Мировые элиты и Британский рейх во Второй мировой войне Перетолчин Дмитрий

Нацисты Востока

«В годы, предшествовавшие Русско-японской войне, почти все ожидали, что в случае войны с Россией, Англия окажет Японии вооруженную помощь. Все японские военные суда, за исключением немногих мелких, были построены в Англии по английским образцам, ее моряки были обучены английскими специалистами, а ее инженеры получили подготовку на английских казенных и частных заводах».

В. Ньюбольд, «Как Европа вооружалась к войне (1871–1914.)»

Отношения Японии с придворными факторами начались еще во время финансирования Русско-японской войны Якобом Шиффом [1], породив собственных «придворных факторов» – концерны «Асано» и «Окура», выросшие при покровительстве маршала Ямагата, также содействовавшего концерну Yasuda [2], который кредитовал правительство Японии во время русско-японской и Первой мировой войн. К концу Второй мировой этот концерн займет четвертое место в Японии после Mitsui, Mitsubishi и Sumitomo [3], старейшего концерна, история которого уходит корнями в конец XVI века [2].

Ивен Камерон, один из прадедушек действующего премьер-министра Соединенного Королевства был главой лондонского представительства Hongkong & Shanghai Banking Corporation (HSBC) и играл ключевую роль в организации финансирования Русско-японской войны со стороны Ротшильдов [75]. HSBC, был наряду со Standard Chartered Bank Барухов и Bank of China in Hongkong, одним из трех банков Китая, имевших право эмитировать китайскую валюту [77]. Другой прадед Юэн Аллан Камерон, тоже связан с Китаем, он являлся сотрудником созданным в 1935 году Монтегю Норманом Комитетом китайских держателей Облигаций [75].

5 сентября 1905 года по Портсмутскому миру Россия уступила Японии аренду Ляодунского полуострова вместе с имеющей стратегическое значение веткой Южно-Маньчжурской железной дороги [76]. В 1911 году союз англичан и японцев закрепляется Англо-японским союзным договором. В начале Первой мировой Япония, лишая немцев источников сырья, захватила территории немецких колоний, а в конце ее заключила с Великобританией, Францией и Италией соглашение об аннексии этих территорий. Несмотря на протест китайской стороны, 156-я статья Версальского соглашения передала немецкие концессии в китайском Цзяочжоу японцам [4]. Японцы не только беззастенчиво грабили Сахалин во время Первой мировой, но пытались прибрать его в экономическом отношении руками японской компании с неяпонским названием Kunst & Albers [5]. Далее, по словам историка Н. Яковлева «отплатили черной неблагодарностью своим англо-американским покровителям»: «Япония вознамерилась овладеть Китаем, стать ведущей силой на Дальнем Востоке и Тихом океане, а на первом этапе – захлопнуть перед США «двери» в Китай».

Чьи интересы исполняла Япония – вопрос риторический. С 1899 года США открыто требовали принципа открытых дверей по отношению к китайской экономике. Если в 1890 году доля США в импорте Китая составляла 6 %, то в 1905 году она равнялась уже 20 %, а для Японии аналогичный рост произошел еще быстрое: с 9,4 % в 1900 году до 21 % в 1905 г. За предшествующие вашингтонской конференции восемь лет экспорт США в Индию и Китай увеличился в 4,3 раза, потеснив конкурентов. Вашингтонскую конференцию американский писатель Уильям Питкин освещал в журнале Atlantic Monthly: «В наших руках находятся большая часть мировой наличности золота, большая часть свободного капитала… Экономический хаос разрушил нашу торговлю с Европой… Есть только одно средство предотвратить обострение кризиса, открыть быстро новые рынки… где приложить наши капиталы, куда сбывать наши товары? Только на Дальнем Востоке. Китай и Сибирь могут поглотить биллионы нашего капитала и здесь капитал… может принести до 1000 % прибыли… Для борьбы с все более и более обостряющимся в Америке промышленным кризисом необходимо завоевать тихоокеанские рынки и утвердить гегемонию С. Штатов на Тихом океане» [9].

Служивший в 1919 году советником при Колчаке, будущий глава американской разведки У. Донован завязал отношения с генералами японских интервенционистских войск в России [6], после чего видимо последовало расторжение Англо-японского союзного договора 1911 года и окончательный переход Японии в сферу США на проходившей в Вашингтоне в 1921 году международной конференции по морским вооружениям [7], по решениям которой Япония вернула китайцам занятую ею территорию, «арендованную» в свое время Германией [6] и предоставила Китай для американского влияния [8]. На этой конференции в ходе обсуждения проблем Дальнего Востока и Тихого океана США также добились от Англии отказа от превосходства английского флота над флотами двух ведущих морских держав [10], что продолжило историю противостояния двух финансовых мировых систем – ФРС и лондонского Сити в части освоения тихоокеанских территорий.

Для Японии, оккупировавшей Северный Сахалин, где было введено японское военно-гражданское управление, остров являлся важным источником нефти, добыча которой к середине 30-х достигла 160–180 тыс. тонн в год. Сложное противостояние американских компаний Sinclair Oil и японских концернов, таких как Mitsubishi решилось концессионными договорами, окончание которых юридически было зафиксировано лишь 30 марта 1944 года в Москве [87].

В Японии владение входящими в будущую тройку лидеров фирмами Mitsubishi, у основания которой стоял князь Тоса и Mitsui & Со, основанной отказавшимся в 1616 году от самурайского звания Такатоси Сокубэем, в описываемый период разделили семьи Ивасаки и Дэн, в отношения с которыми вступил Джек Морган [2][11] [12]. Изначальная банкирскую деятельность Морганов связывали с организованным синдикатом Дж. П. Моргана в Нью-Йорке и Луи Ротшильда в Вене [15], занимавшимся продажей золотых бондов США в Европе при посредничестве общего партнера Джорджа Пибоди (George Peabody) [13]. Но ситуации менялась, как писал Уильям Энгдаль: «Постоянно расширявшие свое влияние члены Совета по международным отношениям и их сторонники в Вашингтоне вознамерились сделать послевоенный мир «Американским веком», точно так же, как предыдущее столетие было «Британским веком» [14].

Вслед за Н. Нарочницкой и В. Фалиным «отметим, что англо-американские противоречия во многом определяли расстановку сил на мировой арене вплоть до 1939–1940 гг.» [16], и с этой позиции посмотрим на военного советника при японском командовании в начале века Карла Хаусхофера [17], будущего воспитателя Рудольфа Гесса. До того как попасть в Японию Хаусхофер участвовал в заседаниях британского клуба «Эффективников» [18], а в Японии вступил в организованную в 1901 году ультранационалистическую организацию «Черный дракон», контролирующую китайские опиумные поставки и более известную в современном мире как Якудза [19]. Примерно в это время в Японии и появляется теория «жизненных линий», аналога немецкой теории «жизненного пространства».

Лидерство в торговле опиумом после Ост-Индской компании в XIX веке перешло к Jardine, Matheson and Со [20], торгово-финансовой группе, основатель которой Уильям Джардин инициировал отторжение Гонконга от Китая под склад опиума и явился катализатором опиумных войн с Китаем. Влиятельность ее подтверждается связями с холдингом Rothschilds Continuation, являющимся ее компонентом, в который в свою очередь входит знаменитый банк NM Rotschild & Sons [21]. Банковская компания Mitsui & Со была главным японским торговым партнером фирмы Jardine, Matheson and Co. Второй сын барона Мицуи, Такасуми учился в Лондонской школе экономики члена клуба «Эффективников» Хэлфорда Макиндера и оксфордском колледже Магдалены [18]. В 20-х годах Mitsui & Со помогала I.G. Farben установит контроль над DuPont и Eastman Kodak [1].

Реакцией на усиление американского влияния в Японии стало появление террористических организаций, таких как «солдаты бога», планировавших ликвидацию всех членов правительства. Тяжелое ранение премьер-министра Осати Хамагути «сверхпатриотом» Сагойя в ноябре 1930 года привело к смерти политика [6]. Ряд протестных движение были в отнюдь не японском стиле, к примеру, организованное офицерами генштаба «Общество 5-го числа», первым требованием которого было отмена Вашингтонского соглашения [2]. Далее последовали «Революция императорского флага» 17 октября и попытка переворота выходца из маловлиятельного клана генерала Араки 3 ноября 1931 года, когда около пятидесяти тысяч человек должны были собраться возле алтаря в память погибших воинов и выдвинуться к императорскому дворцу, слившись с силами резервистов и рабочими, подстрекаемыми секретарем социал-демократической партии Акамацу. По примеру итальянского марша на Рим, перед дворцом собравшиеся под руководством генерала Сиотена должны были потребовать введение военного положения и диктатуры верховного правителя микадо. «То, что нам нужно больше всего, – это сила», – заявляли члены «Общество 5-го числа».

Заговор потерпел поражение, но на следующий год последовала череда политических покушений, когда бомбы были брошены в хранителя императорской печати Макино, Главное полицейское управление и здание банка Mitsubishi [2][22]. 15 мая 1932 года группа молодых людей расстреляла 75-летнего «бога конституции» премьера Инукаи в его резиденции [6]. Также в 1932 году в результате покушений был убит директор Mitsui & Со барон Дана. Совместно с лейтенантом Фудзиме министр финансов Иноуэ создадут группу «Братства крови» для подготовки террористических ячеек «крестьян-смертников», однако в том же 1932 году Иноуэ сам будет убит в результате покушения [2][22].

Японская экспансия стартовала раньше немецкой, в 1933 году под руководством принца Фузимара Коноэ создано «Общество Великой Азии». Являясь инструментом генерального штаба и разведки японской армии, общество должно было разработать теоретическое обоснование миссии создателей «нового порядка» и освободителей народов «Азии от белых империалистов» для японского вторжения. На оккупированных территориях шла шумная паназиатская пропаганда «трех А»: «Япония – лидер Азии, покровитель Азии, светоч Азии» [6] [65][67].

«До 1937 г. колониальные притязания германского империализма распространялись и на Юго-Восточную Азию. Тезис «желтой опасности», угрожающей «белой расе» в результате японской экспансии не сходил с повестки дня немецкой пропаганды до заключения Антикоминтерновского пакта между Германией, Италией и Японией».

В. И. Дашичев, «Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки. Документы и материалы», т. 1.

Широкое распространение в милитаристской программе получил по аналогии с германским «жизненно пространство» термин «жизненная линия» Японии. Перед захватом территории провозглашалось, что именно по ней пролегает та самая «жизненная линия», от которой зависит жизнь и смерть японского народа. Причем, до заключения Антикоминтерновского пакта, который Германия, Италия и Япония показательно составили на английском языке, тезис «желтой опасности», угрожающей белой расе не сходил с повестки дня немецкой пропаганды, причисляя японцев к «низшей расе». Японская же расовая теория доказывала, что прародина всех арийцев – Япония, что она же – центр мира, что подлинные арийцы – только японцы, что немцы – эрзац-арийцы [6][65][67]. Английский профессор К. Торн считает, что «один из важнейших аспектов войны на Тихом океане в 1941–1945 годах была расовая война, и именно так ее нужно рассматривать в перспективе более чем ста лет» [6].

«Даже молниеносное вторжение японцев в Северный Китай это, по сути, не война против Китая, а мессианская убежденность правящих кругов Японии, что эта страна призвана быть лидером цветных рас мира в их борьбе против господства белых и должна поэтому взять под свой контроль дезорганизованный Китай ради этой великой цели» [68].

Бэзил Матьюз, «Столкновение рас», 1938 г.

Также как и в Третьем рейхе в японской модели завоевания грабеж был превалирующим. За военными частями следовали банки и бизнес-специалисты, устанавливающие экономический контроль над активами, землями и населением. Они изымали золото и создавали компании для добычи нефти, угля и других полезных ископаемых, столь необходимых для таких бедных ресурсами стран как Япония. Учреждение компаний в Китае, Тайване, Сингапуре, Филиппинах, Французском Индокитае, Бирме сопровождалось лозунгом: «Император подобен Богу, а японский народ превосходит прочие расы и его судьба управлять миром» [66].

В 1935 году в Лондоне на наследника Mitsui & Со Такасуми Мицуи вышел упоминавшийся лидер группы «Моральное перевооружение» Фрэнк Бакмэн, также завязавший отношения с Китизаимоно Сумитомо из картеля Sumitomo, и семейством банкиров Сибусава, министром финансов во время Первой мировой войны. Задачей Такасуми Мицуи по словам Бакмэна было «подключить Японию к единому фронту Англии и стран оси в крестовом походе против большевизма» и втянуть ее в конфликт с Китаем [18]. В феврале следующего года группа «молодого офицерства» и все тот же генерал Араки организовала восстание расквартированных в Токио полков, около 300 «детей бесценной страны богов» окружили дом премьер-министра Кэйсукэ Окада, который сумел скрыться под видом плакальщиков, выносивших из дома гроб с телом его убитого при окружении дома зятя. Бывшему премьер-министру Макото Сайто повезло меньше, в его теле было обнаружено сорок семь пулевых ран. Через три дня восстание было остановлено «группой контроля», также состоявшей из военных, ориентированных на легальный захват власти [6]. В августе произошло покушение на председателя Тайного совета барона Хиранума Киитиро, которому прострелили шею. Совершено нападение на участника Парижской конференции 1919 года, придерживающегося либеральных взглядов принца Фумимаро Коноэ, по факту которого задержали четырех представителей «отряда небесного мщения» [6][23][24].

Трудно сказать, как на дальнейшее событие повлиял бы приход к власти той или иной группировки, внешняя политика Японии была сформирована такой же как у Германии ограниченностью ресурсов, как писал еще в 20-х годах Б. Доливо-Добровольский: «Япония, бедная углем и железом… не может отказаться от своих притязаний на Китай, с его богатыми железными рудниками, с его угольными копями, запасы которых в два раза превышают угольное богатство Западной Европы» [25]. Уголь для металлургии Японии поставляла Франция, половину ввозимого олова и треть каучука Англия, кроме того на поставках цветных металлов в Японию специализировались ее доминионы Канада и Австралия, нефть, хлопок и ферросплавы поставляли США [69].

Китайская карта активно разыгрывалась с прихода к власти весной 1927 года правых китайских националистов во главе с Чан Кайши [25], порвавшего в марте с коммунистами [81], но большую часть времени проведшим в Японии, где он издавал журнал «Цзюнь шэн» («Голос армии») и пробовал учить немецкий язык [26]. Примечательной фигурой также является жена Чан Кайши, которая не скрывала, что «единственное китайское, что у меня есть – это лицо». Сама она, как и ее семья, еще во время обучения в Америке была представлена президенту Теодору Рузвельту [72][73], счастье такое, понятно, выпадает не каждому приехавшему учиться в Америку китайцу. Поразительной параллелью является то, что ее сестра вышла замуж за Сунь Ятсена [81], также в свое время после провала второй революции, бежавшего в Японию [80].

После поражения войск Чан Кайши в Манчжурии от войск советской Дальневосточной армии в ноябре-декабре 1929 г. президент США Герберт Гувер заявил: «Мы должны указать, что Китай оказался не в состоянии обеспечить должный порядок внутри страны, который предусматривался договорами. Значительная часть Китая оказалась под влиянием китайских коммунистов, сотрудничающих с Россией».

Японские милитаристы взяли на себя роль Чан Кайши, который отдал своим войскам приказ не оказывать им сопротивления, а народ наставлял «соблюдать спокойствие и выдержку», когда 18 сентября 1931 года японцы напали на казармы китайских войск в Мукдене, Чанчуне и ряде других городов. При обсуждении опубликованного в октябре 1932 года «доклада Литтона» глава Foreign Office Саймон парировал все обвинения Японии в агрессии, британцы защищали японскую политику и в Лиге Наций [16][25]. Усилиями Японии появилось 30-миллионное государство Маньчжоу-Го с императором Пу И, при котором неотлучно находился генерал-летенант японской армии Есиока Ясунори [70] [71].

Американский дипломат Уильям Додд вспоминал наивные увещевания американского посла китайским, который «все еще надеется, что Соединенные Штаты и Англия заставят Японию прекратить истребление его народа, и умоляет об этом» [15]. Официальную позицию выдает просьба государственного секретаря Г. Стимсона, чтобы в прессе не было никакой критики Японии, ведущие газеты США даже перевыполнили просьбу, сообщая, что «китайские войска атаковали японские части, и последние были вынуждены защищаться» [27].

В декабре 1936 года генералы Чжан Сюэлян и Ян Хучэн арестовали Чан Кайши, склонив его к созданию единого фронта с коммунистами против японских захватчиков [28], после чего в развитии японской военной машины появились новые заинтересованные лица. Ситуацию не изменил даже декабрьский инцидент 1937 года, когда японские самолеты потопили американскую канонерку «Пэнаи» с сотрудниками посольства США на борту, американское правительство ограничилось принятием извинений, сохранив концепцию «невмешательства в войну в Китае» [6]. Несмотря на газетную истерику по поводу инцидента, исследователи отмечают, что население было против вступления в войну [27]. И такая позиция вероятно предопределила появление самого громкого исторического события – атаки на американский флот в Перл-Харбор.

С вооруженного инцидента на мосту Лугоуцяо началась Японо-китайская война, в которой Советский Союз поставил Китаю 1285 самолетов, 1600 орудий, 82 танка, 1850 автомашин, и на которой погибли 227 советских инструктора. Англия Китаю не помогала [88]. Ассиметричные действия, подготовка диверсионных бригад на Кавказе и Средней Азии осуществляла Япония [89].

В 1938 году начальник генерального штаба французской армии М. Гамелен определит британский интерес так: «…так же обстоят дела в Китае по отношению к Японии, которая претендует на 80 % всей китайской внешней торговли. Только оставшиеся 20 % Англия хочет оставить за собой» [29]. В это время Япония контролировала провинции Северного Китая, Хэбее, Чехаре, частично Суйюани и Жэхэ, территории Центрального и Южного Китая [30]. Одним из первых инвесторов Японии во время Второй мировой войны оказался банк Bache & Со, в наше время отчасти соединившийся с корпорацией Wachovia. Старт банку дал Джулис Бачи (Jules S. Bache), реорганизовавший под своим именем банк своего дяди Леопольда Кана (Leopold Cahn). Банк входил в неофициальную банковскую группу Our Crowd, организованную немецкими банкирами еврейского происхождения, в которую также входили банки Lehman Brothers, Goldman Sachs, J. & W. Seligman & Co и Kuhn Loeb, а одним из первых его клиентов были Джон Рокфеллер (John D. Rockefeller Sr.) и Эдвард Гарриман (Edward Н. Harriman) [31][32].

Другим источником инвестиций для Японии стали Морганы. Если за время оккупации Манчжурии инвестиции группы Моргана в Японию составили 182 млн. долларов, то с 1937–1939 год они выросли до 511 млн. долларов, американский атташе вспоминал: «Если кто-либо последует за японскими войсками в Китае и увидит, сколько у них американского снаряжения, то он получает право думать, что следует за американской армией» [25]. Другой американский политик, конгрессмен К. Андерсен выступил с аналогичным высказыванием: «Мы все знаем, что шансы 50 на 50, что наш флот встретится в смертельной схватке с японским флотом. Ему, наверное, придется сражаться с кораблями, построенными из металлолома, вывезенного из нашей страны, машины которых будут работать на нашей нефти» [6]. К 1940 году доля американских поставок в Японию по нефти и нефтепродуктам составляла 67 %, по металлическим сплавам 99 %, по стали и меди 90 %, по самолетам 70 % [15]. Уже в 1944 году, говоря об отношениях с Японией в предвоенный период сенатор, Г. Шипстед добавил существенную деталь к общей картине: «Мы же осыпали их таким количеством военного и промышленного оборудования, за которое японцы не были в состоянии расплатиться. Мы сами платили за него, финансируя и предоставляя бонусы при продаже драгоценных металлов и, конечно, закупая в больших количествах японские товары, что давало Японии еще валюту» [6]. Таким образом, финансы текли в Японию и с английской и с американской стороны, а за внутренними распрями японской элиты вполне могли оказаться интересы инвестирующих сторон по контролю над Японией и дальнейшему ее использованию в своих планах.

«В политике невмешательства сквозит стремление, желание – не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, – выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дешево, и мило!» [33].

И. Сталин, «Вопросы ленинизма»

В марте 1939 года, выступая в Экономическом клубе Аллен Даллес отозвался о немцах, итальянцах и японцах, как об «энергичных народах… твердо решивших самостоятельно управлять своей судьбой» [34]. А уже в мае японские войска предприняли попытку захватить территорию, принадлежащую Монгольской Народной Республики восточнее реки Халхин-Гол. Договор о ненападении между СССР и Германией, подписанный 23 августа 1939 года сыграл свою роль в скорейшем окончании конфликта [6][35]. На следующий день после заключения советско-германского договора министр иностранных дел Арита сообщил о прекращении любых переговоров с Италией и Германией, газета «Ници-Ници» признавала: «Пакт о ненападении между Германией и СССР является похоронным звоном для антикоминтерновского пакта» [69].

Замешательство и негодование в Токио, привело к отставке правительства Хиранума, новое правительство возглавил Фумимаро Коноэ. Князь Коноэ был в высшей степени странным человеком, он грезил наяву и принимал десять видов снотворного. Министром иностранных дел стал участник версальской конференции, экс-президент Южно-Маньчжурской железной дороги Иосуке Мацуока, прозванный «Гитлером из папье-маше». Его усилиями был подписан тройственный германо-итало-японский договор о военном союзе в сентябре 1940 года и договор о нейтралитете с СССР в марте 1941 года. Гитлер и Риббентроп склоняли Мациока захватить Сингапур, так как «с Англией фактически покончено», но в июле его должность занял адмирал Тэйдзиро Тоеда [6][35]. Сингапур все-таки стал японским в феврале 1942 года, после того как генерал Ямасита Томоюки, наступление которого уже захлебнулось, а войска остались без горючего и боеприпасов, взял город смелостью, воспользовавшись тем, что британский генерал Артур Персиваль запросил мира и поддался на ультиматум немедленной и безоговорочной капитуляции, Томоюки получил не только Сингапур, но и свыше 80 тысяч пленных солдат и офицеров войск Британского Содружества, имевших полный комплект вооружения и боеприпасов [82][83]. Это был окончательный разгром Британии на Востоке после уничтожения двух линейных кораблей «Соединения Z» адмирала Томаса Филипса японской авиацией в декабре 1941 года, ознаменовавшего собой закат эры линкоров [84]. Как писал М. Уолш: «Унизительный разгром Перл-Харбора был лишь началом победоносной поступи японского империализма, за которым последовал стремительный успех в Сингапуре, Гонконге, Маниле, Борнео, Новой Гвинеи, и Яве. За пять с половиной месяцев за счет удушения британских, голландских и французских империй на Дальнем Востоке японцы получили богатейшую колониальную территорию в мире. Их усилия оказались настолько успешны, что настоящая история разгрома не попадала в публичную сферу вплоть до окончания войны» [83].

Однако, несмотря на пронацистскую идеологию, наметившаяся социальная политика Японии вряд ли соответствовала представлениям о ней в вашингтонских кругах. Все фондовые биржи были объединены в проправительственную организацию Japan Securities Exchange. С 1937 года ключевые решения в корпорациях должны были согласовываться с государственным плановым агентством Kikakuin, которое с 1939 года также стало согласовывать и размеры дивидендов. В 1940 году появилась «Новая экономическая система», призванная «настолько полно отделить собственность от управления, чтобы собственники не получали никакой прибыли от роста производства». Правительственный комитет подготовил закон о статусе компаний, работающих с военными заказами по которому «прибыль в ее обычном понимании больше не будет принадлежать акционерам… прибыль должна распределяться фиксированными долями между акционерами, директорами и рабочими». После чего родилась уже совсем неприемлемая для западных компаний концепция, что предприятие должно принадлежать его работникам [36].

Кроме того, 8 августа 1941 года служащий японского морского штаба С. Утида резюмировал политику Японии по отношению к СССР: «С июля не видно больших изменений в ходе борьбы между Россией и Германией. Русское сопротивление непоколебимо. Поэтому Япония не может начать операции против России в Сибири в 1941 году». На следующий день к таким же выводам пришел генеральный штаб армии [6]. Вместо СССР в декабре 1941 года объектом атаки Япония выбрала Гонконг, который контролировала следующие три с половиной года [37]. В результате фирма Jardine, Matheson and Со закрыла все свои предприятия и офисы, кроме представительства в Чунцине [20], а Bache & Со все кроме Лондона [31]. Черчилль объяснял своему кабинету: «Мы не можем бездействовать, допустив, чтобы желтая раса завладела британскими доминионами» [6].

Первая попытка 39 года изменить закон о нейтралитете США, что позволило бы Штатам вступить в войну, натолкнулась на противодействие сенатора Ванденберга и так называемого «Национального комитета» в состав которого входили Генри Гувер, Генри Форд, Чарльз Линдберг, губернатор Лафолетт и другие. Как писал впоследствии сотрудник английского посольства Э. Н. Дзелепи: «Понадобилась драматическая и дорогостоящая военная хитрость в Перл-Харборе (японцам было дозволено «неожиданно напасть» на американцев, в то время как в Вашингтоне были известны инструкции и приказы, которые давались в Токио, поскольку американцы давно уже расшифровали японский секретный код), чтобы вызвать достаточно сильный психологический шок у американского народа, позволивший президенту Рузвельту вовлечь его в войну» [38], подготовка к которой для американцев началась задолго до Перл-Харбора, еще в 1936 году, в котором увеличение бюджета предполагало создание десантных кораблей и подводных лодок. В январе 1938 года Рузвельт дополнительно запросил увеличить финансирование флота на 20 %, при этом в Конгрессе вызвал недоумение тот факт, что предполагалось развивать именно наступательные виды вооружений, а не береговую оборону. Тем не менее, было одобрено не только это предложение, но и в мае 1940 года решено построить 2831 новый корабль и 73 подводных лодки [27].

Относительно расшифрованных японских кодов примечательно, что глава официальной на тот момент разведывательной структуры Управления Специальных Операций Уильям Донован, разместивший свой кабинет в комнате № 3603 Рокфеллер-центра [14], был исключен из числа получателей расшифрованных материалов начальником штаба армии генералом Джоржем Мрашаллом [6]. Также примечательно, что машину для расшифровки кода получили отдельные штабы подразделений, но группе Перл-Харбор машина для дешифровки не досталась [39], то есть: в Рокфеллер-центре и на самой базе знать о готовящейся провокации не полагалось. Возможно, что Рузвельт «не выглядел удивленным» в день известия об атаке на Перл-Харбор, как позднее об этом вспоминал Уильям Донован, потому что сам всеми силами ее приближал, ибо его беспокоило, по словам главы Управления Специальных Операций только то, что публика не поддерживала декларацию о войне [40].

Шифрованную переписку японского флота спецслужбы США читали со второй половины 20-х годов, тайно сфотографировав шифровальные книги с так называемым «красным кодом». В 1924 году к команде дешифровщиков присоединился будущий глава отдела, занимавшегося в штабе радиоперехватом и дешифровкой, капитан Лоуренс Саффорд (Laurance F. Safford), чья позиция во время слушаний по событиям, связанным с Перл-Харбором заставит многих усомниться в официальной версии [6]. С 1932 года Саффорд, используя оборудование IBM, разрабатывал те самые машины для дешифровки [41], в 1937 году для радиоперехвата по гигантской дуге от Филиппин до Аляски были развернуты специальные радиостанции.

Усилия более 700 сотрудников под руководством Л. Саффорда и У. Фридмана в августе 1940 года увенчались расшифровкой сложнейшего «розового», или «пурпурного кода», которым шифровалась правительственная дипломатическая переписка Японии. В курсе успеха дешифровщиков в руководстве США кроме высшего командования были президент Ф. Рузвельт, госсекретарь К. Хэлл, военный министр Г. Стимсон и секретарь военно-морского флота США Ф. Нокс, которые не были ознакомлены только с четырьмя из 227 документов составлявших секретную переписку между Токио и японским посольством в США [6]. Соответственно, вполне вероятно, что им было известно содержание заседания имперского правительства, состоявшееся 6 сентября 1941 года в присутствии императора, на котором говорилось, что если «не будет существенной надежды на достижение соглашения с нашими требованиями посредством вышеупомянутых дипломатических переговоров, мы немедленно примем решение о введении готовности для войны против Соединенных Штатов» [42].

«Послевоенные документы и рассекреченные документы Конгресса, а также смерть самого Рузвельта, – по мнению У. Энгдаля, – показывают без всяких сомнений, что президент и его министр обороны Генри Стимсон намеренно подстрекали Японию к войне» [14]. В книге Роберта Стиннета «День лжи: правда о Федеральном резервном фонде и Перл-Харбор» говориться, что администрация Рузвельта спровоцировала атаку японцев [43], потому что дальнейшие ее действия иначе как провокацией и назвать нельзя.

Во-первых, летом 1941 года в Китай была направлена авиационная группа, официально состоящая из американских добровольцев – «Летающие тигры», которая действовала против японцев в составе армии президента Чан Кайши.

А 23 июня 1941 года на стол Рузвельта легла записка помощника президента Гарольда Икеса, указывающая, что «введение эмбарго на экспорт нефти в Японию может быть эффективным способом начала конфликта» [39]. Уже на следующий месяц заместитель госсекретаря Дин Ачесон запретил японцам импортировать нефть и нефтепродукты из США. С этого момента только японский флот по утверждению адмирала Нагано «сжигал в час 400 тонн нефти», получить которую японцы могли, лишь захватив нефтяные ресурсы Индонезии (Голландской Ост-Индии), Филиппин и Малайзии [44]. 20 ноября 1941 года японский посол Номура обратился с предложением мирного урегулирования конфликта, включавшим пункт: «Правительство Соединенных Штатов будет снабжать Японию необходимым количеством нефти» [42]. М. Уолш нехватку нефти определяет как единственную причину капитуляции Японии в будущем.

Кроме того, что США прервали пароходное сообщение с Японией и закрыли Панамский канал для японских судов, 26 июля Рузвельт подписал указ об аресте японских банковских активов на существенную по тем временам сумму 130 миллионов долларов и переходе всех финансовых и торговых операций с Японией под контроль правительства. США игнорировали все последовавшие просьбы политиков Страны восходящего солнца о встрече глав обоих стран [14][45] для урегулирования отношений.

Будущий автор создания Международного валютного фонда, сразу после атаки на Перл-Харбор занявший пост помощника министра финансов, Генри Моргентау [46] 6 июня 1941 года подготовил для своего будущего шефа документ, попавший к госсекретарю Хэллу и президенту Рузвельту как «меморандум Моргентау», положения которого вошли в так называемый «ультиматум Хэлла». 26 ноября 1941 года японскому после в США адмиралу Номуре было вручено письменное требование вывести японские вооруженные силы из Китая, Индонезии и Северной Кореи, расторгнуть тройственный пакт с Германией и Италией [47], такой ультимативный ответ на предложения Номуры однозначно трактовалось Японией как нежелание США урегулировать разногласия мирным путем.

7 мая 1940 года Тихоокеанский флот получил официальное предписание оставаться в Перл-Харборе неопределенное время, возглавлявший его адмирал Дж. Ричардсон в октябре попытался убедить Рузвельта отозвать флот с Гавайских островов, так как там он не оказывает сдерживающего влияния на Японию. «…Я должен заявить вам, что высшие офицеры флота не доверяют гражданскому руководству нашей страны», – подытожил беседу адмирал, на что в свою очередь Рузвельт заметил: «Джо, ты так ничего и не понял». В январе 1941 года Дж. Ричардсона был уволен, а его пост занял Хасбенд Киммель (Husband Kimmel) [6], от которого не только последовательно скрывали документы, способные навести на мысль, что целью атаки будет Перл-Харбор, но и наоборот демонстрировали те, что создавали ложное впечатление готовящейся атаки на Филиппины [48].

Предотвратить нападение на американский флот пытался также полковник О. Садтлер, в силу своей должности знакомый с содержанием японской переписки и нашедший в ней кодированные слова, предупреждающие о готовящемся нападении. Он написал предупреждение всем гарнизонам, включая Перл-Харбор от имени начальника штаба генерала Дж. Маршалла, однако его практически высмеяли, несмотря на то, командование из секретной переписки знало о наступательной операции, разработанной в Токио под кодовым названием «Магия» и вполне могло знать, что 7 января 1941 года военно-морской министр Косиро Оикава изучал девятистраничное обоснование налета на Перл-Харбор [6][48]. 24 сентября 1941 года из поступающих шифровок стало известно, что военно-морская разведка Японии запрашивает квадраты точного расположения кораблей США именно в Перл-Харборе.

Судьба американского флота, базировавшегося в заливе, уже была решена, однако в ноябре 1941 года Рузвельт поинтересовался о предстоящих событиях: «Как мы должны подвести их на позицию первого удара, чтобы повреждения не были сильно разрушительными для нас?», о чем сделал в своем дневнике запись министр Стимпсон [39]. Уже в наше время японский политолог и внук Сигэнори Того, министра иностранных дел в начале 40-х Кадзухико Того, с недоумением отмечает: «… есть непонятные вещи. Например, незадолго до нападения Японии из Перл-Харбора были выведены все три американских авианосца» [49]. Действительно по приказу командования флота США Киммель отправил два авианосца, шесть крейсеров и 14 эсминцев к островам Мидуэй и Уэйк [48], то есть из-под удара была выведена наиболее дорогостоящая техника, что окончательно станет понятно из доклада комиссии.

В книге Уильяма Эндгаля говориться о документах, которые «доказывают, что Рузвельт был полностью осведомлен о планах бомбардировки Перл-Харбора за несколько дней до ее начала, вплоть до деталей перемещения японского флота в Тихом океане и точном времени начала операции» [14]. Тоже признавал и Черчилль: Рузвельт «полностью был осведомлен о непосредственных целях вражеской операции. В действительности Рузвельт проинструктировал директора Международного Красного Креста приготовиться к многочисленному числу пострадавших в Перл-Харбор, потому что он не имел намерения предотвращать потенциальную атаку или защищаться от нее» [83].

Как минимум точно известно, что 26 ноября, на следующий день после записи военного министра о неизбежной атаке на Перл-Харбор английский премьер-министр сообщил о ней Рузвельту, указав точную дату [14]. Киммелю и раньше, когда он попытался подготовиться к столкновению с японскими войсками, Белый дом направил уведомление, что тот «усложняет ситуацию» [40], а в конце ноября ему и вовсе указали прекратить проведение разведки против возможного авиаудара [48]. За неделю до трагических событий было решено оставить сектор в направлении 12 часов вне патрулирования [6], зенитная артиллерия не была приведена в готовность [48], в соответствии с антисаботажным предупреждением № 1 техника, а корабли согнаны в плотные группы, что делало их легкой добычей для атаки с воздуха. Последовавшая событию комиссия армии США резюмировала ситуацию так: «Все было сделано для того, чтобы максимально благоприятствовать атаке с воздуха, и японцы не преминули этим воспользоваться» [14] [48].

В период между 28 ноября и 6 декабря было перехвачено семь шифровок, подтверждающих, что Япония намерена атаковать Перл-Харбор [40]. Окончательно о неизбежности войны с Японией стало известно за день до атаки на Перл-Харбор, за шесть часов до атаки стало известно ее точное время – 7.30, о чем командование армией США решило сообщить на Гавайи не телефонным звонком, а обычной телеграммой, дошедшей до адресата, когда флот уже был потоплен. И уже непосредственно перед атакой два солдата, дежуривших на радаре, заметили японские самолеты, но на звонок в штаб никто не ответил, а через полчаса жена Киммеля стоя в ночной рубашке во дворе своей виллы уже докладывала мужу: «Похоже, они накрыли линкор «Оклахома»!» [39].

Всего во время атаки погибло 2403 (по данным Н. Яковлева 2897) служащих базы, было уничтожено 188 самолетов [6][50], старое судно-мишень «Юта», минный заградитель «Оглала», эсминцы «Кэссин», «Дауне» и «Шоу» и линкор «Аризона», горящий образ которого стал символом разгрома Перл-Харбора. Гибель «Аризоны» принесла наибольшее количество жертв – 47 офицеров и 1056 нижних чинов, однако добавила ряд вопросов. Согласно исследования Нимица «Аризона» была уничтожена пикирующим бомбардировщиком «Val»-234, но он бы не смог поднять 800-кг бомбу, которой якобы был разрушен линкор, торпедных попаданий «Аризона» также не получила [27]. Более того обследование водолазами судна показало, что линкор, считавшийся непреступной крепостью пошел ко дну в результате серии взрывов, произошедших внутри судна. Морской министр Фрэнк Нокс тогда заключил, что бомба угодила в дымовую трубу линкора, однако многим вспомнилась история крейсера «Мен», якобы уничтоженного вместе с командой испанцами в 1898 году, в реальности же подорванный американскими спецслужбами, чтобы развязать войну против Испании [27] [51]. Историю крейсера «Мен» с оговоркой «никто не знает, был ли «Мэн» потоплен испанцами или нет», не далее как 14 февраля 1941 года Рузвельт напомнил послу Номура, с констатацией, что президенты того времени «не могли сопротивляться требованиям американского народа начать войну» [6]. Доклад о потерях министра Нокса констатировал то, что видимо и было задумано с самого начала: «Общий баланс сил на Тихом океане в плане авианосцев, крейсеров, эсминцев и подводных лодок не пострадал. Все они в море и ищут соприкосновения с противником», то есть ощутимого урона японская атака не нанесла.

Рузвельт сам назначил состав первой комиссии верховного судьи О. Робертса, которая должна была выяснить обстоятельства трагедии. Ее отчет публиковался множество раз, но ни разу до 1946 года широкой общественности не были представлены 1887 страниц протоколов опросов и более 3000 страниц документов, так как их содержание очевидно противоречило выводам [27], тем не менее президент поблагодарил О. Робертса «за тщательное и всестороннее расследование», свалившее всю вину на начальника гарнизона Уолтера Шорта и Хасбенда Киммеля, 1 марта отправленного в отставку с обещанием позже предать суду военного трибунала. После судьбоносной трагедии оба работали в сфере военного производства. В 1943 году Киммель запросил материалы военно-морского министерства, но ему под предлогом обеспечения безопасности отказали [6].

В 1944 году кандидат в президенты Томас Дьюи (Thomas Dewey) был намерен обнародовать историю с японскими шифрами из которой явно следовало, что Рузвельт знал о готовящейся операции, однако председатель Объединенного комитета начальников штабов (Chairman of the Joint Chiefs of Staff) генерал Дж. Маршалл убедил его не раскрывать карты перед японцами во время военных действий [40]. На следующий год сенат рассмотрел законопроект Э. Томаса, предусматривавший 10 лет тюрьмы за разглашение шифрованных материалов, но республиканцы его отклонили, и новой комиссии было представлено более 700 дешифрованных японских документов. Хотя члены комиссии со стороны республиканцев проявляли особое рвение в расследовании, но им было запрещено самостоятельно изучать архивы правительственных ведомств, а документы из личного архива покойного к тому времени президента секретарь Грэс Талли выдавала по собственному усмотрению [6]. Были и другие странности.

«Протоколы показаний полны противоречий. Сказанное осенью 1945 года неизменно противоречило показаниям, данным перед предшествовавшими следственными комиссиями. В 1945 году документы либо скрывались, либо исчезли, а память участников событий была «освежена», или они начисто забыли происходившее. Поэтому в ряде случаев на настойчивые вопросы следовал стереотипный ответ: «Не помню». Даже сенаторы, стремившиеся нажить политический капитал на расследовании, устали и перестали углубляться в дело».

Н. Яковлев, «Перл-Харбор, 7 декабря 1941 года. Быль и небыль»

Японская телеграмма от 4 декабря 1941 года, предупреждавшая о начале войны была расшифрована и разослана руководящим деятелям США, но уже в 1944 году комиссия военного министерства констатировала: «Оригинал телеграммы исчез из архива военно-морских сил… Копии находились и в других местах, но теперь они все исчезли… В течение минувшего года были уничтожены журналы радиостанции, в которых было зарегистрировано получение телеграммы. Свидетель армии показал, что эту телеграмму командование армии никогда не получало». Свидетели один за другим стали путаться в своих воспоминаниях. Заведовавший переводом и рассылкой дешифрованных материалов А. Краммер, который слыл абсолютным педантом, везде вставлял любимое словечко «точно!», после обеда у адмирала Старка, стал давать сбивчивые показания. Добились этого не только обедом у вышестоящего командования, но и помещением его в психиатрическое отделение флотского госпиталя Бетесда, откуда, уже согласно относительно современным исследованиям, выпустили в обмен на изменение показаний и под угрозой пожизненного содержания. Глава военно-морской разведки вице-адмирал Теодор Уилкинсон предъявил комиссии 11 радиоперехватов, которых, как показывали Маршалл и другие, не существовало, однако в феврале 1946 года, во время работы последней комиссии, управляемый им автомобиль скатился с парома, что привело к гибели свидетеля.

Также «крепким орешком» оказался создатель дешифровальных машин Лоуренс Саффорд, не зря заслуживший у подчиненных прозвище «безумный гений». В феврале 1944 года он явился к Киммелю, заявив, что обладает доказательствами того, что адмирал «жертва самого грязного заговора в истории флота», что видимо вдохновило адмирала заявить главкому ВМС Э. Кингу 15 ноября 1945 года: «Непосредственно после Перл-Харбора я считал, что… должен взять на себя вину за Перл-Харбор… Теперь я отказываюсь принять хоть какую-нибудь ответственность за катастрофу в Перл-Харборе». К этому моменту прошло уже как минимум девятое расследование, так и не внесшее ясности в причины, ввязавшие США в мировую войну. Последнее в 1946 году возглавил юрист с показательной фамилией Морган [6].

Саффорд упорно настаивал, что 4 декабря получив телефонограмму с кодовым словом, означавшим войну немедленно доложил об этом контр-адмиралу Ноксу [45]. Саффорд был единственным, кто обратился к следственной комиссии флота с указанием на оказываемое давление. Главный советник Ричардсон часами донимал Саффорда, прибегая к юридическим уловкам и доводя его показания до абсурда: «Итак, вы утверждаете, что существовал обширный заговор от Белого дома, через военное и военно-морское министерства, через подразделение Крамера уничтожить эти копии?». На что Саффорд лишь парировал, что главный советник не первый, кто пытается заставить его изменить показания. Ведя переписку с исследователями, он еще три десятилетия интриговал общественность и больше всех свою жену, от греха подальше спускавшую с лестницы журналистов и сжигавшей все, обнаруженные в доме бумаги, с упоминанием Перл-Харбора, в результате чего Саффорд стал шифровать от нее свои записи [6].

Даже современные исследователи отмечают, что расследовать природу инцидента, втянувшего Соединенные Штаты в войну крайне затруднительно, так как секретные депеши были изъяты из материалов слушаний Конгресса США, а позже стали доступны лишь в специальных архивах [48]. Один из исследователей, Роберт Стиннетт (Robert Stinnett) считает, что за умышленной провокацией атаки на Перл-Харбор стояли президент Рузвельт, государственный секретарь Хэлл, военный министр Стимсон [52] и еще девять человек из военного руководства, которых сам Стимсон перечисляет в своем дневнике. Пользуясь Законом о свободе информации (Freedom of Information Act) Стиннет длительное время собирал уцелевшие от цензуры документы и пришел к выводу, что основным организатором провокации являлся Рузвельт, получивший в октябре 1940 года служебную записку от офицера военно-морской разведки А. Макколама (A. McCollum), содержащую инструкцию из восьми действий, включавших эмбарго, которые гарантированно приводили к войне [53].

Скрытый, но наиболее значимый итог Перл-Харбора подвел М. Уолш: «…объявление Америкой войны Японии 8 декабря 1941 года в основном признано следствием «неожиданной скрытой атаки». В тот же день Англия также объявила войну Японии, итогом которой стала капитуляция Англии в пользу США на Дальнем Востоке…» [83]. В 1919 году сэр Эдвард Эдгар Макки писал о компании Royal Dutch Shell: «Она полностью владеет или управляет каждым важным нефтяным месторождением в мире, включая США, Россию, Мексику, Голландскую Индию, Румынию, Египет, Венесуэлу, Тринидад, Индию, Цейлон, Малайзию, Северный и Южный Китай, Сиам и Филиппины» [86]. В 1940 году японцы зашли в Северный Индокитай по договоренности с французами [86], но именно эмбарго США заставило их расширять зоны контроля в поисках нефти, тем самым зачищая территорию от Royal Dutch Shell.

Парадокс, но в войне Китая и Японии проиграла Англия, а победу одержали США, еще и потому, что с 1948 года курс китайского юаня становится жестко привязан к доллару США [54], факт непосредственно связанный с тем, что первыми американскими банками в коммунистическом Китае были Chase Manhattan Bank и First National Bank of Chicago [55]. Даже, несмотря на то, что Чан Кайши на которого изначально в США и делали ставку [30] был вынужден перенести правительство единственно признаваемой в ООН до 1971 года Китайской Республики на Тайвань, который Япония потеряла по итогам войны [26][56].

Изначально попытки США противостоять японцам в открытом бою закончилось капитуляцией 70000 армией под командованием генерал-майора Кинга в битве за Батаан, и последовавшей окончательной капитуляцией командующего всеми союзными силами на Филиппинах Джонатана Уэйнрайта, после освобождения советскими войсками принимавшего капитуляцию уже Японии [78]. Тогда троекратно превосходящее ожидания количество пленных стало проблемой японского тылового обеспечения, не имевшего возможности снабжать или транспортировать их. Пеший марш пленных протяженностью 97 км вглубь полуострова не смогли преодолеть около шести тысяч человек, обессиливших или казненных в пути [79].

Теперь же, чтобы Япония была посговорчивей, ее население по примеру Германии атаковали зажигательными бомбами, 1,7 тысяч тонны которых 10 марта 1945 года обрушили на Токио 334 американских бомбардировщика. Если гибель более 2000 военнослужащий при атаке на Перл-Харбор всегда на слуху, то о гибели более 100 тысяч японцев, около 85 % которых сгорели в огненном смерче или задохнулись почти ничего неизвестно. Жертвы сопоставимые по численности с жертвами бессмысленного и беспрецедентного по своей жестокости испытания атомного бомбы на жителях Хиросимы и Нагасаки, к созданию которой приложилась компания холдинга Гарримана Dresser Industries. Эта же компания поставляла и зажигательные бомбы [14], которыми с марта по август 1945 года разбомбив 64 города [62][64] уничтожили более миллиона японцев [59], из которых 250 тысяч погибли во время пожаров в Токио. Еще восемь миллионов остались без крова [83].

В это время с 1930 года в совете директоров Dresser Industries заседал Прескотт Буш (Prescott Bush) и впоследствии трудился Джордж Буш (George Bush) [60]. В наше время фирма Dresser Industries ассоциировалась с различными компаниями, в том числе с Halliburton Company и с General Electric [61].

«Исследования отечественных и зарубежных историков показывают, что в США на протяжении всей войны существовало разделение общественно-политических сил по «советской проблеме». Однако, в прессе сразу после объявления войны СССР Японии подобного разделения не наблюдается. Это позволяет предположить, что советская помощь в Тихоокеанской войне для представителей обоих «полюсов общественности» была очень долгожданной, и данное событие заставляет даже критически настроенные к СССР СМИ временно воздержаться от резких публикаций. А это, в свою очередь, является дополнительным аргументов в пользу того, что после применения первой атомной бомбы американское общество и пресса не расценивали её как финальную точку войны, воспринимая в качестве таковой советское наступление».

С. Буранок, «Победа над Японией в оценках американского общества»

Трумэн писал главному военному министру Г. Стимсону: «В наших интересах – не пускать русских далеко в Маньчжурию. У нас не было никаких соглашений с ними на счёт Маньчжурии» [90], особо выделяя эту зону. К победе над Японией вопреки тиражируемому на Западе мнению привела не атомная бомбардировка, так как бомбы упали на мирные города, а войсковая операция Советской армии с 9 по 19 августа 1945 года, уничтожившая 84 тысячи японских солдат, при этом еще 600 тысяч попали в плен. Цифра более чем впечатляющая с учетом того, что общая численность Квантунской армии в Китае и Корее с союзными подразделениями составляла более миллиона человек [74]. Случилось, как и констатировал вице-адмирал Джон Гувер: «Маньчжурия – житница Японии; чем быстрее Россия возьмёт ее, тем раньше закончится война» [90].

Еще до этих событий, 22 сентября 1941 года посла США в Японии Джозефа К. Грю заинтересовало следующее: «Несмотря на то что мы, в конце концов, без сомнения, победим, я задаюсь вопросом: в наших ли интересах видеть обедневшую Японию, низведенную до положения третьестепенной державы?» [42]. Определенно, что у «придворных факторов» был свой план относительно будущего Японии, для которой игры в национализм закончились ликвидацией национальной элиты.

Среди событий, происходящих около Перл-Харбора необходимо отметить, что незадолго до атаки в Нью-Йорке для борьбы с изоляционизмом и за вступление США в войну объединились Ring of Freedom, Fight for Freedom и Committee to Defend America by Aiding the Allies в Freedom House, официальной представительницей которой стала Элеанор Рузвельт (Eleanor Roosevelt). В 1945 году у новой организации появилось свое здание, в котором она предоставила помещения для Advancement of Colored People, Anti-Defamation League и B`nai B`rith Council, проводя компании за деколонизацию французской и британской империй [57]. Сразу после войны в Японии снова появилась финансовая группа Bache & Со, организовав заработавший на японских активах Japan Fund [31]. С 1956 года в Bache & Со сделает свою карьеру младший сын президента, стоявшего за атакой на Перл-Харбор, Джон Рузвельт (John Aspinwall Roosevelt), к 1980 году дослужившись до вице-президента компании, ныне ассоциированной с группой Wachovia Corporation [58].

По решению Объединенным комитетом начальников штабов Вооруженных сил США семейные кланы «дзаибацу» подлежали ликвидации, десяти крупнейшим концернам, их дочерним компаниям и еще 83 холдинговым группам были запрещены любые операции с ценными бумагами и реальными активами. После чего Комиссия по ликвидации изъяла и подготовила к продаже акции холдингов Mitsui, Mitsubishi, Sumitomo, Yasuda, ставшего впоследствии Fuji и еще 42 холдинговых групп меньшей капитализации [3][36]. Видимо с распродажей 42 % всех японских активов и надо связывать успех Japan Fund, Bache & Со, теперь корпорации утратили прямую связь со своими корнями в семейном бизнесе, в Японии исчезли богатые семьи и большие личные состояния, ликвидацию национальной элиты довершила земельная реформа [36].

Перед капитуляцией военные концерны припрятали сырье и материалы военного производства до лучших времен на общую сумму 100 миллиардов иен по тогдашним государственным ценам, о чем, под предлогом «сохранения военной тайны», были уничтожены все списки и документы [63]. И скоро эти времена наступили: «Эта война (в Корее) – ниспосланное богом счастье», – заявил один из членов японского правительства. По решению Вашингтонского совещания в 1951 году Япония получила военных заказов на сумму 4,1 млрд. долларов с июня 1950 по апрель 1954 года, обслуживая войну в Корее. Главными подрядчиками оставались Mitsui, Mitsubishi и Sumitomo. Кроме того, общая помощь Японии со стороны США в период с 1952-го по 1959 год составила еще 2,4 млрд. долларов, что в совокупности и послужило основой японского «экономического чуда» [30]. Так закончились игры в национализм для Японии, и рассказ будет неполным, если не рассказать, во что нацистская политика вылилась в «Германии для немцев».

Neuordnung в Германии

«Наш исходный пункт – не индивидуум, и мы не разделяем точку зрения, согласно которой следует накормить голодных, напоить жаждущих или одеть нагих, – не в этом заключаются наши цели. Наши цели диаметрально противоположны…»

Иосиф Геббельс, из выступления на съезде NSDAP в 1938 г.

Бисмарк не только, обслуживая интересы Ротшильдов, подсадил Германию на золотой стандарт, но и принял закон, запрещающий социалистические организации. Согласно описанию Фредерика Мортона, еще Натан Ротшильд был «грубым и яростным противником любой формы социального обеспечения». В период правления, свергнутого впоследствии, Вильгельма II произошел отказ от линии Бисмарка. Берлинская конференция 1890 года рассматривала вопросы ограничения труда для детей и женщин, на основании чего в рейхстаг был внесен закон об охране рабочих в виде изменения некоторых статей промышленного устава. При Вильгельме школа должна была стать нравственным воспитателем, а имущие классы взять на себя бремя государственных расходов. «Je veux etre un roi des gueux» («Хочу быть королем бедных»), – говорил кайзер [25][26]. Фашистская революция уничтожила зачатки социальных преобразований и начала со школы:

«Век крайнего интеллектуализма теперь окончился, и успех германской революции вновь проложил дорогу германскому духу. Вы делаете правое дело, предавая дух прошлого пламени. Это сильный, великий и символический акт… Прошлое лежит в огне… Будущее поднимается из огня в наших собственных сердцах».

Иосиф Геббельс, выступление 10 мая 1933 г. на берлинской Франц-Йозеф-плац

Зажигательную речь министра пропаганды, сопровождающую публичное сожжение «неблагонадежных» книг, наблюдал детский писатель Эрих Кестнер, чьи книги горели вместе с 24 другими «нежелательными и вредными» авторами [1]. Ранее Кестнер в течении шести лет издавался в семейной газете Отто Байера Beyers fur Alle, с 1928 г. известной как «Детская газета Клауса и Клэры» [2], теперь же, как взывал губернатор Мейер: «Германская революция меняет лицо мира. Мы должны создать новый тип человека. Когда-нибудь германская революция распространится далеко за пределы Германии. Мы несем пылающие факелы во все государства мира».

«Дню сжигания книг» предшествовало изъятие из университетских библиотек учебников и курсов лекций, не вызывающих доверия у нового руководства. Это дало старт воспитательной доктрине, которую описал ведущий национал-социалистический педагог Э. Крик: «Национал-социализм является мировоззрением, которое поднимает тотальное притязание на действительность и не хочет доверять формирование мнения воле случая».

Руководитель «Гитлерюгенд» – Бальдур Бенедикт фон Ширах (нем. Baldur Benedikt von Schirach) провозгласил «революцию воспитания», в которой задача «обновления немецкой народной души» возлагалась на образование [3]. Кстати, Фон Ширах был наполовину американец и, как и Ялмар Шахт, вырос в США [7].

Родители, препятствующие переходу их детей в ведомство фон Шираха, подлежали тюремному заключению, а сами дети направлялись в сиротские приюты. Вмешательство в дела семейные вообще узнаваемый признак даже современного «нового мирового порядка», так в Третьем рейхе была заведена так называемая «семейная книга», где помимо учитываемых ранее стандартных сведений о родителях заполнялись данные об их гражданстве, вероисповедании, расовой принадлежности супругов [1], составлялось генеалогическое древо с указанием кто, чем, когда болел, примерно то, что в современных московских школах называют «паспортом здоровья ученика», напоминающий по содержанию социальный паспорт родителя [3].

Для идеологической интеграции в школах на первый план вышли гуманитарные дисциплины, например – страноведение, где основной акцент делался на проблемах геополитики, жизненного пространства, демографии, расовой экспансии и на значении колониальных территорий. Реализуя 20-й пункт программы NSDAP, предполагавший «предпринять полную реорганизацию… национальной системы образования…» под кураторством различных ведомств были созданы национал-политические воспитательные учреждения «Напола», закрытые школы орденсбурги (орденские замки), «Школы Адольфа Гитлера» и высшие партийные школы, для которых издавались специальные учебники и разрабатывались специальные образовательные программы. В 1937 году корреспондент «Манчестер Гардиан» опубликовал свои впечатления от посещения орденского замка, в учебной библиотеке которого он наткнулся на открытый атлас, в котором «…немецкие колонии все еще остаются немецкими… Эльзас-Лотарингия не являются французскими! Примечание на полях указывало на то, что эти области были у Германии украдены». Примечательно, что в этих заведениях, дающих возможность «трудолюбивому немцу… занять свое место в национальном руководстве» учебное время было перераспределено в пользу физической подготовки и расоведения в ущерб прочих предметов за исключением английского. «Политические солдаты в униформе двинутся в университеты. Интеллектуал боится такого варварства, но молодое поколение хочет вернуться в джунгли», – подчеркивалось в статье газеты «Немецкий студент».

Повсеместное расоведение привело к моде среди подростков осветлять волосы, с октября 1933 года в выпускных классах по «расоведению» вводится экзамен. Часы в пользу нового предмета перераспределяются за счет иностранного языка и той самой математики [1], которая, по мнению уже современного министра образования А. Фурсенко «убивает креативность» [4], но как раз помогает «вернуться в джунгли».

Поскольку учебников по расологии еще не написали, учителям приходилось развивать креативность на месте. Один из преподавателей биологии, руководствуясь выдержками из работ видных расологов, взялся измерять носы и черепа собственных учеников, скрупулезно фиксируя полученные результаты. В конце исследований он объявил классу, что только 7,7 % обследованных принадлежит к расовой элите человечества. Один из счастливчиков поинтересовался: могут ли лица еврейского происхождения считаться представителями нордической расы. «Конечно нет, мой мальчик. В этом – суть нашей работы. Наша новая расовая наука позволяет нам идентифицировать и отделять таких людей от народного сообщества», – был ответ. «Тогда, видимо, произошла ошибка, – заметил ученик. – Моя мать – еврейка» [1]. Ошибки эти были столь частыми, что прообразом «идеального немецкого солдата» для нацистской прессы послужил солдат вермахта еврей Вернер Гольдберг [5]. Геббельс вполне откровенно говорил, что цель его пропаганды «заставить немецкого солдата убивать без колебаний, рассеять его сомнения относительно законности этой войны и развить у него чувство собственного превосходства» [6].

«Строжайшая дисциплина, ежедневная «промывка мозгов», насаждение образа врага позволили нацистскому руководству с высокой степенью эффективности манипулировать молодым поколением, умело направляя его энергию в нужное русло».

Е. А. Паламарчук, «Социальная политика Третьего рейха»

Для повышения жизнеспособности светловолосой «арийской расы» и женские, и мужские школы стали отдавать предпочтение физической подготовке. «Поменьше часов в аудиториях, побольше – на воздухе», – напутствовал министра образования Руста глава Трудового Фронта Роберт Лей [8]. Кроме того, образование нацелилось на обучение практически полезным вещам, девушек вместо естественно научных дисциплин стали обучать домоводству и рукоделию, а будущим солдатам вермахта объяснили, что «высочайшая честь мужчины – в том, чтобы пасть в схватке с врагами своей страны».

«Мы хотим в течение года достигнуть уровня, когда оружие покоится так же спокойно в руке немецких мальчишек, как и перо… Либерализм написал на школьных дверях, что «знание – это сила». Но мы узнали во время ВОЙНЫ и в послевоенные годы, что могущество нации, в конечном счете, основывается на ее оружии и на тех, кто знает, как его применять», – объяснял в 1935 году обергебитсфюрер X. Штелрехт. С 1942 года члены «Гитлерюнгенда» с 14 лет проходят семидневные курсы военной подготовки, с 1943-го из них по достижении 16 лет комплектуются зенитные батареи. Привлеченные к военной службе носили форму «Люфтваффе» и получали 50 пфеннигов ежедневного жалования. С 1944 года к боевым действиям были привлечены 11-летние подростки.

Согласно заявлению Имперского министерства науки, образования и культуры: «Высшей задачей школы является воспитание молодежи для службы народу и государству», поэтому 1 мая, десятью днями ранее книжного аутодафе, показательно в День труда, Адольф Гитлер выступил со следующей речью: «Многократно превозносимая «академическая свобода» должна быть изгнана из германских университетов, поскольку эта свобода, будучи только негативной, не была подлинной… Первое обязательство – по отношению к народному сообществу… Это обязательство должно быть прочно установлено и внедряться Трудовой повинностью». Сама Национал-социалистическая добровольная трудовая служба была создана двумя годами раньше и к моменту его выступления уже успела обзавестись двумя трудовыми лагерями для молодежи, где помимо труда немало времени уделялось физической подготовке. Фюрер Имперской трудовой повинности К. Хирль считал, что: «Трудовая повинность будет гордой привилегией немецкой молодежи и… службой на благо всего народа», на деле с 1934 года она становится шестимесячной обязанностью, выполнение которой заносится в «Паспорт трудовой повинности», который в отдельных случаях предъявлялся для прохождения экзаменов. «Все молодые немцы обоих полов, должны служить своему народу в Имперской трудовой повинности», – говорилось в «Законе об Имперской трудовой повинности» от 26 июня 1935 г. Уже в начале 1941 г. была издана специальная директива Гесса, позволявшая привлекать к сельскохозяйственным работам школьников старше 10 лет. Генеральный трудовой фюрер доктор Деккер приветствовал возможность покинуть «каменную нищету городов» и «ощутить, где выращивается хлеб для народа» в специальных трудовых лагерях.

«Трудовая повинность, представляется мне одним из наиболее приятных среди нацистских экспериментов, по крайней мере, в германских условиях… В настоящее время 200000 мужчин проходит службу в таких лагерях в течение шести месяцев… Лагеря организованы всецело на военной основе. Дисциплина суровая; мальчики носят униформу, как солдаты; единственное различие – в том, что они носят лопаты вместо ружей и работают на полях».

Профессор Сиднейского университета С. Х. Роберте, «Дом, который построил Гитлер», 1938 г.

«Тот, кто терпит неудачу в лагере, утрачивает право управлять Германией как выпускник вуза», – заранее предупреждал глава Имперского министерства науки, образования и культуры Б. Руст. Теперь в ВУЗах, как и в средней школе, вместо академического образования приоритет отдавался физическому воспитанию и формированию характера. Считалось, чтобы стать судьей студенту достаточно двухсеместрового курса права. Преподавание было переориентировано на практическую работу на промышленных предприятиях и фермах – ближе к работодателю [1]. В общем, складывается такое впечатление, что к разработке новой образовательной системы немцы привлекли А. Фурсенко с его «будущий студент будет «затачиваться» под конкретного работодателя» [4]… ну или наоборот – совпадает-то все вплоть до сокращения часов математики.

Подобная практика не преминула сказаться на уровне выпускников. Командование вермахта отмечало у призывников «ежегодное снижение уровня знаний, способности мыслить и выражать себя логически», а также «неадекватное владение немецким языком в его устной и письменной формах», общее количество студентов уменьшилось со 128 тыс. чел. в 1931–1932 гг. до 57 тыс. чел. в 1937–1938 гг. Отчасти это произошло из-за сокращения женской аудитории: с апреля 1933 года для студенток была установлена десятипроцентная квота, что привело в довоенный период к резкому сокращению их доли. Новый режим изначально декларировал негативное отношение к высшему женскому образованию. По мнению лидеров национал-социализма, женщины должны были рожать детей, крестами разной степени награждались матери родившие четырех и более детей, им были обязаны салютовать члены «Гитлеровской молодежи». Но при этом речь не идет о принципе Гогенцоллернов – дело женщины «Kirche, Kinder und Kuche».

«Каждый ребенок, которого женщина приносит в этот мир, это битва, битва, которая ведется ради существования ее народа, – провозгласил Гитлер 15 сентября 1935 г., обращаясь к партийному съезду с речью, озаглавленной «У женщины тоже есть свое поле битвы». «Необходимо понять, что брак не является самоцелью, что он должен служить более высокой цели – размножению и сохранению вида и расы», – утверждал он в «Майн Кампф». Дети для Третьего рейха – это в первую очередь рабочие руки и солдаты, те, кто будет реализовывать принцип служения корпоративному государству, в котором было больше корпоративного, чем государственного.

Определенным ударом по семье стало введение закона о «наследственных дворах», по которому в сельской местности дочери лишались права на наследование имущества родителей, а вместе с этим и перспектив выхода замуж. У взявшегося было возражать введению закона профессора Зеринга Имперским крестьянским фюрером были быстро найдены еврейские корни, а его «Исследовательский институт по аграрной сути и сути поселений» был закрыт.

«Новый мировой порядок» не рассматривал семью, как приоритет общества. «Семейная жизнь – отжившее понятие. Нам оно не нужно в нашей новой жизни, которая ставит превыше всего государство. Не доверяйте никому. Следите за своей женой. Следите за своими детьми. Следите за всеми. И доносите об их действиях правительству», – внушал своим подопечным руководитель «Гитлерюгенд» фон Ширах.

«В Третьем рейхе государственному контролю и регламентации подверглась не только общественная, но и личная жизнь граждан. Были, в частности, ликвидированы границы, охранявшие внутренний мир семьи. Брак и материнство в значительной степени были лишены своего интимного характера и стали рассматриваться как исключительно государственная задача… Определяя социально-политическую стратегию в целом, нацисты огромное внимание уделяли демографической политике, превратив ее в важнейший инструмент реализации целей режима. В этой связи ими был создан механизм регулирования рождаемости, заключения браков, абортов, разводов и пр., действовавший под тотальным контролем государства».

Е. Л. Паламарчук, «Социальная политика Третьего рейха»

Сущность политики деторождения раскрывается в знаменитом указе Гиммлера 1939 года, где он призывает солдат зачать детей, прежде чем идти в бой [10]. В январе 1944, чтобы повысить рождаемость и компенсировать потери мужского населения Гитлер предложил введение бигамии. Идея была активно поддержана женой рейхсляйтера, национал-социалисткой Гердой Борман. В результате ее мужем был развернут проект «народных браков»: в апреле 1944 г. партийным службам отдали распоряжение создавать возможности для «хорошего общения» между пришедшим в отпуск с фронта, «проверенным в бою и наследственно здоровым мужчиной» и двумя или более незамужними женщинами с целью зачатия детей. В будущем запрещалась публикация любых романов, рассказов, пьес, в которых бы содержались описания конфликтов между «законной женой» и «незаконной соперницей». Напротив, говорилось в меморандуме рейхсляйтера, «мы должны умело и ненавязчиво показать», что согласно генеалогическим исследованиям, многие выдающиеся деятели прошлого имели внебрачных детей. Необходимо полностью отказаться от употребления самого слова «незаконнорожденный» [1]. Попытка противодействия рождению внебрачных детей со стороны церковных кругов инициировали ответные атаки Гитлера и Гиммлера, в которых церковь, опиравшаяся «лишь на надуманные церковные догмы», объявлялась главным противником национал-социалистской политики в области народонаселения [9].

«Лично я считаю, что отказ от моногамии будет для нас вполне естественным. Брак в его современном виде – это сатанинское изобретение католической иеркви: законы о браке по сути своей аморальны… В условиях двоебрачия каждая жена будет выступать стимулом для другой, и обе будут стремиться стать женщиной мечты для своего мужа – исчезнет неряшливость, исчезнет беспорядок. Они будут стремиться к идеалам красоты, проповедуемым искусством и кино» [10].

Генрих Гиммлер, в мае 1943 года, из воспоминаний личного врача Феликса Кирстена

Цитата эта, помимо прочего показывает, что отношение к «Kirche» у руководства новой Германии было негативным, сразу после прихода к власти оно запретило любые молодежные церковные объединения [11]. Последовательное противостояние с церковью начал еще прикормленный «придворными факторами» Бисмарк во время Второго рейха, при нем все религиозные заведения были поставлены под контроль государства, которое теперь согласовывало назначения, регистрировало брак и т. д. Противостояние Бисмарка, взявшего себе в союзники немецких либералов, и католической церкви при Пии IX получило название «культурной борьбы» – Kulturkampf [34][35].

В Третьем же рейхе процесс пошел еще дальше. Под руководством Гиммлера начался процесс реабилитации жертв инквизиции, которая якобы в сговоре с мировым еврейством уничтожала генофонд арийской расы [12]. В 1937 году в своем письме рейхсфюрер СС отмечал: «Мы живем во времена окончательного отмежевания от христианства. Миссией охранных отрядов НСДАП является передать немецкому народу внехристианские мировоззренческие принципы, чем и определить на века вперед его образ жизни». Мартин Борман считал, что пора отобрать верующих у церкви и манипуляторов [27].

Хотя с чисто прагматической точки зрения Гитлер восхищался католичеством: «Католическая церковь является великим явлением… Это институт, который просуществовал на протяжении двух тысяч лет. Мы должны учиться на исторических уроках». Подхватив идею, Генрих Гиммлер желал создать «некое подобие религии и религиозной этики». «Для установления «прарелигии»» бригадефюрер СС Карл Вилигут требовал: «… упразднение монастырских школ… Роспуск всех мужских и женских монастырей… Конфискация всего церковного имущества вне зависимости от конфессии, запрет на передачу наследства церковным структурам». По его мнению, религиозные организации должны жить за счет пожертвований и сами содержать своих функционеров [13]. Редактор журнала «Народный наблюдатель», будущий крупный идеолог нацистского движения открыто объявлял идеалы христианской Европы бесполезными убеждениями:

«Что нужно Европе, так это освободиться от мягких, абстрактных христианских идеалов, происходящих из Малой Азии и с Востока, и открыть новую философию, уходящую корнями в недра земли, осознать расовое превосходство и чистоту нордического человека [10]

Начальник Внешнеполитического управления NSDAP Альфред Розенберг, «Миф двадцатого столетия», 1930 г.

Аналогичного мнения придерживался Йозеф Геббельс: «В Европе распространяется нечто вроде атмосферы крестового похода. Мы сможем хорошо это использовать. Но не слишком напирая на лозунг: «За христианство»…Это бесхребетное учение самымхудшим образом может повлиять на наших солдат» [29]. В 1935–1937 гг. прошли показательные процессы над священнослужителями и монахинями по обвинению их, как практикуется и наше время, в сексуальной распущенности и валютных махинациях. С 1941 года «Гитлерюнгенд» умышленно обязали проходить еженедельную перекличку вместо воскресной службы, что вызвало открытые протесты среди населения. Также громкий общественный резонанс вызвало введение сельскохозяйственного календаря, в котором отсутствовало какое бы то ни было упоминание христианских святых [16]. Летом 1941 года в вермахте были запрещены христианские издания для солдат [29], далее вся нацистская пропаганда работала на то, чтобы превратить новогодний праздник в «Рождество без Христа» [28], и в декабре Гитлер в кругу подчиненных предрекал скорый конец церкви вообще: «Война идет к концу. Последняя великая задача нашей эпохи заключается в том, чтобы решить проблему церкви. Только тогда германская нация может быть совершенно спокойна за свое будущее… Нужно подождать, пока церковь сгниет до конца, подобно зараженному гангреной органу. Нужно довести до того, что с амвона будут вещать одни дураки, а слушать их будут одни старики…» [29].

Особенным нападкам католическая церковь подвергалась в еженедельном иллюстрированном журнале СС «Черная гвардия», редактором которого был глава Службы массовых диверсий «Инсургирунг унд саботаже», специалист информационно-психологических операций полковник СС Гюнтер д'Алкуен, работавший под началом «чисто интеллектуально подавившего в себе еврея» Рейнхарда Гейдриха [10]. Согласно показаниям доктора Карла Нейгауза, курировавшего отношения с церковью со стороны Главного управления Имперской Безопасности: «Пий XII во время мировой войны тайно вел прогитлеровскую политику», чему в частности соответствует его энциклика проклятие коммунизму «Квадра-гезимо анно» [15]. Но с другой стороны говорят, что как только папа Пий XII порывался выразить негодование теми или иными действиями нацистов, те дюжину патеров-кюре отправляли в концлагерь [14]. В 1942 году Гитлер откровенно пригрозил папе Римскому «Если Ватикан будет раздражать меня, то я разрушу его пинком ноги так же легко, как муравейник…» [16].

Прагматизм гитлеровского отношения к церкви выражается в том, что с одной стороны при его покровительстве в 1938 году в Берлине появляется храм Покрова Божией Матери на Шпрее вместе с русской школой и даже гимназией. Священники в течении войны даже исповедовали и причащали военнопленных, ходили по тюрьмам и лагерям [30], что с другой стороны напоминает работу РСХА по вербовке по религиозной линии.

Предположить это можно из ситуации, складывающейся на оккупированных территориях, практически в каждом населенном пункте жители созывались немцами «на открытие Божьего храма», но это не имело отношения к религиозности оккупантов. Открытие храмов немцы прагматично использовали как PR-ходы.

Под Брянском церковь, открытая местными жителями без согласования с немцами, была закрыта. Реальное отношение Гитлера отображено в его застольных беседах: «Церковь-это всегда государственная объединительная идея. В наших же интересах лучше всего было бы, если бы в каждой русской деревне была своя собственная секта со своим собственным представлением о Боге» [29].

Относительно «кухни» с женщинами тоже не сложилось, очень быстро на смену девизу «Место женщины – дома!» пришел лозунг: «Наш дом – Германия, где бы мы ей ни понадобились!». И под девизом: «Немецкие женщины помогают побеждать!» их отправили на производство. После провозглашения тотальной войны женщины вынуждены были работать и по ночам, при том что восьмичасовой рабочий день для кого бы то ни было отменили еще с 1935 года. Геббельс выразил уверенность в том, что «после первоначальных трудностей все женщины, в первую очередь, из высших слоев населения, с особым спортивным азартом примутся за работу» [1][8]. Согласно записке начальника управления вооружений сухопутных войск, подполковнику Г. Томаса, «некомплект рабочей силы в военной промышленности к началу лета 1942 г. составит минимум 800 тыс. человек», что предполагало «введение в полном объеме трудовой повинности для женщин с использованием их на той службе, которую до сих пор несли военнослужащие: связь, воздушное наблюдение и оповещение, кухни, канцелярии и прочая внутренняя служба в армии резерва» [33].

«В сентябре 1939 года постановлением правительства добровольный призыв женщин и девушек на трудовые работы был превращен в обязательную трудовую повинность… Трудовая повинность среди женщин приобрела большой размах уже в ходе самой войны за счет увеличения женских трудовых лагерей… Но даже и это не могло удовлетворить растущие потребности государства в рабочей силе. Поэтому по постановлению правительства была создана специальная «военно-вспомогательная служба», в системе которой «девушки-рабочие» должны были работать в течение полугода после прохождения ими службы – также в течение 6 месяцев – в отрядах государственной трудовой повинности. Девушки, находившиеся на военно-вспомогательной службе, привлекались для работы в военной промышленности, в военной администрации, на транспорте и т. д.» [36]

Инж. Вальтер Кумпф, «Организация Тодта в войне»

Немецкие женщины на производстве во время войны

С неизменной и особой торжественностью проходил первомайский праздник «Дня национального труда», при этом, если в 1933 году рабочая неделя составляла 43 часа, то в 1939 году она на некоторых предприятиях достигла 60 часов (даже банковским служащим приходилось работать 53 часа в неделю). Занимавший в это время, с 1933 по 1942 гг., должность руководителя III управления Рейхсминистерства труда В. Мансфельд считал, что его законы устранят классовую борьбу, заменяя ее «идеей единения» [1][8].

«Не нужно было также разрешать никаких проблем заработной платы и условий труда. Реальная заработная плата оставалась после 1933 г. на низком уровне. 60-часовая рабочая неделя стала обычным явлением, даже до начала войны. Это и был ответ на призывы Стиннеса, Шахта, Дуисберга в 20-х годах: больше работы, меньше социального обеспечения. Одним из результатов удлинения рабочего дня был рост числа несчастных случаев на производстве (с 34 на тысячу рабочих в 1932 г. до 60 в 1938 г.). Какой предприниматель не уделил бы часть своих прибылей за возможность вести дела, не опасаясь стачек и не занимаясь переговорами о заработной плате? Гитлер дал им все это даром. От них требовалось только работать на войну, которая сама по себе была прибыльным делом»

Ричард Сесулай, «И. Г. Фарбениндустри»

С 1944 года 60-часовая рабочая неделя была установлена уже как минимальная. В ключевых отраслях промышленности, таких, как авиационное производство, планка достигла уровня 72 часа, а потолочным стал показатель в 88 часов. Кроме того предприниматель мог обязать своих рабочих трудиться сверх максимума продолжительности рабочего времени, установленного законом, поскольку работа понималась как «само собой разумеющаяся ответная услуга за… долг заботы, взятый на себя фюрером предприятия».

Летом 1933 г. в гитлеровской Германии число рабочих, увеличенное только на 7,5 %, производило промышленных изделий на 22,4 % больше, чем год назад, но только 4 % этого добавочного количества продукции оплачивалось дополнительно. Усиление эксплуатации происходило на фоне падения реального дохода граждан, если в 1929 году недельный заработок составлял 42,2 марки, то в конце 1933 г. только 21,6 марки, сократившись наполовину.

В апреле 1934 г. в своем выступлении по радио Йозеф Геббельс заметил: «Рабочий, налаживая наше производство, был вынужден удовлетворяться такой заработной платой, которая ни в коей мере не была достаточна для поддержания жизненного стандарта, соответствующего высокому культурному уровню нашего народа. И он выполнял поставленную перед ним задачу с беспримерным героизмом».

Вследствие переутомления по стране прошли забастовки, даже несмотря на то, что они были объявлены вне закона. Кроме того, с 15 мая 1934 года вне закона объявлялось свободное перемещение по стране в поисках работы, а с 1936 согласно «Седьмому предписанию о проведении четырехлетнего плана» работодатели имели право не выдавать своим работникам трудовые книжки, лишая их, таким образом, возможности покинуть предприятие. При этом наследник профсоюзов Германский трудовой фронт не имел никаких полномочий, его глава Роберт Лей, определяя позицию Трудового фронта в начале 1934 г. «трижды подчеркнул, что немецкие рабочие никогда не должны забывать, что они солдаты, обязанные беспрекословно подчиняться государству и поменьше думать о заработках… рабочий абсолютно предан своему хозяину и даже не помышляет о протесте или об организации стачек».

Одной из причин нарастающей эксплуатации стало падение реальных доходов монополий, вызванное кризисом. Экспортные отрасли I.G. Farbenindustrie, которые в 1930 г. показали 89 млн. чистой прибыли, в 1933 г. сообщали о ее резком падении – 49 млн. марок. Однако интенсификации производства и увеличение продолжительности рабочего времени вследствие переутомления дали обратный эффект – в 1938 году средний спад производительности труда составил почти 20 % [1][8].

В 1936 году указом А. Гитлера «О борьбе за производительность немецких предприятий» в производственный процесс внедрялись различные формы соревнований, по итогам которых предприятию «может быть в качестве награды присвоено звание «Национал-социалистическое образцовое предприятие». Организацией «Крафтдурх Фройде» была разработана система отпусков. Только у этих отпусков была одна интересная особенность – от них нельзя было отказаться, потому что «мы направляем наших рабочих в путешествия, сооружаем для них плавательные бассейны не только в целях развлечения…», – писал пресс-секретарь Трудового фронта Г. Старке. По мнению нацистов, население должно было оставаться под контролем властей даже в часы досуга, которые можно было эффективно использовать для сплочения нации. Отпуск подразумевал обязательное посещение идеологических кружков, поэтому отправляли в него директивно.

С одной стороны развернутая в Третьем рейхе пропаганда говорила, что общество «Красота труда», отвечающее за организацию рабочих мест и оформление производственных помещений создана «не по экономическим причинам, но исключительно для того, чтобы помочь немецкому рабочему человеку», с другой, в 1938 году глава Трудового Фронта Роберт Лей привел предоставленные ему владельцами предприятий статистические сведения о том, что «эстетизация труда» не является предметом роскоши, а лишь способствует повышению эффективности производства [1][8]. В целом же отношение к рабочему сословию выражает саркастическое замечание Геринга по поводу деятельности организации «Крафтдурх Фройде» («Сила через радость»): «Трудовому фронту следовало бы производить побольше силы и поменьше радости» [1].

Именно под деятельность его, Геринга четырехлетнего плана, 15 июля 1933 г. Гитлер издает закон, по которому вся промышленность должна установить твердые цены, определял которые рейхскомиссар по вопросам ценообразования, подчиненный непосредственно Герингу. Кроме того, данное должностное лицо могло поставить вопрос существования предприятия в зависимости от норм выработки. Далее, несмотря на то, что 13-й пункты программы NSDAP предусматривал «конфискацию всех капиталистических картелей», «каждый конкурент или аутсайдер, который посмеет сбивать эти цены или организовать новую фабрику, может – в порядке борьбы с «экономическим саботажем» – быть подвергнут взысканию правлением синдиката, может быть арестован государственными властями, может быть заключен в концентрационный лагерь» [17]. Закон от 15 июля позволял правительству в принудительном порядке образовывать картели, а дополнительно проведенная «юридическая реформа акционерных обществ» ликвидировала все фирмы с капиталом менее 100 тыс. марок, допуская далее открытие предприятий с уставным капиталом не менее полумиллиона. Хотя эта мера, закрыла пятую часть всего малого бизнеса и напрямую противоречила пункту изначальной программы NSDAP: «Создание и сохранение здорового среднего класса», она подавалась как временная и объяснялась необходимостью преодоления последствий экономического кризиса. В статье, опубликованной 28 ноября 1939 г. в «Нойе цюрихер цайтунг» о создавшейся ситуации говорилось: «Владельцы и члены их семей, утратили свою самостоятельность и были вынуждены идти в военную промышленность, строительство или в административный аппарат. Вследствие недостатка товаров многие мелкие магазины стали нерентабельными еще до начала войны. Введение же карточной сертификационной системы распределения товаров с ее началом лишь усугубило их положение».

Таким образом, экономика, которая бы основывалась на принципах самоуправления, оказалась миражом. Последствиями реформ стало то, что значительная часть старого среднего класса либо подверглась пролетаризации, не выдержав конкуренции со стороны монополий, либо была поставлена под ружье, утратив, таким образом, возможность оставаться в бизнесе – «Этот закон ужасающим образом способствовал умиранию экономически самостоятельной средней и мелкой буржуазии». В рамках «новой социальной справедливости» не предусматривалась каста «среднего класса».

В августе 1933 г. Шредер внес план по национализации всех крупных банков, с тем, чтобы затем разделить их на 12 «окружных банков», которые постепенно должны потом перейти в частные руки. В итоге шесть крупнейших банков и 70 акционерных компаний контролировали свыше 2/3 промышленного потенциала страны [1][18]. С 1942 года поставщики, как вспоминал министр финансов Шверин фон Крозигк, должны «были полностью финансировать свое производство из собственных капиталов или же прибегать к банковским кредитам. За счет этого государство ежемесячно экономило до 800 млн. марок» [31].

Региональные частные банки и их клиенты были озадачены перспективой стать лишь филиалами крупных банковских структур Берлина и необходимостью согласовывать в столице каждое решение [19]. 15 октября 1933 г. правление банка Allgemeine Deutsche Creditanstanstalt в Лейпциге на годичном собрании акционеров оперативно доложит: «Банк будет стараться в будущем вести свои дела по принципам национал-социализма; это станет возможным только в том случае, если банк будет пользоваться доверием национал-социалистской партии» [17]. Также на призыв фюрера откликнулся самый подготовленный, самый объединенный синдикат I.G. Farben, выпустивший 30 сентября 1934 года сообщение «Мы достигли фазы развития, которая соответствует основным принципам национал-социалистической экономики».

«Фактически «сообщество предприятия» представляло собой жестко иерархизированную структуру, в которой доминировало государство с его интересами, далее шел «фюрер предприятия», рабочие же занимали низшую ступень».

Е. Л. Паламарчук, «Социальная политика Третьего рейха»

Как и идеи «Срединной Европы», идеи национал-социализма рождались в «брюквенные годы» Второго рейха как социальный компромисс. Сотрудник «патриарха» немецкого национал-социализма, концерна I.G. Farben Вернер Дайтс еще во времена кайзера Вильгельма предрекал в своем эссе: «Возникает новый тип государственного социализма, полностью отличный от того, что каждый из нас думал о нем или как он себе его представлял. Частной экономической инициативе и частной капиталистической экономике не будет причиняться вред, но она будет систематизироваться с точки зрения нужд государственного социализма, так что основной капитал будет сконцентрирован в народном хозяйстве и будет направляться вовне, повинуясь внутренним требованиям… Это изменение капитализма диктует с естественной безапелляционностью реконструкцию прежнего интернационального социализма. Это превратит его в национальный социализм».

В реальности эта симфония частной экономической инициативы и государственного социализма мгновенно была превращена монополиями в инструмент предотвращения конкуренции. Американский экономист Роберт Брэди правильно описал немецкое фашистское государство как «диктатуру монополистического капитализма». Его «фашизм» – это фашизм делового предпринимательства, организованного как монополия, которая командует вооруженными силами, полицией, всей юридической и пропагандистской властью [20], что и есть Новый мировой порядок по своей сути. От социализма в «новой социальной справедливости» не осталось ничего кроме пропагандистских лозунгов, ровно как и от национализма. Немецкий философ Освальд Шпенглер, увидев приход к власти партии Гитлера, публично заявил, что новое немецкое государство строится на «принципах азиатского коллективизма» [21].

«Еще часть заработной платы конфискуется не в форме денежных вычетов, а путем увеличения нормы физической эксплуатации, посредством выжимания большего количества труда при той же сумме оплаты. Время работы увеличивается сверх установленной нормы без какой-либо оплаты за переработку. Число нерабочих дней сокращено. Узаконенные перерывы в работе теперь уже не оплачиваются. Темпы работы и нормы интенсивности взвинчены до крайности. Еще летом 1933 г. в гитлеровской Германии число рабочих, увеличенное только на 7,5 %, производило промышленных изделий на 22,4 % больше, чем год назад, и только 4 % этого добавочного количества продукции оплачивалось дополнительно. Механизация и вместе с нею норма эксплуатации физического труда беспрерывно растут; темпы все более убыстряются; реальная зарплата за единицу работы снижается… Средний недельный доход германского промышленного рабочего составлял в 1929 г. 42,2 марки, а в конце 1933 г. только 21,6 марки. Заработок сократился наполовину. Это не случайный конъюнктурный поворот, это социальный переворот»

Генри Эрнст, «Гитлер над Европой?», 1936 г.

Отсутствие конкуренции взвинчивало цены и доходы компаний-монополистов, чьи прибыли уже в довоенный период достигли астрономических сумм. У концерна Круппа за пять лет – 1934–1939 гг. они выросли в три с лишним раза: 1934 г. – 6,65 млн. рейхсмарок; 1935 – 10,34 млн.; 1936 – 14,39 млн.; 1937 – 17,22 млн.; 1939 – 21,11 млн., а его личный доход вырос в десять раз [18].

В то же время старейшие работники фабрики по производству хрусталя в баварском Терезиентале, жалуясь на мизерную оплату их труда, отмечали, что более ужасных времен не припомнят. Доля всех немецких рабочих в национальном доходе сократилась с 59,6 % в 1932, кризисном, году до 53,6 % в 1938 г., а прибыли капиталистов и бизнесменов за то же время подскочили с 17,4 % до 26,6 % национального дохода [1]. Как и предлагалось в меморандуме 1935 года «Милитаризация экономики», составленного в недрах Farbenindustrie: «Цель, которую необходимо достичь посредством всеохватывающей военно-экономической организации, можно представить примерно следующим образом: силы, необходимые для фронта, черпаются вермахтом из народа и тем самым из экономики» [33].

«В этом – подоплека всех событий в Германии, в этом подоплека исторической миссии Гитлера, Геринга и Геббельса. В этом – конечный итог «национал-социалистской мелкобуржуазной революции»: переход к неофеодализму королей сырья и энергетики»

Генри Эрнст, «Гитлер над Европой?», 1936 г.

Падение доходов в реальном исчислении привело по данным Г. Керля, занимавшего высокие посты в Имперском министерстве экономики к последовательному снижению товарооборота розничной торговли: с 37,8 млрд. марок в 1939 г., до 35,7 в 1940-м, 35,4 – в 1941-ом, 33,7 – в 1942-ом и 33,0 млрд. рейхсмарок в 1943 г. Уже начало войны принесло немецкому гражданскому населению нормирование продовольствия.

«Валютный голод – следствие огромных расходов на вооружение – повлек за собой все растущие ограничения, в частности в области снабжения продовольствием. Население питается плохо и, может быть, даже зачастую живет впроголодь. Безработицы больше нет, наоборот, наблюдается нехватка рабочей силы, ведь производство эрзацев требует гораздо больше рабочего времени, чем производство натуральных продуктов. Но рабочие, вынужденные трудиться по десять часов в день, начинают выказывать признаки усталости» [39].

Письмо посла Франции в Германии Р. Кулондра министру иностранных дел Франции Ж. Боннэ, 15 декабря 1938 года

Изданное 27 августа 1939 г. «Распоряжение о временном нормировании сельскохозяйственных продуктов» вводило карточную систему распределения 14 видов товаров, 10 из которых составляли продукты питания. Эта мера привела к сокращению потребления жиров на душу населения, по сути, с началом войны в Германию вернулись «брюквенные годы» Первой мировой: в конце 1939 года Геббельс издал указание, чтобы карточки, дающие право приобретения нового пальто, выдавались только в обмен на безвозмездно предоставленную поношенную верхнюю одежду. Среди населения главной службы народного здравоохранения Мюнхена велась разъяснительная работа: если мать сетует по поводу того, что ее ребенок съедает 100 г. мяса, рассчитанные на неделю, за один день, то «не знаешь, чему нужно больше удивляться, – примитивности мышления или очевидной неспособности распределить мясо соответствующим образом».

Ситуация Первой мировой повторялась с точностью до деталей: вспомните судьбу начальника военного ведомства Кригсамт генерала Тренера, пытавшегося на фоне брюквенной диеты населения убедить канцлера ограничить прибыль военно-промышленного комплекса, потому «что война не случай для наживы… что от каждого требует жертвы», а не только от населения. После подобного требования он не продержался на своем посту и нескольких месяцев. В новой ситуации рейхсминистр вооружений и военной промышленности Альберт Шпеер пытался требовать отдать всю оборонную промышленность под свой контроль. Гитлер произнес по этому поводу речь, обещая всем все вернуть после победы и одновременно пугая конфискацией собственности, союзниками и Сибирью в случае поражения, что должно было возыметь действие [8], однако идея «мобилизационного социализма» не нашла одобрения у крупного капитала, представленного картелями. Превалирующие компании с иностранным участием были в первую очередь заинтересованы в возврате инвестиций вложенных в немецкую военную промышленность, а значит в еще большем усилении эксплуатации.

К усилению эксплуатации и падению реального заработка добавились еще постоянные удержания с заработной платы с целью освобождения средств, необходимых для перевооружения, указания о чем были даны рейхсминистру финансов уже в 1933 году. Согласно официальной статистике, общая сумма сборов стартовала с 351 127 000 рейхсмарок в 1936 году и достигла в зиму 1942/43 г. рекордного результата 1,6 млрд. рейхсмарок. За этими впечатляющими цифрами стоял принудительный характер взносов, взимаемых под угрозой суровых санкций. Рабочий, который не имел возможности сделать соответствующий взнос или взнос которого признавался недостаточным, рисковал потерять работу.

«В первый год войны, когда размеры народного дохода еще не успели существенно измениться, военные расходы Германии не превышали 38 млрд. марок… в конце войны они повысились приблизительно до 670 млрд. марок. Эти расходы покрывались на 33 % – из внутренних источников… Метод «бесшумного» кредитования, превращавшего ничего не подозревающего вкладчика на 90 % в государственного кредитора, привел к все увеличивающемуся перевесу краткосрочных долгов, к быстрому росту инфляции и к полному разрушению всех основ этой системы финансирования» [31].

Министр финансов Шверин фон Крозигк, «Как финансировалась Вторая мировая война»

Действительно, денежная масса даже в невоенный период выросла вдвое с 5,7 млрд. в 1933 г. до 10,4 млрд. рейхсмарок в 1938 г. [37]. К 1939 году эта сумма увеличилась до 14,5 млрд., к концу 1940 г. – 16,8 млрд., 1941 г. – 22,3 млрд. марок [38], то есть к началу войны увеличилась в четверо. Превалирующая доля сборов приходилась на организацию «Зимняя помощь», аббревиатура которой получила у населения саркастическую расшифровку «Мы продолжаем голодать». Примечательным также является факт, что в 1936 году М. Борман письменно запросил Геббельса отказаться от финансового контроля за расходованием средств, собранных на благотворительные нужды, и действительно контроль за расходованием средств «Зимней помощи» был ограничен. Помимо превалирующих денежных сборов сдавали одежду и горючее, а каждое второе воскресенье месяца семьи всех «истинных фольксгеноссен», независимо от их достатка, должны были ограничивать свое дневное питание одним дешевым блюдом. Если блоквальтер, регулярно обходивший подконтрольные ему квартиры, находил на плите в указанные дни более одного горшка, виновные подвергались общественному осуждению. В соответствии с указом Геббельса от 30 октября 1941 года «воскресенья одного блюда» получили название «жертвенных» и неуклонно соблюдались в ресторанах, кафе, гостиницах, вагонах-ресторанах Германской железной дороги и на немецких кораблях.

«Таким образом, тоталитарный характер нацистской системы социального обеспечения и благотворительности проявился в том, что, в значительной степени, она функционировала на средства самих граждан, большая часть которых изымалась у них в принудительном порядке в виде различных взносов. Последние фактически представляли собой форму дополнительного налогообложения, позволяя снять финансовое бремя с плеч государства».

Е. Л. Паламарчук, «Социальная политика Третьего рейха»

Из-за невозможности открытого сопротивления население Германии перешло к тихому саботажу: по сообщениям фрайбургского отделения Трудового фронта, в октябре 1941 г. на подавляющем большинстве предприятий ежедневно прогуливали работу по неуважительным причинам 30 % рабочих. Другая статистика говорит о том, что ежедневные прогулы в 1942 году составили 20 %. Особенно частым явлениям прогулы были среди женщин, которые стояли перед необходимостью сочетать ведение домашнего хозяйства, работу на предприятии и очереди, сопровождавшие распределение продуктов питания. Хотя в подавляющем большинстве случаев говорить о политической подоплеке протеста со стороны женщин не приходилось, прогульщицы приравнивались к асоциальным элементам и направлялись в концентрационные или трудовые воспитательные лагеря [1]. Вот и утверждайте после этого, что жесткость законов компенсируется необязательностью их исполнения только в нашей стране. По сути, фашистский режим был оккупационным для самих немцев, первыми узнавшим что такое «новый социальный порядок».

В отчете жандармского управления из области Гармиш, датированном августом 1941 г., сообщалось о низком состоянии морали представителей средних слоев, отсутствии у них веры в скорое окончание войны и недоверии к правительственным обещаниям обеспечить улучшение экономического положения в послевоенный период [18][22].

«Внутреннее положение, даже в самой «партии», кажется, впрочем, довольно напряженным. Хорошо информированные лица считают, что вновь появляются признаки, предвещающие внутренние конвульсии Третьего рейха: волнение населения, общее чувство тревоги и неуверенности, взрывы возмущения и неожиданно откровенной критики режима, наблюдающиеся в среде служащих, офицеров и членов «партии», в частности после еврейских погромов, – одним словом, атмосфера предгрозовая» [39].

Письмо посла Франции в Германии Р. Кулондра министру иностранных дел Франции Ж. Боннэ, 15 декабря 1938 года

Стремительное падение престижа NSDAP обозначилось в конце 30-х и выразилось в отказе некоторых категорий граждан: чиновников и учителей от членства в партии, а в конце 1943-го льготы членов NSDAP выглядели настолько вызывающими, что многие из них перестали носить отличительный значок и отказывались от официального приветствия «Хайль Гитлер!». Весной этого года Мюллер разоткровенничался с Шелленбергом: «Национал-социализм не более чем куча отбросов на фоне безотрадной духовной пустыни. В противоположность этому в России развивается единая и совершенно не поддающаяся на компромиссы духовная и биологическая сила. Цель коммунистов, заключающаяся в осуществлении всеобщей духовной и материальной мировой революции, представляет собой своеобразный положительный заряд, противопоставленный западному отрицанию» [32].

Согласно исследованию общественного мнения, проведенному Кершо, наиболее всеобщим неприятие нацистского режима было именно в сельских областях, даже несмотря на то, что Имперский аграрный союз на втором этапе президентских выборов 1932 года объявил Гитлера кандидатом от сельского хозяйства страны. Объяснением может стать иллюстрация социального эксперимента по созданию кастового неофеодализма, которому подверглось крестьянство Германии. Речь идет о создании Имперского продовольственного сословия, по определению рейхсминистра продовольствия и сельского хозяйства Р. В. Дарре: «Единой сословной организации распределения и переработки продуктов сельского хозяйства». Образованное в соответствии с «Законом о временной организации Имперского продовольственного сословия» от 13 сентября 1933 г. оно должно было принудительно объединить все профессиональные отрасли сельского и лесного хозяйства. Несмотря на то, что Дарре назвал «год победоносной национал-социалистической революции» годом «славного освобождения немецких крестьян», на смену контрактной системе и свободной реализации продукции вводился жесткий регламент всего оборота аграрного сектора.

Пропаганда подавала этот шаг так: «Либеральному меркантильному торгашескому духу мы противопоставляем наше мировоззрение крови и почвы». По поводу почвы нужно заметить, что хотя экономическая программа NSDAP 1930 года заявляла: «Немецкая земля никогда не станет объектом финансовой спекуляции», это никогда не было реализовано на практике, зато теперь землевладельцы не справлявшиеся с обязанностями по отношению к фатерланду или по политическим мотивам могли быть лишены права собственности на землю по усмотрению рейхскомиссара.

«Рабочий класс Германии нуждается в такой встряске, от которой у него вылетят не только все зубы, но и мозги. Это встряска – война. Немецкий рабочий умрет, чтобы возродиться. Из пепла восстанет рабочий-властелин. Чтобы править миром, нужно иметь очень много мозгов – столько природа вам не отпустила, но чтобы все-таки им править, можно и не иметь мозгов, заменив их силой» [8].

Роберт Лей, глава профсоюзного движения «Немецкого рабочего фронта»

Идеологическая машина объясняла крестьянству, что оно «оплот против разрушительного воздействия цивилизации» и «эталон нордической расы», условия соответствия которому определил Дарре, выступая перед представителями германской промышленности в 1934 году: «Мы требуем, чтобы каждый крестьянин сознательно подчинялся суровой дисциплине; мы отдаем ему приказ в битве за продовольствие…» – по его мнению «зачаточными клетками расового возрождения немецкого народа» должны были стать «наследственные дворы», закон о которых разрешал наследование лишь одному из детей мужского пола. Под лишенных наследства остальных детей 1 февраля 1940 г. в Имперском молодежном руководстве была создана «Служба поселенцев молодого поколения OST» – основа заселения «восточных поселений», где после годового курса сдавался экзамен на усвоение сельскохозяйственного труда. Отдел «Остланд» функционировал в Рейхсминистерстве продовольствия и сельского хозяйства с 1933 года, что явилось продолжением гитлеровской политики, определенной фюрером в «Mein Kampf»: «Мы… указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке… Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены» [1]. «Коренных жителей вытесним в болота Припяти, чтобы самим поселиться на плодородных равнинах…». «Мы совершенно не обязаны испытывать какие-либо угрызения совести… Едим же мы канадскую пшеницу, не думая [при этом] об индейцах» [24].

«Так возник великий континентальный план… Этот план очень прост – это только совокупность тех отдельных тенденций и движений, которые вытекают из капиталистической динамики его… предприятий. План этот велит, чтобы Германия из сравнительно небольшой области на континенте превратилась сама в континент и установила свою власть над континентом. Германии необходимы все сырье и все ресурсы континента… под «германским руководством» этот «союз», перекраивающий всю экономическую карту Европы, в течение десятков лет был самой сокровенной мечтой, главным устремлением германского капитализма, и сегодня при докторе Шахте он является прямой целью и главной идеей экономической политики Третьей империи»

Генри Эрнст, «Гитлер против СССР», 1938 г.

Как писал немецкий социолог Ульрих Бек: «…классический фашизм <…> был модернизационным движением, которое, с одной стороны, вещало о крови и почве, а с другой – продвигало модернизацию радикальными методами [23]». При модернизации, как обычно и бывает, появилось «невписавшееся» население, которое вооружили теорией о расе господ «herrenvolk» и отправили осваивать «жизненное пространство» на Востоке.

«Я занимаюсь скучной работой – внушаю недоумкам, что они соль земли, раса господ, будущие властелины мира!.. Наши такие же тупицы, как остальные. Главное было дать им работу… Наш рабочий, пока он работает, внушаем и управляем, как прыщавый подросток. Он наденет военную форму, даже не заметив, будучи уверен, что его просто переставили на другое место на конвейере общенационального труда».

Председатель орг. бюро NSDAP, глава «Немецкого рабочего фронта» Роберт Лей в письме к Альбрехту Хаусхоферу 19 апреля 1935 г.

Когда Гитлер предложил автору вышеприведенных из письма строк заняться обеспечением экономики «рабской силой», то скрипач, ценитель Сальвадора Дали и стихов Поля Элюара глава Трудового фронта отказался весьма оригинальным способом: он попросил Гиммлера отправить его в концлагерь, чтобы «на собственной шкуре подсчитать КПД от принудительного труда». Через двое суток таскания валунов из болота, построений на аппельплаце Роберт Лей составил аналитическую записку о том, что рабский труд «не производителен» [8]. Казна его «Немецкого рабочего фронта» сначала поглотила все бывшие профсоюзные средства, заставив исчезнуть изначальных организаторов фашистских профсоюзов Энгеля и Штера, а дальше интенсивно пополнялась за счет обязательных вычетов из зарплаты рабочих.

Вероятно, тогда Роберт Лей, а вместе с ним и весь «мировой порядок» задумался об эксплуатации с помощью «мягкой силы», не зря же первая телевизионная реклама появилась именно в ведомстве Лея и принадлежала подконтрольной Трудовому фронту крупному туроператору профсоюзов «Крафт дурх Фройде». В рекламном ролике белокурая девушка нашла «радость в силе Эмиля», придавая современные черты телевизионному «brainwashing» Третьего рейха, оставленный им в наследство Новому мировому порядку вместе с терминологией и задачами [17][41][42][43], о которых в феврале 1942 года в одном из документов рейхсминистр почты Вильгельм Онезорге писал: «Приобретение контроля над телевидением во всей Европе в годы войны является важным по следующим причинам. 1) Установление немецких стандартов как общеевропейских… Создание во всех странах специальных центров продвижения телевидения» [40].

Konzentrationslager «Drittes Reich»

«Персонально и строго конфиденциально

«Национальная революция в Германии, которая представляет собой естественную реакцию на путаницу в делах последних лет и в не меньшей степени на марксистско-коммунистическую агитацию развивается как противопоставляемый миропорядок [1]».

Вильгельм Манн, глава Отдела продаж фармакологических препаратов I.G. Farbenindustrie Aktiengesellschaft, из письма главам подразделений I.G. Farben, 29 марта 1933 г.

Окончательным выражением социальной политики Третьего рейха стало создание концентрационных лагерей, использование которых во время Второй мировой было лишь логическим продолжением политики ВПК Германии времен Первой мировой, красиво оформленных положениями Гаагской конвенции. Гитлер еще не был наделен властными полномочиями, а использование концентрационных лагерей продолжилось в Веймарской республике. Указ об их создании основывался на ст. 48 п. 2 Веймарской конституции о чрезвычайной ситуации, он был подписан рейхспрезидентом Гинденбургом 28 февраля 1933 г. В тоже время уже был принят закон о превентивном аресте, в Австрии, где он носил название «Anhaltehaft», по нему в тюрьмы были заключены тысячи самих национал-социалистов [18]. Так же важно отметить, что в немецких концлагерях погибло 500 тысяч этнических немцев, половина из которых являлись противниками нацизма. Неблагонадежные граждане перемещались в лагеря без какого-либо суда и на неопределенный срок [20]. То есть с самого начала концентрационные лагеря были политическим инструментом, а не инструментом расовой политики. Геринг сам признается в этом, говоря о причинах создания концлагерей: «Нам приходилось жестоко обходиться с врагами государства… Поэтому были созданы концентрационные лагеря, куда мы должны были посылать первые тысячи чиновников коммунистической и социал-демократической партий» [11]. Современная теория Холокоста акцентирует внимание исключительно на еврейских узниках, хотя впервые полторы тысячи евреев были помещены в концентрационный лагерь лишь в июле 1938 года [77], что делает подход необъективным, к примеру в Равенсбрюке содержались узники более 40 национальностей [65], в построенном в 1937 году Эттерсберге, впоследствии получившим название Бухенвальд, содержались представители восемнадцати национальностей. Всего он стал местом пребывания для 239 тыс. чел, при этом для 56 тыс., включая коммуниста Эрнста Тельмана, убитого 18 августа 1944 года местом последним [45]. Первыми заключенными Дахау были 200 коммунистов [13]. Немецкий генерал фон Фрич писал: «Для того чтобы Германия снова стала сильной, мы должны одержать победу в трех битвах», на первое место поставив «битву против рабочего класса», которую Гитлер по его мнению «уже выиграл» [7]. Расистская концепция концлагерей не позволяет увидеть, что они появились как реакция на набирающее популярность социалистическое движение, а не были следствием расовых предрассудков, которые активно транслировали на рядовое немецкое население. Во время Второй мировой в США об ужасах концентрационных лагерей узнали из кинохроники Джека Гленна (Jack Glenn), который перед смертью признался, что фильм был постановкой, снятой в Нью-Йорке с американскими актерами [15].

«Достаточно важно понять, что все картины о концентрационных лагерях вводят в заблуждение, поскольку показывают лагеря в их последней стадии, в тот момент, когда в них вошли войска союзников… К тому же, то, что более всего покоробило союзников и что производит в их фильмах ужасное впечатление – именно вид человеческих скелетов, вовсе не было типично для немецких концентрационных лагерей… Состояние лагерей было результатом событий на фронтах в последние месяцы: Гиммлер приказал эвакуировать все лагеря уничтожения на Восток, поэтому германские лагеря были страшно переполнены, а он уже не был в состоянии обеспечить снабжение продовольствием в Германии».

X. Арендт, «Истоки тоталитаризма»

Катастрофическая ситуация в концентрационных лагерях в конце войны была вызвана тем, что в результате разрушения железных дорог и постоянных бомбардировок промышленных заводов было уже невозможно оказывать надлежащий уход за массами людей, в том числе в Освенциме, с его 140 тысячами заключенных. Число больных стало просто угрожающим. Лекарств почти не было; повсюду вспыхивали эпидемии [18]. Нехватка продуктов вела к ослаблению организма повсеместно, обследование детей в обреченной на голодное существование Польше обнаружило рахит у 70 % мальчиков и 58 % девочек, 80 % польских детей болели туберкулезом в скрытой форме [92], но детей этих не содержали в концлагерях.

По показаниям бывшего коменданта Освенцима Рудольфа Хесса (Rudolf Hoss) трудоспособные заключенные все время были востребованы. По приказу рейхсфюрера даже полубольных следовало использовать на каких-либо участках промышленности, на которых те могли работать, поэтому каждый уголок в концлагерях, который можно было использовать для жилья, был заполнен больными и умирающими заключенными [18].

«После того, как началась война и стали прибывать крупные партии политических заключенных, и позже, когда с оккупированных территорий стали прибывать плененные партизаны, лагерные здания и пристройки уже не могли справляться с большим количеством прибывавших заключенных. В первые годы войны эту задачу еще удавалось решать с помощью импровизированных мер, но позже, из-за военных нужд, это стало невозможно, поскольку в нашем распоряжении практически не осталось стройматериалов»

Карлос Портер, «Невиновные в Нюрнберге»

Расстановка акцентов подачи информации уже может существенно искажать ее облик или происходивший процесс. В качестве примера можно привести судьбы влиятельных еврейских промышленников Артура и Карла фон Вайнбергов, один из которых бежал от нацистского режима в Италию, а другой не успел и сгинул в концлагере «Терезиенштадт». Это абсолютная правда, но только открыв детали можно понять перипетии судьбы именитых и титулованных братьев: Карлу фон Вейнбергу титул был пожалован кайзером Вильгельмом II за вклад в германскую индустрию, он также являлся владельцем фирмы Casella, составлявшей существенную часть I.G. Farben еще со времен Первой мировой. Именно он в июле 1933 года убедил представителей компании DuPont, прибывших во Франкфурт, реинвестировать свои средства в фашистскую Германию, заявив, что нацистское движение получило его полную поддержку и одобрение.

После введения расовых законов Карл Вайнберг перебрался в Италию, с ежегодным содержанием в 80 000 рейхсмарок. Артуру фон Вейнбергу проживание в нейтральной стране Карл Шмиц и Карл Краух оформить не успели, поэтому старший брат закончил свою жизнь в лагере [1]. Но этот лагерь был «возрастным гетто» (нем. Altersghetto), куда с 1942 года, после Ванзейской конференции, депортировались пожилые евреи, а Артуру фон Вейнбергу на момент смерти было более восьмидесяти двух лет. «Терезиенштадт» отличался очень высоким образовательным и профессиональным уровнем заключенных, среди которых было немало ученых, литераторов, музыкантов, политиков с международной известностью. В нем действовали синагоги и христианские молитвенные дома. Были лекционные залы, выпускались журналы, проводились спектакли и выставки» – так о лагере рассказывает Википедия. Лагерь работал под наблюдением миссии Красного Креста, о нем снимали пропагандистский фильм «Das Leben der Juden im Konzentrationslager Theresienstadt» под лозунгом «Гитлер дарит евреям город». Снятую в Третьем рейхе видео-пропаганду, где евреи с соответствующими нашивками после работы посещают футбольный матч можно найти в интернете. В лагере работал Банк еврейского самоуправления, на банкноты которого были помещены темы еврейских библейских мотивов [14]. Конец лагеря был несколько не такой, как его описывает электронная энциклопедия, по договоренности между президентом «Отечественного фронта» Жан-Мари Мюзи и Гиммлером, последний намеревался отпустить всех 600 000 евреев, содержащихся в лагерях в обмен на деньги. По этому соглашению из лагеря Терезиенштадт в Швейцарию поездом выехало 1210 евреев, включая 58 детей [91].

Терезиенштадт лагерь показной, существовавший под надзором Международного Красного Креста, но руководителем этой организации в Германии был Освальд Поль [66], он же начальник Главного административно-хозяйственного управления СС [26], заведовавшего всей системой концентрационных лагерей. Международный Красный Крест также остался удовлетворён содержанием польских евреев во французском лагере Виттель, где ожидали депортации получившие визы от представителей американского консульства [63]. То есть организации Красный Крест ничего не мешало инспектировать и остальные лагеря, выстроенные в целую систему.

В Аушвице

Германский исторический институт в Вашингтоне закончил исследование под руководством Джоффри Мегарги, начатое еще в 2000 году. Согласно исследованиям нацистами были организованы 30 тыс. трудовых лагерей, 1150 еврейских гетто, 980 концлагерей, 1 тыс. лагерей для военнопленных, и… 500 борделей [48]. Пауль Вербен в своей книге о Дахау также писал, что «Лагерные деньги использовались для покупки товаров, доступных в лагерных лавках» [13]. Использование специальных денег было профилактикой побегов [63]. Это был элемент новой полицейской власти, до 1936 года заключенным не запрещалось носить повседневную домашнюю одежду, получать письма и посылки, читать книги и газеты любого содержания.

В бараках показывали кино, по крайней мере, во Флоссенбурге, в котором летом 1943 года рейхсфюрер СС Гиммлер приказал открыть «специальный блок», находящийся в ведении больничного отделения и являющийся публичным домом [49][63]. В тот же год лагерный бордель был оборудован в лагере Аушвиц, который проработал практически до последних дней существования лагеря [50], посещение осуществлялось не чаще раза в неделю, после разрешения директора лагеря, подаваемого через надсмотрщиков из числа заключенных [1]. Вряд ли публичные дома открывали для инспекций Красного Креста.

В Аушвице

Можно ли себе представить, что в концентрационном лагере можно было получить образование? Тем не менее: английский барон Фредерик Уильям Мюллей (Frederick William Mulley) степень бакалавра экономики получил, с 1940 года в течении пяти лет, находясь в лагере военнопленных. Согласно М. Уолшу там можно было прослушать курсы естествознания, астрономии или литературы [15][21]. Библиотека лагеря Дахау состояла из 15 000 томов [13]. Сдавший Сингапур британский генерал Артур Персиваль в мемуарах, изданных в 1949 году, рассказал о том, что в японском плену каждый офицер имел свою комнату, им доставляли газеты и письма, они пользовались библиотекой и могли играть в настольный теннис или слушать коллекцию граммофонных записей. Во время перемещения в Манчжурию им выдали теплую одежду и разместили в казармах с центральным отоплением [15]. Персиваль был освобожден советскими войсками, после чего он отбыл принимать капитуляцию у генерал-лейтенанта Ямасита Томоюки, которому сдал Сингапур. Жизнь в плену настолько диаметрально отличалась от ужасов, показанных в известном обладателе семи Оскаров фильме «Мост через реку Квай», что Персиваль добился того, чтобы в фильм было добавлено упоминание о том, что сюжет является вымышленным и не основан на реальных событиях [81]. Однако о ситуации судят не по его мемуарам, а по растиражированному фильму.

Концентрационные лагеря задумывались в Третьем рейхе как нечто большее чем просто тюрьмы, когда Гиммлер был еще начальником полиции Мюнхена экспериментальный концентрационный лагерь Дахау обзавелся крупнейшей лаборатории альтернативной, натуральной медицины, которая, к примеру, производила свой собственный органический мед [11][79][80]. На базе Аушвица Гиммлер намеревался разместить лаборатории для сельскохозяйственных исследований с питомниками и оборудованием для селекции [63]. Кроме того, у немецких концентрационных лагерей в Третьем рейхе была одна отличительная особенность: они должны были стать элементом «полицейского государства».

«Он [Г. Гиммлер] также нуждался в рабочих для реализации плана по трансформации Аушвица в модель германского города… Поэтому теперь Аушвиц стал частью более широкого видения, Гиммлер планировал превратить его в образец германского поселения с использованием высококлассных материалов… и настаивал, что лагеря должны быть использованы, чтобы помочь презентовать SS в индустрии вооружений… Как позднее вспоминал А. Шпеер: «Гиммлер хотел превратить лагеря в огромные фабрики, специализирующиеся на производстве вооружения, подчиненные напрямую SS…»

Джеффри Даймунд, «Синдикат дьявола. I.G. Farben и создание гитлеровской военной машины»

Концептуально концлагерь был воплощением образа «Метрополиса», киношедевра Фрица Ланге. Кстати, наличие еврейской матери в роду у режиссера не помешало Геббельсу предложить ему пост «руководителя германской киноиндустрии» [56], а не место в концлагере. Действие фильма разворачивается в будущем. Огромный футуристический город разделен на две части – верхний «рай», где обитают «хозяева жизни», и подземный промышленный «ад», жилище рабочих, существующих как придатки к гигантским машинам. Как высказался Гитлер: «Будущее не принадлежит коммунистическому идеалу равенства» [92].

«Нам нужно больше концлагерей… 30 дивизий «Мертвой головы» образуют ядро… более крупных сил, которые потребуются нам для гарантирования внутренней безопасности и полного контроля над народом» [12]

Генрих Гиммлер

В одном из женских бараков концлагеря Освенцим

Отсюда и разные типы концентрационных лагерей: исправительные, штрафные, трудовые, для военнопленных [47], так, в концентрационном лагере закончил свою жизнь один из знаменитых «нацистских врачей» д-р К. Клауберг вместе с женой, официальной причиной казни считается обман Гиммлера [12]. Всю войну в концентрационном лагере провел финансист Гитлера Фриц Тиссен [41]. В концлагерь с июля 1944 года был помещен Ялмар Шахт, он не участвовал в заговоре, но его пророчили на должность главного финансиста после антигитлеровского переворота, поэтому Шахт был арестован и содержался в концлагерях Равенсбрюк, Флоссенбург и Дахау [46], где также размещался штрафной лагерь (Straflager) для эсэсовцев [13]. Согласно утверждению Кальтенбруннера, один из концентрационных лагерей, Мацгау, находившийся недалеко от Данцига, также был лагерем для эсэсовцев, осужденных за преступления [18]. Кое-кого из комендантов лагерей даже расстреляют после ревизии, устроенной Гиммлером на предмет проверки информации об уничтожении евреев [24]. «Brainwashing» расовой доктрины Третьего рейха помогала удерживать население от возможного коллаборационизма и оправдывала эксплуатацию порабощенных народов, но вряд ли она была определяющей для действий самой верхушки. Из группы французских женщин в 230 человек, насильно угнанных из Компьена в Освенцим в январе 1943 года, 180 умерло от истощения через 4 месяца [44], но из этого не следует, что концентрационные лагеря уничтожали своих узников по половому признаку.

В концлагерях были печи, среди документов сохранился заказ для Аушвица на пять печей: «работающих на коксе, в течение примерно 10 часов может быть произведена кремация 30–35 трупов», оборудование которых включает «два электрических лифта для подъема трупов и один временный лифт для трупов» и барон фон Шницлер упоминал, что «ядовитые газы и химикалии, производившиеся «И.Г. Фарбен», применялись для убийства людей в концлагерях» [7], но дело в том, что неработоспособных немцев нацистский режим начал уничтожать до 1941 года по программе эвтаназии и с помощью ядовитых веществ и с помощью газов, стационарные газовые камеры были установлены в замке Хартхейм, в Австрии, где располагался нацистский «Институт Эвтаназии», после чего трупы кремировали [83]. Это было обычной практикой для Третьего рейха. Телеграмма от 4 сентября 1943 года, а на тот момент в Берлине еще проживало более половины евреев, зарегистрированных в 1939 году, составленная начальником Отдела трудовых ресурсов Главного экономического и административного управления СС (WVHA) сообщалось, что из 25000 евреев-заключенных в Освенциме только 3581 были способны работать. К выводу, что высокий уровень смертности необходимо связывать с трудоспособностью, пришел и доктор Артур Бутц из Северо-Западного университета [17][84].

«Лагеря смерти и трудовые лагеря не были отклонением от основных идей индустриального общества, они строились на принципах рационализма, бюрократизации и стандартизации, характерных для любого производства. Концентрационный лагерь довел до своего логического конца идею приоритета экономики над человеческой жизнью [10]».

Михель Гофман, «Novus Ordo Seclorum»

В одном из женских бараков концлагеря Освенцим

Западное мировоззрение, выпестованное идеологами Просвещения, устами своего ведущего адепта Сен-Симона давно определилась: «Только те, кто работает и полезен для общества, должны жить, остальных следует уничтожить» – лозунг, достойный «общества эффективников» Герберта Уэллса. Уничтожались в концлагерях только те, из кого больше нельзя было извлечь выгоду, как завещал Сен-Симон. Г. Гиммлер признавался: «Мы вначале не считались с ценностью человеческого материала. С точки зрения интересов будущего об этом жалеть не приходится, но, учитывая недостаток у нас рабочих рук, в настоящее время приходится пожалеть о том, что военнопленные умирали сотнями тысяч от голода и истощения» [76]. 28 декабря 1944 года Гиммлер был вынужден выпустить директиву: «Рейхсфюрер СС приказывает снизить смертность, во что бы то ни стало» [11].

Работа в концлагере

«А я, когда десять лет спустя после войны узнал о том, что творилось в концлагерях, испытал настоящий удар, просто шок. Я много узнал о том, что называли индустрией смерти, или Холокостом. Это чудовищно, невероятно чудовищно. …Я до сих пор не могу понять, как было возможно осуществить это, чтобы никто из нас ничего не понял и ни о чем не догадался. Я чувствовал, да и сейчас чувствую себя неловко, осознавая тот факт, что я столько лет провел подле Гитлера и ни сном ни духом не знал обо всех этих вещах»

Рохус Миш, «Я был телохранителем Гитлера.1940–1945»

Работа в концлагере

Вот именно как, а главное зачем? В условиях катастрофической нехватки ресурсов, 21 марта 1942 года генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы обергруппенфюрер СС Заукель писал Розенбергу: «Нам придется немедленно ввести насильственную трудовую мобилизацию… Огромное количество новых иностранных рабов – мужчин и женщин – несомненная необходимость» [7]. Иностранцы в лагерях также появились не из-за расовой политики Третьего рейха. А 21 июня 1940 года первая партия из пятисот бельгийцев прибыла в рейнскую область Людвигсгафен. В течении шести недель они растворились среди тысячи итальянцев и словаков, которые прибыли сюда ранее, поддавшись рекламе высоких заработков. В течении года их контингент будет дополнен тысячами французов [1], попавших сюда на условиях сотрудничества I.G. Farben с французской химической промышленностью [4]. По условиям договоренностей с властями Виши, к концу марта 1943 года немцы получили 400 тыс. рабочих и запросили еще столько же [23], к ним добавились более полумиллиона голландцев [2]. В первый же год после оккупации на принудительные работы были вывезены свыше двух миллионов поляков [92].

«Военная экономика Германии могла обеспечивать наши огромные военные усилия только в том случае, когда вместо ушедших на фронт мужчин в ее распоряжение предоставлялась рабочая сила из других источников… Выход был найден в вербовке рабочих в оккупированных областях и в нейтральных странах. Это мероприятие привело в Германию миллионы рабочих-иностранцев. Часть их жила в специальных закрытых лагерях, где было налажено общественное питание и снабжение… Завербованные, а также отправленные в Германию отечественными биржами труда в более или менее принудительном порядке французы, бельгийцы, голландцы, датчане, испанцы, итальянцы, югославы, словаки, болгары и чехи столкнулись со строгими законами военного времени» [88].

Проф. К. Г. Пфеффер, «Немцы и другие народы во Второй мировой войне»

На совещании 26 июня 1941 года фельдмаршал Мильх запросил дополнительные ресурсы: «…в настоящее время в производстве авиационного вооружения занято примерно 1,3 млн. рабочих. Для осуществления программы Геринга требуется увеличение использования рабочей силы по крайней мере на 3,5 млн. человек» [9]. Многих для отправки хватали прямо на улицах [4]. К концу 1941 года еще 200 тысяч жителей «протектората Богемии и Моравии» и 100 тыс. жителей Словакии [3]. Управление генерального уполномоченного по использованию рабочей силы поставив процесс на поток, только с 1 апреля по 1 декабря 1942 г. доставило в Германию 2 749 652 рабочих из оккупированных областей [6].

В директиве Ф. Заукеля от 20 апреля 1942 г. указывалось: «…Огромные резервы такой рабочей силы имеются на оккупированных территориях Востока. Поэтому требуется обязательно и полностью использовать существующие людские резервы в захваченных советских районах. Если не удастся получить потребную рабочую силу на добровольной основе, надо немедленно приступить к ее изъятию или принудительной депортации. Таким образом, наряду с военнопленными, которые еще находятся на оккупированных территориях, нужно мобилизовать прежде всего гражданских лиц и квалифицированных рабочих и работниц в советских районах, начиная с пятнадцатилетнего возраста, для использования на работе в Германии» [55]. 21 декабря 1942 года Розенберг адресует автору директивы письмо: «Методы, которые применяются для добывания рабочей силы… являются насильственными методами массового угона. Люди… чтобы избежать своей судьбы, уходят в леса и вступают в партизанские отряды» [7]. Число иностранных рабочих постоянно росло: 1941 г. – 3 млн.; 1942 г. – 4,2 млн.; 1943 г. – 6,3 млн.; 1944 г. – 7,1 млн. [9]. Первые рабочие с Запада получали чистое белье и трехразовое питание. Управление лагерей для иностранных рабочих передавало их заводской полиции, им выдавали деревянные башмаки и фирменную рабочую одежду, однако вскоре даже прибывшим по своей воле продлили контракты без их ведома [5], а эксплуатация выросла в разы.

По мере того, как положение Германии на фронтах становилось все тяжелее, немцам требовалось все больше рабочих рук [22]. В 1945 году на территории Германии трудилось 5 миллионов рабов-иностранцев [4]. Может быть так, что отправка 11000 евреев из Болгарии хауптштурмфюрером СС Теодором Даннекером или 80000 евреев из Венгрии министром внутренних дел Табором Вайна [25] лишь трагичное звено в цепочке событий, центральным из которых является нехватка трудовых резервов, отсутствие возможности содержать евреев, которым отказали во въезде в британскую Палестину и содержание которых требовало экономического оправдания? Английский журналист ВВС Джеффри Даймунд в своей книге задается вопросом: «… было бы логично для режима оставлять евреев живыми и работающими, чем убивать их и подыскивать замену», как, скорее всего, на самом деле и было:

«Формально геноцид как политика был принят нацистами не раньше 1941 года, и в сознании Гиммлера он был тесно связан с готовящемся вторжением в Россию. …в апреле 1942 года Гиммлер написал командующему СД, что, несмотря на то, что приказы Гитлера об окончательном решении должны безжалостно исполняться, он хочет, чтобы работоспособных евреев и евреек пока не трогали и использовали на работах в концентрационных лагерях».

Мэнвэлл Р., Франкель Г., «Генрих Гиммлер»

Стартом политики геноцида авторы называют не дату «Хрустальной ночи», а вторжение в Россию, а приоритетом для Гиммлера считают не расистский вопрос, а экономический, на что косвенно указывает и то, что главным ответственным за концентрационные лагеря был начальник экономического управления СС Освальд Поль [11], а не глава управления СС по вопросам расы Отто Гофман [82].

Логика развития событий продиктована тем, что сначала немецкие нацисты по согласованию с сионистами собирали евреев в места компактного проживания, откуда они должны были выехать. «14 ноября 1938 года, генерал СС Рейнхард Гейдрих, национальный командир Гестапо, послал срочную телеграмму в Инспекторат концлагерей, а также лично начальнику каждого концлагеря, в которой приказывал отпустить тех евреев, которые могли эмигрировать в течение трех недель», – пишет доктор из университета Джорджа Вашингтона, а также подполковник разведки США и очевидец событий Уильям Р. Перл.

Еще до начала Второй мировой западные «демократии» отказались принимать еврейских беженцев, по итогам Эвианской конференции, проходившей летом 1938 года по инициативе Рузвельта, в Берлин была направлена телеграмма, что ни одна из 32 стран не оспаривает право германского правительства на «законодательные меры в отношении некоторых своих граждан». Иммиграционное законодательство позволяло впускать в страну 152 700 иммигрантов ежегодно, но с помощью ухищрений, так например, предписывалось не выдавать визы никому, кто имел родственников на территориях, контролируемых Германией и Советским Союзом, вместо 1 миллиона 832 тысячи человек имевших право на въезд в рамках закона за 12 лет с 1933 года в США попали лишь около 240 тысяч евреев. О политике Англии Перл пишет следующее: «Ни одна страна не бойкотировала спасение жертв нацистов с такой настойчивостью и бессердечностью, как это делала Великобритания. Ни в одной другой стране в этом не участвовало столько отдельных чиновников и властных кабинетов… Британцы… мобилизовали все свои дипломатические, разведывательные, военные и полицейские ресурсы, чтобы закрыть самое главное направление спасения». Все британские доминионы: Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка и Индия приняли беженцев меньше, чем контролируемый японцами Шанхай.

Когда весной 1944 года Эйхман договорился с членом Комитета помощи и спасения Иоэлем Брэндом обменять евреев на ряд товаров, то лорд Мойн отреагировал вопросом: «Спасти миллион евреев? Что мы с ними будем делать? Куда мы их денем?». Бранда арестовали, продержав в Алеппо до октября месяца. Начальник федеральной полиции Швейцарии доктор Генрих Ротмунд заявил, что Швейцарии евреи так же не нужны, как и Германии, потребовав чтобы немецкие власти помечали евреев в паспорте красной буквой «J», выдворив с 1942 по 1944 год назад в Германию 6 654 евреев [91].

«Союзники» не принимали даже с уже выданными документами как тех, кто находился в лагере Виттель. Можно предположить, что из лагеря Виттель руководство Третьего рейха евреев не выпускало умышленно, но немцы самостоятельно отправили пассажиров «Патрии» к берегам Палестины, где их не приняли британские власти.

Снова интегрировать изолируемое еврейское сообщество для Третьего рейха было проблематично, потому что они по большей части представляли собой средний класс, об этом пишет У. Перл: «большинство еврейских семей относилось к среднему классу», а новая экономическая модель Германии представляла собой полностью монополизированную экономику, ровно настолько же монополизированным были и политика и искусство и т. д. Война с СССР сказалась на ужесточении социальной политики Третьего рейха по отношению в первую очередь к немцем, а нехватка трудовых ресурсов предложила вариант интеграции евреев в военную экономику, участниками которой стали концлагеря.