Привычка к творчеству. Сделайте творчество частью своей жизни Тарп Твайла

Первые шаги в творческом проекте похожи на блуждание в темноте: они беспорядочны, суетливы и боязливы, в них много озабоченности качеством результата, но самим результатом и не пахнет. Еще и непонятно, что нужно исследовать. Я не люблю такие моменты. Я становлюсь похожа на отчаявшуюся женщину, у которой в голове крутится одна и та же мысль: «Мне нужна идея». Прийти в студию и начать танцевать в надежде, что мои бесцельные и бессистемные прыжки и ужимки внезапно сами превратятся в хороший номер, для меня неприемлемо. У меня подобное никогда не срабатывало. Случаи, когда из этого что-то получалось, редки, как снег в апреле. Вы не можете просто «танцевать», или «рисовать», или «писать». Это глаголы, за которыми ничего не стоит. Нужна осязаемая идея, чтобы начать действовать. Идея, какой бы мизерной она ни была, способна превратить процесс в результат: рисование – в картину, писание – в книгу, ваяние – в скульптуру, движение под музыку – в танец.

Хотя в такие моменты я и выгляжу отчаявшейся, таковой я себя не ощущаю, потому что у меня есть установившаяся для таких случаев практика, которая заставляет меня идти вперед.

Я называю ее «наскрести на идею». Помните сюжет народных сказок, где бедняки ищут по всем углам и собирают последние крохи, чтобы приготовить себе обед? Впоследствии эта еда всегда оказывается чем-то большим. Примерно тем же занимаюсь и я, когда начинаю работать над новой композицией, – скребу по сусекам везде, куда могу дотянуться, чтобы набрать хоть на что-нибудь. Так, взбираясь на вершину горы, ищешь любую впадинку, чтобы зацепиться и продолжить движение вверх.

Каждый может пытаться наскрести на идею по-своему. Модельер посещает магазин винтажной одежды, просматривает видеоклипы или наблюдает со стоянки придорожного кафе за тем, как одеты прохожие.

Кинорежиссер вдруг улетает в Рим, надеясь, что в Вечном городе его посетит блестящая идея. Смена декораций – чем не способ что-нибудь наскрести?

Архитектор стоит у карьера и изучает алгебраическую связь между осыпавшейся породой и неровной поверхностью каменной стены или всматривается в уходящий вглубь конус. Мы видим камни, архитектор – пространство и текстуру, он оценивает камни как возможный строительный материал.

Любая воспринимаемая информация может подтолкнуть к рождению идеи.

Наскрести на идею можно в книгах. Однажды я зашла к шеф-повару ресторана при четырехзвездочном отеле в момент, когда он и его помощники копались в груде поварских книг, написанных на иностранном языке, явно в поисках идей для нового меню. Они были несколько озадачены моим появлением, а на их лицах было написано смущение, потому что я прервала их в разгар поиска нужной идеи, что, конечно же, никому не нравится.

Кто-то может сказать, что таким образом идеи не «наскребаются», а «заимствуются», но это ведь и есть часть творческого процесса. Начальная часть, очень личная. Вы как бы говорите богам: «О, не обращайте на меня внимания, я просто немного поброжу тут по вашим чертогам…» Затем хватаете подходящую горящую головешку и мчитесь прочь, как сумасшедший, – несете людям свет и тепло.

Меня часто спрашивают: «Откуда вы черпаете свои идеи?» Такое часто спрашивают у тех, кто готов говорить о своей работе, стоя перед аудиторией. Я обычно отвечаю коротко: «Отовсюду». Это все равно что спросить: «Откуда вы берете воздух, которым дышите?» Идеи витают повсюду.

Впрочем, с жаром доказывать, что творческие идеи находятся в наших воспоминаниях, опыте, вкусе, суждениях, критических оценках, человечности, целях, юморе мне как-то не хочется. Не хочется, потому что это и так очевидно. Если мне суждено стать лидером, призывающим к творческой самореализации, то уж не повторяющим снова и снова, что идеи находятся повсюду.

Предполагаю, что люди, спрашивая: «Где вы черпаете свои идеи?» – на самом деле имеют в виду: «Как вы их узнаете?»

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, что есть идея.

Идеи принимают различные формы. Есть хорошие идеи и есть плохие. Есть большие и маленькие.

Хорошая идея, скорее, вас раскрывает, чем тормозит. Она генерирует другие идеи, и они, дополняя, улучшают друг друга. Плохая идея закрывает двери, вместо того чтобы их открывать. Она ограничивает и загоняет в рамки. Граница между хорошей и плохой идеей очень тонка. Плохая идея в руках хорошего человека с легкостью может превратиться в хорошую.

Мне нравится диалог между кинопродюсером Артом Линсоном и писателем Дэвидом Мэметом, опубликованный Линсоном в своей книге What Just Happened? Bitter Hollywood Tales from the Front Line («Что случилось? Горькие голливудские истории с передовой»).

Первое правило при создании фильма – найти писателя с идеей или иметь идею и найти писателя. С той поры, как мы с Дэвидом Мэметом создали «Неприкасаемых», между нами установились прочные и доверительные рабочие отношения: ты хорошо платишь – я пишу хороший сценарий.

Звоню ему:

– Привет, Дэйв!

– Что у тебя там? – спрашивает он.

– Отличный новый проект. Ты нужен мне, чтобы написать сценарий.

– Хорошо.

– Платят хорошие деньги.

– Отлично! Давай займемся этим.

– Но тут не все так просто…

– Почему?

– Нужно, чтобы ты сначала мне рассказал, о чем будет фильм, иначе я не смогу заплатить.

– Хорошо. А о чем бы ты хотел?

– Не знаю, поэтому я тебе и звоню.

– Понятно.

– Дэйв, как ты отнесешься к тому, что это будет приключенческий фильм?

– Хорошо отнесусь.

– Со знаменитостями в главных ролях. Может, обе мужские.

– Отлично.

– Ну давай же, Дэйв. Мне нужно хоть что-то.

– Ну, окей… Что если это будут двое парней и медведь?

– Ну вот и отлично!

Идея снять фильм с двумя главными мужскими персонажами не может считаться идеей в Голливуде. А вот два парня плюс медведь уже могут. Это соответствует непреложному правилу, что по-настоящему хорошая идея получается тогда, когда она складывается из двух маленьких идей. И, как все хорошие идеи, она получила развитие и превратилась в итоге в фильм «На грани» с Энтони Хопкинсом и Алеком Болдуином.

Разницу между хорошей идеей и плохой можно объяснить на примере, который Эдвард Форстер приводил для иллюстрации разницы между рассказом и сюжетом. «Королева умерла. Король умер» – это сюжет. «Королева умерла. Король умер от разбитого сердца» – это рассказ. И это все, что вам нужно знать о хороших и плохих идеях.

Куда полезнее уметь отличить большую идею от маленькой.

Наскрести по сусекам на большую идею вам (сейчас я обращаюсь и к себе тоже) не удастся. Она возникает каким-то таинственным образом, как непрошеная гостья (в особенности если ее невозможно осуществить). В большой идее всегда имеется скрытый мотив, обычно это желание привлечь к себе внимание, или заработать огромные деньги, или и то и другое сразу. Большие идеи – это самостоятельные и самоопределяющиеся проекты. Они приходят ко мне раз или два в год, когда я начинаю беспокоиться о преходящем характере своего творчества и начинаю пытаться создать что-нибудь вечное. Мне хочется, чтобы люди запомнили меня.

Для меня большая идея – отснять, сохранить и заархивировать все поставленные мной танцы и назвать все это Decades («Десятилетия»). Большая идея – это однажды проснуться и сказать себе, что хочу на Бродвее поставить мюзикл из песен Билли Джоэла. Эти идеи большие, потому что занимают огромное место в моей голове и, если я им отдаюсь, поглощают меня всю без остатка. Сама по себе большая идея бессмысленна не более, чем какая-нибудь цель или мечта. Она перестанет существовать, если я перестану дополнять ее маленькими идеями, превращающими ее в реальность. Если бы к идее создания мюзикла я не нашла верный способ заинтересовать Билли Джоэла и получить его одобрение, если бы не смогла подобрать нужные песни, создать узнаваемую сюжетную линию, чтобы связать воедино все песни, придумать танцевальные движения, найти лучших танцоров и убедить состоятельных людей вложить деньги в шоу и тому подобное, если бы не было тысячи других маленьких озарений, ярких образов и правильных решений… то большая идея быстро бы съежилась до маленькой, а потом и вовсе испарилась.

Поэтому скребите по сусекам в поисках маленьких идей. Без них нет больших.

Начинайте это делать, потому что нет смысла ждать вдохновения с небес. Как сказал Зигмунд Фрейд, «когда вдохновение не приходит ко мне, я прохожу полпути, чтобы встретить его». По сути, это ничем не отличается от решения кинопродюсера позвонить талантливому писателю и подтолкнуть его к идее сюжета о двух мужчинах и медведе. Если идти навстречу идее, то шансы встретиться с ней возрастают вдвое.

Помните об этом, когда мучительно пытаетесь родить грандиозную идею. Вы значительно облегчите свою жизнь, если начнете скрести по сусекам в поиске небольшой.

В книге «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» Роберт Пирсиг рассказывает, как преподавал риторику студентам колледжа в Бозмене (штат Монтана). Одна девушка, серьезная и дисциплинированная студентка, которую преподаватели охарактеризовали как лишенную творческой инициативы, решила написать пятисотстраничное эссе о Соединенных Штатах. Пирсиг высказал мнение, что эта тема слишком обширная, и посоветовал сузить ее до Бозмена. Когда пришло время сдавать работу, она пришла с пустыми руками, очень огорченная. Она оправдывалась тем, что ей так ничего и не пришло в голову. Пирсиг посоветовал ей выбрать тему еще уже и написать о главной улице Бозмена. И вновь она ничего не принесла, и явная тревога отражалась на ее лице. Раздосадованный Пирсиг язвительно порекомендовал:

«Сузьте тему до одного здания на главной улице – до оперного театра. Начните с верхнего кирпича слева».

Ее глаза за широкими линзами очков широко открылись. В следующий раз она пришла с загадочным выражением лица и протянула ему эссе на пять тысяч слов о фасаде оперного театра на главной улице Бозмена. Оно начиналось так: «Я сидела за столиком в бургерной через дорогу от оперы и начала писать о первом кирпиче, затем о втором, а после третьего слова стали сами приходить, и я не могла остановиться».

Когда вы пытаетесь наскрести на идею, даже легкий намек на нее может сдвинуть вас с мертвой точки. С этим хорошо знакомы музыканты, потому что композиция посещает их целиком – от первой до последней ноты. Отдельные фрагменты они называют строчками или рифами. Именно их поиском они и занимаются.

Со мной бывает так же. Танец не рождается в моей голове в готовом виде. Вдохновение находится в мельчайших движениях, длящихся иногда доли секунды. Комбинация из трех шагов – это уже идея. Поворот ноги в сочетании с движением руки – идея. По-новому упасть на пол – это идея. Мужчина хватает за локоть женщину – идея. Быстрая комбинация из пяти шагов, заканчивающаяся прыжком, – это, по сути, уже мегаидея, над которой я могу работать часами.

Пока я ищу, я импровизирую. Как музыкант, подбирающий нужные ноты, хореограф ищет нужные движения. Это понимание пришло ко мне не сразу. Я осознала, что никогда не найду по-настоящему верное решение, если буду искать его лишь мысленно. В голове я могу спланировать, организовать, структурировать, перестроить, но никогда не создать танец. Чтобы генерировать идеи, мне нужно двигаться. Так же и у художников: невозможно просто сесть и выдумать монументальное полотно до мельчайшего штриха, идеи рождаются только с бумагой и карандашом или с кистью и холстом, то есть в процессе выполнения физических действий.

А импровизировать я научилась так: просто включила в студии музыку и начала под нее танцевать. Вроде бы это совершенно понятное действие, но мне любопытно, многие ли ценят этот дар импровизации, неважно, о каком виде искусства идет речь. Это едва ли не единственная в жизни возможность быть совершенно свободным, не боясь каких-либо обязательств или последствий. Тут неважно, хорошо получается, плохо или интересно. Тут вы наедине с собой, никто за вами не наблюдает, не оценивает. Если что-то действительно получается – что ж, вам решать, показывать это миру или нет. По сути, вы позволяете себе помечтать, находясь на работе.

Полагаю, это знакомо и композиторам-песенникам, пробегающим по клавишам на рояле в поиске фрагмента мелодии, которая зацепила бы слух. И художникам, отправляющим в корзину наброски до тех пор, пока какой-то не окажется вдруг тем, что надо. Так я понимаю импровизацию. Тут нет посредников между импульсом и действием. Я просто действую, а результат, последствия и правдивость (если она была) оцениваю позже, во время отдыха. Это просто потрясающее ощущение. Если вам повезло испытывать его по 45 минут несколько раз в неделю, считайте это даром свыше.

С моей импровизацией, впрочем, существовала одна большая проблема: я не могла видеть результат. Художник может позже взглянуть на разбросанные по полу листки бумаги, писатель может прочесть то, что написал, композитор может записать ноты. У меня в начале моей карьеры не было способа сохранить свои импровизации (это были 60-е годы, компактных видеокамер еще не изобрели). Меня беспокоило, что я теряю много интересных движений. Тогда я начала тренировать свою двигательную память, чтобы запомнить импровизированные шаги. И назвала этот процесс «включить режим запоминания». Но затем осознала, что тем самым нарушала принципы импровизации, поскольку, как только давала команду мозгу и телу запоминать, свобода движений улетучивалась. И меня «накрывало» совершенно противоположное состояние – нечто, сковывающее движения. Процесс запоминания разрушал цель поиска, направленного на то, чтобы отключить сознание и его фильтрующие механизмы, блокирующие творческие импульсы.

Хочу тут кое-что разъяснить. Когда я говорю об отключении сознания и ментальных фильтров, я не имею в виду медитацию или уход в подсознание. Процесс нащупывания идеи реален и ощутим. Он пронизывает вас от кончиков пальцев до корней волос. Ключевой момент в том, чтобы перестать себя блокировать, оставаться открытым всему, что приходит. Когда Томасу Эдисону нужна была идея, он любил садиться в «кресло для размышлений», держа в каждой руке по металлическому подшипнику. На полу, прямо под его руками, лежали две сковороды. Эдисон закрывал глаза и позволял телу расслабиться. Где-то в промежуточном состоянии между бодрствованием и дремой его руки расслаблялись и выпускали подшипники, которые с грохотом ударялись о металл. В этот момент он пробуждался и записывал все, что приходило в голову. Это был его способ отключать цензуру сознания при поиске идей.

Стивен Косслин, профессор психологии Гарвардского университета, считает, что есть четыре этапа работы с идеями. Во-первых, идею нужно родить, опираясь на опыт, память или активную проработку. Затем ее нужно сохранить, то есть прочно закрепить в уме, чтобы она не исчезла. Потом внимательно изучить, проанализировать и сделать выводы. И наконец, ее нужно трансформировать – изменить таким образом, чтобы она могла служить вашим более высоким целям.

Кому-то удается реализовать отдельные пункты, но не все. Они способны создавать идеи, но не удерживать их или трансформировать. Моя проблема заключалась в том, что я генерировала множество идей, но с их сохранением, изучением и трансформацией были сложности. Пока я не открыла для себя видеокамеру, которая стала главным инструментом в поиске идей. Когда я импровизирую в студии одна или с другими танцорами, то всегда записываю весь процесс на камеру, чтобы позже можно было посмотреть запись.

Для меня «наскрести на идею» – это технически подготовленная импровизация (стадия создания идеи), запись на пленку (сохранение идеи), просмотр ее (изучение) и нахождение способа использования в танце (трансформация).

Способов наскрести на идею существует столько же, сколько самих идей.

Самый простой – это чтение. Если вы похожи на меня, то чтение – это первая линия обороны от вакуума в голове. В детстве благодаря чтению вы познавали мир и узнавали новое, усваивали трудную информацию. Чтение дисциплинирует. Если уделять чтению достаточно времени, можно заметно улучшить свои когнитивные способности, подобно тренирующемуся спортсмену: чем больше вы читаете, тем умнее становитесь. Неважно, что вы читаете – книгу, журнал, газету, афишу, инструкцию, – чтение генерирует идеи, потому что вы буквально наполняете голову сырьем, а воображение фильтрует его в поисках чего-нибудь полезного. Если я перестаю читать, я перестаю думать. Все очень просто.

Для отдельных категорий творческих людей, в особенности для тех, кто пишет рассказы и песни, есть еще один способ – разговоры с людьми. Слушая других, вы слушаете идеи. Мне очень нравится история Пола Маккартни о том, как они с Джоном Ленноном написали песню Eight Days a Week («Восемь дней в неделю»). Они решили поработать в загородном доме Леннона и отправились туда на такси.

– Как жизнь? – спросили они водителя.

– Трудимся, – ответил тот, – по восемь дней в неделю.

Маккартни никогда раньше не слышал такого выражения и обратил на это внимание Леннона. Тот сказал – «Точно!», и тут же принялся писать слова новой песни, которая была создана на одном дыхании.

На идею можно наскрести, наслаждаясь работой мастеров в музеях или на выставках. Когда публика стала терять интерес к опереттам Гильберта и Салливана, Гильберт – автор всех либретто – начал отчаянно искать новую форму или идею. И нашел ее на выставке японского искусства в Лондоне, которая подвигла его написать либретто к опере «Микадо», которое, в свою очередь, вдохновило его партнера Салливана на создание музыкальной части, впоследствии вызвавшей волну увлечения всем японским в Европе. А началось все с посещения выставки.

Можно идти по стопам своих учителей и кумиров, используя их работы в качестве отправной точки для генерирования идеи. Но тут нужно быть очень осторожным. Когда я только начинала, то часто замечала, что решаю проблемы теми же методами, какими их решали мои учителя – Марта Грэм и Мерс Каннингем. Я ловила себя на этом и говорила: «Постой, так делали Марта и Мерс. Мы так не можем делать». Когда вы пытаетесь искать идею среди готовых образцов, это может стать опасной привычкой и сделать из вас скорее имитатора, нежели творца.

Неиссякаемым источником вдохновения может стать природа. Моцарт и Бетховен, к примеру, были страстными любителями птиц. Они находили музыкальные мотивы в их пении. На меня пение птиц не производит такого впечатления. Мне важно видеть, как они движутся: как ходят вразвалку, как балансируют, как летят, – все это может зажечь искру вдохновения во мне. Актер может найти идею, наблюдая за осанкой птицы. Художник же, вероятно, будет изучать окраску птицы.

Чтение, общение, окружающая среда, культура, герои, кумиры, природа – все это «сусеки» для творческого вдохновения. Поскребите по ним – и в этот день у вас обязательно будет пища.

Но штука в том, чтобы, когда вы нашли одну идею, не остановиться на ней. Генри Джеймс как-то сказал, что гениальность – в умении видеть общее в разрозненном. В пустом пространстве вы пытаетесь соединить точки, связывая «А» с «Б» и «В», и, возможно, даже дойдете до «З». Но чтобы обнаружить «А», нужно поскрести по сусекам. Если вам удалось добраться до «А», значит, вы ухватились за скользкую каменистую поверхность. У вас уже есть преимущество! Теперь нужно двигаться дальше, к «Б», – это обязательно. Останавливаться на одной идее нельзя. У вас не появится рабочая идея до тех пор, пока в ней не сложатся как минимум две маленькие идеи.

Все дело в динамике. Если хотите увидеть, как это бывает в кино, посмотрите фильм Майка Николса «Деловая девушка». Это полусказочная американская история о том, как девушка из небогатых слоев общества (в исполнении Мелани Гриффит), работающая машинисткой, пытается выбиться и сделать карьеру в инвестиционном банке, а заодно и завоевать сердце прекрасного принца (Харрисон Форд). Но будет намного интересней, если смотреть этот фильм как рассказ о творчестве. Героиня прекрасно умеет скрести по сусекам и находит идеи повсюду. Вот она натыкается на статью о радиоведущем. Затем ей попадается на глаза статья в журнале о желании крупной компании приобрести новые активы, а следом о том, что дочь основателя компании собирается замуж. Она складывает все эти идеи вместе и пытается стать посредником между компанией и радиостанцией, убеждая руководство компании купить радиостанцию. В конце концов ей приходится рассказать, как ей пришел в голову план приобретения радиостанции. Сцена красноречива. Ее уволили. На выходе из здания, держа коробку с бумагами и личными вещами (коробка в точности как у меня!), она получает, наконец, возможность поделиться своими мыслями с магнатом:

«Вот это “Форбс”, видите? Здесь статья о том, что вы хотите купить вещательную компанию. А теперь, в тот же день, я читаю на шестой странице “Пост” заметку о Бобе Стайне, ведущем радиошоу, который грубовато шутит про Эфиопию, и центре Бетти Форд для алкоголиков. Но это не главное. В общем, в тот вечер у него был благотворительный аукцион. Голубая кровь, все дела, разве не забавно? Переворачиваю страницу, а там – сообщение о свадьбе вашей дочери. Красивая она на фото. И она помогала организовать благотворительный бал Стайна. И тогда я начала думать: Траск, радио, радио, Траск».

На магната это производит сильное впечатление, и он тут же принимает ее на новую должность. Если отбросить сказочную романтическую часть, это история о том, как связать «А» с «Б», чтобы прийти к «В». «Деловая девушка» – это самоучитель для изучения техники «наскребания».

В мире бизнеса совершенно нормально не беспокоиться о том, что вы использовали идеи, которые нашли, в совершенно иной форме.

Один мой хороший знакомый, талантливый театральный агент, встречался с оперной певицей, чтобы обсудить, каким образом сделать ее еще более известной, а ее имя – звездным. Оперная дива поведала, что хотела бы услышать некоторые из своих арий в кино, чтобы миллионы людей могли услышать ее голос. Цель достойная. И у агента появляется идея: он рассказал ей, как композитор Берт Бакарак записал четыре диска с различными артистами, которые на протяжении всех лет его работы исполняли написанные им хиты. Он отштамповал тысячу экземпляров этой личной антологии и разослал музыкальным директорам и продюсерам по всему миру. Идея Бакарака состояла в том, чтобы продюсеры вспоминали о нем, когда будут подбирать репертуар для своих исполнителей или саундтреки к фильмам. Агент предложил сделать то же самое и ей: создать личную антологию лучших арий и разослать ее более широкой музыкальной аудитории, а не только оперному сообществу. Агент был очень собой доволен, когда делился со мной этой идеей. Для меня это выглядело так: он взял «А» (идею Бакарака) и «Б» (идею дивы расширить аудиторию) и пришел к «А» (сделать то же, что Бакарак). Это было и умным, и практичным, и, вероятно, наиболее правильным решением. Он выполнил свою работу. Ничего особо креативного он не придумал, но он и не ставил такой цели.

Не хочу сейчас, чтобы меня поняли неправильно. Я не критикую подобного рода связующее мышление в бизнесе. Это практично и дает быстрый результат. Воспользуйтесь тем, что уже работало ранее и адаптируйте к своей нынешней ситуации. Принимая во внимание все риски, связанные с необходимостью получения прибыли, выдачей зарплаты, затратами на рекламу, стремиться использовать то, что уже хорошо сработало, вполне естественно. Все мы сталкивались на собраниях с решением какой-нибудь проблемы. Все знают это чувство загнанности в тупик, пока кто-то вдруг не вспомнит, как другая группа смогла успешно разобраться с подобной же проблемой. И все тогда с облегчением выдыхают. «Замечательная идея, – говорит босс, – давайте так и сделаем». И дает соответствующие указания. Вот так связующее мышление находит признание в бизнесе.

Художнику так поступать непозволительно. Люди не ждут от вас скопированных творений (на самом деле, если вы так сделаете, они с радостью будут обсуждать, что вы скопировали и у кого). Искусство – это не минимизация рисков и создание проекта с гарантированным успешным результатом. У художника более высокая цель. Быть художником – значит быть новатором. Вам не нужен чужой велосипед, чтобы покорять своим талантом города и веси. Вы и знать не хотите, что велосипед уже изобретен. Вы хотите изобрести собственный.

Процесс поиска идей неконтролируем и хаотичен. Но есть несколько правил, которые помогут сделать его более управляемым.

Наскрести на идею сложнее, если вы «заржавели». Спортсмены ставят рекорды на пике своей формы. Вы будете находить идеи в рекордные сроки, если тратить время и силы на тренировки и поддержание тонуса. В первый рабочий день после отпуска я готова к тому, что мой КПД в течение недели будет нулевым. Тем не менее я стараюсь делать все, чтобы привести ум и тело в форму. Когда я в форме, я могу начать выдавать результат через две-три минуты. Возможно, вам это знакомо. В какой бы среде вы ни работали, если вы были оторваны от нее в течение нескольких недель, первые дни будут корявыми и малоплодотворными. Но по мере того, как ржавчина начнет опадать, дела пойдут лучше. Идеи начнут рождаться с большей легкостью. Бегущие по клавиатуре пальцы, смотрящие на холст глаза, сжимающие инструмент руки будут синхронно реагировать на импульсы, идущие из головы и сердца. Вы будете собранны и наполнены энергией, и поймете, что вам не терпится приняться за работу.

Когда я ищу музыку для своих танцевальных композиций, сразу обращаюсь к классикам – Моцарту, Бетховену, Брамсу, Гайдну. Я переслушиваю всю их музыку, потому что хочу воспитать свой слух, а главное – найти лучшие их произведения. Живем один раз – творим на века, и мне не хочется для своих танцев довольствоваться абы чем.

В этом я щепетильна. Я выбираю лучшее из всего, что удается наскрести по сусекам. Это похоже на работу портного. Есть кусок ткани, бумажная выкройка, булавки, чтобы крепить выкройку к ткани, ножницы, чтобы резать, и нитки, чтобы шить. Но ключевой компонент – это ткань. Чем лучше ткань, тем выше вероятность, что работа будет успешной. Поэтому хорошая музыка – ключевой компонент хорошего танца. Моя цель – не испортить музыку танцем.

Скульпторы знают, что работа наполовину сделана, если найден отменный камень. В материале залог успеха. Если вам удается найти лучший материал, самое трудное позади. Для режиссеров ключ в подборе актеров: если выбранные – лучшие, снять плохой фильм почти невозможно. Именно об этом я думаю, когда на поиски идеи отправляюсь к великим мастерам. У них найти то, что мне подойдет, гораздо легче.

Попробуйте так и вы. Если ищете вдохновляющую идею в книгах, читайте лучших авторов и начните с их культовых трудов. Если в изобразительном искусстве, смотрите работы выдающихся художников. А если в кино, сконцентрируйтесь на лентах великих режиссеров. На поиски идеи отправляйтесь к лучшим из лучших, тогда и качество найденного будет на уровне.

Неотъемлемой частью боевой стратегии генерала Гранта было никогда не возвращаться на одну и ту же территорию: можно наткнуться на преследующего врага. Но важнее, что никакой новой информации не извлечешь, идя по одним и тем же следам в уже знакомой местности. Грант всегда разведывал новые пути на новой местности. То же правило применяю и я, когда занимаюсь поиском идей. Я импровизирую в разных помещениях, под разную музыку, читаю новое и непривычное, – все лишь для того, чтобы избавиться от старых привычек и встряхнуться. Молния не бьет дважды в одно дерево, озарение не снисходит дважды в одном и том же месте.

Вы наверняка бывали на собраниях, когда у босса случалась вдруг вспышка ярости. И все такие: «Ой-ой, босс что-то зол, нужно собраться». Ярость, если ее правильно использовать, может послужить замечательным средством пробудить людей и заставить что-то делать. И вас самих тоже, когда вы сидите одни и пытаетесь наскрести на идею. Разозлитесь, вспылите. Да, гнев – это дешевый способ вызвать выброс адреналина, но когда вы в тупике и не знаете, с чего начать, то и такой сойдет.

Поиск идеи – это не про контроль и спокойствие. Дайте волю первозданной энергии, выпустите ее и наблюдайте, как она сметает все на своем пути. Только так можно надеяться, что в столкновении безумных стихий вспыхнет искра. Обычно так и бывает.

Я сравниваю это сумасшедшее, бурлящее энергией состояние с передвижением тяжеленных предметов. Ваши ноги подкашиваются, вы мертвой хваткой вцепились в свою ношу и вот-вот сдвинете ее с мертвой точки. В этот момент ваше сознание совершенно пусто. Вы весь суть порыв и стремление. Вы не думаете о весе предмета, вам просто нужно его поднять.

То же и с поиском. Чтобы наскрести на идею, нельзя прогнозировать и анализировать недостигнутый результат. Нужно довериться бессознательному, позволить ему устремиться вперед свободно, без цензуры. Пусть выходит ужасно, неловко и неправильно – все можно поправить позже. Вам никогда не удастся найти идею, если останавливать себя, не давать впадать в ярость, остывать.

Поиск идеи – суть начало творческого процесса. Это момент, когда ваша идея отрывается от земли, рвется ввысь, игнорируя законы тяготения. Если удерживать ее, никогда не узнаешь, как высоко она могла бы взлететь.

Упражнения

Упорядочить хаос – проблема не из легких. Этому нужно учиться. Предлагаю вам свое любимое упражнение.

Я беру горсть монеток – неважно, сколько и какого достоинства, – бросаю их на стол и смотрю, как они легли. Иногда получившаяся картина выглядит хорошо, но такое бывает нечасто. Тогда я начинаю двигать монетки в разные стороны, выстраивая странные или знакомые геометрические фигурки. По ходу дела я могу выложить их в одну линию, выстроить столбиком, сложить фигурки, например скучный крест или причудливое созвездие. В конце концов прихожу к картинке, которая звучит как разрешение музыкального аккорда. Я смотрю на монетки, и они кричат мне: вот мы какие. Кратко суть творчества можно выразить так: «Задачу можно решать по-разному, но ответ у нее один».

Вы можете проделать это с фишками для покера, палочками, скрепками – подходят любые предметы, которые легко вмещаются в кулак и могут быть разбросаны по столу и выложены в стройном порядке. Я использую монеты, потому что они всегда под рукой, и передвижение их с места на место напоминает то, как я меняю расположение танцоров в студии. Даже если вы художник или композитор, работа с монетами все равно может быть полезной разминкой для ума. Как разминающиеся спортсмены подготавливают тело к работе, так это упражнение готовит сознание – создает позитивный настрой, превращая хаос в порядок. Как только я начинаю чувствовать этот эффект, я тут же откладываю монетки и начинаю работать.

Я читаю книги по многим причинам. Удовольствие – последняя из них.

Я читаю, чтобы оставаться конкурентоспособной, помня замечание Марка Твена о том, что «человек, который не читает хороших книг, не имеет преимуществ перед человеком, который не умеет читать».

По большей части чтение для меня – это поиск вдохновляющей идеи. Но то, что вдохновляет меня, скорее всего, не то, что вдохновляет или увлекает большинство людей. Хотя мне тоже нравится следить за развитием сюжета и действующими лицами, читая, я преследую определенную цель: ищу закономерности и архетипы, концепции и ситуации, которые являются основополагающими для человека и могут устанавливать прочную связь с аудиторией независимо от того, осознает это аудитория или нет.

Я предпочитаю читать, «как археолог», то есть в обратном хронологическом порядке. Я начинаю с современной книги, затем перехожу к той, что предшествовала ей, и так далее, пока не остановлюсь на очень древнем тексте и первозданной идее. Например, занимаясь кастингом для проекта, который впоследствии воплотился в Bacchae («Вакханок»), – о нем я расскажу в главе 7, – я начала читать «Рождение трагедии» Ницше. Тема зацепила меня и привела к исследовательскому труду о Дионисе Карла Кереньи, в котором разъяснялось появление козлов в культе Диониса, а также связь с греческой трагедией. Оттуда я копнула еще глубже – до Еврипида и текста «Вакханок», он и стал в итоге источником, который предлагал мне в качестве такового годами ранее Джером Роббинс.

Не знаю, многие ли читают в таком порядке. Все, кого я знаю, предпочитают хронологический порядок, то есть прочитывают всего Достоевского, начиная с самых ранних работ и доходя до самых последних, примерно так же, как делали в школе. Ничего плохого в этом нет. Они хотят изучать произведения по порядку, по мере того как взрослел сам автор.

Я же читаю, словно веду раскопки. Начинаю с того, чем писатель закончил, а заканчиваю тем, с чего он начал. Так у меня было с Мелвиллом, Бальзаком и тем же Достоевским. И каждый раз я ощущала себя детективом, пытающимся докопаться, почему писатель начал именно так, а не почему он так закончил. История, рассказанная в обратном порядке, не менее интересна, чем история, рассказанная традиционным образом. Для кого-то, может, она будет даже интереснее. Самый надежный способ найти путь в лабиринте – это начать с конца и идти к началу.

Чтение «в археологическом порядке» – это не чтение для удовольствия. Я читаю так, будто хочу выжать из процесса идею, погружаясь в тексты и тему все глубже и глубже. Чтение – как транзакция, сделка: а что я могу из него извлечь? Мне недостаточно просто прочесть книгу. Мне нужно ею «овладеть». Я оставляю заметки на полях, обвожу предложения, которые мне понравились, потом соединяю их стрелками с другими «полезными» предложениями. Я ставлю звездочки и восклицательные знаки на каждой интересной странице, иногда так густо, что становится практически невозможно разобрать текст под моими каракулями. Надписывая и исчеркивая книжные страницы, я превращаю книгу автора в свою собственную (надеюсь, дорогие читатели, вы то же самое проделаете и с этой книгой).

Займитесь своими читательскими раскопками. Возьмите какого-нибудь автора или предмет исследования и начните читать самый последний текст. Затем двигайтесь в обратном порядке к более раннему. Если это роман, узнаете многое о повторяющихся темах, философии автора, стиле. И поверьте мне: все это вы увидите с совершенно новой точки зрения. Если вас интересует какой-то конкретный предмет исследования, идите от передовых наработок к первоисточникам. Расстояние, пройденное вами вместе с писателем, и то, как менялась с течением времени его идея, заинтригуют вас. Но что наиболее ценно – вы встретитесь с первоначальной идеей в ее первозданном, неискаженном виде.

P.S. У меня еще две читательские привычки: я читаю «широко» и я подсела на Оксфордский словарь английского языка.

Читать «широко» означает читать не только, допустим, роман, но и тексты, имеющие к нему отношение. Возможно, это будут книги современников писателя, или комментарии к книге, или биография писателя, или его письма. Должна признать, что это отдает какой-то манией, но зато мне удается извлечь из книги гораздо больше. «Широко» можно также слушать и смотреть. Если я, к примеру, слушаю какой-нибудь из квинтетов Моцарта, то не могу его по-настоящему оценить, пока не прослушаю композиции, созданные непосредственно до и после этого квинтета. Так же и с живописью: я должна просмотреть полотна художника, сделанные им до и после той работы, которую я изучаю.

Что же касается Оксфордского словаря, изучение происхождения и этимологии слова – это замечательный способ докопаться до значительной идеи. Ничто в английском языке не поражает меня больше, чем количество слов, значение которых, как мне казалось, я знаю. Сидя за работой, копаясь в словаре, я в очередной раз убеждаюсь, что понимаю лишь малую часть того, что знаю. Прежде чем написать о ритуале, я изучила это слово по словарю. Но шестнадцать значений, которые нужно переварить, – это еще не все! Читать «широко» означает также изучить слова, стоящие до слова «ритуал» и после него. Никогда не знаешь, вдруг следующая хорошая идея зарыта именно там.

Это упражнение я называю «Яйцо», с него хорошо начинать процесс творчества. Трудно придумать что-либо проще. Я сажусь на пол и прижимаю колени к груди, голову нагибаю к коленям и стараюсь сделаться как можно меньше. Дальше сжиматься уже некуда, отсюда я могу только расширяться. Так это превращается в ритуал открытий. Если поднять голову и выпрямить спину, я превращусь в «высокое яйцо». Если вытяну ноги и натяну носки, образуя букву L, превращаюсь в «яйцо – складной нож». Я продолжаю выполнять упражнение, пока мне это интересно, иногда меняю позы до сотни раз. Я делаю его ежедневно в течение многих лет и обычно всегда нахожу что-то новое. Помню, как, сидя на мяче и слегка перекрутившись, я немного подалась вперед и – эврика! Я изобрела «яйцо-пешеход», что в свою очередь вызвало создание «пятящегося яйца» и еще десяток других поз. Я живу такими моментами. Такие открытия радуют и поднимают настроение и заставляют возвращаться к «Яйцу».

Давать названия позам – зарядка для ума, которую можно считать бонусом к упражнению.

Мне нравится это упражнение за его простоту. Не нужны никакие специальные знания, особая физическая форма, хотя растяжка определенно помогает. Единственное требование – полное погружение в процесс. Начальная поза «Яйца» – базовая, от которой вы начинаете путешествие и наблюдаете, как далеко оно может вас завести.

Возможно, что-то тут напомнит вам о йоге. Но разница есть. В йоге (или любых других установившихся практиках) вы следуете определенной последовательности поз, которые хороши для разных частей тела. Здесь все не так. Нет инструктора или инструкций, которые подсказывали бы, что делать и какова цель той или иной позы. Вы никого не спрашиваете: а какая следующая поза? Вы просто следуете своим импульсам, позволяете уму и телу давать ответы.

Мне нравится «Яйцо» еще и тем, что оно заставляет думать о переменах. Когда вы сидите в позе зародыша, выбора нет – приходится двигаться, потому что в такой позе долго не продержишься. Хотя, конечно, вы можете сидеть в ней столько, сколько захочется. Но в конце концов вам придется что-то сделать. «Яйцо» учит справляться с самым сложным этапом любого творческого процесса, а именно с его началом.

Оно заставляет двигаться. Мне не хватит места рассказать тут о связи тела с разумом. Когда вы стимулируете тело, мозг оживает и работает так, как никогда не будет в состоянии покоя. Мозг – это орган, который теснейшим образом связан со всеми системами организма, на него воздействует кровоток, нейронные цепи, все процессы, которые происходят в теле при его работе. Сейчас вы заставляете его работать иначе и можете открыть для себя новые возможности. Я советую держать под рукой бумагу и карандаш: при выполнении «Яйца» могут появиться новые идеи. Возможно, вам это знакомо: вы начинаете расстраиваться и раздражаться из-за того, что ничего не выходит, встаете и начинаете шагать по комнате – и это помогает. В «Яйце» тот же принцип, только можно обойтись без расстройства и раздражения.

Наконец, оно учит мастерству. Вам необязательно быть гимнастом или танцором, чтобы получить что-то полезное от «Яйца». Чем больше вы с ним работаете, тем дальше можете пойти. Я хорошо подготовленная танцовщица. Я привыкла ко всем испытаниям и трудностям, которые приходится вынести телу танцора. Мне кажется, я видела уже все, на что способно человеческое тело. И при этом каждый раз, когда я знакомлю студентов с «Яйцом», они выдают такие позы, которые мне и в голову бы не пришли. Их бесстрашный ум и молодой организм додумываются до «взорвавшегося яйца», «яйца всмятку», «яйца-болтуньи», «яйца, наполовину очищенного», «яйца устремленного».

«Яйцо» способно унести вас в места, где вы никогда не бывали. Займитесь им, пусть оно станет вашей ежедневной практикой.

Однажды Джордж Харрисон решил развлечься и написать песню, основанную на книге, которая первой попадется ему на глаза в доме матери. Взяв одну наугад, он наткнулся на фразу «нежно плачет», после чего написал свою знаменитую песню While My Guitar Gently Weeps («Пока моя гитара нежно плачет»).

Вы можете поставить перед собой схожую задачу – неважно, в какой области вы работаете, – рисовать только в зеленых тонах, написать рассказ, не употребляя слово «быть», снять 10-минутную сценку, не нажимая на паузу, одной камерой. Бросая себе вызов, создавая искусственно трудность, которую необходимо преодолеть, вы заставляете себя думать по-новому, в чем и состоит главная цель моей техники «Наскрести на идею».

Когда процесс поиска идей оборачивается расстройством и разочарованием, отправляйтесь на прогулку. Но не абы куда. Постарайтесь провести это время с пользой, поставьте себе цель. Пусть это будет экспедиция, вернуться из которой вы дадите себе железное слово с добычей в руках.

Когда поиск идеи становится для меня мучительным, я покидаю студию и иду в сторону Центрального парка, пройдя через него, я оказываюсь в Метрополитен-музее. Музеи – мои любимые места для экспедиций. И живя на переполненном музеями Манхэттене, было бы глупо игнорировать такой ресурс. Как писал Гёте, «кто не видит вещим оком глуби трех тысячелетий, тот в невежестве глубоком день за днем живет на свете». Но ресурсный Манхэттен вполне может и измотать. Поэтому отправляться туда следует с определенной целью. Экспедиции в музеи должны быть спланированы.

Например, танцоры с самого первого дня работы видят себя в отражении зеркал студии, и это часто единственно привычный для них способ восприятия себя и человеческого тела вообще. Мне хочется, чтобы они открыли для себя и другие. Это в особенности актуально для танцоров, недавно пришедших в мою труппу и еще незнакомых с моей работой. Я веду их в Метрополитен-музей, чтобы поделиться с ними тем, что задело какие-то струны в моей душе и, надеюсь, заденет и в их душах.

Одну из таких вылазок я начала с зала, где выставлен трехтысячелетний памятник кикладской цивилизации – тончайшие фигурки людей со скрещенными руками (этим образом завершается моя первая постановка). Затем мы отправились в Африканское крыло, где находятся деревянные статуи плодородия с их чересчур развитой нижней частью тела, сидящие на корточках. Они натолкнули меня на идею танца на корточках Yemaya («Йемайя»), которую я воплотила в 1998 году. Наконец, мы переходим в Египетское крыло, чтобы посмотреть на выстроенные в ряд шагающие фигуры, одинаково напряженные – это состояние необходимо было изображать моим воинам в постановке In the Upper Room («В горнице»). Затем с открытым всему новому, но неперегруженным разумом мы возвращались в студию.

В таком состоянии сознания весь мир становится музеем, а вы – его владельцем.

Профессиональные музыканты также могли бы многое рассказать о потайных ресурсах окружающего нас мира. Они постоянно путешествуют во время гастролей, и музыка для них – это универсальный язык. Если они по-настоящему умеют слушать, то знакомство с новой культурой становится для них сродни походу в музей. Так, Антонин Дворжак после посещения в 1887 году Айовы пишет свое самое знаменитое произведение – симфонию № 9 ми минор «Из Нового Света». Джазовый пианист Дэйв Брубек отправляется в 1958 году в турне по Ближнему Востоку и Индии, где встречается с народной музыкой, не укладывающейся в привычный тактовый размер 4/4. Результат – необыкновенный коммерческий успех его альбома Time Out с хитами Take Five в размере 5/4 и Blue Rondo a la Turk в размере 9/8. Пол Саймон, услышав в 1984 году в записи игру южноафриканских уличных музыкантов, в 1985 году отправляется в Южную Африку, а годом позже выходит его получивший широкое признание альбом Graceland.

Неважно, где вы живете. Если у вас есть цель, то любое место можно превратить в музей. Если вы жаждете красоты и отдохновения от забот, сходите в местную картинную галерею или прогуляйтесь по лесу. Хотите хаоса и ярких эмоций – отправляйтесь в приемное отделение скоропомощной больницы или на автовокзал. Нужна информация – ее полно в документах из библиотечного архива. Интересно понаблюдать за людьми, испытывающими напряжение, – зайдите в отделение полиции или послоняйтесь вокруг стройплощадки. Торговый центр, блюз-клуб, молочная ферма, открытое поле – все это достойно посещения, если у вас есть ясная цель. Мир принадлежит вам.

Наиболее креативные люди, которых я знаю, принимаясь за работу, всегда имеют план. Они знают, чего хотят, знают, как это сделать, и знают, что делать, если работа не ладится.

Но существует очень тонкая грань между разумным планированием и чрезмерным планированием. Никогда не позволяйте планированию мешать естественному движению.

Я не знаю никого, кто планировал и готовился к каждому проекту так, как делает это фотограф Ричард Аведон. Перед съемкой портрета он уже знает, какая камера ему понадобится, какая пленка, какой реквизит и фон. Все распланировано, ничего не упущено. В отличие от многих других фотографов Аведон даже настаивает на предварительной встрече с тем, кого собирается снимать. Но все эти подготовительные операции заканчиваются, как только клиент входит в студию. С этого момента верх берут инстинкт и творческое чутье. У Аведона нет готовой идеи будущего фото, но он знает, какие чувства оно должно будет вызывать. Да, он планирует наперед, но не настолько далеко, чтобы не заметить чуда, когда оно явится. Однажды он снимал Чарли Чаплина – за день до того, как великий комик навсегда покинул Америку. Чаплин был заметно раздражен. Он упрямо отказывался проявлять хоть какие-то эмоции, устремив на фотографа ничего не выражающий взгляд. Но в какой-то момент артистическое начало Чаплина взяло верх: он с помощью указательных пальцев изобразил над головой рога и, скорчив соответствующую гримасу, превратился в злого беса. Аведон был с самого начала настроен, что в портрете Чаплина должен присутствовать юмор. И будучи не менее упрямым и целеустремленным, старался вывести его из мрачного настроения. Когда на мгновение Чаплин ослабил контроль и превратился в смеющегося рогатого беса, Аведон сделал снимок. Конец фотосессии. Он получил, что хотел.

План похож на строительные леса вокруг здания. Пока ведутся наружные работы, леса необходимы, но работы переходят внутрь здания, и леса убирают. Так я представляю себе планирование. Оно должно быть продуманным и основательным, чтобы запустить процесс и сделать его стабильным, но не должно вмешиваться, когда вы перешли к внутренней шлифовке произведения. На этапе шлифовки и совершенствования планы не нужны.

В этом для меня самый большой парадокс творчества: чтобы сделать творчество привычкой, нужно знать, как к нему правильно готовиться. В то же время одна лишь подготовка и планирование не приводят к успеху: только оторвавшись от первоначального плана, вы сумеете вдохнуть жизненную силу в свой труд.

Когда я работала над балетом Surfer at the River Styx («Серфинг на реке Стикс»), мне никак не удавалось придумать концовку композиции. Хотелось чего-то величественного, но в голову ничего не шло. Затем на одной из репетиций я увидела то, что искала. Ближе к концу на сцену выходят четверо мужчин и одна женщина – не совсем обычный расклад, тут уже есть материал, с которым можно работать. Мужчины держат женщину невысоко над сценой и передают друг другу по кругу в довольно рискованном парном танце, не опуская на пол. Я смотрю на ее тело, извивающееся в руках поддерживающих ее мужчин. Она все вращается и движется по мере продвижения группы мужчин вправо. И тут меня озарило: боже, а что, если ее поднять еще выше и удерживать за ноги в идеальном шпагате? Если поднять ее правильно, то есть «по-театральному правильно», она будет плыть в воздухе. Вот и концовка!

Это решение было настоящим везением, но я ожидала его, потому что искала концовку. В тот момент я почувствовала благодарность к Всевышнему, пославшему мне фрагмент, который слил весь танец воедино. Это не было спланировано заранее. Это был подарок свыше. Но в то же время я чувствовала, что этот подарок я заслужила.

Творческие импульсы невозможно спланировать. Необходимо принять как данность внезапно меняющийся ландшафт, изменение плана, случайную искру озарения – и видеть в них удачу, а не преграду, мешающую следовать заранее разработанной схеме. Про тех, у кого творчество вошло в привычку, Уайт сказал так: «Они готовы к удаче».

Ключевые слова «готовы» и «удача» неотделимы друг от друга. Вам не повезет, если вы не будете готовиться, и нет смысла готовиться, если не заметите или отвергнете неожиданно возникшую блестящую возможность. Спортивный агент Марк Маккормак, в свое время один из самых могущественных людей в спорте и модельной индустрии, начавший карьеру с череды удачных находок – звезд гольфа Арнольда Палмера, Гари Плейера и Джека Никлауса, однажды сказал: «Да, должен признать, мне везло. Но я видел свою удачу и был к ней готов, тогда как многие не заметят ее, даже если она ущипнет их за нос».

Некоторых раздражает сама мысль о везении. Признавая участие случая в своем творчестве, мы как бы соглашаемся, что наши шедевры и триумф не совсем наши, и в какой-то степени принижаем свой успех. Я говорю: будьте выше этого. Мир так создан. Везение в творчестве – признак вашего мастерства.

Открытие резины – прекрасный пример того, как много зависит от удачи. В 1839 году Чарльз Гудьир после многолетних экспериментов заходит в магазин. Там он случайно разливает принесенную с собой смесь каучука и серы на раскаленную плиту и обнаруживает, что вместо того, чтобы расплавиться, как патока, смесь обугливается, как кожа, превращаясь в сухой пружинистый материал, сохраняющий гибкость почти при любой температуре. Гудьир назвал этот процесс «вулканизацией», и резина почти в любом привычном нам виде проходит через него. Это, пожалуй, одна из самых прославленных «случайностей» в истории промышленности. Конечно, Гудьир ее таковой не считал, и я с ним согласна. Он активно занимался поиском прочной резины. Он постоянно экспериментировал и потому был открыт для удачи. Кроме того, хотя этот случай мог произойти с каждым, только человек с открытым умом мог понять важность того, что произошло в магазине. А чтобы повторить опыт в лаборатории, были необходимы все его знания и мастерство. Случай с горячей плитой, как заметил Гудьир, имел смысл только для того, «чей ум был готов сделать выводы», кто «упорно продолжал свои изыскания». Гари Плейер выразил этот принцип коротко: «Чем больше практикуюсь, тем удачливей становлюсь».

Быть готовым к удаче – это как получить голосовое сообщение: «Сегодня, между 9 и 17 часами, с вами случится что-то хорошее. Обеспечьте присутствие за рабочим столом (в студии, лаборатории, офисе) и не закрывайте глаза, чтобы не пропустить все».

Конечно, необходимо быть на месте, чтобы понять, что к вам пришла удача. По Гудьиру, «присутствие» на рабочем месте должно сочетаться с упорством: чем больше времени вы проводите за работой, исследуя, экспериментируя, тем больше шансов, что удача ущипнет вас за нос.

Вуди Аллен как-то сказал, что 80 процентов успеха в шоу-бизнесе зависит от того, как часто актер выходит на сцену. То же самое с удачей: в 80 процентах случаев, чтобы встретить ее, нужно дать ей возможность застать вас на месте. Мои танцоры могут исполнить в студии лучший танец в своей жизни, но, если меня там не будет, чтобы это засвидетельствовать, случится то же, что с вошедшим в поговорку падающим деревом в лесу[3]. Этого никто не увидит.

Гений рекламы Фил Дьюзенберри сделал карьеру креативного директора, сумев сократить расходы «Дженерал Электрик». Компания хотела унифицировать всю свою рекламу, для чего требовалось создать некий объединяющий слоган. В день презентации перед руководителями компании Дьюзенберри чувствовал, что придуманный им слоган не совсем подходит. Это была концепция «Мы делаем вещи, которые делают жизнь лучше…» или что-то в этом роде, но она казалась слабой. Тогда он разложил на столе несколько слоганов и начал переставлять в них слова, как делаю я, когда играю с монетками. В конце концов слова выстроились во фразу: «Мы приносим хорошее в жизнь». Увидев ее, Дьюзенберри сразу понял: это то, что он ищет. Было ли это случайностью или везением? Мог бы кто-то другой увидеть красоту этого слогана? Мог бы кто-то еще играть со словами? Он был готов упорствовать в своих поисках, и его упорство было вознаграждено.

Хочется, конечно, верить, особенно вначале, что творческий процесс не подчиняется никаким правилам. Планирование позволяет упорядочить хаотичный процесс создания чего-то нового, но, если оно заходит слишком далеко, вы сохраняете status quo, а творческое мышление занято лишь тем, чтобы выйти из положения, которое вы сами же и создали. Поэтому важно видеть разницу между разумным и чрезмерным планированием.

За годы работы я многое осознала на не самом положительном личном опыте. Поняла, что, если следовать заранее определенным курсом, можно наткнуться на подводные камни. Я начинала карьеру в мире, где танец жил за счет благотворительности, где мое финансовое обеспечение зависело от грантов. Я стала знатоком по части написания заявок на их получение, в которых нужно было точно указывать, на что я собираюсь тратить деньги – начиная с музыки или лицензий на ее использование и заканчивая пошивом костюмов. Ничего нельзя было упустить. В результате чрезмерное планирование вошло в привычку. Поскольку я люблю держать обещания, у меня развилось стойкое сопротивление переменам. Моя приверженность подготовительным мероприятиям и ритуалу мешала оторваться от плана.

Однако работа в реальном мире в конце концов показала, что я не права. Я увидела, что чрезмерное планирование может быть таким же пагубным, как и полное его отсутствие.

С чрезмерным планированием связана эмоциональная ложь, под покровом которой ситуация воспринимается неадекватно: кажется, что все под контролем, что вы продвинулись дальше, чем есть на самом деле, что уже давно покинули дом, хотя еще не вышли за дверь.

Когда я только начинала думать о написании этой книги, мне пришла в голову мысль назвать ее «Как не строить планы». Это название пришлось по вкусу внутреннему еретику. Мне хотелось, чтобы люди уяснили: планирование – это еще не все, излишняя организованность может быть недостатком, может загнать вас в угол, сковать цепями и в результате уменьшить шансы на удачу. Чтобы повезло, нужно проявлять большую терпимость к неопределенности. Составляйте план только до какой-то черты. Даже великие военные стратеги от Сунь Цзы до Клаузевица советовали поступать так: какую-то часть битвы пусть планирует противник.

Давайте рассмотрим факторы, которые могут пустить под откос ваш тщательно продуманный план.

Когда я готовлюсь к работе над проектом, из меня вылезает боевой генерал. Я мобилизую все свои силы: тщательно собираю свой «взвод», начиная с танцоров и заканчивая техперсоналом. Если этого не сделать, планирование будет недостаточным.

Но люди иногда подводят. На каждого, кто может вдохновить и подтолкнуть в правильном направлении, найдется другой, кто «не вернулся из боя» – потому что оказался ненадежным или просто тормозил вас вместо того, чтобы раскрывать. Неважно, как хорошо вы готовились, все может пойти наперекосяк в любой момент: танцоры получают травмы, кто-то из ваших родных и любимых заболевает, у кого-то творческий срыв, в то время как вы пытаетесь преодолеть свой собственный. И здесь вы должны суметь внести коррективы и работать в существующих условиях, а не бороться с ними. Возможно, вам даже удалось немного вбить гвоздь, но теперь он погнулся, и, как бы сильно вы ни стучали по нему молотком, толку не будет.

Если слишком полагаться на других, даже если это процесс, при котором тесное сотрудничество неизбежно, можно сделаться настоящим лентяем. Не поймите меня неправильно – я люблю тех, с кем работаю. В отличие от труда художников или писателей-одиночек, мой невозможен без коллектива, команды. Меня больше нет на сцене, я не танцую. Мои танцоры – это мои сотрудники, наша команда – композиторы, музыканты, костюмеры, осветители. Нет более счастливого человека, чем я, когда с улетной сценографией в студию приходит Санто Локуасто – совершенно чудесный художник-постановщик, с которым я работаю не один десяток лет. Но я никогда не буду думать: «Слава богу, сценография Санто спасла мой балет».

Чтобы не зависеть от актеров, кинорежиссер Милош Форман выработал собственный стиль, который их сильно раздражал. Он не показывал им весь сценарий. Не давал репетировать. Не позволял вносить свои коррективы. Он просто давал команду включить камеры и велел говорить слова снимаемой сцены. Актерам такой подход страшно не нравился, они чувствовали себя неподготовленными, под постоянным контролем – и именно так и было на самом деле. Обязанность режиссера – никому не позволять вмешиваться в повествование, и, по мнению Формана, актеров это тоже касалось. Только он отвечает за то, какой должна быть большая картина. Он должен помнить о ней постоянно, неважно, какие задачи будут поставлены перед исполнителями в тот или иной момент. Нужно, впрочем, отметить, что такой подход себя оправдал: троим актерам, снявшимся в его фильмах, присудили премию «Оскар». Так что усилия Формана определенно принесли им удачу.

Еще одна ловушка – убежденность, что, прежде чем сделать следующий шаг, необходимо довести все до совершенства здесь и сейчас. Вы не начнете вторую главу, пока первая не будет написана, переписана, отточена, изменена, изучена под микроскопом и отшлифована, как красное дерево. Вы не погрузите кисть в краску, пока не соберете все краски, которые только можно вообразить, для создания проекта. Я знаю, насколько важна хорошая подготовка, но в начале процесса такой перфекционизм – это, скорее, прокрастинация. Вам нужно просто взять и начать.

Когда-то я думала, что все препятствия в достижении большей творческой эффективности исчезли бы, если бы у меня были все необходимые ресурсы: собственная студия, своя труппа, свой театр и достаточно денег, чтобы круглый год платить танцорам и нанимать лучших специалистов. Но я поняла, что справедливо как раз обратное: ограничения – это дар, избыток всего – проклятие. Я присутствовала при подготовке достаточного количества фильмов, чтобы убедиться, что изобилие и раздутый бюджет могут приносить вред.

Хороший менеджер знает, что в бизнесе никогда не наступает момент, когда цели и ресурсы находятся в идеальном равновесии. Нет идеального баланса между количеством принятых заказов и запасом товаров, которым вы располагаете. Нет соответствия между расходами и доходами, одно всегда опережает другое. Ваши сотрудники всегда хотят больше денег, больше ресурсов, большего вложения капитала, чем вы способны дать. Всегда будут звонки, на которые вы не будете успевать отвечать, или документы, которые не сможете обработать. Хороший менеджер понимает это инстинктивно, поэтому он никогда не планирует, исходя из некоего идеального плана, который не может быть выполнен по определению. Просто готовность начать – это лучше, чем ожидание идеальной готовности.

Когда я готовила свою первую семиминутную танцевальную композицию (была исполнена в зале 1604 в Хантерском колледже Нью-Йорка в 1965 году), у меня не было ни денег, ни декораций, ни музыки, ни хорошей сцены. Насколько это существенные ограничения? Первые пять лет моя хореография, по сути, шла под сопровождение тишины. Тем не менее эти плачевные условия заставили меня найти свою собственную стезю. Однажды Диззи Гиллеспи, говоря о влиянии Луиса Армстронга на развитие джаза, сказал: «Не было бы его – не было бы меня». Те же чувства испытываю я, говоря о своих предельно скудных ресурсах тех лет: не было бы лишений – не было бы вдохновения, ни тогда, ни сейчас.

Даже Джордж Баланчин, создавший очень комфортное пространство с неограниченными ресурсами для «Нью-Йорк Сити балет», любил считать, что работает в стесненных условиях. Когда кто-то спросил его, как он творит, он ответил: «В соответствии с трудовым законодательством». Он имел в виду, что может работать, только когда его танцоры находятся в зале не более 55 минут, после которых следует обязательный пятиминутный перерыв. У Баланчина было все, что необходимо хореографу: своя труппа, свой театр, свой оркестр (!), свои богатые спонсоры. Но даже у него были ограничения: он работал «с милостивого разрешения» профсоюза танцоров. Как говорят очевидцы, он действительно следовал всем правилам и предписаниям.

Помните, когда решите постонать в очередной раз по поводу руки дающей: неважно, насколько ограничены ваши ресурсы, – их достаточно, чтобы начать. Наш самый ограниченный ресурс – это время. Но не нужно думать, что время – враг творчества. Тикающие часы – наш друг, если заставляют идти вперед с большей настойчивостью и страстью. Найдите мне писателя, который считает, что перед ним целая вечность, и я покажу вам писателя, который не пишет. Так же и с деньгами, которые я поставила на второе место, как наиболее ограниченный ресурс. Нам хочется верить, что количество и качество нашей работы значительно возрастут, если мы сможем позволить себе все, что захочется. Но я сталкивалась с творческими людьми, чей талант иссякал, как только у них появлялось достаточно денег на счету. На каждого, кого деньги наделили силой и желанием работать, найдется другой, кого деньги сделали лентяем. Насущная необходимость будет оставаться источником вдохновения.

Творить – значит играть и создавать новое в пределах знакомых форм. Желание установить как можно больше правил для формы, прежде чем начинать с ней работать, понятно. Но лучше просто выбрать форму, которая подходила бы не только вам, но и вашей конкретной идее.

Роман, для которого не удается найти продолжение, возможно, лучше переделать в рассказ. Соответственно, рассказ, сюжет и герои которого имеют большой потенциал для развития, лучше расширить до романа. Сценарий, в котором диалоги трескучи, но лишены мощного визуального компонента, мог бы стать хорошей одноактной пьесой. В портрете с тончайшей прорисовкой черт, но искаженной цветовой гаммой, возможно, спрятана скульптура, которая рвется наружу.

Поэты сталкиваются с этим постоянно из-за множества существующих стихотворных форм. Если верлибр освобождает, то хайку концентрирует. От сонета до вилланеллы, от рондо до секстины – одни формы ограничивают поэта, другие заставляют его петь.

Например, секстина, очень странная форма, пришла к нам от поэта XII столетия – французского трубадура Даниеля Арно. Она состоит из 39 строк: шесть строф по шесть стихов каждая с посылкой в конце – дополнительным трехстишием. Эта форма нерифмованная. Слова, являющиеся заключительными для строки в первой строфе, заканчивают строки и во всех следующих строфах, причем каждая новая строфа повторяет конечные слова предыдущей строфы в последовательности: 6–1–5–2–4–3. Удивительно, что такая архаичная и упрямая форма до сих пор существует – некоторые современные поэты заинтересовались ее самоуправляемой структурой. Уистен Хью Оден, например, попробовал написать секстину Paysage Moralis («Поучительный пейзаж»), ее можно найти в его собрании поэтических произведений. Есть в ней определенная сила благодаря повторам, но меня она поразила больше стихотворной ловкостью автора, нежели глубиной и прочувствованностью поэтического слова.

Сонет имеет очень ясную структуру – 14 строк, пятистопный ямб (в английском языке; в русском – пяти– и шестистопный. – Прим. пер.) с определенным ритмическим рисунком, но достаточно все-таки гибким: можно выбрать любую из трех схем – итальянский, шекспировский или спенсеровский сонет.

В отличие от звучания своевольной секстины длина и рифма сонета приятны на слух и оставляют свободу для лингвистических и тематических экспериментов. Достаточно прочитать 154-й сонет Шекспира, чтобы убедиться в его красоте и широких возможностях, не выходящих за пределы формы. Разницу между сонетом и секстиной можно сравнить с рыбалкой, на которую можно взять сеть или водолазный колокол. Обе эти вещи предназначены для использования в воде, но водолазный колокол – это жесткая неприступная конструкция, которая может привлечь внимание только очень любопытной рыбы. Сеть же гибка и обширна – она идеально подходит для ловли рыбы.

Однажды я потратила шесть недель на репетиции с 16 танцорами под ужасную музыкальную композицию под названием The Hollywood Kiss («Поцелуй в Голливуде»), потому что чувствовала себя должной композитору, оказавшему мне когда-то услугу. Танцорам я плачу полную заработную плату, поэтому стараюсь обеспечивать их полную занятость. В договоре аренды студии предусмотрено мое обязательство ее оплачивать; я связана долгом платить персоналу, который наняла. Но обязательство (сейчас я хорошо это понимаю) – это не непреложность. Не существует причин, которые могут не позволить вам отказаться от того, что не работает. Так что после шести недель безуспешных попыток заехать в никуда при включенном таксометре я слила этот проект. Несмотря на тщательно продуманный план, а скорее всего из-за него, я впустую потратила полтора месяца. Задним числом я понимаю, что следовало прислушаться к совету, который дал мне когда-то один мудрый руководитель: «Нужна всего одна веская причина, чтобы подписаться под идеей, а не четыреста. Но если у тебя есть четыреста причин сказать “да” и одна причина сказать “нет”, ответом, скорее всего, должно быть “нет”».

Какие бы причины ни подталкивали вас взяться за проект – меркантильные или возвышенно благородные, они должны быть ясными и не обремененными чувством долга. Обязанность – довольно хлипкая основа для творчества, куда прочнее и надежнее страсть, мужество, инстинкт и желание сделать что-то великое.