Рубикон, или Мир в латах Романецкий Николай
— Буду весьма благодарен! — Жюль пожал Спенсеру руку.
Когда он вышел из кабинета, Лина сидела за терминалом. Пальцы ее бегали по клавиатуре. Увидев Жюля, она встала и молча повела его к выходу.
Экая телочка, подумал Жюль, глядя на ее ягодицы, аппетитно обтянутые белым халатом. Интересно, какова эта милашка в постели?..
— Вы так и не хотите со мной поздороваться? — сказал он.
Лина поджала губы. Жюль вздохнул. Ребенок был с характером и ребенок злился на весь белый свет.
— С больными надо быть вежливой и предупредительной! — сказал Жюль.
Лина возмущенно фыркнула.
— Вам назначено завтра на девять, — сказала она.
— И это все, что вы хотите мне сказать?
Лина молча открыла перед Жюлем дверь.
— А чем вы заняты сегодня вечером? — спросил он. — Мы могли бы вместе поужинать.
— Ужинайте со своей Арабеллой! — сказала Лина. — Она будет с вами вежлива и предупредительна.
— Зря вы так! — сказал Жюль, но двери уже закрылись.
Жюль опять вздохнул и спустился с крыльца на дорожку. Когда ворота отворились перед ним, он оглянулся. Он готов был дать голову на отсечение, что Лина смотрит на него. И во взгляде ее есть все что угодно, только не равнодушие.
На улице стало теплее. Солнце уверенно продиралось сквозь тучи, с рассвета закрывавшие небо непроницаемой пеленой. Стены коттеджей сразу зацвели. Энергопанели на крышах с шелестом разворачивались, подставляя солнцу угольно-черные тела. Откуда-то доносилась ритмичная музыка: отдыхающие получали очередные порции удовольствий.
Жюль снял куртку, повесил ее на руку и отправился домой. Мысли его вернулись к Лине.
Похоже, девчонка просто влюбилась в меня, подумал он и присвистнул. Оказывается, в меня еще можно влюбиться!.. Сей факт дает мне кое-какие дополнительные козыри в намечающейся игре с ее братом.
Жюль отметил это профессионально и вдруг с удивлением обнаружил, что использовать эти козыри нет никакого желания.
«Ужинайте со своей Арабеллой!..» А это мысль, сказал он себе и отправился в «Сиреневую веточку».
В ресторане он уселся лицом к прозрачной наружной стене, заказал обед и стал ждать. Когда он заканчивал с салатом, на улице появилась Арабелла. Она уверенно направлялась в сторону ресторана. Жюль ждал. Через пару минут хрустальный голосок за его спиной произнес:
— Здравствуйте, герой космоса! Не пригласите ли даму пообедать в вашем обществе?
9
Как и позавчера, домой пробирались по улицам, уже освещенным фонарями. И снова пылал в объятиях Жюля ненасытный костер. А когда они добрались до коттеджа, Арабелла проворковала:
— Жюль! Вы и теперь отправите меня домой?
Контакт был, Жюль ощущал его и без всякого активатора. А когда они танцевали под звуки незнакомого танго и целовались в пьянящей темноте, до него вдруг доходила помимо ожидания какая-то холодная тревога, странная и непонятная, излишняя в складывающейся обстановке, и было ясно, что к сексуальному уровню тревога эта не имеет никакого отношения. Но сейчас, когда Жюль ковырялся с замком, набирая код, а Арабелла терлась грудью о его спину, до него уже не доходило никакой тревоги, накатывали только теплые, бесконечные волны ее желания.
Не пустышку ли я тяну из предстоящей ночи, подумал Жюль. Может быть, передо мной обычная ночная жрица?.. Коллекционерша любовной ласки?.. Однако в последнем вопросе ее прорвался такой страх, будто попасть в мою постель для нее вопрос жизни и смерти!..
И он сказал, открывая двери:
— Что вы, Белла! Не в моих правилах заставлять женщину ждать так долго!
Эта пошлая фраза вызвала столь горячую волну радости, что Жюль поразился. Словно костер опалил!..
Он пропустил ее вперед и почувствовал, как в спину уперся сверлящий взгляд чьих-то глаз. Он не обернулся. Он понял, что все идет как надо, и аккуратно закрыл дверь.
От чая Арабелла отказалась и тут же умчалась приводить себя в порядок. Жюль тоже не стал прохлаждаться и поднялся в спальню. Застелил постель и разделся. Прежде чем лечь, оторвал от упаковки, лежащей на столе, крайнюю таблетку, положил в рот и запил водой. Упаковки бросил в ящик стола. Потом лег в постель. Когда по лестнице зашлепали босые ноги, он погасил свет. Дверь отворилась. Арабелла зашуршала одеждой.
— Ты где? — прошептала она.
— Иди сюда, — шепотом ответил Жюль.
Горячее жаждущее тело скользнуло к нему под одеяло, живой огонь захлестнул его, объял со всех сторон. И началось.
А когда кончилось и Жюль расслабленно лежал, прислушиваясь, как растекается по телу, вытесняя умиротворение, принятый активатор, Арабелла прошептала:
— Можно, я закурю?
— Разве ты куришь? — спросил Жюль.
— После этого — да!
— Хорошо. Ради тебя я потерплю… На столе стакан, возьми вместо пепельницы.
Арабелла встала. Сквозь полуприкрытые ресницы Жюль увидел, как белеют в полутьме ее высокие груди. Она взяла в руки сумочку. Прострекотала застежка, никелем блеснул в руке Арабеллы медицинский инжектор. Холодный пятачок коснулся плеча Жюля, струйка жидкости легонько кольнула кожу, и тут же помчался к сердцу омерзительный поток лютого холода. Жюль понял, что через мгновение будет поздно, и включился.
Зажегся свет. Арабелла быстро одевалась, пристально глядя на него.
Сейчас он откроет глаза и тупо уставится в потолок, подумала она.
Жюль открыл глаза и тупо уставился в потолок. На большее сил не хватало, потому что волна лютого холода оказалась настолько мощной, что тут же погасила в нем мысли Арабеллы.
— Белла! — прошептал он.
Арабелла склонилась над ним, поцеловала в лоб.
— Лежи спокойно, милый, — сказала она. — Я сейчас вернусь!
Она вышла. Жюль дождался, пока она спустится по лестнице, встал и с трудом доковылял до столика. Воля утекала из него бурным потоком. Ему очень не хотелось расстраивать свою любовницу, он лил слезы, проклиная судьбу, заставляющую его совершать поступки вопреки просьбе Арабеллы. Но что-то человеческое еще оставалось в нем. И это что-то заставило открыть ящик, отгрызть зубами от упаковки еще одну таблетку, проглотить ее и закрыть ящик. На воду сил уже не хватило. Зато обратно в постель он летел как на крыльях.
Я не хочу огорчать мою Арабеллу, шептал он себе, ведь она просила меня лежать, ведь она сейчас вернется, она обещала, она не попрощалась, она оставила мне надежду. И опять слезы текли по его лицу, на этот раз слезы счастья и радости.
— Шлюха! — донесся из-за двери злобный голос. — Неужели ты не могла обойтись без постели?
— В следующий раз сам пойдешь! — отвечала Арабелла. — Будешь обходиться без постели.
— Господа, господа! — предостерегающе произнес спокойный бас. — На личные темы побеседуете позже!..
Холод в сердце так и не исчез. Не освободилась от мутного тумана голова, не налились силой мышцы, и в тело не ворвались легкость и спокойствие. Разве что испарилась из сердца Жюля эта несчастная любовь.
Прошуршала открываемая дверь. В спальню ввалился красавчик Анхель, за ним вошли Арабелла и совершенно незнакомый маленький толстяк. Толстяк тут же вытащил из кармана носовой платок и промокнул им обширную лысину.
— Получите в лучшем виде! — сказала Арабелла.
— Шлюха! — снова прошипел Анхель, глядя на Жюля.
— Все! — резко оборвал его толстяк. — Вы свободны, Арабелла!
Девушка забрала свою сумочку и вышла. Толстяк наклонился над Жюлем, заглянул в глаза, оттянул веко.
— Чудно! — Он потер руки и достал из кармана диктофон. — Начнем!
Жюль попытался включиться в него и не смог. Ничего не получилось и с Анхелем. Единственное, что он слышал, это мысли Арабеллы, которая с удовольствием вспомнила о том, что происходило между ними четверть часа назад.
