Белый Волк Геммел Дэвид
— Не уходи, — попросила она, обхватив его рукой за шею. — Я хочу быть одна там, внутри себя. Не снаружи. Мне хочется, чтобы снаружи меня кто-то обнял. Тогда я усну, а когда проснусь, они снова будут со мной. Я не пьяна, Скилганнон, — по крайней мере не настолько. — Она поцеловала его в губы, и он не стал отстраняться. Она поцеловала еще раз, крепче.
Стены воздержания, воздвигаемые им в течение трех лет, рухнули в одно мгновение. Запах ее золотых волос, теплые губы, мягкая кожа — все это оказалось выше его сил.
Все заботы и сожаления ушли куда-то. В мире не существовало больше ничего, кроме этой комнаты и этой женщины. В первый раз все совершилось очень быстро, во второй они действовали медленнее, растягивая удовольствие. День сменился вечером, вечер перешел в ночь, и они наконец утолили свою страсть. Голова Гарианны лежала на плече Скилганнона, ее нога у него на бедре. Скилганнон гладил ее, спящую, по волосам и целовал в макушку. Когда она, пробормотав что-то, отодвинулась от него, он встал, укрыл ее и оделся. С мечами за спиной он вышел из комнаты.
Несколькими часами раньше, под вечер, Друсс и Диагорас сидели в таверне, обсуждая дорогу на Пелюсид и необходимые для путешествия припасы. Одна из трудностей заключалась в том, что Друсс не любил ездить верхом, пеший же поход требовал куда больше времени, а значит, и больше провизии. Диагорас терпеливо втолковывал это старому воину, но тот знай себе улыбался и пожимал плечами.
— Когда я сажусь на лошадь, страдаем мы оба. Куль с мукой держится в седле куда как грациознее. Я пойду пешком, паренек.
В это время Гарианна, которая молча сидела с ними, поставила свой кубок и пошла к возвышению у восточной стены.
— Наверное, петь будет, — с широкой улыбкой сказал Друсс.
— Тут ее никто не услышит. — В битком набитой таверне разговаривали, смеялись, спорили и играли в кости.
— Хочешь, об заклад побьемся?
— Нет, не хочу. С тобой я всегда проигрываю.
Гарианна поставила на помост стул и поднялась на него.
Диагорас смотрел на нее с нежным чувством. Ему всегда нравились длинноногие женщины, а Гарианна была к тому же необычайно красива. Несколько мужчин, увидев ее на помосте, начали толкать локтями своих соседей, и настала тишина.
Тогда Гарианна запела.
Она пела одну из любимых баллад Диагораса. От этой песни у него всегда сжималось горло, но в исполнении Гарианны она разрывала ему сердце. Все в таверне слушали, как зачарованные. Допев, девушка опустила простертые руки, склонила голову, и зал после мгновения полной тишины взорвался рукоплесканиями. Гарианна вернулась к столу, взяла бутылку вина, два кубка и вышла под гром аплодисментов.
— Куда это она? — спросил Диагорас.
Друсс, явно чувствуя себя неловко, пожал плечами и попросил служанку подать еще бутылку лентрийского красного.
— Зачем ей второй кубок? — не отставал Диагорас.
— Она не такая, как все, — сказал Друсс. — Я привязан к этой девочке.
— Мне она тоже нравится, но почему ты не отвечаешь?
— Потому что не хочу. Она живет, как считает нужным, вот и пускай.
— Да я ведь не против, просто в толк ничего не возьму. А-а, — сообразил Диагорас, — понял. У нее свидание. Повезло ему. — Тут до него дошло, кто он, этот счастливец, и Диагорас потемнел: — Неужели она к Скилганнону?
— Пусть это тебя не задевает. Если б ты сидел наверху, а он здесь, она пошла бы к тебе. Дело не в мужчине. Не будь здесь ни одного из вас, она выбрала бы кого-нибудь из гостей таверны.
— Не тебя?
