Белгравия Феллоуз Джулиан

– Расскажите мне о том бале.

– Вы ведь наверняка немало говорили о нем с герцогиней?

Но сбить леди Брокенхёрст с избранного пути было невозможно.

– Почему вы тогда оказались в Брюсселе? Как познакомились с моей сестрой и ее мужем?

– А мы и не знакомились. Все произошло иначе. Мистер Тренчард был интендантом герцога Веллингтона. По долгу службы мой муж немного знал герцога Ричмонда, руководившего тогда обороной Брюсселя, только и всего.

– Простите меня, моя дорогая, но это не вполне объясняет ваше присутствие на приеме у его жены.

Графиня Брокенхёрст определенно была весьма миловидна; седые волосы еще сохраняли светлый оттенок, а очерченные морщинами губы оставались гладкими. Живое лицо с правильными мелкими чертами; рот, изогнутый, как лук Амура, и резкая, отрывистая манера говорить: наверняка в юности голос ее звучал очень соблазнительно. Графиня чем-то походила на сестру, отличалась тем же властным видом, но в глубине ее серо-голубых глаз затаилось горе, отчего она, с одной стороны, больше герцогини Ричмонд располагала собеседника к себе, однако вместе с тем также казалась несколько отстраненной. Анна, разумеется, знала причину ее скорби, но по вполне понятным причинам не хотела об этом заговаривать.

– Любопытно. Сколько я слышала, вас всегда называли «главный поставщик продовольствия герцога Веллингтона и его супруга». Увидев вас здесь, я решила, что меня ввели в заблуждение и обстоятельства вашей жизни отнюдь не таковы, как мне описывали.

Замечание было невежливым и даже оскорбительным, и Анна прекрасно понимала, что ей стоит обидеться. На ее месте любой бы обиделся. Но, если разобраться, разве леди Брокенхёрст не права?

– Нет, графиня. Все это сущая правда. Понимаю, странно, что мы оказались в числе гостей на том памятном вечере в тысяча восемьсот пятнадцатом году, но с тех пор наша жизнь переменилась. После окончания войны дела у мистера Тренчарда пошли в гору.

– Не сомневаюсь. Он так и продолжает снабжать своих клиентов продовольствием? Должно быть, ваш супруг в этом поднаторел.

Сколько же всего ей еще предстоит выслушать?

– Нет, муж оставил свое прежнее занятие и стал компаньоном мистера Кьюбитта и его брата. Когда мы вернулись из Брюсселя, вскоре после того сражения, братьям Кьюбитт необходимо было найти пайщиков, и мистер Тренчард решил им помочь.

– Сам мистер Томас Кьюбитт? О боже! Полагаю, тогда он уже не был корабельным плотником?

Анна решила не обижаться и спокойно продолжила беседу:

– К тому времени он уже занялся строительством. Они с братом Уильямом искали средства на постройку Лондонского института на Финсбери-Серкус, и как раз тогда они встретили мистера Тренчарда. Он предложил Кьюбиттам помощь, и они втроем начали совместное дело.

– Я помню открытие института. Нам показалось, что он великолепен.

Насмехалась ли над ней леди Брокенхёрст? Трудно было сказать, искренне ли восхищается собеседница Анны или просто играет с ней, преследуя какие-то собственные цели.

– После этого они вместе работали на строительстве новой площади Тэвисток-сквер…

– Для свекра нашей хозяйки!

– На самом деле там участвовало несколько пайщиков, но основным действительно был герцог Бедфорд.

– Я хорошо помню, какой это был успех, – кивнула леди Брокенхёрст. – А потом, видимо, последовала Белгравия, для маркиза Вестминстера, который, должно быть, богаче Креза – благодаря Кьюбиттам и, как я теперь понимаю, вашему мужу. Как удачно все для вас сложилось! Наверное, вы устали от домов вроде этого? Ведь их в ведении мистера Тренчарда так много!

– Очень приятно видеть, как в новые дома вселяются люди, после того как уберут строительные леса и грязь.

Анна пыталась вернуть разговор в спокойное русло, но леди Брокенхёрст не сдавалась.

– Какая замечательная история! – воскликнула она. – Вы воистину дитя новой эпохи, миссис Тренчард. – Она засмеялась, но тут же опомнилась. – Надеюсь, я вас не обидела?

– Ничуть.

Анна прекрасно понимала, что леди Брокенхёрст ее провоцирует, – возможно, потому, что знает об увлечении своего сына Софией. Другой причины быть не могло. Анна решила расставить точки над «i» и выбить у собеседницы почву из-под ног.

– Вы правы, нынешние успехи мистера Тренчарда не объясняют нашего присутствия на том балу. Армейскому интенданту обычно не выпадает возможность вписать свое имя в список гостей на приеме у герцогини, но мы состояли в дружбе с любимцем вашей сестры, и он устроил нам приглашение. Возможно, это выглядело не вполне прилично, но на грани войны город живет по несколько иным правилам, нежели те, что действуют в гостиных Лондона в мирное время.

– Не сомневаюсь. И кто же был этот любимец? Я его знаю?

Анне стало намного легче, потому что разговор наконец-то достиг цели, ради которой затевался. И тем не менее она не представляла, в каком направлении вести его дальше.

– Ну же, миссис Тренчард, не скромничайте! Скажите, прошу вас!

Лгать не было смысла, ибо леди Брокенхёрст прекрасно знала, что должна ответить Анна.

– Да, вы очень хорошо его знали. Это был лорд Белласис.

Имя повисло между ними в воздухе, как зловещий меч из греческого мифа. Нельзя сказать, что леди Брокенхёрст потеряла присутствие духа, ибо подобное ей не грозило даже на смертном одре, но она оказалась не готова услышать имя Эдмунда, произнесенное вслух этой выскочкой. Она думала, будто все знает про свою собеседницу, но оказалось, что это далеко не так. Несколько секунд потребовалось графине, чтобы прийти в себя. Пока она медленно пила чай, царило молчание. Анна вдруг почувствовала прилив жалости к этой печальной, сдержанной женщине, столь же суровой к себе, как и к окружающим.

– Леди Брокенхёрст…

– Вы хорошо знали моего сына?

Анна кивнула:

– По правде говоря…

В этот момент появилась хозяйка:

– Миссис Тренчард, вы не хотели бы…

– Простите меня, дорогая, но мы с миссис Тренчард беседуем.

Герцогиню отчитали, словно нерадивую горничную, которая не успела вычистить камин к возвращению хозяев. Не проронив ни слова, герцогиня Бедфорд лишь кивнула и удалилась. Леди Брокенхёрст подождала, пока они снова не окажутся одни.

– Так о чем вы говорили?

– Я только хотела сказать, что моя дочь знала лорда Белласиса лучше, чем я. В то время страсти в Брюсселе накалились в ожидании войны. Город был полон молодых офицеров и дочерей старших командиров. А также мужчин и женщин, которые приехали из Лондона, чтобы увидеть все своими глазами.

– Как моя сестра и ее муж.

– Именно. В то время повсюду царило ощущение неопределенности. Никто не знал, что будет дальше: триумф Наполеона и порабощение Англии или, напротив, победа британского оружия. Нехорошо так говорить, но именно неизвестность и порождала ту особую атмосферу, будоражащую и пьянящую.

Собеседница кивнула:

– И главное, в воздухе витало понимание того, что некоторые из этих улыбчивых, очаровательных молодых людей, салютующих на парадах, разливающих вино на пикниках и вальсирующих с дочерями командиров, могут не вернуться домой. – Тон леди Брокенхёрст был ровным, но легкое дрожание голоса выдавало волнение. Как хорошо понимала ее Анна! – Да?

– Абсолютно верно.

– Думаю, им это нравилось. Я имею в виду – присутствовавшим там девушкам, таким, как ваша дочь. Ну как же: опасность, романтика – ибо, когда ты молод, опасность представляется романтичной. А где сейчас ваша дочь?

Опять. Дважды за один день.

– София умерла.

– А вот этого я не знала! – ахнула леди Брокенхёрст, подтверждая тем самым, что все остальное уже было ей известно. Насколько могла заключить Анна, они с герцогиней Ричмонд наверняка обсуждали всю эту историю бессчетное количество раз, и это объясняло поведение леди Брокенхёрст до сего момента. – Давно?

– Это случилось вскоре после сражения, – кивнула Анна, – после битвы при Ватерлоо прошло меньше года, так что уже давно.

– Я очень сожалею. – Леди Брокенхёрст впервые заговорила с подобием искренней теплоты. – На словах все всегда понимают, что приходится переживать бедным родителям, но я на самом деле вас понимаю. И знаю, что ничего забыть нельзя.

Анна удивленно смотрела на эту надменную матрону, которая только что старалась указать собеседнице ее место. Наверняка эта женщина в душе ненавидела ее. И все же, когда леди Брокенхёрст узнала, что и Анна тоже потеряла ребенка, что дерзкая девчонка, к которой так часто возвращались ее горькие размышления, мертва, в отношении ее что-то переменилось.

– Как ни странно, ваши слова и впрямь меня утешают, – улыбнулась Анна. – Недаром, видно, говорят, что несчастье не любит одиночества.

– А вы помните Эдмунда на том балу? – Леди Брокенхёрст оставила язвительность, и Анне было неловко наблюдать нетерпение, с которым графиня жаждала услышать хоть что-то о потерянном сыне.

На этот вопрос можно было ответить честно.

– Прекрасно помню. И не только на том балу. Он не раз заходил к нам в дом вместе с другими молодыми людьми. Все его очень любили. Очаровательный юноша, импозантный и веселый…

– О да. У моего мальчика было немало достоинств.

– У вас еще есть дети? – Едва вымолвив это, Анна прикусила язык. Она прекрасно помнила, что Эдмунд был единственным ребенком в семье. Он сам часто об этом говорил. – Простите меня, пожалуйста. Я вспомнила, что нет.

– Вы правы. Когда мы с мужем уйдем в мир иной, после нас совсем ничего не останется. – Леди Брокенхёрст разгладила шелк своих юбок, остановив взгляд на пустой каминной полке. – Ни следа.

На секунду Анна подумала, что леди Брокенхёрст сейчас расплачется, но решила продолжать вести себя как ни в чем не бывало. Почему бы и не попытаться утешить скорбящую мать? Что тут такого?

– Вы, верно, гордитесь лордом Белласисом? Он был замечательным юношей, и мы очень его любили. Порой мы сами устраивали маленькие балы, на шесть-семь пар, и я играла на фортепиано. Странно сейчас это говорить, но те дни накануне сражения были счастливыми. По крайней мере, для меня.

– Не сомневаюсь, – сказала леди Брокенхёрст и встала. – Я должна идти, миссис Тренчард. Но мне было приятно с вами пообщаться. Даже больше, чем я рассчитывала.

– Кто сообщил вам, что я приду сюда? – поинтересовалась Анна, глядя на нее в упор.

– Никто, – покачала головой леди Брокенхёрст. – Просто я спросила хозяйку дома, кто это беседовал с моей сестрой, и герцогиня назвала ваше имя. Мне стало любопытно. О вас и вашей дочери мне довелось говорить так часто, что нельзя было упустить шанс познакомиться с вами лично. Так или иначе, теперь я вижу, что была к вам несправедлива. Во всяком случае, для меня было истинным наслаждением вспомнить Эдмунда с тем, кто знал его. Я словно бы снова увидела сына – как он танцует, флиртует, наслаждается жизнью в свои последние часы, и мне приятно об этом думать. И я буду об этом думать. И потому спасибо вам.

Графиня удалилась, прямая и величественная, ловко лавируя между группами болтающих гостей, и цвета ее полутраура выделялись на фоне веселой яркой толпы.

Увидев, что она ушла, герцогиня Бедфорд вернулась.

– Боже мой, оказывается, мне вовсе не стоило о вас беспокоиться, миссис Тренчард. Теперь я вижу, что здесь вы среди друзей. – Ее слова были благожелательнее, чем тон, которым она это произнесла.

– Не то чтобы мы были друзьями, но нас объединяют общие воспоминания. А сейчас мне тоже нужно идти. Благодарю вас за прекрасный вечер.

– Приходите еще. В следующий раз расскажете мне все о том знаменитом приеме накануне сражения.

Но Анна почувствовала, что обсуждать тот далекий вечер с абсолютно посторонним человеком ей вряд ли захочется. Разговор со старой герцогиней и даже с ее суровой сестрой очищал душу, ибо каждую из них связывало с тем вечером что-то свое. Но не стоило копаться в этих воспоминаниях вместе с чужаком. Десять минут спустя Анна уже сидела в своем экипаже.

Итон-сквер, может, и больше по размеру, чем Белгрейв-сквер, но дома здесь чуть менее величественны, и хотя Джеймс поначалу твердо решил занять один из роскошных особняков на второй из площадей, он все же уступил пожеланиям жены и согласился на здание поменьше. Дома на Итон-сквер тоже были достаточно помпезны, но Анну это не смущало. Ей там даже нравилось, и она изо всех сил старалась сделать комнаты приятными глазу и уютными, пусть даже они выглядели не так благородно, как предпочел бы Джеймс. «Люблю роскошь», – говаривал он, однако Анна вкусы мужа не разделяла. Но сейчас, пересекая холодный мрачный холл, миссис Тренчард меньше всего думала об обстановке. Улыбнувшись впустившему ее лакею, Анна стала подниматься по лестнице.

– Хозяин дома? – спросила она у слуги, уже сама почувствовав, что муж, видимо, еще не возвращался.

Скорее всего, забежал на минутку, чтобы переодеться, так что разговор, который непременно должен сегодня состояться, придется отложить. Ну что же, они поговорят попозже, после ужина.

На ужине за столом, помимо Анны и Джеймса, присутствовали только их сын Оливер с женой Сьюзен (молодые жили вместе с ними), и вечер проходил непринужденно. Когда все уселись в большом обеденном зале на первом этаже, Анна рассказала домочадцам о чаепитии у герцогини Бедфорд. Прислуживал им дворецкий Тёртон, мужчина лет пятидесяти, вместе с двумя лакеями. Анне это показалось несколько излишним для семейного ужина на четыре персоны, но так любил Джеймс, и она не возражала.

Столовая была красивой, хотя и несколько холодной комнатой. Благородный вид ей придавал ряд колонн в глубине, отделявших буфетную от остального помещения. Здесь стоял камин каррарского мрамора, а над камином висел портрет мистера Тренчарда работы Дэвида Уилки, которым глава семейства очень гордился, хотя сам Уилки, возможно, и не слишком был доволен этим портретом. Картина была закончена за год до того, как художник написал знаменитое полотно, запечатлевшее юную королеву Викторию на первом заседании Тайного совета, после чего гонорары Уилки наверняка взлетели до небес. Портрет Джеймса тем не менее не впечатлял. Агнесса, такса Анны, сидела возле стула хозяйки, с надеждой устремив вверх глаза. Анна тихонько сунула ей кусочек мяса.

– Приучаешь собаку попрошайничать, – проворчал Джеймс, но Анна пропустила замечание мужа мимо ушей.

Их невестка Сьюзен привычно сетовала на жизнь. Это происходило постоянно, так что Анна с трудом заставляла себя сосредоточиться и выслушать очередной поток монотонных жалоб. Сегодня жена Оливера была недовольна тем, что ее не взяли на чаепитие к герцогине Бедфорд.

– Но тебя же не пригласили, – резонно возразила Анна.

– Какая разница?! – чуть ли не со слезами на глазах вскричала Сьюзен. – Да по всему Лондону женщины в таких случаях просто отвечают, что с радостью примут приглашение и приведут с собой дочерей.

– Ты мне не дочь.

Едва произнеся эти слова, Анна поняла, что совершила ошибку, ибо Сьюзен тут же получила моральное превосходство. У молодой женщины задрожали губы. Сидевший напротив Оливер грохнул по столу ножом и вилкой.

– Она твоя невестка, и в любом другом доме это означало бы то же самое, что и дочь! – Голос у сына был довольно резким, и, когда Оливер злился, эта резкость проявлялась отчетливее, а сейчас он был зол.

– Конечно. – Анна потянулась за соусом, стараясь сделать вид, что ничего не происходит. – Просто мне кажется, вряд ли уместно брать с собой кого-то – не важно кого – в дом, с хозяйкой которого ты сама едва знакома.

– К герцогине, с которой вы едва знакомы, а я не знакома совсем.

Сьюзен, судя по всему, успокоилась. Во всяком случае она не собиралась отстаивать свою правоту. Анна глянула на непроницаемые лица лакеев. Очень скоро в комнате для слуг они будут потешаться над этим разговором, но сейчас, будучи хорошо вышколены, и виду не подали, что слышали обмен колкостями.

– Оливер, я сегодня не видел тебя в конторе.

К счастью, Джеймс, так же как и Анна, находил жену своего сына утомительной, хотя их со Сьюзен объединяли честолюбивые планы покорения beau monde[6].

– Меня там и не было.

– Почему?

– Ходил проверять, как идут работы на Чэпел-стрит. Странно, что мы сделали дома там такими маленькими. Разве мы не отказались в результате от солидной доли доходов?

Анна посмотрела на мужа. Хотя он и терял голову, когда его ослеплял блеск высшего общества, но дело свое, без сомнения, знал хорошо.

– Когда застраиваешь целый район, как в данном случае, необходимо представлять себе всю картину. Нельзя строить только дворцы. Надо где-то размещать и тех, кто обеспечивает живущих во дворцах принцев. Их секретарей, управляющих и старшую прислугу. Необходимо предусмотреть конюшни с жилыми и хозяйственными помещениями, для экипажей и кучеров. Для всего этого требуется место, но оно отнюдь не потрачено попусту.

– Папа, а вы не думали о том, где нам жить? – раздался капризный голос Сьюзен, которая снова вступила в бой.

Невестка Анны была красива. С этим никто не стал бы спорить: свежее лицо, зеленые глаза, каштановые волосы. У Сьюзен была превосходная фигура, и одевалась она изысканно. Но, к сожалению, эта женщина вечно была всем недовольна.

Вопрос о том, где жить Оливеру с женой, был давним и набившим оскомину. По мере того как росла Белгравия, Джеймс предлагал молодым различные варианты, но его идеи никогда не совпадали с идеями детей. Они хотели что-то наподобие особняка на Итон-сквер, а Джеймс полагал, что жить надо по средствам и начинать с чего-то более скромного. Однако Сьюзен упорно не желала снижать планку и решила в качестве компромисса некоторое время пожить пусть и с родителями мужа, но зато в роскошном доме, который соответствовал ее притязаниям. Так возник своего рода ритуал: Джеймс периодически вносил новые предложения, а Сьюзен их отвергала.

– С удовольствием отдам вам лучший свободный дом на Честер-роу.

Невестка презрительно наморщила носик, но засмеялась, чтобы смягчить впечатление:

– Какие-то они все убогие…

– Сьюзен права, – фыркнул Оливер. – Дома там слишком тесные, чтобы принимать гостей, а мне ведь надо поддерживать реноме как твоему сыну.

Джеймс положил себе еще одну баранью отбивную.

– Не настолько убогие, как первый дом, в котором жили мы с твоей матерью.

Анна засмеялась, что лишь еще больше разозлило Оливера.

– Я рос совсем не так, как начинали свою жизнь вы. Может быть, у меня более смелые ожидания, но ты сам научил меня этому.

Тут, конечно, была своя правда. Зачем, спрашивается, Джеймс настаивал на обучении в Чартерхаусе[7] и Кембридже, если не хотел, чтобы мальчик вырос, мысля как джентльмен? Если уж на то пошло, женитьба Оливера на Сьюзен Миллер, также происходившей из семьи успешного коммерсанта, стала разочарованием для Джеймса, который рассчитывал найти для сына невесту поблагороднее. Правда, Сьюзен была единственным ребенком и рассчитывала со временем получить немалое наследство. Если, конечно, старый Миллер не передумает и не вычеркнет ее из завещания. Джеймс заметил, что тот становится все менее расположенным оставить деньги дочери, как собирался сделать сразу после свадьбы. «Эта дурочка все разбазарит», – сказал он как-то Тренчарду после обеда с обильными возлияниями, и с этим трудно было не согласиться.

– Хм. Ну ладно, что-нибудь придумаем. – Джеймс отложил приборы, и лакей подошел сменить тарелки. – У Кьюбитта была интересная мысль заняться Собачьим островом[8].

– Собачьим островом? Но там же ничего нет! – Анна в знак благодарности улыбнулась лакею, когда тот забрал у нее тарелку. Джеймс, разумеется, был слишком занят важными вещами, чтобы думать о таких мелочах.

– Открытие Вест-Индских и Ост-Индских доков чертовски многое изменило… – Он замолчал, поймав взгляд Анны, и поправился: – Потрясающе много изменило. Каждый день вырастают хлипкие домишки, но Кьюбитт считает, что нам удастся создать вполне респектабельный район, если мы предоставим приличным людям – не только рабочим, но и управляющим – возможность найти там достойное жилье. Это же замечательно!

– И Оливер тоже в этом поучаствует? – Сьюзен попыталась спросить это с воодушевлением.

– Посмотрим.

– Конечно нет! – резко ответил Оливер. – Когда меня приглашали поучаствовать в чем-либо интересном?

– Что-то сегодня мы расходимся по всем пунктам.

Джеймс налил еще бокал вина из кувшина, который держал поближе к себе. Что скрывать, Оливер был его разочарованием, и сын об этом догадывался. Теплым отношениям это не способствовало.

Агнесса заскулила, и Анна посадила ее на колени, укрыв складками юбки.

– Мы почти на месяц отправляемся в Гленвилл, – сказала Анна, желая разрядить атмосферу. – Надеюсь, вы к нам приедете, как только сможете. Сьюзен, ты не останешься там на несколько дней?

Наступило молчание. Гленвиллом назывался их дом в Сомерсете, елизаветинский особняк неземной красоты, который Анна спасла, когда он находился на грани разрушения. До свадьбы Оливеру это место нравилось больше всего на свете. Но Сьюзен была иного мнения.

– Если сможем, приедем, – холодно улыбнулась она. – Уж больно туда дальняя дорога…

Джеймс знал, что, помимо роскошного дома в Лондоне, Сьюзен хотела также обзавестись поместьем, но недалеко от города, чтобы туда можно было добраться всего за несколько часов. Желательно также, чтобы там имелся большой современный дом со всеми удобствами. Неровный золотистый камень старинного Гленвилла, створчатые окна и кривые паркетные полы ее привлекали мало. Но Анна была непоколебима. Она не собиралась отказываться ни от дома, ни от поместья, да Джеймс на это и не рассчитывал. Анна пыталась научить сына и невестку ценить очарование старинного особняка. Ну а если Оливеру он все же окажется не нужен, ей придется поискать другого наследника. К этому она была вполне готова.

Анна не напрасно предположила, что слуги станут с большим удовольствием пересказывать друг другу разговор, происходивший наверху. Билли и Моррис, два лакея, прислуживавшие за ужином, заставили всех сидевших в людской за столом покатываться со смеху. Веселье продолжалось, пока не пришел мистер Тёртон. Он остановился на пороге:

– Надеюсь, никто в этой комнате не позволяет себе непочтительного отношения к хозяевам?

– Нет, мистер Тёртон, – заверил его Билли, но одна из служанок прыснула.

– Мистер и миссис Тренчард платят нам жалованье и поэтому заслуживают уважения.

– Да, мистер Тёртон.

Тёртон занял свое место за столом, смешки прекратились, и ужин для слуг начался.

– Хозяева, конечно, не такие, как желают казаться, и, когда они остаются одни, это заметно еще сильнее, – понизив голос, обратился дворецкий к экономке, миссис Фрэнт, сидевшей, по обыкновению, рядом с ним.

Миссис Фрэнт отнеслась к этому более снисходительно.

– Они достойные люди, мистер Тёртон, обходительные, честные. Знавала я благородные дома, где обращение было много хуже, – сказала она и потянулась за соусом с хреном.

– А мне жаль мистера Оливера, – покачал головой дворецкий. – Родители воспитали его как джентльмена, а теперь возмущаются, что он хочет быть джентльменом.

Тёртон нисколько не возражал против существующей общественной системы при условии, что в ней и ему найдется местечко.

– Почему бы миссис Оливер и не жить в большом доме, где она может принимать гостей? – подала голос с другого конца стола женщина с узким лицом, в черном одеянии камеристки. – Она принесла в семью достаточно денег. По-моему, несправедливо, что мистер Тренчард заставляет детей жить в кроличьей норе, хотя всем известно, что он хочет заслужить репутацию главы благородного семейства. Это как минимум нелогично!

– Как минимум нелогично? – хмыкнул Билли. – Ну вы и скажете, мисс Спир. И где только слова такие берете?

Но камеристка пропустила его замечание мимо ушей.

– Это миссис Тренчард виновата: рассердила за ужином миссис Оливер, – заметил Моррис.

– Миссис Тренчард не лучше своего мужа, – проворчала мисс Спир, забирая с тарелки большой кусок хлеба с маслом.

– Мне неприятно это говорить, мисс Спир, – начала миссис Фрэнт, – тем более если вы довольны миссис Оливер, своей госпожой, но я считаю, что ей не угодить. Столько манерности! Ну прямо испанская принцесса. То ли дело миссис Тренчард. Та прямо говорит, чего хочет, и причин жаловаться у меня нет! – Защищая своих хозяев, экономка распалялась все больше. – Что касается молодой пары, они мечтают о домах и поместьях, которые будут больше и роскошнее родительских, но чем, интересно, они их заслужили? Вот что я хотела бы знать.

– Миссис Фрэнт, благородные господа не «заслуживают» свои дома. Они получают их по наследству, – возразил ей дворецкий.

– Мистер Тёртон, здесь наши мнения расходятся, так что давайте останемся каждый при своем.

Мисс Эллис, камеристка миссис Тренчард, сидевшая слева от Тёртона, разделяла мнение дворецкого:

– Мне кажется, мистер Тёртон прав. Мистер Оливер всего лишь хочет жить как полагается, и почему он должен этого лишаться? Я одобряю его попытки выбиться в люди. Но мы должны посочувствовать хозяину. За одно поколение этому трудно научиться.

– Полностью с вами согласен, мисс Эллис, – удовлетворенно кивнул Тёртон, словно бы получив подтверждение своим словам.

И разговор переключился на другие темы.

– Разумеется, ей нельзя ничего говорить! Как тебе только в голову такое пришло?!

Джеймс с трудом сдерживал гнев. Он находился в спальне жены, где обычно ночевал, хотя на том же этаже оборудовал себе отдельную спальню с кабинетом: Тренчард читал, что обычно так принято в аристократических семействах.

Спальня была очень просторной, с высокими потолками; стены выкрашены в нежно-розовый цвет, на окнах шелковые портьеры с цветочным орнаментом. Если комнаты, принадлежавшие мужу Анны, можно было принять за личные апартаменты императора Наполеона, то ее собственная спальня, как и все помещения, которые она обставляла для себя, была скорее уютной, чем роскошной. Сейчас Анна лежала в постели, и супруги были одни.

– Но разве у меня нет перед ней обязательств?

– Каких еще обязательств? Ты сама сказала, что графиня вела себя возмутительно.

– Да, – кивнула Анна. – Но все обстоит гораздо сложнее. Ситуация в целом была весьма необычной. Эта женщина точно знала, кто я, а также знала, что ее сын был влюблен в нашу дочь. Почему бы и нет? У ее сестры не было оснований держать это в секрете.

– Тогда почему она прямо об этом не сказала?

– Ты прав, милый, но, может быть, она пыталась разузнать, что я за человек, прежде чем признать, что нас нечто связывает.

– Судя по твоим словам, она этого пока не признала.

– Если бы графиня все выяснила еще тогда, сразу, она бы яростно отрицала эту связь. Можно не сомневаться.

– Тем больше у нас оснований держать ее в неведении. – Джеймс снял шелковый халат и в сердцах бросил его на стул.

Анна закрыла книгу, аккуратно положила ее на шератоновский[9] столик возле кровати и взяла колпачок для тушения свечей.

– Но потом леди Брокенхёрст сказала: «После нас совсем ничего не останется…» Если бы ты это слышал, то был бы тронут не меньше моего. Честное слово.

– Ты потеряла рассудок, если считаешь, что мы должны ей все рассказать. Что из этого выйдет? Репутация Софии погибнет, и, как только мы запятнаем себя скандалом, конец всем нашим устремлениям…

Анна почувствовала, как внутри ее поднимается волна гнева.

– Так вот что тебе не нравится! Мысль о том, что леди такая-то задерет нос и отвернется от тебя, поскольку твоя дочь повела себя не так, как следовало!

– А по-твоему, лучше, чтобы Софию помнили как распутницу?! – с негодованием бросил муж.

На некоторое время это заставило Анну замолчать. Когда она заговорила, голос ее звучал уже спокойнее:

– Риск, конечно, есть, но я попрошу графиню держать известие в секрете, хотя заставить ее я, разумеется, не смогу. Однако мне кажется, мы не вправе скрывать от леди Брокенхёрст, что у нее есть внук.

– Мы скрываем это уже больше четверти века.

– Но раньше мы ее не знали. А теперь знаем. По крайней мере, я.

Джеймс забрался под одеяло рядом с женой и задул свечу со своей стороны кровати.

– Я запрещаю тебе делать это, – сказал он, повернувшись к Анне спиной. – Я не потерплю, чтобы кто-нибудь позорил память Софии, а уж тем более ее родная мать. И прогони уже наконец эту собаку с постели!

Анна поняла, что спорить дальше бесполезно, и тихонько задула свою свечу. Подхватив Агнессу на руки, она устроилась под одеялом. Но сон не шел к ней еще долго.

София сообщила родителям новость уже после того, как Тренчарды вернулись в Англию. Первые недели после битвы Джеймсу было не до семьи, но наконец он перевез их всех обратно в Лондон, в новый дом в Кенсингтоне: это был не самый модный район, однако шаг вперед по сравнению с их предыдущим местом жительства. Джеймс продолжал поставлять продовольствие армии, но заниматься снабжением в мирное время – совсем не то, что противостоять трагедии войны, и Анна чувствовала, что мужу наскучили эта работа и мир, в котором он существует, наскучило отсутствие возможностей. Потом он заметил, как оживилась деятельность лондонских застройщиков. Победа над Наполеоном и наступивший вследствие этого мир прибавили людям уверенности в будущем. Двадцать лет над ними нависала тень французского императора – пусть даже прямой угрозы и не было, – а теперь Наполеона отправили в ссылку на далекий остров в южной части Атлантического океана, и на этот раз он уже не вернется. Вся Европа вздохнула свободно, пора было смотреть в будущее. И вот в один прекрасный день Джеймс вернулся домой, весь раскрасневшийся от воодушевления. Анна с кухаркой проверяла на кухне припасы. Никакой особой необходимости в этом не было. Их образ жизни и доходы позволяли отказаться от былых привычек, что постоянно подчеркивал Джеймс, которому было неприятно видеть, как жена, надев фартук, проводит ревизию продуктов, особенно после того, как Веллингтон удостоил его в Брюсселе особой чести. Но в тот вечер ничто не могло испортить его приподнятого настроения.

– Я встретил удивительного человека! – заявил он.

– Правда? – рассеянно отозвалась Анна, разглядывая ярлык. Мука явно была просрочена.

– Человека, который изменит облик Лондона!

В тот момент Анна этого еще не знала, но Джеймс оказался прав. Он объяснил жене, что Томас Кьюбитт, бывший корабельный плотник, разработал новый метод управления строительством. Он сам нанимал всех необходимых мастеров и лично общался с каменщиками, штукатурами, кровельщиками, водопроводчиками, плотниками, малярами. Заказчику достаточно было встретиться лишь с Кьюбиттом и его братом Уильямом. Все остальное делалось без его участия.

Джеймс перевел дыхание и добавил:

– Разве это не замечательно?

Анна понимала, что система не лишена привлекательности и, вполне возможно, имеет блестящее будущее, однако Джеймс уже сделал как интендант блестящую карьеру, так стоит ли бросать все ради сомнительного предприятия? Но быстро выяснилось, что мужа невозможно сбить с намеченного пути.

– Кьюбитт строит на Финсбери-Серкус новое здание Лондонского института. Хочет, чтобы кто-нибудь помог ему искать средства и разговаривать с поставщиками.

– Как раз то, чем ты всю жизнь занимался.

– Вот именно!

Так все и началось. Явился на свет Джеймс Тренчард Застройщик, и все было бы светло и радостно, как звон свадебных колоколов, если бы ровно месяц спустя София не взорвала свою бомбу.

Однажды утром она пришла в комнату матери и уселась на кровать. Анна сидела перед зеркалом, а Эллис укладывала ей волосы. Девушка молча дожидалась, пока служанка не закончит свою работу. Анна понимала: грядет что-то важное, но не торопила события. Чему быть, того не миновать.

– Спасибо, Эллис, можете идти, – наконец произнесла она.

Служанку, естественно, снедало любопытство, чуть ли не большее, чем саму мать, но она послушно закрыла за собой дверь, прихватив белье, которое следовало отдать в стирку.

– Что случилось?

Некоторое время София молча смотрела на нее. Потом набрала побольше воздуха и выпалила:

– У меня будет ребенок!

Когда-то в детстве Анну лягнул в живот пони, и сейчас, услышав эти слова, она вспомнила то давно забытое ощущение.

– Когда?

Вопрос прозвучал слишком деловито, но Анна не видела смысла в сложившихся обстоятельствах кричать и биться на полу в истерике, хотя ей и очень хотелось повести себя именно так.

– В конце февраля. Я думаю.

– Ты не знаешь точно?

– В конце февраля.

Анна произвела в уме подсчеты.

– Полагаю, за это надо благодарить лорда Белласиса? – (София кивнула.) – Господи, какая же ты дурочка! – (Девушка снова кивнула. Она даже не пыталась протестовать.) – Но как это произошло?

– Просто я думала, что мы женаты. А потом оказалось, что нет.

Анна не знала, плакать или смеяться.

– Разумеется, вы не были женаты. Что за нелепая мысль?

Неужели эта глупышка и впрямь вбила себе в голову, что Белласис на ней женится? Анна вдруг почувствовала прилив гнева: это Джеймс во всем виноват – убедил бедную девочку, что невозможное возможно.

– Расскажи мне все.

История была ненова. Белласис признался Софии в любви и заверил девушку, что хочет жениться на ней, прежде чем вернется на театр боевых действий. Узнав, что Наполеон движется на Париж, Эдмунд пришел к возлюбленной, умоляя тайно с ним обвенчаться и пообещав, что потом, когда настанет подходящий момент, непременно откроется своим родителям. В любом случае у нее будет документ, подтверждающий брачную церемонию, и, если с Белласисом что-то случится, София сможет, если потребуется, искать защиты у Брокенхёрстов.