Ин. 1:18). Ясно, что это относится и к прежним временам. Ибо словами Бога никогда не видели он устраняет всякий вопрос о времени. И Апостол [Павел] утверждает о Боге: Которого никто из человеков не видел и видеть не может (1 Тим. 6:16), – конечно, потому, что умрет всякий, кто увидит. Но сами апостолы свидетельствуют о себе, что они видели и осязали Христа (1 Ин. 1:1). Если же Христос Сам есть и Отец, и Сын, то как же Он одновременно был и видимым, и невидимым?

Однако кто-нибудь захочет возразить нам и примирить это различие между видимым и невидимым, сказав, что оба этих утверждения верны, потому что Он [то есть Бог] был видим во плоти и был невидим до [восприятия] плоти, так что Тот, Кто был Отец, невидимый до [восприятия] плоти, есть также и Сын, видимый во плоти. Но если Один и Тот же был невидим до [восприятия] плоти, то каким образом Он был видим задолго до [восприятия] плоти? Равным образом, если Один и Тот же стал видимым после [восприятия] плоти, то по чему иному ныне Он провозглашается апостолами невидимым, как не по тому, что Один есть Тот, Кто и ранее был видим в гадании и Кого [восприятие] плоти сделало еще в большей степени доступным видению, то есть Само Слово, ставшее плотью, а Другой – Тот, Кого никто никогда не видел, то есть Отец, Которому принадлежит Слово?

Наконец, давайте внимательно подумаем, Кого же видели Апостолы. Апостол Иоанн говорит: Что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни (1 Ин. 1:1). В самом деле, Слово жизни стало плотью и было слышимо, видимо и осязаемо, поскольку было плотью. А до [восприятия] плоти Оно было Словом в начале у Бога, а не Самим Отцом у Самого Себя. Ведь хотя Слово – Бог, но Оно у Бога, поскольку Оно есть Бог от Бога и поскольку Оно со Отцом и у Отца. И мы видели славу Его, – [говорит тот же Апостол], – славу как Единородного от Отца (Ин. 1:14), то есть [славу] Сына, Который был видим и прославлен невидимым Отцом. И чтобы не дать противникам повода [думать], что он будто бы видел Самого Отца, поскольку назвал Слово Божие Богом, для различения между невидимым Отцом и видимым Сыном [Апостол] тут же добавил: Бога не видел никто никогда (Ин. 1:18). Какого Бога? Слово? Но сказано: Мы слышали <…> видели <…> и осязали, о Слове жизни (1 Ин. 1:1). Тогда Какого же Бога? Конечно же Отца, у Которого был Бог Слово, Единородный Сын, Который Сам явил недра Отца (Ин. 1:18). Именно Он был слышим, видим и даже осязаем, чтобы не подумали, что Он призрак. И именно Его, а не Отца видел апостол Павел, который говорит: Не видел ли я Иисуса [Христа]? (1 Кор. 9:1). Но он тоже назвал Христа Богом: их и отцы, и от них Христос по плоти, сущий над всеми Бог, благословенный во веки (Рим. 9:5). Он также показывает, что именно Бог Сын был видим, то есть Слово Божие, поскольку Тот, Кто стал плотью, назван Христом. А об Отце [тот же Апостол] пишет к Тимофею: Которого никто из человеков не видел и видеть не может, и особенно подчеркивает: Единый имеющий бессмертие, Который обитает в неприступном свете (1 Тим. 6:16). О Нем он сказал и выше: Царю же веков бессмертному, невидимому, единому Богу [честь и слава] (1 Тим. 1:17)[389], чтобы мы приписали противоположное – смертность, доступность – Самому Сыну, Который, как он свидетельствует, умер по Писаниям (1 Кор. 15:3), и Которого после всех он сам видел в доступном свете (Деян. 9:3–9; 1 Кор. 15:8). Хотя и этот свет апостол ощутил не без опасности для своего зрения (Деян. 22:11), так же как и апостолы Петр, Иоанн и Иаков [видели его не без опасности] для разума, и [как бы] в безумии (Мф. 17:1–6), ибо если бы они увидели славу [Самого] Отца, а не Сына, Которому предстояло пострадать, я думаю, они бы тут. же умерли. Ибо никто не может увидеть Бога и остаться в живых (Исх. 33:20).

Если все это так, то ясно, что всегда, с самого начала был видим Тот, Кто был видим и в конце, и что в конце не был видим Тот, Кто не был видим с самого начала. И, таким образом, видимый и невидимый суть Двое, [а не Один]. Следовательно, именно Сын всегда был видим, и именно Сын всегда общался [с людьми], и именно Сын всегда действовал от имени и по воле Отца. Ибо Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего (Ин. 5:19), то есть творящего в Своем уме. Ведь Отец действует умом, а Сын совершает то, что видит в уме Отца. Именно так все через Сына начало быть, и без Него ничто не начало быть (Ин. 1:3).

16. Не думай, что через Сына Произошло только творение мира, но также и все, что было содеяно Богом впоследствии. Ибо Отец, Который любит Сына и все предал в руку Его (Ин. 3:35), от начала любит [Его] и от начала предал, поэтому от начала Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин. 1:1). Именно Ему дана Отцом всякая власть на небе и на земле (Мф. 28:18). И Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну (Ин. 5:22), также изначально. Ведь когда Он говорит о всякой власти и всем суде и о том, что все через Него начало быть(Ин. 1:3), а также о том, что все передано в руки Его, Он не допускает никакого временного ограничения, ибо всего этого не было бы [у Сына], если бы оно не было во всякое время[390]. Поэтому Сын есть Тот, Кто осуществлял суд от начала, низвергнув горделивую башню, смешав языки, наказав весь мир страшным потопом, излив на Содом и Гоморру огнь и серу, – Бог от Бога [Иегова от Иеговы] (Быт. 19:24). Ибо Он Сам всегда сходил и беседовал с людьми, начиная с Адама до патриархов и пророков, в видении, во сне, в зерцале и в гадании, от начала всегда приуготовляя Свой путь, которому Он последовал в конце[391]. Таким образом, Бог всегда имел обыкновение общаться с людьми на земле, и не Кто иной, как Слово, Которое должно было стать плотью. Он приучал [нас], чтобы распространить среди нас веру и чтобы мы легче поверили и узнали [потом], что Сын Божий сошел в мир, <если> бы мы уже заранее знали, что подобное происходило и прежде. Ведь ради нас все как написано, так и произошло, [нас], в которых века достигли конца (1 Кор. 10:11). Так, уже тогда, [в начале мира], Он познал человеческие страсти[392], намереваясь воспринять сами составные части человеческой сущности[393] – плоть и душу. Он спрашивал Адама, словно бы не ведая: Адам, где ты? (Быт. 3:9). Он раскаивался, что сотворил человека, словно не предвидел [этого]. Он испытывал Авраама, словно не знал, что есть в человеке (Ин. 2:25). Он гневался и примирялся с теми же самыми [людьми]. И если еретики[394] упоминают что-либо якобы недостойное Бога для уничижения Творца, они не ведают, что это относится к Сыну, Который должен был стать подверженным человеческим страстям: жажде, голоду, слезам, самому рождению и самой смерти, из-за чего Он был немного умален Отцом пред Ангелами (Пс. 8:6). Но некоторые еретики[395] считают, что и Сыну Божию не подходит то, что ты приписываешь Самому Отцу, будто бы Он Сам умалил Себя ради нас, хотя Священное Писание говорит, что Один был умален Другим, а не Сам Собою. Ну и что же, если Один – Тот, Кто увенчивается славою и честью (Пс. 8:6), а Другой, – Тот, Кто увенчивает, то есть Отец Сына? И как же так может быть, что всемогущий, невидимый Бог, Который обитает в неприступном свете (1 Тим. 6:16), а не в рукотворенных [храмах] (Деян. 7:48), и Которого никто из человеков не видел и видеть не может (1 Тим. 6:16), от вида Которого дрожит земля <…> горы плавятся как воск (Иоил. 2:10; Пс. 96:4–5), Который весь мир захватывает рукой, как гнездо (Ис. 10:14), Которому небо – престол <…> а земля – подножие [ног] (Ис. 66:1–2), в Котором всякое место, но Сам Он – ни в каком месте, Который есть крайний предел вселенной, этот Самый Высочайший [Бог] прогуливался вечером в раю, ища Адама, затворил ковчег после того, как туда вошел Ной, отдыхал у Авраама под дубом, призвал Моисея из пылающей купины и явился четвертым в пещи вавилонского царя, хотя Он назван Сыном Человеческим[396]. [Относительно же того, что Бог] являлся <в видении, в зерцале и в гадании>, то, конечно, этому не следовало бы верить и о Сыне Божием, если бы этого не содержалось в Священном Писании[397]. Возможно, также не следует верить этому об Отце, даже если бы это содержалось в Священном Писании, поскольку еретики сводят Его в лоно Марии, приводят на суд Пилата и заключают в гроб Иосифа. Отсюда становится явным их заблуждение. Ведь они, не понимая, что весь порядок Божественного домостроительства совершился через Сына, верят в, то, что Сам Отец был видим, приходил, действовал, испытывал жажду и голод. Но все это вопреки пророку, говорящему: Бог Вечный не жаждет и не алчет вовсе(Ис. 40:28)[398]. Насколько же более Он не умирает и не погребается! Таким образом, Единый Бог, то есть Отец, всегда творил то, что было совершено через Сына.

Глава 8. Общность имен Отца и Сына

17. Эти еретики[399] легче соглашаются с тем, что Отец пришел под именем Сына, чем с тем, что Сын во имя Отца, хотя Сам Господь говорит: Я пришел во имя Отца Моего (Ин. 5:43). И даже обращаясь к Самому Отцу [Он говорит]: Я открыл имя Твое человекам(Ин. 17:6). И в Священном Писании также сказано: Благословен Грядущий во имя Господне (Мф. 21:9), то есть Сын во имя Отца.

«Но, – говорят они, – имя Отца – Бог Всемогущий, <Высочайший>, Господь сил, Царь Израилев, Сущий». Поскольку же Священные Писания так учат, то и мы говорим, что все эти имена соответствуют также и Сыну. С ними Сын пришел, в них всегда действовал и так открыл их в Себе людям. Все, что принадлежит Отцу, – говорит [Господь], – принадлежит Мне (Ин. 17:10). Почему бы и не имена? Поэтому, когда ты читаешь, что Бог – Всемогущий, Высочайший, Бог сил, Царь Израилев, Сущий, посмотри, не обозначается ли через эти имена также и Сын, Который с полным правом есть Бог <Всемогущий>, ибо Он – Слово Бога Всемогущего, Которое получило власть над всем. Он – Высочайший, ибо был вознесен десницею Божиею, как Петр объявляет в Деяниях (Деян. 2:33). Он – Господь сил, потому что все подчинено Ему Отцом. Он – Царь Израилев, ибо именно Ему достался в удел этот народ. Он также и Сущий, поскольку многие называются сыновьями, но не суть таковые. Но так как они хотят, чтобы имя Христа принадлежало также и Отцу, пусть послушают, [что я скажу] в другом месте. Итак, пусть это будет моим непосредственным ответом на утверждения еретиков о словах Откровения апостола Иоанна: Я <…> Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель (Отк. 1:8), а также на все остальные места, где они отрицают, что имя Бога Вседержителя относится и к Сыну. Как будто Грядущий <Сын Вседержителя будет Самим Вседержителем>, хотя Сын Вседержителя настолько же есть Сын Божий и Вседержитель, насколько Сын Божий есть Бог!

Глава 9. Утверждение Священного Писания о единстве Бога не противоречит единству Божества Отца и Сына

18. Но они не могут просто и без затей усмотреть эту общность имен Отца и Сына. Их смущает Священное Писание, которое иногда говорит о Едином Боге, как будто бы оно само не указывает на Двух Богов и Двух Господов, как это мы показали выше. «Поскольку же, – говорят они, – мы находим [указание на] Двух и Одного, поэтому Оба суть Один и Тот же, то есть одновременно и Сын, и Отец». Однако Священное Писание вовсе не подвергается опасности и не нуждается в твоих доказательствах, чтобы не оказаться противоречащим самому себе. Оно имеет смысл и тогда, когда утверждает Единого Бога, и тогда, когда Двух – Отца и Сына, и является самодостаточным. Известно, что Сын упоминается в Священном Писании. Ведь и при сохранении Сына можно дать верное определение Единого Бога, Которому принадлежит Сын. Ведь не перестает быть Единым Тот, Кто имеет Сына, и именно в силу Своего имени, каковым столько раз Он называется и без Сына. Без Сына же Он называется тогда, когда преимущественно определяется как Первое Лицо, Которое следует ставить прежде имени Сына, ибо прежде познается Отец, а после Отца именуется Сын. Итак, один Бог Отец, и нет иного кроме Него. А то, что Он привносит, отрицает не Сына, но другого Бога. Однако другого Сына у Отца нет. Наконец, обрати внимание на контекст такого рода утверждений, и ты, пожалуй, обнаружишь, что определение, которое дается этими утверждениями, имеет отношение к создателям и почитателям идолов, чтобы множественность ложных богов была ниспровергнута единственностью Божества, у Которого, тем не менее, есть Сын, настолько нераздельный и неотделимый от Отца, насколько Его следует представлять в Отце даже тогда, когда Он явно не называется. А если [Отец] и называет Его, то отделяет этим [от других], говоря так: «Нет другого кроме Меня, за исключением Сына Моего». Ведь Он сделал другим Сына, Которого отделил от других. Представь себе, что солнце скажет: «Я – солнце, и нет никого другого кроме меня, за исключением моего луча». Разве ты не признал бы этого утверждения пустословием, если бы луч не представлялся вместе с солнцем? Итак, то, что кроме Его Самого нет другого Бога, это [говорится] из-за идолопоклонства, как языческого, так и израильского. А также из-за еретиков, которые, как язычники – руками, так они – словами, создают идолов, то есть одного – Бога, а другого – Христа. Поэтому, когда Бог объявил Себя Единым, Он заботился о Сыне, чтобы верили, что не от другого Бога пришел Христос, но от Того, Кто прежде сказал: Я Бог, и нет иного кроме Меня(Ис. 45:5)[400], и Кто показал Себя Единым, но вместе с Сыном, с Которым Он один распростер небеса (Ис. 44:24).