— Скажешь тоже, парень, — криво усмехнулся Друсс, — мои сапоги и то старше ее. Не настолько она пьяна, чтобы кидаться на старых и безобразных. Что ты там говорил насчет провианта?
Диагорас перевел дыхание и безуспешно попытался выбросить Гарианну из головы.
— А как насчет повозки на двух колесах? Она едет быстро, а на козлы сядешь ты.
— Годится, — одобрил воин.
Диагорас, собравшись продолжать, посмотрел Друссу через плечо и усмехнулся:
— А вот и подкрепление прибыло.
Друсс оглянулся. Через таверну к ним шел юный Рабалин в зеленом шерстяном камзоле с блестящими кожаными наплечниками и замшевых штанах. На боку у него висели охотничий нож с костяной рукояткой и старый короткий меч в потертых кожаных ножнах.
— На войну собрался, юноша? — осведомился Диагорас. Смущенный Рабалин помялся немного и попытался сесть.
Ножны зацепились за стул, рукоять меча ткнулась ему в подмышку. Рабалин поправил свое оружие и опустился на сиденье, весь красный.
— Дай погляжу, — сказал Друсс. Рабалин выложил на стол нож, и Друсс взял его в руку — обоюдоострый, загнутый на конце, как полумесяц. — Хорошая сталь. А меч? — Рабалин вытащил из ножен клинок с медным эфесом и рукоятью из полированного дерева. Само лезвие было все в щербинах и царапинах. — Готирский, пехотный. Может послужить, пока не найдешь себе что-нибудь получше. Где ты взял все это?
— Брат Лантерн дал мне денег, и я, решил, что в городе не останусь.
— Куда же ты денешься, коли так?
— Не знаю. Я с вами хотел. — Рабалин пытался держаться солидно и уверенно, но это плохо ему удавалось.
— Это не слишком разумно, Рабалин, — сказал Друсс, — но я предоставляю решать тебе.
— Правда?
— Ступай пока, отдохни. Обсудим это после. Сейчас мне надо поговорить с Диагорасом.
— Спасибо, Друсс. Спасибо! — Счастливый Рабалин спрятал свое оружие и устремился к лестнице.
— Чудесно, — сказал Диагорас. — Не прихватить ли нам заодно щенка и парочку менестрелей?
— Этот город скоро окажется в осаде. Наашаниты того и гляди устроят здесь второй Пераполис.
— Навряд ли, ведь Проклятого у них больше нет.
Светлые глаза Друсса сузились.
— Ты умный человек и должен понимать, что в Пераполисе ничего бы не произошло без прямого приказа их королевы.
— А он, по-твоему, дитя невинное?
— Кто из нас без вины? Двадцать пять лет назад я тоже брал города и убивал людей, которые защищали свою землю и своих любимых. Невинных солдат не бывает, паренек. Пойми, я Скилганнона не защищаю. Резня в Пераполисе — черное дело, и всякий, кто в ней участвовал, взял тяжкий грех на свою душу. Рабалин славный парень, а с нами ему будет не опаснее, чем здесь. И храбрости ему не занимать. Я велел ему влезть на дерево, когда Смешанные напали, а он слез и пришел мне на помощь. Со временем из него выйдет настоящий мужчина.
— Железная Маска, насколько я понял, взял с собой семьдесят солдат. По всему, что он делал здесь, в Мелликане, ясно, что это человек решительный и безжалостный. Таковы же и его люди, В горной крепости их дожидаются еще сто надиров, а тебе известно, какие они свирепые бойцы. И пленных пытать очень любят. Итого против нас сто семьдесят человек, Друсс. И ты полагаешь, что у мальчика будет время вырасти настоящим мужчиной?
Друсс молчал, и Диагорас встал из-за стола.
— Что ж, хорошо. Я наведу справки насчет повозки и прикуплю провизии. Это займет пару дней. Придется подождать, пока в городе не станет поспокойнее. Увидимся тут завтра вечером.
Молодой дренай вышел. С моря дул свежий бриз, по набережной разгуливали женщины. Диагорас, не обращая на них внимания, стал на краю пирса и задумался о предстоящем путешествии. «Ты мог бы уехать в Дренан, — думал он. — Вернуться домой и жить в свое удовольствие». Какая нелегкая несет его в дикие, полные опасностей места? Друсс назвал его умным человеком, но умный ни во что подобное не ввязался бы. Однако Диагорас за четыре последних года соскучился по приключениям. Скельнский перевал нагнал на него такого страху, что ему хотелось никогда бы там не бывать, но таких волнующих переживаний, как там, он не испытывал за всю свою жизнь. Когда смерть, словно буревестник, парила над его головой, он как никогда остро сознавал, насколько прекрасна жизнь. Каждый вздох, каждое прожитое мгновение наполняли его радостью. А когда они в конце концов победили и он остался жив, с его восторгом ничто не могло сравниться. С тех пор такие чувства больше ни разу не посещали его.
Из открытого окна наверху донесся крик — там блаженствовала в чьих-то, объятиях молодая женщина. Ну, может быть, и посещали, с улыбкой подумал Диагорас и помрачнел. Женщиной, которая предавалась восторгам любви, была скорее всего прекрасная Гарианна.
— Я тоже так могу, — раздался позади женский голос. К нему подошла одна из портовых девиц, молодая, с длинными темными волосами, красивая, несмотря на усталые, тусклые глаза. — У меня комната тут неподалеку, — заученно улыбнулась она.
Диагорас поцеловал ее руку.
— Уверен, что ты на это способна, милая, и что я испытал бы с тобой не меньшее наслаждение. В другой раз, возможно. Сейчас, увы, меня зовет долг.
— Какой ты галантный кавалер. — Ее улыбка стала более искренней.
— Таким меня делает красота.
Женщина наверху снова вскрикнула, и Диагорас, внезапно решившись, взял девушку под руку.
— Долг подождет. Я жажду побыть в твоем обществе.
— Ты об этом не пожалеешь, — пообещала она.
Глава 14
Рабалин уже час сидел на скамейке за «Красным оленем» и смотрел, как Друсс колет дрова. Дровяной топор на длинной рукоятке работал точно и расчетливо. Друсс ни одного движения не тратил впустую. Лезвие раз за разом падало на чурбан, раскалывало его и отскакивало. Друсс откидывал поленья влево от колоды, на которой рубил, всаживал острие топора в новый чурбан и ставил его на колоду. Топор поворотом руки освобождался, поднимался и падал, раскалывая дерево. Ритм этой работы завораживал. Когда слева от Друсса скапливалась кучка поленьев, Рабалин собирал их и складывал ровными рядами у стены таверны.
Через час Друсс сделал передышку. Его обнаженный торс блестел от пота. У силачей, которых Рабалин видел у себя в городке, были выпуклые, бугристые мускулы, но Друсс оброс мышцами сплошь, как гора. В этом теле не было никакого намека на красоту — только сила.
— Зачем вы это делаете? — спросил Рабалин, пока воин пил воду.
— Не люблю сидеть сложа руки.
— Шивас-то хоть заплатил?
— Я это делаю ради собственного удовольствия.
— Какое же это удовольствие — дрова колоть?
— Это меня успокаивает, паренек, ну и силу поддерживает. Люди часто говорят, что такой-то мастерски владеет мечом, ножом или там дубиной, и думают, что это мастерство и делает его воином. Но это не так. Великие воины — это те, кто умеет выживать. А чтобы выжить, человеку сила нужна. И выносливость. Есть много людей искуснее меня и проворнее, но выстоять против меня мало кто может.
— Вы всегда были воином? — спросил Рабалин, рассматривая старые шрамы на руках и груди Друсса.
— Да. И в этом моя большая слабость, — грустно улыбнулся тот.
— Как же это может быть слабостью?
— Пусть видимость тебя не обманывает, парень. Сильные люди делают будущее. Строят дома, школы, города, церкви. Растят детей и работают изо дня в день. Взять хоть это дерево, которое распилили на дрова: ему лет двести. Оно вырастало из семечка, пускало корни в твердую землю, боролось за то, чтобы выжить и раскрыть первый лист. Его ели слизни и насекомые, белки глодали его мягкую кору. Но оно выстояло, сделало свои корни цепкими, а сердцевину крепкой. Двести лет его палая листва питала землю, а ветви давали приют птицам. В его тени было, свежо и прохладно. Потом пришли два человека с топором и пилой и свалили его за какой-нибудь час. Дерево — это крестьянин, а дровосеки — воины, понимаешь?
— Нет, — честно признался Рабалин.
— Ничего, поймешь когда-нибудь. — Друсс, засмеявшись, встал и снова принялся за работу.
Еще через час пришел Скилганнон, и Друсс отложил топор, хотя усталым и не казался. Скилганнон снял с себя мечи, скинул рубашку, под которой скалился леопард, и вскинул на колоду очередной кругляк. Рабалин смотрел, раскрыв рот. Эти двое работали совсем по-разному. Скилганнон в отличие от мощного, скупого на движения Друсса поигрывал топором, заставляя его сверкать на солнце. Уступая Друссу силой, он двигался более плавно и быстро. У Друсса топор порой застревал в колоде, а Скилганнон вкладывал в каждый удар ровно столько силы, сколько требовалось. Топор, разваливая дерево, почти ласково касался колоды.
Оба рубщика работали, казалось, без всяких усилий. Но когда Рабалин попробовал сам, у него топор либо застревал в кругляках, либо отскакивал от колоды так, что плечи ломило.
— Ничего, парень, — ободрил его Друсс. — Работай, и умение само придет.
Когда Рабалин успешно расколол около тридцати чурбанов, руки и плечи у него словно огнем жгло. Друсс объявил перерыв и вытащил из колодца ведро воды.
— Через пару дней можем отправляться, — сказал он Скилганнону.
Тот надел рубашку и повесил за спину мечи.
— Один человек сказал мне, что в северном квартале есть лошади на продажу. Обратиться надо к некоему Боронделю.
— В северном квартале живут все больше наашаниты, — пораздумав, сказал Друсс. — Нет ли тут опасности для тебя?
— Опасность всегда есть, а лошади нам нужны, — пожал плечами Скилганнон. — Дренаи, говорит Диагорас, ничего не смогут нам выделить.
— Ты спрашивал Шиваса про этого Боронделя?
— Да, есть такой. Лошадьми торгует.
— Но тебя это не убедило, паренек, по глазам вижу.
— Да. Настораживает, что нужный человек подвернулся как раз тогда, когда мне понадобились лошади.
— Я пойду с тобой.
— Не надо. На рожон лезть не буду, сначала разведаю. Если это ловушка, постараюсь в нее не попасться.
В том, что это ловушка, он не сомневался. Он знал это, еще не выйдя из Посольского квартала. «Зачем же ты идешь в таком случае?» — спросил он себя. Тот человек в таверне был наашанитом, хотя и старался скрыть свой выговор. Скилганнон, говоря с ним, заметил под длинным рукавом его красной рубахи краешек татуировки — свернувшуюся кобру, знак лучников и копейщиков Береговой армии.
Теперь красная рубашка мелькнула снова в просвете между двумя домами. Глупо, сказал себе Скилганнон. Какой смысл нарываться? А почему бы, собственно, и нет? Скилганнон улыбнулся, и настроение у него поднялось. Ему вспомнился, Маланек там, в гимнастическом зале.
— Ты смотришься в зеркало и думаешь, что видишь себя, но это не так. Ты видишь тело, где обитает много людей. Есть счастливый Скилганнон, и есть грустный. Есть гордый, и есть боязливый. Есть ребенок, которым ты был, и мужчина, которым ты пока не стал. Это важно, потому что в минуту опасности ты должен знать, с кем из них имеешь дело — а главное, управлять этим кем-то. В одни мгновения воин может действовать очертя голову, в другие — их гораздо больше — ему следует соблюдать осторожность. Одни требуют отваги, в другие лучше отойти назад, собраться с силами и сразиться на следующий день. Порой действовать приходится так быстро, что времени для раздумий не остается, порой, что может быть гораздо хуже, этого времени оказывается в избытке. Учись понимать себя, Олек. Учись в нужное время находить в себе нужного человека.
— Что надо для этого сделать? — спросил четырнадцатилетний Скилганнон.
— Прежде всего убрать чувства с арены. Каждый поступок надо взвешивать умом, а не сердцем. Вот, например, кто-то вызывает тебя подраться на кулачках. Как ты поступишь?
— Буду драться.
Маланек хлопнул его по макушке.
— А если подумать? У меня тут песочных часов нет, и с ответом тебя никто не торопит.
— Он один, этот человек?
— Один.
— Он мне враг?
— Хороший вопрос. Положим, что друг, который сердит на тебя.
— Тогда я попробую его урезонить.
— Отлично. А если это не друг?
— Он больше меня и сильнее?
— Предположим, что силы у вас равные и он твой ровесник.
— Тогда я буду с ним драться, хотя и против желания.
— Правильно, потому что мужчина, не принимающий вызов, не может считаться мужчиной. Он роняет себя в собственных глазах и в глазах своих товарищей. Самые главные слова здесь «против желания». Ты будешь драться на холодную голову, стараясь закончить бой как можно скорее. Так?
— Конечно.
— Теперь представь себе, что тот же самый человек только что ударил по лицу Молаиру, повалил ее и пинает ногами.
— Я убью его.
— Вот об этом я тебе и толкую. Кто теперь Олек? Куда девался человек, который дрался хладнокровно, против желания, стараясь закончить бой как можно скорее?
— Если бы кто-то напал на Молаиру, я бы разозлился.
— Вот именно! И это сделало бы тебя менее опасным противником. Гони от себя чувства. Только без них ты станешь собой по-настоящему. Если во время боя твое тело спокойно, разум работает без помех. Это наилучшее для бойца состояние. Я много раз дрался на поединках, Олек. Большинству противников недоставало моего мастерства, и я старался не убивать их, когда мог. Я их обезоруживал или наносил им раны, достаточно серьезные, чтобы прекратить бой. Другие были мне почти ровня, и этих приходилось убивать. Но некоторые, Олек, были лучше меня. Один превосходил меня настолько, что я не чаял продержаться и нескольких мгновений. Им полагалось бы победить, но побеждал я. Почему, спросишь ты? Один погиб из-за собственной самонадеянности. Он был так уверен в своем мастерстве, что дрался вполсилы. Другой совершил глупость, позволив мне себя разозлить. А того, кто так намного превосходил меня, погубил страх перед моей репутацией. Он затрясся, как только мы скрестили клинки. Чувствам в бою места нет, Олек. Я научу тебя поддерживать иллюзию неприсутствия, чтобы ум мог работать без помех.
Скилганнон на ходу дышал глубоко и ровно, обдумывая свою задачу без раздражения и тревоги.
Убийцы знали, где он остановился, и нашли его без труда. Если он попытается спрятаться, они все равно подкараулят его — не в городе, так на дороге. Лучше уж нагрянуть к ним самому. Их, разумеется, будет больше одного, к тому же они полагают, что захватят его врасплох… Человек из таверны направил его в конюшню Боронделя — стало быть, нападение произойдет либо по дороге, либо в самой конюшне. Скорее всего там, чтобы убийства никто не видел.
Это наиболее вероятно, хотя людей могут расставить и на пути туда. Кого-нибудь с ножами, скажем, или с луками. И тех, и других? Возможно. Если бы он сам замышлял убить, особенно знаменитого воина, то поделил бы своих не меньше, чем на три части. Одни, вооруженные ножами или мечами, предприняли бы нападение на людной улице. Лучники укрылись бы где-нибудь подальше, на случай, если жертва избежит первого покушения. Третьи, наконец, шли бы за жертвой, не приближаясь к ней, чтобы отрезать путь к отступлению.
Скилганнон больше не видел человека в красной рубашке и догадывался, что тот побежал вперед, предупредить других: Скилганнон идет.
Сколько же их всего? Это несколько потруднее. По-видимому, десять; двое стрелков, четверо для первой атаки и четверо преследователей. Скилганнон свернул с широкой улицы в небольшой городской сад. Там на траве и у фонтанов расположилось много людей, одетых куда лучше, чем вчерашние бунтари. Впереди по дорожке шла семейная пара с тремя детьми. Сад состоял в основном из лужаек с редкими вкраплениями кустов и деревьев. Здесь стрелку негде укрыться. Все мужчины в поле зрения одеты по-зимнему тепло, и видно, что никто из них не вооружен. У горбатого мостика через ручей Скилганнон оглянулся. На некотором отдалении от него шли трое в толстых куртках — под такими вполне можно спрятать ножи. Итак, позади трое.
Если главный думает, что трое сумеют преградить ему дорогу назад, то и впереди, возможно, ждут только трое.
Конюшня Боронделя, согласно полученным им указаниям, находится где-то за садом. Там должен быть длинный переулок, а потом открытое место.
Скилганнон вышел из парка и свернул налево, мимо переулка. Шагая быстро, он нырнул во вторую поперечную улицу и пустился бегом. Здесь было полно торговых лотков, хотя выбор товаров оставлял желать лучшего — только вещи, съестного совсем не видно. Какая-то таверна выставила на улицу свои столы, где над кружками черного эля сидело с дюжину человек. Скилганнон прошел мимо них в таверну, темную и пустую.
— Еды сегодня не подаем, господин, — сообщил ему тощий трактирщик. — Только эль и вино, не слишком хорошее.
— Ладно, подай эля, — велел Скилганнон, садясь у открытого окна. Отодвинув стул подальше, он стал смотреть на залитую солнцем улицу. Вскоре на ней появились трое его преследователей, злые и явно растерянные. Один обратился к людям, сидящим подле таверны. Скилганнон быстро перешел через зал и стал у самой входной двери.
— А что дашь за это? — спросил кто-то на улице. Следом послышался шорох вынимаемого из ножен металла.
— Глаза тебе выколю, погань!
— Зачем уж так-то, — со страхом отозвался первый. — Он только что вошел в дом.
На порог упала тень, и Скилганнон выпрямленными пальцами ткнул вошедшего в живот. Тот скрючился пополам, шумно выпустив из себя воздух. Второго, не успевшего спохватиться, Скилганнон двинул кулаком в челюсть и сбил с ног. Третий выхватил нож. Скилганнон перехватил его руку и боднул головой в нос. Оглушенный убийца выронил нож и отлетел назад. Скилганнон добавил ему с правой и с левой, и тот рухнул, как подкошенный.
Тогда он подобрал нож, ухватил первого за длинные волосы и втащил в таверну. В полумраке маячил хозяин с заказанной кружкой эля в руке.
— Поставь на стол, — дружелюбно предложил Скилганнон.
— Вы ведь его не убьете, нет?
— Я еще не решил. Возможно.
— Не угодно ли вам сделать это снаружи? Трупы отпугивают посетителей.
Побагровевший злоумышленник ловил ртом воздух.
— Наклонись и дыши медленно, — велел Скилганнон, усадив его. — А пока дышишь, подумай вот о чем. Я задам тебе несколько вопросов, каждый по одному разу, не больше. Если не ответишь сразу, я тебе перережу глотку, Итак: как меня зовут?
Он запрокинул голову убийцы назад и приставил нож ему к горлу.
— Скилганнон, — между двумя глотками воздуха выговорил тот.
— Отлично. В таком случае ты знаешь, что мои слова — не пустая угроза. Продолжим. Сколько ваших ждет меня на конюшне?
— Шестеро. Не убивай меня.
— Сколько лучников?
— Двое. У меня жена, дети…
— Где спрятаны лучники?
— В переулке, наверное. Не знаю. Этим Сервай занимался. Нам велели только идти за тобой и не дать тебе убежать. Клянусь.
Скилганнон отпустил его волосы, сильно стукнул по затылку, и наашанит без сознания повалился вперед. Скилганнон срезал с него кошелек, где болталось немного серебра, и кинул хозяину.
— Это тебе за хлопоты.
— Благодарствую, — кисло ответил тот.
Один из тех, что остались у входа, пошевелился и застонал. Скилганнон, наклонясь, снова двинул его в челюсть, и стон затих. Третий лежал мертвый, со сломанной шеей.
— Мило, нечего сказать, — сказал, склонившись над ним, хозяин. — Еще один труп.
— По крайней мере из него кровь не течет, — утешил Скилганнон.
— Все равно, приятного мало. Сюда люди поесть приходят, между прочим.
— У тебя так и так есть нечего.
— И то. Не найдется ли и в его кошельке что-нибудь?
— Что найдешь, все твое, — сказал Скилганнон, направляясь к выходу.
У таверны собралась небольшая толпа.
— Что там такое стряслось? — спросил кто-то. Скилганнон, не ответив, дошел до конца улицы и осмотрел близлежащие дома. Он быстро определил, где помещается конюшня, и зашагал прямо к ней. Человек в красной рубашке смотрел на него из открытой дверцы сеновала. Увидев, что Скилганнон идет к нему, он тут же убрался внутрь. Скилганнон перешел на бег, вильнул влево и перескочил через изгородь вокруг небольшого двора. Спрыгнув на землю, он услышал позади знакомый звук. В столбике торчала арбалетная стрела. Скилганнон промчался по двору зигзагами. Вторая стрела, отскочив от земли, пролетела рядом с его ногой. У самых дверей конюшни он выхватил мечи из ножен, кувырком вкатился через порог и вскочил на ноги.
Трое человек, бросившихся на него, погибли на месте.
Четвертый — худощавый, лысоватый и безоружный — остался сидеть на кипе сена.
— Рад видеть вас снова, генерал, — произнес он учтиво.
— Я знаю тебя. Ты служил в пехоте.
— Так точно. У меня и медаль есть. Королева вручила мне ее собственноручно.
Скилганнон обвел взглядом пустые стойла и прислонился к столбу.
— Это просто оскорбительно, посылать против меня такое дурачье.
— Так ведь быстро велели, а спешка никогда к добру не приводит. Да разве они когда послушают? Вынь им да положь. Прямо диву даешься, как это им удалось добраться до таких верхов. Я так понимаю, остальных вы тоже убили?
— Ты про тех, которые шли за мной? Только одного, двое скоро очухаются.
— Выходит, день не совсем уж испорчен. — Сервай встал, снял со стены свою саблю и обнажил клинок. — Поставим точку, генерал?
— Как хочешь. — Скилганнон спрятал в ножны Меч Ночи. — Ты поразительно спокоен для человека, который сейчас умрет. Это связано с твоей верой?
— Вы дрались с Агасарисом моей саблей — вот этой самой. Я присутствовал и видел, что не так уж вы и хороши. Идите сюда, я преподам вам урок.
Скилганнон с улыбкой отступил от столба и припал на одно колено. В тот же миг арбалетчик, укрытый в одном из стойл, вскочив на ноги, выстрелил. Маленький стальной кружок, вылетев из правой руки Скилганнона, вонзился в горло стрелку, а стрела попала в ногу Серваю. Тот с громким ругательством выронил саблю.
— Нет, скверный день. И кончается хуже некуда. Слышишь меня, Рикас? — крикнул он, запрокинув голову.
— Слышу, — ответил глухой голос сверху.
— Забирай арбалет и ступай домой.
— Что так? Авось еще попаду.
— Вернее, что сам подохнешь. Делай, как я сказал. Вынь стрелу, ослабь спуск и иди домой. — Арбалетчик, молодой парень, слез с сеновала, косясь то на раненого вожака, то на Скилганнона. — Иди, Рикас, иди.
Стрелок миновал Скилганнона и вышел в заднюю дверь.
— Зачем ты это сделал? — спросил Скилганнон.
— Просто одни задачи даются тяжелее других. Вы мне, по правде сказать, всегда нравились, генерал, а теперь, перед смертью, у меня и вовсе пропала охота доводить это дело до конца.
— От простреленной икры обычно не умирают.
— Умирают, если стрела отравлена. — Сервай, с трудом ворочая языком, снова хлопнулся на кипу сена. — Черт. Это было бы смешно, не будь все так чертовски трагично. — Он со стоном качнулся вперед и упал.
Скилганнон подобрал свой метательный круг, вытер и сунул за пояс.
— Да приведет твой путь к свету, — сказал он, став на колени рядом с умирающим.
— Я за это… не поручусь.
Скилганнон поднял саблю Сервая.
— В тот день она хорошо мне послужила, — сказал он, но Сервай уже умер и не слышал его. Скилганнон вдел саблю в ножны и повесил через плечо.
В дальних стойлах отыскались четыре лошади, отощавшие и недокормленные. Скилганнон оседлал всех, сел на гнедого мерина и вывел их из конюшни.
В город продолжали подвозить провизию, и волнения поутихли. Датиане и их союзники не притесняли население, к казням почти не прибегали. Они повесили лишь нескольких родственников покойного короля, да еще десятка два советников сидели в тюрьме, ожидая допроса. Жизнь простого люда понемногу возвращалась в привычное русло.
Диагорас забрал приведенных Скилганноном лошадей в дренайскую колонию — подкормиться и отдохнуть.
— Им нужно куда больше времени, чтобы войти в силу, — сказал он, — но к отъезду они хоть немного, да окрепнут.
На благодарность Скилганнона он ответил холодно — Диагорасу приходилось нелегко. Присутствие бывшего наашанского генерала злило его и беспокоило. От природы он не был ни зол, ни обидчив, но этот наашанит выводил его из себя. То, что сказал Друсс о соперничестве, было отчасти верно, однако главная причина заключалась не в этом. Диагорас пытался разобраться в своих чувствах, но ему это плохо удавалось. Скилганнон в обществе вел себя ровно и любезно, и Друссу он нравился. При этом он оставался злодеем, по приказу и под руководством которого в Пераполисе истребили многие тысячи людей, историям о его победах не было числа, как и рассказам о его жестокости. Невозможно было отделить этого человека от историй о нем. Диагорас понимал, что если бы он ничего не знал о Скилганноне, тот понравился бы ему. Теперь при разговоре с ним он постоянно подавлял в себе гнев.
— За что ты так не любишь брата Лантерна? — спросил его на третий день Рабалин.
Они отдыхали после урока фехтования на пустыре за «Красным оленем». Мальчик подавал надежды, но его руки следовало укрепить.
— Это так заметно? — спросил в ответ Диагорас.
— Не знаю. Я заметил.
— У тебя зоркий глаз, ведь мы с ним не ссоримся.
— Ко мне он был добр, и я хорошо к нему отношусь.
— Тем лучше.
— А тебе он что сделал?
— Мы пришли сюда учиться, Рабалин, а не обсуждать, кто мне нравится, а кто нет. Ты движешься быстро, и это хорошо, но нельзя забывать о равновесии. В бою на мечах стойка первое дело. Вес должен перемещаться с задней ноги на переднюю. Сейчас я покажу тебе почему.
Они соприкоснулись клинками, и Диагорас сказал:
— Нападай. — Рабалин замахнулся, а Диагорас отвел его удар, ступил вперед и плечом двинул его в грудь. Рабалин пошатнулся и тяжело упал навзничь. Диагорас помог ему встать. — Итак, почему ты упал?
— Ты меня плечом толкнул.
Читать бесплатно другие книги:
