Сырок Александров Борис

Единственный оставшийся бич — рак, но и в онкологической области есть серьезные достижения.

К сожалению, медицина в нашей стране в очень плохом состоянии; профилактика сердечно-сосудистых заболеваний, являющихся причиной смерти в 55–60 процентах случаев, не налажена. И я решил создать свою клинику.

С одной стороны, это чисто медицинская область, с другой — моя, бизнесменская: как сохранить людей, представляющих ценность компании, с которыми я ее создавал и поднимал? Как сделать так, чтобы они жили максимально долго?

Сказано — сделано. Мы с Юрием Александровичем Изачиком арендовали этаж в Медицинском центре гражданской авиации на Иваньковском шоссе, сделали качественный ремонт, а в дизайне помог давнишний товарищ, марокканский доктор Кассем, спасавшийся у меня от долгов.

Первое, что предприняли, — пригласили врачей-кардиологов, купили передовое оборудование, в том числе исследовательского класса, аппаратуру УЗИ и стали регулярно наблюдать наших ведущих сотрудников.

Менталитет советского человека с годами выработал принцип: если пойдешь к доктору, он обязательно что-то найдет. Вот люди и не торопятся. Поэтому мне приходится действовать согласно старой поговорке: «Еж — птица гордая, не пнешь — не полетит». Каждый год я буквально за руку беру всех топ-менеджеров и под страхом смертной казни заставляю проходить медицинское обследование. По сути это привычное диспансерное наблюдение, но уже на более глубоком уровне: оно включает консультацию высококвалифицированных врачей и обследование на современной медицинской аппаратуре.

Говорят, новое — это хорошо забытое старое. Ни один сотрудник ЦК КПСС не мог уйти в отпуск, не принеся справку о прохождении медицинской комиссии. Ясное дело, при таком подходе большинство партийных лидеров доживали до 70–80 лет.

Ведущим сотрудникам нашей компании за 50–60 лет, некоторым — за  семьдесят, при этом они активны, энергичны, работают по 12 часов в сутки и получают удовольствие. Уверен, создав клинику, мы свою задачу по сохранению здоровья кадров выполнили.

В клинике работает диагност от бога профессор Сергей Валерьевич Иванов, заведующий диагностическим отделением в больнице РЖД. Он рекомендовал нам оборудование, позволяющее выявлять сердечно-сосудистые заболевания на раннем этапе. За счет этого мы продлеваем жизнь сотрудников.

После того как у меня обнаружили рак лимфатических узлов четвертой стадии, мы достаточно серьезно изучали проблематику. Выяснили, что новейшие методы лечения применяют специалисты, работающие в Мюнхене и Нью-Йорке. Профессора из этих центров считают себя равновеликими друг другу, поэтому пришлось самому решать, где лечиться. Я выбрал Мюнхен.

Лежал в клинике Баварского медицинского института, меня лечили новым методом, не буду о нем здесь рассказывать. К сожалению, в России этот тип лечения пока только в зачатке. Бог меня миловал. Я полгода лечился, потерял значительный вес, но выжил. И в течение вот уже двух лет наблюдаюсь.

В отделении, куда я попал, находилось примерно 30 человек, из них русскоговорящих — трое. За два года моего лечения русских стало примерно 50 процентов. В Мюнхене даже поднялась шумиха: отделение существует на немецкие деньги, почему же профессора лечат русских, а немцев, платящих налоги, чуть ли не во вторую очередь ставят? Шли жаркие дебаты. А профессорам выгодны русские — от нас они получают вдвое-втрое больше, чем за немецкого пациента от страховой компании.

Отметив, что приезжает все больше русских, я подумал: а почему не сделать так, чтобы ведущие мировые специалисты консультировали у нас? Но рак — сложное заболевание, поэтому решил начать с болезней попроще.

В Германии мне нравится система сельских врачей, вроде наших участковых. Если человека, например, ударили в глаз или туда попала ветка и местный врач не может определить степень повреждения, то он снимает данные и передает их в центральную клиническую больницу. А там специалист смотрит, что дальше делать с больным. Именно этот пример подтолкнул меня к мысли об организации похожего офтальмологического отделения в своей клинике.

Оказалось, что наш научный руководитель Юрий Изачик знаком с мамой Алексея Владиславовича Дашевского, талантливого русского офтальмолога, уехавшего в Германию и ставшего председателем общества офтальмологов Мюнхена. Представляете, какое достижение для иностранца? Кстати, в Германии лучшим врачам присваивается своеобразный медицинский «Оскар», так у Дашевского — «Оскар» по офтальмологии.

Мне очень повезло, я с ним познакомился и договорился о том, что мы установим самое современное оборудование в нашей клинике, наши врачи-офтальмологи будут смотреть пациентов, а сложные случаи передавать ему для консультации. При необходимости операции он либо вызывает больных в Мюнхен, либо консультирует во время операции в России. У Алексея Владиславовича масса заслуг по применению новых методик. В итоге по офтальмологии мы сейчас вышли на мировой уровень. Смогли поставить мозги специалистов Германии на службу нашим больным.

Моя дочка Наташа пошла по стопам моего отца, стала врачом-стоматологом. Окончила тот же институт, что и дедушка, потом три года отработала у нас на заводе, лечила зубы сотрудникам.

Как-то раз мне потребовалась помощь стоматолога, кажется, пломбу поставить. Сел в кресло и единственное сказал: доченька, все боятся стоматологов, самое главное — научиться не причинять людям боль. Она стала лечить мне зуб, и я заснул. Наташа с медсестрой смеялись, а я храпел. В общем, экзамен дочка сдала.

Более того, Наташа так научилась лечить пациентов, что они преспокойно себя чувствуют в кресле стоматолога. Дочка получила степень кандидата медицинских наук, и мы в нашей клинике в Тушине открыли стоматологическое отделение.

Во время лечения в Германии я узнал, что существует аппаратура, позволяющая вставлять зубы за один день. На чем основан принцип? Приведу для аналогии пример с потерей ключей. Раньше сделать новые ключи — это была целая история. Человек приходил с ключом, мастер зажимал в тиски образец, долго старательно вытачивал. А тут я случайно увидел, как сейчас делают ключи. Берется образец, зажимается, рядом крепится другой, компьютер идет по всем поверхностям и изгибам старого ключа, станок повторяет эти же движения на новой заготовке. В итоге всего за пять минут получается новый ключ.

В Германии, оказывается, точно такую же технологию изобрели для изготовления зубов. Старая методика такова: приходишь, сначала снимают слепок, затем его отправляют зубному технику, а он потом долго и скрупулезно делает зубы. Теперь же компьютер снимает поверхности твоих зубов, причем сразу видит, где и что нужно сделать. Затем отправляет снимки на станок. Станок, в свою очередь, воспроизводит один в один то, что предоставил компьютер. Это позволяет делать зубы буквально за день: утром пришел — вечером ушел, уже с зубами, не надо ходить несколько раз.

Мы закупили аппаратуру, и моя дочь стала заниматься изготовлением зубов — еще одно достижение нашей клиники.

А вот пример того, как мы применяем новую технологию. На территории оздоровительного центра Vitality в латвийском Айзпуте (в следующей главе расскажу о нем подробно) мы открыли новую конюшню. А директор конноспортивного центра уже в возрасте и без зубов. На открытие ожидался приезд мэра города Лиепая, и как-то выходило некрасиво, что директор центра у нас беззубый. Отправили его в Москву, чтобы дочка сделала. Так он во вторник приехал в клинику, а в четверг вечером вернулся в Айзпуте с красивыми зубами.

