Конь в малине Романецкий Николай
– Опущены. Я ведь знаю, что за мной следят. Идем!.. С ума сойти, ты жив!
Мы перебрались в комнату. Квартира была точной копией Яниной. Не той, где приветливый дурак-марсианин, а той, где теперь мое логово.
– Садись!
Я сел на диван. Тот же раскладной сексодром, только другой расцветки.
– Я с ума сходила! – тараторила Инга, то садясь рядом, то вновь вскакивая. – Исчез! Ни слуху ни духу! И вдруг этот звонок! Почему ты не пришел в три? Я там была.
– Знаю. Потому что за тобой притащился хвост. И он же подсказал мне, что ты никому о моем звонке не сказала. Стукачка явилась бы одна.
– Как я могу стучать, америкен бой! Я же тебя люблю. Поливанов, правда, видимо, догадывается, что с тобой случилось, или знает… Если, говорит, твой подопечный проявит себя, немедленно сообщи.
– Раскатов.
– Что? А-а, ты уже знаешь?.. Да, Раскатов. Козел слюнявый. – Она вдруг отодвинулась в уголок дивана. – Я ведь была его любовницей, Максима. – И даже дыхание затаила.
Вот и еще одна женщина назвала меня «Максима»!..
– Не удивлен, – сказал я. – Но, думаю, мы с тобой как-нибудь это переживем.
Она вновь кинулась ко мне на грудь.
Нет, так не сыграешь!..
Я почувствовал, как перестает звучать внутри меня туго натянутая, звенящая струна. Поднялся с дивана, снял джинсовую куртку и кобуру с пистолетом. Ноги стали ватные-ватные.
Инга не сводила с меня сияющих глаз.
– Я с ума сходила! – вновь повторила она. – И вдруг звонок. А ты не пришел. И я не знала, что и делать. – Она провела рукой по моей щеке. – Жив, конь в малине!
Я положил оружие на пол. Отныне этой женщине можно доверять. По крайней мере, пока она смотрит на меня такими вот глазами. Бывали в истории случаи, когда охранницы помогали бежать заключенным, в которых влюблялись.
– Кто за тобой следит, Инга?
– Понятия не имею.
– В самом деле?
Она промолчала.
Между нами вдруг появилась металлическая решетка. Как между охранницей и заключенным… И я знал, что с каждым моим вопросом эта решетка будет становиться все толще.
– Слушай, Инга. Внимательно слушай, девочка. С нашей последней встречи многое изменилось… Я ведь не тот, кем себя считал. Арчи Гудвин – всего лишь литературный герой прошлого века… Кто я такой, Инга?
– Не знаю, Максима, – прошептала она.
– Правда?
– Правда. – На ее лице появилось умоляющее выражение. – Полив… Раскатов велел мне забрать тебя у одного человека и привезти в «Прибалтийскую». Сказал, что проводится эксперимент совместно с американскими коллегами. Они присылают своего человека…
Вот теперь она точно лгала. И будет лгать все больше и больше, и эта ложь встанет между нами непреодолимой стеной. И если я не хочу, чтобы так случилось, не следует задавать определенного типа вопросы. К примеру – «А кто ты такая, Инга?» Время для подобных вопросов еще не наступило, в этом я был уверен, как в себе.
– Послушай, малышка… Мне нужно знать, кто я такой. Верю, что тебя в мою биографию не посвятили. Но ведь наверняка есть посвященные!
Она вновь отодвинулась, вжалась в уголок дивана. Было хорошо видно, как борются в ней совершенно противоположные желания: любовь толкала на помощь любимому, служебный долг заставлял помалкивать.
Так продолжалось несколько минут.
Я молча ждал. Интуиция подсказывала, что любые слова будут сейчас лишними. Инга должна принять решение сама, без уговоров – только таким решениям можно верить.
Наконец она вздохнула и придвинулась ко мне. Но не прижалась: нас по прежнему разделяла невидимая решетка.
– Наверное, Раскатову известно, кто ты такой.
– Наверное, – согласился я. – Но к Раскатову идти еще рано. Сначала надо узнать, кто он такой.
Инга покивала:
– Возможно, знает и тот человек, у которого я тебя забирала в прошлое воскресенье.
– Гипнотизер?
– Он не гипнотизер, он медик… – Инга сразу напряглась. – Я не хочу об этом говорить.
– Ну и ради бога, не говори!.. Кто он? Ты можешь вывести меня на него?
– Могу. Я знаю его имя. И кое-какие дополнительные сведенья. Через адресную службу его будет найти нетрудно.
– Ты сообщишь мне эти сведенья, рашен гёл? – Больше всего я боялся сейчас давить.
– Нет, – решительно выпалила она и только теперь прижалась к моему плечу. – Мне страшно за тебя, Максима! Если я скажу имя этого человека, ты непременно отправишься к нему один, а мне кажется, что я должна быть при этом с тобой.
– Почему?
Она погладила рукой мой затылок:
– Не знаю. Мне просто так кажется. Я не могу пустить тебя туда одного!
Решетка между нами истончалась, таяла, испарялась.
– А я не могу взять тебя с собой! Неужели ты не понимаешь, чем это грозит?
– Конечно, понимаю! Если Раскатов узнает, что на того человека ты вышел с моей помощью, у меня будут неприятности.
– Если мои подозрения окажутся верны, у тебя будут очень и очень большие неприятности.
Она взяла меня за руку:
– Скажи, америкен бой, ты веришь в интуицию?
– Да, верю.
– А веришь ты, что я – опытный в своем деле человек?
– Смотря какое дело ты считаешь своим…
– Это пока не важно… Веришь?
– Верю, – сказал я.
Она грустно улыбнулась:
– Так вот эта самая интуиция говорит мне, что если я пущу тебя к тому человеку одного, у меня будут очень-очень-очень большие неприятности. А потому я завтра сама узнаю его адрес, и мы отправимся туда вдвоем. Либо не отправимся вовсе.
– Но…
– Никаких но! Тут я тебе выбора не оставляю. Желаешь узнать, кто ты такой, едем вместе. – Грустная улыбка превратилась в лукавую. – Я, может, тоже хочу узнать, кто ты такой. Может быть, ты женат и успел завести четверых детей. Может, мне через день-два придется отбивать тебя у какой-нибудь красотки с вот таким вот бюстом, конь в малине!
– Не думаю, чтобы у тебя тут возникли хоть какие-нибудь проблемы, – сказал я и поцеловал ее в губы.
Теплые Ингины руки обвили мою шею, и решетка рухнула окончательно.
– Останешься?
– Конечно, – сказал я и принялся расстегивать пуговицы на голубом халате.
А потом мы сплелись в клубок и не расплетались до тех пор, пока она не взмолилась: «Хватит, миленький, хватит!»
Когда она оторвалась от меня и встала с дивана, я спросил:
– Как мы завтра встретимся? За тобой все время хвост. И даже не один.
Она склонилась надо мной, чмокнула в щеку:
– Второго хвоста завтра не будет, я позабочусь об этом. А от первого – уйду. Не волнуйся, я, словно ящерица, умею сбрасывать хвосты.
– Ты очень милая ящерица.
Она счастливо рассмеялась и отправилась в ванную, а я подобрал с пола голубой халат, прикрылся и закурил.
Часы показывали без четверти час. На сердце было легко и свободно, как будто несколько минут назад, распиная податливую Ингину плоть, я разрядил не только тело, но и душу. Я размышлял о том, что случилось с «диверсантом» в последние два дня, и меня переполняла уверенность: все идет как надо! Главное, однако, чтобы уверенность не переросла в самоуверенность – на этом сгорали многие, безошибочные на первый взгляд расчеты. А потому надеяться на Ингино умение сбрасывать хвосты не будем. Береженого бог бережет!..
Я раздавил окурок в пепельнице. Береженого бог бережет! Ум хорошо, а два лучше! Семь раз отмерь – один отрежь!..
– Не воспользоваться ли нам постельным бельем? – сказала Инга, вернувшись в комнату. – Боюсь, америкен бой, мой халатик маловат для того, чтобы под ним смогли поместиться двое.
– Даже лежа друг на друге?
– Даже лежа друг на друге, конь в малине!.. Твои здоровенные плечи еще можно укрыть подолом, но мне в бока все равно будет поддувать.
– Ладно, – согласился я, – давай одеяло. Твои бока надо беречь. Такие бока на дороге не валяются.
– Неужели только бока?! – воскликнула Инга с притворным негодованием и звонко шлепнула меня по торчащему из-под халата колену.
– Бока – в первую очередь!
– То-то ты на них синяков наставил. Хорошо, пляжный сезон уже завершился. Иначе пришлось бы носить закрытый купальник… Выметайся!
– Закрытый купальник – это преступление против человечества, – сказал я, скатываясь с дивана на ковер. – Кабы женщины носили исключительно закрытые купальники, на Земле бы вымерла разумная жизнь. А я бы скончался первым, от острого хронического воздержания.
– Скорее уж от острого хронического словоблудия. – Инга принялась извлекать из недр сексодрома постельное белье. – Ты так и намерен валяться голым на полу.
– Да, – сказал я. – У меня здесь лежбище. И отсюда открывается увлекательный пейзаж. Называется «Джунгли над расселиной». – Я щелкнул языком. – Особенно, когда ты вот так наклоняешься…
– Нахал! – Инга зажала бедрами подол ночной рубашки, которая ничего не прятала. – Не насмотрелся еще!
– Нет! Это, знаешь, как наркотик. Сколько бы ни смотрел – все мало!
– Наркоман несчастный! Вставай!
– Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа! Через минуту твой раб будет у твоих ног. – Я поднялся с пола и отправился принимать душ.
– Кто была эта женщина? – сказала мне в спину Инга. – Та, что звонила вчера поздно вечером.
– Никто. – Я повернулся и посмотрел на нее большими честными глазами. – Подошел на улице к первой встречной. Сказал, что пытаюсь позвонить своей девушке, но все время нарываюсь на предков, с которыми по своей глупости недавно поссорился. Я был так убедителен, а русские женщины так добры… Она сразу согласилась помочь.
– Она сразу согласилась помочь, – эхом отозвалась Инга, пристально глядя мне в глаза. – Ладно, иди.
– Ревность – пережиток прошлого! – сказал я, потому что надо было хоть что-то сказать.
Когда я вернулся, Инга сидела на диване, поджав под себя ноги, и судорожно щелкала зажигалкой. Глаза у нее опять были на мокром месте.
– Эй! – сказал я. – Что за сырость, бэби?.. Мне эта женщина вправду не знакома! К тому же, она беременная. Месяце, думаю, на восьмом.
Вралось на удивление легко.
– Я не из-за нее. – Инга всхлипнула и наконец прикурила. – Просто вдруг подумалось, что перестав быть Арчи Гудвином, ты меня разлюбишь.
Я сел рядом, обнял за плечи, отобрал сигарету, раздавил в пепельнице.
– Не знаю, – сказал я. – Но думаю, что, и перестав быть Арчи Гудвином, я все равно останусь темпераментным мужчиной. А ни один темпераментный мужчина не способен остаться равнодушным к такой женщине.
– Правда? – Она снова всхлипнула.
– Правда, девочка моя. Все между нами останется по-прежнему. Лишь бы ты меня не разлюбила…
Она повернулась ко мне всем телом, взяла в ладони мое лицо:
– Я тебя всегда буду любить, Максима. До самой смерти!.. Давай спать! Просто спать… Рядом с тобой так покойно.
И мы стали просто спать. Правда, продолжалось такое спанье всего несколько минут, а потом…
Утром я проснулся, едва Инга встала.
– Дрыхни еще! – сказала она. – Тебе лучше уйти попозже, когда хвосты укатят за мною.
Я приподнялся на локте и стал смотреть, как она причесывается. У Лили это было священнодействием и чудом. У Инги – тоже.
– Твои хвосты меня не увидят… Кстати, а как ты собираешься от них избавиться?
Она поправила прядку возле правого виска, скосила глаза в зеркало.
– Сяду в метро. Потом зайду в какой-нибудь универмаг побольше, хотя бы в «Гостинку», смешаюсь с толпой. Они меня наверняка потеряют.
– Тем не менее этого мало, – сказал я. – Мне надо быть уверенным в твоей безопасности. Я уже использовал на днях один способ. Придется покататься немножко на пригородном монорельсе.
И я рассказал, как ей следует поступить. А потом попросил повторить. Она повторила.
– Все правильно! Сколько времени тебе потребуется на хождения по универмагам?
Инга задумалась, прикидывая.
– Я закончу работу в семь. Думаю к половине девятого уже буду чистой. Через полчаса доберусь до «Удельной» – Она снова принялась колдовать над своей прической.
А я напялил трусы и подсел к компьютеру. Вызвал справочную по транспорту, просмотрел расписание поездов Выборгского направления после двадцати одного часа.
– Слушай, нам подходит монорельс на девять двенадцать. Ты должна успеть. Пойдешь через мой вагон, на меня не обращай внимания. Кстати, я буду с бородой. Что бы ни случилось, мы незнакомы. Поняла?
– Поняла. – Инга принялась накладывать тени.
Я подошел сзади, поцеловал ее в затылок:
– Вот и молодца! – И отправился на кухню, исследовать содержимое холодильника.
47
Когда Инга уехала, я подождал минут десять, вышел из квартиры и знакомой дорогой перебрался в дальний подъезд. Мне по-прежнему везло – ни в лифтах, ни на лестницах я ни с кем не столкнулся.
Интересно, как долго может длиться подобное везение?.. И что произойдет, когда оно закончится?
Впрочем, думать об этом не стоило, стоило действовать по плану.
Я отыскал очередной гараж и арендовал очередную машину. Разумеется, «забаву», только на сей раз с тонированными стеклами и цвета мокрого асфальта. Покатался с полчасика по городу. «Забава» вела себя по-человечески.
Оставшееся до вечера время я провел в Яниной квартире. Лишь однажды выбрался оттуда – подзаправиться хотдогами в ближайшей забегаловке. За день три раза просыпался телефон, но я к нему не подходил. Скорее всего, Яна злостно нарушала полученные инструкции, и поощрять ее не стоило.
После пяти меня вдруг охватило волнение. Сегодняшний вечер должен решить многое. Если не все!..
Я ловил себя на мысли, что, похоже, страшусь своей настоящей сути. Кто он таков, этот липовый Максим Метальников? Сотрудник федеральной службы безопасности, подосланный к руководителю питерского РУБОПа? Или подчиненный самого Поливанова-Раскатова, лишенный собственной личности по прихотям начальства? А может, подельщик гинеколога Марголина, принимавший активное участие в его, по-видимому, темных делишках? Существовал ведь и такой вариант!..
Сегодня все решится.
Сначала на участке монорельсовой дороги, включающем перегоны Ланская-Удельная-Озерки-Шувалово. А потом у неведомого гипнотизера, который на самом деле не гипнотизер, а медик. Интересно, что он за медик? Может, тоже гинеколог?..
В семь часов вечера я покинул свое логово. Инга сейчас как раз отваливает от офиса на Семнадцатой линии.
Полчаса я покатался по району, отыскивая возможные хвосты. Не обнаружив сих зверей, облегченно вздохнул и отправился к Ланской. Оставил машину на улице неподалеку, а сам прилепил бороду, переложил пистолет в карман куртки, сел в трамвай и доехал до Удельной.
Инга появилась из метро в двадцать пятьдесят. На ней был парик, но и с темно-каштановыми волосами она выглядела на все сто.
Я проводил ее взглядом, выждал еще пять минут и двинулся следом, к платформе монорельса.
Далее все было проделано как три дня назад, со Щелкунчиком. Вот только результат оказался иным: Инга все-таки притащила за собой хвоста.
Я заметил его еще на Удельной – худощавый невысокий типчик в серой одноцветной куртке и серых же спортивных штанах. Когда Инга прошла через пятый вагон, он проследовал за нею, а в Озерках оба вышли на платформу.
Я изобразил знакомый маневр, вернулся на встречном поезде и пронаблюдал, как он, покуривавший возле кассы под стеклянным козырьком станции, успел-таки увязаться за Ингой, когда та села в вагон. Пассажиров было много, и ему даже не пришлось особенно усердствовать, чтобы не привлечь к себе Ингиного внимания. Она осталась в тамбуре, а филер прошел в салон и остановился неподалеку от двери, но так, чтобы объект его не видел. Заняв позицию, он быстро осмотрел пассажиров и успокоился.
Когда поезд подкатил к Удельной, я пристроился к устремившейся на выход толпе дачников. Инга, судя по тому, что хвост тоже собрался выходить, вела себя по плану.
Поезд, зашипев, остановился, осел на монорельс. Толпа хлынула в открывшиеся двери. Я сунул руку в карман куртки и снял «етоича» с предохранителя.
Когда я вышел на платформу, Инга стояла возле дверей. Мы встретились глазами, я подмигнул. Глаза ее расширились, она меня узнала. И я, наконец, убедился, что в сложных условиях девочка очень хорошо владеет собой. Вряд ли кто-либо из окружающих понял, что встретились двое знакомых людей. Тип в сером остановился у соседнего вагона и, повернувшись лицом в сторону Инги, принялся делать вид, будто прикуривает, но ветер сдувает пламя. Когда Инга, выпустив пассажиров, вновь заскочила в тамбур, он продолжал щелкать зажигалкой.
Я прошел мимо, остановился у него за спиной, сунул руку в карман.
– Осторожно, закрываю двери! – объявил по трансляции машинист.
Филер тут же шагнул в тамбур. Замер у дверей, готовый выпрыгнуть на платформу, если Инга вновь покинет вагон.
Послышалось шипение сжатого воздуха, двери вот-вот должны были закрыться. Раздумывать было некогда, и я, не вынимая оружия из кармана, выстрелил.
Пуля попала филеру прямо в ухо – это я успел заметить. Створки дверей тут же сдвинулись, и, как он упал, видно уже не было.
Поезд приподнялся над монорельсом и укатил, а я вышел на проспект, дождался трамвая и поехал к Ланской.
Инга ждала меня возле лестницы. Наверху, на платформе было тихо – видимо, через тамбур, в котором лежал убитый филер, никто не выходил. Тем лучше, обнаружат труп только Финляндском вокзале.
– Привет, америкен бой! – Инга чмокнула меня в щеку. – С бородой ты еще сексуальнее!
– Привет, малышка!
– Ну как, был за мной хвост?
Вопрос был лишним, потому что при хвосте я бы не подошел, но ей хотелось услышать похвалу.
– Нет, ты молодец! Где сбросила?
– В одном пивняке на Садовой. У меня там знакомая барменша. У них есть второй выход, в проходной двор. Идешь будто бы в туалет, а потом шмыг в подсобку и поминай как звали! – Она взяла меня под руку. – Правда, мне показалось, что крутился рядом один тип. В серой куртке, невзрачный такой…
– Нет, он сошел на Удельной. Я его довел до метро… Все в порядке, можно отправляться к гипнотизеру. Давай адрес!
– Нет, за руль сяду я. А то ты возьмешь да и высадишь меня.
Пришлось подчиниться.
Мы сели в машину. Но тронулись не сразу – Инга лишила меня бороды и впилась в мои губы долгим страстным поцелуем. А оторвавшись, сказала:
– Прости, но иначе я поступить не могу… Давай покурим.
Мы выкурили по сигарете.
– Знал бы ты, Максима, – вздохнула она, – как мне не хочется туда ехать! Я бы с тобой совсем в другое место поехала, конь в малине!
– Куда же? – Я сделал вид, будто не понял.
– А где пара мягких подушек и нет никого.
Я погладил лежащие на баранке пальцы:
– Это от нас с тобой не уйдет, конь в малине!
Инга снова вздохнула и включила зажигание.
48
– Там есть консьерж, америкен бой.
– Что же ты раньше не сказала, конь в малине! – Я фыркнул. – Кто он? Молодой?
Машина стояла возле шестнадцатиэтажной башни из стекла и арлона – этакой избы на куриных ногах. Правда, в отличие от курицы, тут ног было не две, а четыре.
– Дяденька лет пятидесяти пяти. – Инга взяла с заднего сиденья сумочку и вытащила из нее шприц-тюбик. – Это снотворное. Выключает человека через секунду… Мне бы не хотелось, чтобы консьерж меня видел.
Я все понял. Забрал у нее шприц.
– Давай-ка проедемся, поищем магазинчик, где еще торгуют спиртным.
Мы нашли магазинчик «24 часа» за углом. Я выскочил, купил флакон коньяка.
Вернулись назад.
– Сиди в машине, девочка, пока не позову.
– Хорошо. Будь, пожалуйста, осторожен.
Я вернул на место бороду, выбрался наружу, скрутил пробку, прополоскал рот коньяком, выплюнул. Полфлакона вылил в кусты шиповника. Подошел к дверям, разобрался с домофоном, позвонил консьержу.
Тот открыл.
– Чего тебе, парень?
Я оценил его мгновенно: похоже, выпить дедок не дурак. Особенно, на халяву…
– Слушай, отец! – Я дыхнул на него коньяком. – Тут у тебя телка одна обитает. Риткой зовут. Рыжая такая… Как бы ее на стрелку высвистать?
Дедок глянул на меня с подозрением:
– Чего-то ты путаешь, борода! Нет в моем доме ни одной Ритки. Я ведь всех знаю.
– Как нет! Она мне этот адрес назвала.
В глазах консьержа родилось сочувствие.
– Продинамила тебя, видно… Нет у нас таких. Тут живет народ все больше серьезный.
– Вот зараза! Сбежала! Весь вечер ее, суку драную, поил! Ну, только встреться мне, мокрощелка! – Я достал флакон, отвернул пробку. – Тьфу, бл…дь! Не могу с горла! У тебя, отец, стакана нет? Составь компашку.
Через полминуты мы были в его комнатенке. Еще через полминуты он опрокинул грамм сто из моего флакона, а еще через пять секунд я воткнул ему в предплечье шприц-тюбик.
– Ты, борода, это… – Он отрубился на полуслове.
Я аккуратно пристроил его на диванчик, чтобы дедок не разбил голову, вышел на улицу и свистнул Ингу.
Та долго себя ждать не заставила. Видно, решившись на что-либо, сразу становилась энергичной.
– Спит?
– Как сурок. Долго эта штука действует?
– До утра продрыхнет. И помнить ничего не будет.
Мы вошли в дом, заперли за собой дверь, сели в лифт. Инга нажала кнопку четырнадцатого этажа.
– Может, все-таки вернешься в машину? – сказал я, когда лифт полетел наверх.
– Не вернусь, конь в малине, отстань! Куда иголка, туда и нитка…
Лифт остановился, и мы вышли.
Прекрасно, на площадке всего две квартиры. На дверях, к которым направилась Инга, табличка «Д-р Б.С.Кунявский».
Я встал чуть в сторонке, а Инга нажала кнопку звонка.
За дверью послышалась переливчатая трель, протопали чьи-то ноги, щелкнул замок.
Гипнотизер оказался чуть старше меня, лет тридцати трех-тридцати пяти, брюнет с явно намечающейся лысиной, рост – около метра семидесяти. Узкие плечи и растущее брюшко говорили о его равнодушном отношении к собственному телу. Взгляд карих глаз выглядел странноватым, пока я не понял, что доктор Кунявский носит контактные линзы.
Читать бесплатно другие книги:
