Сырок Александров Борис

Какие цитаты Владимира Спивакова, Тихона Хренникова и Игоря Тамма следует помнить

Почему нельзя переставать работать даже в преклонном возрасте

Счастливый сахалинский период: мы были молоды, ездили за границу, с удовольствием работали, гуляли, веселились, любили… Единственное — сожалею о том, что недостаточно рационально расходовал драгоценное время. В плавании доктору на судне делать особо нечего (если, конечно, кто-нибудь не заболел, но и тогда работы максимум на пару часов). Потом ты свободен. Интернета, чтобы мгновенно доставать информацию, не было, но наладить поток книг и учебников не составляло большой проблемы. Я вполне мог приехать в Москву, пойти в медицинскую библиотеку, накопировать десятки книг и взять с собой для изучения на Сахалин. Но не сделал этого.

Нельзя сказать, что я не учился. В отпусках подтягивал врачебные знания. Поскольку работа врача на судне требовала разных навыков, то в один год я учился в ординатуре по дерматовенерологическим болезням, в другой — на стоматологических курсах в Одессе.

Я единственный на корабле выучил японский язык: знал больше тысячи слов, чего вполне хватало для изъяснения с местными — они понимали меня, а я их. Это позволяло повысить свою значимость на судне и облегчало контрабанду, так как я спокойно торговался с японцами. Я мог выучить язык в совершенстве, но не взялся за него всерьез.

Когда ходили в Канаду, я освоил порядка ста пятидесяти английских слов, нужных в мореплавании («вперед», «назад», «влево», «вправо» и так далее), и переводил капитанам, с которыми приходилось работать. Хотя в мореходных училищах все они сдавали экзамены по английскому, из знакомых капитанов языком владел только Олег Николаевич Бычков. Но дальше в английском я тогда не продвинулся, а он, как ни крути, сейчас основной язык в мире бизнеса. Очень жалею, что недостаточно развивал себя в то время. За десять лет можно черта придумать!

В книге «Бунт на “Кейне”» Германа Воука главный герой получает письмо от отца, умирающего от рака. Он предостерегает сына: «Если сможешь, запомни. Нет ничего, ничего более ценного, чем время. Возможно, думаешь, что у тебя его еще много в запасе, но это не так. Потерянные часы разрушают твою жизнь как в юности, так и ближе к концу, только в конце ты это сильнее чувствуешь и лучше пони­маешь».

В молодости время тянулось долго. Но чем старше ты становишься, тем оно летит быстрее. В старости понимаешь, что оно мчится просто-таки со страшной силой. Я даже не замечаю, как протекает неделя, не говоря уже об одном дне. Только вроде встал — уже вечер.

Мой папа Юрий Алексеевич умер в 60 лет. И когда мне исполнилось шестьдесят, я взгрустнул, вспомнив его, и почти впал в грех уныния — все прошло, все сделано. На шестидесятилетний юбилей я пригласил товарищей-цыган из ансамбля «Ило»: Колю Васильева, Наташу Бузылеву. Я спрашиваю у Коли: «Слушай, ну как жить дальше?» И он успокоил меня: «Жить надо как и раньше. 60 лет — не тот возраст, когда что-то меняется». Прошло семь лет, они снова приехали ко мне на день рождения. И действительно, ничего не меняется, если ты активен, занимаешься делом.

Человек обязательно должен работать. Как только он уходит на пенсию, это первый шаг в могилу. Я помню мою маму. Она была востребованным врачом-дерматовенерологом, и перед ней всегда стоял пример одного знаменитого академика-уролога.

Урологические операции идут иногда по пять-шесть часов, и, чтобы не отвлекаться, доктора практиковали следующее решение: если врач хотел в туалет, он просил медсестру помочь ему помочиться в специальную раковину. Хирург быстро опорожнял мочевой пузырь и оперировал дальше, не тратя время на снятие перчаток, поход в туалет и мытье рук.

Когда академику стукнуло 80 лет, он уже не оперировал, а занимался платными консультациями в управлении хозрасчетных учреждений, где работала и моя мама. И вот он принимает больную, говорит ей: «Подождите минуточку», подходит к раковине, писает в нее, затем возвращается за стол и как ни в чем не бывало продолжает: «Я вас слушаю». В поликлинике разгорелся гигантский скандал.

Поэтому моя мама всегда считала: лучше уйти на год раньше, чем на день позже.

В 65 лет мама ушла на пенсию. И хотя прожила потом еще двадцать лет, потеряла былой интерес к жизни и понемногу угасала. Без работы, без ощущения собственной нужности ее жизнь стала пресной.

Приведу яркий пример благотворного влияния труда на здоровье. Роберт Летурно — великий американский изобретатель бульдозеров, землеройных машин, экскаваторов — попал в аварию, в которой погиб его водитель, а сам с несколькими десятками переломов лежал полностью загипсованный, но при этом работал с утра до вечера. Оказалось, что кости у него зажили в два раза быстрее, чем у обыкновенного больного. Если силы организма активировать на работу, они начинают одновременно бороться с болезнью.

А вот еще факты, уже из личных наблюдений. В Сахалинском пароходстве я видел много капитанов и по возможности отслеживал их судьбу после выхода на пенсию.

Что такое капитан? Он гладко выбрит, при галстуке, в свежей рубашке и отглаженных брюках и, соответственно, не сильно пьяный. Если будешь появляться нетрезвый или с бодуна, ясное дело, кто-то настучит или уважать перестанут, поэтому капитаны если даже и пили, то втихаря и немного — пару-тройку дней максимум.

Из-за психологической нагрузки капитаны всегда мечтали уйти на пенсию. Приезжает капитан жить на дачу, а зачем там ходить в галстуке? Один обруч, державший его, лопается. Зачем на даче каждый день менять рубашку? Второй обруч. Зачем на даче каждый день бриться? Третий. А почему бы не выпивать хорошенько и ежедневно? Четвертый обруч. Ни один капитан, за судьбой которых я следил, больше нескольких лет не прожил. Обручи, держащие нас в тонусе на работе, лопаются, и человек погибает. Поэтому ни в коем случае, пока ты соображаешь, нельзя уходить с работы, если не можешь переключиться на другой род деятельности.

Есть люди, которые после ухода на пенсию находят себя в иной ипостаси: работают на земле или пишут книги. Читал про римского императора Диоклетиана. Он в 305 году ушел в деревню, занявшись выращиванием капусты. Когда подданные осознали, как он им нужен, его снова позвали царствовать, но император сказал: «Если б вы знали, какая у меня уродилась капуста, то не стали бы приставать с такими мелочами».

Но не все на такое способны. Мужчины должны оставаться в профессии как можно дольше и уметь отвечать на вопросы, связанные со своим основным делом. Нельзя отрываться от жизни, потому что твои прежние достижения ничего не значат. Надо вести какой-то проект, оттачивать мастерство, не давать засохнуть навыкам.

Врач моей мамы Лариса Дмитриевна, заведующая отделением сердечно-сосудистых заболеваний в больнице № 23 на Таганке, лечила многих стареньких ученых и рассказывала, что люди они физически немощные, но прекрасно соображающие, потому что до старости не переставали тренировать мозг, читать книги, участвовать в дискуссиях.

То есть тренировка мозга позволяет до конца жизни сохранить ясность ума. Как с мышцами: если человек занимается физическими упражнениями, мышечная система у него и в старости будет в по­рядке.

Учитель Сахарова, академик Игорь Евгеньевич Тамм, говорил: «Голова работает хорошо, полна интересных мыслей, но никто не приходит и не спрашивает». Может быть, поэтому он и умер в 75 лет, не чувствуя своей востребованности.

Творческая работа — это такая же тренировка мозга, как и научная деятельность. Если же выполняешь рутинные функции, например работаешь охранником, сторожем, — ясное дело, голова слабо задействована. Но даже такая работа все равно продлит жизнь человека.

Один руководитель университета в Израиле ввел специальные пятиминутные занятия и обязал студентов посещать их: «Я хочу, чтобы вы поняли: даже за пять минут реально успеть сделать что-то ценное».

Я, например, из-за проблем со сном сплю ночью урывками, но в моменты бессонницы читаю книги и решаю проблемы, возникающие в бизнесе: в старости я научился ценить каждый час.

Я думаю, если мой внук поймет значение времени в молодости, он станет ценить каждую минуту. Хотя, конечно, жизнь молодых наполнена интересными приключениями. В молодости не думаешь о смерти: кажется, что будешь жить вечно. Сексуальная энергия сильна, и не обращаешь внимания, что время уходит. Когда взрослеешь, начинаешь осознавать, что исключений не бывает: тот, кто родился, обязательно умрет. Но человек питает иллюзии и старается не примерять эту мысль на себя. Самая большая трагедия в том, что мы стареем, оставаясь в душе молодыми. Действительно, я себя ощущаю лет на двадцать пять.

Стареющий человек понемногу теряет часть радостей, например лишается общения с женщинами. Композитор Тихон Хренников говорил: «Любовь — главное, что нами движет, человеческие чувства неистребимы… Я давно вывел закономерность: музыка пишется до тех пор, пока есть сперма. Потом все: творчеству конец. Бог дал мне долгую жизнь и в этом смысле».

Если пропадают какие-то навыки, то уходит радость от работы, удовлетворение от результата. И становится немножко, как мне кажется, скучновато жить. Можно, конечно, заменить их другими радостями: поесть, выпить, поспать, почитать книгу, посмотреть интересную передачу или футбол. Но это все равно ограничивает. Ты не живешь прежней жизнью. Чтобы процесс старения замедлить, надо учиться пересматривать свой подход к привычкам, к удовольствиям, корректировать внешний вид.

В принципе, наука уже придумала средства борьбы со старостью. Например, морщины убирают с помощью зарядки, массажа, масок, пластической хирургии. Но этим, опять же, надо планомерно заниматься. Что сложного каждый день делать зарядку? Ничего, но мало кто способен на это.

К сожалению, большинство людей плывут по течению, и максимум, на что они способны, — это удовлетворять простые потребности. А вот привычка всю жизнь напрягаться и что-то делать есть у единиц. Владимир Спиваков говорит, что раньше для поддержания формы скрипача тратил 15 минут в день, а в семидесятилетнем возрасте необходимы уже два часа. Это и есть «привычка напрягаться».

Только жизнь заставляет вырабатывать такое отношение. Когда знаешь, как бывает тяжело, пинать себя особо не надо. А ради чего пинать-то? В чем смысл жизни? На этот извечный вопрос я видел десятки ответов, интересных высказываний. Мне ближе такой: смысл жизни в самой жизни. Ты живешь, и это уже хорошо. Значит, так надо Богу и тебе.

Выпьем, бpатцы, выпьем тут,

Hа том свете не дадут,

Hу а если там дадут,

Выпьем, бpатцы, там и тут.

Мне также очень нравится высказывание, что смысл жизни — быть всегда готовым. Жизнь ставит перед тобой какие-то задачи, а ты должен быть всегда готов их решать. А для того, чтобы их решать, чтобы твоя воля не ослабла, надо каждый день делать над собой усилие.

Например, не хочется заниматься гимнастикой, но ты должен себя заставить, должен тренировать свою волю. Не хочется тебе два часа в день ходить пешком, а надо.

Ну, пофилософствовали — и хватит. Возвращаемся в 70-е годы на Сахалин.

Наркотики в СССР

В 1990-х годах наркотики станут бичом России, но в советские годы эта тема почти не обсуждалась. Даже врачи тогда не слышали, что наркотики могут стать причиной пагубного пристрастия. Мы знали, что их назначают пациентам для облегчения сильных болей и что они вызывают привыкание, но не предполагали, что наркотические средства применяют в обычной жизни.

Заходя в порт, мы шли компанией в ресторан, и почти у каждого была знакомая официантка. Девушки знали, что мы приплачиваем сверху, подарочки приво­зим — кто жевательные резинки, кто косыночку, кто мохер, поэтому для нас всегда находилось свободное местечко.

Мы получали столик на четыре человека, а нас меньше десятки редко бывало. В ход шли все запасные стулья администратора, стул гардеробщицы и даже ящики из подсобки. Веселые, хорошие компании, танцы до упаду.

Однажды пришли в ресторан, а «наша» официантка заболела. Что делать? К нам подходит симпатичный парень и предлагает обслужить: мол, знает, что мы постоянные посетители. Находит местечко. Несмотря на тотальный дефицит всего, мы ни в чем отказа не имели. Захотели полусладкого шампанского — пожалуйста, цыпленка табака — извольте. В тот раз тоже погуляли как короли.

Я решил отблагодарить официанта и предложил ему деньги, а он не берет. Мне ничего лучше в голову не пришло, как пригласить его к нам на судно, угостить икрой, рыбой, поговорить по душам. Он согласился, но попросил разрешения взять с собой друга. Хорошо, нет проблем.

Приходит он с товарищем, тоже высоким симпатичным парнем. Я накрыл поляну, предложил ребятам выпить. Они неожиданно ответили, что не пьют. Вот те раз, думаю: денег не берут, водку не пьют. Что же тогда? А вот что.

На судне у доктора всегда хранились аптечки на случай войны на каждого члена команды. В комплект входили, во-первых, препараты против болевого синдрома — в частности, омнопон, наркотический анальгетик; во-вторых, противостолбнячная сыворотка; в-третьих, антибиотики. Я получал лекарства на весь экипаж. Каждый год просроченные препараты я списывал, выкидывал и брал новые.

У меня под кроватью в лазарете валялось штук десять таких мешков. И вот наши гости выдают странную просьбу — отдать им старый мешок с лекарствами, а там лежало десять упаковок омнопона по пять миллилитров. Ну я отдал.

Потом они попросили разрешения закрыться в лазарете. Думаю: мало ли что, наверное, триппер подхватили, но не хотят говорить. Видимо, антибиотик себе будут колоть. Отдал им все и пошел к своим пить водку. Мы загулялись, про гостей забыли, а тут объявление по пароходу: снимаемся с якоря, посторонним покинуть судно.

