Идея фикс Ханна Софи
– Я ответил на ваш вопрос, – спокойно заметил Сэм. – А вы намерены ответить на мой?
Откуда он знает, что я рассказала далеко не все? Из-за нашей с Китом ссоры? Не мог он подслушать нас? Он стоял слишком далеко.
– Я разговаривал с Элис Бин, – добавил Комботекра.
Я постаралась не показать своего огорчения. Элис принадлежала только мне: порой мне казалось, что она – все, что у меня осталось, единственный человек, на которого я могу положиться во всех своих душевных и насущых проблемах. Как посмел Сэм соваться в мою личную жизнь? И почему Элис не сказала, что разговаривала с ним?
– Вы же сообщили мне, что Элис посоветовала вам связаться с Саймоном Уотерхаусом, – продолжил свои пояснения мой собеседник, – но вы ведь не звонили ей в субботу ночью или утром, верно? Вы не сообщили ей, что видели женский труп.
Это было так: я виделась с ней позже, в субботу, и все рассказала.
Сэм ждал.
– Вы правы, – признала я, – в субботу утром, когда я разговаривала с вами, она еще ничего не знала.
– Следовательно, она должна была предложить вам связаться с Саймоном по какой-то другой причине.
Я хранила молчание.
– Мне было бы весьма полезно услышать, какова же эта другая причина, – настаивал детектив.
– Не такая уж она другая… В общем, да, но… эти причины взаимосвязаны. Обе связаны с домом одиннадцать по Бентли-гроув, – сообщила я и глубоко вздохнула. – Вы помните январский снегопад?
– Да, я уж опасался, что он никогда не кончится, – кивнув, сказал Сэм. – Подумал даже, что начался тот самый новый ледниковый период, который упорно предсказывают некоторые климатологи.
– Шестого января я отправилась в «Комбингам» купить десять мешков угля. Киту нравится живой огонь, но у нас как раз запасы закончились, и сам он не мог съездить… работал в Лондоне. Вы можете удивиться, почему я не поехала в ближайший автосервис, но Кит считает, что хороший уголь только у Гамми в «Комбингаме». Имя у него на самом деле другое, но все зовут его попросту Гамми. Я слегка побаиваюсь этого мрачного типа; может, он редко улыбается из-за острой нехватки зубов, но Кит упорно твердит, что у него самый хороший уголь. Сама я в качестве угля ничего не смыслю, да и не думаю, что стоит спорить по столь ничтожному поводу.
Полицейский улыбнулся, хотя ему не следовало бы этого делать. История-то была далеко не радостная.
– Я отправилась на машине Кита, она полноприводная, и на ней безопаснее ездить по снегу, чем на моей. До этого я ни разу не ездила к Гамми прежде – в смысле, одна не ездила. А моя способность к ориентированию на местности безнадежно нулевая, поэтому я воспользовалась навигатором в машине Кита.
– И узнали, что он не ездил на машине в Лондон? – предположил Сэм.
– Нет, в Лондон он никогда на ней не ездил. Обычно он оставлял машину на парковке в Роундесли, но в тот день с утра было слишком скользко для езды по проселочным дорогам. Пескоразбрасыватели еще не проехали. Так что Кит пешком добрался до Роундесли-роуд и на автобусе доехал до станции.
Лучше б он поехал на машине. Лучше б его машина простояла на той привокзальной парковке, а не торчала возле нашего дома, соблазняя меня более безопасной ездой.
– Я купила уголь. И, вероятно, смогла бы найти дорогу домой, но мне не хотелось случайно заблудиться, поэтому я решила действовать наверняка и вновь воспользовалась навигатором. И тогда я выбрала кнопку «Дом»… – Глубоко вздохнув, я собралась с силами. – Сначала я заметила информацию о времени поездки: два часа семнадцать минут. А потом уже прочитала этот чертов адрес.
Сэм понял. Я поняла по его лицу, что он понял.
– Понятие «Дом», с точки зрения навигатора Кита, означало дом одиннадцать по Бентли-гроув в Кембридже, а вовсе не коттедж «Мелроуз» в Литтл-Холлинге. – Слезы сами брызнули у меня из глаз. Мне не удалось сдержать их. – Простите. Я просто не могу… не могу поверить, что спустя шесть месяцев я все еще рассказываю эту историю, не понимая, что она означает.
– Почему вы не рассказали мне этого в субботу утром? – спросил Комботекра.
– Боялась, что если я расскажу вам все, вы не поверите в мою историю с женским трупом. Если б вы узнали, что я уже одержима этим одиннадцатым домом по Бентли-гроув…
– А вы одержимы?
Есть ли смысл отрицать это?
– Да. Безусловно.
– Из-за того, что он значился в навигаторе Кита как его домашний адрес?
Я кивнула.
– И вам хочется знать причину? Вы спрашивали его?
– Едва он вернулся домой. Он сделал вид, что не понимает, о чем я говорю. Отрицал, все отрицал. Заявил, что никогда не заносил в навигатор никакого домашнего адреса – ни нашего, ни кембриджского, и что он вообще о нем никогда не слышал. Мы крупно поссорились… и надолго. Я не поверила ему.
– Понятное дело, – согласился Сэм.
– Он же сам купил новый навигатор… кто еще мог ввести туда адрес, кроме него? Так я и спросила его, а он ответил мне: «Разве это не очевидно? Должно быть, его ввела ты». Я не поверила собственным ушам. Какого черта мне понадобилось вводить этот адрес?! А если даже я это сделала, зачем мне понадобилось обвинять Кита?
– Конни, постарайтесь успокоиться, – сказал полицейский, похлопав меня по руке. – Может, хотите какой-то другой напиток?
Я хочу другую жизнь… любую другую, кроме нынешней, с любыми другими проблемами, кроме моих собственных.
– Да, воды, пожалуйста, – всхлипнув, ответила я, вытирая слезы. – Можете попросить их налить полный стаканчик на сей раз?
Через пару минут Комботекра вернулся с большим полным стаканом. Я с такой жадностью заглатывала воду, что у меня защемило грудь.
– Вы подозреваете, что Кит завел в Кембридже вторую семью? – прямо спросил Сэм.
– Да, это первое, что пришло мне в голову. Двоеженство. – Ну вот, я впервые произнесла это слово, даже с Элис мне удавалось избегать его. – Это звучит мелодраматично, но так ведь бывает? Мужчины действительно склонны жить на два дома.
– Да, бывает, – согласился мой собеседник. – Впрочем, подозреваю, что некоторые женщины склонны к тому же. Вы говорили Киту о ваших подозрениях?
– Он отрицал это… абсолютно, полностью отрицал, всё. Он отрицал это все шесть месяцев. Я не поверила ему, и человеческое непостоянство стало причиной очередных ссор. Я не доверяла ему так, как он доверял мне.
– Так он поверил, когда вы сказали, что не вводили тот адрес?
– Он перенес обвинения на мою семью… мою маму, Фрэн, Антона… Напомнил мне о многочисленных случаях, когда тот или иной из них заходил в наш дом, где свободно лежал его навигатор.
– Кто такие Фрэн и Антон? – спросил Сэм.
– Моя сестра и ее сожитель.
– Кит был прав? Мог ли один из ваших родственников ввести этот адрес?
– В принципе, могли, но они этого не делали. Я досконально знаю моих родственников. Мой папа пребывает в ужасе от любых современных устройств и техники, он отказывается признавать существование цифровых аудиоплееров и электронных книг, не воспринимает даже DVD-плееры. Совершенно невозможно, чтобы он вообще увидел и опознал навигатор. Фрэн и Антон для этого слишком порядочные, и вообще у них не хватило бы воображения. Моя мать могла бы, но… уж поверьте мне, она ни за что не внесла бы такой адрес в навигатор Кита.
«Она предпочитала гасить, а не разжигать страсти, – подумала я, – и тревожно напрягалась, меняя тему всякий раз, едва речь заходила о Кембридже: об университетских состязаниях по гребле или о Стивене Хокинге[24] с его теорией черных дыр. Ей даже не нравится, когда я вспоминала Оксфорд или любой другой университет, поскольку он мог навеять мне воспоминания о Кембридже. Сначала я думала, что она переживает за меня, не хочет лишний раз огорчать, но позже поняла, что ее мотивация гораздо более эгоистична: ей хотелось, чтобы я напрочь забыла о существовании Кембриджа, чтобы мы с Китом даже не думали переехать туда. Больше всего она боялась, что однажды я могу уехать из Литтл-Холлинга».
А я больше всего боюсь, что не смогу уехать.
