Темная материя Крауч Блейк
– Сделаем перерыв?
– Если можно. Мне надо прийти в себя. – Я указываю на лэптоп. – Не хочу выглядеть дикарем на этой штуке.
– Конечно. – Женщина печатает что-то. – Запись прекращена.
Я поднимаюсь.
– Могу проводить тебя в туалет…
– В этом нет необходимости.
Я открываю дверь и выхожу в коридор. Там меня ждет Лейтон Вэнс.
– Джейсон, тебе бы лучше прилечь. Твои показатели фиксируют совсем не то…
Я срываю с руки мониторинговый прибор и возвращаю доктору.
– Ценю вашу заботу, но куда больше мне сейчас нужна ванна.
– О… Да, конечно. Я тебя отведу.
Мы идем по коридору.
Открыв плечом тяжелую стеклянную дверь, Лейтон снова ведет меня к лестнице, где в этот момент никого нет. Здесь тихо, и только вентиляционная система гонит теплый воздух через ближайшую отдушину. Я перегибаюсь через перила.
Два пролета вниз и два пролета вверх.
Что там сказала Аманда в начале интервью? Что мы на втором подуровне? Понимать ли это так, что здесь все под землей?
– Джейсон? Ты идешь?
Я тащусь за Лейтоном вверх, преодолевая слабость в ногах, сопротивляясь боли в голове.
Наверху рядом с армированной сталью дверью замечаю табличку – НУЛЕВОЙ УРОВЕНЬ. Вэнс проводит смарт-картой по ридеру, набирает код и открывает дверь.
На стене передо мной большими буквами выложено ЛАБОРАТОРИЯ «СКОРОСТЬ».
Слева – лифты.
Справа – контрольно-пропускной пункт с суровым на вид охранником, стоящим между металлодетектором и турникетом перед выходом. Похоже, система безопасности ориентировалась больше на входящих, чем на выходящих.
Лейтон ведет меня мимо лифтов и дальше по коридору к двойным дверям в дальнем конце, которые он тоже открывает картой. Мы входим. Мой спутник включает свет, и я вижу хорошо оборудованный офис, стены которого украшены фотографиями коммерческих лайнеров, военных сверхзвуковых самолетов и могучих двигателей.
Мое внимание привлекает фотография в рамке на столе – пожилой мужчина держит на руках мальчика, в чертах которого угадывается Лейтон. Стоят они в ангаре перед громадным, еще не собранным до конца турбовентилятором.
– Подумал, что тебе будет комфортнее в моей ванной. – Вэнс указывает на дверь в дальнем углу и, присев на край стола, достает из кармана телефон. – Я буду здесь. Если что понадобится – крикни.
Ванная. Безупречно чистая – ни пятнышка. И холодная. Тут же туалет и душевая кабина. Одно маленькое окно на задней стене.
Я сажусь на унитаз.
Грудь сжимает так, что не продохнуть.
Они ждали моего возвращения четырнадцать месяцев. И уйти отсюда просто так, конечно, не дадут. По крайней мере, не сегодня. А может быть, и очень-очень долго, учитывая, что я не тот, за кого меня здесь принимают.
Если только это не какой-то заумный тест или розыгрыш.
Из-за двери доносится голос Лейтона:
– У тебя там всё в порядке?
– Да.
– Не знаю, что ты там видел, внутри этой штуки, но знай – я здесь, чтобы помочь тебе. Если почувствуешь, что что-то не так, скажи мне.
Поднимаюсь.
– Я наблюдал за тобой со стороны и должен сказать: выглядел ты так, словно с луны свалился, – продолжает Вэнс.
Если мы выйдем вместе в коридор, смогу ли я оторваться от него и проскочить мимо охранника? Представляю громилу между металлодетектором и турникетом. Скорее всего, не получится.
– Полагаю, в физическом плане ты восстановишься, но вот твое психологическое состояние вызывает беспокойство.
Чтобы дотянуться до окна, приходится встать на фарфоровый унитаз. В закрытом положении окно удерживают рычажки – по одному с каждой стороны. Оно маленькое, два на два фута, и я вовсе не уверен, что смогу вылезти через него. Голос Лейтона эхом разносится по ванной. Я крадусь к раковине, и слова звучат отчетливее:
– …хуже всего, если ты попытаешься справиться со всем этим в одиночку, собственными силами. Давай начистоту. Ты ведь из тех парней, которые считают, что могут всё.
Я подхожу к двери.
Ригель. Дрожащими пальцами медленно поворачиваю цилиндр.
– Что бы ты ни чувствовал, ты должен поделиться этим со мной. – Голос совсем близко, в нескольких дюймах от меня. – Если потребуется, мы можем перенести дебрифинг на завтра или даже на…
Ригель тихонько щелкает, и Лейтон умолкает.
Секунду-другую ничего не происходит.
Я осторожно отступаю от двери.
Дверь едва заметно вздрагивает, а потом отчаянно трясется в раме.
– Джейсон! Джейсон!
Пауза, а потом:
– Служба безопасности? Пришлите группу в мой офис. Немедленно! Дессен заперся в ванной.
Дверь снова вздрагивает – Вэнс, по-видимому, бросается на нее всем весом, – но замок держит.
Я шагаю к окну, забираюсь на унитаз и поворачиваю рычажки по обе стороны стекла.
Лейтон кричит на кого-то. Слов не разобрать, но слышатся торопливые, приближающиеся шаги.
Окно открывается.
В ванную потоком устремляется ночной воздух.
Даже встав на унитаз, я не уверен, что у меня получится. Прыгаю, хватаюсь за раму, подтягиваюсь, но руку удается просунуть только одну.
В дверь бьют чем-то тяжелым. Подошвы скользят по гладкой вертикальной поверхности. Зацепиться не за что.
Я падаю на пол, поднимаюсь и снова встаю на унитаз.
– Быстрее! – кричит кому-то Лейтон.
Прыгаю еще раз. На этот раз мне удается ухватиться за раму обеими руками, подтянуться и втиснуться в оконный проем.
Я извиваюсь, проталкиваюсь дальше и дальше. За спиной распахивается дверь. Вэнс влетает в ванную.
Я падаю в темноту. И грохаюсь на тротуар.
Встаю. Оглушенный, растерянный, в ушах звенит, по щеке струйкой стекает кровь.
Я в каком-то темном переулке между двумя зданиями.
В окне надо мной появляется Лейтон.
– Джейсон, не делай этого! Позволь мне помочь тебе!
Я поворачиваюсь и бегу, не представляя куда – просто несусь к выходу из переулка.
Вот и он.
Слетаю по каменным ступенькам. И оказываюсь в офис-парке.
Несколько безликих, малоэтажных зданий теснятся вокруг унылого озерца с подсвеченным фонтаном посередине.
Вокруг ни души, что, в общем-то, неудивительно, учитывая поздний час.
Я пробегаю мимо скамеек, аккуратно постриженных кустиков, беседки, указателя со стрелой под словами «К ПЕШЕХОДНОЙ ДОРОЖКЕ».
Оглядываюсь на здание, из которого только что сбежал, – невзрачная пятиэтажка, архитектурная посредственность, и люди вылетают из него, как пчелы из потревоженного улья.
Обойдя пруд, перехожу с тротуара на пешеходную дорожку.
Пот щиплет глаза, легкие горят, но я упрямо заставляю себя не останавливаться. И с каждым шагом огни офис-парка отступают дальше и дальше.
Впереди ничего, кроме так нужной мне сейчас темноты, и я спешу к ней, словно ищу спасения.
Сильный, ободряющий ветер бьет в лицо, и я начинаю задумываться. Разве где-то не должно быть света? Хотя бы огонька? Но и задавая себе вопросы, я не останавливаюсь. Бегу и бегу, в гущу беспросветной бездны тьмы.
Слышу волны.
Я на берегу.
Луны нет, но звезд вполне достаточно, чтобы понять – передо мной волнующаяся ширь озера Мичиган.
Смотрю в сторону офис-парка. Сквозь ветер прорываются отрывистые голоса, кое-где темноту режут лучи фонариков.
Я поворачиваю на север и снова бегу. Под ногами хрустят отполированные водой камешки. Далеко впереди неясное, ночное мерцание города, подступающего небоскребами к самой воде.
Снова оглядываюсь. Какие-то огоньки движутся на юг, в противоположную от меня сторону, какие-то – на север.
И они приближаются.
Сворачиваю от воды, пересекаю велосипедную дорожку и беру курс на стену кустов.
Голоса ближе.
Заметят или не заметят они меня в такой темноте?
На моем пути возникает мол в три фута высотой. Я перелезаю через него, обдирая лодыжки о шершавый бетон, и на четвереньках пробираюсь через кусты. Ветки цепляются за рубашку, лезут в глаза.
Вырвавшись из кустов, вылетаю на середину дороги, идущей параллельно берегу озера.
Со стороны офис-парка доносится рев мотора. Дальний свет бьет в глаза.
Я перебегаю дорогу, переваливаюсь через проволочный забор и вдруг оказываюсь в чьем-то саду, где едва не натыкаюсь на брошенные велосипеды и скейтборды. В доме заходится лаем собака. В окнах вспыхивает свет. Я попадаю в задний двор, перелезаю через еще один забор, пробегаю по баскетбольной площадке.
Надолго ли хватит сил?
Ответ не заставляет себя ждать.
Ноги подкашиваются, и я, обливаясь потом, падаю на краю площадки. Мышцы дрожат от напряжения.
Вдалеке лает собака, но, оглянувшись в сторону озера, я не вижу лучей фонариков, не слышу голосов.
Я лежу там – не знаю, как долго. Проходят, кажется, часы, прежде чем дыхание успокаивается и мне удается наконец сесть.
Ночь холодная, и ветер с озера, проносясь между деревьями, бросает на площадку осенние листья.
Заставляю себя подняться. Хочется пить. Несмотря на усталость, я пытаюсь проанализировать события последних четырех часов, но мои умственные ресурсы истощены.
За баскетбольной площадкой начинается рабочий район Саут-сайд.
Улицы пустынны.
Квартал за кварталом притихших, молчаливых домов.
Пройдя милю или чуть больше, я останавливаюсь на перекрестке в деловой части города. Смотрю на светофоры – огоньки надо мной бегают по кругу в ускоренном ночном режиме.
Прохожу пару кварталов. Никаких признаков жизни, кроме пивнушки на другой стороне улицы. В окнах – светящиеся вывески трех популярных пивных брендов. Завсегдатаи вываливаются из заведения в облаке дыма. За громкими голосами ловлю звук мотора. Вдалеке появляется такси, первое за последние двадцать минут.
Светящаяся табличка с надписью «НЕ ОБСЛУЖИВАЮ».
Я ступаю на проезжую часть и попадаю в свет фар. Машу руками. Такси замедляет ход, пытается объехать меня, но я снова встаю у него на пути. Водитель останавливается, опускает стекло и сердито кричит:
– Ты что себе думаешь?
– Подвези.
Таксист – сомалиец. Растительность на тонком, худом лице пробивается пятнами. Он смотрит на меня через толстые стекла огромных очков.
– Сейчас два часа ночи. Я на сегодня закончил. Всё.
– Пожалуйста.
– Читать умеешь? Посмотри на табличку. – Он хлопает ладонью по крыше.
– Мне надо домой.
Стекло поднимается.
Я сую руку в карман, достаю пластиковый пакет с моими личными вещами, расстегиваю и показываю ему деньги.
– Заплачу больше…
– Отойди с дороги.
– Вдвое больше.
Стекло останавливается, не дойдя шесть дюймов.
– Наличными.
– Наличными.
Торопливо пересчитываю бумажки. Такса до Норт-сайда, наверное, 75 долларов, а мне нужно вдвое больше.
– Садись, если едем! – кричит сомалиец.
Недавние посетители бара, заметив остановившееся на перекрестке такси, бредут в нашем направлении, требуя, чтобы я придержал мотор.
Я наконец заканчиваю подсчет фондов – у меня 332 доллара и три кредитки. Сажусь сзади и говорю, что мне надо на Логан-сквер.
– Это же двадцать пять миль! – возмущается шофер.
– И я плачу вдвое.
Он смотрит на меня в зеркало.
– Где деньги?
Я отсчитываю сотню и кладу их на переднее сиденье.
– Остальное получишь, когда приедем.
Сомалиец забирает деньги, дает газу, и мы проносимся через перекресток мимо пьянчужек.
Изучаю содержимое зажима для денег. Под наличкой и кредитками лежат водительские права с моей фотографией, которую я еще не видел, пропуск в спортзал, в котором я ни разу не был, и страховая карточка от перевозчика, которым я никогда не пользовался.
Таксист снова смотрит на меня в заднее зеркало.
– Плохая выдалась ночка, а?
– А что, видно?
– Я сначала подумал, что ты пьян, но нет. Одежда рваная. Лицо в крови.
На его месте я тоже вряд ли захотел бы подбирать пассажира, на вид бездомного и тронутого, в два часа ночи на пустынной улице.
– У тебя проблемы, – говорит водитель.
– Ага.
– Что случилось?
– Сам толком не знаю.
– Я отвезу тебя в больницу.
– Нет. Я хочу домой.
Глава 3
Мы едем на север, к городу, по пустынной автостраде, и профиль горизонта медленно подбирается ближе и ближе. С каждой милей я ощущаю себя увереннее уже хотя бы потому, что скоро буду дома.
Дэниела поможет разобраться, что к чему, и понять, что происходит.
Такси останавливается напротив моего особняка. Я расплачиваюсь с водителем, быстро перехожу на другую сторону улицы, взбегаю по ступенькам к двери и достаю из кармана ключи. Ключи не мои. Пытаясь вставить один из них в замочную скважину, я замечаю, что и дверь не моя. То есть дверь моя. И улица моя. Номер на почтовом ящике тоже мой. Но дверная ручка другая, деревянная и слишком элегантная, а петли железные, в готическом стиле, более подходящие какой-нибудь средневековой таверне.
Дверь открывается внутрь.
Что-то не так.
Что-то очень, очень не так.
Я переступаю порог, вхожу в столовую.
Запах другой. Мой дом пахнет иначе. Здесь вообще ничем не пахнет. Разве что немного пылью. Как будто здесь никто не живет. Свет погашен. Весь.
Я закрываю за собой дверь и шарю в темноте по стене, пока не натыкаюсь на выключатель. Комната наполняется теплым светом, но люстра тоже другая – рожковая и висит над минималистским стеклянным столиком. И столик, и стулья – не мои.
– Эй? – окликаю я.
Никто не отвечает.
В доме тихо.
До жути тихо.
В моем доме на полке за обеденным столом стоит большая семейная фотография – мы втроем, Дэниела, Чарли и я, на смотровой площадке Инспирейшн-Пойнт в Йеллоустонском национальном парке.
Здесь, в этом доме, на полке стоит черно-белая, контрастная фотография того же каньона. Выполнена она более профессионально, но на ней никого нет.
Я перехожу в кухню, и сенсор движения включает приглушенный свет.
Кухня – роскошная.
Дорогая.
И безжизненная.
У меня дома на белой дверце холодильника красуется на магнитиках первая творческая работа Чарли – макаронная мозаика, – неизменно вызывающая у меня улыбку. В этой кухне стальной фасад «Гагенау» сияет безукоризненной чистотой.
– Дэниела! – зову я.
Здесь даже эхо моего голоса звучит иначе.
– Чарли!
Вещей меньше, эха больше.
Я прохожу в гостиную. Моя старая вертушка стоит рядом с дорогой акустической системой. Мои виниловые пластинки с записями джаза аккуратно и с любовью расставлены в алфавитном порядке на встроенных полках.
Поднимаюсь по лестнице на второй этаж.
В коридоре темно, и выключатель не там, где он должен быть, но это не важно. Почти все осветительные приборы работают на сенсорах движения, и лампы скрыты в углублениях в потолке.
Деревянный пол тоже не мой. Он симпатичнее, половицы шире и не такие гладкие.
Фотография, на которой мы втроем стоим на фоне Висконсин-Деллс, заменена здесь эскизом с изображением Военно-морского пирса. Эскиз выполнен углем на листе толстого пергамента. В глаза бросается подпись художника в правом нижнем углу – Дэниела Варгас.
Я вхожу в комнату слева.
В комнату сына.
Вот только и она совсем другая. Нет ни одной из его сюрреалистических работ на стенах. Нет кровати. Нет манга-постеров. Нет письменного стола с разбросанными листками. Нет лавовой лампы и рюкзака. На полу не валяется разбросанная одежда. Только монитор на дорогом столе с книгами и бумагами.
Шокированный, я иду в конец коридора. Отодвигаю раздвижную дверь с матовым стеклом и вхожу в спальню. Шикарную, холодную, нежилую, как и все остальное в этом доме. Не мою.
На стенах выполненные углем на толстом пергаменте эскизы. Стиль тот же, что и у наброска в коридоре. Центральное место занимает стеклянная витрина, встроенная в деревянный – похоже, из акации – стенд. Идущий из основания свет падает на сертификат в кожаной папке, опирающейся на обтянутую бархатом стойку. На свисающей со стойки тонкой цепочке висит золотая монета с изображением Джулиана Павиа.
Текст на сертификате гласит:
Премия Павиа присуждена ДЖЕЙСОНУ ЭШЛИ ДЕССЕНУ – за выдающиеся достижения в продвижении наших знаний и понимания происхождения, эволюции и свойств вселенной посредством помещения макроскопического объекта в состояние квантовой суперпозиции.
Я опускаюсь на край кровати.
Мне нехорошо.
Сильно нехорошо.
Мой дом – моя тихая гавань, моя крепость, мой уютный уголок, где я окружен семьей. Теперь он даже не мой.
У меня сводит живот.
Я бегу в ванную, откидываю крышку унитаза, и меня выворачивает в сияющую белизной чашу.
Горло горит от жажды.
Я поворачиваю ручку и пью из-под крана.
Ополаскиваю лицо.
И бреду в спальню.
Мобильника при мне нет, и где он, я не представляю, но на прикроватном столике стоит проводной телефон.
Я никогда не набирал номер сотового Дэниелы и теперь вспоминаю его не сразу, но все же вспоминаю и набираю.
Четыре гудка.
– Алло? – отвечает мужской голос, глубокий и сонный.
– Где Дэниела? – спрашиваю я.
– Думаю, вы ошиблись номером.
Я называю номер своей жены.
– Да, – говорит мой собеседник, – номер правильный, но только он – мой.
– Как такое возможно?
Незнакомец дает отбой.
Я снова набираю номер Дэниелы, и теперь он берет трубку после первого же звонка.