Я вспомнил про ребят, отправился в лазарет, а дверь снаружи не открывается, так как изнутри ключ торчит. Мы взяли отверточку, ключ вытолкнули, я запасным ключом дверь открыл, смотрю — они оба в прострации: один валяется на кушетке, а второй стоит. Что такое? До меня дошло, что они обкололись лекарствами.

В общем, надо их выводить, судно отходит. Стали подгонять: «Все, ребята, пора уходить». Им нужно по трапу идти сначала прямо, потом свернуть. А они же обкуренные, один не свернул вовремя и свалился с трапа, а там высота метра четыре. Упал на угольную кучу и не дышит. Я в ужасе подбегаю, а он, оказывается, спит: прямо в полете уснул. Второй залез под один из вагонов, что рядом стояли (мы незадолго до этого грузили в них уголь). Попытались вытащить — не вылезает; потом вообще на рельсы лег и стал отжиматься. Все смотрят, смеются. Говорю капитану: «Олег Николаевич, они пьяные, их надо проводить». Мы подошли к портовой проходной, дали денег вахтерше, говорим: «У нас ребята напились, пусть отоспятся». Она их в свою сторожку положила, не знаю, что с ними там дальше случилось.

А где-то через пару недель к нам пришли с проверкой сотрудники КГБ. Оказывается, горе-официанты залезли в школу, нашли лекарства, которые детям на занятиях по военному делу показывали. Их поймали с поличным при вскрытии упаковок, и началась массовая проверка. Меня вызвали, спрашивают: «Наркотиков нет?» — «Нет». Все равно пошли проверять. Но зря: акты на списание у меня имелись. Если бы узнали, что произошло с официантами на корабле, как пить дать сел бы за хранение, доказывай потом, что не верблюд.

Разгрузка цемента

Однажды мы пришли на Курильские острова, лежащие между Камчаткой и японским островом Хоккайдо. Суровый морской климат, холодно, высокая влажность. Там обычно разгружали продукты, а также цемент. Цемент клали на дно трюма и разгружали только в спокойную погоду. И вот, когда весь пароход уже почти разгрузили, осталось 20 тонн цемента. Если вдруг начался бы шторм, пришлось бы от него уходить и ждать, вплоть до нескольких дней, пока не закончится, а потом снова прийти разгружаться.

Время терять не хотелось. Капитан торопит: «Ребята, давайте последний плашкоут быстренько». Плашкоут — это грузовое судно с малой осадкой, для погрузочно-разгрузочных работ.

Несмотря на то что я не был ни штурманом, ни механиком, меня из-за моей активности всегда назначали бригадиром по разгрузке. Так произошло и в тот раз. Хотя, понятно, не положено доктора назначать. Мы быстренько погрузили 20 тонн на плашкоут, а к берегу из-за рельефа подойти было нельзя. Пришлось поставить деревянные сходни: расстояние между берегом и плашкоутом метра три.

Ясное дело, что цемент разгружаешь в самой плохой одежде, мы все в пыли и в мыле, ведь бегом 20 тонн надо разгрузить, а нас всего трое. И вот мы носимся, разгружаем цемент под навес, а тут, как назло, идет пограничный наряд: лейтенант, собака и два сержанта-сверхсрочника. Курильские острова ведь пограничная зона.

У нас спросили документы. Я оправдываюсь: «Товарищ сержант, какие документы, паспорт с собой не возьмешь, он тут же промокнет под дождем». А он в ответ: «Нет, не положено, значит, вы арестованы». К счастью, лейтенант поумнее оказался, посмотрел, как все старательно бегают, и решил, что настоящие шпионы так усердно работать не будут. В итоге они дождались, пока мы разгрузились, проконтролировали посадку на катер и отъезд.

Привычка работать так и осталась на всю жизнь. Наше поколение никакой работы не боится. Надо копать — будем копать. Надо грузить — будем грузить. Надо руководить — будем руководить.

Глава 17. Наш капитан

Где Олег Николаевич Бычков потерял свои сбережения после выхода на пенсию

Почему у нас с капитаном возникло недопонимание во время работы в «Ростагроэкспорте»

Как закончило свою жизнь судно «Антон Буюклы»

Не могу не рассказать про великого человека Олега Николаевича Бычкова, нашего капитана. Мы с ним десять лет ходили, и только в нескольких плаваниях я не принимал участия (например, в походе за зерном в Канаду), а затем, спустя годы, вместе работали в «Рост­агроэкспорте».

Несмотря на его низкий рост, женщины Олега Николаевича любили со страшной силой, а члены команды уважали за профессионализм и справедливость. Я всегда к капитану относился почтительно, и он ко мне тоже проникся добрыми чувствами. Иногда капитан хочет посидеть, поговорить по душам, выпить, а на судне сделать это, по сути, не с кем. Штурманы, механики — подчиненные, зато врач — фигура независимая, капитан же не будет отдавать ему приказы, как людей лечить. Тем более я человек разговорчивый и, самое главное, никогда чужие тайны не выдаю — могила.

Капитан на судне — царь и бог, может посадить, а может и женить. В прямом смысле. Олег Николаевич смотрел, чтобы женщин с кораб­ля не обижали. Если видел, что кто-то к девчонке ходит, выяснял, насколько серьезны планы. Планировал парень жениться — тогда пожалуйста. Если нет, то похождения с его стороны не приветствовались.

За все, что случится на судне, отвечает капитан. Судно стоило в районе пяти миллионов долларов. Представьте, оно вдруг затонет или получит повреждение! Назначается серьезное расследование, и в случае обнаружения халатности тюрьма капитану гарантирована. Поэтому капитаны всегда находились в напряжении, втайне мечтая об уходе на пенсию. А поскольку у капитанов на Сахалине год шел за два или полтора, на пенсию они могли отправиться в 50–55 лет.

Но Олег Николаевич плавал дольше — лет до шестидесяти. Так как в начале 90-х годов Сахалинское пароходство распродали, он нанимался в иностранные компании, стал ллойдовским капитаном, то есть капитаном высшей градации, и его направили на самую сложную работу — на суда, перевозящие вышки.

Механизм такой: судно подсаживается под вышку, набирает воду, потом ставится вышка, судно всплывает и идет с этой вышкой. Представляете, какой там центр тяжести? Самое главное — не попасть в шторм. Корабли всегда идут вдоль берега и прячутся от шторма за островами.

И однажды Олег Николаевич «попал». Судно не успело убежать от шторма, и его с вышкой на борту понесло на скалы. Только за счет своего капитанского умения Олег Николаевич буквально в считаных метрах отвернул корабль от скал и спас его. Но сердечко уже не выдерживало таких стрессов. После того злополучного плавания его комиссовали.

В Мариуполе, на берегу Азовского моря, отставник купил себе квартиру, гараж, дачу. За всю свою капитанскую жизнь он скопил где-то 30 тысяч долларов — по тем временам колоссальные деньги. Активизировавшиеся в то время банкиры-аферисты пообещали ему 20 процентов дохода в год, а это с тридцати тысяч — шесть тысяч долларов, очень хороший доход. Тогда и 500 долларов считались огромной суммой.

Под воздействием профессиональных уговоров Олег Николаевич все свободные деньги вложил в банк «Чара». По сути, в банальную финансовую пирамиду. Начав принимать деньги под высокие проценты с 1993 года, уже год спустя банк прекратил все выплаты. От его деятельности пострадали десятки тысяч вкладчиков, в том числе звезды шоу-бизнеса.

Я активно помогал, подключил все свои связи, чтобы хоть какие-то деньги вернуть. Отдали, конечно, копейки, около тысячи долларов. Примерно в это же время Олег Николаевич заболел раком — возможно, от расстройства. Мы его пролечили, и рак остановился.

После всех перипетий я пригласил Олега Николаевича работать со мной, заниматься дистрибуцией. Закрепил за ним примерно 45 магазинов.

Когда мы раскручивали линейку сырков «Б. Ю. Александров», между нами возникло небольшое недопонимание. Многие в компании не верили, что сырки, стоящие в два раза дороже обычных, будут продаваться, ведь наша обычная стратегия состояла как раз в прессинге рынка за счет невысоких цен на сырки «Ростагроэкспорт». Я по-всякому воздействовал на реализаторов, но они не верили, дело не шло, о чем мне постоянно докладывали.

Я продолжал давить, но реализаторы сопротивлялись, а Олег Николаевич — больше других. Как-то раз я пришел в баню, где он парился с руководством района. Олег Николаевич стал меня упрекать: мол, мы столько для тебя денег зарабатываем, а ты заставляешь делать что-то сомнительное. Мне неудобно стало, но я парировал: «Так, во-первых, деньги вы зарабатываете для себя, вы на это живете; во-вторых, скажите, пожалуйста, когда вы были капитаном, я когда-нибудь себе позволял разговаривать в таком тоне?» А он человек умный, сразу понял, что лишнее сказал, и ушел.

И что вы думаете? В конце концов Олег Николаевич стал лидером по продаже сырков «Б. Ю. Александров», потому что у него в сети отличные магазины. Покупатели распробовали продукт и стали брать постоянно.

К сожалению, он ушел из жизни по разгильдяйству нашей медицины. Из-за больных почек ему постоянно требовался диализ. Принцип диализа такой: в вену вводится игла, через нее течет кровь, которая проходит через специальные очистительные среды и потом возвращается внутрь. А без этого не выводится азот и человек погибает. Несколько раз в неделю Олег Николаевич ездил на диализ и лет семь-восемь нормально жил: работал, шустрил, даже отдыхал в специальных санаториях, где есть необходимые аппараты, или поблизости от диализного центра.

И вот однажды Олег Николаевич в очередной раз поехал на диализ, и, видно, у него оторвался тромб, попал в сердце, случился обширный инфаркт. Но Олег Николаевич был настолько активным, что никто даже не понял, не обратил внимания. День или два он проходил и умер фактически на ходу.

Алла Викторовна, его жена, пришла ко мне и спрашивает: «Борь, можно я продам реализацию?» Я ответил: «Нет, Алла, ни в коем случае. Я, конечно, выкуплю у тебя ее в момент, но если продашь — погибнешь, тебе делать нечего, ты со своим горем одна останешься. Поэтому пусть у тебя реализация будет». Ей за трехкомнатную квартиру платить, у нее две девочки, которым тоже надо помогать. И я оставил реализацию, мы всячески помогали Алле, и сейчас она более-менее оклемалась, что-то делает.

Старшая дочка капитана Оксана Бычкова стала известным кинорежиссером, получала награды за свои фильмы. Все хочет приехать, снять фильм об отце. Я этот порыв поощряю: давай, дерзай, пока живы те, кто может рассказать о нем. К сожалению, она откладывает, но, даст бог, соберется.

Пока капитан был жив, я собирал на своем заводе всех бывших моряков, оплачивал им дорогу. Олег Николаевич поддерживал морские традиции, и каждый год в День морского флота мы встречались.

Кстати, у меня на производстве работали помимо капитана еще старший помощник, электромеханик, начальник рации, буфетчица Варя Захаревич, уборщица Света и другие. По возможности я всех подтянул с нашего судна, помогал им с деньгами на квартиру, устроил на работу.

На каждый праздник мы выстраивались, поднимали наш флаг, слушали «Прощание славянки» и за рюмкой вспоминали прошлое. Пели песни про Сахалин, вспоминали, как в 1979 году праздновали десятилетие корабля «Антон Буюклы»:

Пусть бежит мимо бури наш «Антон»,

Не горюет, и шторма ему все нипочем.

Десять лет он справляет и к себе приглашает

Посидеть нас за круглым столом.

На «Антоне» в этот вечер все танцуют и поют,

К сожаленью, день рожденья только раз в году.

Прилетят телеграммы от друзей, крестной мамы,

СМП поздравляет опять.

День рожденья пусть длится, экипаж веселится,

Будем долго его вспоминать.

Надоели «Антону» Магадана просторы,

И сегодня за круглым столом

Мы желаем «Антону» дальних рейсов веселых

И семь футов ему под килем.

Эх, в пролив бы нам Босфора и в Египте побывать,

Мы желаем вам загранки триста раз подряд.

Однажды собралось человек тридцать из тех, кто вместе со мной разделял горести и радости корабельной жизни. При взгляде на них меня охватила нестерпимая грусть из-за того, что случилось с нашей страной и моими товарищами. Просто беда: люди уже в возрасте, пенсии минимальные, а ведь это моряки.

Ну а что стало с нашим судном «Антон Буюклы»? Под российским флагом корабль ходил вплоть до октября 1998 года, а затем отработал еще десять лет под именем героя в Камбодже. В 2008 году «Антона» разделали на металлолом в Читтагонге.

Боцман Юра

Часто мы храним в памяти определенные жизненные эпизоды именно благодаря неординарным людям, окружающим нас. Вспоминаю нашего легендарного боцмана Юру Морозова. Его светлые глаза с похмелья становились молочными. «Мои глаза как два тумана», — иронизировал он.

Веселый мужик, прекраснейший человек. К большому сожалению, умер от рака желудка. У него остались жена и двое детей. Как-то звонит мне его жена и говорит: «Борис Юрьевич, не можете помочь деньгами? Памятник поставить хотим. Нужно 80 тысяч, у нас такой суммы нет». Вот печаль и негодование: человек всю жизнь отдал морю, а родственникам не на что ему памятник поставить.

С Юрой часто случались веселые истории. Однажды мы были на каботаже — это когда судно находится во внутреннем плавании, без выхода за границы страны. Кстати, интересно, что в СССР каботаж в Черном и Азовском морях считался плаванием в одном море. Так же дело обстояло, например, с Японским, Охотским и Беринговым морями.

Зимой мы обычно возили лес в Японию, а летом ходили на снабжение Курильских островов, Магадана. На Курилы мы приходили летом, потому что зимой туда не добраться. И как-то случилось летом везти шампанское брют. Мы тогда и не знали, что за шампанское такое, всем советским людям известны были только сухое, полусухое, полусладкое — и все. А тут какой-то брют, да еще в необычной упаковке, в деревянных ящиках, доски толщиной в два пальца, солома внутри — словом, настоящая экзотика.

Вот приходит наше судно по назначению с грузом в пять тысяч тонн, а разгружать некому. Нет свободных рук, потому что в это время обычно идет путина. Практически все мужики заняты ловлей, все на заработках. Зима для такого занятия — пустое время.

В связи с этим нам часто предлагали так называемый самовывоз, чтобы моряки своими силами выгружали товар. Приходилось всем членам команды, свободным от вахты, подрабатывать на разгрузке. На судах имеется специальное устройство, состоящее из грузовых стрел, лебедок и необходимого такелажа. Вот мы и сидели — кто-то внизу, в трюме, за грузчиков, а боцман, как правило, на лебедках.

Небольшой экскурс в историю. На Сахалине и на Курилах долгое время находились японцы. Они построили там удобный причал, все обустроили, а потом наши отвое­вали острова. Представьте себе причал на острове, где все время бьет прибой. Чтобы причал не разрушался, там устроили трубы, или лазы, используемые как амортизаторы.

Однажды кто-то по пьянке ночью провалился в трубу, и какой-то умник дал приказ все трубы засыпать. И причал постепенно разрушило волнами. Поэтому к островам не могли нормально подойти корабли. Приходилось выкручиваться: корабль вставал на рейде, к нему подплывали небольшие баржи, на которые перетаскивали груз. Поскольку баржи маневренные, они аккуратно подходили к берегу и благополучно выгружались.

Так как летом для приемки грузов катастрофически не хватало людей, бывало, приезжали на подмогу даже сами директора магазинов, а иногда привлекали любого свободного сотрудника: продавца, уборщицу.

Из-за постоянного волнения на море — в районе двух-трех баллов, больше обычно летом не бывает — имели вынужденные потери товара из-за боя, их потом списывали. Если опытный директор магазина приезжал, он за разгрузку шампанского давал несколько бутылок капитану и членам команды — по бутылочке, попробовать.

То же самое правило относилось к любому товару, и всегда это благополучно списывалось капитаном вместе с приемщиком и директором магазина. А если на разгрузке присутствовала, например, уборщица, то кто ей будет рассказывать, что там списывается и в каком количестве?

Помню, как одна такая законопослушная уборщица четко выполняла указания по приему товара. Мы ее просили: «Баб Мань, дай попробовать бутылочку шампанского, мы не знаем, что такое брют». Она отвечала категорично: «Нет, нельзя и все!»

Тогда приходилось действовать радикально: берем ведро, я застилаю его марлей, боцман Юра поднимает груз с шампанским, а грузовые стрелы-то качаются, и я командую: «Юра, давай!» И он так давал о борт лебедкой, что билось сразу несколько ящиков. Мы недолго думая подставляли ведро, и оно наполнялось шампанским, а все стекло оставалось на марле. Вот так могли целое ведро шампанского выпить!

Наш боцман Юра служил в каких-то особых войсках, где облучился и рано облысел. Однажды мы пошли в ресторан во Владивостоке. А туда завезли помидоры — вы не представляете, что такое помидоры для сахалинцев, мы всегда там ели сушеную картошку, иногда из нее пюре для разнообразия делали.

Порция помидоров объемом буквально в полкулачка стоила немало — рубля два или три. Ну, мы взяли по одной порции, по второй, по третьей, под водочку хорошо пошло, и тут, как назло, кончились деньги. Мы решили бросить жребий на спичках, кому возвращаться на судно за деньгами. Выпало боцману Юре. На судне боцман надел купленный в Польше парик, взял деньги и через пару часов вернулся. А вечером во Владивостоке в ресторан попасть практически невозможно, все забито. Он подходит — стоит длинная очередь, а мы внутри сидим и ждем его.

Боцман стал отчаянно барабанить в дверь. Швейцар спрашивает: «Чего тебе?» Он просит: «Позовите вашу официантку, я уже в ресторане был». Ему зовут официантку, он ей объясняет, что внутри сидит его компания, а она — ни в какую, мол, не видела я тебя. Тут он срывает парик, показывает лысую голову, она его сразу узнает и разрешает войти.

Юра в ресторане закадрил какую-то девочку, но, видно, был не его день. Когда он провожал даму, она споткнулась на трамвайных рельсах, машинально схватила его за волосы и сорвала парик. На этом вся любовь закончилась.

Собака Рында

Вспомню про замечательную собаку по кличке Рында, жившую у нас на «Антоне Буюклы».

Вообще-то рында — это судовой колокол, в него бьют, например, при плохой видимости. Без локаторов в тумане это единственный способ избежать столкновения судов. Рындой также обозначают время («бьют склянки») и подают сигнал в случае пожарной тревоги. По устоявшейся традиции на судах моряки до сих пор применяют этот дедовский способ, хотя сейчас уже есть современные средства: локаторы, световой и звуковой сигналы.

На нашем судне работала Варя Захаревич, буфетчица. Ее муж-летчик при исполнении задания разбился. Оставшись одна, она решила завести собаку. У нее появилась дворняга Рында — как и многие дворняжки, преданная и смышленая. Поскольку Варя была буфетчицей, то могла кормить ее всякими деликатесами. Например, с помощью пельменей демонстрировала команде благородство кровей своей собаки. Рында брала лапой пельмешку, разрывала ее и ела только мясо — в этом и состояло «благородство».

Но против физиологии никакая порода не устоит. В очередной раз у Рынды началась течка, и в портовом городе Корсаков ей приглянулся один кобелек, с которым она и убежала. Ясное дело, пес ее покрыл. Мы ушли в плавание и вернулись только через месяц.

А она же домашняя собака, еду сама добывать не умеет, поэтому сильно изголодалась. Вспоминается, как мы подходим к берегу, а она на холме стоит, хвостом уже машет, приветствует. Спускается трап, наша благородная Рында пулей бежит по трапу, прямиком на кампус, там в помойное ведро морду сует и давай наворачивать. Испарилось все благородство, когда жрать захотелось.

Вскоре Рында родила десятерых щенят. Мы спрашиваем буфетчицу: «Варюх, кто?» Она торжественно объявляет: «Все мальчики!» Ну хорошо, что мальчики. А когда вынули, оказалось — все девочки! По неопытности Варя за письки принимала хвосты. Мы смеемся: вот что значит — практики нет, не можешь отличить мальчика от девочки.

В общем, Рында у нас была любимицей, при этом собака очень спокойная, дети обожали ее. Когда ко мне на корабль приехал сын Костя, он все ходил за собакой и приговаривал: «Рында, Рында». В общем, довел ее немного, она его за зад и прикусила. Костя прибегает с криками: «Ой, меня укусили, ой-ой». Я скомандовал: «Снимай штаны, мало ли, бешенство». Он стягивает штаны, я пальцем показал на здоровое место: сюда укусила? Он отвечает — да, сюда. Стало понятно, что это больше испуг.

Глава 18. Россия — не Америка

Какое пособие получали в Америке эмигранты из России

Почему успешные в России люди не добиваются успеха за границей (за исключением ученых)

Как нам остановить поток уезжающих умных людей и вернуть тех, кто уже работает за границей

О периоде после службы в Сахалинском морском пароходстве я уже рассказал в главах 2–5. Он охватил производство нелегальной водки, Бутырку, зону и первые попытки найти себя в бизнесе, легализованном во второй половине 80-х. Поэтому сразу перенесемся в начало 90-х: опасное время, когда страну покинули многие наши соотечественники, в том числе и моя мама.

Предыстория этого отъезда выглядела так. Во времена так называемой хрущевской оттепели бабушка Геля, родная сестра маминого отца, прислала маме Риве Яковлевне приглашение из Америки. Для поездки требовалось пройти ряд инстанций и подписать нужные документы. Отчетливо помню все этапы, так как ходил везде вместе с мамой.

В том числе обязательным являлось получение трех подписей с работы: секретаря комсомольской организации, секретаря профсоюзной организации и секретаря партийной организации. Первые два подписали, а третий — тоже еврей, заведующий отделением — отказался, сославшись на ухудшение отношений с США из-за Карибского кризиса октября 1962 года.

Но идею поехать в США моя мама не оставила. Когда развалился Советский Союз, в подъездах появились надписи «Бей жидов, спасай Россию». Мама испугалась, что снова, как в начале века, начнутся еврейские погромы, решила не испытывать судьбу и подала документы на получение вида на жительство в США.

Американцы приветствовали еврейскую иммиграцию, предоставили маме вид на жительство и, что удивительно, дали мне как сопровождающему трехмесячную визу, хотя многие в те времена получали визы и оставались в Штатах нелегально. Я задерживаться не собирался, так как вел дела в Москве, и просто полетел провожать маму.

Ей официально разрешалось взять с собой 200 долларов, а мне — 500. Зная мою аферистичную натуру, мама умоляла: «Только не бери больше, а то на таможне деньги найдут и тебя не выпустят».

Я, дурак, послушался, и мы приехали в США с семьюстами долларами в кармане. В организации «Наяна», помогающей беженцам, охотно приняли заявку, но оформление документов, как у них всегда бывает, затянулось. А денег у нас — в обрез.

Мы сняли маме однокомнатную квартиру в Нью-Йорке на первом этаже дома в плохом районе, где вместе с крысами и тараканами обитали бедные пуэрториканцы. За квартиру просили 400 долларов в месяц и еще столько же в виде предоплаты за следующий месяц. Я каждый день ходил в «Наяну», чтобы получить материальную помощь. Дилемма стояла простая: проезд на метро стоил доллар и хот-дог стоил доллар. Я всегда выбирал хот-дог и шел пешком до «Наяны» 15 километров туда и 15 километров обратно. Стоптал в Америке три пары ботинок, привезенных с собой из России.

В очередной раз придя в «Наяну», я объяснил всю безвыходность нашей ситуации. Местный функционер, сорокапятилетний бородатый еврей славянского типа, не желал войти в наше положение:

— Порядок есть порядок. Надо ждать.

— Скажите, пожалуйста, а вы-то сами когда сюда переехали?

— Мои родственники эмигрировали из Жмеринки в 1928 году.

— Так в чем разница между нами? Ты просто приехал сюда на 50 лет раньше. Что ты из себя воображаешь?

Я перешел на «ты» и буквально вскипел, а он, видать, понял, что появился неплохой шанс быть побитым, и подписал мне чек на оплату квартиры. Надо отдать ему должное, он все-таки помог нам с мамой выпутаться. Позже, при случае, мы даже обнялись.

Началась эпопея с заменой документов. В Америке на низших административных должностях, особенно с иммигрантами, работают неграмотные люди, и они умудрились сделать ошибки во всех документах, выданных моей маме. В самом главном документе неправильно написали фамилию, магнитная линия на карточке не работала. Мне пришлось бегать по инстанциям и исправлять, а американская бюрократия еще хлеще советской.

Я постарался хоть как-то привезти мамино жилище в порядок. Купил цемент и замазал дыры, чтобы крысы не лазали. Нашел мебель для квартиры. Ненужную мебель американцы перед отправкой на свалку выставляют на улицу, и нуждающиеся бесплатно забирают ее, в этом нет ничего предосудительного. Я притащил диван, стулья, стол, даже нашел очень красивую лампу.

Все равно уезжал с тяжелым сердцем, такое тоскливое впечатление производил район, где поселилась мама. Ужасно грустно оставлять в неприятном месте родного человека. В России нет такого явного контраста, а в Нью-Йорке заселение идет пятнами: вот красивая улица, квартал состоятельных итальянцев, через пару кварталов — грязь, вонь, обитают бедные негры и появляться белому небезопасно.

Через три месяца я прибыл в Россию, собираясь вернуться к маме уже с нормальной суммой денег и переселить ее в нормальную квартиру. Мама получала от американского правительства 500 долларов в месяц, и 400 сразу уходили за жилье. Оставалось всего 100 долларов — мягко говоря, не разгуляешься.

По возвращении домой сразу подал документы на американскую визу, но неожиданно получил отказ. Я попытался достучаться до консула — не получилось. «Решение консула не обсуждается», — заявили клерки. И так меня мурыжили два года, постоянно отказывая в визе, а мать там, бедная, одна еле-еле сводила концы с концами. Пробовали передать 5000 долларов через какого-то поляка, но он оказался нечистым на руку и деньги просто украл.

Я не находил себе места от безысходности. В результате решил покупать квартиру для матери через брата Юрия Александровича Изачика, живущего в Америке. Попалась очень хорошая женщина Раиса (если жива, дай бог ей здоровья), продающая квартиру. Я ей сказал: «Куплю у вас квартиру, но меня в вашу страну не пускают». Она посоветовала: «Подавайте документы. Если будет отказ, вы мне скажите».

После очередного отказа Раиса стала звонить консулу и послу, спрашивала: в чем дело, почему не пускаете? Объясняли тем, что я в Америке три месяца жил и работал, что запрещено. Пытался доказать, что в России обладаю бизнесом, материально обеспечен, зачем мне в Америке еще работать. К счастью, Раиса оказалась не робкого десятка. Она стращала посла тем, что, как честный налогоплательщик, пожалуется в Конгресс, дойдет до суда. Короче говоря, достала она посла, и мне наконец-то поставили визу.

Я приехал, купил матери хорошую квартиру на Брайтон-бич на берегу моря, оставил ей побольше денег на жизнь, в общем, окончательно решил бытовые проблемы. Прямо камень с души упал.

Возникло естественное человеческое желание хоть одним глазом посмотреть на родственников в городке Шарон. Интересно же — какие они, отпрыски бабушки Гели, родной сестры моего дедушки Яши. Но тогда, в 1993 году, компьютеры и интернет не имели широкого распространения, и я так и не нашел адресов. Но мечта когда-нибудь познакомиться со своими троюродными братьями (или сестрами — не знаю) осталась.

Я маме советовал: «Позвони, напиши им. Пусть они сейчас тебе помогут, а я им отдам деньги». Но она очень гордый человек. Сказала: «Поеду, когда смогу ни о чем не просить». Такая семейная черта.

Мама привыкла жить экономно. Иммигрантам давали продовольственные карточки на 100 долларов в месяц. И мама ухитрялась еще и возвращать часть денег наличными. Допустим, в магазине продавали хлеб по 50 центов, она расплачивалась талоном на один доллар, брала хлеб, а сдачу получала мелочью. Каждый месяц у нее накапливалось долларов по  тридцать. Когда я приезжал, она мне все пыталась сэкономленные деньги вручить. Ясное дело, мать всегда готова отдать последнее.

Неоднократными благополучными возвращениями в Россию я заслужил благосклонность американского посольства, мне стали беспрепятственно оформлять визы, и я часто, пять-шесть раз в год, приезжал к маме. Она, конечно, грустила в Америке. Язык в 70 лет учить сложно, близких и друзей нет. В итоге я волевым решением забрал ее к себе. Последние десять лет своей жизни она провела на родине.

О чем это говорит? Адаптироваться в чужом обществе после сорокалетнего возраста очень тяжело, даже порой невозможно. Ты не знаешь язык — во всяком случае, никогда его не освоишь на уровне местных жителей. Для них ты всегда останешься чужим.

Я это отчетливо понимал и всерьез переезд не рассматривал. Во-первых, меня удерживали дела в России. Во-вторых, я много читал о русских предпринимателях, уехавших за границу после революции 1917 года. В моей библиотеке таких книг не менее тридцати. К сожалению, судьба российских капиталистов за границей печальна. Ни один на чужбине не смог стать предпринимателем такого же уровня, как в России.

Взять даже бренд «Смирнофф». Он стал успешен на Западе, но не благодаря выходцам из России. Краткая история такова: сын основателя Владимир Смирнов был вынужден покинуть Россию в 1917 году и пытался заниматься водкой в Стамбуле, Львове и Париже, но успехов не достиг, и только в 1939 году, когда президент Heublein Джон Мартин выкупил права на бренд, тот стал развиваться. Американский рынок пустовал после сухого закона, потребители отдавали предпочтение виски, но Мартин смог убедить их, что «виски без вкуса и запаха» тоже достоин внимания.

Максимум, чего достигали успешные русские предприниматели за рубежом, — это покупка дома где-нибудь во французском Биаррице, где они красиво доживали свой век на накопленные деньги. В местном обществе они уже адаптировались. А вот их дети и внуки знали языки, получали соответствующее образование, их ментальность сдвигалась к западным образцам, поэтому они обретали шанс на успех. Все зависело от способностей и трудолюбия.

Исключения из правил составляли разве что русские ученые, прекрасно адаптировавшиеся за границей даже в первом поколении. Приведу пару самых ярких примеров. Игорь Иванович Сикорский. В Российской империи в возрасте двадцати лет он сделал первый вертолет, а в двадцать пять создал четырехмоторные самолеты «Русский витязь» и «Илья Муромец». В 1918 году вынужденно уехал из большевистской России, обосновался в США, где стал зачинателем вертолетной индустрии.

Владимир Козьмич Зворыкин после революции бежал в Омск, неподконтрольный большевикам, занимался оборудованием радиостанций, ездил в командировки. В 1919 году, во время его рабочей поездки в США, пало правительство Александра Колчака, поэтому Зворыкин принял решение остаться в Америке, где стал изобретателем сначала черно-белого, а потом и цветного телевидения.

Современный пример — Женя Харламов, имеющий выдающиеся способности в математике и окончивший с золотой медалью школу в Новосибирске. Ему дали грант на учебу в Италии. В университете города Больцано он защитился и хотел вернуться домой, где живут мама и папа, тоже ученые.

В Больцано он получал две тысячи евро в месяц, а в Сибирском отделении Российской академии наук ему предложили семь тысяч. Рублей. А как прожить на такие деньги? Конечно, талантливого человека заметили, привлекли к работе за границей и уже платят ему в разы больше, чем в Больцано.

Евгений ведет проект для Siemens в Оксфорде. По всему миру на электростанциях энергию вырабатывают десятки тысяч турбин Siemens. На них стоит сложная аппаратура, передающая информацию об их исправности. Но объем информации слишком большой, сигналы поступают поздно, и ремонтная бригада приезжает только через две-три недели, когда проблемы усугубляются. Перед математиками поставили задачу: на раннем этапе диагностировать неправильную работу турбин, чтобы без промедления отправлять ремонтников. В масштабах компании это даст колоссальную экономию.

Когда мы познакомились с Женей в Мюнхене, они уже добились заметного прогресса: узнать о нарушении и прислать бригаду стало возможно уже на третий день. Сейчас работают над тем, чтобы все решалось в первые сутки.

Я Женю привлек для создания математической модели своего предприятия. При наших громадных объемах, при четырехстах наименованиях продукции надо понимать, как тот или иной продукт себя ведет. В плюсе он или уже в минусе? Мы можем, конечно, видеть, но надо вычленить каждый цех, подразделение, провести много ручной работы, а хочется нажать кнопку и получить полную картину. Одаренный парень уже два года этим занимается, есть очевидные успехи, мы повысили рентабельность на 30 процентов. Мелочовка, вылезающая при таком контроле, позволяет здорово корректировать действия.

Обидно, что талантливые специалисты уезжают из России. При всей их любви к родине — и родина должна любить своих сынов и дочерей, чтобы они хотели остаться и работать.

Представьте себе, какой экономический эффект можно получить только от программ, внедренных Евгением Харламовым у нас. Я уже не говорю о программах, разработанных им на Западе. Россыпи русских талантов по всему миру, а мы не можем дать им нормальную зарплату. Надо их возвращать, сделать так, чтобы им стало интересно в России.

Запад исключительно рационален: он любит русских, если те способны что-то дать — либо поделиться знаниями, либо принести деньги. Приветливо встречают, когда мы инвестируем в местную экономику: покупаем дома, приезжаем отдыхать, ходим по ресторанам — то есть тратим деньги. Как только вы хотите в Америке или Европе заработать деньги, отобрать у местных кусок хлеба, знайте: никому вы не нужны. Элементарные вещи, обыкновенный капитализм.

Я встречался с бывшими советскими гражданами, эмигрировавшими в Америку в 70–90-х годах. Ясное дело, поначалу они считали себя великими, намного умнее тех, кто остался. Но никто из них, как правило, не достигал социального уровня, который имел в СССР. Тут он работал врачом или учителем, а там — мусорщиком или таксистом. Один соотечественник однажды сказал мне:

— В России легко зарабатывать, можно грести деньги лопатой.

— Конечно, легко. Давайте так: я вам покупаю лопату, мешок и билет в Россию. А из того, что нагребете, десять процентов мне отдадите.

Когда я серьезно заболел и жил полгода в Мюнхене в съемной квартире, познакомился со многими русскими. Те, кто уехал после сорока лет, бедствуют, никто не выучил язык на профессиональном уровне, большинство занимаются подсобными работами, да еще вынуждены уходить от налогов, чтобы сводить концы с концами.

Тяжело вкалывать, не платить налоги, по факту быть людьми второго сорта — ради этого стоило уезжать? Людям стыдно признаваться, что они поступили неправильно. Они приводят аргументы: уехали ради будущего детей. Но и дети не сильно жируют.

Человеку, окончившему в Германии обычный гуманитарный университет, тяжело заработать больше тысячи евро в месяц. Одна знакомая девочка занимается с афганскими мигрантами, у которых своя точка зрения на жизнь, например на роль женщин в ней. Она тратит на этих людей по 8–10 часов в день и получает в районе тысячи евро в месяц. Не слишком-то шикарно.

Кроме того, у русских в Германии скучная жизнь. Они варятся в своем маленьком кругу, с немцами общаются мало, дружбы никакой не возникает.

Так что взрослому человеку, отправляющемуся за границу без денег, надо четко понимать, что он если и не поставит крест на своей жизни, то останется человеком второго сорта. Речь, конечно, не о гениальных программистах или математиках, а о людях обычных способностей.

Формула Петрова

В Москве мама знала тетю Фелю, работавшую кассиршей в ГУМе. Миловидность и доступ к дефициту приводили к наличию у той богатых любовников. Вместе с одним из них, молдавским евреем, заведующим угольной базой, она оказалась в Америке.

В Москве тетя Феля была королевой местного масштаба, жила в трехкомнатной квартире у метро «Спортивная», а на Брайтон-бич она стала обыкновенной пенсионеркой, снимающей со своим другом две семиметровые комнаты.

Чтобы подзаработать, тетя Феля стала печь торты. Испекла сначала один, отнесла в магазин International, где его по кускам продали. Потом два торта, и так дошла до семи тортов в день.

Через несколько лет я вспомнил опыт тети Фели. Когда мы стали играть в футбол на территории нашего завода в городе Пушкино, выработалась традиция: жены приносили по блюду, которое у них лучше всего получается. Например, жена главы администрации приносила жареную рыбу, супруга председателя колхоза — заливное, еще чья-то жена — беляши.

И у меня родилась идея: открыть магазин и продавать в нем эти исключительные блюда. Всем идея понравилась, и я рассказал о ней главному врачу СЭС Виталию Андреевичу Петрову.

— Боря, ты вообще где живешь? Кто тебе разрешит приготовленное в домашних условиях продавать в магазине?

— Ну, в Америке тетя Феля у себя на кухне делала…

— Да ты что?! У нас должна быть отдельная плита для рыбы, отдельная плита для мяса, отдельная плита для мучных изделий. Кроме того, нужны отдельные раковины для мытья рыбы, мяса. Кто это себе может позволить у себя в квартире?

— Подожди, а как же в Америке делают?

— У нас не Америка.

Успешные иностранцы

Российским предпринимателям сложно проявить себя за границей, как и иностранным в России. Одно из исключений — семья Нобелей.

Архитектору и конструктору Эммануилу Нобелю поначалу сильно не везло. В Швеции у него затонули несколько барж со стройматериалами, и он попал в список банкротов. Спасаясь в прямом смысле от долговой ямы, он переехал в Россию.

В 1838 году в Санкт-Петербурге Нобель открыл мастерскую, где изготовил подвод­ную мину собственной конструкции. В 1840 году мину показали великому князю Михаилу Павловичу, после чего Нобель получил 25 тысяч рублей на организацию производства мин.

В Крымскую войну эти мины очень пригодились. Россия в Черном море была разгромлена Англией и Францией, уже обладавшими к тому времени паровым флотом, тогда как Россия — только парусным.

Враги, поняв, что мы не защищены, подошли к Санкт-Петербургу, блокировали русский флот, но не решались на атаку, опасаясь мин. Весной 1855 года британские фрегаты подорвались на минах конструкции Нобеля и только после этого оставили попытки приблизиться к Кронштадту. Мины Нобеля использовались и при обороне Свеаборга и Ревеля (нынешнего Таллина). Таким образом, Нобель спас Петербург от завоевания. А если бы мины начали использовать раньше, в Крыму, возможно, избежали бы поражения и во всей Крымской войне.

Сын Эммануила Нобеля Альфред, отучившись во Франции, приехал в Россию и изобрел динамит. Но запатентовать его не смог, потому что изобретение совпало по времени с покушением на Александра II. Поэтому Альфред Нобель вернулся обратно в Швецию и запатентовал динамит там.

Интересна история создания Нобелевской премии. Когда умер брат Альфреда Нобеля, газетчики перепутали и написали, что умер человек, который изобрел способ убить как можно больше людей за короткое время. Нобель ужаснулся и утвердил Нобелевскую премию. Сейчас о награде знает каждый, но лишь немногие в курсе, как Альфред Нобель нажил свое состояние.

Другой сын Эммануила Нобеля, Людвиг, стал крупным российским промышленником.

Глава 19. Как мы открыли свою клинику

В чем я вижу основную задачу клиники доктора Александрова

Какие инновации в офтальмологии и стоматологии мы внедряем в своей клинике

Что из опыта немецкого здравоохранения следует внедрить в России с ее огромной территорией

Поскольку я доктор, то довольно хорошо знаком с данными о продолжительности жизни людей в разные исторические периоды. В это сейчас верится с трудом, но в XIX веке средняя продолжительность жизни составляла 33 года — на первом месте стояла смертность от инфекционных болезней. Меньше ста лет назад пандемия гриппа «испанка» унесла 40 миллионов жизней, в том числе три миллиона в России.

У Гиляровского как раз по теме есть рассказ про купцов. Во время разудалых гуляний они развлекались разными аттракционами. Например, наполняли рояль шампанским и кидали туда шпроты, а человек при этом продолжал играть. Одной из самых любимых забав считалась «русалка». Наливали ванну шампанского, в ней плавала голая женщина, за что ей платили примерно 50 рублей. Для примера, много это или мало: корова стоила 10 рублей. Так что платили щедро, и вот почему. Наливаемое шампанское имело температуру всего восемь градусов — таковы условия хранения напитка. Представьте себе человека, плавающего голышом в ванной в таких экстремальных условиях. Купцы пока выпьют шампанское, пока обцелуют — столько времени пройдет. Женщина переохлаждалась, заболевала воспалением легких и могла умереть. Поэтому заплаченные за увеселение публики 50 рублей, как жестоко ни звучит, по сути являлись авансом на лечение.

Александр Флеминг в 1928 году изобрел пенициллин, во время Второй мировой войны наладили его массовое производство. Инфекции перестали косить людей, и продолжительность жизни выросла до 50–55 лет. На первое место вышли сердечно-сосудистые заболевания. Люди в основном погибали от инсультов, инфарктов. Первая болезнь поражает сердце, вторая — головной мозг.

Каковы причины инфаркта и инсульта? Их две. Первая — это закупорка сосуда бляшкой при излишке холестерина. Вторая — разрыв сосуда. В зависимости от причины применяются разные методики лечения. Если произошла закупорка, необходимо разжижение крови. В случае разрыва сосуда, наоборот, нужно, чтобы образовался тромб.

Ученые, работая над этой проблемой, научились определять размер бляшки, из-за которой образуется тромб и уменьшается кровоснабжение сердца. Врачи разжижают кровь, чтобы избавиться от тромбов и убрать бляшки с сосудов. Сердечно-сосудистые заболевания отступили, и в развитых странах средняя продолжительность жизни выросла до 70–75 лет.