Подведу итог того, что мы делаем в клинике доктора Александрова. Первое — ведение топ-менеджмента и ключевых сотрудников, на которых держится компания. Второе — платные услуги всем желающим (но мы особо себя не рекламируем). Третье — офтальмология; лучшие профессора и специалисты Германии консультируют нас.

Если офтальмология даст хорошие результаты, а она уже идет нормально, то я хочу то же самое сделать с онкологическими заболеваниями. Как я уже рассказал, в отделении, где я лежал, два года назад лечилось трое русских, а сейчас из тридцати человек наших соотечественников уже половина. Спрос есть. Может быть, схема подвинет нашу медицину вперед.

Четвертая сфера нашей специализации в клинике — сексопато­логия.

В заключение надо сказать, что в отдельных случаях наша клиника бессильна. Я уже рассказывал про алтайца, боявшегося сифилиса. Это называется сифилофобией. А моему знакомому Коле Вещикову уже за семьдесят, и он всю жизнь считает, что у него этмоидит (воспалительный процесс в области носа), про который он когда-то прочитал. Фобия такая.

Уже лет сорок он рассказывает, как у него болят суставы из-за этмоидита. При этом ни один врач такого диагноза ему ни разу не ставил. Мягко говоря, Коля уже меня утомил. Утверждает: все наши врачи сговорились, это мафия, не желающая ставить диагноз. Я ему предложил:

— Коля, давай так. Куда ты хочешь поехать консультироваться и лечиться?

— В Англию.

— Нет проблем. Я тебе оплачу поездку и консультацию, но если вдруг врач установит, что у тебя нет этмоидита, ты встаешь на стул перед всеми и говоришь, что ты мудак!

Теперь он всем рассказывает, что Борис Юрьевич даст денег на лечение, но пока почему-то в Англию не едет. Наверное, не хочет на стул залезать.

Воробьев и Джобс

«Врач не человек. Врач не имеет права закурить при больном, он вообще не имеет права курить. Врач не имеет права есть при больном. Врач не может быть небрит. Врач не может дурно пахнуть и быть грязно одетым. Врач — это актер. И никаких прав на самостоятельность личностную не имеет. Иначе он дрянь, а не актер», — говорит академик Андрей Иванович Воробьев, великий гематолог и первый министр здравоохранения России.

Я с ним полностью согласен. Я спорил с дочерью Наташей, которая у нас в клинике руководит стоматологическим направлением. Она прекрасно вставляет зубы, у нее самое современное оборудование, но одно время была такая молодежная прическа. Я ей говорил:

— Наташа, нельзя врачу ходить с такой прической.

— Ну мне так нравится.

— Когда что-то нравится, это хорошо, но нельзя этого делать. Ты же врач. Есть вещи, которые нельзя делать.

Да, Стив Джобс ходил босиком в индийских одеждах и считал, что мыться достаточно раз в неделю, потому что он ест фрукты. И его терпели. Один бизнесмен сказал: я его видеть не могу, но мне бизнес дороже. Но это Стив Джобс. Мало таких значимых и незаменимых людей, которые могут позволить себе вести так, как хочется. Остальным все же следует соблюдать правила, которые диктует профессия.

Глава 20. Худеем в Латвии

Сколько повторений надо для выработки новой привычки

Собираюсь ли я заработать на своем хобби — центре похудения

Что ощущают люди, которым удалось сбросить 10–20 килограммов лишнего веса

За два года, что я сидел в Бутырке, через следственный изолятор прошло 700 человек. Я беседовал с сокамерниками, наблюдал за ними, и оказалось, что примерно 10 процентов из них — обычные тунеядцы.

Статья 209.1 Уголовного кодекса РСФСР предполагала до одного года лишения свободы за «злостное уклонение от выполнения решения о трудоустройстве и прекращении паразитического существования», то есть за тунеядство. Под статью попадали бомжи, попрошайки и пьяницы.

В преддверии справедливого советского суда таких людей стригли, мыли в бане, избавляли от вшей и приводили к нам в камеру. Изначально в камеру заходило побритое наголо чмо: синюшное, в язвах, опухшее, толстое. Ровно через три недели, находясь в закрытом помещении с небольшим количеством воздуха, на суровой тюремной баланде, в которой только жидкая картошка и супчик (весьма низкокалорийная диета), данные экземпляры чудесным образом превращались в красавцев. Заживали язвы, сходила отечность. На поверку они оказывались интереснейшими людьми. Выяснялось, что они оканчивали по два-три института. По вечерам мы часами говорили на разные темы.

Почему дошли до такой жизни? Да просто не смогли справиться с обстоятельствами в силу особого устройства нервной системы. И я осознал простую истину: чтобы превратить толстяка в нормального человека, одной физкультуры недостаточно, нужно его изолировать от искушений. Изоляция может даже из бомжа сделать человека.

Опираясь на полученный опыт, уже много лет спустя я решил организовать центры похудения, где у людей отсутствуют всякие соблазны, а упор делается на дозированное низкокалорийное питание и физическую нагрузку.

Остановлюсь на изоляции. Для ее обеспечения требовалось найти вдалеке от цивилизации довольно большой участок земли, желательно с водоемами. В этом случае решаются две задачи: пациенты могут много ходить — нагрузка на ноги, а также плавать — нагрузка на руки. Объездил около шестидесяти мест в Латвии, где много участков выставлялось на продажу. В итоге выбрал шесть участков.

Основной из них — размером в 140 гектаров, находится в нескольких километрах от городка Айзпуте (от куршского «место за дюнами»), окружен прудами, поэтому создается ощущение, что находишься на острове. Со всех сторон поставил забор, на территории обустроил обширные площади для оленей, косуль, лошадей. Экологически чистое место, красота, тишина, даже аисты обитают.

В центре два корпуса. Один — для размещения клиентов, с комфортабельными номерами, зоной отдыха, кухней и столовой. Другой — для занятий спортом, с бассейном, тренажерами и баней. Открытие состоялось летом 2014 года.

В нашем центре Academy Vitality действительно худеют, у нас стопроцентный успех — говорю не для красного словца. Например, человек приезжает и хочет сбросить пять килограммов. Никаких проблем: за десять дней сбросит. Если нет — отдадим деньги назад.

Мы гарантируем потерю десяти килограммов, если человек выдержит месяц пребывания в центре, в противном случае вернем деньги. Вся сложность в том, что трудно выкроить в своем графике целый месяц. Поэтому разрешаем сначала приехать на десять дней, убедиться, что достижение цели реально, и сбросить первые пять килограммов. А потом найти время для месячной атаки на десять, а то и пятнадцать килограммов. Почему желателен курс в 30 дней? Потому что у человека должно быть 30 повторений, чтобы выработались новые здоровые привычки.

Как устроена работа нашего центра? Я финансирую проект, супруги Майя и Карлис — директора, занимаются оперативной работой. Доктор сначала обследует людей, определяет допустимую нагрузку. После сдачи анализов и прохождения особого мониторинга — анализатора состава тела и тредмил-теста (электрокардиографического исследования во время физической нагрузки на беговой дорожке) — составляются персональная диета и фитнес-план.

Врач-диетолог из Мюнхена по скайпу на основании анализов назначает каждому низкокалорийную диету. В зависимости от веса рассчитывается необходимое количество белка. Для каждого пациента разрабатывается личный режим дня с грамотным чередованием физических нагрузок, отдыха, приема пищи. Гости имеют возможность много ходить в любом направлении: в одну сторону — три с половиной километра, в другую — полтора, в третью — два.

Скандинавская ходьба с палками, напоминающими лыжные, входит в программу двигательной активности. Палки добавляют до 40 процентов расхода калорий, что существенно.

В спортивном центре утром проводится зарядка, днем — основная тренировка по индивидуальной программе, вечером, по желанию, — плавание и банные процедуры. Кроме этого, два-три раза в неделю — лечебный массаж. В свободное время можно развлечься чтением книг, просмотром телевизора, прогулками на природе, наблюдением за животными, общением с другими гостями центра за чашкой травяного чая или кофе без сахара.

Главное — худеющие лишены всевозможных соблазнов: здесь нет продуктовых магазинов, ресторанчиков с аппетитными вывесками, кафе с фастфудом и холодильника в постоянном доступе. Зато есть специально разработанная сбалансированная диета. Расскажу о принципах ее составления.

Суть диеты в том, что количество получаемых калорий в сутки должно быть ниже, чем основной обмен6. Человек тратит энергию, даже если ничего не делает. Он дышит, кровь циркулирует по телу, работает кишечник — все равно расход калорий. Научно установлено, что даже в состоянии покоя женщины автоматически тратят в сутки порядка 1200–1500 килокалорий, мужчины — примерно на 30 процентов больше. Соответственно, при расходе в 1300 килокалорий худеющему человеку составляют суточную диету на 500–800 килокалорий. Остальные потери зависят от физической нагрузки. Если в течение часа ходить, в зависимости от скорости уйдет от 200 до 500 килокалорий.

Важно, чтобы поступало достаточное количество белка, необходимого для поддержания жизнедеятельности организма. Запасы жиров и так большие, поэтому их поступление резко ограничивается, за исключением незаменимых жирных кислот омега-3 и некоторых других. Углеводы также урезаются, чтобы организм начал забирать энергию из накопленного жира. Белки должны поступать в организм из расчета примерно полтора грамма на один килограмм веса человека. Например, человек весом 100 килограммов должен съедать 150 граммов белка в день. Тощее мясо состоит из белка на 50 процентов. То есть, грубо говоря, для получения 150 граммов белка нужно употребить в день около 300 граммов мяса или рыбы. Или любого другого белка, скажем, растительного: бобов, фасоли, гороха.

Питание должно быть сбалансировано именно по белку. Для похудения нельзя вводить жиры и углеводы. Получая низкокалорийное питание, человек худеет. Питаться нужно пять раз в день, маленькими порциями. Чувство голода зависит от наполненности желудка. Если желудок растянут большим количеством пищи, человек долго не испытает чувства насыщения. А если питаться маленькими порциями, объем желудка сокращается, и человек быстрее насыщается.

Безусловно, расход энергии и похудение зависят от величины физических нагрузок. В нашем центре обязательным элементом является ходьба — час утром и час вечером, через день чередуются аквааэробика в бассейне с тренером и физические упражнения в зале. Программу разрабатывает призер чемпионата мира по бодибилдингу Иван Береза.

По наблюдениям, примерная скорость похудения — 400 граммов в день. Полный человек весом в 100 килограммов в месяц теряет от 12 до 18 килограммов в зависимости от интенсивности физических нагрузок.

Похудеть — большое достижение, но нужно суметь удержать вес. Для этого человек должен выработать привычку правильно питаться и привычку к физической нагрузке. Фактически нужно сформировать потребность в упражнениях, по аналогии с чисткой зубов. Детей часто приходится заставлять чистить зубы, а взрослый человек делает это на автомате, по привычке, ощущая дискомфорт, если не имеет под рукой щетки и пасты.

Для сокращения объема желудка и, как следствие, более быстрого насыщения даже придумали операцию по ушиванию желудка. Так, если у толстого человека уменьшить желудок, остается небольшая часть, в которую поступает пища. Насыщение происходит быстро, человек худеет.

Я видел человека, потерявшего таким образом за год 60 килограммов. Почему он решил ушить желудок? Потому что из-за полноты не мог даже подтираться и просил об этом жену. Проблема в том, что операция по ушиванию желудка чревата осложнениями. Кроме того, в другой части желудка вырабатывается соляная кислота и могут возникать язвы. Это пассивный вариант, гораздо лучше заняться формированием новой привычки.

Приведу пример успешной выработки новой привычки к физическим нагрузкам. Когда наш завод переехал в Пушкинский район Московской области, мы построили футбольное поле, бассейн, баню. Я познакомился с главой района Олегом Григорьевичем Копыловым и предложил ему разок сыграть. Потом второй, третий. Кончилось тем, что мы пятнадцать лет подряд два раза в неделю играем в футбол по полтора часа. Вот что значит привычка.

Схема похудения проста: исключение соблазнов, прогулки, физические упражнения, бассейн. В нашем центре все дозировано.

С помощью тредмил-теста определяются допустимые нагрузки для людей. Тест основан на контроле артериального давления и ЭКГ во время ходьбы по тренажеру, в том числе в горку. Он определяет, с какой нагрузкой вам можно двигаться во время занятий, а также максимальную частоту пульса, чтобы не перетренироваться. Например, для кого-то допустимый пульс — 110–120 ударов в минуту, а при массе в 160 килограммов — не больше 80 ударов.

У нас как-то худела женщина весом в 130 килограммов. Она проходила 200 метров и останавливалась. Я решил провести наглядный эксперимент. Говорю даме: у вас рост 170 сантиметров, вес 130 килограммов, значит, лишних где-то 60 килограммов. Взял два мешка, наполнил их яблоками по 30 килограммов и попросил девочку-инструктора, которая ходит с ней, пронести эти два мешка. Она не смогла поднять. Я не отступился, упертый же, связал мешки ремнем и говорю: тащите за лямки.

Представьте картину: бредет полная женщина весом в 130 килограммов, а двадцатилетняя девочка тащит волоком мешки с яблоками. Причем взрослая женщина идет быстрее. Ровно через сто метров девчонка сдалась: «Все, больше не могу». А мне того и надо. Говорю даме: «Теперь понимаете, какую тяжесть на себе носите? И счастье, что вы вообще ходите. Представляете, на что вы будете способны, когда потеряете килограммы?» Через месяц, сбросив 12 килограммов, женщина спокойно проходила уже пять километров.

После похудения люди прежде всего ощущают прилив энергии. Мы стали спрашивать пациентов, какие самые приятные ощущения они испытывают после ухода веса. Все отвечали: повышение энергии, тонуса. Сбросили 10–15 килограммов — перестали чувствовать усталость, переутомление, повысилась работоспособность.

Поэтому я и создал центр, где нет соблазнов. Мы ведь легко на них поддаемся: любим вкусно покушать, выпить вина, в итоге теряем контроль. Человек, приезжающий к нам, никуда не может выйти, он сидит на определенном питании, занимается физическими упражнениями.

Арифметика похудения очень простая. Один грамм жира дает девять килокалорий, а один грамм нежирного мяса или рыбы — четыре калории. Если питаться продуктами без консервантов, с витаминами, низкокалорийными — можно употреблять то же количество пищи, но с меньшим числом калорий. Чувство голода, возникающее в первое время, легко заглушить: попить водички, кофе, чаю.

