Профессионалы Шакилов Александр

25. БУРУСЭРА

В метро троица арендовала четырёхместный люкс-вагон. Расплачивался, понятно, якудза – откуда у молодых фениксов, ещё, небось, стажёров, лишняя наличность? Молодёжь и в общем вагоне неплохо себя чувствовала бы. А вот для якудзы толкаться с катаги – западло, свои не оценят, не положено.

Госпожа Хэйкэ купила билет в средний класс. Скоренько забежала в вагон, плюхнулась в ближайшую свободную гель-камеру и закрыла крышку, изнутри наклацав на панели управления код станции назначения.

Стравив радиоактивный пар, состав тронулся – натужно загудела турбина.

Госпожа Хэйкэ отменила заказ, крышка, чмокнув уплотнениями, плавно откатилась в сторону. Вдова выбралась из камеры. Придерживаясь за поручни, прошла мимо ряда упакованных пассажиров – к порталу-сцепке вагонов.

При переходе в первый класс требуется доплата – Кицунэ-годзэн пожертвовала метрополитену ещё парочку виртуальных купюр с банковского счёта.

В первом классе всё то же, что и в среднем – те же гель-камеры, те же поручни, но с двумя отличиями: пассажирам предоставляются дополнительные услуги – гигиенические разъёмы (а вдруг в пути захочется пи-пи?) и виртуальные услуги. Госпожа Хэйкэ никогда не понимала смысла виртуалки: ну, скажите в чём радость жизни в придуманных мирах? Максимум, что могла себе позволить Кицунэ-годзэн, так это Конъюнктиву – специальные линзы, позволяющие видеть глазами чужого человека. Кто-то смотрит твоими глазами на мир, и ты смотришь сквозь чужие зрачки. Кому-то интересен быт Вавилона, а госпоже Хэйкэ нравилось наблюдать горные пейзажи, особенно заснеженный Тибет – госпожа Хэйкэ обожает лохматых яков, медленно бредущих по узким тропам. У внучки есть парочка конъюнктива-линз – подарок зятя, что ему пусто было.

Из первого класса в арендованный люкс-вагон не пробраться – нет между ними портала. Надавив мизинцами на веки, Кицунэ-годзэн настроила особенное зрение; пощупала мочки – отладила микрофоны, встроенные в уши.

Чёткая картинка – инфа поступает в мозг вдовы. Изображение и звук – сквозь металлопластиковые стены двух вагонов, сквозь теплоизоляцию и провода, сквозь оптоволокно и противорадиационные экраны.

Ребятки сидят в кожаных креслах. Не развалились, а именно сидят – нет в фениксах обычной для всех профессионалов уверенности, нет ни миллиграмма вальяжности. Мальчики выслушивают нотации от якудзы, мальчики чувствуют себя виноватыми – смотрят в пол, застеленный бухарскими коврами. Пухленький якудза меряет шагами крохотный, по сравнению с общим, люкс-вагон. Система виброгасителей скрадывает тряску – в люксе, при желании, можно проводить операции по микрохирургии глаза, или, к примеру, по сращиванию нервов – есть гарантия, что лазерный скальпель не вильнёт при остановке состава.

Госпожа Хэйкэ внимательно наблюдает за якудзой. Что-то в его движениях настораживает вдову. Ритм шагов. Отмашка руками. Задранный под определённым, точно выверенным углом подбородок. Бёдра. Якудза виляет бёдрами как какая-нибудь шлюшка-яриман из Красного квартала. Якудза преднамеренно оттопыривает дэмбу. Ему не хватает разве что буферов-оппай! – прилепите молочные железы на диафрагму, и будет вылитый транссексуал-извращенец! Уж слишком неправильные движения, не женские – пародия, но пародия преднамеренная, просчитанная до мелочей.

Когда Кицунэ-годзэн была маленькой девочкой, в её подъезде жила девушка-бурусэра. Девушка зарабатывала тем, что продавала свои ношеные трусики в секс-шопы для фетишистов. Сейчас молодые фениксы напоминают госпоже Хэйкэ клиентов соседки-бурусэра – психи-рэйдзи, мать их, свихнувшихся на не стиранном женском белье. Чем вызвана ассоциация? – а тем, как напрягаются причандалы-тибу фениксов при взгляде на вытанцовывающего якудзу.

– Масами?! – вопрошает толстячок, сладострастно изгибаясь; поясница его изламывается, пышка-якудза кувыркается назад и садится в поперечный шпагат. – Масами?!

– Я! – дрожит профессионал, высокий увалень (его доброе бесхитростное лицо пугает госпожу Хэйкэ собачьей преданностью).

– Хисока?! – облизывает губы толстячок, елозя промежностью о центральный шест-поручень вагона.

– Я! – всхлипывает похожий на девушку красавчик-бисенен.

И оба феникса – в унисон! – орут, надо понимать, от восхищении:

– Кавайи! Кавайи!!

Госпожу Хэйкэ передёргивает от омерзения. Извращенцы! Точно извращенцы! Хотя… Саа…

Ритм шагов якудзы – маятник, метроном: чётко, плавно, ничего лишнего. Отлаженный механизм, программа без глюков, оптоволокно без сколов. Ритм. Ритм. Ритм.

– Кавайи!!

Отмашка руками – отбивка тактов, рифмоплётский размер, незатейливая, но въедливая мелодия – не хочешь, а напеваешь. А якудза дирижирует.

– Кавайи!!

Задранный подбородок?! – лидер обязан демонстрировать харизму!! – фас, профиль, три четверти. Играют скулы, блестят глаза, ровные ряды белоснежных резцов.

– Кавайи!!

Бёдра и дэмбу?! – намёк на гармоничный секс и звериные инстинкты, половое созревание и потерю ориентации. Дэмбу и бёдра?! – да, якудза не обернётся прекрасной девушкой, от одного вида которой в сердцах парней вспыхивает любовь, а неизмеримая нежность зашкаливает в красный сектор идиотизма и безумия. Да, ничего подобного не случится. Не имеет толстячок такой возможности. Не способен прикинуться даже изнывающей от течки ама, или одзёсама, в разгар наркотической оргии выставившей на всеобщее обозрение пушистый лобок. Нет, не беспокойтесь, между якудзой и трансформацией пятой категории нет ничего общего. Но! – толстячку под силу приворожить ребят, заставить их любить пышную плоть и подчиняться жирным телесам, обожаемым и прекрасным, единственным и неповторимым.

Магия.

Гипноз.

Зло!!

– Масами?!

– Да, Дзиро-сан?! – высокий мощный феникс падает на колени, длинная чёлка его закрывает лицо, искажённое страданием и восхищением.

– Масами, зачем ты затеял дуэль?!

Похоже, разговор, начатый на ипподроме, не закончен.

– Дзиро-сан, я… Я не мог терпеть!! Вы, Дзиро-сан, и он… – парень, названный якудзой Масами, кивает на сотоварища-феникса. – Вы… Ему больше!! внимания… ласки… Вы… И он!!.. А я?!..

– Ты ревновал, Масами?! – Это не голос человека, это шелест обёрток от соевых батончиков, это змеиное шипение у обнажённой лодыжки, это скрежет боевого клинка по стеклу, обрамлённому рассохшейся оконной рамой. – Р-рь-рь-е-евь-н-но-а-вал-л?! Т-т-ы-ы?!

– Да, сэнсэй… ревновал, сэнсэй… – и это тоже не голос, это песок, жёлтый горячий песок, это капля аквавиты в пустыне. – Да! Но не только! Я должен был пощупать! Проверить на что годятся Избранник и его Смерть! Я знаю, сэнсэй, я слишком много взял на себя, но…

Якудза повисает на шесте вниз головой, удерживаясь ногами – на толстых ляжках, наверняка, отпечатаются гематомы. Кровь приливает к круглой голове пышки-якудзы, кровь плещется от щеки до щеки, эритроциты омывают чисто выбритые, вспухшие от напряжения виски.

– Чего замолчал, тикусёмо?! Киитэ итэ кудасай! Ватаси-ва сэнсэй дэс! Аната-ва сэйто дэс! И никак иначе! Я приказал – вы сделали! Я хочу – вы выполняете! Я подумал – вы готовы служить! И никак иначе! Я сказал! Я!

Фениксы торопливо, перебивая друг дружку, оправдываются, щебечут какую-то чушь. Очей на якудзу (как его? – Дзиро?) не поднимают – опасаются? не смеют?

– А мальчик?! Клон?! Не проследили?! Почему он жив?! Почему не сгорел?! Вы должны были проследить, проконтролировать каждый его шаг, вы…

– Так ведь мы… – опять в унисон, опять дрожат. От страха. Ибо Дзиро-якудза недоволен. Да что там, Дзиро-якудза в гневе. – Если в огонь, то опять на трое суток выключит, до воскрешения… К тому же, если без снайпера, то…

– А девчонка?! Почему эта сучка до сих пор жива?! Почему кумо и они вернулись без её скальпа?! Я просил отрезать ей голову?! Я хотел посмотреть, какого цвета у неё глаза!! Её настоящие глаза под голограммами!! Я!!.. Вы!!

Глаза?! Под голограммами?! Как у внучки, у Юрико… – вскинулась Кицунэ-годзэн и сильно-сильно дёрнула себя за уши – усилила звук до максимума. Теперь чужие голоса грохотали так, будто в её пустую голову впились одновременно десяток отбойных молотков. Вдова дважды моргнула – и картинка приобрела изумительную чёткость – на пределе возможностей линз: подробности, подробности и ещё раз подробности. Плюс акцент на мелочи, фиксация и запись изображения-звука в блок памяти, вживлённый в затылочную кость.

– Дзиро-сан, вы же знаете…

– ЧТО?!

– Демоны неуправляемы, заклятья на них почти не действуют. Мы… – заикается худенький красавчик. – Вы нас учили, но мы… И кумо и они уверяют, что не могли убить хэнгэёкай. Вроде, девчонка – оборотень, своя! Мы пытались… мы…

– Усо! Вы же ахо!! Бакаяро!! Как можно было всё испортить?!! Как?!! Обычная девчонка, трансформер-маркетолог, ходячая реклама!!

Трансформер-маркетолог! Реклама! – госпожа Хэйкэ едва сдержалась, чтобы не прорубить боевым алмазно-титановым веером проход в люкс-вагон. И решить проблему раз и навсегда. Но… – если убрать людей, которые создают неприятности, это ещё не означает, что исчезнут и сами неприятности. Госпожа Хэйкэ заскрипела зубами. Сдержалась. Десять спиц складного веера-тэссэн вернулись в сумочку. Не время для трупов. Ждать. Смотреть, слушать и запоминать.

– Мы… – оправданьям нет предела, степень вины неизмерима, Кицунэ-годзэн не удивится, если Дзиро-якудза предложит мальчишка смыть позор кровью: сэппуку, мои дорогие, только сэппуку реабилитирует вас в моих глазах.

– Вы!! – рычит тигром Дзиро-якудза. За внешней неповоротливостью, под складками жира скрывается серьёзный боец, опасный и сильный.

– Мы…

– Вы должны убить девчонку. И найти Избранника. И убить. Но так, чтобы он не воскрес! – Внезапно Дзиро-якудза сползает с шеста, подходит к фениксам, на ходу сбрасывая с себя одежду, и, обнажённый, начинает надуваться. В прямом смысле слова. Он резко и глубоко дышит, и тело его округляется, как воздушный шар. Как глобус.

Молодые профессионалы поднимаются с колен:

– Да, Дзиро-сан! Да!

– Масами?!

– Я!

– Хисока?!

– Я!

– Мальчики мои?!

– Кавайи!! Кавайи!!

Фениксы касаются руками живого шара, трогают, ласкают. Ритм. Новый ритм. Новые движения. Красные нити между сферой-якудзой и парнями. Нити? – верёвки, тросы. Не разорвать, нечего и пытаться, слишком поздно. Зло опутало сердца профессионалов, Зло пронзило насквозь почки, Зло сидит в печёнках и регулирует сфинктеры. Теперь госпожа Хэйкэ видит, что вместо фениксов остались лишь оболочки, наполненные осквернённым ливером.

Зло.

Зло.

Зло.

Да уж, госпожа Хэйкэ была права: дело дрянь. Не зря троица сразу привлекла внимание вдовы.

Юрико, внучка. Помочь. Спасти.

Вагон неимоверно трясёт – в первом классе не предусмотрены виброкомпенсаторы. Это же не люкс-вагон, здесь пассажиры наслаждаются прелестями путешествия в комфортабельных гель-камерах, пассажирам без разницы, что там снаружи, они затерялись иллюзиях виртуальных миров. Во-он тот зулус, небось, прогуливается по планете Чужих, он разглядывает гигантские пирамиды из пульсирующих человеческих сердец, пахнущих как пенка для бритья. Белокурая девочка-амазонка, наверняка, нежится в райских кущах – игриво трепыхается в запрещенных её сектой мужских объятьях, а потом, укусив красавца-брюнета за локоть, вырывается и в костюме «бабочки» взмывает в поднебесье, она хохочет, она счастлива. Бесконечный садо-мазо-ад, кипящее масло, когти, раздирающие плоть, покрытую бурой шерстью – не чужды эротические фантазии и костлявому зооморфу-дикобразу, ассенизатору, расчищающему своими крепки иглами наслоения дряни в газовых трубопроводах; а ведь зооморф лишён половых признаков – рабочая лошадка, интим биоинженерами и техпроцессом не предусмотрен… Да мало ли кого и куда может завести тропа компьютерной реальности?

Вагон неимоверно трясёт, но гель надёжно предохраняет тела от толчков и ударов. Надёжно. Предохраняет. Ничего ни с кем не случиться – будут живы, не помрут. Значит, можно устроить небольшую аварию в метрополитене. Резкий останов. Интересно, а как отреагируют виброкомпенсаторы люкс-вагона на резкий останов? Вдруг кое-кому сломает позвоночник о шест-поручень? Или размажет по стенам, увешанным рекламными плакатами и схемами маршрутов подземки.

Кицунэ-годзэн не курит – вредная отвратительная привычка! – но зажигалка у неё имеется. Так, на всякий пожарный случай. П-по-а-жарр-ный, ага. Вот на такой, как сейчас.

Зажигалку, кстати, госпоже Хэйкэ подарил зятёк. Мол, вот вам, мама, презент от меня. На добрую память. Госпожа Хэйэкэ подарок взяла, а вот память – извините.

Металлический цилиндрик, колёсико, кремень. Огонь долго не берёт мягкий пластик полового покрытия. И не тронул бы вообще, если бы зажигалка была обычной. Но! – зятёк постарался, вложил в подарок часть своей силы-таланта, снабдил презент энергией профсоюзных татуировок.

Первый пожар – а сколько их будет?! – на совести госпожи Хэйкэ. Она постаралась, она начала новую войну.

26. КРОКОДИЛ

– Он?

– Вроде, он. А может, и не он. Сильно вы его?

– Как обычно.

– Значит, крепкий парень. Раз живой ещё.

Голоса. Рядом. Над Акирой. Чьи-то прокуренные хриплые голоса.

Прокуренные…

Курить…

Сигарету просили, табачок… и огоньку… и… – а дальше темно, и тихо. Гоп-стоп? Не похоже.

Лейтенант Ода открыл глаза, и яркий свет тут же заставил его зажмуриться. Под веками – боевой гопак – выкидывают коленца разноцветные круги и пятна: что с закрытыми глазами, что с открытыми – один хрен, ничего не видно.

Тошнит.

Феникса тошнит. Он с трудом перевернулся набок и… – ну, вы понимаете. Сотрясение мозга всё-таки. Иммунитет от ударов кастетами по черепу у Акиры пока не выработался – отсутствовали, ага, в организме антитела и прочая дребедень. Как-то всё недосуг было соответствующими прививками осквернить ягодицы – в профсоюзной поликлинике, ага, в кабинете N20.

От воспоминаний Акире стало ещё хуже, и он… – да-да, опять – ну-у, если вы бывали на приёме у Надежды Джоновны Смит, то вы поймёте, что случилось – рефлекс! – с профессиональным пожарным на бетонном полу.

В общем, Акиру в Гаражах приняли хорошо. Можно сказать, замечательно встретили гостя дорогого. Да, могли убить. Но ведь не убили. Да, могли определить в инвалиды на всю жизнь. Так ведь шевелится феникс и водки просит! А раз чего-то желает, то… И жить будет, и на ноги станет. Не сегодня, конечно. Завтра. Может быть.

Повезло Акире – и-мейл, письмецо от Спитфайра дошло таки, адресат с посланием ознакомился, да вот незадача – оповестить население о визите инкогнито не успел. Потому и табачок, потому и закурить по темечку.

– Водки дайте. Стакан. Два. – Наконец, Акира может безболезненно смотреть. Глаза привыкли свету. Да и прожектор от личика пожарного убрали. Похоже, мордаху феникса сравнивали с миниатюрной «паспортной» голограммой, которая до сих пор, активированная, болтается над грудью Акиры. Феникс смотрит на свою копию: ну, и рожа у вас, мил человек Акира Ода, профессионал пятой – высшей! – категории.

– Водки? – Ехидно интересуется шошон-ивитем. Индейцы, они все ехидные. Циники все. Особенно те, что щеголяют головными уборами из перьев кынсы. Типа, охотник, типа сумею воробью со ста шагов в клюв плюнуть, а тот и не поморщиться, но замертво коготками асфальт почешет.

– Водки? – Переспрашивает индеец. И улыбается, морду пергаментную морщиня – зубы жёлтые напоказ. Старейшина? Возможно. А на моноциклетной куртке у него цвета банды-фратрии Койота. А «койоты» – ребята солидные, с ними лучше без серьёзного повода не шутить. И без пулемёта «Дятел-47» в руках. С пятью запасными лентами-коробками.

– Жалко? Водки?

– Да нет, отчего же? Для бледнолицего «огненной воды» хоть бидончик, а завсегда нацедим. – Трясёт перьями шошон. – Гаррис, плесни гостю. Чуток.

Чуток Акиру впечатлил. Чуток оказался искусно инкрустированным бизоньим рогом – по прикидкам феникса, объём данной ёмкости аккурат – в пропорции один к одному! – соответствовал пол-литровому эквиваленту. В общем, бутылка водки за раз в «чутке» поместилась.

– Вам от Узбека привет. От Ника Юсуповича. – Акира шумно выдохнул и слизнул с губы последние капли. От желудка потянуло сквозняком приятного тепла.

– Спасибо. И как он? Там, у вас?

– Жив-здоров. – Осоловело осклабился Акира. – Закурить дайте, а? Хочется очень.

– Жив, говоришь? Ха-ха, смешной ты малый, лейтенант Акира Ода. Смешной. Гаррис, дай ему табачку.

А потом феникса оставили одного. Руки ему не развязали – а зачем? Ежели настоящий профи, то и сам от верёвок освободится, а на нет и гильотины нет. А что на бетонном полу валяется, та ведь феникс, а у фениксов душа горячая, как-нибудь тельце обогреет, спасёт от стужи и переохлаждения. Тем более летом. Тем более в подвале.

Верёвки Акира, понятно, пережёг – как два мизинца о стеклопластик, запросто. Хотел сквозь стены плазмой пройти, огоньком в дверные щели просочиться, но передумал – только-только в Гаражах, с людьми нормально пообщался и не успел – и вот так вот сразу умничать? превосходство своё показывать? – излишне это, не по-людски, хе-хе.

Сел в углу подвала и заснул, подогревая резервным теплом стены. Ой как, развело Акиру от водки, да и голова очень-очень болела…

Проснулся, когда разбудили – по плечу похлопали. Шошон разбудил. Поздоровался за руку – крепкая у «койота» ладошка, мозолистая: захотел бы индеец Акире конечность испортить – враз бы сломал. И обжёгся бы, конечно, но… На то, что Акира «развязался», шошон внимания не обратил – воспринял, как само собой разумеется.

– Узбек просил тебя схоронить до поры, до времени. Так что ты за подвал не серчай – самое надёжное местечко: сканеры патрульных вертолётов не берут. Отлежался? Полегчало?

– Полегчало, спасибо.

Индеец вывел Акиру на поверхность. Н-да, глубоко феникса спрятали – знатные катакомбы, лестница – метров тридцать ступенек и перил, разделённых пятью порталами-воротами: надёжными, огнестойкими и герметичными – без щелей и зазоров. О-очень сомнительно, что Акира просочился бы сквозь все уровни защиты – тут не плазмой идти надо, а ядрами дейтерия и трития делиться – чтоб мало не показалось.

А наверху – жизнь, буйство красок, ароматы жареного мяса, специй и коровьего навоза. Пёстрые куры пробегают под колёсами мотороллеров-вездеходов. На узких проспектах Гаражей выступают андеграунд-рок-группы, предлагая слушателям безумные помеси этнических мелодий и гитарно-диджейских запилов. Акира видит, как минимум, три гидропонные грядки, подвешенные над обросшими мхом чумами. На грядках – бананы и томаты, имбирь и петрушка. Есть в Гаражах и собственный храм Каодай, и маленький крематорий. В клетках, выставленных из окон жестяных хибар, ругаются огромные модифицированные попугаи-переводчики. То тут, то там пацанята-громкоговорители, разевая рты до ушей, зазывают клиентов в магазинчики, торгующие современным софтом и свиной вырезкой, копчёной рыбой и бамбуковыми татами, карманными генераторами и биомехами-степлерами. У громкоговорителей отличные лёгкие, каждый из этих ребят способен концентрированным воплем порвать барабанные перепонки роте бойцов в противокумулятивных касках – на расстоянии до двухсот метров. Мальчики-громкоговорители – настоящие профессионалы.

Кстати, среди гаражников очень много профи. Акира немножко пообщался с трапперами – Гаррисом и Гитой. Гаррис, кстати, один из тех ребят, что встретили Акиру в Гаражах, именно от него у феникса заштопанный биоклеем рубец на черепе – гостинец, так сказать. Гаррис извинился и попросил Акиру зла не держать. Акира пообещал: нет проблем, со всеми бывает, и вообще спасибо, что удар не точный. Гаррис сказал: пожалуйста. На том и порешили. Это жизнь, ребята, с кем ни бывает.

Гаррис познакомил Акиру с любимой женой Гитой: май бьютифул гёлфренд – так он представил низенькую девушку Акире. Правда, Акира не совсем уловил – жена она Гаррису или просто подружка-любовница. Но, похоже, парень абсолютно не придавал значения терминологии. Формулировки – не его конёк. Супруга до гроба, или суперперетрах-на-одну-ночь? – а не всё ли равно?

– Познакомьтесь. Гита, это Акира. Акира, это Гита, моя жена, май бьютифул гёлфренд.

– Очень приятно.

– Очень.

У молодожёнов общий семейный бизнес: ловушки и силки на любую живность – от тараканов до хомо сапиенсов. Не проблема. Заплатите – получите услугу. Молодожёны – трапперы, есть такая профессия. Оказывается, спецов их профиля обычно нанимают владельцы редких – очень дорогих! – экзотических животных, покинувших своих хозяев внезапно и на неопределённый срок. Только не надо банальностей о золотых клетках и журавлях в грозовых тучах – лучше послушать, о чём разговаривают профессионалы, хозяева своего слова и лучшие мастера дела.

– Так и так, господа, нехорошо получилось – доця страдает без любимого крокодильчика Мурзика, вы уж помогите. – Похохатывая, начал очередную байку Гаррис, типичный янки – ковбой в широкополой шляпе, клетчатой рубашке, сапожищах со шпорами и поясом с двумя кобурами под электрошокеры. Кстати, разрешение на оружие прикреплено к кармашку рубашки, поближе к пачке «Мальборо». В общем, Гаррис – типичный обитатель прерий, пастух-бродяга.

Акира задумчиво смотрит на пышную блондинистую шевелюру Гарриса – н-да, любой индеец отдал бы цистерну «огненной воды» за право оскальпировать этого бледнолицего. Интересно, почему шошон терпит рядом с собой Гарриса?

Однако продолжение следует:

– А я у него, у борова этого толстенного, спрашиваю: а большой ли у вас был крокодильчик?..

– Да ты что? А он? – Задача Акиры предельна просто: регулярно задавать вопросы типа «да ты что?» и «шутишь?»

– А он: что вы, совсем маленький, милый, ручной крокодильчик.

– Шутишь? А ты?

– А я: если можно подробней: фото, когда в последний раз видели, особые приметы, привычки, рацион.

– А он?

– Сначала фото принёс – отличную голограмму, динамическую. Я как глянул, так мне и поплохело. Аллигатор трёхметровый. Ручной, ага, милый. И девочка рядом, совсем цыпа – годков пять, не больше.

– Н-да… – Акира быстро устал от «круглых глаз» и «неподдельного интереса». Но! – он здесь чужак, его сюда никто не звал, он сам пришёл, он попросил о помощи, а в гостеприимном вигваме тати не обнажают.

– И я о том же. Папашку я, конечно, вызвездил по полной и в довесок присыпал, но Мурзика таки нашёл. И поймал в петельку! Вот в эту! – Гаррис демонстрирует Акире быструю трансформацию: ладонь превращается в широкую мясистую петлю, напрягшуюся мышцами и перевитую венами. – А у жёнушки моей другая специализация. Она потерявшихся мужиков в сети завлекает. Мразь, обычно, всякую – алиментщиков-сволочей, злостных неплатильщиков.

– Завлекает?

– Завлекает. Она, если хочет, очень даже умеет. – Ухмыляется Гаррис, сдвигая шляпу на затылок.

Акира косится на Гиту, по самые пятки завёрнутую в сари. Невзрачная, ничем не примечательная «мышка» ослепительно улыбается и… – Акира понимает, что безумно хочет эту девушку, он обожает её редкие чёрные волосы, оптобечевой стянутые в хвостик, он желает обнять её, прижаться лицом к маленькой груди, нежно целовать худую шею…

Гита качнула мальчишескими бёдрами и… – Акира кинулся к ней: сорвать сари, повалить наземь, раздвинуть ноги и войти – грубо, неистово!..

И вдруг наваждение исчезло. Феникс покачнулся, но выстоял.

Пот солёными струйками стекает по лицу и капает на плащ.

– Что это… было?..

– Небольшая демонстрашка. – Смеётся Гита.

– Демон… страшка?.. – не понимает Акира.

– Ага. Вот так я работаю – завлекаю.

– Ты-ы?..

– Да. Я. А кто ж ещё. Я же дипломированный инкуб.

– Ты… ты умеешь?..

– Умею. Пятая категория.

– Со дэсу нээ… Чувствуется. Высший пилотаж!

– Молодой человек, вы мне льстите! – кокетничает Гита. Акира не испытывает ни малейшего вожделения – значит, сейчас девушка не использует свой несравненный талант.

– Это что! Она великолепно рисует граффити! Обалдеть! Стишки пишет – это у неё не отнимешь! Почитаешь такие рифмы – и всё, или в постель поскорее, или… Или я не знаю как! – Гаррис с обожанием смотрит на супругу.

Да, это любовь.

Любовь… Юрико… Акира так давно не звонил Юрико, и аккумулятор мобильника сел. Надо бы зарядить при первой же возможности.

И тут дребезжит мобильник Гарриса. Гаррис отвечает:

– Пока глухо. – И отрубается.

– В последнее время у нас много заказов от ваших, от японцев. – Сообщает Гаррис, обнимая жену-гёлфренд за талию. – Вот жена сбежала, найти просит.

– Да? – Акире всё равно, Акире наплевать на рогоносцев.

27. ДЗИРО-ЯКУДЗА

Дзиро выпрыгнул из вертолёта метрах в трёх над посадочной площадкой. За весь полёт пилоты не проронили ни слова. Это плохой знак.

Ряд низких деревьев – тополей и клёнов. За деревьями – усадьба: осевая симметрия в застройке, в центре – главный зал с выходом на юг. Дзиро Пузырю туда и надо – в главный зал, там его ждут, не дождутся.

Надо пройти мимо ландшафтного сада, мимо пруда с островами, соединёнными мостиками, сквозь невидимые лучи сканеров, под прицелами охранных систем – и тогда можно увидеть покрытую кипарисовой корой крышу усадьбы.

Крыша нависает над ступенями, ведущими в главный зал. Восток, запад и север – к залу открытыми переходами прилепились павильоны и пристройки. Дзиро спешно двигается мимо пруда, Дзиро краем взгляда замечает сооружённый прямо на воде павильон для музыкальных представлений. Дзиро испуган, Дзиро опаздывает. Он видит на груди красненькую точку – лазерный луч уткнулся аккурат в сердце и провожает Пузыря до колонн и веранды усадьбы.

Дзиро останавливается у дверей.

Болят обожженные руки. Кто бы мог подумать, что в метро случиться пожар? Это просто безумие – пожар в метро, из-за которого опаздываешь на встречу с Советом Директоров.

Промежутки между колоннами закрыты решетчатыми панелями – это не к добру. Сегодня всё через одно место. То самое.

Дзиро чувствует, как лазерная точка щупает затылок: бамс, и нет Дризо Токусацу – мозги расплескались-разлетелись, заляпали красивые резные двери – в любой момент: бамс!

Дзиро разувается: кроссовки «Спаун» – обувь, конечно, очень удобная, к тому оснащённая системой очисти подошвы, но! – традиции, мать их! – войти в главный зал можно только босиком.

И Дзиро входит.

Деревянный пол устлан татами. На циновках – шёлковые, расшитые драконами подушки для сидения. И никакого интима – никаких занавесок и створчатых ширм, никаких бамбуковых экранов на перекладинах. Внутренне убранство зала всегда поражало Дзиро подчёркнутым аскетизмом: Будда, иметь столько денег, и не потратиться на паршивый голопроектор, который раскинул бы по углам виртуальные икебаны и картины из крестьянской жизни?! – это выше понимания Дзиро.

Пузыря встречают напряжённой тишиной – Дзиро понимает, что уже лишился фаланги мизинца, без вариантов – при благоприятном раскладе юбицумэ ему обеспечено: мол, теперь ты, парниша, не сможешь так же твёрдо, как прежде, держать карты и меч.

Фаланга – ерунда. А вот если Совету не понравятся новости Дзиро, то…

Пузырь заставляет себя не думать о сэппуку. Это же языческий культ жертвоприношения презренных айнов. Дзюнси, «самоубийство»? – бред! В конце концов, Дзиро не самурай, Дзиро даже не потомственный якудза. «Будо сёсин-сю» – не его настольная книга. Пусть всякие Мисимы Юкио вспарывают себе животы, а мы… – а куда денешься, если начальство прикажет? Бежать? – Пузырь и сейчас ощущает лазерную метку на затылке. Бамс, да?

Все здесь. Все-все-все. Сэнсо, война кланов давно в прошлом. Да здравствует перемирие-тэути.

На татами чинно восседает наделённый самурайскими правами оябун, «управляющий рынками». На коленях у шефа покоятся два меча-досу; рядом с оябуном – вакагасира-заместитель, и сайко комон, старший советник, и со-хомбутё, глава штаб-квартиры, а ещё – фуку-хомбутё, помощник шефа.

…драгс, или сябу-наркотики…

Лучшие люди. Элита Вавилона. Братки-кёдай.

…номия, нелегальное букмекерство на ипподроме…

Также в главном зале присутствуют пятеро кумитё, за каждым из которых стоит до двух тысяч «подотчётных штыков». Пузырь удивлён – зачем столько народа? – они бы ещё с собой своих секретарей и кайкэй-бухгалтеров притащили… Вместе с «быками»-гурэнтай.

…сима, или попросту рэкет…

Кстати, насчёт «быков». Дзиро мажет взглядом по рядам бригадиров-сятэй. Уж этих-то точно не следовало приглашать на серьёзное сборище.

…киритори, выбивание долгов…

Даже одна «старшая сестрёнка» присутствует, а точнее – женушка одного из кумитё, отдыхающего нынче на нарах.