Что же это она такое мне вколола, подумал Жюль. Не иначе — вилфаг! Однако нашему ведомству препараты такой силы неизвестны… Насколько срезал чувствительность! Только Арабеллу и слышу с ее жаркой эмоциональностью.
— Вы слышите меня? — спросил толстяк.
Эх, еще бы одну таблетку, подумал Жюль. Правда, Бакстер говорил, что трех таблеток мой организм не выдержит…
— Вы слышите меня? — повторил толстяк.
Жюль решил ответить и обнаружил, что до третьей таблетки активатора ему все равно не добраться: мышцы были почти парализованы.
— Да, — прошептал он, еле ворочая языком.
— Кто вы? — спросил толстяк.
— Жюль Карне, — прошептал Жюль. — Бортинженер космолета «Крым». Служба гелиоэнергетики.
— Перечислите членов экипажа вашего корабля.
Жюль перечислил.
— Для чего вы прибыли в Гринкоуст?
— Мне назначен курс реабилитации после лечения.
— Откуда вы знаете доктора Спенсера?
— Мне посоветовал обратиться к нему чиновник, который оформлял мой въезд. У меня есть его визитка.
— Санчес. — Толстяк повернулся к Анхелю. — Проверьте!
Анхель исчез. И тут же Жюль перестал слышать мысли Арабеллы. По-видимому, она вышла за пределы радиуса чувствительности. Или вообще перестала думать. В наступившей тишине Жюль расслышал слабый шепот: все-таки часть мыслей лысого толстяка доходила до него. Но это были какие-то обрывки: «Кто?.. Поведение соответствует… Ответы…»
Толстяк продолжал задавать вопросы, связанные с нахождением Жюля в Гринкоусте. Жюль автоматически отвечал, размышляя, стоит ли заинтересовывать лысого своими репликами.
Вошел Анхель.
— Лежите спокойно, — сказал толстяк Жюлю и повернулся к Санчесу. — Ну?
— Вселял его Пауэр. Все подтверждается.
— А как ребята внизу?
Анхель пожал плечами.
— Ничего подозрительного. Разное барахло, приемник «Фаулер» обычной модели, в тейлоре зафиксированы два сеанса связи с филиалом Европейского Центра Каботажного Плавания на Куру, индексы не стерты. Я переписал, проверим… Да, «Фаулер» он получил здесь, в регистраторе заказ отмечен. Вот только это? — Он достал из кармана «карандаш».
Толстяк взял «карандаш» в руки, повертел его.
— Что это? — спросил он Жюля.
— Амулет, — прошептал Жюль. — Подарок друга.
— По-моему, мистер Адамс, это пустышка. Типичнейшая пустышка!.. Не туда нас понесло, надо искать в других направлениях.
Толстяк отдал «карандаш» Санчесу и сложил руки на груди.
— Может быть, — сказал он. — Тем лучше для нас!
— Действие препарата скоро кончится, — заметил Санчес. — Надо спешить. Повторный сеанс он не вынесет, а трупы нам ни к чему.
— Сфотографируй его, — сказал толстяк. — Что-то у архивистов не то было, слышал?
— Да. Говорят, прислали не его фотографию. Не стыкуется со словесным портретом.
— Ты сам снимал?
— Нет, конечно. Это делал Леон. Перепутали что-то.
Толстяк снова повернулся к Жюлю.
— Сядьте.
Мышцы отпустило ровно настолько, чтобы Жюль смог сесть. Санчес достал из кармана аппарат. Дважды сверкнула вспышка.
— Порядок, — сказал Санчес. — Теперь путаницы не будет.
— Ложитесь, — сказал толстяк.
Снова чуть отпустило мышцы, и тело Жюля заняло горизонтальное положение.
— Еще серия вопросов, — сказал толстяк. — Что вы думаете о женщине, которая была у вас?
— Хороша! — сказал Жюль.
— А как вы относитесь к Ассоциации?
— К какой ассоциации? К FMA?
— Да.
— Я не кригер, — сказал Жюль. — Мне на нее глубоко наплевать!
— Прекрасно! — Толстяк удовлетворенно потер руки. — Еще, с вашего разрешения, вопросик… Как вы осуществляете связь с ЮНДО?
— Никак, — уныло сказал Жюль. — У Службы гелиоэнергетики нет таких связей. Мы технари, а не политики.
Потом было еще несколько вопросов. Все они носили чисто анкетный характер и, по-видимому, задавались для очистки совести и с целью произвести еще одну проверку открытыми каналами через Адресную службу. Там все было чисто. Вскоре толстяк выключил диктофон и наклонился над Жюлем.
— Теперь вы заснете, — сказал он. — И будете спать до утра. А когда проснетесь, ничего не будете помнить.
— Да, — сказал Жюль и закрыл глаза.
Погас свет, прошуршала дверь. Жюль слышал, как они внизу ходят, наводя порядок в коттедже.
Жюль подумал, что на этот раз судьба обошлась с ним совсем уж по-свински. Надо же было нарваться на вилфаг столь огромной силы. Ну прямо как по заказу!.. Потом он подумал о том, что правильно не пошел с ними на информационный контакт, ибо в данной ситуации это ничего бы ему не дало, кроме лишнего риска. Для начала нужно хотя бы знать, кто у тебя в гостях!.. А потом он подумал о том, что продолжение активности не приносит ему лишнего здоровья, и отключился.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЕРЕМЕНЫ ЕСТЬ, ПЕРЕМЕНЫ БУДУТ
1
Заседание закончилось только к одиннадцати часам, и это уже перестало удивлять: в последнее время дебаты часто заходили в тупик. Удивило другое. Сегодня Рыманов почувствовал, что Кшижевский начинает проявлять нетерпение, и вот это Рыманову уже определенно не понравилось. Конечно, ситуация не из приятных, и налицо все признаки того, что процессы стремятся выйти из-под контроля, но поспешность приведет только к обострению кризиса.
Вернувшись в кабинет, Рыманов просмотрел память у секретаря. Ничего такого, что требовало бы немедленного вмешательства, за эти три часа не произошло, и Рыманов опустился в кресло с чувством некоторого облегчения: все эти многочисленные вопли о помощи стали его раздражать. В последнее время в машине ЮНДО что-то сломалось, и она все чаще и чаще давала сбои. Пока они были мелкими и для общественного мнения незаметными, однако количество их все нарастало. И пусть причина сбоев ему понятна (тривиальнейшая боязнь должностных лиц брать на себя ответственность), однако, легче от этой ясности не становилось, ибо в каждом отдельном случае срыва машина снова набирала обороты только после получения его персональных ЦУ, и положение складывалось таким образом, что и Шарп, и Глинка постепенно превращались в посторонних наблюдателей, ни во что не вмешивающихся, ни к чему не прикладывающих головы и рук, не несущих перед миром никакой ответственности.
— С этим пора кончать! — проговорил вслух Рыманов.
Он заказал по внутренней сети чашку кофе без сахара, обжигаясь, выпил его и вызвал обоих заместителей.
Первым, как всегда, вошел Вальтер Шарп, отвечающий за Западный сектор. Штатский костюм на нем до сих пор трансформировался неуловимым образом в некое подобие мундира, и Рыманову вдруг подумалось, что, наверное, тяжело это — всякий раз подавлять в себе желание щелкнуть каблуками и повернуться через левое плечо. Вацлав Глинка был полной противоположностью Шарпу — маленький, полный, лысый. Пиджак и брюки сидели на нем совершенно нелепо, но еще нелепее на их месте смотрелся бы мундир.
При всей своей несхожести оба заместителя были умницами и великолепными знатоками военного искусства. Операции разрабатывались ими с блеском и изяществом, проводились в жизнь уверенно и планомерно, заканчиваться должны были красиво и результативно, с малым количеством жертв и разрушений… Так почему же оба руководимых ими сектора все чаще допускают сбои, и реальный результат оказывается весьма далеким от запланированного?..
— Садитесь, господа! — сказал Рыманов и заказал еще три чашки кофе.
Заместители уселись за стол для совещаний. Шарп тут же достал из кармана и положил перед собой диктофон. Глинка на совещаниях техникой не пользовался: у него была абсолютная память, и за глаза его звали Лысый Компьютер.
— Вот какие дела, господа, — сказал Рыманов. — Я только что с заседания Совета. Кшижевский недоволен нашей работой.
Шарп кивнул головой. Ему были понятны оба смысла последней Рымановской фразы: и то, что работа ведется плохо, и то, что и в случае хороших результатов деятельности ЮНДО, Кшижевский все равно бы выражал недовольство.
— Ничего удивительного! — сказал Шарп. — Кшижевского через десять дней заслушивают на Генеральной Ассамблее, а через два месяца и вообще выборы нового Совета Безопасности. Все яснее ясного!
Глинка лишь виновато кашлянул.
— Вы чрезвычайно догадливы, Вальтер! — сказал ядовито Рыманов. — Однако я вызвал вас не для того, чтобы сообщить о недовольстве руководства. Подобная оценка работы нашего отдела всего лишь констатация факта. Думаю, для вас не секрет, что организация действительно стала работать хуже. Я хотел бы выслушать ваше мнение по поводу причин этого.
Шарп, поняв, что ЦУ на сей раз не будет, убрал диктофон обратно в карман. Глинка дождался, пока он угомонится, и встал. Он всегда говорил стоя, и как Рыманов ни бился, он так и не смог отучить Глинку от этой армейской привычки.
— Видите ли, Сергей, — сказал Глинка. — Тому, на мой взгляд, есть несколько причин. — Он стряхнул ладонью перхоть с рукава. — Во-первых, в связи с широкими кадровыми изменениями налицо явная неопытность нашего аппарата, во всяком случае, в массе своей. Причины изменений вам известны: здесь и потери в результате терактов индивидуалов и боевиков Ассоциации, и случаи прямого предательства. В FMA же действуют сплошные профессионалы, обладающие великолепными навыками конспиративной и диверсионной работы… Во-вторых, с некоторых пор над нашими сотрудниками довлеет страх, а страх и вытекающая из него боязнь проколов и, следовательно, внутренняя несвобода — очень плохие помощники в работе. Все-таки мы совершили большую ошибку, когда решили впредь не привлекать к работе в нашей организации гражданских. — Он жестом остановил собравшегося открыть рот Шарпа. — Да, я знаю, что было большое давление со стороны армейской молодежи, рвущейся к настоящему делу, но вы с Кшижевским были обязаны убедить их.
— Хорошее дело! — проворчал Рыманов. — Я же еще и виноват!
— Не вы один, — сказал Глинка. — Вина эта лежит на всем Совете ЮНДО. Заигрывание с молодежью не всегда приносит пользу делу… В общем, на мой взгляд, здесь лучше всего подошел бы сплав кригеров с молодыми пацифистами.
— Вы хотите сказать, Вацлав, что мы привлекли к делу трусов? — спросил Шарп.
— Ни в коем случае! — сказал Глинка. — Просто молодежь не очень устойчива психологически и требует поддержки в случае неудач. А мы еще и усугубили положение… Для чего мы так жестоко наказали Феррана? Разве в диверсии на «Мэджик стар» была его вина? Разве не мы были обязаны предусмотреть эту диверсию? Разве не мы были должны обнаружить, что «Мэджик стар» наиболее уязвимая станция?.. Однако мы попросту спали, а потом обрушили дубину на мальчишку!..
— Но ведь общественному мнению был нужен стрелочник! — сказал Шарп. — Толпа в таких случаях всегда жаждет получить козла отпущения… Я удивлен, Вацлав, что приходится говорить вам такие тривиальные вещи!.. К тому же, общественное мнение ничего не знает об Ультиматуме.
— Возможно, стоило взять часть вины на себя, — проговорил Глинка. — Я не знаю… Во всяком случае, это наказание насторожило руководителей среднего звена. А когда мы прокололись в ходе операции «Туман»…
— Это вы прокололись, Вацлав! — сказал Шарп. — Я с самого начала был против вашего «Тумана». Кроме ответных терактов мы ничего не добились…
Глинка словно не слышал его.
— В-третьих, в результате нашего стремления к секретности были уничтожены неплохие работники, — сказал он. — И многие просто поняли, что, в случае чего, мы вполне можем ими пожертвовать.
Звякнул сигнал. Рыманов подошел к рисиверу и вытащил заказанный кофе. Поставил по чашке перед заместителями, третью взял себе и сел за стол.
Глинка пил кофе торопливо, мелкими глотками, не отрывая глаз от чашки, как будто хотел найти что-то в горячей коричневой жидкости.
И тогда Рыманов сказал:
— Вы все верно излагаете, Вацлав, но тут Шарп прав: многие идеи были вашими. И реализовывали их тоже вы сами… Однако, что сделано, то сделано. Надо думать о делах сегодняшних и завтрашних, а вот тут у меня огромные претензии к вам обоим.
