Идея фикс Ханна Софи

Захватив нос указательным и большими пальцами, он напряженно потер переносицу.

– Ты кричала: «Не заставляй меня уезжать». – Кит сделал особый упор на слове «заставляй».

Я поняла ход его мыслей. Скорее всего не я, а он сам предпочел подчеркнуть это слово. Он решил, что в глубине души я держусь за это захолустное болото, и если мы переедем, то буду несчастна, буду считать его виноватым, поскольку он заварил всю эту кашу, подсластив ее «слишком заманчивым, чтобы отказаться, предложением от “Делойта”».

– Ты долго повторяла это, – добавил он, – ты умоляла меня, Конни. Твои глаза были открыты, но ты не ответила, когда я… Неужели ты не помнишь?

Я покачала головой. Что-то внутри меня сдулось. Кит и мое подсознание сговорились против меня. Что я могла поделать перед лицом такого рода оппозиции?

– Что же будет с «Делойтом»? – вяло поинтересовалась я. – С твоим продвижением по службе?

– Я собираюсь уволиться из «Делойта», – ответил мой жених и улыбнулся. – Я же говорил тебе: у меня появилась идея, как исправить положение. Нам обоим необходимо сойти с проторенной колеи, нам нужно заняться чем-то новым, волнующим и интересным, пусть даже не в Кембридже. Поэтому мы займемся нашим собственным бизнесом. При желании часть времени ты по-прежнему сможешь работать на твоих родителей, но в основном будешь работать со мной. Тебе нужно стать более независимой от твоей семьи – довольно уже торчать в этой конторе по восемь часов пять дней в неделю. Нужно показать твоим родителям, что ты способна претворять в жизнь не только их оригинальные замыслы или замыслы ваших пра-пра-пра-предков. Ты поможешь им понять, какова ты на самом деле: умная, талантливая, независимая женщина.

Уже открыв рот, я собиралась сказать Кристоферу, что он не мог решить всего этого, не посоветовавшись со мной, но он, не дав мне времени опомниться, быстро продолжил описывать следующий этап своего плана:

– Мы найдем наш идеальный дом и полюбим его даже больше, чем дом семнадцать по Пардонер-лейн. Это будет не трудно. В местах типа Спиллинга и Силсфорда есть одно преимущество перед Кембриджем – большой выбор необычных домов, больше разнообразия. В Кембридже почти в каждом доме традиционные кирпичные террасы.

– Мне ужасно понравился дом семнадцать по Пардонер-лейн, – бесцельно вставила я.

Только в тот момент я впервые и с поразительной ясностью осознала, какой это действительно прекрасный дом, единственный и желанный, именно теперь, когда мне сообщили, что в том доме мне не жить никогда.

– Обещаю, что тебе так же понравится дом, который мы купим в Калвер-вэлли, – сказал Кит. – Иначе мы просто не купим его. Но тебе обязательно что-то понравится. А потом, едва наш бизнес встанет на ноги, мы достигнем колоссальных успехов, заработаем кучу денег, и ты покажешь своим родителям, что способна самостоятельно вести дела, без того практически символического жалованья, которое они выплачивают тебе…

– Я подумала, что пару дней в неделю можно по-прежнему работать на них, – заметила я. – Мой уход из фирмы «Монк и сыновья» в целом мог бы огорчить маму не меньше, чем переезд в Кембридж.

– Поначалу, разумеется, если хочешь, – согласно кивнул Кит, – но как только наш бизнес наберет обороты, как только станет ясно, как много он нам дает в реальности, ты сама поймешь, насколько смехотворно держаться за те семьсот или даже меньше фунтов в месяц, которые тебе приносит частичная работа бухгалтера в фирме «Монк и сыновья», и тогда тебе просто придется сообщить родителям, что у тебя есть более интересное и прибыльное занятие… Так и скажешь: «Прости, папа, но если мне захочется заниматься благотворительностью, я запишусь в “Красный Крест”».

Я невольно рассмеялась.

– Так какое же у нас будет чрезвычайно прибыльное дело?

– Представления не имею, – радостно откликнулся Кристофер, испытывая явное облегчение от того, что я стала выглядеть и счастливее, и мой голос зазвучал более радостно. – У меня есть кое-какие мысли, впрочем, это дело в любом случае будет прибыльным и интересным. А лет через пять мы вновь, возможно, поговорим о переезде в Кембридж или в какой-то другой город – Лондон, Оксфорд, Брайтон, – и ты обнаружишь, что твой страх перемен уполовинился, поскольку ты уже далеко продвинулась по пути, – он шутливым жестом сорвал с меня и выбросил воображаемый плащ страха, – собственного освобождения.

* * *

– Вот почему коттедж «Мелроуз» так красив, – сказала я в заключение Сэму Комботекре, чьи глаза заметно остекленели за время выслушивания моей долгой истории.

Вероятно, он уже успел прийти к выводу, что никакой вменяемый человек не устроит такую мелодраму из обычного плана переезда в другой район страны. Следовательно, должно быть, я невменяема, и вероятно, на экране моего компьютера мне именно пригрезилась та мертвая женщина в луже крови.

– Наш дом в Литтл-Холлинге мы назвали «Мелроуз», – добавила я на тот случай, если он не заметил вывеску на входной двери.

– Да, безусловно, он весь в шоколаде, – согласился детектив.

– Так и должно быть. Для полной… компенсации.

Семь лет прошло со дня того нашего с Китом разговора в конторе «Монк и сыновья». Он больше не упоминал о возможности переезда в Кембридж, Лондон или Брайтон – ни разу. У Лондона определенно не было шансов: теперь, работая там по несколько дней в неделю, мой муж начал возвращаться домой с историями об отвратительной столичной действительности – грязь, шум, серость, смог… Такого рода оценки выдает моя мама, хотя она ни разу не была в Лондоне, но гораздо печальнее слышать их от Кита, ведь ему полагалось быть моим союзником в борьбе за свободу.

На Рождество, после нашего переезда в «Мелроуз», Кит купил для меня «четвертую из ста» фотокопию часовни Королевского колледжа[30].

– Мне подумалось, это изображение будет приятным напоминанием о Кембридже, раз уж мы пока не собираемся жить там, – сказал он.

Я же не видела в этой фотографии ничего, кроме символа моего поражения, и она испортила мне Рождество. Смеющаяся девушка на ступенях часовни, казалось, смеялась именно надо мной.

– И вот в январе, обнаружив тот адрес в навигаторе Кита, я опять задумалась о… в общем, о том его внезапном изменении планов, – призналась я Сэму. – Он убеждал меня в том, что беспокоился о моем нервном напряжении, но что если он утаил истинную причину? Вдруг желание переехать в Кембридж возникло у него в первую очередь потому, что там он завел подругу?

«Селину Гейн», – мысленно добавила я и продолжила:

– Но потом они расстались, может, крупно поссорились, и она дала ему от ворот поворот… и именно из-за нее он запел другую песню. Однако со временем они как-то вновь связались и помирились, и на сей раз Кит не стал предлагать мне переехать, придумав план получше: жить с ней в доме одиннадцать по Бентли-гроув, держа меня в Литтл-Холлинге, на безопасном отдалении. Кит любит коттедж «Мелроуз» – он в точности добился того, что задумал в две тысячи третьем году: нашел дом, который понравился ему даже больше, чем дом семнадцать по Пардонер-лейн. И он никогда не откажется от него без крайней необходимости. Пару недель назад Кит заказал местному портретисту написать с него картину, словно этот коттедж принадлежит к человеческому роду или живым существам.

А разве сама ты не так воспринимаешь ваш дом?

Я не смела признаться самой себе, что нахожусь на грани ненависти к своему собственному дому, несмотря на всю его красоту и невинность.

– Киту нужны две женщины, как большинству мужчин, – сердито заявила я. – Две жизни. Со мной в коттедже «Мелроуз» – одно гнездышко, а другое – в Кембридже с Селиной Гейн. Его не волнуют мои нужды. Я по-прежнему хочу переехать. Но он больше даже не заикается о переезде. Полагает, что я довольна своей жизнью, а с чего мне быть довольной? – резко бросила я Сэму, который, подобно «Мелроузу», не сделал мне ничего плохого.

– Вы же не знаете, есть ли у Кита связь с Селиной Гейн, – заметил он.

– А вы не знаете, что у него нет этой связи.

И больше вам нечего сказать, не так ли? Нечего больше сказать, и сделать вы больше ничего не можете, невозможно ничего узнать. Добро пожаловать в мой мир!

– Вы рассказывали все это Саймону Уотерхаусу? – спросил мой собеседник.

Разговаривать с Саймоном было легче, чем с Сэмом, намного легче. Тогда я чувствовала себя менее нервной, и Саймона не отпугивала странность моей истории. А Комботекру она отпугивала, хотя тот всячески старался скрыть свое беспокойство. Во время разговора с Уотерхаусом у меня почему-то сложилось впечатление, что странность была его стихией. Он одобрял все мои замечания, которые вызвали бы недоверие у большинства людей, и озадачивался, казалось, более правдоподобными деталями, задавая мне вопросы, не имевшие никакой очевидной связи с ними. Он упорно расспрашивал меня о родителях Кита, о том, когда и почему тот перестал общаться с ними.

Я рассказала Саймону далеко не все. Не желая признаваться ни в чем противозаконном, я не упомянула о моих привычных слежках, о моих пятницах в Кембридже. Не стала я рассказывать и о том, что иногда провожала Селину Гейн до работы, тайно следуя за ней, или что однажды в приемной госпиталя она обернулась и спросила, не могла ли видеть меня где-то раньше.

– Нет, – быстро ответила я тогда, подавив волнение, – вряд ли.

– Может, вы живете на Бентли-гроув? – спросила она.

Должно быть, именно там она видела меня – возможно, даже не раз.

И я вновь солгала, придумав, что там живут мои друзья.

Я не сказала Саймону, что всего через две недели после встречи в госпитале вновь случайно столкнулась с Селиной в городе. Решив, что в тот день в доме № 11 на Бентли-гроув ничего особенного не произойдет, я пошла в центр, намереваясь где-нибудь перекусить. Я уже присмотрела кафе «Браун» на Трампингтон-стрит, когда заметила, что она идет впереди меня. Я узнала ее – утром, припарковав машину в тупиковом конце Бентли-гроув, я видела, как она вышла из дома в той же самой одежде: зеленая джинсовая куртка, черные брюки и сапоги на высоких каблуках. Это была именно она, и она меня не видела. Меня ужасно раздосадовало, что эта женщина не пошла в Адденбрук, – ведь я не сомневалась, что она направилась в госпиталь тем утром, где ей следовало бы провести целый день. Я направилась вслед за ней по Кингс-парэйд и Тринити-стрит. Селина зашла в магазин одежды, а я болталась поблизости. Она провела там целую вечность – так долго, что я уже начала сомневаться, не подвели ли меня глаза. Возможно, я потеряла ее след и напрасно торчала возле этого магазина, а она тем временем давно сбежала, оставив меня с носом.

Прождав почти целый час, я чертовски расстроилась и поступила настолько глупо, что мне до сих пор с трудом верится в это. Я вошла в тот магазин. Вошла в полной уверенности, что ее там нет, – но она была там. Она стояла возле кассы вместе с кассиршей, и обе они взирали на меня сердитыми и одновременно торжествующими взглядами. Без всяких вопросов я поняла, что они – подруги.

– В чем дело? – требовательно спросила Селина Гейн. – Кто вы и почему преследуете меня? Даже не вздумайте отпираться, иначе я позвоню в полицию.

У меня аж коленки подкосились. Я потрясенно смотрела на нее, не зная, что сказать. Я заметила, что она не носит обручального кольца, но лучше мне от этого практически не стало.

– Запри дверь, – сказала она своей подруге и добавила для меня: – Я намерена добиться от вас ответа, чего бы мне это ни стоило.

Не дав кассирше шанса опередить меня, я выскочила из магазина и со всех ног бросилась бежать по Тринити-стрит, точно преследуемое животное, спасающее свою шкуру. Наконец, осмелившись остановиться, я повернулась, увидела, что за мной никого нет – или, по крайней мере, никого, кто проявлял бы ко мне хоть какой-то интерес, – и расплакалась от облегчения. Мне удалось выйти сухой из воды. Она не узнала, кто я такая. Только на следующий день мне пришло в голову, что я могла бы спокойно сказать: «Меня зовут Конни Боускилл. Я – жена Кита Боускилла». Как она восприняла бы мои слова? Было бы на ее лице чистое непонимание или потрясение? Знала ли она Кита? Знала ли, что он женат?

Но тогда я еще сама не знала, как ее зовут. Узнала, только сегодня утром, после сообщения Сэма Комботекры.

– Конни? – попытался он привлечь мое внимание.

– Мм?

– Вы говорили с Саймоном Уотерхаусом?

– Да, – ответила я, – я рассказала ему все, что теперь рассказала вам.

– И что он ответил? – спросил Сэм.

10

19 июля 2010 года

– Я спросил ее, есть ли хоть малейшая возможность того, что она сама ввела в навигатор мужа этот адрес, – сообщил Уотерхаус супруге.

Они сидели за большим деревянным столом рядом с бассейном – Саймон под зонтом, а Чарли на припеке. Она понимала, что это вредно, но обожала жариться на солнце: сияющий жар, проникая в ее тело, казалось, растворял все мысли, и в итоге, не имея иного выбора, Чарли без раздумий бросалась в бассейн.

В начале ланча случилось невероятное: Саймон чистил креветки и скармливал их ей одну за другой. Вот каким виноватым она заставила его почувствовать себя! Она уже насытилась, но ей хотелось, чтобы он продолжал чистить их, а он и не думал возражать, что слегка разочаровало ее. Правда, к тому моменту он успел почистить всего лишь восемь креветок, а Чарли надеялась, что муж одолеет около полусотни, даже если ей потом будет худо. Она была уверена, что Саймон разозлится и начнет ворчать до того, как она милостиво освободит его.

– А зачем ей могло понадобиться вводить этот адрес самой, а потом обвинять мужа в том, что он сделал это? – спросила Чарли.

– Да, она искренне верит, что именно он сделал это, – ответил Уотерхаус. – Если у нее стерлось из памяти, что она сама вбила тот адрес, а потом сама нашла его там… ладно, может, все-таки он приложил к этому руку. По идее, так и должно быть, верно? В общем, Конни хочет узнать, по какой-такой причине ее муж это сделал. Почему он ввел какой-то незнакомый кембриджский адрес в свой навигатор под названием «Дом»?

– Фигня, – бросила Чарли. – В человеческих мозгах память не стирается. И в любом случае, почему именно этот адрес? Твоя посттравматическая гипотеза стертой памяти имела бы больше смысла, если б адресом, обнаруженным ею в навигаторе, стал дом семнадцать по Пардонер-лейн.

– Если только дом одиннадцать по Бентли-гроув не имел для нее равного значения, – возразил Саймон. – Что тоже возможно. Если она пережила такую сильную травму, что начисто забыла, как ввела его в навигатор, то неизвестно, не вычеркнулись ли из ее памяти и все события, связанные с этим домом? Поэтому, когда она увидела этот адрес, то он ничего не значил для нее.

– Послушай, – со стоном произнесла Чарли, – на самом деле произошло следующее: тот самый муж, Кит, сам запрограммировал этот адрес. Простейшее решение, как говорится.

Уотерхаус поднял очищенную креветку и пристально посмотрел на жену.

– «Бритва Оккама»?[31] Это из области мифов, – заявил он. – Если ты припомнишь последние несколько лет нашей рабочей жизни…

– Конни Боускилл не связана с нашей работой, поэтому не приписывай ей воображаемую роль, – возразила Чарли. – У нее роль твоего, блин, новейшего хобби. К тому же нашей рабочей жизни не существует. Я уже давно уволилась из управления уголовных расследований. У меня есть моя личная оплачиваемая работа на благо полиции и вдобавок сверхурочная неоплачиваемая ставка твоего партнера по проверке версий в реальных условиях.

– Ладно, тогда моей рабочей жизни, – раздраженно признал Саймон. – Так вот, ни одно из моих расследований не имело простых решений. Ничто даже не выглядело просто, никаких предсказуемых вариантов. – Он вздохнул. – Может, простейшее решение выигрывает всякий раз, когда меня нет поблизости, но мне лично так ни разу не повезло.

– Этот ее муж когда-то учился в Кембридже, – заметила его супруга, – и именно он предложил перебраться туда в две тысячи третьем году, и неведомый адрес запрограммирован именно в его навигаторе, именно в его машине. Я могла бы точно сказать, что подумала Конни Боускилл: должно быть, в доме одиннадцать по Бентли-гроув у него есть другая жена и семья…

– Нет, – оборвал ее полицейский, – я съездил в Кембридж и заглянул в этот дом. Его хозяйку зовут Селина Гейн, и она работает по медицинской части в местном госпитале. Далеко за сорок, детей нет, живет одна. Я спросил ее, не знакома ли она с неким Китом Боускиллом. Она сказала, что это имя ей ни о чем не говорит. К тому же она не носит обручального кольца, поэтому…

– Когда это было? – не дав ему договорить, спросила Чарли, ловко выхватывая креветку из его пальцев. – Когда ты заглядывал в дом одиннадцать по Бентли-гроув?

– Несколько недель тому назад. Взял пару отгулов.

– А мне сказал, что отправился покупать новый костюм и туфли к свадьбе.

– Одно другому не мешает.

– В Кембридже?

Саймон понял, что попался.

– Мне ты сказал, что купил и то, и другое в спиллингском «Реммике».

– Мне просто не хотелось говорить тебе, что я мотался в Кембридж. Ты, наверное, спросила бы, что мне там понадобилось. Но все могло быстро проясниться, поэтому я не хотел тогда понапрасну озадачивать тебя. Зато пришлось рассказать тебе именно сейчас.

– Я больше не голодна, – заявила Чарли, когда муж предложил ей очередную креветку. – Ты сберег эту новость, чтобы устроить мне сюрприз в наш медовый месяц?

Детектив кивнул.

– Я спланировал маленькую проверку – оставить этот адрес там, где ты могла бы найти его, упорное отрицание того, что я записал его… в общем, хотелось проверить, возможна ли такая ситуация.

Пару секунд Саймон старался изобразить раскаяние. Заметив, как усиленно его жена сдерживает смех, он улыбнулся, и она поняла, что он по-прежнему доволен собой, так успешно разыграв свою реконструкцию.

– Раньше мы никогда не проводили целых две недели вдвоем, – добавил Саймон, – и я беспокоился, что нам совсем не о чем будет поговорить.

– Поверь мне, такого никогда не случится. Итак, она привлекательна?

– Кто? Конни Боускилл или Селина Гейн?

– Обе.

– Не знаю. Вечно ты спрашиваешь меня одно и то же!

– Нет, не вечно, – машинально возразила Чарли.

– Ты спросила об этом, даже когда мы говорили про лицо на той горе. Взгляни! – Полицейский вытянул руку, указывая на склон горы. – Отсюда ты наверняка сможешь увидеть его.

Женщина подумала, уж не очередная ли это из его тайных проверок. Может, Конни Боускилл была не единственной девой в беде[32], спасением которой он героически озадачился на данный момент. Может, муж очередной страдалицы уверял, будто видит в очертаниях горных уступов чью-то физиономию, которую ей при всем старании не удавалось узреть… А может, лучше покончить с этим спасителем, утопив его в бассейне на испанской вилле?

– Подозреваю, что Селину Гейн большинство мужчин назвали бы привлекательной. Блестящие белокурые волосы, благопристойная наружность, симпомпонистая фигура… – проговорил Уотерхаус.

– Симпомпонистая?

– Ну, знаешь, в общем, нечто этакое… – Саймон быстрым жестом очертил в воздухе две волнообразные линии.

– Такая фигура известна большинству образованных людей под названием «песочные часы», – заметила Чарли, окинув его прищуренным взглядом. – Так ты сказал, что ей под пятьдесят?

– Что-то вроде того. Вдобавок, она богата.

– А сколько годков Конни Боускилл?

– Тридцать четыре.

– Привлекательна? Черт возьми, Саймон, нет ничего постыдного в признании кого-то привлекательным!

– Тощая брюнетка. Ты сочла бы ее весьма миловидной.

– О, неужели сочла бы? А откуда ты узнал о богатстве Селины Гейн?

– Ну, так она выглядит, – пояснил Саймон. – Выбор нарядов, стиль и все прочее. Как говорится, упакованная дамочка, в общем, при деньгах.

– Значит, если Кит Боускилл пудрит мозги и Конни, и Селине, то он обеспечил себя по полной программе, верно? Одна брюнетка, другая блондинка, одна тощая, другая – симпомпончик, одна старше, другая моложе, одна богата, другая менее богата… Может, он по натуре под стать нашему любвеобильному Селлерсу, и любая юбка в его вкусе?

– Он не пудрит мозги им обеим, – возразил детектив. – Заехав на Бентли-гроув, я пообщался с несколькими ее соседями, спросил их о визитерах дома одиннадцать…

– Подозреваю, ты спрашивал их с профессиональной компетенцией, хотя это дело, по твоим же словам, не имеет ничего общего с работой? – ехидно спросила Чарли, зная, что супруг не позволил бы этическим соображениям встать на его пути к цели. Его волновало только достижение собственной цели, будь она верна или ошибочна, а общее единодушное мнение он считал совершенно неважным. В этом они с Чарли совпадали: она пользовалась своими полномочиями точно так же.

– Я проверил журнал учета земельных участков. В доме одиннадцать по Бентли-гроув числится только Селина Гейн, а Кит Боускилл даже не упоминается. Кроме того, я показал в соседних домах фотографию Боускилла, выданную мне Конни. Одна соседка заявила, что не узнает этого типа и никогда не видела его раньше. Добавила, что замечала только, как в одиннадцатый дом заходят разные дамы или пожилые пары. Сосед с другой стороны, скрюченный сморчок, проживший, судя по виду, пару сотен лет и поимевший за это время невероятно длинное, на мой взгляд, титулование – профессор сэр Бэзил Ламберт-Уолл, – в общем, так же отозвался о визитерах: много женщин, а пару он счел среднего возраста, но я полагаю, что его средний возраст и пожилая пара другой соседки суть одно и то же. Вероятно, эта пара – родители Селины Гейн. Кстати, Ламберт-Уолл, бросив единственный взгляд на фотографию Кита, тут же заявил: «Безусловно, я узнаю его. Он устанавливал у меня новую охранную сигнализацию».

– Альцгеймер? – спросила Чарли.

– Нет, не думаю, – ответил Саймон. – Умственно он сохранил, похоже, остроту и проницательность двадцатилетнего молодца, несмотря на то, что опирается на трость вдвое массивнее его худосочной фигуры. Мне не хотелось бы отбраковывать его слова только из-за преклонного возраста, поэтому я заехал в упомянутое им учреждение «Безопасная охрана» в Трампингтоне…

– Где никто, подозреваю, в глаза не видел Кита Боускилла и не слышал о нем, – закончила женщина.

– Верно. Там его не узнали.

– То есть старик ошибся.

– Он говорил весьма уверенно, – упрямо возразил Саймон и вздохнул. – Но ты права. Несмотря на впечатляющее имя, он ошибся, должно быть. С какой стати Киту Боускиллу заниматься установкой охранной сигнализации?

– Будь у меня твое безрассудство, я сказала бы, что если этому Киту удается жить двумя жизнями, имея в каждой жену и дом, то он вполне может иметь и две работы – в Силсфорде убалтывает клиентов информационной системы, а в Кембридже монтирует охранные системы. А в фирме «Безопасная охрана», может, ведется политика оппозиции копам, поэтому они огульно отрицают все, что пытается выяснить полиция. – Видя, что муж удрученно нахмурился, Чарли похлопала его по плечу. – Да шучу я! Надеюсь, ты сообщил Конни Боускилл, что ее муженек чист, как ангел?

– Пока нет. Мне не хотелось подавать ей ложные надежды. То, что никто из соседей не видел его в том доме, еще не означает, что он туда не заглядывал. Может, они с Селиной Гейн чертовски осторожны. Нет, не может, – одержимый навязчивой идеей, Саймон частенько не соглашался сам с собой, – у них явно не романтическое увлечение. Невозможно. Тогда почему же ему понадобилось программировать ее адрес в своем навигаторе под названием «Дом»?

– А почему у них не может быть романтичной связи? – удивленно спросила его жена.

Она заметила, как Саймон, осознав сказанное, понял, что говорил с излишней уверенностью. Чарли опять поймала его на слове.

– Извини, разве ты не хотел рассказать мне сейчас всю подноготную? – уточнила она. – Или ты решил оберегать кульминацию целые две недели?

– Когда я разговаривал с Селиной Гейн, произошло нечто странное, – признался Саймон.

– Нечто еще более странное, ты хотел сказать. Известная история уже и так весьма экзотична.

– Я показал ей этот снимок – и потерпел неудачу. Она не умеет врать – как я обнаружил чуть позже, – поэтому я совершенно уверен, что отсутствие реакции на это фото было искренним. Потом я убрал фотографию и спросил, известно ли ей такое имя. «Нет, – ответила Селина. – Кто она такая? Мне не приходилось слышать о ней?»

– Вполне справедливо, – Чарли зевнула. – Имя «Кит» могло принадлежать как женщине, так и мужчине.

Жара оказывала на нее успокоительное воздействие. «Как люди умудряются работать в таком климате? – подумала она. – Если б я жила в Испании, то предпочла бы родиться кошкой».

– Когда я сообщил Селине Гейн, что Кит Боускилл – мужчина, в ее лице что-то изменилось, – добавил Саймон.

– И ты увидел в этой мухе слона? – не удержалась его супруга.

– Она выглядела удивленной, даже потрясенной. В ее глазах появилось нечто… не знаю, как и описать – нечто вроде возмущения. «Нет, это невозможно», – говорил ее взгляд. Я видел, как ход мыслей отражался на ее лице. Когда я спросил ее об этом, она онемела, но не могла бы выразить свою ложь более явно, если б заговорила.

– Это странно, – согласилась Чарли. – Ну… – Ей не сразу удалось сосредоточиться, все-таки никому неохота шевелить мозгами в отпуске. – Она не узнала его в лицо и не узнала его имени. Да, но… – В итоге ее разомлевший под солнцем мозг нащупал озадачивающий вопрос. – Но почему она была так уверена, что Кит Боускилл – женщина?

* * *

Вернувшись в отдел уголовных расследований, Сэм не обнаружил там никаких признаков присутствия Селлерса или Гиббса. Пруст тоже исчез из своего кабинета.

Комботекра проверил почту. Ему поступили семь писем, пять из которых, видимо, можно было смело сбросить со счетов. А вот два других прислали констебль Иен Гринт и Оливия Зейлер, сестра Чарли. Сначала Сэм открыл послание Гринта, который неудачно пытался связаться с ним. Комботекра сомневался, что у него хватит сил перезвонить ему после изнурительного сеанса с Конни Боускилл. Он ощущал себя бесплатным психоаналитиком: еще одна подобная встреча – и ему самому впоследствии понадобится психиатр. Вероятно, Иен звонил, чтобы сообщить нынешний телефонный номер Битеров, той пары, которая владела домом № 11 по Бентли-гроув до Селины Гейн: в какой-то момент этот адрес понадобился Сэму, поскольку тот подумал, что может уточнить у них сведения о пятне, оставленном рождественской елкой. Теперь детектив невольно улыбнулся: Гринт, вероятно, подумал, что он спятил, и Сэм не стал бы винить его за такие мысли.

Письмо от Оливии содержало ряд сбивающих с толку указаний, с двойными отрицаниями и завуалированными двусмысленными обвинениями: «Я не говорю, что вам следует или не следует…», «прошу, не пользуйтесь или, вернее, пользуйтесь, только если осознаете, что должны…», «поразмыслив, я решила, что просто не могу не дать вам этот номер…», «понятно, что никто больше не сообщит вам…»

Но в заключение она обеспечила Сэма средствами связи с Саймоном, что поставило его в весьма двойственное положение. Непростительно беспокоить людей в медовый месяц, пусть даже коротким телефонным звонком. Причем звонок этот, вынужденно признался себе Комботекра, не мог быть особенно коротким. Ему так много хотелось спросить у Уотерхауса и так много требовалось сообщить ему, что он даже не понимал, с чего лучше начать. Этот медовый месяц может закончиться к тому моменту, когда он предоставит всю информацию, и Чарли ворвется в отдел, чтобы нечаянно треснуть Сэма увесистым чемоданом.

У него на столе зазвонил телефон. Комботекра взмолился, чтобы это оказался Саймон: со скуки убивая время, пока Чарли прилегла вздремнуть, он звонит в надежде на долгий разговор.

Но звонил Иен Гринт.

– Слушай, – без всяких преамбул выдал он, – похоже, твоя дамочка говорила правду. Сегодня утром ко мне заявилась одна особа, которая видела в точности то же самое. Представляешь, какая бывает синхронность? Я и представить не мог, но, похоже, бывает.

– То есть…

В чем же дело? Сэм ничего не понял. Он не знал точно, чего вообще ожидал, – но определенно не такого поворота событий.

– Такое же описание, – продолжил Иен, – и женщины, и комнаты. Карта в раме, журнальный столик, рукоделие. И женщина: стройная, даже миниатюрная в зеленом платье с сиреневым рисунком, темные спутанные волосы, рассыпавшиеся по плечам, большая лужа крови, потемневшая около талии. И время тоже совпадает. Должно быть, они обе нажали на кнопки того виртуального тура с разницей в пару секунд. Вероятно, во всей стране это сделали всего два человека, учитывая, что шел второй час ночи.

– А может, и больше, – проворчал Сэм. – Может, остальные еще на пути к вам… а может, и не спешат, не зная, как доказать то, что они видели это.

– Видение исчезло с того вебсайта почти сразу после этих двух известных просмотров, тут нет никаких сомнений, – заявил Гринт. – Джеки Нейпир – то есть здешняя свидетельница – заявила, что закрыла этот тур, потом запустила опять и никакого тела уже не увидела. То же самое случилось и у миссис Боускилл, верно?

– Верно, – подтвердил Комботекра.

– Как скоро вы с ней сможете добраться сюда? – спросил его коллега.

– Мы… то есть я и Конни Боускилл? – уточнил Сэм.

Он избавился от ее едва контролируемой истерики менее пяти минут тому назад и не имел ни малейшего желания видеть ее в ближайшем будущем. Она вызвала такси, поскольку ее муж укатил на машине, не оставив ей денег на транспорт. Скорее всего теперь она уже далеко. К тому же Сэм отлично представлял себе реакцию Пруста, узнавшего, что он бросил все дела и помчался в Кембридж.

– Не уверен, что смогу, – пробормотал он.

– Брось, ты сможешь, поверь мне! – Странный смешок Гринта ясно дал понять, что ему не до шуток.

Комботекра распознал подразумеваемую в этом ответе серьезность с оттенком угрозы.

– Есть еще кое-какие важные сведения, но я не могу передавать их по телефону – тебе необходимо услышать все лично, – добавил Иен. – Мы вляпались в такое дерьмо, какого тебе еще нюхать не приходилось. Я знаю, что говорю. Вы оба нужны здесь срочно, и ты, и она.

Через пару секунд Сэм уже мчался по коридору, надеясь, что Конни Боускилл еще ждет приезда такси на полицейской парковке.

* * *

Вещественное доказательство № CB13345/432/23IG

Дорогие Элиза, Донал, Риордан и Тилли!

Всего лишь короткое памятное письмецо, сильно запоздалое, чтобы высказать вам громадную благодарность за наши изумительные выходные! Мы так нуждались в отдыхе после адски напряженных последних месяцев – и получили поистине тонизирующее снадобье! Кембридж в точности так прекрасен, как вы описывали, и мы ждем не дождемся, когда снова сможем побывать там! По дороге домой мы спросили детей, что им больше всего понравилось на выходных в Кембридже, и они хором воскликнули: «Всё!», – что великолепно передает наши общие впечатления. Совершенно потрясло нас путешествие по реке: прекрасные здания колледжей, игра солнечного света… Ах, кстати, мы подумали, что могли бы разгадать тайну названия той лодки, с которой мы столкнулись под мостом: «Шаг в небеса». Наш здешний приятель учился в Тринити-колледже, и он сказал, что у них были собственные лодки, каждая имела свой шаг, один из трех – так ведь, по-моему, называлась популярная песня: «Три шага в небеса»? Кажется, ее пел Джин Винсент[33] или нет, скорее всего, Эдди Кохрэн[34]. В любом случае, мы пытались выяснить, как должны были называться другие, принадлежавшие Тринити, лодки: «Мушкетер»? «Слепая мышь»? «Мудрец»? Дайте нам знать, если увидите какие-то из них на Кеме (или на участке Гранта[35], по существу!)

Ваш дом бесподобен – мы обзавидовались! Ощущаете ли вы его уже своим родным домом, или вам еще кажется, что вы попали в чей-то кукольный дом? Помнится, вы говорили то же самое о том предыдущем жилье, будто кто-то готов украсть его, если вы зазеваетесь… Успокойтесь, дом уже ваш! Между тем мне хотелось бы, чтобы кто-то украл нашу обветшалую развалюху – и желательно, чтобы на них заодно обрушилась наша протекающая крыша! В любом случае, еще раз спасибо за ваше чудесное гостеприимство!

Ли, Жюль, Хеймиш и Эйва

P.S. Жюль настаивает, что одна из Тринити-лодок должна называться «Лев на футболке»[36], но, по-моему, он слишком увлекается футболом, и такое название слегка притянуто за уши!

11

Понедельник, 19 июля 2010 года

Я вышла под палящую уличную жару и замерла: в голове у меня опять помутилось. Прислонившись к стене полицейского участка, я прижалась к ней для надежности, чтобы не свалиться на землю, и закрыла глаза. Слух цеплялся за автомобильные гудки. Не знаю, далеко ли гудела эта машина. Вероятно, это было заказанное мною такси. Надо бы взглянуть, но я понимала, что не стоит рисковать, пока в голове серела лишь вязкая мгла. Я не открывала глаз, пока не убедилась, что вернулась в реальный мир в нормальном состоянии. Самое ужасное в этих приступах то, что у меня искажалось зрение. Если не закрывать глаза, то возникало жуткое ощущение бесконечного падения, реальность ускользала из моих глаз, и я неотвратимо погружалась в искаженные глубины иного бытия.

– Конни! – донесся до меня чей-то голос, а потом опять раздались гудки клаксона.

Я узнала этот голос, но не могла вспомнить, кому он принадлежит. Я все еще опиралась на стену, не открывая глаз, когда почувствовала на своем плече чью-то руку.

– Конни, что с тобой?

«Голос сестры. Фрэн», – осознала я.

– Просто слегка голова закружилась, – удалось выговорить мне. – Еще минутка – и я приду в себя. А что ты здесь делаешь? Как ты узнала…

– Позвонила Киту, когда твой телефон сразу перешел в режим голосовых сообщений. Он сказал мне, что хорошо бы подвезти тебя домой.

Я разозлила его, вот он и оставил меня без денег.

– На самом деле пока мы домой не поедем. Пошли в машину, – сказала сестра.

Не поедем домой? А куда же тогда? Я открыла глаза. «Рейнджровер» Фрэн был припарковала на законном месте стоянки возле самого участка, хотя его багажник вылезал в запретную зону. Передние дверцы с обеих сторон были открыты. Их легкое покачивание вызвало у меня воспоминание о волшебной летающей машине из виденного в детстве фильма – его дверцы служили крыльями. Фрэн облачилась в свой излюбленный и единственный, по-моему, выходной наряд: выцветшие джинсы и оранжевая в белую полоску спортивная футболка. Иногда, бывая в ее доме, я видела, как эти вещи сохнут на вешалке, и меня так и подмывало стащить их и выбросить, хотя, в общем, выглядели они еще вполне прилично.

– Я заказала такси, – сообщила я, – надо подождать.

– Забудь про такси. Я позвонила Диане и попросила заменить меня, хотя у нее выходной. Мне необходимо поговорить с тобой… немедленно. Хочешь ты того или нет, тебе придется поехать со мной.

– Далеко ли?

– В чайную «Силсфорд-касл». Выпьем чайку и поболтаем, – с мрачной решимостью заявила сестра.

Ее тон не сулил ничего веселого.

Я позволила ей усадить меня в машину. Салон пропах чипсами и фирменными салфетками «Джонсонс беби» с ароматом алоэ, которыми она все еще пользовалась, несмотря на то, что Бенджи вырос и никаких младенцев в ближайшее время в ее семейной ветви не ожидалось. Я сознавала, что у меня нет никакого права раздражаться по этому поводу. Фрэн плюхнулась на водительское сиденье, перебросив свою сумочку мне на колени, и тронулась с места, не побеспокоившись накинуть ремень безопасности.

– Почему ты выбрала именно «Силсфорд-касл»? – спросила я – Ведь по пути домой множество разных кафе…

– Домой? Что же, интересно знать, ты считаешь домом? – повернув голову, Фрэн взглянула на меня, желая проверить, достаточно ли потрясли меня ее слова.

– Что же?.. – резко повторила я, чувствуя, как от острого страха у меня свело живот. – Что ты имеешь в виду?

Сестра тряхнула головой, словно говоря: «Забудь, неважно».

– У тебя выключен мобильник? – спросила она.

– Нет. Я включила его, когда…

– Выключи. Не спрашивай почему, просто выключи. Я не хочу, чтобы нас прерывали.

Я подчинилась этому распоряжению, осознавая, что, вероятно, мне следовало бы выразить протест, – так среагировало бы большинство людей. Может, со мной что-то неладно, раз мне легче делать то, что сказано, ни о чем не задумываясь?

Почему Фрэн спросила, что я считаю домом?

– Тебе нужно еще раз сходить к врачу, – заявила она, когда мы выехали из центра Спиллинга.

– Какой смысл? Он не обнаружил у меня никаких заболеваний.

– Да, ты не позволила ему копнуть поглубже, – проворчала сестра.

Дальше мы ехали в молчании. Когда Фрэн поставила машину на одном из пяти парковочных мест, выделенных для инвалидов на булыжной мостовой перед «Силсфорд-касл», я не удержалась и сказала:

– Тебе ведь не разрешено здесь останавливаться.

– А мне плевать на разрешение. С точки зрения морального кодекса, всё в порядке, поскольку со мною ты, – пояснила она. – Если твой выход из полицейского участка в полуобморочном состоянии не считается инвалидностью, то я вообще не знаю, кого считают инвалидом.

Мне стало неловко от ее слов, и я в смятении подумала, что случится, когда я выйду из «Рейнджровера». Вернется ли приступ головокружения? Вдруг поблизости не окажется стены, к которой я смогу прислониться?

Фрэн не спросила меня, что произошло в полиции. Должно быть, она знала, зачем я туда приехала.

Выйдя из машины на залитую послеполуденным солнцем парковку, я почувствовала себя прекрасно. Следовательно, выход из помещения на улицу не провоцирует мои приступы, так же как и смена сидячего положения на стоячее. После месяцев самоконтроля мне удалось лишь установить, что приступ головокружения может случиться в любой момент, при любых обстоятельствах – и нет никакой возможности предугадать его. Или предотвратить.

В чайных залах «Силсфорд-касл» царили ароматы корицы, имбирного печенья и роз – они помнились мне с детства. У здешних официанток не изменились и переднички с оборочкой – все такие же голубые с россыпью крошечных розовых бутонов. Не поинтересовавшись моими предпочтениями, Фрэн заказала две чашки лавандового «Эрл Грея» и направилась к круглому столику в углу возле окна. Именно к нему всегда прямиком направлялась мама, приводя нас, детей, на «субботнее угощение», как она называла чаепитие, после нашего утреннего захода в библиотеку.

«Вот и славно, девочки… не хотим ли мы, пока нам готовят шоколадные тортики, вытащить библиотечные книжки и почитать?»

– Зачем ты привезла меня сюда? – спросила я Фрэн.

– Это все из-за Бенджи? – прищурив глаза, она пристально взглянула на меня. – Должно быть, да.

– При чем тут Бенджи?

– Причина твоего раздражения.

– Он меня вовсе не раздражает.

– Если тебе не хочется сидеть с ним по вторникам, то и не надо… только скажи. По правде говоря, нам с Антоном это не нравится даже больше, чем тебе. Не слишком приятно осознавать, что наш сын поступает в твое временное пользование. Чаще всего нам и по вторникам хочется жить своей семьей, но мы не можем… как будто решено и подписано, что по вторникам именно ты должна сидеть с Бенджи; по крайней мере, так иногда кажется. – Фрэн вздохнула. – Сколько раз я подходила к телефону, собираясь позвонить тебе и спросить, не возражаешь ли ты, если на сей раз он останется с нами, и всегда трусливо отступала, боясь обидеть тебя. Смехотворная ситуация. Почему я боялась быть честной с тобой? Всегда боялась.

Я не могла понять, на кого она злится, на себя или на меня.

«Наш сын поступает в твое временное пользование», – эту фразу сестра явно придумала заранее. Они с Антоном наверняка брюзжали, перемывая косточки нам с Китом, вероятно, не меньше, чем мы с ним перемывали их.

После того как я первый раз забрала к себе Бенджи, наша мама радостно заявила: «Это может стать хорошей традицией. Вы с Китом могли бы забирать его вечером по вторникам на всю ночь, давая Фрэн и Антону передышку… к тому же, у вас будет возможность получше узнать его, не говоря уж о практической пользе для воспитания ваших собственных будущих детей». Не имело значения, что думали по этому поводу я или Фрэн: как мама хотела, так и должно было быть.

Но не затащила же меня Фрэн сюда, чтобы обсудить присмотр за ребенком?

Страницы: «« ... 56789101112 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Теперь я отчетливее ощущаю вечность жизни. Никто не умрет, и те, кто любил друг друга в одной жизни,...
Никто не понял, как наш современник, офицер запаса и учитель истории, попал в свое собственное прошл...
В.Е. Чернов – победитель конкурса чтецов Молдавской ССР, лауреат конкурса чтецов Советского Союза, у...
Их было пятеро. Три брата и две сестры Киселёвых. Без них XIX-й век был бы скучен, неполон, и неизве...
Это первая и пока единственная книга по методике преподавания йоги. Количество преподавателей йоги с...
Владимира Путина называют самым влиятельным человеком в мире, ему приписывают несметные богатства и ...