Мы пробуем в центре и альтернативные методики. Например, закупили аппарат для сжигания жира. В Англии я заказал исследование на тему «Современные методы разрушения жира», чтобы понимать, какие вообще существуют инновации по уничтожению жира с помощью физиотерапевтических приборов.

Пока ждем разрешения на врачебную деятельность. Как только оформим, начнем максимально воплощать в жизнь все возможности.

***

Можно сказать, центр похудения — это хобби, дело для души. Я получаю удовольствие, когда вижу, что помог человеку сбросить 20–30 килограммов и вернуться в форму. Ведь проблема лишнего веса коснулась и меня. При том, что последние 35 лет я несколько раз в неделю играл в футбол по полтора часа, вес все равно постепенно увеличивался и при моем росте 180 сантиметров в какой-то момент достиг 109 килограммов. Озаботившись, стал ездить по разным клиникам.

Почти все центры похудения являются одновременно и центрами очищения. Из-за консервантов, недоброкачественных продуктов, красителей в человеке скапливается много шлаков, их нужно вывести. Существует четыре пути для выведения: через желудочно-кишечный тракт, почки, потовые и сальные железы, а также через легкие.

Следующий этап — вывести из организма лишнюю жидкость. Для этого назначают бессолевую диету и мочегонные средства. Вся лишняя жидкость благополучно уходит, и пациент теряет еще пару килограммов.

Во время пребывания в клинике худеющим рекомендуют также выводить шлаки с помощью дыхательных упражнений, гимнастики, аэробики. Чтобы задействовать выведение через потовые и сальные железы, назначают посещение бани, массаж, душ Шарко, гидромассаж и тому подобное.

Механизм очищения в целом ясен. Но вот в чем загвоздка. После очищения люди буквально за месяц возвращают потерянный вес. Потому что опять едят соль, снова образуются каловые массы.

В центре, расположенном в живописных горах Австрии, я познакомился с русскоязычным врачом. Дама проработала там три-четыре года, ей хотелось поговорить по душам. Центр находился примерно в километре от города, и на третий день мы отправились в ресторан. Вся моя диета полетела к черту. Я убедился, что без изоляции справиться с лишним весом невозможно.

Я хочу сделать несколько баз, связанных с центром в Айзпуте. Идея в том, чтобы люди пешком ходили между разными пунктами. Сначала по плану гость находится в основном центре от десяти дней до двух недель. Поскольку люди в основном нетренированные, нужно время, чтобы привыкнуть к нагрузкам. После адаптации группа с утра двигается к другому нашему центру в Кальвене. Это примерно в двадцати километрах от Айзпуте на берегу прекрасного озера. Приходят туда уставшие, моются, день-два отдыхают и отправляются дальше, на реку Барта.

Здесь у нас тоже замечательный гостевой дом, построенный одним латвийцем для своей семьи. Но так получилось, что дети с внуками разъехались работать по разным городам, и латвиец с женой решили перебраться поближе к ним, продав нам участок с домом. Здесь интересно: река, фермеры, держащие по несколько десятков коров.

Еще один этап — Ница, тоже километрах в двадцати. Там мы купили землю на берегу Балтийского моря: песчаные дюны, сосны, красота необыкновенная.

Мы покупаем еще один участок на море, но процесс оформления достаточно длительный. Если все сложится, у нас выйдет почти замкнутый круг и люди не будут целый месяц находиться в одном месте и скучать.

Природа в Латвии богатая, особенно летом. Новые впечатления, разные пейзажи. В Кальвене — озеро, в Барте — речка, в Нице — море, у Далиса (еще одна точка) — гигантский вековой лес. Далис сделал две охотничьи вышки, с которых можно наблюдать за зверями.

Обязательно продумаем пешеходный маршрут в Айзпуте. Городок находится в нескольких километрах от нашего центра, и там много достопримечательностей: церковь, построенная крестоносцами Ливонского ордена в 1254 году; развалины старинной крепости; католическая церковь с современным дизайном; исторический музей; синагога; церковь адвентистов седьмого дня; баптистская церковь; дворец барона; водяная мельница. Удивительно, как много интересного для городка с населением в пять тысяч жителей.

***

Меня спрашивают о мотивации создания центра похудения. Несмотря на то что мой фактический возраст 68 лет, в душе я себя ощущаю лет на  двадцать пять. И когда спрашиваю о самочувствии коллег, все называют возраст до тридцати. У нас молодые души, отстает только тело. А первая причина отставания тела — повышенный вес. Моя главная задача — сохранить здоровье людей, с которыми вместе поднимал завод. Для этого я и создал клинику в Москве и центр похудения в Латвии. Но поскольку я все-таки коммерсант, есть и расчеты по прибыли.

Со сторонних гостей мы берем плату порядка 100 евро за день пребывания в центре. Чтобы центр окупался, достаточно, чтобы в нем постоянно находились десять человек. Для выхода на прибыльность надо двадцать. Поэтому в 2015 году мы строим еще одну гостиницу на десять человек, а основное здание, где тоже размещаются десять человек, реконструируем, чтобы люди имели выход в зимний сад.

В новой гостинице будут стекла во всю ширину стены с прекрасным видом на лес, поле или пруд. Сама природа будет определять дизайн комнаты и создавать спокойное настроение у худеющего.

Приятно иметь возможность реализовывать проекты, не сулящие быстрого дохода. Здесь вложения окупятся при высокой наполняемости лет за шесть-семь. Это нормальный срок. Гостиницы отбиваются даже дольше — за 10–12 лет.

Я пытаюсь договориться с банками. Кредиты они дают только тем, у кого есть реальный бизнес. А его сейчас в Латвии ноль целых ноль десятых. Я пошел в Swedbank. Там мне сказали, что с российскими резидентами не работают. А Meridian Trade Bank готов попробовать. Сначала они дают кредит под гарантию моих денег. Если увидят, что все нормально, готовы рассмотреть кредитование под залог имущества центра похудения.

Глава 21. Свои коровы

Какие два удара угробили в 90-х годах наше молочное животноводство

Сколько стоит элитный бык-осеменитель

Почему голландцы стали лидерами по эффективности трудозатрат в производстве молока

Я уже упоминал, что продукция под маркой «Б. Ю. Александров» делается только из молока, полученного на наших фермах. Между тем заниматься животноводством мы стали совсем недавно.

Начну повествование с рассказа об ударе, пережитом молочным животноводством России в 90-х годах. Как ни странно, нанесли его американцы. В СССР промышленность всегда использовала сухое молоко, потому подгадывали так, чтобы коровы рожали под лето, чтобы меньше тратить на корма. Летом для промышленности использовали живое молоко, а зимой — сухое. Когда СССР развалился и Россия оказалась близка к голоду, американцы стали оказывать нам гуманитарную помощь сухим молоком. Но сухое молоко людям не раздашь в больших количествах, поэтому правительство решило продавать его на рынке, а бабушкам и дедушкам давать деньги. Вы, наверное, уже смекаете, к чему я веду. Чиновники дешево распродавали сухое молоко. Заводы начали отдавать предпочтение именно ему, так как это выгоднее, и колхозам стало некуда девать живое молоко. За один год колхозы отправили на мясо громадное количество коров. Потом гуманитарная помощь прекратилась, а животных-то уже вырезали. Чтобы корова вошла в эксплуатацию, нужно почти три года: десять месяцев ее вынашивает корова-мать, пятнадцать месяцев телочка растет, затем ее покрывает бык, и только через десять месяцев она начинает давать молоко. Лучшего способа убить молочную промышленность, чем провести эту операцию с гуманитарной помощью, и не придумаешь.

Ко второму удару по нашим колхозам американцы не были причастны. В Подмосковье и рядом с другими крупными городами земля здорово выросла в цене. Люди с деньгами стали выкупать ее. Одно дело — цена сельскохозяйственной земли, совершенно другое — если землю переоформить под строительство. На скупке земель за бесценок делались колоссальные деньги. В итоге только в нашем Пушкинском районе из восьми колхозов осталось два. Одним руководит Юрий Егорович Валецкий (и то его взяла под себя патриархия, поэтому он выжил), а второй — наш.

Третий удар нанесли люди, запретившие (не знаю, из каких побуждений) закупать скотину в Европе. Я разговаривал с человеком, продававшим скотину из Баварии. Россия ввозила оттуда каждый год 100 тысяч элитных коров. Причина запрета — европейские коровы болели гриппом. Но коровы, как и люди, периодически болеют инфекциями, вызываемыми вирусами. Поскольку вирусы мутируют, каждый год появляются новые штаммы гриппа. Но никто же не изолирует людей, переболевших гриппом. Наоборот, они приобретают иммунитет. А коров стали изолировать, говорят: нельзя к нам завозить коров после вируса, потому что у некоего процента коров случается выкидыш. Ну и что? У женщин тоже бывают выкидыши. В общем, причина для запрета импорта коров надуманная.

Кто от этого выиграл? Те, кто возит коров из США. Оттуда единственный способ доставки — пароход. Во время работы в Сахалинском морском пароходстве я ходил в Канаду и знаю, что такое 15 дней штормов в бескрайнем океане. Однажды мы попали в такой шторм, что у меня из рук выпрыгнула двухпудовая гиря и стала гонять меня по каюте, переломав мебель. Я поймал ее только в броске и прижал к стене. Представьте, что испытывают коровы в трюме. Ясное дело, от громадного стресса возникают выкидыши, ведь коров закупают уже беременных, чтобы после доставки они отелились и стали давать молоко. Так что необходимо разрешить ввоз скота из Европы. За два-три года можно полностью восстановить наше поголовье за счет высокопродуктивных коров, дающих от тридцати литров молока в день.

По факту нельзя закупать даже сперму племенного скота. Элитный бык-осеменитель стоит миллион долларов, но не обязательно его покупать. Оплодотворять коров можно спермой, забираемой от быка. Один индус зарабатывает 50 тысяч долларов в месяц на продаже спермы своего быка. Поэтому он отказывается от продажи быка меньше чем за полтора миллиона долларов.

А мы не можем официально покупать ни сперму, ни лучших европейских коров. Как бы донести это до Медведева, до Путина?.. Просто надо понять, что мы должны избавиться от продуктовой зависимости. Я и раньше был против вступления в ВТО. Когда я пишу эти строки, цена на молоко в Латвии или Германии в пересчете на рубли составляет 16 рублей за литр, а в России — 27. Причин много: завышенный курс рубля, субсидии сельскому хозяйству в Европе, менее эффективный бизнес в России, но нам сейчас нельзя открывать границы из-за продуктовой безопасности России. Нас просто сметут.

Перед тем как заняться сельским хозяйством, я объехал со своими коллегами около сорока ферм во Франции, Голландии, Англии, США, Бразилии, Израиле. Мы везде изучали, как там ведут хозяйство для того, чтобы коровье стадо давало отличные результаты.

Я понял, что любой человек, имеющий высшее медицинское образование, лучше всех фермеров понимает процессы. На фермах, где мы побывали, работают обыкновенные люди со средним образованием, они выполняют то, что им скажут. Мы же творчески относимся к работе, больше их понимаем. Нам просто нужно дать возможность поднять отечественное сельское хозяйство. У нас много замечательных людей, способных на это.

Если открыть границы для импорта скота, через пару-тройку лет мы начнем экспортировать молоко. В Голландии или Германии не хватает земли, чтобы расширять стада. Если у фермера двести коров, ему не разрешат держать больше, потому что нечем кормить. Каждый год правительство смотрит, какому фермеру выделить еще немножко земли, чтобы он увеличил поголовье.

У нас такой вопрос не стоит — земли навалом. Через 20–30 километров после выезда из Москвы пустые поля. Я уж не говорю про Сибирь, где можно лететь над тайгой несколько часов и не увидеть ни одного огонька. Просто дайте людям возможность накормить страну, это же так просто.

Покуда наш рынок в таком убитом состоянии, нам надо обязательно держать высокие таможенные пошлины на ввоз молочки. В мире существует подобная практика: например, японцы взимают пошлину на рис в размере нескольких сотен процентов от ввозной цены для того, чтобы сохранить свои плантации риса и дать собственным крестьянам заработать.

Все эти размышления привели к тому, что я сам решил заняться молочным животноводством. В 2013 году мы взяли в аренду совхоз «Лесные поляны», первый в Советском Союзе. По его истории легко проследить, что происходило в сельском хозяйстве нашей страны и даже в структуре государства за последние сто лет.

Но начнем с еще более дальних времен. В середине XIX века в Пушкине обосновался обрусевший француз Евгений Арманд. Со временем его семья стала крупнейшим собственником в этом районе (от нынешнего поселка Правдинский до города Дмитров). Арманды построили шерстоткацкие и красильно-отделочные фабрики и были заметными предпринимателями тех времен. Сын Евгения, Александр, в 1893 году женился на девятнадцатилетней Элизабет Пешо д’Эрбенвилль. Она родила ему четверых детей, но в 1902 году ушла к его младшему брату, Владимиру Арманду. Эта женщина вошла в историю как Инесса Арманд, возлюбленная Владимира Ленина. По своим нереволюционным делам Ильич посещал район, гулял по красивым лесам и широким полям, видел пасущихся коров и пробовал прекрасное молоко. После победы революции Ильич решил, что членам партии и рабочему классу Москвы тоже надо питаться свежим молоком, и образовал здесь специальное хозяйство.

Санаторный совхоз «Лесные поляны» возник на основании постановления Малого Совета народных комиссаров РСФСР от 7 июля 1920 года в имении Мальцебродово, вблизи Тарасовки, для отдыха и лечения ответственных советских работников.

Непосредственно организацией занимался Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, ближайший соратник Владимира Ленина. Они решили сделать совхоз образцово-показательным — такое расхожее выражение употреблялось для организаций, куда будут приезжать люди из других регионов для перенимания опыта.

В 1924 году совхоз начал заниматься племенным делом, а в 1959-м был переименован в Государственный племенной завод крупного рогатого скота «Лесные поляны» по разведению молодняка холмогорской породы.

После распада СССР племзавод не стали приватизировать, и он работал под эгидой Всероссийского научно-исследовательского института племенного дела. Но рынок есть рынок. Предприятие стало загибаться, влезло в долги, и в 2006 году его признали банкротом.

Совхоз купили заинтересованные люди и сдали нам в аренду на пять лет. Мы пока экспериментируем, что можно сделать. Если получится вывести в плюс, то купим еще пару-тройку десятков колхозов и просто введем готовую технологию. Надо убедиться, что она работает и в наших условиях, отличающихся от западных.

Социализм выбил из людей лучшие качества, поэтому находить таких же эффективных сотрудников, как на Западе, крайне сложно. В Голландии я видел ферму, где на 200 голов скота работают полтора человека (то есть один трудится полный день, а еще один — половину дня). В Германии 200 голов обслуживают пять человек, обычно это одна семья, максимум на подмогу они берут еще одного стороннего работника.

У нас же на 500 коров дойного стада работало 135 человек! Если рассчитывать на 200 голов, будет 54 человека. Другими словами, производительность труда ниже в десять раз. Для примера: в совхозе работали четыре бухгалтера. Когда хотел лишних сократить, начались жалобы, вопросы. У меня же частное предприятие, что делать, если мне не нужно столько бухгалтеров? Надо эту отсталую систему как-то перекраивать, чтобы не десять скотников работали, а два; чтобы доярки не воровали молоко по старой советской привычке.

Конечно, еще погодные условия влияют. В Баварии, в отличие от центральной России, в октябре спокойно вызревает кукуруза. Гигантская разница и в технике: если наш трактор «Беларусь» обрабатывает в день 10 гектаров, то их «Ягуар» — 110 гектаров. Они могут, выбрав благоприятный по погоде небольшой промежуток, быстро снять урожай.

Кроме того, у нас почти заброшена селекционная работа: лучшие наши коровы дают 6–7 тонн молока в год, а у них нормальными считаются удои в 12–13 тонн. Почти все племенные институты дышат на ладан из-за недостаточного финансирования. Я считаю, что лучший способ поднять сельское хозяйство — объединять его с производителем конечных молочных продуктов.

Почему мы взяли «Лесные поляны»? Мы давно собираем молоко со всех окружающих областей: Ярославской, Рязанской и других, что не очень удобно. Во-первых, это повышенные транспортные расходы. Во-вторых, в лучшем случае молоко попадает на завод через сутки, а бывает, и через 36–48 часов после доения. Ясное дело, это сказывается на качестве. Молоко от коровы содержит антитела, позволяющие сохранять его свежим. В течение суток молоко остается свежим. Когда антитела прекращают свою деятельность, начинаются всевозможные процессы окисления, брожения. Поэтому для производства высококачественных продуктов желательно, чтобы молоко пошло в производство в течение суток, а еще лучше — через несколько часов после доения.

Кроме того, в каждом колхозе коров кормят по-разному. Одни больше силоса дают, вторые — комбикормов. Все влияет на качество, вкус, химические показатели молока (на кислотность, жирность, содержание белка). При вводе в молоко заквасок для получения творога и других продуктов эти показатели очень важны. Ты не можешь контролировать вкус, если не знаешь, чем кормят коров. Потребитель же ждет любимого «того самого вкуса».

Для премиум-класса мы используем молоко только из своего хозяйства. Коровы доятся, молоко за 15–20 минут привозится на завод, и тут же из него начинают готовить продукт. Промежуток между дойкой и началом производства продукта — час-полтора. Молоко поступает изумительной свежести, и мы знаем, чем кормить коров, чтобы обеспечивать постоянное качество молока. Поэтому сырки, сметана, йогурты «Б. Ю. Александров» у нас всегда одинакового качества.

Использование молока сразу после доения коров мы подсмотрели во Франции. На одной из ферм держат двести коров, а через стенку расположен цех: молоко сразу же сепарируют, из одной части делают сметану, а затем масло, из другой — творог, а затем сыры. Благодаря такому подходу хозяйство стало поставщиком во многие мишленовские рестораны Франции.

Как производится творог? В молоко вносятся молочнокислые бактерии, поедающие лактозу — молочный сахар — и перерабатывающие ее в молочную кислоту. Кислота сворачивает белки, и получается творог. Все простейшие очень чувствительны к питанию. Изменение качества молока сказывается на работе бактерий. При хорошем молоке через пять часов у вас получается творог. Если бактерии не привыкли к питанию коровы, то творог будет скисать 8–18 часов.

То же самое со сметаной. Если молоко не контролировать, сегодня она получится жидкая, завтра твердая. Наша же сметана (и «Ростагроэкспорт», и «Б. Ю. Александров») славится тем, что в ней ложка стоит, потому что используем дедовский метод, делаем сметану в бидонах и используем специально отобранные закваски. Поэтому люди, попробовавшие нашу сметану, от нее не отказываются. На протяжении многих лет мы продаем 25 тонн сметаны в день — существенный объем.

При выпуске продукции премиум-класса чудес, в общем-то, не бывает. Я не могу сделать так, чтобы сырок «Б. Ю. Александров» продавался по 15 рублей, потому что его себестоимость выше, не говоря уже о торговых наценках. Но если мы на своих фермах добьемся цены молока в 16 рублей за литр, как в Европе, тогда и цену на сырок можно подвинуть.

Когда мы начинали, у нас не было знаний ни по кормовой базе, ни по растениеводству, ни по содержанию коров, ни по покрыванию. Грубо говоря, мы были в курсе только того, что корова дает молоко. Год мы потратили на изучение вопроса.

После посещения ферм, расположенных по всему миру, мы поняли, что молочное дело устроено по-разному. В европейских странах считается рентабельным держать по 200 коров на ферме, а в Америке развиты гигантские хозяйства по 50 тысяч голов. Мы просчитали, что в наших условиях для того, чтобы хозяйство работало рентабельно, необходимо в дойном стаде иметь тысячу коров.

Расчет для курса в 40 рублей за евро получился такой. Чтобы закупить корову в Германии, нужно две с половиной тысячи евро плюс разные издержки — получается около ста пятидесяти тысяч рублей. В расчете на тысячу голов — 150 миллионов рублей. Примерно столько же денег нужно на строительство достойных помещений для них. Если коров переводить на автоматическое доение, то одна установка на 70 коров стоит примерно 70 тысяч евро. Соответственно, для хозяйства в тысячу голов требуется 15 установок. Получилось, в сумме надо миллионов четыреста вложить в одно хозяйство.

Теперь посмотрим, как хозяйство отбивается. По состоянию на конец 2014 года продажная цена молока составляла 27 рублей за литр, и плюс государство давало дотацию два рубля. Себестоимость молока составляет 16 рублей, то есть с одного литра можно заработать 13 руб­лей. Дойность коровы можно довести до 27 литров в сутки и с коровы зарабатывать по 351 рублю. На 1000 коров за один месяц выйдет 10,5 миллиона рублей в месяц, или 126 миллионов рублей в год. А вы-то вложили 400 миллионов рублей, и мы еще считали все по старому курсу евро, не учитывали налоги, оплату труда.

Прибыли нет. Сельское хозяйство — это вложение денег без прибыли на три-четыре года, если не учитывать проценты по кредитам. Если нам дадут 400 миллионов рублей под 16 процентов годовых, добавится еще 64 миллиона дополнительных расходов в год в виде процентов. За пять лет набегает 320 миллионов рублей, то есть срок окупаемости хозяйства увеличивается до 8–9 лет.

Как сделать молочное производство рентабельным? Нужна помощь государства. За один гектар в Европе доплачивают 400 евро каждый год. В Латвии — 80 евро, ну а в России — вообще 10 евро. То есть государственной помощи почти никакой нет. Кроме того, в Европе ставка по кредиту составляет два-четыре процента годовых, даже в Белоруссии ставка ниже уровня инфляции, то есть производитель, по сути, бесплатно получает кредитные ресурсы. Разумеется, у него себестоимость ниже, и он теснит российского производителя на нашем рынке.

Государство должно всячески оберегать людей, вкладывающих деньги в сельское хозяйство, давать им льготные кредиты. Я уж не говорю про рост субсидий, главное — наладить кредитование по адекватным ставкам компаний, обеспечивающих продовольственную безопасность страны. Критически важно для государства, чтобы в нем делали базовые продукты. Чтобы не зависеть от чьих-то неадекватных решений.

Если чиновники это поймут, то отрасль мы поднимем. Я готов целую область задействовать, например Ярославскую. Мне нужно два года, чтобы ее покрыть хозяйствами: десять хозяйств по тысяче голов как минимум.

А без государственной поддержки все убыточно. Бизнес такой может существовать только в спайке с собственным производством и дистрибуцией (наш случай), потому что нам все равно нужно качественное молоко, а прибыль мы получим на переработке. Такая российская изворотливость: нас выгоняют в дверь, а мы в окно, нас в окно, а мы в трубу лезем. Но это неправильно с точки зрения экономических основ отрасли и конкуренции с другими странами.

Такой модели, как у нас, — с конечной продукцией, да еще и относительно дорогой, у других компаний нет. А обычные колхозы, просто продающие молоко, вынуждены выживать в тяжелейших условиях.

У нас в конце 2014 года дойное стадо составляло почти 600 коров. К лету 2015 года мы довели его до 1800 коров. Дойность коровы составляла 20 литров, мы подняли ее до 27 литров.

Каждую корову мы изучаем. Выяснили, что корова должна оплодо­творяться через 120 дней после родов, а у нас это происходило через 180–200 дней. У только родившей коровы несколько дней идет молозиво. Когда появляется нормальное молоко, теленка отлучают от коровы, дают ему заменители цельного молока, а корову продолжают доить.

Нужно, чтобы на сто двадцатый день она снова забеременела. Тогда ее можно практически все время эксплуатировать. Надо с каждой коровой разбираться, почему она 80 дней не беременеет — то ли какой-то процесс в яичниках, то ли плохое сено, то ли неправильное семя и так далее. С каждым животным необходимо работать, для этого нужны опытный ветеринар и опытный осеменитель, а специалистов не хватает. Выбили отрасль за 25 лет. Сейчас ищем людей, разбирающихся в этом.

Еще есть российская проблема под названием «ни себе ни людям». Например, нам предложили колхоз в Переславском районе: три тысячи гектаров, хозяйство развалено, никому ничего не нужно. Просят 150 миллионов рублей. За что?

Мы, конечно, найдем и другие хозяйства, но хочется купить недалеко от нашего производства. Тот же Переславль-Залесский находится в восьмидесяти километрах. Туда можно приехать утром, побыть полдня, всем хвосты накрутить и обратно отправиться. Но если будут так много просить, придется и дальние хозяйства рассматривать.

Однажды, лет десять назад, я думал приобрести небольшую ферму — тоже рядом с Переславлем-Залесским. Взял специалистов, и вместе с председателем горисполкома мы туда приехали. Ферма в ужасающем состоянии: стоит лет семь-восемь уже, окна вынули, крышу сняли. Мне говорят: остаточная стоимость фермы — 70 тысяч долларов. Я тут же специалиста спрашиваю: а сколько стоит построить новую ферму? 40 тысяч долларов. Вся проблема в том, что для строительства новой фермы нужно получать кучу разрешений. Так и не купили, а та ферма до сих пор стоит.

Мне нравится подход, действующий в Латвии. Например, в центре городка Айзпуте стоит разрушенный исторический дом. Никто его не пытается продать за миллион или 100 тысяч евро. Цена символическая — один евро, но покупатель должен восстановить дом, причем требования государства очень жесткие — даже материалы надо использовать аналогичные тем, что применяли при строительстве. А у нас, когда видят интерес, сразу пытаются раздуть значимость и цену. По их логике лучше пусть стоят развалины, чем кому-то дешево отдать.

Рядом с каждым колхозом я открою магазин. Мы уйдем от дистрибуции и станем продавать свежее молоко по ценам в два раза ниже, чем в обычной рознице.

Например, по ценам 2015 года молоко из-под коров будет не по 55–60 рублей, а по 30. Один человек в день в среднем потребляет где-то 100 граммов молока. У нас на фермах его производится в районе двенадцати тонн. То есть две фермы спокойно обеспечат молоком весь Пушкинский район.

Такие схемы прекрасно работают в Европе. При фермах в Италии или Франции есть маленькие магазинчики, где без наценок продают молоко и сопутствующую продукцию. Также итальянские фермеры с утра привозят и заливают молоко в молокоматы, где оно продается без участия людей. В зависимости от точки можно установить молокомат и на 300 литров, и на 100. Там же стоят холодильники с сырами, молочными продуктами и напитками.

Я изучал вопрос с этими автоматами, но у нас есть закон, по которому в магазине нельзя продавать свежее молоко, только пастеризованное. Но в случае пастеризации весь смысл теряется. Закон идиотский: на базаре можно торговать любым молоком, а в магазине — только пастеризованным. Явно же у меня в хозяйстве контроль лучше поставлен, чем у одиночного крестьянина. Как его проконтролируешь?

У меня проверяющие не вылезают с производства, начиная от Рос­потребнадзора и заканчивая экологами. Проверяют все: белки, жиры, кислотность, наличие кишечной палочки. Как на наших заводах, наверняка не контролируют нигде. На Западе я такого не видел. Первыми это преодолели в Татарстане, разрешив продавать живое молоко в магазинах. Но сейчас вроде снова запретили.

Я разговаривал с молодыми ребятами, спрашивал:

— Какое молоко покупаете?

Отвечают:

— Стерилизованное, чтобы была гарантия. Оно хранится шесть месяцев, это очень удобно, его поставил в холодильник, в любой момент достал, налил, оно не портится.

— Ребята, а вы знаете вообще, как происходит стерилизация мо­лока?

— Нет.

— Идет поток молока, а навстречу поток пара с температурой 145 градусов, убивающий все живое. Полезные свойства уходят. Остается белок, точнее, уже ошметки белка. Вы пьете взвесь разрушенных белков. Вас это устраивает?

— Нет.

— Какое молоко будете покупать?

— Конечно, с фермы — свежее.

С людьми надо работать, объяснять им. Лучшее молоко — из-под коровы. Не все любят парное, но охлажденное молоко, да еще и с черным хлебушком, — наслаждение. Если его сразу охладить, то в течение суток там все стерильно благодаря действию антител. В таком молоке сохраняются все питательные и полезные вещества.

Пастеризация проходит при температуре 60–90 градусов, а белок умирает при температуре 60 градусов. Мы стараемся делать низкотемпературную пастеризацию, но все равно идет разрушение белка — свойства уже не те, что у свежего молока. Считаю, нужно найти решение, которое позволит людям все-таки употреблять свежайшее недорогое молоко — как в Европе. И надо дать людям возможность торговать продуктом своего труда без посредников. Чтобы в нашей стране выйти из продуктового кризиса, нужно разрешить частникам один день в неделю продавать свою продукцию безо всяких разрешений, как в Германии. Каждую субботу фермеры приезжают на определенную площадь и торгуют. В Москве есть ярмарки выходного дня, но попробуйте на них попасть. Получить разрешение стоит дороже, чем запустить свой товар в магазин. Никакая прибыль от торговли это не окупит. Пусть колхозники привозят свою картошку в машине и продают в Москве. Даже в советское время такое было.

***

К сожалению, обстановка в России не дает понять, где мы будем через пять-десять лет. Поэтому я привык планировать где-то на полгода-год. Может быть, придет умное правительство, раздаст людям землю, и тогда мы будем — я на сто процентов уверен — одной из самых состоятельных стран мира.

Все предпосылки есть: нефть своя, земля своя, полезных ископаемых и талантливых людей — сколько угодно. Но что-то мешает правильно распоряжаться таким богатством. Я всегда удивляюсь Финляндии, она в первой десятке по уровню жизни, а ведь там нет ничего, кроме озер и низкорослых деревьев.

Здесь вспоминается история нашего советского золотопромышленника Вадима Туманова. Он придумал схему экономной разработки золотых месторождений частными артелями, что давало результаты намного лучше, чем у государственных предприятий.

Редко встречается большое месторождение, которое можно разрабатывать годами. Обычно на год-два разработки. Что делали? Строили мини-город со всеми удобствами, а потом приступали к разработке. Если золота мало, выходило невыгодно. Геологам давали премии за разведку крупных месторождений, а мелкие они просто наносили на карту. И Туманов стал давать геологам одну-две так называемые «доли» в проекте за информацию про эти месторождения. А по тем временам доля позволяла за сезон заработать на машину «Жигули». Гигантские деньги! Туманов приезжал, из местного леса рубил дом, баню, завозил туда бульдозеры, экскаваторы, драгу, а в конце сезона выкидывал, так как все с лихвой окупалось.

В Сибири тем временем нашли крупное месторождение полиметаллов, и Туманов уже во времена перестройки захотел его разрабатывать. Единственное — надо было протянуть дорогу. Нет чтобы государство дало разработку человеку, много раз доказавшему, что лучше всех ведет добычу. Объявили тендер, победила какая-то швейцарская компания, а в итоге так никто ничего не сделал. Туманов своими словами излагает эти стихи Юрия Левитанского:

Подарили дураку море.

Он потрогал его. Пощупал.

Обмакнул и лизнул палец.

Был соленым и горьким палец.

Тогда в море дурак плюнул.

Близко плюнул. Подальше плюнул.

Плевать в море всем интересно.

Дураку это даже лестно.

Но устал он. И скучно стало.

Сел дурак на песок устало.

Повернулся спиной к прибою.

Стал в лото играть. Сам с собою.

То выигрывает, то проигрывает.

На губной гармошке поигрывает.

Проиграет дурак море!..

А зачем дураку море?

Есть у нас Сибирь, гигантские просторы со всевозможными полезными ископаемыми, плодородная земля по всей стране, но никому ничего не нужно. Зачем дураку море? Зачем нам миллионы гектаров пустой земли, если мы ничего с ними не делаем?

Вот недавний пример. Наш завод в Пушкинском районе располагается на восьми гектарах земли. Маловато, потому что мы растем, но рядом с нами есть участок в семь гектаров леса с большими проплешинами. Стали выяснять, кому принадлежит. Оказалось, что поселению Ельдигино. Еще советских времен леса закрепили за окружающими поселками. Лесом лет тридцать никто не занимался. Зайдя в него, я увидел, что живые деревья поражены короедом; ткнул в упавшее дерево — труха. Чуть что — пожар разгорится моментом, даже машина для тушения не сможет подъехать.

Пришел в поселковый совет и спрашиваю:

— Нужен вам этот лес?

— Нельзя сказать, что не нужен, но у нас нет средств, чтобы следить за ним с точки зрения противопожарной безопасности. Если у вас есть средства, возьмите, следите.

И вот он, российский идиотизм. На аренду этого леса, чтобы почистить его на свои же деньги, я потратил восемь месяцев. Когда лес присоединили, встал вопрос: можно ли вырубить деревья, пораженные короедом? Нам сказали: за каждое нужно платить по 80 тысяч рублей, хотя вообще-то больные деревья подлежат вырубке. Пришлось дойти до начальника лесного хозяйства Московской области, чтобы он дал приказ срочно вырубить.

Но это я, известный в районе бизнесмен, а обычный человек, если захочет эксплуатировать лес, сможет пробиться? Только если обладает сильнейшей волей. А стоит ли овчинка выделки, я не знаю.

Это две разные вещи: великая могучая наша родина и условия жизни, которые она, к сожалению, не смогла создать для своих людей. Вот сейчас попали мы в бензиново-керосиновый кризис. Цена на нефть упала, надо дать людям землю, чтобы они сумели прокормить себя, а потом, глядишь, и на продажу произведут товар. Да, у нас много бездельников, пьяниц, но есть масса нормальных трудолюбивых людей. Им надо дать возможность работать. Шесть соток — это насмешка, хотя наши люди способны и с такого участка семью кормить. У мамы Жени Харламова несколько соток под Новосибирском. Она с участка кормит всю семью, а рядом стоят пустые десятки гектаров, но развивать — нельзя.

Какой механизм передачи земли? Неважно. Их может быть сто штук. Надо ее раздать, обеспечить людей землей, чтобы они не голодали. А что будет он с землей делать — продаст, отдаст? Да без разницы. Я, как и любой бизнесмен, привык к конкретным делам. Если есть задача, решить ее можно.

Вот государственная цель: земля должна плодоносить. Если дали землю, а ее не обрабатывают, значит, отбирайте, отдавайте тем, кто готов что-то делать. На то и существуют чиновники — контролировать соблюдение правил.

В Латвии после развала СССР раздали всем землю — по 5–10 гектаров. Кто-то продал, кто-то обрабатывает, получая сельскохозяйственную дотацию. Деньги небольшие, но подспорье — с голода уже не помрешь. А у нас поля стоят пустые. В Рязанской, Ярославской, Московской областях на десятки километров — заброшенные поля. Почему не раздать людям, чтобы развивали? Дать по хорошему куску земли всем гражданам России и желающим русским из бывшего СССР.

Глава 22. Вызовы для компании

Как у нас оказался завод детского питания в Саратове

Откуда приходится возить молоко в Москву из-за дефицита

Почему мы стремимся расширять ассортимент продукции

Я уже сформулировал правила, позволившие нашей компании почти два десятка лет быть основным игроком на рынке глазированных сырков России, а значит, и мира. Нам удается держать больше 80 процентов рынка, несмотря на то что вход в этот сегмент стоит относительно недорого.

Линия по производству сырков мощностью 80 тысяч в сутки стоит 150 тысяч евро. Разработать дизайн, закупить этикетку — 30–50 тысяч. Но попробуйте продать эти 2,4 миллиона сырков в месяц, доказать покупателям, что именно твой сырок следует купить, убедить сети поставлять именно твой сырок.

Как это сделаешь, если люди привыкли к сыркам нашей компании, а мы строжайшим образом держим качество? Сколько надо затратить на рекламу безо всякой гарантии результата? За время работы я наблюдал немало попыток выхода на этот рынок, в большинстве своем неудачных. Многих компаний уже нет, периодически можно наблюдать объявления о продаже бывших в употреблении линий — это разорился еще один небольшой производитель сырков.

Крупному же молочному холдингу выгоднее купить такого игрока, как «Ростагроэкспорт», чем самому завоевывать рынок сырков с нуля, но мы пока отвергали все предложения о продаже.