Корабль для уничтожения миров Вестерфельд Скотт
– Давай. А то у меня уже такое подозрение, что ты нарочно тянешь. Боишься высоты, Лаурент?
Он посмотрел вниз, на трассу. Ее поверхность выглядела чуть слишком похожей на стекло. Вероятно, она была чересчур скользкой. Для собачьих лап такой лед определенно был бы чересчур скользким. «Интересно, не съедут с пути полозья?» – подумал Зай. Трасса была устроена с таким расчетом, чтобы они с Нарой не свалились с горы, но управлять скоростью спуска никакой возможности не было.
– Не высоты, – ответил он.
– Чего же тогда?
– Боюсь отдавать собственную жизнь в лапы искусственного интеллекта.
Нара улыбнулась и уселась на сани спереди.
– Поехали, Лаурент. Это очень-очень умный дом.
Ощущение было восхитительное.
Сани быстро набирали скорость – совсем как спускаемый аппарат, несущийся вниз по гравитационной шахте. Лаурент держался изо всех сил, крепко сжав пальцами перевитые полоски кожи.
Полозья въехали на подготовленные для них бороздки во льду и никуда не соскальзывали. Сани плавно покачивались на воротах.
Трасса не попадала в тень горы: умный дом отражал солнечный свет от окрестных вершин. Снег впереди и по обе стороны от санного желоба был озарен тепло-красным светом восходящего солнца. И все же Зай щурился из-за летящего в лицо на сильной скорости морозного ветра.
Нара откинулась назад и прижалась к груди Лаурента. Она задорно смеялась, обхватив руками его колени. Она была теплая, и ее разметавшиеся волосы щекотали его щеки. Он сдвинул колени покрепче, чтобы удержать Нару на бешено мчащихся санях и чувствовать ее тепло.
Четырежды обернувшись вокруг горы, трасса пошла на подъем, и по мере ее выпрямления сани стали замедлять ход. Из-за подъема не стали видны окрестности.
– Надо бы еще разок прокатиться! – прокричал Лаурент, когда сани почти остановились.
– Не думаю, что это конец, – откликнулась Нара и покачала головой. – Знаешь, что такое «американские горки»?
– Наверное, нет… Боже милосердный!
Сани одолели подъем. Внизу лежал крутой – голова закружится! – склон, усеянный гигантскими валунами. Санный желоб впереди был огорожен высокими снежными стенами, но бороздки для полозьев вдруг пропали. Предстоял спуск по гладкому льду, а путь шел вниз под углом не меньше сорока градусов.
– Он хочет нас угробить! – прокричал Зай.
– Посмотрим!
Лаурент и Нара вскрикнули, вцепились друг в друга, а сани нырнули в ледяное ущелье.
После бешеного спуска желоб немного выровнялся, и дальше путь между ледяными стенами шел более или менее плавно. Лед древнего глетчера казался темно-голубым – такого цвета бывало на Ваде чистое небо в день солнцестояния. Здесь, под покровом слоя льда, царило безмолвие, нарушаемое только свистом рассекаемого санями воздуха. Лаурент крепче прижал к себе возлюбленную. Он коснулся губами мочки ее уха, покрасневшего и такого же холодного, как металлические пуговицы на ее шубе.
– Помнишь, я говорил, что нет техники, с помощью которой можно было бы замедлить ход времени? – прошептал он.
– И?
– Я ошибался. Это может длиться вечно.
Она откинулась назад и нежно прикоснулась к его губам пальцами затянутой в перчатку руки. Лауренту стало неловко. Не надо было говорить ни о чем таком. Царила хрупкая бесконечность, а за ней должно было последовать бурное развитие событий, которое разлучит их на несколько десятилетий.
Завтра они должны были улететь на самолете обратно в столицу. На следующий день назначался официальный «спуск на воду» «Рыси». На Родине любое подобное событие превращалось в грандиозное торжество, длившееся целую ночь. Огромная площадь перед Алмазным Дворцом заполнялась толпой просителей, фанатиков и карьеристов. А потом – потом еще несколько недель тренировок с экипажем фрегата на орбите, и старт к Легису.
Но эти мгновения принадлежали только ему и Наре. Грузу лет и коварным проделкам Воришки-Времени он мог противопоставить только острое, терпкое ощущение того, что называется «сейчас».
Лаурент гадал, возможно ли, чтобы связь, укрепившаяся за несколько дней, выдержала испытание десятками лет разлуки. А может быть, все, что они изведали и разделили друг с другом посреди этой ледяной пустыни, окажется иллюзией, порожденной мучительными воспоминаниями, недосыпанием и романтизмом, крывшимся в самой невозможности всего этого?
«Конечно, – думал Лаурент, – реально это или нет – все станет ясно через несколько лет».
Влюбиться – это никогда ни для кого не составляло особого труда. Всему, что случилось за эти четыре дня, суждено было обрести значение за время десятилетий разлуки. Подобно некоему качеству кванта, любовь становилась истинной, только будучи измеренной относительно всего света.
Сани замедляли ход. Лаурент Зай мысленно огорченно вздохнул. Задумавшись о будущем, он упустил настоящее.
Нара поцеловала его и встала. Они доехали до тупика в конце ледяного желоба.
– И что же теперь? Надо выбираться отсюда?
Он оглянулся назад, увидел далеко – в нескольких километрах – дом, еле видимый отсюда, примостившийся на вершине горы. Не меньше нескольких часов пути.
Нара покачала головой и указала на занавес из сосулек. Сосульки позвякивали так, словно за ними находилось что-то металлическое. Открылась дверь, и наружу хлынул теплый воздух, напоенный ароматом жасмина.
– Эта дверь ведет прямо в чайные сады, я так думаю, – сказала Нара. – Надеюсь, ты не откажешься прокатиться на дронном лифте?
Лаурент усмехнулся.
– Значит, мы сможем еще разок прокатиться?
– Конечно. Столько раз, сколько ты захочешь.
Что-то словно бы надломилось у него внутри, но трещинка не увела к знакомой бездне тоски. Лаурент вдруг громко, почти истерически расхохотался и поднял со льда сани. Нара чуть озадаченно улыбнулась и подождала, пока ее любимый успокоится.
Когда Лаурент наконец отдышался, эхо его хохота еще долго звучало где-то вдали. Еще удивительно, как он не вызвал своим смехом лавину.
Он почувствовал, что в краешке глаза застывает слезинка.
– Лаурент?
– Я просто вот что подумал, Нара, у тебя ужасно умный дом.
3
БОЕВОЙ ТРОФЕЙ
Когда войска одного и того же народа получают приказ сражаться друг против друга – всему конец.
Аноним 167
Другой пришел к ней и стал говорить о мраке. Слов не было – только серые силуэты, возникавшие из тумана посреди пещеры, мрак которой посылал блуждающие огоньки ее зрительному нерву. Было так темно, что уши улавливали малейшие шорохи. Ее слепота придавала всему вокруг спокойствие и роскошь.
Да, роскошь, хотя теперь многого недоставало. Острые грани желания, радости плоти, все привкусы драматизма, ожидание и страх, надежда и разочарование – весь взбудораженный пейзаж неуверенности преобразился в безжизненную равнину. А скоро, как объяснял Другой, она навсегда забудет о призрачных очертаниях этих угасающих эмоций.
Другой вел ее к кроваво-алому горизонту.
Она не знала, куда они идут, но не тревожилась из-за этого. Другой объяснил, что тревога – всего лишь одно из того многого, чего теперь не стало.
Мертвая женщина сделала глубокий, спокойный вдох. Страха больше не будет, не будет никогда.
Алый горизонт раскрылся – будто щелочка, когда приоткрываешь глаза.
– Рана Хартер, – произнес чей-то голос.
У женщины невысокого роста, стоявшей в изножье кровати, была землисто-серая кожа – именно такая, какая бывает у мертвых. Она была одета по-имперски, в тускло поблескивающую, цвета ружейной стали форму сотрудницы Политического Аппарата.
– Да. Я знаю, кто я такая.
Женщина кивнула.
– Я – адепт Хартер Тревим.
– Почтенная Мать, – проговорила Рана. Другой обучил ее правильным формам обращения. (Другой жил внутри нее, словно внутренний орган, как справка к компьютерной программе, как легкая разновидность вторичного зрения.)
– Ты будешь жить вечно.
Рана кивнула. И тут же на миг словно потеряла ориентацию в пространстве и встревожилась из-за этого, и стала гадать, не надо ли ей радоваться. Бессмертие являлось самой высокой наградой, которую в ее стране могли пожаловать гражданину. Рана Хартер была слишком ничтожна, ее никчемный разум не осознавал, за что ей – такая честь. Но радость оказалась слишком сильной эмоцией. Рана Хартер снова закрыла глаза и задумалась о тонкой красоте вечности, в которой присутствовала прелесть геометрической простоты. Луч ее жизни тянулся в бесконечность.
Однако вопрос не желал уходить: почему она – простая сотрудница милиции, девчонка, которую когда-то исключили за неуспеваемость из начальной школы, и в недавнем прошлом государственная изменница – стала одной из тех, кого почтили бессмертием?
– Почему я жива, Мать?
– Под действием симбианта.
Стандартный ответ. Симбиантом все остальные называли Другого.
– Ведь меня не представляли к Возвышению, Мать.
– Но ты погибла от рук врага, Рана.
– Я погибла в объятиях моей любимой, – ответила она и немного удивилась тому, что произнесла эти слова, которыми обрекала себя на проклятие. Наверное, мертвые попросту не умели лгать.
Почтенная Мать моргнула.
– Ты была в плену, Рана Хартер. Ты стала заложницей. Ты пережила ужасные времена. Разум живых хрупок, и в состоянии стресса они склонны к странным эмоциям. Ты страдала от болезни, именуемой «стокгольмским синдромом». Твоя «любовь» к той, что взяла тебя в плен, явилась извращением, вызванным страхом смерти, необходимостью за что-то удержаться – за что угодно. Но теперь ты увидела смерть и пересекла ее, и твой разум чист. Эти чувства уйдут. – Адепт сложила ладони. – Быть может, они уже ушли, и ты так говоришь просто по привычке.
Рана Хартер полуприкрыла глаза. Другой уговаривал ее согласиться, но она почему-то сопротивлялась. Она помнила птичью точность и грацию движений Херд, ровный фиолетовый блеск ее глаз, чужеродную природу ее мышления.
– Поживем – увидим, Мать.
Мертвая женщина бесстрастно кивнула.
– Ты будешь замечать, как твоя прежняя жизнь ускользает прочь, Рана. И в конце концов порадуешься тому, что освободилась от нее.
Почтенная Мать протянула руку, и Рана сжала ее. Тревим помогла ей сесть, и кровать тут же трансформировалась и поддержала спину Раны. Мышцы ощущались теперь по-другому, они были удивительно податливыми, начисто лишенными напряжения, но при этом довольно слабыми. Рана обвела взглядом комнату. Стены были расписаны сочной краской с глубокими тонами. Изображенные на них силуэты как бы предлагали быть такими, как они, двигаться, как они – полные сил и древних и незамысловатых мыслей.
Рана поняла, что эти столь выразительные фрески выполнены в цвете, который она когда-то называла черным. Теперь это для нее был более чем цвет.
Они промолчали минуту – а может быть, час или еще дольше. Потом Почтенная Мать заговорила снова.
– Рана Хартер, позволь задать тебе несколько вопросов.
– Конечно, Мать.
Адепт опять сложила вместе ладони.
– Пока ты была рядом с риксом, замечала ли ты когда-нибудь признаки присутствия… еще кого-то?
– Вы спрашиваете про Александра?
Тревим вздернула брови.
– Александра?
– Это гигантский разум, Мать. Он выбрал себе имя из истории Древней Земли. Так звали основателя великой империи.
– Ах, да. Насколько я знаю, он умер совсем молодым.
Рана пожала плечами. Мертвые это делали так, что вряд ли заметишь. Тревим, похоже, была ею довольна как ученицей, делавшей неожиданные успехи.
– У Аппарата есть причины подозревать, что это существо завладело определенной, крайне важной информацией.
Рана запрокинула голову и уставилась в черный потолок.
– Александр сам – информация. Все данные с Легиса.
Почтенная Мать покачала головой.
– Не все. Кое-что спрятано – самые главные тайны. Но есть сведения о том, что гигантский разум очень старался обнаружить их. И передать с Легиса.
– Почему вам не спросить меня об этом?
Адепт нахмурилась.
– Ты… говорила с этой тварью?
Рана вздохнула. Она мысленно вернулась к безмятежным дням своего плена – изучению риксского языка и работе под руководством Александра, когда нужно было внести необходимые изменения в функции центра связи. Рана помнила объятия гигантского разума, собственное ощущение безопасности, возникавшее из-за того, что почти каждый объект на планете населен защитником ее возлюбленной.
– Говорила – это неправильное слово, Мать. Но если вы позволите мне воспользоваться инфоструктурой, я, быть может, сумею найти для вас ответ.
Адепт покачала головой.
– Александра больше нет.
На секунду Рана ощутила одну из покинувших ее эмоций живого человека. Ее словно бы с головы до ног опалило огнем. Другой успокоил ее, угасил пламя.
– Как? – вырвалось у Раны.
– Мы не знаем. Похоже; он бежал. А может быть, просто прекратил свое существование.
Рана закрыла глаза и «включила компьютер», который жил в ее мозге. Она думала о проделанной ею работе, о том, как Александр помогал ей разобраться в сложностях устройства центра сверхсветовой связи. В памяти всплыли синестезические символы, но их значение теперь словно бы загрязнилось, запятналось тем, о чем сказала Тревим.
Здесь, в пустынной местности, позади мертвых глаз, мозговой «компьютер» Раны вел себя иначе. Он работал с новой уверенностью, проявлял открытость и смелость там, где прежде робел. Теперь она могла управлять своим даром, а не отключать, как раньше, сознание для того, чтобы ее способности получили свободу.
Через несколько минут Рана увидела ответ.
– Александр отослал себя прочь.
Почтенная мать сглотнула сжавший глотку ком.
– Он узнал?
Когда она произносила эти слова, ее лицо скривила гримаса боли. Странно было видеть боль на лице мертвой женщины.
– Узнал что?
Тревим вновь болезненно скривилась.
– Тайну Императора.
Рана прищурилась.
– Вам нехорошо, Почтенная Мать?
Адепт Тревим провела ладонью по лбу. На землисто-серой коже выступила млечная испарина.
– Об этом запрещено говорить, – выдавила она, – с непосвященными.
Рана Хартер опустила глаза, обвела взглядом постель. Ее память легко проскользила над событиями тех недель, которые она прожила в тени Александра. Ее «компьютерный» мозг пытался найти разгадку тому, о чем говорила адепт. Но ответ не находился, для этого было слишком мало сведений.
– Мать, я ничего не знаю об этом.
Тревим вздохнула. Если бы она была живой, то черты ее лица, пожалуй, подсказали бы окружающим, что она испытала большое облегчение. Затем она кивнула.
– Я очень надеялась на это.
Несколько минут Тревим стояла молча и собиралась с духом, глядя на рисунки на черных стенах.
– Теперь тебе предстоит отправиться в путь, Рана.
– Куда?
– На встречу с Императором. Он будет говорить с тобой об этом.
– На Родину?
– Да. Это великая честь.
Рана нахмурилась. На дорогу уйдет десять лет абсолютного времени.
– А где Херд? – спросила она.
– Тот рикс, пленницей которой ты была?
Черты лица женщины-адепта снова отразили недовольство. Как она, однако, была эмоциональна – для мертвой, слишком эмоциональна. Другой, живший внутри Раны, ответил на поведение Тревим легкой дрожью холодного недовольства.
– Да.
– Не думай о ней, Рана. Пусть этот неудачный эпизод из твоей прежней жизни затеряется в памяти. Больше тебе не нужны подобные привязанности.
Рана закрыла глаза и стала думать о риксе. Когда она открыла глаза, Почтенная Мать ушла и оставила Рану наедине с вопросом: неужели ее любовь к Херд и вправду пройдет, растает без следа?
Рана смотрела на стены и размышляла. Жизнь после смерти была чистой, ясной и хорошей. «Серые» все говорили правильно. Ушел страх, а смерть, Древний Враг, была побеждена, а вместе с ней – боль и нужда.
И все же Рана Хартер покачала головой, выразив спокойное несогласие со словами Почтенной Матери. Она знала, что всегда будет грустить о том, другом небе, о тех неделях, когда ее возлюбленная-рикс изменила все вокруг. То время, проведенное рядом с Херд, было таким кратким. Женщина-инопланетянка подарила Ране радость, ей удалось каким-то образом вывести Рану на дорогу, ведущую к бессмертию.
А самое главное – Херд была красива, еще красивее этой чудесной черноты.
Ране хотелось увидеть ее. Она желала – другие слова не годились для описания ее чувств – ощутить ее прикосновения, напоенные ароматом лимонной мяты. Где же теперь ее возлюбленная?
Другой усмирил эти мысли, пока они не стали слишком взволнованными. Он объяснил, что живущие никогда не могут быть подходящими спутниками для мертвых. «Розовые» подобны избалованным детям, мелочным и буйным. Они были уродливыми созданиями, капризными и стервозными, постоянно требующими к себе внимания, гоняющимися за мыльными пузырями богатства и власти. Они слепы к хрупкой и тонкой красоте черноты. Мертвые правильно делали, что держались в стороне от них.
«Ты не знаешь Херд», – подумала Рана Хартер.
Другой в ответ промолчал. Похоже, он был немного удивлен.
А Рана закрыла глаза и, перелетев через алый горизонт, ускользнула к тихой, пустынной равнине смерти. Скоро она улыбнулась, что для мертвой женщины было очень и очень странно.
Кэтри Хоббс проснулась.
Странно… Она чувствовала себя отдохнувшей. Впервые за несколько недель ее тело было избавлено от нервного напряжения. Но все же перед глазами стоял туман, и из того, что ее окружало, она смогла разглядеть только панели на стенах пастельных тонов – успокаивающих цветов лазарета.
Хоббс попробовала шевельнуться.
«Вы обездвижены по медицинским показаниям» – прозвучал синтезированный голос в области вторичного слуха.
– Проклятье, – сказала Хоббс, вспомнив о своей коленке. Она несколько раз подряд моргнула, пытаясь прогнать затянувшую поле зрения пелену и увидеть хотя бы собственные ноги.
У дальней спинки кровати стоял человек, осанку и выправку которого она узнала бы и сквозь туман. Лаурент Зай.
– Мне сообщили, что вы приходите в себя.
– Сколько времени я проспала, сэр? – дрожащим, осипшим голосом спросила Хоббс.
– Десять часов. Пять циклов гиперсна. «Целый день», – подумала Хоббс. Но при этом она не могла вспомнить ни одного сна. В последний раз ей удалось проспать больше двух часов подряд еще до захвата заложников. Странно было даже представить, что пока она спала, время шло. Однако невзирая на эту ошеломляющую новость, так четко и ясно Хоббс не мыслила уже много дней.
– Кто отключил двигатель, сэр?
Зай улыбнулся.
– Фрик.
Конечно. Главный бортинженер мог управлять любым устройством на корабле через собственный синестезический интерфейс. Какая удача, что он находился в командном отсеке, а не лишился чувств где-нибудь в одном из инженерных помещений на корме, где бушевала вырвавшаяся на волю гравитация.
– Но вы, как я понял, сами предпринимали отчаянные попытки сделать это.
Он перевел взгляд на ее левое колено. Хоббс оторвала голову от подушки, вытянула шею, стараясь увидеть свои ноги, но разглядела только сетки тракционных решеток и несколько блестящих капель нанопрепарата, стекающих внутрь открытой раны.
– Выглядит просто ужасно, сэр.
– Не волнуйтесь, Хоббс. Все будет хорошо. Судя по данным медицинского компьютера, вам даже сервопротез не понадобится. Но будете прихрамывать, пока мы не доберемся до Легиса, где вам пересадят несколько новых сухожилий.
«Пока мы не доберемся до Легиса». Значит, сражение действительно закончилось. Риксы больше не прислали никаких чудищ, они не будут угрожать «Рыси». В это было трудно поверить.
– Только сухожилия? – удивилась Хоббс. Ей казалось, что ее коленная чашечка разбилась на несколько кусков. В момент падения она сама весила больше трехсот килограммов.
– Если честно, – признался капитан, – то понадобятся сухожилия и коленная чашечка из гиперуглерода. А если вы и в дальнейшем планируете совершать прогулки при пяти g, то лично я порекомендовал бы вам сразу парочку таких чашечек.
Она улыбнулась. А в следующее мгновение к ней вернулась страшная картина тех мгновений, которые она пережила во время атаки черных дронов. Трупы в командном отсеке. Капли крови в воздухе.
– Сколько пострадавших, сэр?
– Всего погибших – восемьдесят один человек, – ответил Зай. – Все трое пилотов в командном отсеке и стрелок Уилсон.
Восемьдесят один. Море крови. За время трех боевых операций – освобождения заложников, первого боя с риксским крейсером и последней атаки черных дронов – «Рысь» потеряла больше трети экипажа.
– Надо мне было послушать вас, Хоббс, – сказал Зай. – Удаление брони с командного отсека могло стоить нам всего фрегата целиком.
– Нет, сэр. Это была моя ошибка. Нельзя было давать команду переходить на ускорение в шесть g. При том, что наша система искусственной гравитации и так уже барахлила, это было слишком много.
Хоббс зажмурилась, снова вспомнила все. Если бы она дала приказ медленно набирать три g, система искусственной гравитации, пожалуй, и выдержала бы.
– Вы не могли этого предвидеть, Хоббс, – успокоил ее капитан. – План у риксов был блестящим – обоюдное уничтожение. Крейсер выпустил сто двадцать восемь дронов как раз перед тем, как риксы взорвали его. Этих «чернушек» более чем хватало для того, чтобы разнести «Рысь» на мелкие кусочки. Нас спас главный аналитик Кэкс. Он нес дозор, когда все мы уже праздновали победу. Он заметил черные дроны и предупредил Тайер.
Хоббс сдвинула брови. Разве Кэкс не ослеп?
– И вы тоже нас спасли, Хоббс, – продолжал Зай. – Это вы вытащили нас, не дав дронам разодрать нас в клочья. Каждый километр расстояния между «Рысью» и «чернушками» сберегал кому-то жизнь. От перегрузок не погиб никто.
У Хоббс на миг стало легче на душе. По крайней мере, из-за ее поспешности никто не пострадал.
– Но травмы наверняка были. Не поверю, что ни одной, сэр?
– Из-за перегрузок в чистом виде? Что-то около сотни небольших травм. Но ваша коленка – это самое серьезное из ранений. Больше никому из членов вверенного мне экипажа не взбрело в голову вставать с кресла при ускорении в пять g.
В ответ на шутку капитана Хоббс смущенно улыбнулась. Ее мысли о том, чтобы взбунтоваться против капитана, теперь совсем угасли, затуманились. Тот яростный конфликт, что бушевал в ее сердце, сейчас казался иллюзией, скорее реакцией на стрессовую ситуацию, чем просто проявлением слабоволия.
– И еще одна новость: мы его сцапали, – сказал Зай.
Хоббс не сразу поняла, о чем речь.
– Объект, сэр?
Капитан Зай кивнул.
– Теперь у нас снова работает система искусственной гравитации, как вы, наверное, заметили. А эту пакость мы тащим на буксире.
Хоббс изумленно вздернула брови. Сверхмассивные объекты размером с планету без труда притягивали к себе легкие гравитоны. Но нечто вроде риксского объекта, масса которого составляла всего около нескольких миллиардов тонн, пожалуй, можно было использовать с плюсом, – догадалась Хоббс.
Но тогда получалось, что фрегату теперь было чрезвычайно трудно вообще продвигаться вперед.
– Какой у нас вектор, сэр?
– Практически никакого, – ответил капитан. – Но на Легисе полным ходом идет сборка четырех мощных тягачей. Как только они подцепятся к «Рыси», мы сможем разогнать объект почти на единицу g.
Хоббс понимающе кивнула. Мощный двигатель был главным преимуществом фрегата. Если бы можно было не опасаться за жизнь находившихся внутри «Рыси» людей, если бы не существовало ограничений в работе системы искусственной гравитации при высоких перегрузках, то, в принципе, этот корабль мог бы разгоняться как дистанционно управляемый дрон. С помощью нескольких грузовых тягачей и дополнительных запасов антиматерии фрегат мог сдвинуть с места небольшой планетоид.
– Объект в данный момент движется в сторону имперской границы со скоростью две тысячи километров в секунду, – сообщила Хоббс, запросив и получив над кроватью изображение с тактического дисплея. – За год мы сумеем довести его скорость до девяти десятых константы.
Зай улыбнулся, видя, что его старший помощник уже приступила к работе.
– На это потребуется уйма топлива, Хоббс. Вам бы следовало в ваших вычислениях учесть антиматерию.
– Но где мы можем ею запастись, сэр? Вы думаете о базе на Тренторе?
– Мы летим на Родину.
Хоббс широко раскрыла рот. На Родину… Она видела, каким тихим счастьем светятся глаза Лаурента. Кем бы ни была его тайная возлюбленная, она находилась в имперской столице.
На путь до Родины потребуется десять абсолютных лет. Для экипажа «Рыси» за это время война могла закончиться.
Правду сказать, для многих война закончилась уже теперь. Кэтри стала гадать, много ли удастся воскресить из тех, кто погиб смертью храбрых, и сколько из тех, кто ушел навсегда.
Вдруг она снова ощутила ужасную усталость, несмотря на то, что получила пять циклов гиперсна. Ее разум отказывался воспринимать какую бы то ни было информацию. Простых фактов оказалось чересчур много, и они утомили Хоббс. «Рысь» уцелела, выполнила возложенную на нее миссию и захватила такой боевой трофей, с помощью которого развитие науки и техники в Империи могло навсегда изменить свой курс. Лаурент Зай был жив, он остался возвышенным героем, а Кэтри Хоббс не стала изменницей.
Все оказалось намного лучше, чем она могла предполагать.
Но Хоббс понимала, что когда проснется снова, ей придется столкнуться с подробностями сложившегося положения дел: необходимостью ремонта бесконечного числа компонентов, подготовкой к долгой дороге домой, помощью в восстановлении инфоструктуры Легиса. А еще ей придется заново учиться ходить.
И прочитать список погибших. Друзей, коллег, товарищей по экипажу. Она закрыла глаза и решила, что пока не будет просматривать этот скорбный перечень утрат. С этим можно было подождать.
– Простите, что потревожил вас, Хоббс, – проговорил Зай. – Вы, наверное…
– Я устала, сэр. Но спасибо вам, что навестили меня.
– Вам спасибо, Хоббс.