Темная материя Крауч Блейк
Я еду на север, и с каждой оставшейся позади милей узел у меня в животе затягивается все сильнее.
– Давай вернемся, – снова говорит Аманда. – Серьезно. Здесь же явно что-то не так!
– Если моя семья здесь, мое место с ними.
– Откуда ты знаешь, что это вообще твой Чикаго?
Женщина включает радио, прокручивает диапазон FM, и в какой-то момент треск статических разрядов прорывают знакомые предупреждающие сигналы системы экстренного оповещения.
– Следующее сообщение передается по просьбе Управления полиции штата Иллинойс. В округе Кук сохраняется круглосуточный комендантский час. Всем жителям надлежит оставаться дома до дальнейшего уведомления. Обеспечением безопасности в жилых кварталах, доставкой продуктовых пайков и предоставлением транспорта для карантинных зон Центра контроля заболеваний занимается Национальная гвардия.
По южной полосе проносится конвой из четырех камуфлированных «Хамви».
– Угроза заражения сохраняется на высоком уровне. Начальные симптомы – лихорадка, сильная головная и мышечная боль. Если считаете, что вы сами или кто-то в вашей семье подвергся заражению, повесьте на выходящее на улицу окно полотенце красного цвета. Если у вас в доме кто-то умер, повесьте полотенце черного цвета. Персонал Центра контроля заболеваний окажет вам помощь по мере возможности.
Ждите дальнейших сообщений.
Аманда смотрит на меня.
– Почему ты не поворачиваешь назад?
Припарковаться в моем квартале негде, так что я оставляю машину посередине улицы с включенным мотором.
– Да ты свихнулся! – говорит Лукас.
Я показываю на облицованный коричневым песчаником особняк с красной юбкой и черным свитером, свисающими из окна главной спальни.
– Это мой дом.
– Тогда поторопись. И, пожалуйста, будь осторожен.
Выхожу из машины.
Вокруг тихо. Улица погрузилась в синие сумерки.
Кварталом дальше по дороге тащатся две бледные фигуры.
Подхожу к тротуару.
Линии высокого напряжения молчат, идущий из окон свет мягче и приглушеннее, чем должен бы быть.
Свечи.
Электричества в моем квартале нет.
Я взбегаю по ступенькам к передней двери, приникаю к большому окну, которое ведет в столовую.
Внутри темно и сумрачно.
Я стучу.
Через некоторое время из кухни появляется тень, которая медленно тянется мимо обеденного стола к передней двери.
У меня пересыхает во рту.
Я не должен быть здесь.
Это даже не мой дом.
Люстра другая.
Постер Ван Гога над камином тоже.
Слышу, как щелкает замок.
Дверь приоткрывается меньше чем на дюйм. В пахнувшем изнутри запахе нет ничего похожего на мой дом.
Только болезнь и смерть.
Дэниела держит свечу в дрожащей руке.
Даже в сумрачном свете видно, что вся ее кожа – по крайней мере, на открытых местах – покрыта волдырями.
Глаза ее кажутся черными.
И кровоточат.
От белков остались только узкие дужки.
– Джейсон? – Голос у нее тихий и влажный. Из глаз бегут слезы. – Боже мой! Это ты?
Дэниела открывает дверь и делает неуверенный шаг мне навстречу.
Невыносимо, когда любимый человек вызывает отвращение.
Я отступаю на шаг.
Заметив мою реакцию, Дэниела останавливается.
– Как такое может быть? – хрипит она. – Ты же умер!
– О чем ты говоришь?
– Тебя вынесли отсюда неделю назад в полном крови пластиковом мешке.
– Где Чарли? – спрашиваю я.
По щекам моей жены катятся слезы. Она качает головой и кашляет кровью в изгиб локтя.
– Умер? – догадываюсь я.
– За ним никто не пришел. Лежит наверху, в своей комнате. Он там гниет, Джейсон.
Дэниела на секунду теряет равновесие, но удерживается, прислонившись к дверной раме.
– Ты настоящий?
Настоящий ли я?
Что за вопрос?
Я не могу ничего сказать.
Горло у меня перехватывает.
К глазам подступают слезы.
Как ни жаль мне Дэниелу, правда в том, что я боюсь ее, и мой инстинкт самосохранения заставляет меня отступить в ужасе.
– Кто-то едет! – кричит от машины Аманда.
Я оглядываюсь на улицу – из темноты приближается свет пары фар.
– Джейсон, я тебя ждать не буду! – предупреждает Лукас.
– Кто это? – спрашивает Дэниела.
Судя по звучанию двигателя, к нам едет дизель.
Аманда права. Мне следовало развернуться сразу же, как только стало ясно, насколько опасно это место.
Это не мой мир.
И все же что-то тянет мое сердце ко второму этажу этого дома, где, в спальне, лежит мертвый двойник моего сына.
Мне так и хочется взбежать по лестнице и вынести его, хотя я и понимаю, что это будет означать мою смерть.
Я спускаюсь по ступенькам к тротуару, и в этот момент в десяти футах от бампера «Олдсмобиля», угнанного нами в Южном Чикаго, останавливается подъехавший «Хамви». Машина покрыта разными эмблемами: Красного Креста, Национальной гвардии, Центра контроля заболеваний.
Аманда высовывается из окна:
– Какого черта, Джейсон?!
Я вытираю глаза.
– Здесь мой сын. Мертвый. И Дэниела… умирает.
Передняя дверца «Хамви» открывается. Человек в черном костюме биозащиты и противогазе выходит из машины и наводит на меня автомат.
Голос из-под противогаза принадлежит женщине:
– Оставайтесь на месте.
Я машинально поднимаю руки.
Женщина переводит автомат на ветровое стекло «Олдсмобиля» и идет к машине.
– Выключите мотор, – приказывает она Аманде.
Та протягивает руку и поворачивает ключ зажигания. Из «Хамви» выходит водитель.
Я машу рукой Дэниеле, которая, едва держась на ногах, все еще стоит на крыльце.
– Моя жена очень больна. Мой сын наверху, мертвый.
Мужчина смотрит на фасад особняка.
– Знаки вы повесили правильно. К вам приедут и…
– Ей требуется неотложная помощь.
– Машина ваша?
– Да.
– Куда планировали поехать?
– Я лишь хотел отвезти жену туда, где ей могли бы помочь. Поблизости есть больницы…
– Ждите здесь.
– Пожалуйста.
– Ждите, – отрывисто бросает водитель.
Он ступает на тротуар и поднимается по ступенькам. Дэниела сидит на верхней, прислонившись к перилам. Мужчина наклоняется к ней, и я слышу его голос, но не могу разобрать слова.
Женщина с автоматом по-прежнему держит нас с Амандой под прицелом.
На другой стороне улицы в окне мелькает свет – кто-то из соседей наблюдает за разворачивающейся внизу, у моего дома, ситуацией.
Водитель возвращается.
– Послушайте, – говорит он. – Лагеря Центра контроля заболеваний переполнены. Уже две недели. Повезете вы ее куда-то или нет, это уже не важно. Если глаза кровоточат, значит, конец близок. Не знаю, как вы, но я предпочел бы умереть в собственной постели, чем на койке в палатке ФАЧС, вместе с умершими и умирающими. – Он бросает взгляд через плечо. – Надя, дай этому джентльмену несколько автоинъекторов, ладно? И противогаз. А я пока здесь разберусь.
– Майк… – начинает что-то говорить женщина.
– Делай, как я говорю.
Надя идет к «Хамви» и открывает дверцы багажного отделения.
– Так она умрет? – спрашиваю я.
– Мне очень жаль.
– Сколько ей осталось?
– Сомневаюсь, что дотянет до утра.
В темноте у меня за спиной стонет Дэниела.
Надя возвращается и вручает мне пять автоинъекторов и противогаз.
– Противогаз носите постоянно, – говорит ее напарник. – И еще. Понимаю, это тяжело, но постарайтесь не дотрагиваться до нее.
– Что здесь? – спрашиваю я.
– Морфий. Если дадите все пять сразу, она уснет. Я бы не ждал. Последние восемь часов ужасны.
– Шансов нет?
– Нет.
– А лекарство?
– Спасти город уже не успеем.
– И людям просто говорят, чтобы умирали у себя дома?
Водитель пристально смотрит на меня через стекла противогаза. Стекла затонированы, и я не вижу его глаз.
– Если попытаетесь выехать и не повезет с заставой, вас могут запросто убить. Особенно с наступлением темноты.
Он отворачивается.
Они с Надей садятся в «Хамви» и катят дальше по кварталу. Мы смотрим им вслед.
Солнце опустилось за горизонт.
Улица погружается в темноту.
– Надо уезжать, – говорит Аманда.
– Дай мне минутку.
– Она заразная.
– Понимаю.
– Джейсон…
– Там – моя жена.
– Это не твоя жена, а ее копия, и если ты подхватишь что-нибудь от нее, то настоящую можешь уже никогда не увидеть.
Я надеваю маску и иду на крыльцо.
Дэниела поднимает голову, а у меня сердце сжимается от боли при взгляде на нее. Ее вырвало, и теперь она вся испачкана кровью и черной желчью.
– Меня не заберут? – спрашивает Дэниела.
Я качаю головой.
Хочу обнять ее, утешить.
Хочу повернуться и бежать, бежать…
– Всё в порядке, – говорит она. – Не старайся притворяться, что все будет хорошо. Я готова.
– Мне дали вот это. – Я кладу на ступеньки автоинъекторы.
– Что там?
– Возможность положить этому конец.
– Ты умер на нашей кровати у меня на глазах, – говорит Дэниела. – Я видела, как мой сын умер у него на руках. Не хочу возвращаться домой. Моя жизнь могла бы сложиться по-всякому, но вот этого я и представить не могла.
– Твоя жизнь была прекрасной, это только конец не удался.
Свеча выскальзывает из пальцев умирающей и падает на бетон. Пламя гаснет. Фитилек дымит.
– Если я введу все сразу, это кончится. Ты так хочешь? – спрашиваю я.
Дэниела кивает. Слезы и кровь бегут по ее щекам.
Я снимаю пурпурный колпачок с одного автоинъектора, подношу иглу к ее бедру и вдавливаю поршень.
Она чуть заметно вздрагивает. Шприц впрыскивает дозу морфия. Я приготавливаю четыре других инъектора и один за другим, без лишних пауз, пускаю в ход все. Эффект наступает практически мгновенно.
Дэниела приваливается к кованым перилам, и ее черные глаза стекленеют.
– Лучше? – спрашиваю я.
Она почти улыбается, а потом, собравшись с силами, говорит:
– Знаю, это только галлюцинации, но ты – мой ангел. Ты вернулся ко мне. Я так боялась умереть в одиночестве…
Сумерки сгущаются.
В черном небе над Чикаго появляются звезды.
– Голова… кружится, – говорит Дэниела.
Сколько вечеров мы провели на этом крыльце… Сидели. Выпивали. Смеялись. Болтали с проходившими мимо соседями, когда по всему кварталу, один за другим, загорались фонари.
В этот миг мой мир предстает таким безопасным… таким идеальным. И ведь все это я принимал как данность, как нечто само собой разумеющееся. Все было так хорошо, а ведь сколько могло случиться такого, что разрушило бы его до основания…
– Жаль, ты не можешь коснуться меня, Джейсон.
Голос у Дэниелы хриплый и ломкий, чуть громче шепота.
Глаза ее закрываются.
Дыхание постепенно замедляется – с каждым разом на одну-две секунды.
А потом и останавливается совсем.
Я не хочу оставлять ее здесь, но понимаю, что и трогать ее нельзя. Поднимаюсь, подхожу к двери, переступаю порог. В доме тихо и темно, но присутствие смерти ощущается.
Прохожу столовую с освещенными свечами стенами, миную кухню. Дальше – кабинет. Под ногами скрипят половицы – единственный звук во всем доме.
У подножия лестницы останавливаюсь и смотрю в темноту второго этажа, где на своей кровати разлагается мой мертвый сын.
Меня тянет туда неодолимо, словно гравитация черной дыры.
Но я сопротивляюсь.
Беру с дивана одеяло, выхожу на крыльцо и накрываю тело Дэниелы.
Закрываю дверь моего дома, сбегаю по ступенькам и торопливо ухожу от всего этого ужаса.
Сажусь в машину, включаю мотор.
Смотрю на Аманду.
– Спасибо, что не оставила.
– Надо было.
Уезжаем.
В некоторых городских кварталах есть электричество. Другие тонут в темноте.
В глазах у меня стоят слезы. Я едва вижу дорогу.
– Джейсон, это не твой мир, – напоминает мне Лукас. – И жена была не твоя. Ты еще можешь попасть домой и найти их.
Умом я понимаю, что Аманда права, но эмоционально это рвет мне душу.
Мы проезжаем Бактаун. Вдалеке целый квартал охвачен огнем, и пламя возносится в небо на сотню футов.
Пустая, темная автострада.
Аманда поворачивается и стягивает с моего лица противогаз, но в носу остается запах смерти из моего дома, и я никак не могу от него отделаться.
Перед глазами одна и та же картина: мертвая Дэниела, лежащая под одеялом на нашем переднем крыльце.
Мы едем к западу от центра. Я смотрю из окна.
В свете звезд проступают профили башен.
Черных, безжизненных.
– Джейсон? – окликает меня моя спутница.
– Что?
– За нами машина.
Смотрю в зеркало заднего вида.
Темная, она, словно призрак, маячит за моим бампером.
Преследователь включает дальние фары и «мигалку», и острые, как копья, лучи пронзают наш «Олдсмобиль» насквозь.
Через мегафон гремит голос:
– Сверните на обочину и остановитесь.
Паника нарастает.
Нам нечем защищаться.
И оторваться от преследователя на этой колымаге нет ни малейшего шанса.
Убираю ногу с педали газа. Стрелка спидометра бежит к нулю.
– Ты собираешься остановиться? – спрашивает Лукас.
– Да.
– Почему?
Прижимаю педаль тормоза. Скорость падает. Сворачиваю на обочину, останавливаюсь.
– Джейсон. – Аманда хватает меня за руку. – Что ты делаешь?
В боковом зеркале я вижу, как позади нас останавливается черный внедорожник.