– Кит сам ввел этот адрес, – уверенно продолжила я. – Должно быть, сам. В любом случае, именно так я думаю сейчас. Я думала об этом множество раз, после чего принималась снова и снова обвинять его, а он неизменно начинал уверять меня, что ничего от меня не скрывает, и у него, признаться, получалось на редкость… убедительно. Мне отчаянно хотелось поверить ему, и кончилось тем, что я начала сомневаться, не могла ли сама ввести тот адрес, а потом начисто забыть о нем. Неужели могла? Могу ли я полностью исключить этот вариант? Может, именно я ввела дом одиннадцать по Бентли-гроув в навигатор Кита, а теперь мне еще привиделся исчезнувший труп? Может, у меня появилось нечто вроде идеи фикс, – я пожала плечами, вдруг смутившись от того, как странно и душераздирающе должна звучать моя исповедь. – Вот на что стала похожа моя жизнь начиная с января, – заключила я. – Как ни крути: вера сменяется недоверием, сомнениями в собственном рассудке – тупиковая ситуация. Удовольствия мало.
– Для вас или для Кита? – задумчиво произнес Сэм.
Следует ли из этого, что он полагает, будто Кит говорит правду?
– Однажды он даже попытался сказать, что, возможно, этот адрес ввели в том магазине, где он покупал навигатор. – Мне казалось, я закончила признания, но воспоминания всплывали сами собой. – Он хотел, чтобы мы поехали туда вместе и опросили весь персонал.
– И почему вы не съездили?
– Потому что это бред собачий! – сердито бросила я. – Я не собиралась позволять ему так играть со мной. Сначала я почти согласилась, но потом меня вдруг осенило. У меня бывают иногда эдакие прозрения, отметающие все мучительные размышления и сомнения. Я знаю правду: никто другой не делал этого – ни продавец в магазине, ни я, ни тем более мои родственники. Адрес ввел сам Кит. Я уверена в этом.
Выйдя отсюда, я сразу позвоню в Лондонскую банковскую компанию и попрошу соединить меня с секретарем Стивена Гиллигана. Может, он и встречался с Китом в три часа дня тринадцатого мая, а может, и не встречался. Надо выяснить.
– Полгода Кит твердил вам, что не вводил этот адрес, – сказал детектив. – Что побуждает вас так уверенно склоняться к обратному?
Уверенно? Интересно, о чем он говорит? Смогу ли я когда-нибудь вновь быть хоть в чем-то уверенной?
– Три причины – ответила я, чувствуя, как на меня вдруг наваливается дикая усталость; даже язык у меня еле шевелился. – Первая: его навигатор. У него не было ни малейшего повода думать, что я воспользуюсь этим устройством, никаких причин опасаться, что я выясню это. – Я пожала плечами. – Простейшее объяснение обычно самое верное. Вторая: когда я впервые спросила его об этом адресе, ему не сразу удалось спрятаться за маской озадаченного недоумения, в его глазах я увидела… Не знаю, как лучше описать их выражение. Оно продержалось всего долю секунды: вина, стыд, смущение, страх. Он выглядел как человек, попавшийся на чем-то предосудительном. Если вы спросите, не могло ли мне это показаться, то иногда я сама думаю, что могло. А иной раз уверена, что именно таким он и выглядел на самом деле.
Мне хотелось бы объяснить Сэму, как страшно рассказывать о таких жизненных завихрениях, кренах и переменах, смыслы которых искажаются при любом новом пристальном рассмотрении, но я сомневалась, что сумею подобрать верные слова. Мог ли Комботекра даже начать понимать, каково жить в столь зыбкой, изменчивой реальности? Он производит впечатление человека, крепко встроившегося в гармоничный мир, и мир его остается неизменным – ни форма, ни содержание не меняются день ото дня.
А мне приходится жить двумя жизнями: одна, сотворенная надеждой, другая – страхом. И оба творения живы. Следовало ли мне верить в каждое из них?
Я не представляю, как будет выглядеть моя реальная жизнь, если я лишусь этих чувств.
Лучше не говорить ничего подобного Сэму. Я и так доставила ему достаточно хлопот без вовлечения его в обсуждение природы реальности.
«Кон, ты слишком много думаешь», – твердила мне Фрэн, начиная с нашего отрочества.
– А какая третья причина? – спросил полицейский.
– Пардон?
– Третья причина вашей уверенности в том, что тот адрес записал Кит.
Придется рассказать ему… снять очередной слой антуража, углубившись в отдаленное прошлое. Придется, если я хочу, чтобы он понял. Понял, что все взаимосвязано. Случившееся субботней ночью невозможно отделить от того, что случилось в январе, а случившееся в январе связано с тем, что случилось в две тысячи третьем году. Если я хочу, чтобы Сэм помог мне, надо быть готовой рассказать ему все, так же, как я рассказала Саймону Уотерхаусу.
– Третья причина – сам Кембридж, – сказала я. – Мою уверенность подкрепляет то, что дом одиннадцать по Бентли-гроув находится именно в Кембридже.
8
17 июля 2010 года
Оливия Зейлер листала свой ежедневник и громко вздыхала, прочитывая каждую новую страничку. На ближайшие недели она назначила слишком много встреч, причем сама сознавала, что от большинства из них спокойно могла отказаться. Ланч с Эттой из журнала «Писк моды» для обсуждения колонки о знаменитых книгах в свете того, какими блюдами они могли бы оказаться, если б вдруг невероятным образом превратились в пищу – в качестве примера Этта привела «Грозовой перевал»[25], уподобив его йоркширскому пудингу, – оздоровительная комплексная прогулка в Хэмпстед-Хит[26] с Сабиной, личным тренером Оливии, чаепитие в Британской библиотеке с Куртом Фогелем… Он хотел добиться от нее согласия судить конкурс англо-германских журналистов, возраст участников которого варьировался в диапазоне от одиннадцати до тринадцати лет. Может, она единственный человек в мире, способный с огромным удовольствием строить планы встреч едва ли не с первым встречным, вполне сознавая, что в должное время пошлет имейл с вежливым отказом? Неужели так трудно сразу сказать: «Извини, Курт, но нет, я не могу быть судьей»? Почему кажется, что так круто сказать: «О господи, да, как бы мне хотелось…», а потом изыскать способ увильнуть, сославшись на непредвиденные обстоятельства? Оливии хотелось бы обсудить это с Чарли – она знала, что никого другого ей не удастся соблазнить подобным разговором. Доминик наверняка не соблазнится. Она допускала, что отчасти это связано с желанием порадовать людей, но в большей степени все-таки с тем, чтобы доставить удовольствие самой себе.
Зазвонил мобильник, и Оливия взяла его, решив не соглашаться ни на какие предложения, кто бы ни звонил, даже на такое предложение, которое ей хотелось бы принять и не отменять. Необходимо очистить ежедневник от фальшивых встреч, прежде чем назначать более реальные.
– Это я. Крис Гиббс, – услышала Зейлер в трубке.
– Привет, Крис Гиббс. О боже, вот и доказательство! Не зря говорится: «Кто над чайником стоит, у того он не кипит». Ты позвонил только потому, что я ждала звонка от Курта Фогеля из Дортмундского общества германо-британской дружбы. А раньше, когда я ждала твоего звонка, звонил кто угодно, только не ты, и вот теперь, наконец, ты сам прозвонился.
– У тебя по-прежнему есть резервный ключ от резиденции Чарли?
– Боже мой, что-то случилось? – мгновенно встревожилась Оливия.
– Пока нет, насколько мне известно.
– Тогда зачем тебе нужен ключ?
– Подумал, что там вполне достаточно места для встречи, – ответил Гиббс.
– Нашей?
– Естественно, нашей – вместе с Уотерхаусом и Чарли после их возвращения. Надо же продолжить свадебную вечеринку.
Ну что тут, блин, скажешь?
– Не будет ли это… несколько навязчиво?
В трубке послышался какой-то хриплый смешок.
– Шучу, – добавил Крис. – Да, только нашей. Я не видел тебя уже… – он помедлил, видимо, занявшись подсчетом, – около сорока восьми часов. По-моему, есть все задатки для появления у меня нового ощущения накопленного недовольства.
– Обычно ты не видел меня гораздо дольше сорока восьми часов, – напомнила ему Оливия. – Большую часть жизни ты вообще не видел меня – и прекрасно жил.
«А ведь он опять пошутил; все сводится к шуточкам, – подумала она. – Да еще цитирует меня. В очередной раз».
– Это спорный вопрос, – откликнулся Гиббс.
Зейлер не считала, что может встречаться с ним в доме Чарли. Заниматься сексом в их с Саймоном кровати? Невыносимая мысль. Взяв ручку, она открыла в ежедневнике страничку с личными данными и написала в именной графе: «Оливия Гиббс». Выглядела запись красиво, гармонично: округлость буквы «О» дополнялась буквами «б»… Может, попробовать написать небрежнее? Ей хотелось узнать, какие возникнут ощущения при виде новоо написания – только и всего. Хотя следовало бы просто перечеркнуть написанное. С другой стороны, Дом никогда не заметит этого, даже если кто-то подсунет этот ежедневник ему под нос. Самым замечательным в Доме, с точки зрения введения его в заблуждение, было то, что его практически ничего не волновало.
– О чем ты задумалась? – спросил Гиббс.
– Да ни о чем. Совершенно ни о чем. – Если б она могла быть столь же убедительной с Эттой из журнала «Писк моды»!
Оливия не обладала силой воли и считала волевых людей сверхъестественными. К счастью, ей с избытком хватало страхов и тревог. Она не могла согласиться с предложением Криса, не испытывая ощущения того, что переступила за грань, которую жутко боялась переступать, даже при наличии гарантии отмены возможного будущего свидания.
– Ладно, а что если подыскать удобный отель? – предложил он.
– Но как же твоя работа? И как же быть с Дебби?
Зейлер вновь открыла ежедневник, теперь на последнем разделе «Заметки» и опять написала «ОЛИВИЯ ГИББС», более аккуратным почерком. Написала внизу странички заглавными буквами.
– Ну, уж это мои проблемы, а не твои, – сказал ее собеседник. – Если тебе не хочется заглянуть в Спиллинг, я приеду в Лондон.
– Если тебе нужна сговорчивая… подружка, то можно найти ее и поближе к дому, – заметила Оливия, молясь, чтобы он не воспользовался этим советом.
А зачем тогда дала его?
– С какой радости? – удивился Гиббс. – Есть только два знакомых мне человека, с которыми не соскучишься: Саймон Уотерхаус и ты. Уотерхауса я поиметь не могу… остаешься только ты.
– А мне казалось, что я как раз наскучила тебе, – сочла своим долгом напомнить Оливия на тот случай, если он забыл. – Ты говорил, что я подобна пестрому воскресному приложению.
– Да разве ж я против пестроты? Всегда интересно, когда не знаешь, чего можно от тебя ждать, только и всего.
До нее донесся смачный хруст. Неужели он хрупает яблоком?
– Кстати, о той вилле «Дельфины», – произнес Крис.
Всполошившись, Оливия на мгновение испугалась, что он собирается предложить встретиться и заняться сексом на той самой вилле, где Чарли с Саймоном проводят медовый месяц.
– Мне нужно сообщить Степфорду, где обитает Уотерхаус. Всплыло тут у нас одно дельце…
– Что? Ни в коем случае, Крис! Если ты скажешь ему, я… – Зейлер не удалось придумать, чем бы пригрозить ему. – А что там такое у вас всплыло?
Очередной хруст, пережевывание, а потом предложение:
– Ты позволишь мне сообщить Степфорду, а я расскажу, что именно всплыло.
– Нет! Ты же не посмеешь погубить медовый месяц Чарли, рассказав Сэму, где они обосновались, чтобы тот вытащил Саймона домой. Мне тошно уже при одной мысли об этом.
– Ему не придется возвращаться домой… Степфорду нужно лишь быстро переговорить с ним – и ничего более. Я дам ему номер смотрителя с вебсайта… Доминос Пицца, или как его там зовут. Степфорд позвонит, и все закончится за пять минут… После чего ваш драгоценный Уотерхаус сможет преспокойно вернуться обратно на свой лежак.
Оливия скорчила уморительную рожицу в телефон.
– Но с чего, собственно, такая неотложность? – спросила она и, не удержавшись, ехидно добавила: – На роскошных виллах не держат лежаков, там обычно загорают в шезлонгах.
– Речь может идти об убийстве.
– О, черт! Черт, черт, черт! И зачем только я проболталась, где они?!
– Ты вправду хочешь, чтобы я продолжал хранить молчание?
– Как же ты утерпишь, если кого-то убили?
– Кто бы ни стал жертвой убийства, она останется такой же и спустя две недели, когда Уотерхаус вернется, – спокойно ответил Гиббс.
По его тону Оливия догадалась, что он пожал плечами.
– Какого рода роль ты пытаешься играть? – отрывисто спросила Зейлер. – Неужели тебе хочется произвести на меня впечатление циничного индивидуалиста? Если так, то в данном случае это не сработает. Круто, конечно, порвать должностные инструкции и действовать в одиночку. Но наплевательское отношение к убийству невинных горожан совершенно недопустимо.
– Да пока даже точно не известно, убит ли кто-то. Вдобавок ты же сама обругала мой план.
– Прости?
– Тебе же полагалось умолять меня ничего не говорить, – пояснил Гиббс, – и я уже склонялся к согласию, при условии, что ты согласишься встретиться со мной.
– Разумеется, сам-то ты жив! – проворчала Оливия. – Порою под рукой не оказывается букета цветов, зато шантаж всегда наготове.
Молчание.
Лив надеялась, что не обидела Криса, хотя, безусловно, он вполне заслужил оскорбление.
– Общение с тобой не похоже на общение с другими людьми, – наконец изрек полицейский. – С другими людьми я говорю то, что хочу сказать, и они отвечают мне тем же. С тобой же все иначе… и я уже не понимаю, то ли притворяюсь ублюдком, то ли действительно ублюдочен, то ли озвучиваю текст какой-то новой, неведомой мне пьесы.
– Она называется поддразнивающей сексуальной прелюдией.
– Точно, – отозвался Крис и, сделав паузу, добавил: – Опять же, мне хочется убедиться, что я больше не стану называть шезлонги лежаками.
Оливия вздохнула. Это была вторая придуманная им шутка – за всю его жизнь, вероятно. Могла ли она отказаться?
– Ты приедешь в Лондон, – милостиво предложила она, – а я оплачу отель. Таким образом, мы оба… внесем своеобразный вклад, – поставленная перед выбором затрат сил или денег, Лив всегда выбирала последнее.
– Я выезжаю се… – произнес Гиббс и отключился, не договорив «сейчас же».
Некоторое время Зейлер смущенно разглядывала в ежедневнике фамилию от своего невероятного замужества и всевозможные версии ее написания. Осознав содеянное, женщина мысленно выругалась: в данном случае она почему-то даже не вспомнила о своей девичьей фамилии, хотя долго спорила с Домом по поводу изменения фамилии, выражая настойчивое желание стать Зейлер-Ланд, а не просто Ланд, потому что… сейчас она так и не смогла вспомнить выдвинутые ею причины.
Неужели она не на все сто процентов уверена в своем желании связать судьбу с Домиником?
Если б она собралась замуж за другого… не обязательно за Криса Гиббса, но… ладно, можно также использовать его, как пример случайного кандидата, хотя сама идея эта крайне смехотворна – у них нет ничего общего, он же очевидно принадлежал к миру простаков, пользующихся лежаками… Может ли она относиться к нему серьезно?
Оливия твердо сказала себе, что не может. Ее ежедневник, однако, казалось, думал иначе.
Тема: Бентли-гроув, д. 11 CB29AW
От кого: Иен Гринт ([email protected])
Послано: 19 июля 2010 00: 10: 53
Кому: Сэм Комботекра ([email protected])
Сэм,
Я названивал тебе все утро, а мне ответили, что ты в столовой. И твой мобильник посылает прямо к голосовой почте. Сможешь ли ты вытащить свой нос из тарелки с едой и позвонить мне? Чем скорее, тем лучше.
Будь здоров,
Иен (Гринт)
Вещественное доказательство №: CB13345/432/22IG
Свидетельство автострахования
Важный документ – для определения налога на вашу машину. Просьба хранить в надежном месте.
Страховая компания «Женщины за рулем»
Уэйман-корт, Ньюмаркет-роуд,
Кембридж, CB5 9TL
Дата выдачи: 08/11/2009
Данный сертификат подтверждает наличие законного страхования. Недействителен при внесении каких-либо изменений. Для подробностей покрытия вашей страховки рекомендуем также ознакомиться с перечнем рисков, покрываемых вашей автомобильной страховкой, и пакетом ваших страховых услуг.
Свидетельство автомобильного страхования.
Номер страхового сертификата и полиса: 26615881
Номерной знак транспортного средства: MM02 OXY
Имя держателя страхового полиса: Элиза Гилпатрик
Дата вступления страховки в силу: 00:00 часов 06/11/2009
Дата окончания действия страховки: 00:00 часов 06/11/2010
Лица или группы лиц, имеющие право вождения: Элиза Гилпатрик, Донал Гилпатрик.
(При условии наличия водительских прав и при отсутствии противопоказаний к управлению транспортным средством.)
Держатель страхового полиса, Элиза Гилпатрик, также имеет право управления автомобилем, который не является ее собственностью, с разрешения владельца, при условии, что владелец не взял автомобиль в аренду или напрокат, на основании договора аренды или договора проката.
Ограничения по использованию: общественные, семейные и развлекательные цели.
Настоящим документом удостоверяю, что полис, с которым согласуются данные права, имеет законное хождение в Великобритании, Северной Ирландии, а также на островах Мэн, Джерси, Гернси и Олдерни.
Розмари Винсент
Заверенная подпись, Розмари Винсент.
9
Понедельник, 19 июля 2010 года
Я начала рассказывать Сэму Комботекре о нашей первой с Китом ссоре. Она произошла в Кембридже. Мы тогда жили вместе уже почти целый месяц.
Кит не собирался затевать ссору: он пытался сделать комплимент. Формально ссору, вероятно, начала я, хотя тогда так не думала. Мы возвращались из Торролд-хауса в Роундесли, где Кит снимал трехкомнатную квартиру – в тот день мы отобедали у моих родителей. К тому времени он уже встречался с моей родней раз пять или шесть. Ему понадобилось девять лет, чтобы набраться храбрости спросить, не может ли он под уважительным предлогом иногда отказываться от некоторых визитов, которые, вполне естественно, считались обязательными для меня.
И вот в тот раз мой отец, желая произвести впечатление на Кита, предложил открыть особую бутылочку вина, подаренную ему два года тому назад благодарным клиентом фирмы «Монк и сыновья». Я ничего не знала о марке подаренного вина, так же, как и папа, но даритель уверял, что это особое вино – очень старое и очень ценное. Ни один из моих родителей не мог вспомнить подробности, но пояснения того клиента в любом случае побудили их отказаться от безрассудного желания незамедлительно откупорить и попробовать драгоценный напиток, поэтому вместо этого бутылку спрятали в надежном месте… Таком надежном, что когда папа решил, что присутствие обходительного высокообразованного, по меркам Оксфорда и Кембриджа, потенциального зятя за домашним обеденным столом является поводом, достойным открытия волшебных сил того древнего вина, ни он, ни мама не могли вспомнить, куда они спрятали пресловутую бутылку. Кит пытался убедить их, что в возлияниях нет никакой необходимости, и поскольку ему еще предстоит вести машину, то он вообще предпочитает воду или яблочный сок, но папа настоял на поисках той драгоценной бутылки и благодаря его настойчивости мама, с сожалением взглянув на свою тарелку, где уже аппетитно пахла приготовленная ею лазанья, отправилась обшаривать сначала погреб, а потом и весь дом. Все остальные под папиным руководством продолжали обед.
– Если вы не отпробуете эту стряпню с пылу с жару, то Вэл спустит с вас шкуру, – сообщил отец Киту, который считал неловким начинать обед без мамы.
Фрэн, Антон и я уже привыкли к таким эксцессам. Папа частенько решал, что ему крайне необходимо отправить маму за какой-то вещицей в тот самый момент, когда она уже собиралась сесть за стол. По-моему, увидев первое блюдо на своей тарелке, он впадает в легкое замешательство насчет того, успеет ли съесть его, прежде чем мама подаст ему второе, и поэтому решает, что для обеспечения запаса времени перед переменой блюд нужно отправить ее выполнить его настоятельные просьбы.
Сидя за столом, мы слышали громкие вздохи и тихие стоны, разносившиеся по всему дому: маме хотелось, чтобы мы глубоко осознали, как тяжелы для нее поиски этого священного дармового винца. Я заметила, как расстроился Кит, чувствуя себя невольным виновником ее страданий.
– О, хвала небесам! Засохшие мозги наконец ожили. Я вспомнила, куда спрятала это сокровище! – торжествующе воскликнула мама, и мы услышали скрип какой-то дверцы. Этот скрип мы с сестрой знали так же хорошо, как друг друга: со времен нашего детства он стал неотъемлемым звуковым сопровождением Торролд-хауса. Папа рассмеялся и пояснил Киту:
– Так скрипит дверь чулана под лестницей. Не понимаю, почему она сразу не заглянула туда. Я лично начал бы поиск именно оттуда. Это же очевидно!
– Жаль, что ты не поделился этим прозрением с мамой, – ехидно заметила Фрэн. – Ты мог бы сберечь ей полчаса жизни… ее единственной жизни.
Помню, я подумала, уж не злится ли она из-за того, что папа лебезил перед Китом и игнорировал Антона, который не заканчивал университетов и родители которого жили в стационарном фургоне на окраине Комбингама.
Спустя пару секунд раздался глухой удар, за которым последовали приглушенные стенания. В буфете под лестницей мама, видимо, нашла не только спрятанное вино. Мы бросились в прихожую. Она стояла на коленях, склонившись над какой-то картонной коробкой. Внутри темнело вязкое черное месиво, отчасти загустевшее, но в основном жидкое. Запах оно издавало сногсшибательный – я невольно зажала рот.
– У нас же гости, что за ужас ты там обнаружила? – спросил папа, наклоняясь и поднимая священную бутылку, которую от потрясения выронила мама.
– По-моему, тут лежала капуста, – вяло ответила мать. – Помню, давным-давно я положила сюда капусту, в эту коробку…
– Увы, где только капуста не пропадала! – пошутил папа, игриво пихнув Кита в бок, словно имел в виду: «Вот вам очередной развеселый эпизод из жизни семьи Монков!».
– Вэл, давайте я избавлю вас от этой дряни, – предложил Антон.
Он переместил мою мать в сторону, подобно специалисту по обезвреживанию бомб, подготавливающему безопасное место действия.
– Антон поможет, – пояснил папа Киту, точно тот сам не сообразил бы, что происходит, да еще и добавил рекламное объявление: – Никто не справится лучше него с критической ситуацией.
– Да уж, – проворчала Фрэн, – никто не сравнится с ним, если дело доходит до избавления от сгнивших овощей.
Взглянув на Кита, я ужаснулась отразившемуся на его лице отвращению. Но он улыбнулся мне, подав взглядом тайный сигнал, явно выражавший: «Обсудим это позже».
Я улыбнулась ему в ответ, благодарная, что он дал мне почувствовать себя сторонним наблюдателем, не причастным к безумию Торролд-хауса. Не имевшим ни малейшего отношения к этому безумию.
Мы все напряженно смотрели, как Антон открыл входную дверь и вынес во двор коробку с бывшей капустой.
– Порядок! – воскликнул папа, хлопнув в ладоши. – Вернемся к делам насущным: хлебу и вину.
Мы доели остывшую лазанью – хотя папа уверял, что она по-прежнему «с пылу с жару», а мама все озабоченно верещала, что надо бы разогреть ее в микроволновке – и выпили найденного вина, сочтя его лишь довольно приятным. Потом, покончив с этим хваленым напитком, мы выпили немного обычного вина. Отец брюзжал, сетуя на то, что мама уронила бутылку на ковер, и подчеркивал, что капуста-то уже все одно сгнила, зато «бутылка легко могла разбиться» и не разбилась только случайно. Кит старался не позволять папе то и дело подливать ему в бокал вина, а папа окончательно надоел нам с Фрэн и поразил Кита своими взглядами на выпивку и вождение машины:
– Говоря начистоту, если вы не можете водить машину дисциплинированно, немного перебрав, то вы и вовсе не умеете ее водить. Хороший водитель остается хорошим водителем, трезв он или подвыпил.
Затем ни с того ни с сего мама разразилась слезами и выбежала из комнаты. Ошеломленные, мы в недоумении слушали, как она плачет, поднимаясь на второй этаж.
– Что это с ней? – повернувшись к Фрэн, спросил папа. – Как по-твоему, может, перепила вина?
– Не знаю, – ответила сестра. – Почему бы тебе не предложить ей пару часов первоклассно поездить на машине? Если она разобьется, то перепила. Если нет, значит, нет. Или, наоборот, согласно твоим взглядам?
– Сходите, проверьте, что с ней, – сказал отец. – Кто-нибудь из вас. Конни?
Я уперлась взглядом в тарелку, непоколебимо игнорируя его. Фрэн вздохнула и отправилась на поиски мамы.
– Сию минуту мы будем пить ароматный чай, а на десерт у нас, по-моему, яблочно-ревеневый пудинг, – сообщил папа.
Он имел в виду, естественно, что мы получим и то, и другое в ту самую минуту, когда вернется мама. Я подавила сильное желание сказать Киту: «Мой папа может подлизываться к тебе и навязывать свое лучшее вино, но просто по жизни не способен налить тебе чашку чая, сколько бы лет ты ни провел, сидя за кухонным столом и изнывая от жажды».
В тот момент это поразило меня как своеобразная форма жестокости: как можно, зная и, по общему мнению, любя детей – к примеру, собственных дочерей, – прожить с ними тридцать четыре года, ни разу не предложив им чашку чая или кофе, в полной уверенности, что это обязан сделать кто-то другой?
Фрэн вернулась с раздосадованным видом.
– Она сказала, что скоро спустится. Расстроилась из-за капусты.
Читать бесплатно другие книги:
