Фантомная боль Тырин Михаил

– Кровать за собой убирай, ладно? Меня зовут Сержант.

Антон протянул руку и понял, что не знает, как назваться. Он так и не придумал себе псевдоним. Пришлось представляться настоящим именем.

– Уф-ф... – выдохнул Сержант, растягивая пальцами воротник майки. На груди блеснула цепочка с армейским медальоном. – А ты почему кросс сегодня не бегал?

– Я тут первый день. Сергеев сказал, что на занятия нужно идти только после обеда.

– Ты программист, что ли?

– Ага.

– А сюда как попал?

Антон вновь почувствовал себя неловко. Но Сержант не стал настаивать на конкретных фактах.

– Быстро тебя уговорили-то? Меня две недели в камере мариновали и всякие ужасы рассказывали.

Антон с облегчением понял, что у этого парня такая же история с арестом и последующим мнимым освобождением.

– Нет, меня всего одну ночь держали, – сказал он.

– И ты так быстро сломался? Что тебе грозило-то?

– Сказали, три года.

– Брехня, – презрительно махнул рукой Сержант. – Пугали просто. А по мне – так лучше три года отсидеть. Но у меня покруче поворот вышел. Ладно... Пусть будет этот долбаный контракт.

– А что за контракт? Что мы должны делать?

– Сначала – прыгать, бегать, стрелять. А потом... Не знаю. Наверно, ничего хорошего.

– Почему?

– А потому. Зачем солидной конторе нужна бригада уголовников? Думаешь, будем за великие идеи бороться? Ничего подобного, для этого желающих и так хватает. Вон за забором две сотни лбов из оперативного отряда слоняются, не знают, чем заняться. Зачем здесь еще и мы нужны?

– Не знаю, мне ничего не говорили.

– Вот и мне ничего не говорили. Знаешь, что я думаю? Одеть людей в форму, раздать им оружие и научить красиво драться – для этого большого ума не надо. Нет ничего проще, чем собрать и обучить очередное штурмовое подразделение. Но только зачем? Ведь перед любой спецоперацией кто-то должен хорошо подумать, много поработать и тщательно все подготовить. Не так уж и часто этим костоломам из оперотряда приходится навыки применять. Выходит, мы нужны для того, чтобы кто-то добивался своих целей, но при этом не думал и не работал. Мы же на все способны. Мы любую грязную работу выполним, пусть только прикажут. Терять-то нам нечего.

– Почему тогда ты сам на это согласился?

– Да откуда я мог знать?!

– Еще не поздно отказаться.

– Отказаться – и в камеру? – запальчиво ответил Сержант, но тут же смутился, поняв, что противоречит сам себе. – Теперь уж не хочу отказываться. Во-первых, привык, а во-вторых, ничего такого пока с нами не делают. Только гоняют по полигонам до одурения. Посмотрим, что дальше будет. Может, еще и откажусь. А ты сам почему согласился?

– Не знаю... – пожал плечами Антон. – Все-таки не тюрьма.

– Да, – неожиданно задумчиво кивнул Сержант. – Не тюрьма. Почти не тюрьма. Все так неожиданно получилось... Я привык, что меня всегда папаша отмажет, и творил, что хотел. А однажды не смог отмазать. Дело-то замяли, но и из армии по-тихому выгнали. Я уже и забыл про все это, и вдруг через два года вызывают... Обещают дело возобновить, судить, наград лишить. Вот когда про награды заикнулись, тогда я и сломался. Награды никому не отдам. Ни одна сволочь меня не заставит...

– Что за история была?

– Да так... Поцапался с двумя жлобами – одному ключицу сломал, другому челюсть поглубже задвинул. В общем, они тоже не правы были.

– У меня почти то же самое. На рынке сцепился с двумя, а они оказались инспекторами ЭКОПОЛа. Ну и раскрутили меня по полной программе. Проникновение в закрытую сеть пришили...

– Это по компьютерам, что ли? Я в этом мало понимаю. А разве за это сажают?

– Смотря кого. Сажают, если человек профессионально занимается воровством и продает чужую информацию. А я – просто так, для интереса... На таких, как я, никогда и внимания не обращали. А тут вдруг взяли и решили прижать.

– Это мелочи, – махнул рукой Сержант. – Здесь вообще большинство – случайные люди. Почти всех просто подставили. Только я тебе советую, поменьше о себе рассказывай, поменьше спрашивай у других. Здесь этого не любят.

– Сколько нас?

– С тобой – шестеро.

– Так мало?

– Мало. Как раз мобильная боевая группа по примеру поволжских казаков, уж я-то это дело знаю. Два автоматчика, снайпер, связист, медик и специалист.

– Какой специалист?

– Да любой. Смотря для чего собрали группу. Взрывник, например, или переводчик. Но у нас специалист, видимо, ты. Делай выводы. Кстати, нас шесть, а инструкторов – восемь! Да еще обслуга. Чувствуешь? В оперативном отряде – я спрашивал – на двести мордоворотов всего пять инструкторов, а у нас – восемь!

– Да, странно... И ты даже приблизительно не знаешь, зачем нас собрали?

– Понятия не имею. Да ты не торопись, все равно скоро узнаем. Потому что с сегодняшнего дня команда собрана полностью. Только тебя не хватало. Они долго не могли найти программиста, да не простого, а чтоб драться умел и вообще нормальным мужиком был, а не очкариком. А если и находили, то не на чем было подловить. Слушай, а ты в армии служил?

– Да. Войска электронной защиты.

– А-а, знаю. «Дивизия яйцеголовых». Я думал, ты хоть в спецназе был...

Антон хотел еще порасспросить Сержанта, но тот посмотрел на часы и резко поднялся.

– Пойдем, через пять минут общий сбор и занятия. Только хочу предупредить: у нас тут все ребята с норовом. Так что ты характер не особо показывай. А то можем не сработаться...

– ...Паршивый выстрел, парень! Еще хуже, чем прошлый раз. Посмотри сам: ты едва задел силуэт. Не понимаю, как ты целишься? Глаза вроде не кривые, руки – тоже. В чем дело? Ну возьми ты пистолет крепче, не сломаешь – это ж не девка. Ты его боишься, что ли?

Антон уже взмок. И вовсе не от усталости, а скорее от бессилия. Он ненавидел этот пистолет, ненавидел мишень и патроны. Грохот выстрелов раздражал и отзывался головной болью.

Целиться он больше не мог – дрожали руки. Дрожали не потому, что пистолет был тяжелым. Просто Антон знал: сейчас он выстрелит и снова промажет, и тогда инструктор вновь начнет делиться своими далеко не снисходительными отзывами, презрительно кривиться, оскорблять и показывать всем своим видом, что Антон ни на что не годен.

– Давай еще, – потребовал инструктор. – Бери патроны, заряжай. Так... Как берешь пистолет? Да не хватай ты его обеими руками! Поверь мне, с одной руки стрелять легче и точнее. Потому что длиннее получается линия от глаз до целика, понимаешь? Возьми одной рукой, не спорь. Ковбой нашелся тут... Так... Вторую убирай куда-нибудь за спину, чтоб не болталась, не мешала. Так... Наводи. Замер. Ну...

Как назло, у пистолета была слишком широкая рукоятка с грубым рифлением, она неудобно и неприятно сидела в руке. Это был неудобный во всех отношениях гражданский пистолет «Одиночка», предназначенный для больших сильных мужчин, которые не наигрались с оружием в детстве.

Рукоятка сидела в потной руке ненадежно. Иногда казалось, что сейчас отдача выбьет ее...

– ...Плавно спускаешь крючок... Плавно. Ты не должен знать, когда будет выстрел. Долго целишься, у тебя уже рука ходуном... Опусти пистолет, передохни. Отдохнул? Давай, пробуй еще. Так... Еще... Еще... Смотри на мушку, а не на мишень. Мишень нужно видеть, просто как мутное пятнышко, понял? Стреляй!

После каждого выстрела в голове поднимался и затихал шум. Антону казалось, что еще немного – и голова лопнет. Или сломается пистолет – разлетится хрупкими горячими осколками, не выдержав силы пороховых газов...

– Плохо, парень, плохо! Не стараешься. Пойми, твое оружие пистолет! Из автомата любой сможет стрелять, но мне приказали научить тебя работать с пистолетом, а не с автоматом и не с ружьем. Старайся...

Самое обидное, что Антон в принципе умел стрелять. Довольно часто он загружал в Систему профессиональный тренажер «Я – Телохранитель» и упражнялся, стреляя по зловещим фигурам в черных пиджаках, выскакивающим из дверей, окон, машин и так далее. Но тогда у него в руках была не эта шершавая железка, а изящный световой маркер «Самсунг», который идеально помещался в ладони. И там не стоял над душой инструктор, готовый наорать и смешать с грязью за каждый промах.

– Можно я один потренируюсь? – спросил Антон.

– Нет! Я понимаю, ты хочешь спокойной обстановки? Но в жизни не приходится стрелять в спокойной обстановке. Научись держать спокойствие в себе самом, независимо от того, что творится вокруг, ясно?

Антон вновь поднял пистолет, заранее зная, что не попадет. Все уже осточертело...

– Ладно, достаточно, – проворчал инструктор. – Тебе пора идти, сейчас у вас кросс. Но запомни: можешь на меня злиться, можешь всем рассказывать, какой я козел, но стрелять я тебя научу! В недобрый час сам поймешь, хороший я был или плохой, когда заставлял тебя стараться...

Антон с облегчением положил оружие на стойку, вытер об штанину вспотевшую руку и пошел к столовой, где обычно все собирались перед кроссом.

На этот раз он пришел последним. При его появлении остальные пятеро нехотя поднялись, некоторые сняли майки и бросили здесь же, на крыльцо. Солнце подбиралось к зениту, и после таких пробежек одежду впору было выжимать.

Попрыгали на месте, размялись, разогрели суставы и, не сговариваясь, тронулись вперед, вдоль забора, быстро увеличивая темп. Антон пристроился последним. Он знал, что первый круг вдоль забора лагеря будет довольно простым, но вот потом... Про «потом» не хотелось и думать.

За две проведенные здесь недели Антон уже со всеми познакомился, хотя и немногое про них узнал. Лидером в команде был безусловно Самурай – высокий жилистый парень лет двадцати пяти. Прозвище он получил, видимо, за свои глаза – колючие, твердые и постоянно прищуренные. Он единственный из всех умел обращаться с людьми как старший с младшими, независимо от того, кто был его собеседником. С ним хотелось считаться, оправдываться, показывать себя с лучшей стороны. Самурай редко кого-то хвалил, поэтому его похвала считалась высшей наградой. Антон узнал только, что раньше он служил то ли в тюрьме, то ли в криминальной милиции. А больше про него ничего известно не было.

Полной противоположностью Самураю был Печеный – бывший уголовник с большим опытом. Как ни странно, они с Самураем жили в одном домике. Печеный был здесь старше всех, но большие прозрачные глаза и бесцветные брови придавали его лицу детское выражение. Волосы у него на голове не росли, а кожа была дряблой и морщинистой. На фоне детских глаз это выглядело не очень-то симпатично.

Печеный провел в лагерях по меньшей мере лет десять и бывал там не раз и не два. Его речь была размеренная и неторопливая, каждому слову отводилось свое место. Блатных словечек Печеный не употреблял – то ли не любил, то ли берег для другого, более привычного общества. Ему нравились в жизни простые удовольствия – сытно, неторопливо поесть, хорошо поспать после обеда, чисто вымыться, полежать на траве под солнышком. На первый взгляд он казался спокойным и безобидным. Но в глубине глаз у него что-то тлело. И внешнее спокойствие было лишь слоем пепла над раскаленной магмой. Он охотно подчинялся разумной силе, но лишь до тех пор, пока эта сила не затрагивала его достоинства.

Еще здесь был Обжора. Антон завидовал ему черной завистью, потому что он чуть ли не ежедневно ходил на занятия к Анне. До того, как попасть в команду, он работал в какой-то фирме по проблемам электроники малой мощности.

Обжора был высоким, чуть толстоватым парнем с вечно сытым и удовлетворенным выражением на лице. Что бы ни случалось, он никогда не жаловался и не хмурился. Казалось, никакие неприятности не могли пробить его большое тяжелое тело. Однако при всей своей тяжеловесности он умел легко и очень проворно двигаться. Антон видел его на занятиях по рукопашному бою и со страхом представлял себя на месте противника Обжоры. Быстрая, неукротимая и непредсказуемая сила – такое впечатление он создавал во время спарринга.

Меньше всех Антону нравился Гоблин. Он, как и Сержант, раньше был кадровым военным, но служил во Всемирном миротворческом легионе и постоянно бывал то в Африке, то на Ближнем Востоке. Его посылали всюду, где начиналось какое-либо шевеление, мало-мальски похожее на вооруженный конфликт. Гоблин был отличным снайпером-универсалом. Невысокого роста, с большой несимметричной головой, он походил на какое-то уродливое животное или птицу. Антон легко представлял его где-нибудь на верхушке сосны, замотанного в маскировочные оболочки, с длинной автоматической винтовкой.

Когда Гоблин начинал говорить, казалось, его мучает изжога. Антон ни разу не слышал, чтобы этот человек отзывался о чем-то хорошо. Складывалось впечатление, что всю жизнь ему только гадили – родители, учителя, соседи, командование и даже случайные прохожие.

Но, что и говорить, Гоблин умел мстить миру за свою непонятную обиду. Когда он изредка рассказывал про свои «миротворческие» приключения, его глаза разгорались. «...Этот лох в прицеле у меня ходит взад-вперед и на часы поглядывает. Думает, наверно, сейчас сменят его и пойдет в казарму гашиш курить. А война кончится – домой, к жене, к детишкам. Телевизор по вечерам смотреть, кофе варить... А тут я с дерева пальчиком – щелк! – и все. Не видать ему ни гашиша, ни жены с детишками...»

Рассказывая это, Гоблин кривился, улыбался одними губами и нервно перебирал своими короткими кривыми пальчиками. Антон старался поменьше общаться с ним. Но тот и сам не лез с разговорами. Когда другие рядом с ним болтали, он обычно сидел с пустыми глазами, с вечной своей кривой ухмылкой, шевеля пальцами, вспоминал что-то свое...

...Первый круг, как и ожидалось, закончился легко. Антон бежал, не отставая от других, в приподнятом настроении. Двигаться по утоптанной дорожке вдоль забора было приятно, особенно здесь – на свежем воздухе, под кронами больших деревьев. Но впереди было еще несколько кругов. Антон давно понял, что эти пробежки устраиваются не для того, чтобы занять время. Кросс учил выжимать из себя последние силы. Уже в начале третьего круга у Антона начало сбиваться дыхание. Всему виной был темп, который задавал бегущий впереди Самурай. Он не позволял замедлиться, отдышаться, восстановить силы. И трудно было не только Антону, но и всем остальным...

...С ребятами он сошелся довольно быстро. О дружбе, конечно, речи идти не могло, но его приняли в свой круг. Хотя сначала несколько удивленно поглядывали, не понимая, что делает здесь этот задумчивый парень с неспортивной фигурой и спокойными глазами. Но вопросов не задавали. Раз его привезли – значит, так нужно.

Первое время Антон, правда, комплексовал. Было совершенно ясно, что он здесь случайно – чины ЭКОПОЛа увидели на видеозаписи, как он раскидал двоих инспекторов на рынке, и ошибочно решили, что он хороший боец. На самом деле Антон понимал: его ученические навыки – ничто по сравнению с тем, что умели делать остальные члены команды. Там, на рынке, было легко отбиться от двух необученных полицейских контролеров, которые к тому же не ожидали нападения. Здесь же ему даже в шутку не предлагали помахать ногами. Как партнер он никому не был интересен. Просто пустое место.

Ближе всех Антон волей-неволей сошелся со своим соседом по комнате. Болтать с ним было довольно легко, хотя общих тем для разговоров находилось немного. Иногда обсуждали фильмы. Сержант часто говорил про службу, вспоминал, как их дивизию вывозили в зону Поволжского конфликта. Особенно любил рассказывать, как некоторые взводы отказывались стрелять в казаков, как казаки братались с частями регулярной армии. Про трудности и опасности он почему-то говорил очень мало.

Антон пытался найти собеседника в лице Обжоры – все-таки тот был электронщиком, – но Обжора был немногословен, на вопросы отвечал неохотно, и знал по своей профессии довольно мало. Оказалось, он не имеет даже своего почтового ящика ни в одной из коммерческих сетей...

...Третий круг Антон прошел легче, чем обычно – видимо, начали давать плоды прежние тренировки. И все же грудь судорожно вздымалась и опадала – легкие не могли насытиться воздухом. Казалось, он стал жидким и разреженным. Ноги пока еще держали темп, но уже двигались как бы сами по себе, Антон почти не управлял ими. Он знал, что пройдет несколько минут – и он начнет отставать. Это было самое неприятное – видеть, как спины твоих товарищей становятся все дальше и дальше, а ты остаешься один на один со своим изнеможением, хриплым дыханием и последними каплями сил. Но пока он держался. Мучился, насиловал себя, но не отставал...

Несмотря на то что за последнее время Антон пообвыкся со своим новым положением, настроение у него было все еще подавленное. Больше всего удручала неопределенность – Антон привык знать, зачем живет, видеть свои цели и не играть по чужим правилам. Тем более втемную. Теперь все было с точностью до наоборот, и это раздражало. Ежедневные изнурительные тренировки не лишили его способности думать, напротив, он научился острее чувствовать и понимать, что видит. Беда заключалась в том, что он мало видел. Выводы было делать не из чего.

Определенно, его ломали как личность. Более того, заставляли самого активно участвовать в этом. Инструктору по рукопашному бою было все равно, выучит ли Антон тот или иной удар. Ему было важно, чтоб Антон заставил себя учить этот удар, как бы трудно это ни было.

Не прибавляло радости и то, что Антон явно отставал от остальных. Он не был спортсменом, он никогда толком не учился стрельбе и рукопашному бою, не считая нерегулярных сомнительных уроков в армии, а на занятия с «гумми» ходил только, чтобы разнообразить свой сидячий образ жизни. Тренировки в спортзале раньше были для него лишь зарядкой и развлечением, так же, как и домашняя пальба по электронным мишеням. У него действительно красиво получалось махать ногами, но когда здесь с ним провели первое вводное занятие, он решил больше никогда никому не показывать своих прежних умений. Это было настолько убого, настолько беззащитно, что Антон в тот вечер полчаса сидел на стуле и не отвечал на вопросы – он был потрясен и раздавлен.

Еще через несколько занятий он поразился, насколько терпеливым и твердым нужно быть, чтоб продвинуться вперед хотя бы на шаг. Человек, желающий научиться чему-то, должен ненавидеть свое тело, не давать ему никакой пощады и радоваться его боли и измождению.

Были в его теперешней жизни и приятные моменты. Время от времени всех собирали в пустующем конференц-зале, раздавали портативные компьютеры и учили ориентироваться в сетях – как любительских, так и специальных. Из всех членов команды, кроме Антона, только Обжора имел некоторое представление об этом деле. Антон удивлялся, глядя, как эти сильные, самоуверенные парни становились совершенно беспомощными перед мониторами. Обучение шло со скрипом, ребята не понимали, зачем им знать такие сложные вещи, и занимались неохотно. Что же касается Антона, инструктор сразу понял, что этого парня уже нечему учить, и предоставлял ему право заниматься самостоятельно. Антон мог залезть со своего компьютера куда угодно, единственное чего он не мог, – это отправить сообщение – операция передачи была надежно заблокирована.

Трудновато было поначалу привыкнуть к кличкам, которые имели все в команде. Точнее не кличкам, а «позывным» или «псевдонимам», как любил выражаться Сергеев. Сам Антон так и остался без «псевдонима». Правда, однажды в столовой Анна при всех шутливо обозвала его Шпунтиком. Все ухмыльнулись и попробовали утвердить это прозвище за Антоном. Но уже на второй день Самурай заявил: у нас не должно быть никаких «шпунтиков». Еще через пару дней на занятиях с компьютерами Антону пришлось объяснять какой-то простой вопрос Печеному. Чрезмерно увлекшись, он и сам не заметил, как залез в такие дебри понятий и терминов, что все оторвались от занятий и уставились на него, открыв рты от изумления. Печеный лишь сокрушенно покачал головой и пробормотал: «Ну ты даешь, кибернетик...» Ребята попытались было отныне звать его Кибернетиком, но прозвище не приживалось. Пришлось ему оставаться под своим именем. И это было вовсе не плохо.

...На последнем круге Антон уже не разбирал дороги. Трава, забор, деревья – все прыгало перед глазами, сливалось в пеструю мешанину красок. Он уже не вспоминал про теоретические правила бега – один вдох на два шага, выдох через рот, и так далее. Его дыхание теперь больше походило на стон. Слипшиеся от пота волосы болтались и стегали по глазам, пульс бил в виски резиновой грушей – тум, тум, тум... Расстояния перестали существовать, казалось, движение ни на сантиметр не приближает его к финишу, а ноги просто молотят горячую вязкую пустоту.

Но он различал впереди чью-то голую спину, и нетрудно было почувствовать, что этому человеку тоже неимоверно тяжело – его бег напоминал камнепад: ноги тяжело обваливались на землю, подгибаясь от ударов. Уже десять раз Антон собирался плюнуть на все и остановиться, но всякий раз не позволял себе сделать это. «Вот, еще десять шагов – и остановлюсь... Нет, еще двадцать...» – и так каждый раз. Он учился не бегать, а только лишь побеждать самого себя.

Наконец впереди показались долгожданные ворота лагеря, служившие условной точкой отсчета ежедневного кросса. Но их вид не прибавил новых сил. Наоборот, тело взбунтовалось и не хотело подчиняться, метры пути растянулись, воздух стал тугим и неподатливым, отказываясь пропускать тело вперед...

Последние шаги Антон пробежал, уже падая. Он коснулся ствола ближайшего дерева и медленно опустился на траву, жадно забирая воздух.

Полминуты спустя до финиша добрался и Обжора – бледный, взмокший и хрипящий от напряжения. Антон не помнил, когда успел обогнать его.

Теперь уже все сидели на траве возле ворот, отдувались, стряхивали пот и растирали онемевшие ноги. Все, кроме Самурая. Он тоже устал, но, как всегда, гораздо меньше, чем другие. Он единственный не сел отдыхать, а остался стоять на ногах.

– Сегодня лучше, – сказал он, подойдя к Антону.

– Знаю, – тихо ответил Антон.

Еще бы... Сегодня Антон впервые пришел не последним.

После кросса оставалось еще около получаса до обеда. Все разбрелись по своим домикам под защиту желанной прохлады.

Антон, приняв душ, тоже отправился к себе. После пробежки ноги казались деревянными. Он шел очень медленно, наслаждаясь тем, что не нужно никуда больше спешить. Обычно он обходил домик Анны слева, по тропинке, но сегодня решил пройти с другой стороны – там, где падала тень от двух огромных сосен и не пекло солнце.

Он удивился, увидев с обратной стороны домика дополнительную дверь. Обычная деревянная дверь с простым механическим замком. Именно механическим, который можно открыть только ключом, а не чип-картой, комбинацией цифр или голосом. Открыть такой замок Антон не смог бы, несмотря на свой большой опыт борьбы с разными средствами защиты от посторонних.

Жилые домики были столь маленькими, что присутствие дополнительного помещения казалось странным. Антон не мог представить, что можно уместить в такой каморке. В конце концов он постарался убедить себя, что ему нет до этого никакого дела, и пошел своей дорогой. И все же решил теперь почаще обходить домик Анны с правой стороны. Может, случайно удастся узнать секрет этой двери.

Сержант лежал на кровати, обмахиваясь полотенцем.

– Что это ты возле Анкиного дома остановился? – насмешливо спросил он.

– Да так... – пожал плечами Антон. – Ты не знаешь, что это за дверь там, с обратной стороны?

– А тебе-то что? Хочешь Анку туда затащить? И не мечтай. Тут у нас все такие мечтатели, а ее Сергеев к себе водит. Только дернись – сразу вылетишь отсюда, сам знаешь, куда...

Антон расстроился. Анна ему очень нравилась. Он каждое утро видел, как она занимается со своим роботом, и всякий раз она очень приветливо здоровалась с ним. Других членов команды она, в общем-то, не замечала, и Антону льстило, что только с ним она установила этот дружеский мостик. А теперь оказалось, что она принадлежит здесь кому-то еще. Лучше бы об этом не знать...

– Да ты не кисни! – засмеялся Сержант. – Поедем в следующий раз на «фестиваль» – такую девку тебе найдем, что вовек не забудешь, может, даже жениться захочешь. Мы ребята простые, у нас с этим делом проблем не бывает.

– Куда поедем? – не понял Антон.

– Увидишь! – загадочно пообещал Сержант и поднялся, натягивая майку. – Пойдем-ка пообедаем. У меня сегодня еще теоретическая подготовка, а на такое дело лучше приходить сытым.

Через два дня в лагерь приехал Брусов. Антон увидел его, возвращаясь с тренировки. Они шли вместе с Сергеевым по тропинке и о чем-то спорили.

Как ни странно, при виде Брусова Антон почувствовал что-то вроде радости. Оказалось, после стольких дней заточения с совершенно чужими людьми было приятно встретить даже малознакомого человека.

Антон подошел поближе, чтобы поздороваться, но майор равнодушно скользнул по нему взглядом и прошел мимо.

Антона это задело. Сразу вспомнилось, как Брусов распинался в момент вербовки и прикидывался чуть ли не другом.

Он остановился, с глупой обидой и недоумением глядя им вслед, и вдруг услышал отрывок разговора.

– У ребят только-только начало получаться! – раздраженно говорил Сергеев. – А вы хотите взять и все в один момент испортить, «засветить» команду перед всем городом. А главное – ради чего?!

– Вот иди и скажи это шефу, – невозмутимо отвечал майор. – Мое дело – передать распоряжение, поскольку я вроде ваш куратор.

– Неужели нельзя как-то договориться, ну, других найти в крайнем случае? – Сергеев нервно стучал своей бамбуковой палочкой по голени. – Мало ли головорезов...

– Если б можно было – тебя бы не побеспокоили...

Антон заинтересовался – речь шла о команде, а значит, и о нем тоже. Однако больше ничего расслышать не удалось. Заинтригованный, он вернулся в свой домик и поделился услышанным с Сержантом. Тот лишь пожал плечами и предположил, что нашлась какая-то работенка.

Разгадку все узнали только вечером. Сергеев пришел в столовую хмурый и велел после ужина никому не расходиться.

Никто сначала не удивился. Сергеев часто оставлял команду после ужина, чтоб объявить распорядок занятий на следующий день или сообщить, например, о замене постельного белья.

На этот раз речь шла не о белье.

– Завтра будет горячий денек, – сказал Сергеев. – Вам нашли работу. Скажу честно, она мне не нравится, но придется ее сделать. От того, как вы справитесь, может многое зависеть.

– Какая работа? – нетерпеливо спросил Гоблин.

– Сегодня утром торговцы отметелили двоих инспекторов ЭКОПОЛа на юго-западном рынке. Завтра утром вы должны выехать на рынок и сделать то же самое с торговцами. Не со всеми, а с теми, которых вам покажут. Они все стоят на одном ряду и торгуют телетехникой, их немного. Вот, смотрите...

Сергеев подключил висящий на стене плоский экран и открыл карту рынка. Антон плохо его слушал. Он пребывал в величайшем изумлении: оказывается, ЭКОПОЛ занимается такими гнусными вещами, да еще и создал для этого... нет, не команду, а просто банду, иначе не назовешь! Ему раньше и в голову не могло такое прийти. А сейчас он сам должен был участвовать в этой подлой, преступной акции.

Сергеев наскоро объяснил, где находится то место, в котором следовало устроить погром, обвел своей тростью предполагаемый маршрут, показал, где будет ждать машина, и добавил:

– Еще раз повторяю, я не хотел бы, чтоб вы этим занимались, но выхода нет – у меня распоряжение начальства. О секретности, думаю, предупреждать не нужно. Детали обсудите между собой, Самурай уже в курсе.

Когда он вышел, воцарилось молчание. Антон украдкой оглядел товарищей и понял, что все относятся к предстоящему делу по-разному. Доволен был, кажется, только Гоблин. По его лицу блуждала мстительная усмешка. Впрочем, это было одно из обычных выражений его лица. Обжора, Сержант и Печеный выглядели слегка растерянными. Но слегка. Спокойным был лишь Самурай.

– Надо делать, – сказал он.

– Интересно, сколько их там человек? – задумался Печеный, почесав затылок. – Как бы мы там сами не получили...

– Если все хорошо продумаем – не получим, – Самурай встал, подошел к карте. – Длина ряда – около тридцати метров. Обработать мы должны только вот эту часть. Идти придется двумя группами – по одной на каждую сторону. На рынок заходим поодиночке, собираемся вот здесь, но друг друга не замечаем. Постепенно сдвигаемся к середине ряда, а вот здесь я незаметно бросаю в толпу свето-шумовую гранату...

– Давайте все бросим гранаты! – предложил Печеный. – Больше будет паники.

– Если мы все начнем бросать гранаты, будет слишком заметно, – спокойно возразил Самурай. – Я брошу гранату, и только после этого начинаем действовать. Если успею – подброшу и еще несколько штук для шума. Я уже обсудил экипировку с Сергеевым: у каждого будет электродубинка, укрепленный кевларовый панцирь, нарукавники и шоковые пистолеты с резиновыми пулями. Пистолетами пользоваться только в крайнем случае. Ими можно покалечить людей, а такого приказа не было. Все, что несем, должно быть спрятано под одеждой.

– Там на рынке охрана, – подал голос Обжора. – И у них тоже пистолеты. С настоящими пулями, кстати.

– Знаю. Охрана обычно сидит у себя в вагончике и успеет сюда в лучшем случае через полторы-две минуты. За это время мы должны закончить дело. Работаем быстро. Индивидуальный подход к каждому клиенту необязателен. Нужно только ударить один-два раза, испортить товар и переходить к следующему прилавку. Затем мы должны перескочить через этот забор и спрыгнуть в грузовик, который будет нас ждать.

– Высокий там забор-то? – поинтересовался малорослый Гоблин.

– Довольно высокий. Но там будут приставлены крышки от ящиков, об этом позаботятся без нас.

– А если кого-то из наших примнут? – проговорил Печеный. – Ждать его или бежать, выручать?

– Если кто-то останется и попадется охране – это его личная проблема. Подставлять всю команду из-за одного человека мы не можем.

Он на секунду замолчал, оценивающе посмотрев на Антона.

– Сразу определимся с группами. По правой стороне идут Обжора, Гоблин и Печеный. По левой – я, Сержант и Антоха. Еще вопросы есть?

– Зачем это все нужно? – не выдержал Антон.

Все насмешливо переглянулись.

– Не тебе обсуждать, – назидательно ответил Самурай. Потом он нервно пробарабанил пальцами по столу и добавил, уже не так холодно: – Начальство считает, что, если не отреагировать сейчас, инспекторов будут бить и дальше. Это уже не первый случай. Но принять меры по закону они не могут. Во-первых, ни один дурак на рынке не станет давать показания, а во-вторых, эти инспектора сами постарались всех разозлить. Брали штрафы и не выписывали квитанции. До того обнаглели, что брали деньги и, не пересчитывая, клали в карман. А наказывать их нельзя, – Самурай понизил голос, – один из них начальнику департамента зятем приходится.

– Так во-от в чем дело! – протянул Печеный. – Выходит, нас на кровную месть подряжают?

– А тебе не все равно? – отозвался Гоблин.

– Ладно, хорош базарить! – оборвал Самурай. – Если кто-то недоволен, идите к Сергееву и там протестуйте. Экипировку и гражданскую одежду получаем утром после завтрака. Подъем – в семь тридцать. Если хорошо сделаем дело – поедем на «фестиваль». Мне уже обещали...

При этих словах команда заметно повеселела.

– Какой еще фестиваль? – спросил Антон у Сержанта, когда они вернулись в свой домик.

– Увидишь, – многообещающе улыбнулся Сержант. – Я же тебе обещал невесту найти. А то ты весь слюной исходишь, когда на Анку глядишь. Думаешь, не видно?

– Да при чем тут это?! – с досадой ответил Антон.

Он лег в кровать и долго мучил себя унылыми размышлениями. В этот вечер он почувствовал себя быдлом, на которое можно надеть любой хомут, даже самый грязный. Завтра они должны идти на рынок и бить торговцев только потому, что какой-то чиновник из ЭКОПОЛа хочет отомстить. А давно ли Антон сам был таким же торговцем, стоял в рядах и клял последними словами инспекторов, что копались в его товаре и наказывали за каждую мелочь?

«Завтра будем убеждать себя, что торговцы плохие, что они сами поступили неправильно и заслужили наказание, – подумал Антон. – А иначе – как решиться ударить?..»

Утром он почувствовал неприятное волнение. Как перед экзаменом, к которому не готов. Да и не только он – настроение было неважным у всех. Быстро, почти не разговаривая, позавтракали, затем получили у Сергеева вещи. Антон взял себе брюки из плотной темно-серой ткани и просторную рубашку, под которой легко было спрятать панцирь и все остальное. Смотрелся он в этом одеянии не слишком элегантно, зато незаметно. Остальные тоже не блистали вычурностью нарядов.

В автобусе Самурай постоянно бросал на Антона полные сомнения взгляды, потом подсел и сказал:

– Когда начнется, от меня не отходи, понял? Вперед не рвись, но и не отставай. Если что случится – зови.

Их высадили в двух кварталах от рынка, и автобус уехал. Как было оговорено, все сразу разделились и растворились в потоке прохожих. Антон вдруг почувствовал какую-то шальную радость от того, что вновь оказался на улице, один, среди обычных свободных людей. Но примешивалась горечь обиды. Он не мог сейчас повернуться и пойти куда вздумается, а маршрут его был четко определен и исключал отклонения.

Антон шел, опустив глаза, чтобы случайно не наткнуться на кого-то из знакомых. На такой случай у него, конечно, была припасена версия, но выкручиваться и объясняться с кем-то все равно не хотелось.

Территория рынка была огорожена плотным щитовым забором, украшенным пестрыми рекламными панелями. Он бывал здесь раз или два – юго-западный рынок располагался на самой окраине, и сюда приезжали в основном только жители пригородов. Антон плохо помнил расположение рядов.

Найти нужное место оказалось сложнее, чем он думал вчера, глядя на карту. Посетителей пока было мало, и торговцы, пользуясь этим, пили кофе, болтали, листали журналы и игрались с карманными электронными играми.

Антон неторопливо шел между рядов, поглядывая на товар и нигде надолго не задерживаясь. Продавцы иногда делали попытки заинтересовать его своими вещами, но не очень настойчиво – у Антона был вид типичного праздношатающегося без копейки в кармане.

Он без особого интереса миновал ряды с одеждой и обувью, слегка задержался у прилавков с туристическим снаряжением. А вот поглазеть на фототовары ему толком не удалось – время поджимало.

Ряды телевизионщиков были видны издалека – эти ребята выстраивали из своего товара стенки метра по три высотой. Здесь уже собралось довольно много посетителей, и Антон не сразу нашел своих. Сначала он увидел Обжору – тот эмоционально спорил с одним из продавцов насчет какой-то антенны, хотя Самурай четко дал понять, что нельзя заранее привлекать внимание.

Затем в толпе мелькнула вечно не чесанная голова Сержанта. Антон неторопливо направился в его сторону. По дороге его перехватил неизвестно откуда взявшийся Самурай.

– Ты готов? – тихо и быстро спросил он. – Ждем Гоблина и сразу начинаем. Далеко не уходи, будь рядом. И посмотри на всякий случай, нет ли тут твоих знакомых.

Он вновь исчез. Антон нерешительно остановился. Ему следовало по-прежнему прикидываться рыночным зевакой, но при этом находиться на одном месте. Задача нелегкая.

Наконец он решился подойти к ажурному стеклянному прилавку с видеокамерами, наклонился над ними и стал пристально разглядывать, растягивая время. Торговец посмотрел на него без интереса. Он даже не стал спрашивать: «Чем интересуетесь?»

Антон закончил любоваться камерами и перешел к чтению аннотаций. Подняв на мгновение глаза, он встретил подозрительный взгляд продавца. Тот как будто спрашивал: что ты, парень, здесь дурью маешься, покупателей отпугиваешь? Антон хотел было спросить что-нибудь умное, но не успел. Кто-то легко тронул его за плечо, и над ухом прозвучал быстрый шепот:

– Через пять секунд начинаем...

Он оглянулся, но никого не увидел.

И вслед за этим раздался оглушительный грохот.

Антон вздрогнул и начал растерянно озираться по сторонам. Народ в панике бросился врассыпную, образовалась нешуточная давка. Антон отскочил на опустевшее пространство, уворачиваясь от мечущихся людей, и увидел сквозь затянутый пороховой дымкой воздух, как Самурай подрубает ногой стойку широкого трехметрового прилавка. Телевизоры посыпались на асфальт, как кубики, треща пластиковыми корпусами и разлетаясь фонтанами осколков.

Вслед за этим раздались еще два взрыва – брошенные заранее гранаты разорвались ослепительными белыми хлопьями.

Антон зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что Самурай смотрит прямо на него и что-то кричит:

– Чего встал, как баран?! – разобрал он через мгновение. – Давай сюда!

Антон подскочил, выхватывая электродубинку, и успел ткнуть ею в живот здоровенного разъяренного торговца, который собирался обрушиться на Самурая сзади. Торговец дернулся, сгибаясь пополам, и отлетел на асфальт, под ноги бегущим людям.

Самурай рванулся вперед, к следующему прилавку и снова ударил. Еще один шестиэтажный «небоскреб» из телевизоров покачнулся и рухнул с грохотом и звоном. Впереди действовал Сержант. Он, как вертолет, махал своей дубинкой, разгоняя торговцев и освобождая пространство для наступающего следом Самурая. Антону же оставалось только прикрывать Самурая сзади. Тактика эта не была придумана заранее, она родилась прямо здесь, как простейший и единственно верный метод.

Под ногами трещали корпуса разлетевшихся видеокамер. Самурай особенно старательно уничтожал их, чтоб ни у кого не возникло мысли взять камеру и зафиксировать происходящее «для истории».

С каждым шагом Антону приходилось все труднее. Первый испуг у торговцев прошел, и теперь они с яростью бросились защищать свое добро. Антон, как никто другой из команды, понимал их. Он знал, что каждый удачный удар Самурая разоряет одного человека. Если что-то и оставалось относительно целым после его атак, то продать это по нормальной цене было делом безнадежным. Антон знал, что внешний вид товара – половина его стоимости. Да и мало что могло уцелеть – почти все телевизоры были оборудованы хрупкими хрустальными полусферами – распознавателями жестов, которые ломались от малейшей перегрузки...

...Антон уже не понимал, кого защищает – себя или Самурая. Пока его спасала только давка и высокая скорость движения: разъяренные продавцы не успевали как следует сорганизоваться. Махать дубинкой уже не оставалось сил. Антон все чаще просто нажимал на кнопку разрядника, со страхом думая, что емкость батарей не бесконечна.

В какой-то момент он не смог увернуться, и молодой парень с разбитым лицом крепко и больно схватил его за волосы, а кто-то еще дважды от души ударил – в скулу и в висок. У Антона закружилась голова, он выронил дубинку и сам едва не свалился на землю, но тут что-то сильно потянуло его в сторону, а потом – вверх. Ноги почему-то оторвались от земли, он начал перебирать ими, нащупал какую-то опору...

Когда Антон пришел в себя, он обнаружил, что уже сидит на заборе.

– Прыгай в кузов! – заорал прямо в лицо разгоряченный Самурай, отпуская его одежду.

Антон судорожно схватился руками за забор и глянул вниз. Свалка, из которой его выдернули, кипела прямо под ногами, но она уже стала казаться чем-то совсем неопасным, не имеющим к нему отношения. По другую сторону забора стоял небольшой автофургон с задранным тентом, из кузова Антона звал Сержант, что-то крича и размахивая руками. Рядом оседлал забор Обжора с двумя пистолетами в руках – он отгонял каучуковыми пулями торговцев, пытавшихся поквитаться со своими обидчиками.

– Прыгай за мной! – снова крикнул Самурай и сиганул прямо в кузов, ловко удержавшись на ногах.

Антон еще раз посмотрел за забор и собрался было прыгать, но вдруг увидел неподалеку небольшую, но плотную группу торговцев, похожую на кипящий котел. В центре этого котла моталась окровавленная голова Гоблина.

– Там Гоблин! – закричал Антон, показывая рукой.

– Что?!

– Гоблин!

– Черт с ним! Прыгай – и поехали.

– Его сейчас разорвут!

Самурай выговорил какое-то зверское ругательство и снова вскарабкался на забор, ловко достав пистолет.

– Где?

– Вон там...

– Дай свой пистолет и вали отсюда, не мешай.

Антон наконец перебрался в кузов и сел, привалившись к бортику.

– Жив? – спросил Сержант, бесцеремонно повертев его голову в руках и тронув пальцем набухающую шишку на виске.

Антон не ответил. Машина стояла в пустынном хозяйственном дворе, здесь были только однообразные боксы из листового железа и несколько ветхих тракторов. Из-за забора все еще доносился шум.

Рядом приземлился Обжора.

– Все, сейчас едем, – выпалил он. – Там уже охрана бежит...

Перед глазами Антона мелькнули тяжелые ботинки Самурая, грузовик содрогнулся, когда подошвы ударили о кузов. Следом перевалился едва живой Гоблин, а за ним прыгнул Печеный – гибкий и упругий, как кошка. Сержант стукнул кулаком по кабине и поднял тент. Машина рванула с места.

Оказавшись в полумраке, Антон утратил остатки сил и самообладания. На теле ноющей болью обозначились те места, которые он не смог уберечь от пинков и ударов. Сержант сидел рядом и пытался разжечь сигарету. В другом углу кузова над стонущим Гоблином склонились Печеный и Самурай. Они что-то с ним делали и беспрерывно ругались, приказывая ему не дергаться и не ныть.

Машина мчалась, не останавливаясь, как будто в городе не было ни светофоров, ни перекрестков. И чем больше она удалялась от растревоженного рынка, тем свободнее себя чувствовали все, кто сидел в фургоне.

– Да... – сказал Обжора. – Устроили мы ребятам... телешоу!

И засмеялся. Все остальные тоже вдруг начали смеяться – сильней и сильней, и Антон почувствовал прилив веселья и легкости, хотя ничего смешного, конечно, не было.