Мировые элиты и Британский рейх во Второй мировой войне Перетолчин Дмитрий

«Странные войны» Уинстона Черчилля

«Двойственная позиция У. Черчилля порой вызывает некоторое недоумение. Ведь именно Черчилль был автором той политики, которую теперь осуществлял Чемберлен, и именно Черчилль в 1930-е гг. неожиданно стал самым яростным оппонентом премьер-министра. Один из основных и непримиримых организаторов интервенции, стремившийся, по его собственным словам, любой ценой «задушить большевиков в колыбели», теперь, защищая союз с ними, вступал в прямой конфликт с правительством».

В. В. Галин, «Политэкономия войны. Заговор Европы»

Примечательным является тот факт, что после выступления Черчилля со словами: «Без эффективного фронта на востоке не может быть никакой эффективной защиты наших интересов на западе, а никакого эффективного фронта на востоке не может быть без России», редактор Evening Standard расторг контракт с Черчиллем, объяснив политику, что его «взгляды на внешнюю политику совершенно очевидно противоречат воззрениям нации», что отчасти и повлекло за собой банкротство Черчилля в 1938 году. И нужно добавить самого Черчилля, который с 1932 года грезил: «… подчинить своей власти бывшую русскую империю – это не только вопрос военной экспедиции, это вопрос мировой политики… в материальном отношении вполне возможно, но в моральном отношении – это слишком ответственная задача, чтобы ее могли выполнить одни лишь победители. Осуществить ее мы можем лишь с помощью Германии…» [8][27]. Такое понимание, видимо, пришло к нему на основе семейного опыта, собственными силами «подчинить своей власти русскую империю» пытался дед премьер-министра герцог Мальборо, сложив голову под Балаклавой во время Крымской компании [73], что добавляет к отношению Черчилля еще и личную вендетту.

Двойственная политика Черчилля определяется его двойственным положением: с одной стороны он представлял интересы английского истеблишмента в целом, с другой – внутри этого истеблишмента был особенно близок именно к Ротшильдам, но обе стороны были, по выражению Г. Препарата об английской довоенной политике, «составными частями одного и того же жульничества…».

Уинстон Леонард Спенсер Черчилль начал карьеру как военный журналист. Как упоминал в своей книге Аллен Даллес, крупные разведструктуры содержались не правительством, «о частной фирмой, банкирским домом Ротшильда». Отправляясь корреспондентом наблюдать за ходом Греко-турецкой войны 1897 года, будущий премьер-министр сообщил матери: «Лорд Ротшильд для меня все устроил. Он знает абсолютно всех» [48].

Отношения с «придворными факторами» у Черчиллей начались еще с герцога Мальборо, когда его интендантом во время войны за испанское наследство был Соломон де Медина, ставший в Англии первым рыцарем, исповедовавшим иудаизм. В обмен на контракты по снабжению Медина «откатывал» герцогу 6 тысяч фунтов в год, дав об этом официальные показания в Комиссии по счетам. Мартин Гилберт отмечает, что это было скандальной, но обычной практикой отношений между поставщиками и командованием [76], о более поздних отношениях официальный биограф Черчилля пишет: «Отец Уинстона Черчилля, лорд Рэндольф Черчилль был известен своей тесной дружбой с евреями» [76]. «Тесная дружба» закончилась тем, что после смерти Рэндольф Черчилль остался должен Ротшильду огромную по тем деньгам сумму – 66000 фунтов стерлингов [8].

Упомянутый, близкий к британской короне Эрнест Кассель управлял финансами молодого У. Черчилля. «Нэтти» Ротшильд бывал гостем отца будущего премьер-министра и наоборот. Впервые Уинстон Черчилль посетил поместье лорда Ротшильда в Тринг-Парке в девятнадцатилетнем возрасте. Впоследствии Черчилль близко дружил с Лайонелом Ротшильдом [76]. Черчилль наблюдал за значительной частью военных конфликтов своего времени: восстание на Кубе, в Индии, в Афганистане, победа над бурами, для которых он впоследствии писал «демократическую» конституцию [52]. Перед поездкой в Южную Африку в 1899 году содержание Черчилля от Ротшильда и Кассель равнялось «годовому доходу семьи среднего класса тех лет» [76]. Его политическая карьера также была стремительной: в тридцать лет он – вице-министр колоний, а в тридцать четыре – министр торговли [63], в конце Первой мировой – министр вооружений [76].

Как писал А. Дугин: «Черчилль опирался в своей политической карьере на право-сионистские круги Великобритании и США» [1]. По утверждению газеты Sun Черчилль по указанию Ротшильда противодействовал закону об ужесточении иммиграционного законодательства [76]. В 1905 году будущий президент Израиля Хаим Вейцман слушает на митинге выступление министра по делам колоний Черчилля, через пять лет оратор подпишет бумаги о натурализации Вейцмана уже как министр внутренних дел [61]. В Первую мировую первый президент Израиля будет заведовать лабораторией британского адмиралтейства по производству взрывчатых веществ. В парламенте Черчилль «присоединился к неформальному, но влиятельному комитету» в состав которого входил Джеймс Ротшильд [76]. В 1922 году Черчилль не только выступает в Палате общин с речью в защиту британской сионистской политики в Палестине, но и готовит соответствующее положение для Лиги Наций [61]. «Идеал, который исповедуют сионисты, – сказал Черчилль на встрече с премьер-министрами доминионов, – это очень высокий идеал, и, признаюсь, он вызывает мою искреннюю личную симпатию», по его мнению «Великобритания должна быть очень пунктуальной» в соблюдении обязательств Декларации Бальфура [76]. Много позже барон Джеймс Ротшильд признается в письме Черчиллю: «В 1921 году вы заложили фундамент еврейского государства, отделив королевство Абдуллы от остальной Палестины» [61]. 20 августа 1941 Черчилль объяснял Рузвельту: «Я теснейшим образом связан с сионистской политикой, являясь одним из ее авторов» [76], а в письмах Хаиму Вейцману он называл себя «старым сионистом» [54]. Свою политику по отношению к арабам Черчилль, обращаясь к Палестинской Королевской комиссии в 1937 году, объяснял так: «Я не считаю, что собака на сене имеет какое-либо право на сено, хоть она и долго на нем лежала. Я не признаю за ней такого права. Я не признаю, что великая несправедливость была совершена по отношению к красным индейцам Америки или черным аборигенам Австралии. Я не признаю, что несправедливость была совершена по отношению к этим людям, потому что более сильная раса, более чистая раса, более мудрая раса, скажем так, пришла и заняла их место» [83].

Одним из первых решений Черчилля на посту премьер-министра был приказ о выводе британских войск из Палестины [48], он последовательно продвигал политику отказа Британии от Палестины [76]. «Я сам совершенно убежден, что дело сионизма – из числа тех, что приносят добро всему миру, а не только еврейскому народу», – выступал он перед еврейской делегацией. Из-за откровенно просионистской политики Черчилль потерпел неудачу при попытке баллотироваться в парламент в 1923 году. «Где бы ни выступал Черчилль, он постоянно сталкивался с обвинениями в том, что во время войны он оказывал покровительство богатым евреям-бизнесменам, позволяя им получать незаконные доходы», – комментирует ситуацию М. Гилберт [76].

В 1924 году Черчилль неожиданно для себя стал канцлером казначейства. На новом посту, не имея ни малейших финансовых знаний, он оказался управляем своим другом Монтегю Норманом, а тот был близок советнику Банка Англии сэру Генри Стракошу. Стракош был выходцем из моравских евреев, сделал состояние на золотых приисках Южной Африки и естественно был близким другом лорда Ротшильда. Выполненная решением Черчилля привязка финансовой системы Англии к золотому стандарту привела к дефляции, экономическому спаду, массовой безработице и всеобщей забастовке 1926 года [52][48], после чего «сделавший свое дело мавр» был списан в политически утиль. Как вспоминал посол в Великобритании И. Майский: «К тому моменту, когда мы встретились с Черчиллем в доме Ванситартов, он уже пять лет не занимал никаких министерских должностей, формально оставаясь лишь обыкновенным депутатом парламента. Забегая несколько вперед, скажу, что на этом «низком уровне» Черчилль пребывал до самого начала Второй мировой войны. Правящая консервативная партия явно не хотела пускать его к вершинам власти. В чем было дело?» [26].

Дело было в том, что после расторжения контракта с Evening Standard в феврале 1938 года Черчилль обнаружил у себя массу неоплаченных налогов и 18000 фунтов долга, в результате чего пришлось выставить на продажу приобретенное в 1921 году поместье Чартвелл. Хлопотать за Черчилля взялся основатель обновленной версии Financial Times Брэнден Брэкен, в результате на сцене появился новый «советник» Черчилля Генри Стракош, который оплатил 18162 фунта для сохранения собственности на Чартвелл, предоставил Черчиллю безвозвратный «заем» в размере 150000 фунтов стерлингов, и взялся далее оплачивать его долги в течение трех лет [8][48][62]. 22 июля 1936 года Черчилль присутствовал на ужине, где нефтяной магнат Роберт Коэн (Robert Cohen) предложил организовать фонд, начавшийся с 50000 фунтов стерлингов, для использования будущего премьер-министра против Германии. Так стартовала группа The Focus [41], зарегистрированная в Лондоне по адресу Флит-стрит (Fleet-street) № 54, и в которой не последнюю роль играл банкирский дом Ротшильдов. Помимо Стракоша к решению финансовых проблем Черчилля подключились другие члены группы вроде кинопродюсера Александра Корда [63][54]. Как пишет Питер Пэдфилд: «Совет был организован евреями совместно с профсоюзами для борьбы против нацизма. Основную финансовую поддержку оказывали британские евреи, главными источниками разведывательных данных служили еврейские банковские связи и немецкие евреи… Бивербрук, вероятно, не ошибся, когда в 1938 году писал, что в Британии против сближения с Германией работали, по меньше мере, 20000 немецких евреев» [8]. Роберт Коэн начинал трудовую карьеру в компании Shell Company, соединив основанную Маркусом Самуэлем (Marcus Samuel) компанию с Royal Dutch Oil Company. Семейство Самуэлей родственно семейству Монтефиори [42][43][44], а последние, в свою очередь, Ротшильдам. Поэтому неудивительно, что большую часть трудового пути Роберт Коэн посвятил африканским компаниям, близким к золотодобыче [42] [45].

Уже после смерти Черчилля в Англии появилась традиция изображать бульдогов с человеческим лицом и неизменной сигарой в зубах, так называемый «Черчилль во плоти» [56], а в то время короткий поводок на прообраз «сражающегося под ковром бульдога» накинул лорд Натаниэль Майер Виктор Ротшильд. Официально преподаватель Кембриджа и председатель Британского сельскохозяйственного научно-исследовательского совета, он также координатор научной работы Royal Dutch Shell, спонсорские транши для NSDAP которой составляли миллионы гульденов. Имея не последнее отношение к английской разведке, Виктор Ротшильд заведовал секретной лабораторией химического и биологического оружия, одновременно, что самое примечательное, отвечая за проверку еды нового премьер-министра [57], что однозначно добавляло Черчиллю сговорчивости [48]. Виктор Ротшильд изначально курировал довоенную команду Черчилля, боровшуюся «против курса умиротворения» [8]. «Старый сионист» Черчилль также состоял в контакте с советником Рузвельта Бернардом Барухом, которого во время своей поездки в США в 1929 году он посетил, прежде чем отправиться в Белый дом [48]. Существует мнение, что именно Барух посредством британского «визави» лорда Бивербрука вернул Черчилля в большую политику [55]. Во время Первой мировой Бивербрук заведовал Бюро печати, входящим в структуру отдела пропаганды [90].

«Весной 1939 года тайный эмиссар Рузвельта, верховный судья Феликс Франкфуртер – человек, близкий к Американскому еврейскому комитету, каковой, в свою очередь, стоял за спиной «Фокуса», – нанес визит в Лондон. Вскоре после его отъезда из британской столицы Черчилль повел шумную пропагандистскую кампанию. На авансцену британской политики вытолкнули теперь партию войны, жаждавшую помериться с Гитлером силами на поле боя».

Гвидо Джакомо Препарата, «Гитлер, Inc.»

Ротшильды теряли свои позиции в Европе, а Черчилль представлял собой партию нового мирового пожара для пересдачи карт истории. В начале 1939 года он писал Бернарду Баруху: «Война начнется очень скоро. Вы будете командовать парадом отсюда» [48]. Задачей Черчилля было отвести удар от английских Ротшильдов, для чего, как докладывал в 1938 году посол Дирксен: «Черчилль со своими сторонниками видит самую легкую возможность свалить Чемберлена и самому стать у власти…».

«За последние месяцы наблюдалась небывалая доныне, лихорадочная, отличающаяся последовательностью деятельность трех основных движущих сил – еврейства, Коммунистического Интернационала и националистических групп в отдельных странах, – направленная на уничтожение Германии путем развязывания войны против нее со стороны мировой коалиции до того, как она сумеет восстановить свое положение в качестве мировой державы; эти силы давно не действовали с такой последовательностью и лихорадочностью, как в последние месяцы» [24]

Из донесения посла Германии в Великобритании Г. Дирксена в МИД Германии, 10 июня 1938 г.

Заняв пост премьер-министра, 22 мая 1940 года Черчилль отдал приказ об аресте и заключении под стражу без суда и следствия члена правого крыла парламента Арчибальда Моля Ремсея и лидера Британского союза фашистов, сэра Освальда Мосли. Через три дня был уволен основатель внутренней службы безопасности MI-5, сэр Вернон Келл, после чего усилиями заместителя директора MI-5 Гая Лидделла в службе контрразведки появилась «кембриджская пятерка». Де Курси, один из редакторов Review of World Affairs писал о них: «Этих блестящих молодых людей Ротшильд видел в Кембридже, каждый из них имел ту или иную слабость, и он не преминул использовать ее в своих интересах, полагая, что они проберутся в более высокие сферы». «Пятерку» Кима Филби связывают с появившемся в начале XIX века «Обществом апостолов», которое Пэдфилд охарактеризовал как «противопоставившее свою мораль общественной», а английский поэт Альфред Теннисон назвал «тайным обществом взаимного восхищения». Двое из них, уже упомянутый Энтони Блант, якобы агент советской разведки, однако почему-то не передавший ей данные о переписке английской королевской четы с Гитлером, и Гай Берджесс, которого Виктор Ротшильд устроил главой отдела диверсий «D» (Destruction) английской разведки, во время войны проживали в доме банкира [8][86]. Сотрудничество Ротшильдов с СССР через пятерку Кима Филби иногда объясняют «увлечением коммунистическими идеями» [57], но, вероятно, что реальная причина кроется в том, что Ротшильды видели в СССР сильного союзника, которого можно было использовать и поэтому важно иметь с ним неформальные связи с целью сбора информации и влияния на отношения между СССР и другими странами, прежде всего США.

Также Черчилль отправил в отставку министра информации Джона Рейта, директора и идеолога общественной британской компании ВВС, на которой Рейт не позволял появляться Черчиллю предыдущие десять лет. Достаточно привести запись из дневника Рейта, сделанную в 1939 году после аннексии Чехословакии: «Гитлер поражает своей великолепной эффективностью», – чтобы понять, что он, кроме того, был из другого лагеря [46] [47].

Теперь новый премьер-министр позаботился о том, что бы место министра информации в правительстве досталось тому, кто прежде хлопотал о его финансовом состоянии – Брендану Брэкену (Brendan Bracken), под чьим начальством трудился Джордж Оруэлл. Неизвестно вдохновило ли писателя реальное место работы на создание образа «министерства правды» из известного романа «1984» [58], однако военный корреспондент, работавший в составе командования «союзников» Д. Краминов утверждает, что распространяемое Черчиллем подначивание, что в грядущей войне «будет чудом, если Россия удержится шесть недель» новому премьер-министру «было передано его интимным другом Бренданом Брэкеном».

Трудно сказать, что вкладывал автор в понятие «интимный друг», издавая книгу в 1960 году, но лидер Консервативной партии Гарольд Макмиллан сравнивал Черчилля и Брэкена со «счастливой парой супругов», в то время как настоящая супруга Клементина Черчилль жаловалась на Брэкена, что тот «забирает у нее мужа». В Англии многие полагали, что Брэкен гомосексуалист [60], подозрения, подогреваемые тем, что тот никогда не был женат [58]. Другом Черчилля, у которого тот часто гостил, был также Филипп Сассун [76], сын Алины Каролины де Ротшильд (Aline Caroline de Rothschild) и Эдварда Сассун (Edward Sassoon) [78], чье семейство было одним из основных контролеров опиумных поставок в Китай. Как и Брэкен Филипп не был женат и вообще не слишком интересовался женщинами [77]. Кроме того, существуют мемуары близкой к Черчиллю Виолетт Картер (Violett Bonham Carter), в которых премьер-министр признается ей, что «наряды очень важны для его самочувствия» в силу чего он носил белье из «превосходного женского шелка» [41].

Из разговора с руководителем фашистской организации в Данциге А. Форстером Черчилль узнает, что «в Германии никто не думает о войне, что перед ними стоят колоссальные социальные и культурные задачи, которые потребуют многих и многих лет для своего осуществления», что «Гитлер не раз предлагал разоружиться при соответствующих мероприятиях других наций», а также «что он не видит никакого реального основания для конфликта между Англией и Германией» [24]. Но для части британского истеблишмента война была единственным вариантом сломать строящийся миропорядок, в котором интересы британского клуба и в частности Ротшильдов не были учтены до конца. Именно тогда Черчилль начинает собирать Grand Alliance для гранд-войны [63], помимо кадровых перестановок им была распущена Группа Имперской полиции, влиятельные члены которой оказывали сопротивление вступлению в войну с Германией [8].

В 1940 году шифровальщик американского посольства в Лондоне Тайлер Кент наткнулся на письма британского морского министра Черчилля, в которых тот склонял Рузвельта к скорейшему вступлению в войну [63]. С 1935 года Кент был лично знаком с Геббельсом и Розенбергом, и компрометирующая переписка, начиная с 1938 года, стала доступна Абверу [18]. Поэтому в Германии не могли не замечать приготовлений Англии к войне с СССР, однако осознавая свою военную слабость, искали с ней союза, тем более что Канарис убеждал Гитлера, что вся Красная армия сосредоточена на границе и имеет только один эшелон защиты [2], то есть лил воду на ту же мельницу, что и советники Черчилля. Позже Геббельс констатировал признание фюрера: «Гитлер подчеркивает, что в этой неосведомленности было для него преимущество при принятии решения о нападении. Если б он располагал точными данными, то «кто знает, как бы тогда пошли дела» [27]. Коллективное исследование американских авторов также признало, что «недооценка сил России была главным просчетом», в основное время подготовки к войне с 1940 по 1941 годы германское военное производство выросло всего на один процент [49].

Так на чьи ресурсы и чью помощь рассчитывал А. Гитлер, вступая в противостояние с Советским Союзом? Оценивая ситуацию со стороны можно также констатировать, что план лондонского «золотого клуба» удался.

«Тем не менее, в Лондоне не считали игру полностью проигранной. Там надеялись найти средства устранить «аномалию» войны, вновь изменить ситуацию и, несмотря ни на что, натравить Германию на Советский Союз. В этом заключался «парадокс»… новой войне Черчилль отдавал целиком свои силы с того самого момента, как взял на себя руководство делами Англии. Он отмел все попытки Гитлера перекроить систему союзов. (Вспомним о таинственном полете Рудольфа Гесса в Англию в марте 1941 года.)»

Э. Дзелепи, «Секреты Черчилля»

До определенного момента ряд условий, например, что Германия не должна «предпринимать акций в Европе, которые привели бы к войне, исключая такие меры, которые получат полное согласие Англии», выставленные советником X. Вильсоном не могли быть приняты Гитлером, так как автоматически делали Третий рейх британским «жандармом» Европы [27], хотя это, видимо, и задумывалось британцами изначально.

Разгром под Дюнкерком уверил бонз Третьего рейха, что теперь Англия станет сговорчивей, а то, что в мае 1941 года Рудольф Гесс вылетел для согласования условий совместной войны против Советского Союза сегодня имеет документальное подтверждение. Заметьте, что прыгая с самолета в Шотландии, Гесс имел в кармане адреса видных друзей именно Чемберлена [13], то есть планировал контактировать с пронемецкими кругами английской политической сцены.

«…именно позиция Великобритании в мае-июне 1941 г. (тайные переговоры с Гессом и другими) создала у Гитлера впечатление, что британцы либо замирятся с ним в случае его нападения на СССР, либо, как минимум, останутся де факто нейтральными, продолжая «странную войну»: блицкриг против СССР был возможен только при гарантии ненанесения удара британцами на западе. Иными словами, в мае-июне 1941 г. британцы провернули тайную спец – и дипломатическую операцию, аналогичную той, что они сработали в июле 1914 г., спровоцировав Вильгельма II на войну, да так, что он, а также, естественно, Германия и немцы оказались во всем виноваты».

А. И. Фурсов, «Психоисторическая война»

В исследовании А. Н. Осокина высказывается более радикальная версия: «Черчилль узнал о подготовке совместных действий Германии и СССР против Британской империи и поручил своей разведке заманить в Англию… заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. С его помощью он убедил Гитлера в том, что Сталин готовится ударить по немецким войскам, и договорился о нанесении на рассвете 22 июня 1941 г. совместного удара Англии и Германии по СССР. Однако в тот роковой день Черчилль обманул Гитлера и объявил о полной поддержке СССР… что означало ее неизбежное поражение» [53].

До 2041 года дело Гесса официально засекречено [03], по версии А. Даллеса, озвученной им во время закрытой встречи сторонников Республиканской партии США в 1948 году, «британская разведка в Берлине установила контакт с Рудольфом Гессом и с его помощью нашла выход на самого Гитлера. Гессу было сказано, что если Германия объявит войну Советам, Англия прекратит военные действия. Гесс убедил Гитлера, что всему этому можно верить» [04]. Правдивым из этого представляется только последнее утверждение, о том, что Гесс должен был убедить Гитлера поверить Англии, остальное же выглядит спорным: разве разгром под Дюнкерком не подтвердил мнения маршала Петэна о том, что «британская армия годилась только для «парадного плаца», а не для войны в Европе» [50].

К тому же 20 мая 1941 года началась немецкая операция по захвату острова Крит, где британские войска понесли тяжелое поражение, а основная доля потерь пришлась на английский Средиземноморский флот [30]. До этого англичане также проиграли войну за Грецию [05], то есть, оснований опасаться Англии у Германии не было.

Как пишет Мануэль Саркисянц: «Британия планировала – еще за десять дней до нападения Гитлера на Россию – с помощью авианалетов парализовать деятельность советских нефтепромыслов», т. е. до последнего момента Англия демонстрировала, в том числе и находящемуся на острове Гессу свои агрессивные намерения против СССР. С Гессом встречались помощник Чемберлена Айвон Киркпатрик и бывший министр иностранных дел Джон Саймон. После встречи Киркпатрик немедленно отправился к «больной тетушке» в столицу «нейтральной» Ирландии – Дублин, где располагалось действующее германское посольство. Так уж случилось, что у прибывшего на Нюрнбергский процесс Гесса в кармане «случайно» оказалась стенограмма встречи с Саймоном, согласно которой Англия никакого ответа на предложение совместных действий против СССР не давала [13].

Хотя Гесс и предстал перед Нюрнбергским судом, однако был ли это он? Мало того, что во время процесса бывший заместитель Гитлера перестал узнавать некоторых соратников якобы вследствие амнезии [06], он также не узнал собственных секретарш и был единственным, в чьей камере не было фотографий родных. Более того, Гесс практически не следит за ходом процесса, во время которого иногда читал принесенную с собой книгу. «Международный Военный Трибунал приговаривает вас к пожизненному тюремному заключению», – на озвученный приговор подсудимый также не реагирует, сидя с блуждающим взглядом, и только когда сопровождающие его военные полицейские трогают его за плечо, направляется к выходу.

Вне суда его поведение выглядит не менее странным: до самого последнего дня он гуляет один, не участвуя в общем разговоре, на всех четырех стенах своей камеры и входной двери собственноручно написал: «Сохранить спокойствие!», он ест сидя на полу камеры, по воспоминаниям Германа Витткампа, военнопленного, выполнявшего роль парикмахера, Геринг часто спрашивал о Гессе: «Что делает сумасшедший?» [07].

Его поведение действительно выглядит неадекватным: через много лет, после известия о скором освобождении единственный девяностотрехлетний узник тюрьмы Шпандау, имевший серьезные проблемы с сердцем и кровообращением, у которого почти не работала левая рука, почти не поворачивалась голова и не гнулась спина [08], и который вряд ли был способен завязать даже простой узел на веревке, не говоря уже о петле [03], повесился на удавке из электрического шнура, который потом пропал со всеми вещами заключенного. Несколькими днями позже сгорела беседка – место предполагаемого самоубийства, тело было кремировано, тюрьму Шпандау в короткий срок снесли, а дело засекретили. Единственной версией, вменяемо объясняющей поведение и смерть близкого соратника Гитлера по партии, будет та, что настоящий Гесс на Нюрнбергском процессе вообще не присутствовал и в Шпандау не сидел.

Дело в том, что в сентябре 1944 года Черчилль уже практически склонил Рузвельта к варианту тайной ликвидации немецкой верхушки [31], однако его предложение отказаться от проведения Трибунала, сделанное во время Ялтинской конференции, Рузвельт и Сталин отклонили [51]. Персональный же суд над военными преступниками состоялся благодаря тому, что Сталин во время Потсдамской конференции предусмотрительно настоял, чтобы в заявлении после слов «военных преступников» было вставлено: «таких, как Геринг, Гесс, Риббентроп» [09]. Рассказ Гесса о действительных переговорах однозначно выставлял Англию в неблагоприятном свете и мог вызвать международный скандал. Вероятно, тогда настоящий Гесс и был заменен двойником, который возможно даже действительно считал себя Гессом. Дело в том, что человеком, в чьи обязанности входило наблюдать за перелетным переговорщиком во время и после войны, был Джон Рииз (John Rawlings Rees), один из основателей Тавистокского института. Кстати, освидетельствование Гесса перед отправкой на суд проводили три психиатра, один из которых был личным психиатром Черчилля. Рииз регулярно посещал заключенного в камере и последний жаловался на то, что тот гипнотизирует его [10][11], чем возможно и объясняется странное поведение подсудимого во время процесса.

И последнее: английский военный хирург Хью Томас в 1973 году, заменяя отсутствующего тюремного врача и проводя плановый медицинский осмотр, не обнаружил на теле «Гесса» винтовочного ранения навылет. На груди или спине заключенного не было никаких шрамов от операции, вследствие ранения, полученного Гессом во время Первой мировой [31].

Уже в 1920 году Черчилль высказывал идею накормить Европу Украиной: «Именно на Украине… могла бы Европа рассчитывать получить требуемые запасы продовольствия», а в 1937 году Риббентроп в беседе с британским премьер-министром предложил, «чтобы Англия предоставила Германии свободу рук на востоке Европы. Германии нужен лебенсраум, или жизненное пространство… Что касается Белоруссии и Украины, то эти территории абсолютно необходимы для обеспечения будущего существования германского рейха…». Впоследствии, в 1939 году, Сталин заметил: «…некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании «похода на Советскую Украину», сами начинают разоблачать действительную подоплеку политики невмешательства. Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их «разочаровали», так как, вместо того чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний» [27].

Исходя из общности интересов, можно предположить, что во время полета Гесса речь могла идти не просто о прекращении военных действий, которые не могли угрожать Германии, а о совместном нападении на СССР. При этом вероятно, что Англия под разными предлогами выпросила себе тайм-аут для перегруппировки войск после Дюнкерка и эвакуации с Крита, после чего просто не стала выполнять свою сторону договоренностей.

«Идеалом для Англии было столкновение Германии и СССР, их взаимное ослабление, а еще лучше – уничтожение. Пространство от границ Франции до Урала и дальше в этом случае превращались в новую Америку (времен ее покорения), свободную для экспансии «Великих демократий». Вторая мировая война была выгодна для Лондона».

В. Галин, «Политэкономия войны. Заговор Европы».

В дополнение предположу, что условием вступления было окончательное гашение долгов Германии и ее коммерческих структур перед новым «союзником». Спровоцировав Гитлера на самоубийственный поход на Восток, Черчилль начал свою «странную войну», пытаясь переиграть все стороны конфликта.

«Вот каким образом у Черчилля зародилась мысль о тайной войне, которая развертывалась бы за кулисами другой, – войне, запланированной британским государственным деятелем… Сама эта «официальная» война явно утратила для него интерес. Именно тайная война, проходившая незамеченной для участников великой трагедии, все больше занимала мысли Черчилля…»

Э. Дзелепи, «Секреты Черчилля»

После начала войны английский премьер-министр перетягивает на себя ресурсы ленд-лиза: поставки по нему странам Британской империи составили 30 269 миллионов долларов против 9 800 миллионов поставок в СССР, кроме того, основной поток поставок пришелся на период, когда СССР уже показал неизбежность своей победы. Ленд-лиз направил в заказы американским корпорациям 26 млрд. долларов, увеличив их прибыль в 2,5 раза [12]. Рузвельт в своих мемуарах вспоминает это так: «В сопротивление русских он не верил или верил очень мало… Он старался внушить нам, что львиная доля ленд-лиза должна принадлежать британскому льву; что приведет лишь к затяжке войны, а в конечном счете – и притом несомненно – к поражению». Когда Сталин в беседе с лидером Республиканской партии Уэнделлом Уилки в 1942 году возмутился: «Почему английское и американское правительства снабжают Советский Союз некачественными материалами?» – пояснив, что речь идет о поставках самолетов П-20 вместо современных «аэрокобр», когда американцы собрались поставить Советскому Союзу 150 «аэрокобр», но англичане вмешались и оставили их себе. То, как распорядились партией самолетов, английской посол стал оправдывать тем, что в руках англичан они принесут «гораздо больше пользы общему делу союзников [12][40]. Посол Майский был также возмущен: «Англия не устраивает второго фронта и в то же время не дает нам самолетов и оружия, в сколько-нибудь серьезных количествах… пример: мы просили у британского правительства крупных бомб – министр авиации в результате длинных разговоров, в конце концов, согласился исполнить нашу просьбу, но сколько же бомб он дал нам? Шесть бомб, – не больше и не меньше. Так обстоит дело с военным снаряжением. Чем еще Англия помогала СССР в течение этих 10 недель? В Лондоне очень любят подчеркивать: воздушным наступлением на Германию» [88].

Так называемая «воздушная война» – разговор особый, в начале 1940 года премьер-министр Н. Чемберлен заявил: «Что бы ни делали другие, наше правительство никогда не будет подло нападать на женщин и других гражданских лиц лишь для того, чтобы терроризировать их», что соответствовало Гаагской конвенции 1907 года, запрещавшей бомбардировки незащищенных городов, культурных ценностей и частной собственности [14]. Однако под нажимом Черчилля 30 октября 1940 года появилась директива штаба ВВС Великобритании, предусматривающая авиаудары по нефтеперерабатывающим заводам и городам Германии [15].

«В течение всей своей жизни Уинстон Черчилль постоянно интересовался нетрадиционными методами ведения военных действий… Черчилль был уверен, что наступательные операции возможны только в виде бомбардировок с воздуха, проведения регулярных рейдов в береговых зонах оккупированных стран, а также в организации диверсионной деятельности и саботажа в Европе… Приказ Черчилля, отданный в июле 1940 года, был краток и однозначен: «Пусть Европа горит!»

Эдвард Кукридж, «Европа в огне. Диверсии и шпионаж британских спецслужб на оккупированных территориях. 1940–1945»

27 июня 1941 года посол Майский получил от лорда Бивербрука заверения, что правительство Великобритании «готово принять все возможные меры для облегчения нажима немцев на СССР» и в частности, «Англия усиливает бомбардировки Западной Германии и Северной Франции» [16]. Начиная с момента вторжения в СССР, английская авиация совершила 109 рейдов на территорию Германии, но в результате немецкое производство снизилось менее чем на 1 % [17]. В 1942 году немецкая промышленность пострадала на 0,7 % от общего производства и 0,5 % от военного производства [98].

С конца 1941 года немецкое командование перебросило все имеющиеся бомбардировщики на восток, также были приостановлены налеты с английской стороны [17], поэтому к 1943 году доля продукции, выпускаемая сетью предприятий I.G. Farben наоборот увеличилось по сравнению с 1938 годом, в том числе жидкого топлива на 256 %, пороха и взрывчатых веществ на 333 %, а синтетического каучука на 2240 % [15]. Объясняется парадокс реакцией британского министра авиации Кингсли Вуда на соответствующее предложение бывшего первого лорда Адмиралтейства Леопольда Эмери в сентябре 1939 года: «Не может быть и речи даже о том, чтобы бомбить военные заводы в Эссене, являющиеся частной собственностью» [32]. Помимо требования Гаагской конвенции 1907 года, на сохранении экономического потенциала Германии настаивал Бернард Барух [93], что неудивительно с учетом того, чьи инвестиции были вложены в его создание.

К несчастью для гражданских лиц Германии, еще в 1936 году английская промышленность наладила самое совершенное среди воюющих стран производство зажигательных бомб. К началу Второй мировой в английские ВВС поступило уже пять миллионов таких устройств [14], крайне опасных для хранения, в силу чего их необходимо было как-то реализовать или утилизировать. И вот, выбирая в какой части им нарушить положения Гаагской конвенции, джентльмены выбрали мирное население.

С 11 на 12 мая 36 английских бомбардировщиков нанесли удар по Менхенгладбаху, помощник государственного секретаря в министерстве ВВС Великобритании Джеймс Слейт писал: «Мы начали бомбить объекты на территории Германии до того, как немцы стали бомбить цели на территории Великобритании. Это исторический факт, и его признают повсюду… Мы были готовы пожертвовать Лондоном ради достижения общей свободы» [17]. Ответная крупная атака на Соединенное королевство последовала 10 июля, когда 70 немецких самолетов совершили налет на доки Южного Уэльса [19], а уже 19-го Гитлер, выступая в парламенте, в очередной раз предложил Великобритании заключить мирный договор, на что британское правительство ответило очередным отказом 22 июля. Английская авиация продолжила налеты на Берлин, который бомбили шесть раз, пока, наконец, 4 сентября Гитлер не предупредил Черчилля, что после следующего налета он ответит ударом по Лондону. Через пару дней очередная бомбежка Берлина спровоцировала первую бомбежку Лондона 7 сентября, в которой командующим воздушными флотами было дано указание «воздушные налеты на Лондон по-прежнему направлять в первую очередь на важные в военном отношении и важные для жизни крупного города объекты». Впоследствии американскому генералу Генри Арнольду англичане показали карту города с местами падения бомб немецкой авиации и тот убедился, что вопреки заверениям английской пропаганды, рассказывающей, что немцы бомбят жилые кварталы, целями были военные объекты. Это логично – из-за большей ограниченности ресурсов немцам рациональнее было выводить из строя именно английскую промышленность. По этому поводу Дж. Спейт признает: «Мы принесли Лондон в жертву, так как возмездие было неминуемо… Германия неуклонно стремилась к договоренности о прекращении бомбовой войны, когда казалось, что для этого представляется малейший шанс» [17].

На возмездие и была рассчитана провокация, не имевшая никакого стратегического значения. Государственный секретарь по вопросам авиации Арчибальд Синклер в публичных выступлениях подчеркивал, что английская авиация наносит удары только по военным целям, а любые утверждения об атаках на жилые кварталы выставлялись как клевета на доброе имя английских летчиков. «Не было дано никаких указаний на то, чтобы уничтожать дома рабочих, а не военные заводы», – заверил он независимого члена парламента в мае 1942 года [19]. Джордж Оруэлл, сотрудник «интимного друга» Черчилля Брэндена Брэкена критиковал коллег, осуждавших бомбежку гражданского населения: «Войны забирают самых здоровых и храбрых мужчин… Однако люди, критикующие бомбежки мирного населения, с довольным видом заявляют о победе в битвах за Атлантику». Ему казались ошибочными заявления о том, что войны должны проходить гуманно [25].

Впервые командование приказало бомбить цель, не являвшуюся объектом военного или промышленного назначения 17 декабря 1940 г., атаковав немецкий Мангейм. Хотя, будучи в 1917 году министром военного снабжения, а Черчилль успел побывать и на такой должности, он признавал, что «…неразумно думать, что воздушное наступление само по себе может решить исход войны. Вряд ли какое бы то ни было устрашение гражданского населения с помощью воздушных налетов способно заставить капитулировать правительство великой державы… Мы видели по собственному опыту, что немецкие воздушные налеты не подавили, а подняли боевой дух народа…». Теперь же он лично назначил командующим бомбардировочной авиацией маршала сэра Артура Траверса Харриса [20], который, командуя в 20-е годы британской авиацией в Пакистане и Ираке, подавлял непокорные деревни зажигательными бомбами [17]. Тогда, услышав истории о тех событиях, Черчилль был «глубоко шокирован, услышав о подобной жестокости по отношению к женщинам и детям» [20], теперь же сам пообещал: «Мы превратим Германию в пустыню» [15], а подходящим кандидатом стал тот самый маршал Харрис: «Прежде чем мы выиграем эту войну, нам нужно убить как можно больше бошей».

29 сентября 1941 года начальник штаба ВВС Чарльз Портал представил Черчиллю программу, согласно которой «целью бомбардировок должны быть жилые объекты, а не, скажем, судостроительная или авиационная индустрия. Это должно быть ясно каждому пилоту». Портал с высоты положения командующего Королевскими ВВС, на которое его сразу назначил Черчилль [17], пояснял маршалу Харрису: «Я полагаю, Вам ясно, что целями должны быть районы жилой застройки, а не верфи или заводы по производству самолетов» [14], и тот отвечал полным пониманием: «Следует особенно подчеркнуть, что, кроме как в Эссене, мы никогда не делали объектом налета какой-нибудь определенный завод. Разрушенное предприятие в городе мы всегда рассматривали как дополнительную удачу. Главной нашей целью всегда оставался центр города» [17].

В начале 1942 года команда «воздушной войны» пополнилась научными кадрами, к делу подключился ученик знаменитого химика Вальтера Нернста [35], профессор Оксфорда, евгеник, а также не только ближайший друг, но и главный кассир Черчилля [23] Фредерик Александр Линдеман, будущий лорд Черуэлл (Cherwell), с 1939 года возглавлявший аналитический центр Черчилля, именовавшийся отделом статистики «S Branch» [17][29].

Линдеман написал руководителю группы военных советников Рузвельта Ванневару Бушу, что эффективность воздушных налетов и организация пропаганды не дает должного эффекта, несмотря на участие прикомандированного племянника Фрейда Эдварда Бернейса. В США письмо было направлено в исследовательскую группу Гарварда, где выходец из России, социолог Питирим Сорокин предложил побеждать «идеократию», систему построенную на идеологии, коей и являлась система Третьего рейха, за счет вытеснения транслируемых ею высоких потребностей потребностями в выживании. Для чего предлагалось погрузить Германию в социальный хаос лишений и страданий. Для расчета эффективности бомбардировок научно-исследовательская группа ВВС, во главе которой стоял будущий отец кибернетики Норберт Винер, через известного психолога Ганса Селье привлекла немецкого эмигранта Курта Левина, наладившего анализ захваченных писем немецких военных, с помощью которых определялись «кривые Курта Левина» [93].

Кроме того, исследование советников Черчилля П. М. Блэкетта и главы заочного отделения Оксфордского университета профессора С. Цукермана прогнозировали низкий процент гибели населения в отношении веса сброшенного бомбового груза, что делало нецелесообразным разрушения немецких городов. Однако Линдеман убеждал, что каждый бомбардировщик, сбрасывающий около 40 тонн бомб, лишает крова от 4 до 8 тысяч человек, а если одна треть Германии лишится крова [19], то моральный дух будет сломлен. «С нынешнего момента операции должны быть сфокусированы на подавлении морального духа вражеского гражданского населения – в частности, промышленных рабочих», – указывалось в директиве «moral bombing» маршалу А. Харрису [14]. 12 февраля в голове ученого мужа родилась концепция «Dehousing»: «Бомбардирование должно быть ориентировано на дома, где проживают рабочие. Дома среднего класса располагают слишком большим придомовым пространством, что растрачивает ареал разрушения бомбы» [33]. 14 февраля 1942 года британский Военный кабинет принял обоснование «ковровых бомбардировок» Линдемана, известный как «Директива бомбежек по площадям» [17], в докладе, представленном Линдеманом Черчиллю 30 марта, говорилось, что разрушение жилых домов воздействует на обывателя даже более эффективно чем убийство родственников и что немецкий моральных дух будет надломлен разрушением пятидесяти восьми германских городов с населением более 100 тысяч жителей в каждом [28][33][34]. «Психологическое воздействие бомбардировок не имеет большого военного или экономического значения в связи с конкретной целью; оно обусловлено исключительно степенью произведенных разрушений и дезорганизации… Поэтому я хотел бы рекомендовать, чтобы при выборе целей в Германии рассматривались претензии более мелких, не слишком сильно защищенных городов с населением менее 150 тысяч жителей», – поддержал проект заместитель Черчилля Энтони Иден 15 апреля 1942 года в письме министру авиации [19].

«Замечу, что германские военные объекты, в том числе оборонная промышленность, мало страдали от воздушных налетов англичан, а с 1942 г. – и американцев. Военные заводы были рассредоточены, часть их переведена в подземные укрытия. В итоге объем военного производства в Германии резко увеличивался до конца 1944 г. Зато потери гражданского населения резко росли. Англия применяла специальные методы уничтожения гражданского населения».

А. Широкорад, «Англия. Ни войны ни мира»

На Нюрнбергском процессе один из директоров I.G. Farben именно уничтожением массы немецких рабочих оправдывал использование принудительного труда: «Рабочая сила является одной из наиболее важных частей военно-экономического потенциала. Но как раз воздушная война, которую вели союзники против Германии, и преследовала своей целью уничтожение этого потенциала, а следовательно, вела к большим потерям рабочей силы. Массированные бомбардировки обострили проблему трудовых ресурсов, которую Германия и пыталась смягчить, используя иностранных рабочих. Таким образом, здесь существует прямая связь между ничем не ограниченной воздушной войной союзников и компенсацией ее результатов при помощи привлечения рабочей силы из оккупированных стран» [91].

Первым городом, испытавшим на себе новую концепцию в 1942 году стал Любек: сначала 243 машины сбросили 150 тонн фугасных зарядов, взломавших крыши жилых домов города, а затем 250 тонн зажигательных бомб кассетного типа, дополненных новыми зарядами с жидкой горючей смесью разрушили и выжгли 62 % всех зданий города. Тогда разъяренный фюрер отдал приказ бомбить жилые кварталы английских городов, в ночь на 25 апреля немецкая авиация разрушила английский Эксетер [17][14].

Операция по уничтожению Гамбурга получила кодовое наименование «Гоморра». В новой ответной атаке англичане применили новое страшное оружие – фосфорные бомбы, входящий в их состав желтый фосфор воспламенял бензиновое наполнение от контакта с кислородом, и его горение уже не могло быть потушено водой. Жар от горящих кварталов, где температура раскалилась до 800 градусов по Цельсию, зажигал все новые и новые здания, создав эффект «огненного шторма», который насосом вытягивал кислород из бункеров и подвалов, превращая места укрытия в братские могилы, похоронившие около трети населения города. После атаки на Гамбург в лексикон Королевских ВВС вошло слово «гамбургизировать». Дополнительно бомбовая лавина обрушилась и на соседние Эльмсхорн и Ведель, куда стекался поток беженцев из Гамбурга [14][19].

Напалм впервые опробовали на жителях Кенигсберга, куда английские бомбардировщики заходили через воздушное пространство Швеции, было разрушено 40 % жилых домов и ни один из немецких оборонительных портов города [20]. Сгорел Кенигсбергский замок, что послужило одной из версий исчезновения знаменитой Янтарной комнаты [74].

В 1944 году Черчилль знакомил Рузвельта с планами операции «Thunderclap»: «Главная цель таких бомбардировок в первую очередь направлена против морали обычного населения и служит психологическим целям… Весьма важно, чтобы вся операция стартовала именно с этой целью, и не расширилась бы на пригороды, на такие цели, как танковые заводы или, скажем, самолетостроительные предприятия». «…Мы должны кастрировать немецкий народ, либо так с ними обращаться, чтобы они не производили на свет потомство способное и дальше себя вести так, как в прошлом», – согласился Рузвельт [20].

Греческое слово «холокост» означает «жертва всесожжения», по стечению обстоятельств оба руководителя этого англо-немецкого холокоста: и генеральный инспектор люфтваффе Эрхард Мильх, и новый командующий Королевскими ВВС Чарльз Портал имели еврейское происхождение [14].

Вид с крыши дрезденской ратуши. С 13 по 15 февраля 1945 года около 3600 американских и британских самолетов сбросили на город 3900 т обычных и зажигательных бомб

Когда Черчилль узнал, что советские войска находится уже в шестидесяти милях от Дрездена, он инициировал решение о «гамбургизации» Дрездена совместно с американской Восьмой воздушной армией [21]. Никаких причин, оправдывающих этот акт вандализма с военной точки зрения, не было, американский исследователь А. Макки пишет: «Главные причины для совершения воздушного налета были политические и дипломатические: показать русским, что… США являются сверхдержавой, владеющей оружием страшной разрушительной силы» [15], об этом собственно говорилось в инструкции летчикам: «Заодно показать русским, когда они прибудут в город, на что способны Королевские ВВС» [22]. Видимо, с этими же целями на Дрездене планировали испытать атомную бомбу [36].

Ну и настроить немецких жителей на встречу с советскими войсками в ситуации, о которой член парламента от лейбористов Ричард Стоукс в палате общин поинтересовался, выразив удивление способностью русских брать города не разнося их на куски: «Что вы собираетесь найти, при всех городах, взлетевших на воздух, и при свирепствующих эпидемиях? Возможно ли будет остановить или преодолеть эпидемии, грязь и нужду, которые затем последуют? Очень хотелось бы знать, отдают ли себе отчет об этом на данном этапе?». Возможно, что именно этого и добивались: Линдеман советовал применить по немецким городам все 50 тысяч изготовленных бактериологических бомб, начиненных спорами сибирской язвы.

«Я хочу, чтобы вы всерьез обдумали возможность применения боевых газов. Глупо осуждать с моральной стороны способ, который в ходе прошлой войны все ее участники применяли безо всяких протестов со стороны моралистов и церкви. Кроме того, во время прошлой войны бомбардировки незащищенных городов были запрещены, а сегодня это обычное дело. Это всего лишь вопрос моды, которая меняется так же, как меняется длина женского платья… Разумеется, могут пройти недели или даже месяцы до того, как я попрошу вас утопить Германию в отравляющих газах. Но когда я попрошу вас об этом, я хочу, чтобы эффективность была стопроцентной».

Из меморандума D 217/4 от 06.07.1944 г. У. Черчилля руководству ВВС Великобритании

Согласно первому варианту документа двадцать немецких городов должны были подвергнуться атаке фосгеном, согласно второму – по шестидесяти городам удар наносился ипритом. Так или иначе, до конца 1944 года были разрушены 70 крупных городов с населением от 100 тысяч [20], среди которых трагедия Дрездена занимает все же особое место.

Летное командование, в частности маршал авиации сэр Роберт Сондби в штабе командования авиации «не видел никакой причины для бомбардировки Дрездена». Предельное расстояние до цели, что стало причиной того, что несколько самолетов не смогли вернуться на базы, не казалось оправданным для летчиков, пожелавших предоставить русским самим «атаковать город, если это было так «жизненно важно» для фронта». Служащие военного министерства, отвечающие за выбор целей, признавали, что Дрезден не был важным промышленным центром, они даже не смогли составить обычную в этих случаях карту целей, единственно обозначив в качестве таковой здание главного полицейского управления Дрездена и стадион с открытой спортивной ареной Дрезден-Фридрихштадт. Однако летные экипажи инструктировали, что «группа атакует штаб германской армии в Дрездене» и атака имеет целью «уничтожить германское оружие и склады снабжения».

Как пишет Д. Ирвинг, в Москве начальником по делам авиации военной миссии генерал-майором Эдмундом У. Хиллом был информирован Генеральный штаб о том, что будут атакованы сортировочные станции Дрездена, что было оставлено без комментариев. Позже Черчилль запишет: «Мы совершили массированный налет в прошлом месяце [феврале] на Дрезден, который тогда был центром коммуникаций германского Восточного фронта», но на момент получения задания никому из инструктируемых офицеров не пришло в голову, что в секторе, определенном для бомбового удара не было ни одной железнодорожной линии. Из имевшейся на тот момент информации Дрезден использовался в качестве транспортного узла не столько армией, сколько 600 тысячами эвакуируемых беженцев с востока. Изучивший задание офицер разведки даже предположил, что настоящей целью рейда было убить как можно больше беженцев с целью посеять панику и хаос за Восточным фронтом, с такой целью ранее на совещании британских начальников штабов на второе место по приоритетности была поставлена бомбардировка городов, «массированная атака которых вызовет сильнейшую неразбериху в процессе эвакуации граждан с востока и затруднит отправку пополнений». Фотокамера ведущего многоцелевого бомбардировщика «Mosquito» успела поймать в свой объектив, разгружающийся санитарный поезд с Восточного фронта, но сами сортировочные станции, как выяснилось в ходе дачи показаний после войны, «избежали больших повреждений». Как ни странно не было также атаковано переполненное истребителями Luftwaffe летное поле в Дрезден-Клоцше. Камера замыкающего тяжелого бомбардировщика «Lancaster», снимавшего для фильмотеки Королевского военного музея, показывала, что город не был даже защищен должным образом, никакие зенитки не попадали в поле зрения на протяжении просмотра всей киноленты.

Зато в ее поле зрения попал огненный смерч, охвативший более 20 квадратных километров городской территории, что составило более 75 % ее площади, в пасти которого исчезали спасающиеся бегством жители, настигаемые 15-метровым пламенем. Потоки раскаленного ветра, достигающие в эпицентре скорости 270 км/ч, с корнями выворачивали огромные деревья и швыряли обгоревшие трупы людей как куклы. Примечательно, что предварительные исследования не учитывали гибель от дыма и газа, что стало причиной 70–90 % летальных исходов [14][19]. В огне исчез архитектурный ансамбль Цвингер и 206 полотен Дрезденской картинной галереи, которые не успели эвакуировать [36].

Убийственные результаты бомбардировки Дрездена авиацией англосаксов

Огненный смерч выгнал выживших из центра города на окраины, но и там им не было спасения, 1350 «летающих крепостей» уже американских ВВС продолжили 14-ти часовую массированную атаку, после окончания которой сопровождение, согласно своего задания спикировало до высоты крыши в поисках «неплановых целей», которыми стали выжившие в огненном смерче. После атаки город представлял собой устрашающую картину: на пепелище стая сбежавших из городского зоопарка грифов слетелась на трупы арабских скакунов цирка Сарассани [19]. Численность населения до налета составляла 629 713 человек, после – 369 000 человек [37], как вспоминал инспектор немецкой пожарной службы: «Большой пожар в Дрездене подогревал подозрения в том, что западные союзники были озабочены лишь ликвидацией немецкого народа». Начальник полиции Дрездена отчитывался о налете с 13 по 15 февраля: «К вечеру 20 марта 1945 года в общей сложности было извлечено 202 040 тел, в основном женщин и детей. Ожидается, что окончательный список погибших даст цифру 250 тысяч жертв».

Если не считать разрушенной по ошибке заблудившейся американской эскадрильей Праги, то таков итог того, что даже Геббельс назвал «делом рук умалишенных» [19], примерно так же можно охарактеризовать авиаудары «союзников» по болгарской Софии [92]. Существует мнение, что Прагу разрушили как город, входивший в советскую зону влияния, но «союзники» и на Францию вывалили 590 000 тонн бомб, разрушив Кан (Caen), Сент-Ло (Saint-Lo), Карентан (Carentan) и Монтебург (Montbourg) [41]. Уже в наше время на защиту «исторической правды» снова встанут «британские ученые». Ричард Эванс, первым оценивший на судебном процессе число жертв Дрездена в 25 тысяч, получит за это приуменьшение 250 000 фунтов [37], а Дэвид Ирвинг, автор исследования, благодаря которому трагедия Дрездена стала известной – три года тюрьмы за «отрицание и приуменьшение масштабов» Холокоста [38].

Благодаря защите «исторической правды» никто не проведет исследования, последовательно объясняющего как с помощью Черчилля была развязана бомбовая война, унесшая жизни 600 000 гражданских лиц, кто придумал доктрину «moral bombing», как эта доктрина была подведена под необходимость утилизации пяти миллионов бомб из опасных горючих смесей, ждущих своего использования на складах с 1936 года, кто разместил заказ на изготовление смертоносного оружия, занявшего четверть британского военного производства [29]. В общей сложности англо-американская бомбардировочная авиация сбросила на континентальную Европу 2,690 млн. тонн бомб, что крайне мало повлияло на немецкую военную машину. В ответ люфтваффе сбросили на объекты на территории Великобритании лишь 74 172 тонн бомб [15], к тому же Германия не имела стратегической авиации и атаковала обычной фронтовой [39]. Когда информация о трагедии в Дрездене стала доступна общественности, со стороны союзников пошли разговоры о том, что Дрезден их попросил разбомбить генерал А. И. Антонов во время Ялтинской конференции [22].

О чем действительно просило советское руководство, так это об открытии второго фронта, но и тут особую роль сыграл Черчилль. Как впоследствии писал сотрудник английского посольства Э. Н. Дзелепи: «Оригинальным в черчиллевской стратегии «второго фронта» был сам механизм этого фронта. «Второй фронт» означал, прежде всего, эксплуатацию идеи этого фронта». Несмотря на то, что 22 июня Черчилль по радио заявил, что английское правительство в советско-германской войне будет на стороне СССР [16], более точно отношение выразил начальник английского генерального штаба Вильсон: «Доказательством милости божьей к Англии является тот факт, что в этой войне мы избавились одновременно и от Германии, и от России» [66]. Согласно докладу посла СССР К. Уманского, 22 июня США заняли «молчаливую, выжидательную позицию» [16], более откровенно выраженную как:

«Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают друг друга как можно больше. Но я ни при каких обстоятельствах не хочу, чтобы победила Германия.» [23].

Сенатор Гарри Трумэн, из выступления председателя Комиссии по исследованию программы вооружения федерального правительства 23 июня 1941 года

И. Сталин в телеграмме в советское посольстве резюмировал тактику «союзников»: «По сути дела, английское правительство своей пассивно выжидательной политикой помогает гитлеровцам… То обстоятельство, что Англия нам аплодирует, а немцев ругает последними словами, – нисколько не меняет дела. Понимают ли это англичане? Я думаю, что понимают. Чего же они хотят? Они хотят, кажется, нашего ослабления». Еще 19 июля Черчилль считал, что «попытка установить сколько-нибудь прочный фронт на севере Франции» является «нереальной», а через десять дней добавит: «Если только за зиму не обнаружится, что Германия близка к внутреннему краху». Эта фраза показывает, что беспокойство Черчилля вызывает только вероятность потери над территорией контроля Гитлером и заменой его собственным.

Инициатива Рузвельта открыть второй фронт летом 1942 года привела к тому, что заместитель главы МИД Великобритании А. Кадоган описал в своем дневнике следующим образом: «Премьер-министр выехал в Вашингтон для того, чтобы убедить Рузвельта, что вторжение союзников на европейский материк в 1942 году не является практически выполнимой операцией, что бы ни сказали американцы Молотову». По мнению Англии, высадку необходимо было произвести в Северной Африке [16].

В Африке в 1941 году полосу обороны организовали войска Британского Содружества Наций в Кении, а кроме того 36 тысяч английских, новозеландских и индийских солдат генерала Уэйвелла с сентября 1940 года прикрывали Египет [79], и Суэцкий канал. В критический момент на защиту стратегической зоны были брошены тысячи палестинских евреев, сформированных в пятнадцать подразделений (хотя далее в повествовании М. Гилберта речь идет только о трех еврейских и одном арабском батальоне) [76]. По мнению П. Пэдфилда изначально: «Черчилль… поддерживал сионизм… потому что полагал, что евреи в Палестине смогут служить бастионом Британской империи на защите Суэцкого канала» [8]. Однако, учитывая роль Ротшильдов в создании сионистского движения, бастионом не совсем британским:

«Между тем Великобритания ни при каких обстоятельствах не собиралась лишиться контроля над территорией по обе стороны от Суэцкого канала. В то время почти не было воздушного сообщения, и этот канал был практически единственным способом сообщения с британскими колониями Востока, такими как Индия, Бирма, Сингапур и Гонконг. Согласно условиям палестинского мандата, его действие прекращалось в момент создания еврейского национального очага, ради чего он и предназначался. Это Великобритании было совершенно не нужно»

Уильям Р. Перл, «Заговор Холокоста: Международная политика геноцида»

Важность судоходной артерии обусловлена снабжением британского флота топливом компании Anglo-Persian Oil Company [76], будущей British Petroleum. Примечательно, что именно Черчилль инициировал выделение 2,2 млн. фунтов на приобретение 51 % пакета компании [80], после того как в 1910 году в Персии обнаружили нефть [81]. В правительстве не было полного согласия с его решением, однако уже через две недели в Сараево застрелили Франца Фердинанда, началась война, и посредством агентства Public Trustee конфискованные по законам военного времени активы немецкой нефтяной компании Burmah Oil, включавшие в себя 520 складов, 535 железнодорожных вагонов-цистерн, четыре баржи и 1102 транспортных средства легли в основу British Petroleum, по-сути, вернув вложенные средства английскому правительству [82]. Война же должна была обеспечить Anglo-Persian Oil Company еще бывшие немецкими концессии Deutsche Bank и Turkish Petroleum Gesellschaft [94].

С 1913 года вооружал и финансировал Абдулу Азиза ибн Сауда против Османской империи Лоуренс Аравийский [48], друг Черчилля, который манипулировал «арабским воодушевлением», обещая полный суверенитет и независимость. Позже в мемуарах он признавал, что «отважился на обман из-за моей убежденности, что лучше мы выиграем и нарушим данное слово, чем проиграем…» [94]. В обещаниях его поддержало агентство проконсула в Египте лорда Китченера: в «случае, если обитатели Палестины, Сирии и Месопотамии сбросят турецкое иго, Британия гарантирует их независимость».

Английский истеблишмент вынашивал идею манипуляции мусульманским обществом, эксплуатируя важную для него роль религии, на которой основывались убеждения арабских националистов, в отличие от европейских. В апреле 1915 года межминистерский комитет Морица де Бунсена перекроил карту Оттоманской империи, в результате чего с легкой руки карикатуриста из комитета лорда Китченера, английского барона Марка Сакса, рисовавшего карту раздела Турецкой империи, на ней появилось «Палестина», как искаженное название Филистии – прибрежной полосы Южной Сирии, населенной филистимлянами. Он же разработал флаг Арабского восстания, который выпускали британские фабрики в Египте, черным цветом символизировавший Аббасидов, белым Ойменидов, зеленым Фатимидов, а красным шевроном с белой семиконечной звездой Хашимитов, эмиров Мекки, который лег в основу флагов современных арабских «демократий» и «монархий» [95].

Министр иностранных дел Великобритании лорд Бальфур препятствовал самостоятельному выступлению персидской делегации перед Советом министров иностранных дел (Council of Foreign Ministers) Версальской конференции и вскоре стало ясно почему. 9 августа 1919 года лорд Керзон объявил о завершении переговоров с Персией, по итогам которых новообразованное государство обратилось к Великобритании с просьбой ссуды двух миллионов фунтов стерлингов под семь процентов и готовностью содержать английских советников и экспертов, а потенциальный кредитор соглашался пересмотреть грузовые тарифы и благоприятствовать строительству железной дороги. Все до одной персидские газеты выступили против. Публичный скандал вскрыл, что за условия договора через Imperial Bank of Persia Foreign Office передал 200 000 туманов премьер-министру Воссак аль-Даваху (Vossuq al-Dawlah) и 100 000 туманов принцу Фирузу (Firouz) [96]. Далее ближневосточная политика вылилась в то, что созданный Ближневосточный департамент Британского колониального офиса переименовал Междуречье в Ирак, отдав его сыну эмира Мекки Фейсалу бин Хусейну, администрацию которого контролировала Anglo-Persian Oil Company, вместе с Royal Dutch Shell перераспределившей в свою пользу 75 % всех концессий, приобретенных как версальская добыча [94].

«Не успели высохнуть чернила под Версальским договором, как влиятельные американские нефтяные магнаты из компаний Рокфеллера «Стандарт Ойл» сообразили, что британские союзники ловко лишили их военной добычи. Заново нарезанные границы на Ближнем Востоке, также как и рынки послевоенной Европы контролировались проводящими интересы скрытно владеющего ими британского правительства компаниями «Ройял Датч Шелл» и «Англо-Персидская Нефтяная Компания»

Уильям Ф. Энгдаль, «Столетие войны. Англо-американская нефтяная политика и Новый мировой порядок»

Как заметил лорд Керзон о Первой мировой: «Союзники приплыли к победе на волне нефти», однако он не раскрыл что 80 % (по данным А. Раевского – 85 %) этой волны составили поставки США [96][97], в частности Standard Oil, откликнувшиеся на просьбу Клемансо [94] и запасов у которой, по мнению экспертов, оставалось на одно-два десятилетия, и поэтому руководство компании призывало госдепартамент отстаивать политику открытых дверей (Open-Door policy) в части использования минеральных ресурсов. С лета 1919 года госдепартамент США инструктировал советников и дипломатов «уделять особое внимание содействию американским интересам в приобретении нефтяных владений за рубежом» [96]. Волноваться было о чем, в 1920 году в Сан-Ремо Ллойд Джордж и французский премьер Александр Миллеран оформили соглашение, по которому распределили между собой ближневосточную нефть, не пригласив США. По условиям соглашения Британия имела право исключить любые иностранные концессии на своих территориях. В ответ на протест США, которые даже не были приглашены на встречу, лорд Керзон сообщил, что американским компаниям на Ближнем Востоке концессий не полагается [94], а один из директоров Anglo-Persian Oil Company, адмирал Эдмунд Слэйд (Edmund Slade) разработал меморандум с рекомендациями как противостоять политике открытых дверей. Английская монополия не состоялась из-за вступления Азербайджана в состав СССР и поддержки Standard Oil персидских националистов, не допустивших ратификации соглашения с Британией и предоставивших Standard Oil концессии в северных провинциях [96].

Итогом распада Турецкой империи стало также появление Саудовской Аравии, контроль над которой, по мнению Н. Хаггера «по-прежнему оставался в руках англичан, которые действовали через короля ибн Сауда… Ибн Сауд передал первую концессию на арабскую нефть британской инвестиционной компании Eastern and General Syndicate еще в 1923 году», на него же Англия изначально возложила защиту Суэцкого канала [48]. В 1928 году британцы составили Соглашение, ограничивающее действия иностранных нефтяных компаний, а «Рокфеллеры обнаружили, что британцы через Royal Dutch и Shell блокируют их действия» [48].

«Рокфеллеры… получили контроль над германскими химическими и фармацевтическими компаниями, а в 1926 году смогли объединить их в компанию I.G. Farbenindustrie AG. Черчилль был в ярости. Он блокировал действия Рокфеллеров в Саудовской Аравии. Британия отказалась дать сотрудникам Standard Oil визы и впустить в страну корабли, осуществлявшие необходимые поставки. Британская империя продолжала угрожать турецким, аравийским и иранским нефтепромыслам, контроль над которыми хотели получить Рокфеллеры».

Николас Хаггер, «Синдикат»

И вот теперь Standard Oil заправляла танки Роммеля, которые могли изменить шаткое равновесие в пользу американских интересов. Однако договоренности Идена и Майского привели к вводу англо-советских войск в Персию. «Первой целью был захват нефтепромыслов… Англия и Россия боролись за свою жизнь», – писал Черчилль [84] о проведении с 25 августа по 17 сентября операции «Согласие» (Operation Countenance) [85]. Впоследствии, уже 15 декабря 1946 года, после вывода советских войск из Южного Азербайджана (Иран) с ведома Черчилля 20-ю дивизиями английских войск была проведена массовая кровавая расправа над сторонниками СССР среди оставшихся [87].

В 1942 году Черчилль направил членам английского правительства и президенту США Рузвельту несогласие с возможностью допустить советские войска в Европу [67]. Позднее Рузвельт в беседе с советским послом заявил, что «всегда стоял за высадку во Франции, но Черчилль против этого». Более того, летом 1942 года глава советского правительства получил послание Черчилля с информацией о прекращении отправки военных грузов в СССР Северным морским путем, потому что «Англия не может рисковать потерей или повреждением своих кораблей».

Отговорив от высадки в Европе Рузвельта, 12 августа 1942 года Черчилль в сопровождении военачальников прибыл в Москву, и, сославшись на недостаток десантных судов и нежелание прерывать «большие приготовления» к операции в 1943 году, заявил, что «считает невозможной организацию второго фронта в Европе в 1942 году». Рядом за столом кивал прибывший по собственной инициативе Аверелл Гарриман, любовник и будущий муж невестки Черчилля Памелы Дигби, матери внука Черчилля.

Мало того, что в 20-х годах Гарриман являлся владельцем концессий на территории Грузии, которые еще и кредитовались за счет советских банков, в момент беседы он был владельцем польских шахт, в которых трудились заключенные концлагерей, что делало его более чем кто бы то ни было, заинтересованным в так называемой «пассивной политике». Из разговора Черчилль вынес, что «никогда за все время не было сделано ни малейшего намека на то, что они [Советы] не будут продолжать сражаться, и я лично думаю, что Сталин вполне уверен в том, что он победит». 8 ноября 1942 года была произведена высадка на севере Африки 6 американских и 1 английской дивизии, для которой неожиданно нашлись необходимые 650 военно-морских транспортных судна. Советский посол обратил внимание Энтони Идена, что «советские люди не могут понять и объяснить политику английского правительства» [16][64][88], не известно рассказал ли в этой беседе Иден, что примерно в это время в этом районе находились французские, польские, бельгийские золотые резервы, за которыми как раз, видимо, и гонялись англичане с немцами, чем и объясняется срочность высадки в Африке.

На открывшейся в январе 1943 года конференции в Касабланке стало понятно, что английские представители по-прежнему не желают начинать наступательную операцию в Западной Европе даже и в 1943 г., теперь уже под предлогом того, как выразился Иден, что в «Северную Африку доставлено большое количество войск, оружия и снабжения и возвращать все это назад в Англию после окончания операций в Тунисе было бы трудно из-за недостатка судов». Как вспоминал присутствовавший в Касабланке сын Рузвельта: «Приняв решение о вторжении союзных армий в Сицилию, чтобы таким образом вывести, как мы надеялись, Италию из войны, мы тем самым признавали, что вторжение через Ла-Манш придется отложить до весны 1944 г.».

С 12 по 25 мая 1943 года, на следующую Вашингтонскую конференцию «Трайдент» советское правительство приглашено не было. Как считает американский историк Фейс, Черчилль во время этой конференции определил: следующей целью после захвата Сицилии будет Италия. 29 мая он был уже в Алжире, где на переговорах склонил к своему плану Эйзенхауэра. Английский посол Керр высказал озабоченность новым переносом сроков десанта в Европу, однако премьер его урезонил: «Вы можете сделать Сталину дружеский намек на опасность раздражения двух западных держав, чья военная мощь возрастает с каждым месяцем и которые могут сыграть полезную роль в будущем России. Даже мое долго испытываемое терпение не безгранично». 2 июля Черчилль и вовсе заявил о своем решении прекратить обмен посланиями с главой Советского правительства, так как это приводит лишь «к трениям и взаимному раздражению» [16].

Пока шла Вашингтонская конференция, в Каире английские танки блокировали королевский дворец, и британский посол в Египте лорд Киллерн предъявил королю Фаруку ультиматум: назначить либерально-националистическое правительство Наххас-паши или отречься от престола, ему дали пятнадцать минут на размышление и два часа на сборы, после которых король принял ультиматум [13]. Кстати, в результате таких действий выступить против гитлеровской коалиции Египет смог только после смещения правительства назначенного Наххасом [68].

Еще в апреле 1942 года Рузвельт обращался к Черчиллю: «Дорогой Уинстон!.. Ваш народ и мой требуют создания фронта, который ослабил бы давление на русских, и эти народы достаточно мудры, чтобы понимать, что русские убивают сегодня больше немцев… чем мы с вами, вместе взятые» [69]. Британская Tribune недоумевала: «Где бы ни собрался народ, его волнует лишь один вопрос: когда мы вышлем подкрепление Советскому Союзу?». В США, где 48 % населения было за немедленное открытие фронта, общественные движения призывали сенаторов оказать помощь СССР [25].

Уже к следующему году фронт боевых действий представлял собой советское противостояние группировке противника численностью от 425 до 489 дивизий, а 5 июля германское наступление положило начало Курской битвы, в которой с обеих сторон участвовало более 4 млн. человек. Почти в то же время, с 10 по 17 августа «союзники» силами 7 английских и 6 американских дивизий произвели высадку в Сицилии, где им противостояли 9 итальянских и 2 немецкие дивизии [16], которые блокировали англо-американские войска, что низвело десант до второстепенного эпизода войны [66]. Согласно воспоминаниям ветерана Эдгара Джонса (Edgar L. Jones), в результате высадки «союзники» потопили собственный корабль, а судно, на котором прибыл Джонс, сбило четыре немецких самолета и три своих, что по сравнению с другими считалось неплохим средним результатом [41]. После первого дня итало-германская авиация больше не появлялась над Сицилией, однако высадившиеся встретили прибывающее свое авиадесантное подкрепление таким огнем, что в течении нескольких часов сбили 23 самолета с парашютистами. Союзные корабли также не подпускали свои же самолеты к захваченному плацдарму, и Эйзенхауэр был вынужден отдать приказ вообще не стрелять по самолетам, пока они не обнаружат «враждебных намерений». Все это происходило на фоне того, что итальянские части не проявляли никакого желания сражаться, десантные части захватили «каблук» итальянского «сапога» без единого выстрела, британская армия не встречая сопротивления, углубилась в Калабрию. Соединившись с 5 американской арией «союзники» замкнули фронт, отрезав самый юг Италии, и медленно двигаясь, с начала сентября до конца осени вышли на рубеж «зимней линии» немецкой обороны в 120 километрах южнее Рима [13].

Летом 1943 года в испанском городе Сантандер прошла тайная встреча руководителей американского Управления Специальных Операций У. Донована, английской службы MI-6 С. Мензиса и Абвера В. Канариса, где последний пообещал устранить от власти Гитлера и продолжить войну с СССР, заключив мирный договор с Западом [75].

В новой конференции «Квадрант», состоявшейся в Квебеке с 14 по 24 августа 1943 г. по решению Черчилля должны были участвовать только Англия и Соединенные Штаты, без СССР. Высадка на континенте планировалась только если сопротивление немецких войск сильно ослабеет или если Германия безоговорочно капитулирует и выведет войска из оккупированных стран. Очень странный, согласитесь подход для «союзника», особенно пункт, по сути, означающий простую замену немецких войск собственными. После Италии, согласно мемуарам де Голля, «англичане – и прежде всего Черчилль» планировали «сделать высадку в Греции и Югославии, добиться вступления в войну Турции, а затем войти в Австрию, в Чехию, в Венгрию. Разумеется, этот стратегический план соответствовал политике Лондона, который стремился установить преобладание Англии на Средиземном море и прежде всего боялся, как бы вместо немцев там не оказались русские».

Пока же, во время прохождения Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании в октябре 1943 года, Черчилль снова инструктировал английскую делегацию следующим образом: «Наши теперешние планы на 1944 год, по-видимому, имеют весьма серьезные недочеты… Ни силы, накопленные в Италии, ни те силы, которые будут готовы в мае пересечь Ла-Манш, не являются достаточными для выполнения стоящих перед ними задач…», письмо аналогичного содержания 23 октября было отправлено Рузвельту [16].

19 ноября 1943 года, во время встречи, двигаясь в Каир на борту линкора «Айова», Рузвельт обратил внимание, что советские войска находятся всего лишь в 60 милях от польской границы и в 40 милях от Бессарабии, и уже пора употребить все усилия, чтобы вместе с Англией оккупировать большую часть Европы, «но Берлин должны взять Соединенные Штаты» [88].

Не смотря на это, во время следующей конференции «Секстант», проведенной в Каире с 22 по 26 ноября 1943 года меморандум английский комитет начальников штабов предлагал вообще закрыть проект высадки в Нормандии: «Основным является следующий вопрос – сколь долго можно сохранять в неприкосновенности то, что можно назвать «святыней «Оверлорд»», не считаясь с развитием событий на Средиземном море».

Во время Тегеранской конференции, стартовавшей непосредственно после Каирской, срыв открытия второго фронта Черчилль во время беседы со Сталиным переложил на американцев, ссылаясь на их планы десантной операции в Бенгальском заливе в марте 1944 г. Замещение верховного командующего союзных сил вместо Эйзенхауэра английским генералом Г. Вильсоном обусловило морской десант в конце января 1944 года именно в Италии. Невозможность развить наступление позволило Черчиллю выступить за отмену высадки в Европе и перенести сроки операции «Оверлорд», назначенные на Тегеранской конференции на май 1944 г., о чем Сталину было сообщено лишь 14 мая.

С учетом того, что, по мнению де Голля, «Соединенные Штаты теперь чувствовали себя способными повести битву в Европе, пройдя кратчайшим путем, то есть через Францию…», политика Черчилля заключалась в том, чтобы, используя влияние на Рузвельта, не позволить полноценно вступить в войну Соединенным Штатам, и предотвратив оказание помощи советским войскам, обеспечить реализацию собственных планов по разделу сфер влияния [16], где Лондон использовал наиболее успешный метод политических диверсий.

«Составной частью тщательно разработанного сверхсекретного плана «Рэнкин» и было покушение на Адольфа Гитлера. Главным участником заговора был фельдмаршал Роммель, который должен был возглавить заговор… Роммель уверял своих подчиненных в том, что высадка в Нормандии не рассматривается союзниками и туда можно направить небольшое количество танков. Это были целенаправленные действия по поддержке высадки союзников».

И. Панарин, «Первая информационная война. Развал СССР»

К 25 июля 1944 года «союзники» сконцентрировали на захваченном в результате операции «Оверлорд» плацдарме в Северной Франции войска численностью около 1,5 миллионов [48], понеся потери при высадке в Нормандии лишь по нелепой случайности, в остальном же их отсутствие обеспечивалось командующим группой армий «В» в Северной Франции генерал-фельдмаршалом Роммелем. Еще в мае он составил список делегации, которая должна была выдвинуться навстречу «союзникам» для мирных переговоров [70]. Вероятно, что высадка в Нормандии это элемент операции «Рэнкин», как писал Даллес: «Антинацистские генералы откроют для американских и английских войск путь для оккупации Германии, в то время как русские будут сдерживаться ими на Восточном фронте» [65], выигрывая время для эвакуации промышленного потенциала. Мак-Нотон, до сентября 1944 года являвшийся командующим Первой Канадской армией, утверждал, что мобильная стадия войны должна смениться на осадную [72]. Действительно, на юге немецкие войска открыли фронт американцам, которые в считанные дни оккупировали Баварию, юго-западные области Австрии и Чехословакии [9]. Чтобы не предавать уровень заговора огласке, генералы Бургдорф и Майзель выдали Роммелю ампулу с ядом, пригрозив ему арестом семьи [71].

«…когда англо-американская сторона, наконец, открыла второй фронт в Нормандии, в июне 1944 года, то это было уже вовсе не для облегчения положения советских войск на восточном фронте. Это было для того, чтобы самим также присутствовать в Европе при окончании войны».

Э. Дзелепи, «Секрет Черчилля (К Третьей мировой войне 1945-…)»

Действия «союзников» однозначно показывают, что второй фронт был лишь элементом передачи контроля над европейской территорий от неспособных далее удерживать ее гитлеровских войск англо-американским частям, но в конечном итоге и одни, и вторые по сути защищали американские инвестиции, которые изначально осуществлялись под гарантии Адольфа Гитлера «надежного состояния американских капиталовложений».

Британия на невидимых фронтах

«Подлинная, полная история Второй мировой войны еще не написана. Рассказ о великих битвах, державших в напряжении все человечество на протяжении пяти лет, остается неполным, пока неизвестна тайная драма, которая разыгралась между «великими союзниками» за кулисами войны».

Э. Дзелепи, «Секрет Черчилля (К Третьей мировой войне – 1945-…)»

Итог противостоянию, описанному в первой главе, подвело прошение У. Черчилля, написанное Ф. Рузвельту в начале 1940 года, где он описал приближающуюся неспособность Великобритании оплачивать американские военные поставки. В результате и появился договор о ленд-лизе, в счет которого в тот же год из Южной Африки в США выехал остаток золотого запаса Великобритании на сумму 50 000 000 фунтов стерлингов. Еще одним условием было подписание Бреттон-Вудского соглашения, что положило конец финансовой системе, основанной на английском фунте [1]. В момент подписания атлантической хартии Эллиот Рузвельт вспоминал, как Черчилль выговаривал американскому президенту: «Господин президент, я полагаю, что Вы пытаетесь покончить с Британской империей. Каждая идея, которую Вы лелеете, о структуре послевоенного мира, демонстрирует это» [9]. С Британской империей действительно было покончено, она не только потеряла 450 тысяч убитыми, но две трети золотого запаса 1939 года, а приобрела лишь 3 млрд. фунтов стерлингов внешнего долга [1][65]. Бреттон-Вудское соглашение закончило борьбу за мировую финансовую систему.

Итак, оказавшись перед началом Второй мировой войны в сложной ситуации, лондонский финансовый клуб, основу которого составляли семейства, близкие к Ротшильдам, был вынужден вести несколько войн: с Германией за контроль над Европой, точнее за контроль над ее финансовой системой, на что также претендовали США, войну с СССР, где нужно было вернуть контроль над потерянными концессиями и альтернативная социальная модель которого слишком стремительно набирала в мире сторонников. Возможность достичь этих целей лондонскому клубу виделась в новой глобальной войне, в хаосе которой им удастся вернуть себе утраченные позиции, поэтому в нее последовательно втягивались Чехословакия, Польша, Норвегия, Дания, Греция, Югославия и наконец сама Германия и СССР, страны, ни одной из который противостоять в открытом столкновении Великобритания была не в силах, но не зря излюбленным выражением британских политиков того времени было: «У нас есть союзник… Это – генерал Революция» [68].

«Пусть Германия и СССР истощают друг друга, в конце войны Англия станет хозяином положения в Европе» [16].

Министр авиационной промышленности Великобритании Д. Мур-Брабазон

Для ведения скрытой войны в марте 1938 года, сразу после аншлюса Австрии, МИД Великобритании создает отдел пропаганды под руководством Кэмпбелла Стюарта, а также отдел «D» Секретной разведывательной службы (Secret Intelligence Service) под руководством Лоуренса Гранда и отдел GS (R) майора Холланда в Военном министерстве (War office) [67].

В 1939–1940 гг. году в Британии на этом направлении также действовали Управление Специальных операций (Special Operations Executive), которым руководил консул швейцарского города Базель сэр Фрэнк Нельсон, MI9, MI5 и служба British Secret Intelligence Service, с 1939 года руководимая Стюартом Минзисом (Stewart Graham Menzies), также она контролировалась министром иностранных дел. Службой безопасности MI5 с лета 1940 г. руководило Управление внутренней безопасности под председательством сначала лорда Суинтона, а позже Даффа Купера, занимаясь главным образом внутренними вопросами. УСО находилось в распоряжении министра экономической войны (заметим что был и такой), и вместе с SIS и MI9 пребывало в постоянном конфликте друг с другом [18][57][67], что лишний раз показывает неоднородность английской политической сцены того времени. Объединяло их видимо одно: «Обе службы безопасности, МИ-6 и внутренняя контрразведка МИ-5, были заражены антисоветским духом», – отмечает Питер Пэдфилд [61].

Так или иначе, историк британских спецслужб Уильям Маккензи считает, что «пять лет УСО было основным орудием Британии во внутренней политике Европы, орудием несовершенным, но в то же время чрезвычайно мощным. Пока УСО работало, ни один европейский политик не мог впасть в иллюзию, будто британцев можно не брать в расчет» [57]. Сам Минзис посредством «клубов по изучению Центрально-европейского федерализма» (Central European Federal Study Clubs) в Лондоне, Риме и Париже курировал в MI6 отношения с организацией «Интермариум», собравшей эмигрантов из СССР и профашистские круги Румынии, Хорватии, Словении, Сербии, Польши, Венгрии, Чехии, Эстонии, Латвии, Литвы и Западной Украины для проекта санитарного кордона против СССР – «Пан-Дунайской конфедерации». Примечательно, что в конце 30-х, не теряя контактов с MI6, структура перейдет под контроль Абвера [43].

В мае 1941 года встретились Аверелл Гарриман, занимавшийся в Лондоне делами ленд-лиза и полковник Донован [57], карьера которого стартовала в качестве юриста в комиссии будущего президента США Герберта Гувера, поставлявшей в Европу во время Первой мировой войны продукты питания. Позднее он продолжил службу офицером связи при штабе адмирала А. В. Колчака, некоторое время являлся генеральным прокурором США, был нанят У. Черчиллем в качестве адвоката, а в 30-е годы «в частном порядке» наблюдал за ходом Итало-эфиопской войны и гражданской войны в Испании. Видимо, наблюдения «в частном порядке» привели к тому, что 10 июня 1941 года Донован выдвинул идею создания новой разведывательной службы. За него очень хлопотали все тот же Ян Флеминг и его начальник контр-адмирал Джон Годфри [5], и вскоре Донован стал координатором стратегической информации, подчиняясь лично Рузвельту [57]. Годовое сотрудничество легло в основу предшественника ЦРУ – Управления стратегических служб (УСС), которое должно было организовать работы лучшего профессорского состава в области общественных наук для разработки стратегии нанесения поражения врагу чужими, включая его собственные, руками.

6 июня 1941 года глава политической разведки Англии Р. Липер доложил Доновану: «Премьер-министр уполномочил меня открыть некоторые секретные данные, известные г-ну Черчиллю и начальникам штабов уже несколько недель. Он разрешил сказать вам и только вам, дабы вы могли скоординировать планы – Гитлер нападет на Советскую Россию. Вторжение произойдет в середине июня, в воскресенье, 22 июня». По возвращении в Вашингтон Донован сообщил Рузвельту, что Черчилль отнюдь не собирается вводить в курс этих важных секретов Москву [8].

В это время Второе бюро Intelligence Service создавало Армию Крайову, но по словам Маккензи, созданная «тайная армия»… не стремилась к активным боевым действиям, которые, возможно, больше устроили бы союзников» [6][7]. Партизанская армия для Лондона была не более чем эксплуатацией идеи партизанского движения, не направленного на борьбу с фашизмом, а являвшегося попыткой вернуть контроль над польской территорией.

Армия Владислава Андерса, сформированная в июле 1941 года, должна была сражаться против вермахта, однако в августе 1942 года переехала в Иран, откуда была переправлена в Италию. Уже из Италии ее начальник штаба Леопольд Окулицкий был вызван в Лондон, где получил приказ сформировать на территории Польши «секретный штаб», который до момента ареста большей его части в мае 1945 года занимался терроризмом и политическими убийствами [2]. Именно с помощью поляков англичане реанимируют «Интермариум», состав которого перейдет под контроль ЦРУ-шных организаций: Ассамблеи порабощенных наций, Национального комитета за свободную Европу, Радио «Свободная Европа» и Радио «Освобождение» [43].

Этим послевоенным событиям предшествовало соглашение «Майского-Сикорского» между СССР и правительством Польской Республики в изгнании от 30 июля 1941 года, предполагавшее формирование на советской территории польской армии [59]. Генерал Сикорский подготовил документ, в котором настаивал на открытии второго фронта в Европе [57], но неожиданно разбился в авиакатастрофе. Спасся только пилот, для которого день вылета был единственным, когда он надел спасательный жилет. Примечательным является и то, что в этот день пилот не взял с собою почту, «потеряв» мешок с ней на взлетной полосе [62]. Это странная смерть, расследование ее засекречено на ближайшие пятьдесят лет, что как заметил по этому поводу министр иностранных дел РФ С. Лавров, «вызывает определенные вопросы». Согласно книги Дугласа Грегори «Шеф гестапо Генрих Мюллер. Вербовочные беседы», немцы прослушали телефонный разговор между США и Англией из которого становилось ясно, что Владислова Сикорского убил Уинстон Черчилль по соглашению с Рузвельтом. «…Они убили генерала Сикорского в самолете, а потом ловко сбили самолет – никаких свидетелей, никаких следов», – прокомментировал катастрофу И. Сталин [6][7].

Известная Армия Крайова уничтожала население Западной Белоруссии наравне с немцами [3], а ее восстание хотя и было в военном отношении направлено против немцев, но политически – против СССР [4]. Генерал вермахта Курт Типпельскирх заметил, что когда «подпольное движение сочло, что час восстания пробил. Не обошлось, конечно, и без подстрекательства со стороны англичан» [58]. Хотя 16 августа 1944 года правительство СССР с сожалением сообщило, «что эта акция в Варшаве представляет собой непродуманную, ужасную авантюру, которая стоит населению больших жертв. Этого можно было бы избежать, если бы советское командование было заблаговременно проинформировано до начала Варшавской акции, и поляки поддерживали бы с ним связь», там не могли не понимать, что восстание представляло собой всего лишь попытку перехватить контроль над освобождающейся польской территорией. «Все же Красная армия пыталась поспешить на помощь сражающимся полякам», – отмечает немецкий исследователь Хельмут Вагнер, даже несмотря на то, что с его слов «польское эмигрантское правительство в Лондоне, а также командование Армии Крайовой (АК), польской Отечественной армии, руководствовались чувствами антикоммунизма и антисоветизма». Армия Крайова в лице генерала Александра Кжыжановского с конца 1942 года вступила в переговоры с шефом управления Абвера подполковником Юлиусом Кристиазеном, пообещав прекратить свои атаки против вермахта и принять участие в «очистке от коммунистических банд», передав немецким спецслужбам составленные списки с именами коммунистов, им сочувствующих и командиров партизанских отрядов. Маккензи признает, что созданная Коммунистической партией Польши в 1943 году Армия Людова была противодействующим «инструментом сдерживания «лондонского правительства», а также констатирует, что «после поражения в Варшаве Армия Крайова оставалась бездеятельной, и в ее приказах настойчиво звучало одно: тихо расходиться и прятать оружие при приближении советских войск». Прямой преемницей Армии Крайовой стала террористическая организация «Свобода и независимость» (Wolno i Niezawiso, WIN) [2].

Несмотря на все усилия, вопрос с Польшей решился через Соединенные Штаты, где Сталин пояснил Гопкинсу: «…британские консерваторы не желают Польши, дружественной по отношению к Советскому Союзу», а тот в ответ заверил, что «ни у американского правительства, ни у народа Соединенных Штатов нет подобного намерения». Так, при молчаливом нейтралитете США в Люблине создается Польский комитет национального освобождения, 31 декабря 1944 года ставший Временным правительством Польской Республики [32]. Дело в том, что в описываемый период советский рубль все еще привязан к доллару, что и определяло кто кому союзник. Кроме того у Рузвельта были и личные причины недолюбливать «Британский клуб», речь о которых пойдет ниже.

Если изданный непосредственно после войны «Доклад военному министру» генерала Маршалла лишь прозрачно критикует позицию политического руководства Англии и английского военного командования в Европе, то исследование Ральфа Ингерсолла открыто обвиняет «союзника» в игнорировании обязательств в отношении Советского Союза и США [27]. В целом же ситуация по-прежнему определяется описанным раскладом сил:

«Отмечу только, что вкладывая средства в Германию, решая, таким образом, свои экономические проблемы и в то же время готовя ее к схватке с СССР, американский капитал, прежде всего Рокфеллеры, продолжали свою борьбу с Ротшильдами, готовя ослабление и подрыв их детища – Британской империи. Одной из главных целей США, Рокфеллеров во Второй мировой войне был демонтаж Британской империи. Об этом откровенно говорили люди Рокфеллеров, тот же Ален Даллес» [21].

А. И. Фурсов, «Психоисторическая война»

Еще одним примером «невидимой войны» могли бы стать террористические организации Югославии, бывшие для нее наследием Первой мировой существовали при попустительстве официальных властей Белграда [20]. В свое время корреспондент «Киевской мысли» Лев Троцкий писал: «…Сербию тщательно готовили для очень специальной роли. Она была идеально расположена в качестве эпицентра сейсмического взрыва, который должен был уничтожить старый порядок» [21]. Парамасонское тайное общество «Черная рука» имело отношение и к убийству сербского короля Алесандра Обреновича в 1903 г. и в 1914 г. наследника австрийского престола Франца-Фердинанда, бывшего, кстати, противником войны со славянами [21]. Оба раза участником покушений был Божин Симич [25]. У создания «Черной руки» стоял сербский «вольный каменщик» министр Л. Чупа, пропагандировавший создание «Великой Сербии» при военной поддержке и участии России. Близко знавший Троцкого, Радека и Луначарского Владимир Гачинович состоял не только в этой организации, но и в «Свободе» и «Млада Босне» по всей вероятности был отравлен в августе 1917 года в Швейцарии [11].

«…событий 1941–1945 гг. в Югославии имели два равнозначных аспекта – иностранную оккупацию и многоуровневую гражданскую войну. Югославия была болезненным ребенком Версальского мира (1918), созданным Англией и Францией из Королевства Сербия и южнославянских провинций Австро-Венгрии для того, чтобы помешать росту влияния на Балканах Германии, Советской России и Италии. Югославию на всем протяжении ее довоенного развития постоянно трясло от нерешенных межэтнических противоречий, социальных неурядиц и культурных противоречий. Особо острой проблемой был терроризм, к которому прибегали запрещенные движения: крайне левые заговорщики, македонские, албанские и хорватские ультра-националисты. Коммунистическая партия Югославии (КПЮ), как террористическая организация, была под запретом с 1920 г. Сербская элита отказывалась воспринимать СССР как наследника России и не поддерживала с ним дипломатических отношений до 1940 г.»

А. Ю. Тимофеев, «Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941–1945»

Полковник Джон Холланд в своей записке отмечает начало активизации английских спецслужб в Европе после «захвата Богемии и Словакии». Так, в июле 1939 года в Югославию пребывает миссия британского эксперта в области организации саботажа и диверсий Колина Габбинса [54], после чего налажены контакты с организациями националистического толка «Народна одбрана» и «Организация ветеранов». Начиная с сентября 1940 года, через подставную фирму Честера Битти финансируется Сербская крестьянская партия. Несмотря на то, что в августе-сентябре югославские власти, и даже сам принц-регент настоятельно требовали от представителя Великобритании прекратить подрывную деятельность [57], к «концу декабря стало очевидно, что к Балканам следует относиться как к театру военных действий, не утруждая себя больше соблюдением дипломатических приличий», – так описывает ситуацию Уильям Маккензи в книге, посвященной истории спецопераций британской разведки во время Второй мировой войны. Представитель Управления Специальных Операций в Белграде о готовящихся диверсиях на Дунае телеграфировал «…мы должны быть готовы с помощью взяток или иных средств использовать заряды в подходящий момент, невзирая на отношение к этому югославского правительства» [54].

Оценивая ситуацию, 28 ноября Берлин предложил Белграду пакт о ненападении, по условиям которого Югославское правительство не участвует в военных акциях, в том числе транзите войск через территорию страны и ему гарантирована территориальная целостность. Венский протокол, по сути означающий для Югославии нейтралитет, был подписан 25 марта [10], но уже на следующий день ночью под руководством командующего военно-воздушными силами генерала Душана Симовича совершен государственный переворот. Новое правительство и избавившийся от регентов несовершеннолетний король Петр II денонсировали соглашение.

Переворот Симовича можно было бы отнести к противодействию политике Гитлера, если бы та по Венскому соглашению в чем-то ущемляла югославские интересы и если бы английские спецслужбы не развернули на Балканах неприкрытую подрывную деятельность. Кроме того, в начале апреля в Москве появляется тот самый член «Черной руки» Божин Симич. Делегация нового правительства Югославии настаивает на пакте о взаимной помощи. Подписанное 5 апреля соглашение по настоянию Молотова было сформулировано иначе, как договор о дружбе и ненападении [73], что не позволило втянуть СССР в войну с Германией уже на следующий день. «Утром 6 апреля над Белградом появились германские бомбардировщики… 8 апреля, когда настала, наконец, тишина, свыше 17 тысяч жителей Белграда лежали мертвыми на улицах города и под развалинами», – описывал последствия интриг собственной страны Уинстон Черчилль [54].

В это время на территории королевства формируются два центра сопротивления: по призыву Коминтерна было поднято восстание Коммунистической партией Югославии во главе с Иосипом Броз Тио и «Югославским войском в отечестве», прозванным «четниками» во главе с полковником Драже Михайловичем. 7 ноября 1943 года генерал Йодль оценивал численность коммунистических партизанских отрядов в 90 тысяч человек, а четников – в 30 тысяч.

Чтобы ослабить натиск вермахта, в 1941 году СССР был готов цепляться за любую возможность, но к августу стало ясно, что организация массового восстания в защиту «первого в мире государства победившего пролетариата» блокировано. Все движения Сопротивления находились под контролем Лондона [54], откуда повстанцам поступило распоряжение отдать «себя безоговорочно в распоряжение Михайловича как национального руководителя…»: «Правительство Его Величества ныне исходит из того, что борьба, если ей суждено быть успешной, должна вестись югославами за Югославию, а не ради возглавляемого коммунистами бунта…». Сам же Михайлович через Симовича запрашивал английского министра иностранных дел: «Ради Бога, пришлите нам помощь, пока стоит хорошая погода. В течение несколько дней мы сумеем создать большую и сильную армию», но из Управления спецопераций телеграфировали: «В настоящее время мы не в состоянии оказать югославам существенную военную помощь», «очевидно, что восстание на Балканах не рассматривается как вопрос серьезный» [57], то есть и здесь противодействие вермахту свелось к его имитации.

Пока англичане рассматривали вопрос, оккупанты за четыре года уничтожили 14 % населения Югославии, преимущественно женщин, детей и стариков, из 80 тыс. еврейской общины было уничтожено 70 тыс. человек [44]. 12 января 1942 года в донесении ЦК КПЮ говорилось: «Радист английской миссии Драгичевич перешел на нашу сторону и передал нам ряд секретных телеграмм английского правительства, из которых видно, что приказы Лондона не направлены на пользу народно-освободительной войны» [54]. То есть британское руководство и на Балканах установило контроль над партизанским движением только для того, чтобы его нейтрализовать, к 1943 году это стало очевидно и «четникам»:

«Вам стоит знать, что нас англичане оставляют без денежных средств. Они используют и это средство для давления на нас, чтобы мы выполнили их требования, без учета наших интересов и несмотря на народные жертвы. Они требуют выполнения тех акций, которые приведут к десяткам тысяч расстрелянных заложников. При этом они не дают нам никаких боевых или денежных средств. За каждый самолет они торгуются, как самые последние торговцы. Мы считаем, что если бы на свете не было немцев, англичане были бы наихудшим народом».

Из выступления полковника Д. Михайловича, 28 февраля 1943 г. в селе Горне Липово

«Михайлович был лидером, человеком мужественным и патриотичным», – пишет Уильям Маккензи, но все «признавали, что с Михайловичем вели нечестную игру». Не добившись сговорчивости от Михайловича, британские спецслужбы взялись за Тито, весной 1942 года к нему прибыла миссия во главе с майором Аттертоном, который был известен в течении десяти лет до этого, что характерно, как издатель югославской газеты [24]. При посредничестве англичан с Тито и королем Петром согласовываются будущие члены правительства, однако во время второй конференции «Антифашистского совета национального освобождения» Тито осудит правительство в изгнании во главе с королем Петром, что будет поддержано и сотрудником УСО Маклином и Иденом по политической линии [57], что лишний раз подтвердит выводы Михайловича.

Британское представительство английский писатель Ричард Уэст описывает так: «Вштабе Михайловича находятся около двадцати пяти английских офицеров, носящих сербские национальные костюмы… Их старший офицер имеет звание полковника, он лично объявил, что представляет британское правительство. Более того, Михайлович и английские офицеры часто встречаются с представителями итальянского правительства… Не только среди солдат, но и среди всего остального населения растет ненависть против англичан за то, что они не открывают второй фронт в Европе» [20].

Через год штаб Тито посещает выпускник Оксфорда, офицер УСО Фредерик Уильям Дикин. Осенью 1943 года, во время Московской конференции министров иностранных дел и Тегеранской конференции, Москва и Лондон приходят к соглашению о совместной поддержке движения Тито. Секрет этого соглашения с англичанами, до этого, по выражению А. Тимофеева, «размышлявшим о будущем Европы и ревниво охранявшим европейские движения Сопротивления от контактов с СССР», видимо кроется в невозможности после перелома в войне и далее осуществлять изоляцию повстанческих движений. В сентябре Дикина в югославском подполье меняет бригадный генерал сэр Фицрой Мак-Лейн [54]. Вскоре штаб Тито пополняется подполковниками Муром и Сельбином, а также майором Рандольфом Черчиллем, сыном английского премьер-министра, согласно М. Гилберту, дополнительно выполнявшего роль связного Еврейского агентства. Черчиллей на Балканах воевало двое, вторым был генерал-майор Том Черчилль, однофамилец премьер-министра. Параллельно контроль над штабом Македонии берет английский майор Куиней, Сербии – майоры Хеннекер и Амстронг, Хорватии – майор Роджерс, Словении – майор Джонс, сербской Воеводины – майор Левидсон [24][43][60].

Однако, из расшифрованных донесений Тито немцам стало известно, что сам лидер КПЮ, возглавляющий созданную им в северо-западной Боснии Бихачскую республику, настроен против британской экспансии [20]. С учетом того, что с 1917 по 1920 гг. Тито провел в России, некоторое время, с 1919 года был женат на Пелагее Белоусовой, обучался и преподавал в «технической школе» Коминтерна, главой КПЮ был также утвержден в Москве, возможно предположить, что его предпочтение было на стороне миссии генерала Корнеева, работавшей на Балканах параллельно с англичанами [54][20]. Тем более что в период особой нужды, до июня 1943 г., югославская Национально-освободительная армия не получила ничего [57]. 25 мая 1944 года немцы приступили к операции «Ход конем» (Rosselsprung) по высадке парашютного десанта, который должен был блокировать и уничтожить Тито и союзные миссии. Подозрение советской группы вызвало уже то, что за несколько дней до немецкого десанта начальник британской миссии Ф. Мак-Лейн и сын У. Черчилля покинули расположение штаба Тито, который оказался в окружении. Основной удар принял на себя батальона охраны штаба, что дало время запросить эвакуацию Тито и сотрудников миссий. Далее современная английская историография рассказывает, как тем же вечером «Дакота» британских ВВС, пилотируемая каким-то советским офицером «случайно получившим задание на вылет», вывезла Тито и его сопровождение из окружения.

По воспоминаниям же участников событий, в том числе Шорникова, того самого пилота, управлявшего эвакуационным самолетом, срочно вылететь в Италию Тито убедил Корнеев, радиограмма с запросом на эвакуацию на 22.00 вечером 3 июня была отправлена рано утром днем ранее. Та же радиограмма, но продублированная через английскую миссию запрашивала самолет уже на сутки позже, на 4 июня, а советскому представителю дата была указана еще позже – на 5 июня, однако он самостоятельно решил ориентироваться на первое послание. Представитель английского командования в итальянском Бари, капитан Престон запретил Шорникову вылет, поэтому его ленд-лизовская «Дакота» выдвинулась к условленному месту, в район Купрешко Поле якобы лишь для разведывательного полета. Всего за ночь было совершено два рейса эвакуации, а уже утром район был занят немецкими частями [54], которые бы гарантированно ликвидировали партизанское подполье, не эвакуируйся они 3 июня.

12 августа 1944 года Тито встречается в Неаполе с У. Черчиллем [24], а в сентябре его так же тайно, без разрешения на вылет и с потушенными огнями вывезли из расположения английской миссии в Крайову, где его встретил начальник штаба советской военной миссии в Югославии И. Г. Стариков. В конце сентября Тито провел встречу со Сталиным.

О чем были эти беседы, информации мало, но тогда же, в 1944 году британское правительство рекомендует королю Петру распустить старое правительство и набрать новое, из людей, которые не были бы «слишком неприятны для маршала Тито» [54]. Склонить свой выбор в пользу Тито молодого монарха попросил также Рузвельт [1]. Параллельно Черчилль рекомендует фельдмаршалу Александеру усилить политическое давление на Тито: «Во избежание введения Тито или югославских командиров в любого рода искушение было бы разумно сосредоточить в этом районе крупный массив войск, обладающих огромным превосходством в современных вооружениях, а также почаще демонстрировать мощь наших военно-воздушных сил» [57]. Возможно, в таком давлении кроется сговорчивость «маршала Тито», который после войны будет подключен к «плану Маршалла», по линии которого до 1950 года получает 55 млн. долларов из США, 9 миллионов от МВФ и еще 8 млн. фунтов стерлингов из Англии. В обмен за национализацию собственности Югославия возмещает 17 млн. долларов США, 1,6 млн. долларов Франции, 75 млн. швейцарских франков Швейцарии, 365 млн. бельгийских франков Бельгии, 41 млн. крон Швеции, кроме того выплачивает 38,5 млн. долларов королевских долгов и берет на себя обязательство возместить 14 млн. долларов Италии [24]. Кредиты, выданные под немалые 11 % годовых должны были быть погашены в течении 4–5 лет [29]. Не всегда рассказывают об одном пункте плана восстановления Европы: государство, получающее средство по линии «плана Маршалла» в обязательном порядке открывали доступ к своим природным ресурсам.

Почти вся добываемая в Югославии медь переправлялась в США, по договору с американской компанией Philipp Brothers Chemicals Inc. в описываемый период югославы брались поставить в США свинца, хрома и меди на сумму 20 млн. долларов [24]. Из показаний суду представителя завода Круппа Георга Уфера следовало, что во время Третьего рейха 1000 акций хромовых рудников была конфискована «генеральным уполномоченным по вопросам экономики в Сербии как имущество, принадлежащее евреям, а фирма «Крупп» приобрела» активы Мозеса Асско, после чего они стали совместной собственностью Hermann Goring Werke и Krupp AG [69].

Однако вследствие политики Тито югославы не смогли распорядиться хромовыми залежами и после падения Третьего рейха. Нефтеперерабатывающие заводы в Босанском Броде и Риске получила швейцарско-американская фирма Foster Wheeler Inc., в Междумурье Continental Supply Inc. Шахты в Камнике, цинковые и свинцовые залежи достались компании с говорящим названием Anaconda Copper [24]. Вплоть до 1900 года компания контролировалась Ротшильдами, пока постепенно, как и многие другие активы, к началу Второй мировой не перешла под контроль Рокфеллеров [26].

В исследовании А. Тимофеева отмечен еще один важный момент, касательно ставших членами коммунистической партии английских разведчиков, работавших на территории Югославии во время Второй мировой войны. Им удалось «…получить хлебные места в югославском государственном аппарате»: «После 1945 г. большинство из этих «посланцев УСО» добровольно решили остаться в контролируемой Советским Союзом Югославии, где они и прожили до старости, сделав после войны успешную карьеру…» [54]. Этим возможно объясняются странные решения, заложившие бомбу замедленного действия под «проект Косово». Во время войны от 100 тыс. до 200 тыс. сербов вынужденно покинули край, но 6 марта 1945 года белградское правительство принимает постановление «О временном запрещении возвращения колонистов в места их прежнего проживания», то есть в Македонию, Косово, Метохию, Срем и Воеводину, при этом всячески способствуя заселению края выходцами из Албании [28]. Более того, сам Тито в ходе визита в Приштину открыто сказал албанцам, что те, кто не хочет учить албанский язык, может уезжать с Косово.

Однако, возможно, что сговорчивость Тито обусловлена и другими причинами. Согласно книге одного из основателей Союза Писателей Косово и Метохии Момчило Йокича Иосип Броз был незаконнорожденным сыном польской графини и управляющего ее имения под венгерским городом Сегедином еврея Амброза. В австрийской разведшколе по приказу начальника школы полковника Штанцера он взял себе имя настоящего Иосипа Броза, умершего во время обучения. По этой причине Тито избегал появления в хорватском Кумровце, не пришел на похороны брата Векослава в 1975 году и по этой же причине с ним свою очередь не стал встречаться другой брат Мартин, а сестра Матильда открыто отказывалась признавать в нем родственника.

Ближайший соратник Тито Иван Рибар, выходец из старого масонского рода, сам Тито становится членом масонских лож «Максимилиан Вырховец» и «Либертас» [14]. Как писал глава кайзеровской разведки Вальтер Николаи: «Общая работа привела к установлению теснейшей связи между германской и австрийской разведками. Чем больше высшее стратегическое руководство переходило к немцам, тем более сильным становилось и влияние…» [12]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Тито стал сотрудничать с Абвером, также и с MI6 через Коминтерн, по линии которого во время войны в Испании вышел и на советскую разведку и работавшего с югославскими коммунистами Ивана Антонова, которого в 1943 году Тито выдал хорватским усташам. С 1935 года не прекращались контакты с британскими спецслужбами в лице Дика Бейли через Иосипа Копинича, также сотрудничавшего с советскими спецслужбами [14].

Момчило Йокич вменяет в вину Тито и отравление Георгия Димитрова, чья жена была сербка [15], видимо в силу чего руководитель болгарских коммунистов активно поддерживал идею создания Болгаро-Югославской федерации [17]. Согласно исследованию Олега Валецкого: «Тито… предпочитал «сидеть на заборе», не влезая в конфликт между СССР и НАТО, хотя, скорее всего, именно британцы и посадили Тито на этот «забор»». Поэтому не только не состоялась Болгаро-Югославской федерация, но и более того, в 1949 году в Сараево прошел процесс, выявивший шпионов в пользу СССР [15], после чего две группы коммунистов – сторонников Сталина, перешли границу Албании, бежав из страны [14]. В период с 1948 по 1956 год из партии было исключено 75 % членов, кроме того еще 275 тысяч человек прошли через «обработку» органами безопасности как лица, выражавшие симпатии к Сталину и СССР. После этого на территории Югославии появились лагеря, где собрали десятки тысяч политически неблагонадежных из которых 8800 было убито, а 22 тысячи остались инвалидами в результате пыток.

Все это показывает настолько для стран Атлантического альянса и особенно Британии, исторически считавшей многие страны Европы зоной своего влияния, было важно не допустить возникновения социально-ориентированного государства, моделью которого являлся СССР. То, насколько велико было желание построить такую модель у народов других стран, показывает ситуация в Греции, которую Тито посетил в 1953 году для создания вместе с Турцией военного блока под прикрытием НАТО [15]. В то время Chase National Bank посоветовал Трумэну выделить 400 миллионов долларов для Греции и Турции, чтобы «предохранить эти страны от коммунизма» [32].

В личное дело Тито можно было бы занести и еще один, странный для коммуниста шаг. В 1948 году он прекратил взаимодействие с созданной коммунистами Демократической армией Греции [22], 5000 партизан которой искали убежища на территории Югославии, спасаясь от преследований со стороны английских оккупантов [33]. Ллойд Джордж как-то заметил в разговоре с послом Майским: «Извините меня, старика, кое-что понимающего в международно-политических и военных делах… эта война, которая, на мой взгляд, является последней большой борьбой капитализма за свои права на существование» [23].

Как пишет Уильям Энгдаль: «Сталин сдержал свое обещание по Греции; Великобритания поддерживала греческие правительственные силы в гражданской войне, а Советский Союз не помогал коммунистам» [9]. Чтобы окончательно исключить спекуляции на тему вездесущей «руки Москвы», приведу свидетельство английского историка Уильяма Маккензи: «…нет никаких свидетельств, что когда-либо раньше становление ЭАМ (Греческий национально-освободительный фронт) шло по указке или при помощи русских» [57]. После подавления восстания в 1949 году афинским властям ни разу не удалось найти доказательства какого-либо обеспечения партизан от коммунистов извне [32], то есть выбор социалистического уклада был личным выбором греческого народа. СССР же никак не пытался повлиять на описываемые ниже события в Греции, так как по московскому соглашению Греция являлась сферой влияния Великобритании [34].

Кстати, с наличием оружия, оказавшегося в результате Второй мировой в руках югославских коммунистов, видимо и следует связывать вариант такой мягкой и завуалированной сдачи национальных интересов маршалом Тито. Сила идеи альтернативного западному социального устройства, воплощенной в виде СССР, который в то время был проассоциирован в общественном сознании не с «железным занавесом», а с союзной антигитлеровской коалиции силой, общественное устройство которой при этом свободно от олигархического капитала. Неудивительно, что этой идеей увлеклись и греки.

Предвоенная Греция, на наследнице престола, чья королевская семья между собой разговаривала по-английски [41] женился югославский король Петр [30], столь бездумно втянувший собственную страну во Вторую мировую, являла собой именно такое государственное устройство. Железные дороги, производство и распределение электричества контролировала британская Power and Traction Finance Ltd [37][35]. Если в конце 20-х долг страны исчисляется 37,8 млн. фунтов стерлингов, то накануне войны он вырос до 94,72 миллионов [37][36], при бюджете около 22 миллионов фунтов стерлингов. Более половины этой суммы греки были должны опять же Англии, но с 1936 года в структуре кредиторов появляется конкурирующая Германия, предоставив кредит на сумму 1,5 млрд. драхм.

Немецкий генерал Типпельскирх утверждал, что «боязнь Гитлера, что Англия, опираясь на греческие успехи… угрожает нефтяным районам Румынии, вынудила его захватить Балканы» [37]. Так или иначе, когда контроль над Грецией перешел в вооруженную фазу, то король Георг II с правительством и золотым запасом решил укрыться на Крите, потом перебрался в Каир, где был центр британского Управления Специальных Операций, пока, наконец, не вернулся в Лондон [38][39]. Вернулся, потому как после своего свержения он и без того был лишен гражданства и уже жил в Великобритании [40].

Компанию ему не смог составить премьер-министр Александрос Коризис, собравший множество министерских портфелей в греческом правительстве. Коризис имел неосторожность требовать от Энтони Идена прекращения международного экономического контроля, под которым находилась Греция с 1897 года в качестве гарантии продолжения военных действий против Германии [42]. «Греческие лидеры весьма сомневались, следует ли принять предложение английского правительства о вмешательстве», тогда, как вспоминает советник английской делегации генерал де Гинганд, один из помощников Идена исправил предложение увеличить размеры английской помощи настолько, что генералу «они показались сомнительными», но именно это и стало окончательно убедившим аргументом [40]. Перед отъездом король Георг якобы так поговорил с Коризисом, что тот от расстройства застрелился, хотя поначалу его смерть преподнесли как сердечный приступ [42] и спросить за откровенную ложь, с помощью которой англичане окончательно втянули в войну Грецию, стало уже некому.

Пока греческие войска держали первую линию обороны, англичане, так и не вступив в бой, как доложил штаб немецкого армейского корпуса, «по-видимому, бежали, бросив заранее подготовленные оборонительные позиции…» [40]. Подставив греков, Великобритания не только не оказала помощи, но даже не отгрузила Греции довоенный оружейный заказ, оплаченный греками золотом [37].

Левые силы во главе с Компартией Греции еще в 1934 году основали Народный фронт, с 1941 года он стал Национальным освободительным фронтом Греции (ЭАМ), ставшим основой Национально-освободительная армия Греции (ЭЛАС) [40]. Генерал Йодль силы Сопротивления оценивал как «национальные банды под командованием Зерваса численностью 10 тыс. человек и около 15 тыс. коммунистов» [54]. Данные эти могут быть не совсем точными, потому что сам Зервас в своем дневнике в феврале 1943 года записал: «Англичане не хотят создавать в Греции большую армию. По их мнению, существование только мелких отрядов было бы эффективнее» [37]. Стратегия нейтрализации партизанского движения, примененная англичанами, дала сбой после капитуляции Италии, оружием которой были обеспечены 40 000 бойцов ЭЛАС, в то время как альтернативные отряды насчитывали не более 3000 [40]. Хотя британские офицеры действовали в обеих организациях, принципиальная разница между ними была в том, что Зервас, как описывает Маккензи, «с готовностью подчинялся приказам британцев и исполнял их в меру своих способностей», поэтому согласно британского плана «войска Зерваса следует инкорпорировать в Королевскую эллинскую армию, а подчиненных ЭАМ командиров заставить последовать за ним». Видимо из-за того то, что по признанию Маккензи англичане Зерваса «использовали в качестве козырной карты в политической борьбе против ЭАМ» [57], то есть в борьбе не на стороне, а против партизан, в Англии архивные материалы о греческом Сопротивлении засекречены [37]. Вопреки стараниям английских спецслужб к моменту освобождения Греции в ноябре 1944 года ЭЛАС контролировала территорию 31,5 из 33 областей Греции, а проанглийские повстанцы лишь остальную территорию [38].

9 сентября 1944 года Греческий национально-освободительный фронт согласился создать коалиционное правительство, где он получал возможность назначения 6 министров. Историк английских спецслужб эти события описал так: «Это решение означало: ЭАМ отказывается от претензий на власть после ухода немцев, следовательно, британцам не придется решать дилемму – либо принимать ЭАМ, либо пустить в ход силу против «демократического» союзника» [57].

Английский генерал Сотби, вопреки ливанскому соглашению о роспуске всех вооруженных сил, потребовал этого только от Национально-освободительной армии. Чувствуя подвох, с этим не согласись коммунисты, выйдя из правительства Папандреу, а 2 декабря в Афинах и Пиреях прошла 500-тысячная демонстрация против английского командования [40]. И вот тут появился элемент, столь узнаваемый по современным беспорядкам. Когда 3 декабря на площадь Конституции в Афинах вышло порядка 250 тысяч человек, с близлежащих крыш по демонстрантам открыли огонь представители греческих спецслужб, связанных с западными спецслужбами, а также «британские солдаты и полиция с автоматами, засевшие крышах». В результате было убито 28 человек, включая 6-летнего ребенка, и еще 148 человек получили ранения [34]. Операция была в духе черчиллевских наставлений генералу Сотби: «…вводить любые правила по своему усмотрению для установления строгого контроля на улицах или для захвата любых бунтовщиков, сколько бы их ни было… Не колеблясь, открывать огонь по любому вооруженному мужчине в Афинах, который не будет подчиняться английским властям или греческим властям, с которыми мы сотрудничаем… действовать без колебаний, так, как если бы находился в побежденном городе, охваченном местным восстанием…», и с помощью «бронетанковых частей… проучить повстанцев так, чтобы другим было неповадно» [54]. 4 декабря Папандреу заявил о своем уходе с поста председателя правительства, но британский посол в Афинах уговорил его остаться на своем месте [34]. 10 декабря 1944 года, когда в Европе еще полыхала Вторая мировая, английские бомбардировщики рассеяли группу греческих партизан восточнее Афин. На время «линию раздела Балкан» удалось укрепить частями, переброшенными из Италии [54]. С 3 декабря по 15 января британские самолеты совершили над Грецией 1665 боевых вылетов, однако к середине декабря ситуация стала настолько критической, что Сотби собрался эвакуироваться из Афин [40].

Для предотвращения нежелательного исхода 25 декабря в Афины прилетел Черчилль [34]. 12 февраля 1945 года достигнуто соглашение, по которому ЭЛАС все-таки обязалось сложить оружие. В итоге закончилось тем, с опасения чего и начиналось: 40 тысяч человек, в основном бывших членов Национально-освободительной армии Греции были арестованы [40]. Целые деревни, помогавшие отрядам Сопротивления, подверглись нападениям греческого «правого сектора», в результате которых с 45-го по 46 г. было убито 1190 сторонников просоветских взглядов. По результатам сентябрьского референдума в Афины вернулся король Георг [33], подданные которого поодиночке и небольшими группами снова уходили в партизаны [32]. Их окончательное поражение произойдет только в 1949 году, когда Коммунистическая партия Греции будет объявлена вне закона [47]. Впрочем, в итоге британское правительство все равно приняло решение «покинуть» Грецию, в 1947 году оно официально обратилась к США с просьбой ее подменить. Предварительно в декабре 1946 года было подписано соглашение между американскими нефтяными трестами, которым Англия открывала тем самым доступ к нефти Среднего Востока [32].

Причиной, почему СССР так и не вмешался в греческие события, могла быть ялтинская договоренность, оформленная документально 10 и 11 февраля 1945 года, о возврате лиц, оказавшийся в ходе войны на территориях других государств. Важно, что условие касалось и лиц, взятых в плен «в немецкой военной форме», и различных «беженцев от коммунизма», которых к маю 1945 года вместе с гражданскими беженцами оказалось более двух миллионов человек, в разной степени опасавшихся возмездия, даже несмотря на то, что советская власть в целом ряде случаев стала наказывать только наиболее одиозных «предателей». При этом, как пишет Олег Романько «многие бывшие власовцы и члены других добровольческих формирований, выйдя из лагерей по амнистии 1955 г., пополнили ряды зарождавшегося в СССР диссидентского движения». Тогда же четыреста власовцев, размещенных в лагере Дахау объявили голодовку и, отказавшись выходить из бараков, умоляли американских солдат «застрелить их». Командование РОА Власова было заведомо отделено от личного состава и выдано в последнюю очередь в Платтлинге. По такой же схеме произошел наиболее известный отказ в предоставлении «политического убежища» казачьему корпусу немецкого генерал-лейтенанта Г. фон Пан и стану генерал-майора Т. Доманова, а также кавказской группе под командованием генерала Султана Келеч-Гирея.

2756 офицеров, включая генералитет, под предлогом совещания с представителями английского командования были перевезены в строго охраняемый лагерь в Шпиттале, и уже после переданы советским представителям. Скрыть намерения английского командования от основной массы численностью более 50 тысяч человек не удалось, в результате в лагере Пеггец казаки и семьи собрались на молитву возле импровизированного алтаря. От попытки воздействовать дубинками и прикладами люди стали разбегаться, после чего английские солдаты открыли огонь на поражение, расстреляв 700 человек, еще 20–30 утонули в Драве при попытке спастись. В другом случае, чтобы погрузить казаков 15-го корпуса, англичане продемонстрировали им действие самоходной огнеметной установки «Оса», отчего даже у прошедших войну началась истерика. По какой-то причине с ними выдали и 145 немецких офицеров 15-го корпуса, но дали ускользнуть 1-й Русской национальной армии генерал-майора Б. А. Хольмстон-Смысловского, скрывшейся в Лихтенштейне, выдать их княжество отказалось, несмотря на давление советской стороны. Естественно, что спецоперация по невыдаче офицера Абвера Хольмстон-Смысловского прикрывалась спецслужбами Англии и США, чьими стараниями за белорусов и украинцев якобы вступился папа Пий XII. Продолжу цитировать вышеупомянутого автора: «Просто все эти лица, как полагали западные лидеры, могут стать действенной «пятой колонной» во время предполагаемой войны с СССР… Причем наиболее серьезно изучались все вопросы, связанные с немецкими методами по вербовке «восточных» добровольцев, и те ошибки, которые они допустили, не дав развернуться так называемому Освободительному движению народов России» [3]. У этой истории есть и еще одна сторона, перед выдачей британцы выведали тайники казачьего корпуса СС вокруг озера Грюнзее, содержащие 50 тонн платины, и около тонны золотых червонцев легиона СС «Идель-Урал», но все они оказались пустыми [64].

Приступая к описанию последней известной политической интриги Лондона, следует обратить внимание на рекомендации Уолтера Липпмана: «Крайне важно, чтобы мы сохранили нашу особую роль в тех затруднениях, которые возникли в англо-советских отношениях» [32]. Похоже, что благодаря аналогичной интриге в уже англо-американских отношениях свой пост занял генерал Шарль де Голль, которого курировал «старейшина Британской секретной службы», друг Черчилля сэр Клод Марджорибэнк Дэнси [63].

29 июня 1940 года на совещании, проводимом одним из директоров I.G. Farben фон Шницлером прозвучало: «Должна быть сделана попытка подготовить и собрать материал по всем вопросам, касающимся Франции, к 15 июля 1940 г. …решено создать комитет по Африке, состоящий из представителей отделов сбыта и представителей отдела «Берлин, НВ-7»… Ввиду возрастающего значения исследований в колониальной области коммерческий комитет рекомендует увеличение субсидий для колониального экономического комитета» [19]. Стратегическая разведка концерна I.G. Farben НВ-7 – структура по своей значимости посильнее Абвера. То есть Францию Германия забирала себе вместе с колониями. 10 июля главой Французского государства становится маршал Петэн, правительство которого признано и США, и СССР [45], недаром в воспоминаниях Эйзенхауэра говориться: «Имя генерала Петэна представляет собой здесь нечто такое, с чем приходится считаться. Каждый пытается создать впечатление, что он живет и действует в тени маршала…».

В Северной Африке руководителем администрации стал адмирал Дарлан, а командующим генерал Жиро, по поводу которого Эйзенхауэр вспоминал следующее: «Холодный прием генерала Жиро французами в Северной Африке явился ужасающим ударом по нашим надеждам. Генерала полностью игнорировали. Он выступил по радио, объявив, что берет на себя руководство Северной Африкой… но его обращение не оказало никакого воздействия» [48]. Дарлан же, по мнению французского историка Л. Гарроса, «имел полное доверие у офицеров флота», и даже более, «влияние адмирала на офицеров флота было настолько велико, что… весь флот последовал бы за ним, если бы он решился нарушить перемирие по примеру де Голля». Однако, продолжает Гаррос, у адмирала был один «пунктик»: он был «не столько антинацистом, сколь «антиангличанином»».

На что у него, после проведенной англичанами операции «Катапульта» были все основания: 3 июля 1940 года, после капитуляции Франции, брошенной англичанами под Дюнкерком, британцы «не без кровавых инцидентов» экспроприировали корабли французского флота, находившиеся в английских портах. Тогда же британская эскадра под командованием адмирала Соммервелла подошла к стоянке французского флота в Оране [49] и передала документ из кабинета министров Англии, который по форме и содержанию являлся ультиматумом: «присоединяйтесь к нам и продолжайте войну… с уменьшенными экипажами… а после войны ваши корабли будут возвращены» или «отправляйтесь на остров Мартиника, где корабли будут… находиться под наблюдением американцев» [50]. Адмирал Жансуль британский ультиматум отверг, и Черчилль отдал распоряжение: «Французские корабли должны либо принять наши условия, либо потопить себя или быть потопленными вами до наступления темноты», после чего адмирал Соммервелл, чтобы сохранить внезапность, расстрелял недавних союзников до окончания срока ультиматума [49]. В алжирском порту Мерс-эль-Кебр (Mers-el-Kebir) аналогичный разгром был дополнен тем, что тонущих французских моряков добила английская авиация [1]. У действий с английской стороны была своя логика: у немцев не было своего флота для операции «Морской лев», но до операции «Катапульта» он был у французов, и англичане решили не рисковать.

8 ноября 1942 года произошла высадка союзников в Северной Африке [50], согласно Маккензи: «Дарлан, во всеоружии власти, полученной от маршала Петэна, несомненно, внес важнейший вклад в военный успех операции, по сути, именно его содействие позволило союзникам победить в гонке за Тунис» [57], что сделало его лидером и при новой власти. Германия отменила перемирие с правительством Франции и совместно с Италией оккупировала всю территорию Франции. Петэн разжаловал Жиро в рядовые, а Дарлана уволил из правительства, хотя тот переходом на сторону союзников успел заслужить должность главы французской Африки. Де Голль был в гневе и отказался признавать созданное союзниками правительство и его главу [52].

Возможно, его политическая история началась, когда майор де Голль воевал на стороне Польши во время советско-польского конфликта 1919–1921 гг., в период, когда советскими войсками командует хорошо знакомый ему по немецкому плену Тухачевский [51]. На следующий день после прихода к власти Петэна де Голль выехал в Лондон. В то время, согласно С. Дыбову во Франции действовало Сопротивление генерала Обер Фрера, в 1940 г. в качестве председателя военного суда, приговорившего генерала де Голля к смертной казни за измену Родине. Подполье Фрера было вскрыто, а его руководитель погиб в концлагере, часть членов Сопротивления как раз и перешла к «голлистам» [53]. Отдельно на путь противостояния с фашистским режимом встала Коммунистическая партия Франции, боевое крыло которой Francs Tireurs et Partisans («Вольные стрелки и партизаны») с самого начала называла себя parti des Fusilles («партией расстрелянных»), понимая что шансов на успех у нее практически нет [57]. Организацию же Сопротивления де Голлем после 22 июня 1940 года А. Тейлор описывает так: «Для подавляющего большинства французского народа война закончилась… Шарль де Голль бежал в последний момент из Бордо в Лондон… Он обратился к французскому народу с призывом продолжать борьбу… Лишь несколько сот французов откликнулись на его призыв» [27].

Уже 28 июня 1940 г., как пишет Маккензи, «правительство Его Величества «признало генерала де Голля в качестве руководителя всех свободных французов… Так один из младших французских генералов… был выбран Британией в качестве символа французской нации». Выбрав символ, согласно тому же Маккензи, «де Голля полностью отстраняли от всякого формального обсуждения…» [57]. Эдвард Кукридж пишет: «Уже в самом начале войны Черчилль дал понять, что де Голль и «жалкая кучка его приспешников» не могут явиться полноценным правительством для послевоенной Франции. Поэтому он продолжал поддерживать отношения с правительством Виши». А сам де Голль считал, что «англичане весьма преуспели в попытках сделать его секретных агентов своими марионетками и взять в свои руки управление» [63].

Итак, назначенный Лондоном «символом французской нации» отказался признать правительство Дарлана. Интриги начались, когда 12 ноября 1942 года де Голль рассказал советскому послу, что американцы не считаясь с ним, англичанами и СССР, заключили союз с Виши [52]. А уже 24 декабря 1942 года Дарлан был убит в алжирском Летнем дворце молодым человеком – Фернаном Бонье де Ла Шапелленом. На допросе комиссар полиции настоял, что для спасения жизни задержанному стоит признать, что он действовал один, по собственной инициативе, что тот и сделал [50], но к его великому удивлению вместо суда его расстреляли на рассвете следующего дня [55]. В 1945 году апелляционный суд Алжира оправдал Бонье де Ла Шапелля как совершившего убийство из патриотизма [50].

Устранения Дарлана не сразу вывело де Голля на политический Олимп. Неожиданно оказалось, что созданный из старших офицеров и чиновников «Имперский совет» имел «тайный приказ» Дарлана, который тот якобы подписал непосредственно перед своей смертью и назначавший Жиро Верховным комиссаром по военным и гражданским делам на всей территории Северной Африки [57]. У. Маккензи указывает, что «основным источником треволнений был разрыв между Жиро и де Голлем, за которым стояло менее резкое расхождение между британской и американской линиями в политике», при которой «американцы же относились к де Голлю резко враждебно и склонялись к некоему варианту «по Вейгану»» [52]. Британию мало устраивала роль младшего партнера, при которой американцы самостоятельно взаимодействуют с европейскими эмигрантскими правительствами, базировавшимися в Лондоне [13], и чтобы не потерять позиции под давлением американских игроков, британский клуб стал искать новых союзников.

От утешительной должности главнокомандующего союзными армиями в Египте де Голль категорически отказался, атакуя телеграммами Сталина, которого действительно смутила фигура монархиста Жиро, при котором находился претендент на французский престол принц Орлеанский. В результате власть де Голлем была перехвачена в момент, когда Жиро убыл на несколько месяцев в США [52]. Но как констатировал военный министр Генри Стимсон, «у американского правительства и у Франции после освобождения так и не наладились подлинно дружеские отношения» [66].

Во время вспыхнувшего в августе восстания ставленники де Голля утвердились в министерствах, полицейских префектурах, а также в департаменте Сена. Де Голль появился в освобожденном Париже как символ французского государства, что удалось, опять же по признанию У. Маккензи «только благодаря УСО»: «Только Лондон обладал линиями радиосвязи с любой частью Франции, и только Лондон обладал властью решать, какое оружие, и какое подкрепление следует направить в тот или иной район». Под руководством УСО заранее готовились французские Войска внутренних районов, призванные замыкать на себя «жироистские» и «голлистские» «тайные армии» и коммунистические отряды «Вольных стрелков и партизан». Последние являлись предметом особого беспокойства, как писал представитель де Голля в Лондоне Массильи: «Мы (британцы)… опасаемся, что сразу после освобождения все деревни и города окажутся во власти самопровозглашенных коммунистических органов… Единственную надежду предотвратить полный захват власти коммунистами дают союзные армии… их решения предусматривают немедленное назначение на освобожденных территориях префектов по выбору Комитета. Если этого не сделать, поле сражения останется за коммунистами» [57]. Таким образом, именно во Франции Лондон отыграл свое влияние и у США, и у коммунистов, в связи с чем роль де Голля видится особенным образом:

«Трудно представить себе, чтобы мог быть какой-то иной стандарт, кроме золота… оно издавна и всем миром принимается за неизменную ценность. Несомненно, еще и сегодня стоимость любой валюты определяется на основе прямых или косвенных, реальных или предполагаемых связей с золотом» [56].

Из выступления президента Франции Шарля де Голля на брифинге с журналистами 4 февраля 1965 года

На связь де Голля с британским финансовым клубом и Ротшильдами указывает и то, что «Объединение французского народа» – партия поддержавшая де Голля – финансировалось через управляющего ротшильдовского банка Рене Фийона, в свое время представившего Ги де Ротшильду руководителя канцелярии де Голля и будущего премьер-министра Жоржа Помпиду, также успевшего поруководить банком Rothschild Freres [31].

Требование вернуть золотой резерв Франции трактуется как строго патриотический шаг де Голля, но с точки зрения противостояния золотого и долларового эмиссионных центров, это попытка реванша, возвращения к золотому стандарту Лондона, вся его антиамериканская деятельность ложиться в эти рамки. Де Голль подыгрывал английской стороне, когда наложил вето на вступление Великобритании в Европейское экономическое сообщество [46], он же, в своей знаменитой речи о «Европе от Атлантики до Урала» заговорил об интеграции СССР в Европейское Сообщество [51].

План Ост

«Вполне естественно, что попытка России, как и любой другой колонии, выйти из промышленной зависимости Запада, конкурировать с ним, расценивалась Европой не иначе, как бунт рабов. Бурный экономический рост СССР в 1930-х годах означал возвращение России на свой прерванный Первой мировой цикл развития, остановить ее движение в очередной раз могла только новая война… Экономическая победа СССР означала победу социалистической идеологии во всем мире, что вступало в смертельную конфронтацию с принципами либерального капитализма, господствовавшего на Западе с XVII в.»

Галин В. В., «Политэкономия войны. Заговор Европы»

По мнению А. Зиновьева, «Россия задолго до революции 1917 стала сферой колонизации для западных стран. Революция означала, что Запад эту сферу терял» [33]. Поэтому, говоря о «прерванном Первой мировой цикле развития», нужно не упускать из внимания, что создавался он исключительно на деньги иностранных инвесторов, а соответственно, и плоды его принадлежали им же, поэтому сравнение восприятия бывших владельцев с бунтом рабов вполне уместно. Как заметил канадский историк Майкл Карлей: «Советская национализация частных капиталовложений в 1918 году и денонсация царских иностранных долгов, которые исчислялись миллиардами, ударили в самое сердце капитализма» [24].

«По сути дела, весь двадцатый век-это борьба запада за русские ресурсы. И после 17-го года, в начале 20-х годов, казалось, что русские ресурсы, вот они – в кармане у Запада, но в 1929 году команда Сталина окончательно свернула проект мировой революции и стала строить социализм в одной отдельно взятой стране, в это время шла борьба между англичанами и американцами, между Ротшильдами и Рокфеллерами, между немцами и англо-американским блоком, шла конкуренция, Запад не был един» [1].

А. Фурсов, «Такой войны, какой была Вторая мировая, в истории человечества уже не будет»

Согласно исследованию П. В. Оль «Иностранные капиталы в народном хозяйстве довоенной России», «иностранные капиталы направлялись, главным образом, в горнопромышленные предприятия», в 1900 году такие вложения составляли 48,1 %, при этом «большая доля притока иностранных капиталов в горную промышленность приходится на металлургические предприятия…». В каменноугольной и металлургической отраслях русской промышленности полное господство принадлежало французскому капиталу. До событий октября 1917 года французские инвестиции в угольные рудники и промышленные предприятия составили 146 млн. и 65 млн. франков, что, соответственно, позволило инвесторам владеть контрольными пакетами предприятий, производивших, к примеру, 78,8 % всей выплавки чугуна на юге России. В руках франко-бельгийского синдиката «Продмет» было сосредоточено 80 % всей металлургической промышленности. П. В. Оль также указывает, что зачастую за английским, немецким или бельгийским капиталом по-прежнему стояли французские инвесторы.

«К 1914 г. 80 % российских долгов принадлежали французским банкам, а эти банки, как и Банк Франции, контролировались очень небольшой группой, главными в которой были Ротшильды… Нужно сказать, что Ротшильды, как правило, предпочитали действовать, используя в качестве ширмы другие компании или даже цепочки компаний – это их фамильный почерк; поэтому мало кто знает, что и как реально контролируют Ротшильды, а некоторые даже наивно полагают, что эта семья давно уже находится на втором плане [10]».

А. И. Фурсов, «Психоисторическая война»

В ходе Брест-Литовских переговоров немецкий генерал Гофман советовал прибывшей украинской делегации «если они хотят иметь формальное право заключать мир независимо от того, заключит ли его Советская Россия, то украинская правительство должно формально провозгласить полную независимость Украинской Республики» [36]. При этом позади Гофмана стояли «частные интересы» Арнольда Рехберга, представителя калийной промышленности Германии [57]. После признания Украинской Народной Республики и Западно-Украинской Народной Республики немецкие послы отправились в Киев и Львов, где до 1922 года работали немецкие диппредставительства [62]. План Дауэса предполагал, что Германия выплатит 130 млрд. золотых марок за счет торговли с Советской Россией и странами Восточной Европы [64]. Согласно изданной в 1925 году книге А. Шлихтера, «на Украине, французских интервентов всего больше интересовала судьба капиталов, вложенных ими в украинскую рудную и угольную промышленности», которые теперь становились немецкими. В книге О. Андерсона «Внешняя торговля Украины в 1918 году» ситуация в ставшей независимой Украине описывалась так: «Безжалостное выкачивание из страны сырья и разных товаров… 2. Захват украинского рынка, т. е., прежде всего, занятие тут таких позиций, какие обеспечивали бы Германии возможность после окончания войны выбрасывать на этот рынок неограниченное количество готовых изделий с одновременным устранением всякой возможности конкуренции со стороны других государств и обеспечением возможности такого же неограниченного выкачивания отсюда всякого сырья» [9]. Людендорф, собственно, подобный подход и не скрывал: «На Украине надо было подавить большевизм и создать там условия для извлечения военных выгод и вывоза хлеба и сырья». Поддержка польской интервенции Черчиллем и Клемансо после поражения Германии имела те же цели [11]. План Дауэса предусматривал, что СССР станетаграрным придатком Германии, оборот с которым должен был дать ей при дополнительных поставках продовольствия из стран Восточной Европы 130 млрд. золотых марок, которые та потратить на репарации [64].

Искусственно завышенные цены на немецкие изделия, создающие платежный баланс в пользу Германии и крупный счет за военную помощь против большевиков и содержание войск на ее территории предопределили финансовый договор с «независимой» послереволюционной Украиной, который обеспечивал иностранным государствам возможность распоряжаться огромными суммами украинской валюты [9]. Такой подход, как разница валютных курсов как инструмент изъятия реальных активов из оккупированных стран, впервые был применен еще правительством Бисмарка во время Франкопрусской войны 1870–1871 гг., когда был впервые создан эмиссионный центр для печати оккупационных денежных знаков в северных департаментах Франции с целью направления естественного инфляционного процесса, свойственного войне, в свою пользу [2]. Экспериментированием в этой области занимался и небезызвестный Ялмар Шахт, пытаясь заставить бельгийцев возмещать наличными деньгами оккупационные издержки через продажу облигаций оккупированных муниципалитетов [3].

«Новый порядок Гитлера предполагал создание единого экономического пространства в Европе, единый рынок сбыта. Экономические взаимоотношения между Германией и другими странами Европы должны были основываться на фиксированном обменном курсе внутренних валют по отношению к немецкой марке… Берлин должен был стать финансовым центром Нового порядка. В конечном итоге курсы всех валют должны были оказаться привязаны к марке и поддерживаться путем жесткого ценового контроля со стороны правительств. Нужно было пренебречь привязкой к золоту в пользу привязки к марке»

Уильям Ф. Энгдаль, «Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века»

Финансовая политика Третьего рейха привязывания валюты оккупированных стран к марке вольно или невольно бросала вызов уже конкурирующим на тот момент мировым эмиссионным центрам, добавляя к сложной палитре противостояния мировых элит на Европейском континенте, включающим в себя ввод и отмену золотого стандарта и перемещение его эмиссионного центра, и привязку рубля к доллару, обстоятельство делавшее Третий рейх врагом для Соединенных Штатов, несмотря на все предшествовавшие инвестиционные отношения.

«Непомерные, грабительские масштабы выпуска военных денежных знаков агрессивных фашистских государств вызвали общее возмущение и получили осуждение со стороны международной общественности. Определенную специфику, несомненно, имеет и механизм инфляционного обесценения военных денег по сравнению с инфляцией денежных знаков внутри страны… Дело в том, что чем выше будет установлен курс военной валюты по отношению к местным деньгам, тем большее влияние будет оказывать эмиссия военных знаков на увеличение денежной массы в оккупированной… стране, а следовательно, и на масштабы реально извлекаемых от инфляции материальных выгод».

Б. Сенилов, «Военные деньги в период мировой войны»

Экспансия Германии это, в первую очередь, экспансия ее экономики, экономики нуждавшейся в ресурсах. Только в 1940 году из Западной Европы было вывезено 135 тыс. тонн меди, 20 тыс. тонн свинца, 9,5 тыс. тонн олова, 9 тыс. тонн никеля, 9 тыс. тонн алюминия и около 800 тыс. тонн различных видов горючего [6]. Оккупация Голландии повлекла за собой изъятие восьми миллионов килограмм масла, 90 % всего запаса масла в стране на тот момент [70].

Каждая оккупированная страна вносила определенные суммы в имперскую казну на военные расходы, что составило 66 млрд. марок, к которым необходимо добавить золотые резервы оккупированных стан и 5,1 млрд. марок прочих платежей.

Кроме того, изъятие реальных ресурсов помимо взносов контрибуции производилось рядом финансовых механизмов. Министр финансов Третьего рейха граф Шверин фон Крозигк отмечал, что «клиринг являлся косвенным источником финансирования войны»: «В связи с ростом вывоза товаров из оккупированных стран и инфляционным раздуванием цен за границей… клиринговый долг Германии увеличился в общей сложности до 25,2 млрд. марок… Инфляция как скрытая конфискационная форма имущественного налога… является самой несправедливой формой финансирования» [23]. Контроль над экономикой распространялся и на контроль над финансовой сферой, выразившийся в том, что после объявления Австрии частью Рейха австрийские шиллинги были заменены на рейхсмарки в соотношении 1 рейхсмарка = 1,5 шиллинга. В созданном протекторате «Богемия и Моравия» новые власти ввели принудительный курс, при котором марка равнялась десяти кронам вместо прежних шести. После оккупации Франции одна марка стала равна двадцати франкам вместо довоенных десяти. Процент переоценки покупательской способности для франка составил 63 %, для бельгийского франка 50 %, для голландского гульдена 42 %. В Норвегии так называемая военная марка была переоценена на треть, что достигалось форсированной эмиссией банкнот Национального банка, через особый счет которого происходил обмен [2]. В Румынии такое же инфляционное раздувание цен привело к их росту на 465 %.

Министр финансов граф Шверин фон Крозигк вспоминал: «…контрибуции широко покрывались не за счет налогов, а более легким, но зато и более опасным путем, а именно эмиссией банковских билетов. Вследствие увеличившейся потребности оккупационных войск в валюте, роковым образом увеличивалась и взимаемая контрибуция» [23]. Вследствие инфляции цены, к примеру, на хлеб в Смоленске за год, с лета 1942 года, выросли в четыре раза. На оккупированной территории СССР за счет искусственно заниженных, так называемых «шлюзовых цен» для обязательной сдачи сельхозпродукции Третьим рейхом были покрыты оккупационные расходы [41] на сумму 900 млн. марок [23].

«…на всей оккупированной территории платежным средством были объявлены билеты германских кредитных касс (Reichskreditkassenschein – оккупационные марки). По внешности они имели вид денежных знаков, но по существу являлись денежным суррогатом, не имеющим никакого реального обеспечения. Расчеты же в рейхсмарках, имевших золотое обеспечение, были на оккупированной советской территории категорически запрещены»

Б. Л. Ковалев, «Нацистская оккупация и коллаборационизм в России, 1941–1944»

Весной 1942 года появились Эмиссионный банк для восточных земель при рейхскомиссариате «Остланд» и Центральный эмиссионный банк Украины в Ровно, который выпускал карбованец (нем. Karbowanez), равный по курсу рублю. В период оккупации курс марки 1:10 был завышен почти в пять раз. Примечательно, что оформление новой валюты было выполнено с приданием народного облика, для чего на банкнотах изображались крестьянка, горняк, шкипер, химик [2]. Общая эмиссия составила не менее 12 миллиардов карбованцев [7]. В сентябре 1943 года партизанами были ликвидированы руководитель главного отдела финансов при рейхскомиссариате Украины, министерский советник генерал Ганс Гель и его помощник, кассовый референт майор Адольф Винтер [34].

Тема Украины занимала особое место генерального плана «Ост», его составитель доктор Конрад Мейер-Хетлинг писал: «Получение дополнительных кредитов и денежная эмиссия могут быть использованы в качестве подходящего средства финансирования, если необходимые народнохозяйственные резервы (в форме земли, рабочей силы, сырья и т. д.) имеются в наличии и с помощью использования кредита могут быть использованы продуктивно». Частным примером такого использования стала организация «Восточного общества по волокну», созданная на средства Deutsche Bank 4 августа 1941 года [12]. Фюрер военной экономики Ганс Керль возглавил монополистическое объединение текстильной промышленности Ostlandfaser GmbH со штаб-квартирой в Риге, включавшее в себя примерно 300 предприятий и 30 тысяч работников оккупированных территорий [25].

Как и во время Первой мировой Германии снова катастрофически не хватало ресурсов, в том числе для противостояния с Англией, это еще одна причина, по которой оккупация Украины была ключевым событием Великой Отечественной войны. Меморандум акционера крупнейшего калиевого концерна Wintershall AG А. Рехберга, то самого, что стоял еще позади «плана Гофмана» в период Первой мировой, гласил: «…такие страны как Германия и Италия, еще не расширившие свои территории до размеров империй, полностью обеспеченных собственными экономическими ресурсами, не обладают и не могут обладать достаточной жизнеспособностью без экспансии… Объектом экспансии для Германии представляется пространство России… она обладает неисчислимыми потенциальными богатствами в области сельского хозяйства и еще не тронутых сырьевых ресурсов» [6].

Необходимые Германии ресурсы были в России, на что ранее активно указывали в самой Англии и других европейских странах, где тема похода Гитлера на Украину оставалась самой дискутируемой в дипломатических кругах в ноябре 1938 – марте 1939 гг. [11] В декабре 1938 года французский посол в Германии Р. Кулондр писал: «Маловероятно, чтобы Гитлер попытался осуществить эти планы относительно Украины путем прямого военного вмешательства. Это противоречило бы принципам, которые он сам неоднократно излагал и в соответствии с которыми нынешний режим выступает как против идеологической войны, так и против присоединения других народов. К тому же, кажется, способы действий пока еще не определены» [13]. Возможно, что продолжением стал вариант, составленный 5 мая 1941 года народным комиссаром государственной безопасности СССР В. Н. Меркуловом на основании докладных и донесений: «От СССР будет потребовано Германией выступление перед Англией на стороне держав «Оси». В качестве гарантии, что СССР будет бороться на стороне «Оси» до победного конца, Германия потребует от СССР оккупации немецкой армией Украины и, возможно, также Прибалтики» [5].

14 июня 1941 года Объединенный разведывательный комитет определил, что Германии потребуется шесть недель для взятия Москвы, также как и в Первую мировую блицкриг должен был решить вопрос украинских ресурсов [6]. «Мои генералы ничего не знают об экономических аспектах войны», – заметил Гитлер [15], отдав директиву Браухичу: «Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце…» [14].

«Первая часть программы Гитлера – объединение германского народа в рейхе – в основном завершена. Теперь пробил час «жизненного пространства»… Что касается Украины, то вот уже примерно в течение десяти дней весь национал-социалистский аппарат говорит о ней. Исследовательский центр Розенберга, ведомство д-ра Геббельса, организация «Ост-Европа», возглавляемая бывшим министром Курциусом, Второе бюро тщательно изучают этот вопрос. Пути и средства, кажется, еще не разработаны, но сама цель, кажется, представляется уже установленной – создать Великую Украину, которая стала бы житницей Германии… Компетентные лица, не принадлежащие к «партии», полагают, что экономическая и финансовая основа государства находится уже на пределе… Чтобы поддержать и усилить предвоенную экономику, нужны житница, шахты, рабочая сила; Украина – вот путь к империи [13].

Страницы: «« « 12345 » »»