Глинка вдруг вжал голову в плечи и осторожно посмотрел на Шарпа.
— Объясните, пожалуйста, — продолжил Рыманов официальным тоном, — почему именно МНЕ сообщают, что в Мехико найден подпольный склад оружия, принадлежащий FMA, и почему именно у МЕНЯ спрашивают, что делать с ним дальше? Разве это не ВАША забота, господин Шарп?.. И даже не лично ваша, а кого-то из сотрудников вашего аппарата… Далее. Почему ко МНЕ приходит донесение о том, что банда некоего Гвоздя разгромила в поселке Мыски под Новокузнецком районный информационный центр ЮНДО? Разве Я начальник Западно-Сибирского бюро Восточного сектора?.. Что вы на это скажете, господин Глинка?.. И может быть, вы оба объясните мне, откуда вашим подчиненным известен личный код начальника Секретного отдела?.. Может быть, по спецканалу мне вскоре начнут слать любовные письма?
Шарп и Глинка вскочили из кресел и застыли, выпятив по армейской привычке грудь и глядя сквозь шефа. Рыманов продолжал говорить спокойно, только лицо его постепенно покрывалось красными пятнами да голос становился все звонче и звонче, как натягиваемая при настройке гитары струна.
— Почему только я должен думать, как обуздать этого молодчика Судзуки из токийского отделения Всемирного Альянса Посткригеров? А, Глинка?.. Чем же, в таком случае, занимается ваш Янг Сяо?.. И над чем работает ваш Спилмен, Шарп?.. Какие он решает проблемы, если не у Института Социологии, а у меня спрашивают, каким образом отвлечь молодежь от интереса к военной теме?.. И почему, наконец, о сбоях в работе нашего отдела Кшижевскому докладывают экономисты, а не мы сами?.. Что вы на это скажете, господа заместители?
Господа заместители молчали. Рыманов перевел дух.
— В общем так, друзья мои, — сказал он вкрадчиво. — Время у вас есть только до завтра. А завтра прошу ко мне с планами перестройки работы. Ровно в десять!.. Вы оба свободны.
Шарп и Глинка дернули головами, отдавая честь, и вышли.
С кем-то из них придется расставаться, думал Рыманов, убирая чашки с остатками кофе. Слишком много уже наворочено. Сегодня Кшижевский ничего особенного не сказал, но дня через четыре обязательно скажет. Ведь за четыре дня вряд ли что изменится. За четыре дня такую машину не раскачаешь, хоть надорвись!.. Нет, к Генеральной Ассамблее Кшижевскому будет нужен конкретный виновник неудач. И лучше представить его заранее!.. Глинка, конечно, нагадил больше, его провалы дискредитировали многие начинания ЮНДО, теперь уж придется это признать. А из акции «Туман» действительно получилась большая глупость. Впрочем, глупостью оказалась не сама идея, а ее воплощение в жизнь. И занимались воплощением совсем другие люди. Они и спровадили блестящую идею в помойное ведро… Но отвечать за это будет Глинка. Ибо кадры надо беречь, у них и так синдром страха. И еще надо уважать общественное мнение. А информация о том, что в какой-то там Тьмутаракани ЮНДО изгнала из своих рядов инспектора, вызовет не слишком большой интерес. Даже если он склонял к половой близости девочку-школьницу. Ну, позлословят немного старые развратники да наследственно зараженные СПИДом-2 двадцатипятилетние девы, и то недолго. Пока не узнают, что девочка эта уже два года как не девочка… Другое дело, если информационные агентства сообщат миру весть об отстранении от должности заместителя начальника Секретного отдела ЮНДО имярек. За дискредитацию благородных задач глобального разоружения и развал работы. Вот это будет бомба! И нет никому никакого дела до того, что имярек этот отдувается за своих подчиненных. Подчиненные — не тот калибр… Так-то, Вацлав Глинка, милый наш Грэм… Шарпа же отдать на растерзание журналистам не удастся — у него нет громких провалов…
Размышления прервал сигнал пневмопочты. Рыманов подошел к рисиверу и вытащил из ниши письмо. Обыкновенное письмо, в бумажном конверте, с написанными от руки адресом и адресатом. И надписи эти были сделаны по-русски.
Удивленный необычным посланием, Рыманов пожал плечами и вскрыл конверт. Из конверта выпал сложенный вдвое небольшой листок бумаги. Рыманов развернул его, листок был испещрен колонками арабских цифр. Рыманов недовольно цокнул языком и хотел вызвать шифровальщика, но тут взгляд его упал в самый конец послания. Там красовалась знакомая с детства дуля. Рыманов рассмеялся. Так подписывал свои записки товарищ по школьным играм Мишка Фигнер. И шифр этот был придуман ими еще во времена оны, когда они жили на бульваре Яна Райниса в Тушино и по вечерам помогали родителям возделывать огороды на берегу Сходни. И после трудов, выйдя на лоджию, можно было увидеть, как далеко за противоположным берегом речки сверкают и переливаются, словно новогодние огни, невидимые в сумраке здания новостроек Строгино, где жила соратница по клубу юных космонавтов Женька Гагарина, вечно задиравшая нос из-за своей знаменитой фамилии. О Мишке Рыманов ничего не слышал с тех самых пор, как тот поступил в летное училище. А вот шифр, оказывается, до сих пор прятался где-то в глубинах памяти и с легкостью всплыл оттуда, словно игры в тайное общество смелых и отважных игрались не далее как вчера.
«Привет, Рыма! — писал Мишка. — Если хочешь встретиться со старым приятелем, приходи сегодня в восемь часов к „Толстому Ришару“. Псов своих не бери. Я буду один, как перст.»
Рыманов усмехнулся. Похоже на Мишку. Пишет, словно только вчера распрощались у станции метро «Сходненская», и один побежал на подходящий к остановке трамвай, а другой спустился под землю.
Рыманов подошел к тейлору и, набрав свой личный код, запросил данные по Фигнеру Михаилу Петровичу, русскому, уроженцу города Москвы, родившемуся в восемьдесят пятом году (память работала великолепно!) и через минуту получил ответ, что означенный М.П.Фигнер, русский и так далее, после окончания летного училища проходил службу в Н-ской воздушно-десантной дивизии, пятнадцать лет назад в составе сил ООН с целью подавления путча Михары находился в Иртании, был награжден международным орденом «За особые заслуги», вернулся в Россию, дослужился до майора. После заключения Договора был демобилизован, к трудоустройству не стремился, жил на пособие, был замечен в склонности к употреблению спиртных напитков, три года назад пропал без вести при невыясненных обстоятельствах. Меры по розыску означенного М.П.Фигнера результатов не дали, и он по настоящее время числится пропавшим без вести.
Рыманов удовлетворенно крякнул и дал команду «сброс». Заглянул в память секретаря. Контакт с Оллем был назначен на три часа пополудни, а то, что намечалось на вечер, можно было и отложить.
Ну что же, сказал он себе. Мы встретимся с вами, пропавший без вести Михаил Фигнер, по прозвищу Дуля.
2
Звонок дальней связи раздался около двух часов пополудни, когда Рыманов собрался идти на встречу с Оллем. Канал был из Москвы, под грифом личного кода.
Катерина, подумал с неудовольствием Рыманов. Вечно звонит, когда ни минуты свободной нет.
На экране действительно появилось лицо Катерины.
— Здравствуй, милый!
Рыманов тут же изобразил восторг и любовь. Как четверть века назад, в пору юности мятежной.
— Здравствуй, дорогая! Очень рад тебя видеть!
Она была прежняя. Ни черта не стареет, все ей нипочем. Сколько же она не звонила?.. Кажется, уже полгода, если не больше.
Катерина внимательно рассматривала его.
— Ты неплохо выглядишь, — сказала она.
— Куда уж там, к черту, неплохо! — ответил Рыманов. — Все соки работа выпила!
— Ой, не плачься!.. Можно подумать, что ты всегда и жил не ради работы. Работа, работа и работа!.. А потом уж мы с Витькой.
Восторг и любовь исчезли. Теперь перед Катериной были серьезность и занятость.
— Ты для того мне и позвонила? Чтобы о работе поговорить?.. Так я эти песни уже двадцать лет слышу! Привык к этому, знаете ли!
— А ты всегда умел привыкать! В этом вся твоя натура!
— У нас это называется умением адаптироваться к окружающей обстановке… — начал Рыманов с пафосом, пытаясь скрыть появившееся раздражение: разговор был столь же излишен, сколь и неизбежен.
— Вот-вот! — перебила Катерина. — Через два слова на третье — адаптация, обстановка… Не жизнь, а одни термины!
Ну что ей еще надо, подумал Рыманов. Вечно одни и те же разговоры. Можно подумать, они ей наслаждение доставляют. Ах, он такой, ах, он сякой!.. А на денежки-то, что он шлет, живет, и живет неплохо. Да и странно было бы плохо жить на такую сумму!.. От безделья это! Сама-то никогда не работала…
— Ты мне всю жизнь сломал, — продолжала Катерина зло. — Вся молодость
— сплошные базы да гарнизоны. Одна радость была, когда Витька родился. Да и тут… — Она безнадежно махнула рукой. — Могла бы и еще родить, да разве из такого отца помощник?..
Заладила сорока Якова, подумал Рыманов. Редкие разговоры с женой он бы с удовольствием сделал еще более редкими. И так уж сам практически не звонил!.. Хорошо бы и на ее звонки не отвечать, да нельзя. Такая змея и к начальству пойдет, с нее станется. А Кшижевский разбираться не будет, еще ему проблем не хватает — семейными делами подчиненных заниматься!.. «Что же это вы, Рыманов? Как же это вы можете организацией руководить, если с женой не в состоянии справиться?.. Пресса ведь, батенька, не спит, ей только подавай жареное!..» Ну что Катьке надо, откуда у нее такая ненависть?
— Ты бы не заводилась! Побереги здоровье!
— Тебе до моего здоровья дела нет! Ты бы лучше о Витькином здоровье поинтересовался!
— Витькино здоровье мне и без тебя известно. Служба такая. — Он натянуто улыбнулся. — Слушай, Катя! Что тебе еще надо? Живешь, как у Христа за пазухой! В безопасности живешь! — Он повторил, повысив голос: — В бе-зо-пас-нос-ти!!! У нас у некоторых вон семьи под прицелом кригеров ходят… И чего тебе не хватает?
Она снова махнула рукой, уже не зло, а равнодушно, как-то по-чужому.
— Ладно, — сказала она. — Тебе все равно не понять, чего может не хватать женщине. Для тебя женщина — неизбежное зло в жизни!.. В общем, ты мне больше не звони. И я тебе звоню в последний раз.
— А что случилось?
— А ничего. Я выхожу замуж!
Вон как, изумился Рыманов. Ай-да Катя-Катерина! И как только решилась?
— Хорошо, — сказал он. — Не буду звонить.
— И это все?! — Она всплеснула руками.
— А что?.. Ты ждала от меня приступа ревности?.. Так для меня женщина
— неизбежное зло! — Рыманов ядовито усмехнулся. — Я — человек серьезный, у меня нет времени на разные глупости.
— И тебя не интересует, кто он?
Рыманов решил схулиганить.
— А зачем? Я это узнаю и по своим каналам. Ты же понимаешь… И не только узнаю!
— Только попробуй! — взвизгнула она. — Ты… Мразь… Ты… Только попробуй!!! Я тебе… — Она задохнулась.
— Ладно! — сказал жестко Рыманов. — Ты доложила, я принял к сведению. Твои женихи меня не интересуют! Будь здорова! Желаю счастья!
Он отключился.
Черт бы побрал этих баб, думал он. Не могут понять, что мы тут не в игрушки играем. Не могут понять, что у таких людей нет времени на телячьи нежности!.. А впрочем, баба — она и есть баба, у нее всегда одни страсти на уме!.. Конечно, если бы Катерина жила с ним, многое пошло иначе. Но зато и он бы спокойно работать не смог. Опять же: охрану ей давай!.. Нет уж, пусть все катится, как катится.
И тут ему в голову пришло, что новость эта несет в его жизнь определенные сложности. Ведь сам факт развода может стать слабым кирпичом в фундаменте. А дела предстоят впереди немалые, фундамент нужен очень прочный.
Нет, подумал он, так оставлять все это нельзя. Пусть отложат свадьбу, хоть на полгода.
Он записал в память компьютера, в свой личный файл слово «жених». И, довольный собой, отправился на встречу с Оллем.
Читать бесплатно другие книги:
