Дюна. Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник) Герберт Фрэнк

Естественная селекция описывалась как селективный скрининг, проводимый с целью отбора особей с прогенией. Когда дело касается человека, то выявляется ограниченность такого подхода. Половое размножение становится предметом экспериментов и инноваций. Это порождает множество вопросов, включая древнюю проблему: является ли окружающая среда селекционным агентом, действующим после того, как произойдут изменения, или же среда играет роль в определении тех изменений, которые подвергаются затем скринингу. Дюна не ответила на этот вопрос: взамен она подняла новые, на которые могут попытаться ответить Лето и Община Сестер. Для этого в их распоряжении имеются следующие пятьсот поколений.

(«Катастрофа Дюны», Харк аль-Ада)

Дальние очертания голых коричневых скал Защитного Вала казались Ганиме воплощением призрака, угрожавшего ее будущему. Девочка стояла в саду на крыше Убежища спиной к заходящему солнцу, которое приобрело зловещий оранжевый оттенок из-за густых облаков пыли. Этот цвет напоминал цвет пасти червя. Ганима вздохнула. Алия… Алия… Неужели твоя судьба станет и моей судьбой?

В последнее время внутренние жизни в Ганиме стали проявлять небывалую активность. Во фрименском обществе были некоторые особенности в положении женщин – возможно, это было следствием реальных половых различий, но как бы то ни было из-за такого отношения женщины были более чувствительны к внутренним переживаниям. Об этом Ганиму давно предупреждала бабушка, ссылаясь при этом на аккумулированную мудрость Бене Гессерит. Предупреждала она и о том, что, проснувшись, эта мудрость может стать опасной для самой Ганимы.

– Мерзость, – говорила тогда госпожа Джессика, – это понятие, относящееся к предрожденным, оно имеет долгую драматичную историю печального и горького опыта. Путь, которым проходит Мерзость, определяется тем, что внутренние личности или жизни, живущие в предрожденном, можно разделить на два класса – добрые и злые. Добрые легко управляемы и очень полезны. Злые же, наоборот, объединяются в одну мощную «Психе» и пытаются овладеть живой плотью хозяина и его сознанием. Известно, что этот процесс продолжается довольно долго, но его признаки хорошо известны.

– Почему ты покинула Алию? – спросила Ганима.

– Я бежала в ужасе от того, что я породила, – ответила Джессика тихим голосом. – Я сдалась. И теперь меня это очень сильно гнетет… возможно, я сдалась слишком рано.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я не могу это объяснить, но… может быть… нет! Я не хочу внушать тебе несбыточных надежд. Гафла, мерзостное совращение, имеет длинную историю в человеческой мифологии. Это совращение с истинного пути называли по-разному, но чаще всего для этого употребляют слово «одержимость». Вот так скорее всего обстоит дело. Ты теряешь свой путь среди злокозненных жизней, и они овладевают тобой, ты становишься одержимой ими.

– Лето… очень боялся Пряности, – сказала Ганима, поняв, что может спокойно говорить о брате. Какую страшную цену пришлось ему заплатить!

– Это мудро, – сказала Джессика и замолчала.

Однако Ганима рискнула взорвать мир своей предковой памяти и заглянула сквозь туманную завесу, которую тщетно натягивала над древним страхом Бене Гессерит. Объяснение того, что произошло с Алией, ни на йоту не облегчило страданий Ганимы. Накопленный Бене Гессерит опыт говорил о том, что из этой ловушки можно выпутаться, и Ганима призвала на помощь Мохалату, добрые жизни, которые могли защитить ее от злых.

Сейчас она, стоя на краю сада на крыше Убежища в лучах заходящего солнца, вспоминала испытанное ощущение. В тот же миг она почувствовала присутствие своей матери. Чани, словно призрак, стояла здесь же, между Ганимой и дальними скалами.

– Только войди сюда, и тебе придется отведать плод Заккума, пищу ада! – сказала Чани. – Закрой эту дверь, дочь; это твое единственное спасение.

Суета между тем усилилась, перед внутренним взором Ганимы замелькали многочисленные лица, зазвучали голоса. Она ускользнула от них, погрузив сознание в Кредо Общины Сестер, больше подчиняясь отчаянию, нежели истинной вере. Шевеля губами, Ганима шепотом начала быстро произносить слова Кредо:

– «Религия есть соперничество взрослого и живущего в нем ребенка. Религия – это инкапсулированные прошлые верования: мифология, которая построена на иносказаниях, скрытых допущениях веры во вселенную, те верования, которые возвещали попытки человека найти в себе силу, все это смешивалось с мизерным просвещением. И всегда окончательной невысказанной заповедью является: «Ты не станешь вопрошать!» Но мы вопрошаем. Мы нарушаем эту заповедь походя. Работа, которой мы должны себя посвятить, заключается в освобождении воображения, чтобы затем впрячь его в чувство творчества, которое немыслимо без воображения».

Постепенно мысли Ганимы потекли ровно и упорядоченно. Она чувствовала, как трепещет ее тело, и знала, насколько хрупок этот обманчивый покой, которого она сумела достичь – туманная пелена продолжала висеть в ее мозгу.

– Леб Камай, – прошептала она. – Сердце моего врага, не стань моим сердцем.

Она вызвала в памяти лицо Фарад’на – угрюмое молодое лицо с тяжелыми надбровными дугами и упрямо сжатым твердым ртом.

Ненависть сделает меня сильной, подумала она. В ненависти я смогу избежать судьбы Алии.

Но сознание ненадежности ее положения не покидало Ганиму, и все, о чем она могла думать, – это о том, насколько похож Фарад’н на ее покойного дядю – Шаддама Четвертого.

– Вот ты где!

Справа вдоль парапета к Ганиме своей солдатской походкой приблизилась Ирулан. Повернувшись к принцессе, Ганима подумала: А это дочь Шаддама!

– Почему ты все время проводишь в уединении, избегаешь нас? – нахмурившись, спросила Ирулан, став лицом к Ганиме.

Ганима не стала говорить, что никогда не бывает одна, что охрана прекрасно знает, где она и куда направилась. Гнев Ирулан был вызван тем, что они стояли на возвышенном открытом месте и представляли собой идеальную мишень.

– Ты не носишь защитный костюм, – сказала Ганима. – Ты знаешь, что в старые времена всякого, кто оказывался вне сиетча без защитного костюма, убивали. Он терял воду, подвергая опасности все племя.

– Воду, воду! – передразнила Ганиму Ирулан. – Меня больше интересует, почему ты подвергаешь опасности себя, гуляя по крышам? Возвращайся в дом. Ты создаешь проблемы для всех нас.

– Какая здесь может быть опасность? – удивилась Ганима. – Стилгар покарал всех предателей. Кругом охранники Алии…

Ирулан посмотрела вверх, в темнеющее небо. На серо-синем небосклоне зажглись первые звезды. Она снова посмотрела на Ганиму.

– Не буду с тобой спорить. Меня прислали сказать, что Фарад’н прислал свое слово. Он принимает предложение, но по некоторым причинам хочет отложить церемонию.

– Надолго?

– Этого мы пока не знаем, ведутся переговоры. Но Дункана отослали домой.

– А что с бабушкой?

– Она пожелала остаться на Салусе на неопределенное время.

– Кто сможет ее за это осудить? – спросила Ганима.

– Это была совершенно глупая стычка с Алией!

– Не пытайся меня одурачить, Ирулан! Это была не глупая стычка, я же слышала рассказы о ней.

– Страхи Общины Сестер…

– … вполне реальны, – закончила Ганима фразу Ирулан. – Ты доставила мне сообщение. Воспользуешься ли ты теперь возможностью разубедить меня в моем намерении?

– Нет, я сдалась.

– Ты же знаешь, что мне не стоит лгать, – сказала Ганима.

– Ну, хорошо. Да, я буду пытаться разубедить тебя. Этот план безумен.

Зачем я ее так раздражаю, подумала Ирулан. Последователи Бене Гессерит не должны раздражаться ни при каких обстоятельствах.

– Я очень обеспокоена большой опасностью, которая над тобой нависла, – сказала Ирулан. Ты это знаешь. Гани, Гани, ты же дочь Пауля. Как ты можешь…

– Именно потому, что я – дочь Пауля, – ответила Ганима. – Мы, Атрейдесы, восходим к Агамемнону и знаем свою кровь. Никогда не смей об этом забывать, бездетная жена моего отца. У нас, Атрейдесов, кровавая история, и мы не остановимся перед необходимостью ее пролить.

– Кто такой Агамемнон? – вдруг спросила Ирулан.

– Ваше хваленое образование в школе Бене Гессерит говорит само за себя, – ответила Ганима. – Я все время забываю, что твой род слишком короток. Но моя память восходит к…

Она замолчала не желая нарушать хрупкий сон спящих в ее памяти предков.

– Что бы ты ни помнила, могу сказать, что твой курс очень опасен, потому что…

– Я убью его, – пообещала Ганима. – Он должен мне жизнь.

– Я не допущу этого, если смогу.

– Мы это и так знаем. Но у тебя не будет такой возможности. Алия отошлет тебя в один из южных городов, где ты и будешь находиться до тех пор, пока все не будет исполнено.

Ирулан негодующе покачала головой:

– Гани, я поклялась, что буду защищать тебя от любой опасности. Если потребуется, то ради этого я пожертвую жизнью. Если ты думаешь, что я буду спокойно отсиживаться за каменными стенами какой-нибудь джедиды, когда ты…

– Всегда найдется Хуануй, – сказала Ганима очень мягко. – Смерть – это всегда альтернатива. Я уверена, что из ссылки ты ни во что не сможешь вмешаться.

Ирулан побледнела и, забыв на мгновение обо всей своей подготовке, прижала ладонь к губам. Она столько заботы вложила в эту девочку, сейчас женщину покинули все чувства, кроме, может быть, животного страха. Губы ее задрожали, она заговорила, почти срываясь на крик:

– Гани, я не боюсь за себя! Ради тебя я могу броситься в пасть червю. Да, ты правильно сказала: я – бездетная жена твоего отца, но ты – это тот ребенок, которого у меня никогда не было. Я умоляю тебя… – Слезы заблестели в уголках ее глаз.

У самой Ганимы подступил комок к горлу, но она не дала волю своей слабости.

– Между нами есть еще одна разница. Ты никогда не была в отличие от меня фрименкой. Это пропасть, которая разделяет нас. Алия знает об этом. Кто бы она ни была, это она знает твердо.

– Ты не можешь говорить, что Алия знает, – с горечью произнесла Ирулан. – Если бы я не знала, что она из Атрейдесов, то могла бы поклясться, что она желает уничтожить свою семью.

Откуда, собственно говоря, ты можешь знать, что Алия все еще Атрейдес? – подумала Ганима, удивляясь слепоте Ирулан. Она же из Бене Гессерит, а кто лучше Сестер знает историю Мерзости? Она не посмела бы даже думать об этом, не говоря уж о том, чтобы поверить в такую возможность. Должно быть, Алия испробовала на этой несчастной женщине кое-какие приемы своего колдовства.

– Я должна тебе воду. Поэтому я стану охранять тебя, – сказала Ганима. – Но твой кузен потерял это право. Так что не будем больше говорить об этом.

Губы Ирулан все еще дрожали, когда она вытерла глаза.

– Я очень любила твоего отца, – прошептала она. – Я даже не догадывалась, насколько, до тех пор пока он не умер.

– Может быть, он жив, – сказала Ганима. – Этот Проповедник…

– Гани! Иногда я перестаю тебя понимать. Неужели Пауль стал бы так нападать на свою семью?

Ганима пожала плечами и вгляделась в темное уже небо.

– Он может находить это забавным…

– Как ты можешь так легко об этом говорить?

– Чтобы не погрузиться в темную бездну, – ответила Ганима. – Я не издеваюсь над тобой. Бог видит, что нет. Просто я – дочь своего отца. Я человек, в котором посеяно семя Атрейдесов. Ты не станешь думать о Мерзости, а я могу думать только о ней. Я – предрожденная. Я знаю, что творится у меня внутри.

– Это глупое суеверие о…

– Не надо, – Ганима протянула руку к губам Ирулан. – Я – продукт проклятой селекционной программы Бене Гессерит, ее придумала моя родная бабка. Но это еще далеко не все.

Она ногтем разорвала кожу на ладони, из раны потекла кровь.

– Видишь, какое у меня юное тело, какая тонкая кожа… Но мой опыт… О боги, Ирулан! Мой опыт! Нет!

Она выбросила вперед руку, видя, что Ирулан приблизилась к ней.

– Мне ведомо все то будущее, которое с таким тщанием исследовал мой отец. Во мне столько мудрости предков и столько же их невежества… и моральной неустойчивости. Если ты хочешь помочь мне, то сначала пойми, кто я.

Совершенно инстинктивно Ирулан наклонилась вперед и крепко обняла Ганиму, прижавшись щекой к ее щеке.

Боже, сделай так, чтобы мне не пришлось убить эту женщину! – подумала Ганима. Не дай этому случиться!

На Пустыню незаметно опустилась ночь.

Позвала тебя маленькая пташка

С красным полосатым клювом.

Прокричала она над сиетчем Табр,

И отнесли тебя на могильное поле.

(Плач по Лето II)

Лето проснулся от позвякивания водяных колец в волосах женщины. Он посмотрел в проем открытой двери своей кельи и увидел сидевшую там Сабиху. Полупогруженный в наркотический дурман, он увидел сейчас то, что открыло ему недавнее видение. Сабиха была на два года старше того возраста, когда большинство фрименских женщин уже замужем или, по меньшей мере, обручены. Следовательно, ее семья бережет ее для чего-то… или для кого-то. Девушка, очевидно, уже давно пересиживала свой брачный возраст. Затуманенное видениями зрение все-таки позволило ему разглядеть, что женщина похожа на образ из древнейшего земного прошлого: темные волосы и светлая кожа, глубоко посаженные глаза синие-на-синем, тень придавал им зеленоватый оттенок. У нее был маленький нос, большой рот и острый подбородок. Сабиха была живым сигналом того, что план Бене Гессерит известен – или о нем догадываются – здесь, в Якуруту. Они хотят возродить старый империализм фараонов с его помощью? Зачем же тогда эти попытки принудить его к браку с собственной сестрой? Несомненно, Сабиха не могла предотвратить этого.

Однако его тюремщикам план Бене Гессерит был известен. Но как они об этом узнали? Они не могли проникать в чужие видения. Они не могли бывать вместе с Лето там, где жизнь превращалась в подвижную мембрану, проникающую в иные измерения. Рефлексивные и повторяющиеся видения, в которых неизменно присутствовала Сабиха, принадлежали только и исключительно Лето.

Кольца снова звякнули в волосах Сабихи, и этот звук спугнул видение. Теперь он точно знал, где находится и чему научился. Это знание не могло быть стерто ничем. Нет, это не паланкин, не звон колец, не песня путников. Нет… Он находится здесь, в келье Якуруту, вовлеченный в самое опасное из путешествий: туда и обратно, к Аль ас-сунна валь-джамас, из реального мира чувств и обратно – в иллюзорный мир видений.

Что она делает там со своими кольцами, звенящими в волосах? О да. Она готовит варево, которым будут потчевать сегодня его, Лето Атрейдеса, те, кто схватил его и держит в неволе. Это зелье, которое держит его в реальном мире только наполовину, будут давать ему до тех пор, пока либо он умрет, либо исполнятся планы его бабки. Каждый раз, когда он думал, что победил в этой схватке, они тотчас отсылали его назад, в небытие! Госпожа Джессика оказалась права – старая ведьма! Но кое-что надо сделать не откладывая. Все воспоминания о прошлой жизни всех его предков бесполезны до тех пор, пока не научится организовывать данные о них и не сможет вспоминать их по первому требованию. Сейчас эти жизни живут в условиях полнейшей анархии. Одна или несколько из них могут полностью подавить его волю. Пряность и ее неумеренное потребление им здесь, в Якуруту, стали отчаянной азартной игрой.

Гурни ждет знака, а я отказываюсь его дать. Насколько же хватит его терпения?

Он внимательно посмотрел на Сабиху. Она откинула с головы капюшон, и на висках стала видна ее племенная татуировка. Сначала Лето не узнал ее, но потом припомнил, где он находится. Да, сиетч Якуруту до сих пор жив.

Лето не мог понять, следует ли ему ненавидеть бабку или, наоборот, благодарить ее за то, что она с ним сделала. Она хотела, чтобы его инстинкты проникли на уровень сознания. Но что такое инстинкты? Это расовая память на то, как справляться с кризисными ситуациями. Его прямой доступ к памяти живших до него предоставлял такую возможность без всякой Пряности. Теперь, когда отношения с множественной предковой памятью были упорядочены, надо было как можно тщательнее скрывать это от Гурни. Но не было способа спрятать это от Намри. Да, Намри – это большая проблема.

Сабиха вошла в келью с чашей в руках. Свет, падавший от двери, образовывал вокруг ее волос восхитительные радужные круги. Она осторожно приподняла его голову и начала кормить из чаши. Только теперь Лето понял, насколько он ослаб. Он позволил ей кормить себя, но ум его в это время был далеко, беседуя с Гурни и Намри. Они верили ему! Намри верил больше, но даже Гурни не мог отрицать того, что сообщали ему чувства Лето о Дюне.

Сабиха вытерла ему рот подолом платья.

Ах, Сабиха, подумал он, вспомнив недавнее видение, наполнявшее его сердце болью. Много ночей грезил я у открытой воды, и ветер проносился у меня над головой. Много ночей провела моя плоть возле змеиного гнезда, а я мечтал о Сабихе во время летнего зноя. Я видел, как она складывает испеченные на докрасна раскаленных противнях сдобренные Пряностью хлебы. Я видел чистую воду канала, тихую и гладкую, но в моем сердце бушевала буря. Вот она пьет кофе и ест. Зубы ее поблескивают в тени. Я вижу, как она вплетает мои водяные кольца в свои волосы. Янтарный аромат ее груди задевает струны моих самых сокровенных чувств. Она мучит меня и сжигает мою душу одним только своим существованием.

Как ни сопротивлялся Лето натиску этой страсти, все было тщетно: замороженный шар его пространственно-временной памяти взорвался. Мальчик явственно ощутил, как в его объятиях ритмично движется, издавая сладострастные звуки, женское тело; они впитывали ощущения всем своим телом – губами, через влажное, хрипловатое дыхание, языком… перед мысленным взором возникали видения каких-то спиралей… В мозгу же звучал исступленный голос: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Жаркое, распирающее, взрослое ощущение появилось у Лето в паху. На всем теле выступил пот, наступила кульминация.

О, как сладко будет испытать все это наяву!

– Сабиха, – страстно зашептал Лето. – О, моя Сабиха.

Как только ее подопечный вошел в нужную глубину транса, Сабиха поставила на пол чашу и вышла, остановившись у выхода, чтобы доложить обо всем Намри.

– Он снова произносит мое имя, – сказала она.

– Иди и сиди с ним, – сказал Намри. – Мне надо найти Халлека и обсудить это с ним.

Сабиха вынесла чашу с остатками варева и вернулась в келью. Сев на край ложа, она принялась разглядывать затененное лицо мальчика.

Вот он открыл глаза, протянул руку и коснулся кончиками пальцев щеки девушки. Он заговорил, рассказывая ей о видении, главной героиней которого была она, Сабиха.

Пока он говорил, женщина положила свою ладонь на его руку. Какой он сладкий… какой сла… – она прилегла рядом с ним, подложив под голову его руку. Сабиха уснула глубоким сном еще до того, как Лето высвободил руку. Он сел, чувствуя всю глубину своей немощи. Пряность и видения истощили его, выпили до дна. Он оглядел келью, стараясь хоть чуть-чуть взбодриться, и поднялся с ложа, не потревожив Сабиху. Надо уйти, хотя он понимал, что в таком состоянии уйти далеко не сможет. Лето медленно застегнул защитный костюм, собрал лежавшую возле ложа одежду и вышел наружу. Вокруг были люди, занятые своими делами, они знали его, но не были обязаны за ним следить. Намри и Халлек скоро узнают, что он сделал. Сабиха спит не слишком глубоко.

Мальчик увидел боковой лаз и храбро спустился в него.

Сабиха действительно мирно спала, когда в келью вошли Халлек и Намри.

Женщина быстро села, протерла глаза, увидела пустое ложе, дядю, стоявшего позади Халлека, и выражение гнева на их лицах.

Первым заговорил Намри:

– Да, да, он ушел.

– Как ты его упустила? – в ярости прошипел Халлек. – Как это могло случиться?

– Видели, как он пошел к нижнему выходу, – произнес Намри до странности спокойным тоном.

Сабиха, съежившись от страха, стояла перед мужчинами, силясь вспомнить, что произошло.

– Я не помню, я ничего не помню, – повторяла она.

– Наступает ночь, а он очень слаб, – сказал Намри. – Он не сможет уйти далеко.

Халлек резко повернулся к нему:

– Ты хочешь, чтобы мальчик умер?

– Это не слишком меня огорчит.

Халлек снова обернулся к Сабихе:

– Расскажи мне, что произошло.

– Сначала он коснулся моей щеки. Говорил о своем видении… где мы были вместе. – Она посмотрела на пустое ложе. – Он заставил меня уснуть. Это было какое-то волшебство.

Халлек взглянул на Намри:

– Он не может прятаться где-нибудь внутри?

– Нет, его бы нашли, заметили. Нет, он направлялся к выходу. Его здесь нет.

– Волшебство, – продолжала бормотать Сабиха.

– Никакого волшебства, – заявил Намри, – он просто загипнотизировал ее. Он и со мной чуть было это не проделал! Сказал, что я его друг.

– Он очень слаб, – сказал Халлек.

– Только телом, – возразил Намри. – Но далеко он не уйдет. Я испортил пяточные насосы его костюма. Он умрет от обезвоживания, если мы его не найдем.

Халлек едва не ударил Намри, но вовремя сдержался. Джессика предупреждала, что Намри, возможно, придется убить парня. Господи! До чего они дошли – Атрейдесы против Атрейдесов.

– Может быть, он просто побрел куда глаза глядят, может быть, он просто не вышел из транса?

– Какая разница? – возразил Намри. – В любом случае, если мы его не найдем, он умрет.

– Начнем искать его на рассвете, – решил Халлек. – Он взял с собой фримпакет?

– У входа всегда лежит несколько штук, – сказал Намри. – Он был бы полным дураком, если бы не взял один. Но он не произвел на меня впечатления дурака.

– Тогда пошли сообщение нашим друзьям, – сказал Халлек. – Расскажи им, что произошло.

– Этой ночью не будет никаких сообщений, – ответил Намри. – Надвигается буря. Племена следят за ее продвижением уже три дня. Она будет здесь в полночь. Все средства связи отключены. Спутники перестали выходить на связь с нашим сектором два часа назад.

Халлек судорожно вздохнул. Если мальчика застигнет буря, он, без сомнений, погибнет. Ветер сожрет его плоть и измельчит кости. Вымышленная смерть станет реальной. Он изо всех сил ударил кулаком в ладонь. Буря может запереть их в сиетче, они не смогут даже носа из него высунуть. Накопившееся в воздухе электричество уже отрезало сиетч от внешнего мира.

– Дистранс, – произнес Халлек. Ему пришло в голову, что можно записать сообщение на сигналы летучих мышей и передать их по аварийной системе.

Намри отрицательно покачал головой:

– Летучие мыши не летают в такую погоду. Они чувствуют бурю лучше, чем мы, и прячутся в скалах до тех пор, пока не уляжется ветер. Правда, можно связаться со спутником, чтобы нас снова включили. Тогда мы сможем хотя бы найти его останки.

– Он не погибнет, если взял с собой фримпакет и зароется в песок во время бури, – сказала Сабиха.

Выругавшись себе под нос, Халлек резко повернулся и стремительно вышел из кельи.

Мир требует решений, но мы никогда не принимаем живых решений; мы лишь стремимся это делать. Закрепленное решение есть, по определению, мертвое решение. Вся проблема мира заключается в том, что он наказывает за ошибки, вместо того чтобы награждать за блестящие достижения.

(Слова моего отца; рассказ о Муад’Дибе, восстановленный Харком аль-Ада)

– Она его учит? Она учит Фарад’на?

Алия смотрела на Дункана Айдахо с недоверием и злостью. Лайнер Гильдии перешел на орбиту вокруг Арракиса в полдень по местному времени, а час спустя челнок без всякой пышной помпы доставил Айдахо в Арракин. Через несколько минут орнитоптер приземлился на крыше Убежища. Предупрежденная о его вынужденном приезде, Алия встретила его очень сухо и официально на глазах своих гвардейцев, и вот теперь они стоят напротив друг друга в северном крыле Убежища. Айдахо только что передал ей точное, правдивое сообщение о том, что произошло, подчеркивая каждую важную деталь.

– Она совершенно потеряла чувство реальности, – сказала Алия.

Он воспринял этот ответ в его ментальном аспекте.

– Все указывает на то, что Джессика пребывает в уравновешенном состоянии духа. Я бы сказал, что ее индекс душевного здоровья…

– Прекрати, – огрызнулась Алия. – О чем она вообще думает?

Айдахо, который понял, что его собственный психический баланс зависит сейчас от того, насколько быстро он сумеет погрузиться в эмоциональное спокойствие ментата, произнес:

– Я вычислил, что она думает о помолвке внучки.

Лицо его при этом оставалось ласковым и мягким – маской, под которой скрывались ярость и горе. Здесь не было Алии. Прежняя Алия умерла. Иногда перед его внутренним взором возникал мифический образ прежней, возможно, никогда не существовавшей Алии, но ум ментата мог выдерживать такой самообман не дольше нескольких минут. Эта тварь в человеческом облике была одержима, ее душой овладели демоны. Фасетки его стальных глаз разложили Алию на множество образов, каждый из которых был отражением мифа. Потом он попытался сложить эти фрагментарные образы в один, но Алия не получилась, ее больше не существовало. Ее характеристики были разодранными, их нельзя было более соединить в цельную личность. Его жена превратилась в пустую оболочку, внутри которой осталась только одна злоба.

– Где Ганима? – спросил он.

– Я отослала ее вместе с Ирулан в имение Стилгара. – Она небрежно отмахнулась от его вопроса.

Это нейтральная территория, подумал Айдахо. Значит, она провела переговоры с мятежными племенами. Она теряет почву под ногами и даже не догадывается об этом… не догадывается ли? Переметнулся ли Стилгар на ее сторону?

– Обручение, – вслух размышляла Алия. – Какова обстановка в Доме Коррино?

– Салуса налаживает контакты с инопланетными родственниками, которые ставят на Фарад’на, надеясь получить свою долю, когда принц вернет себе власть.

– И она учит его по методике Бене Гессерит?

– Разве это не нужно будущему мужу Ганимы?

Алия едва заметно улыбнулась, вспомнив неугасимую ярость Ганимы. Пусть Фарад’на учат. Джессика готовит к обучению труп. Все это пустая трата времени.

– Мне надо все это обдумать, – сказала Алия. – Что-то ты слишком спокоен, Дункан.

– Я жду твоих вопросов.

– Вижу. Понимаешь ли ты, как я рассердилась на тебя? Взять и отвезти ее к Фарад’ну!

– Ты сама поручила мне привести твой замысел в исполнение.

– Я была вынуждена оставить без последствий сообщение о том, что вас, как пленников, захватили на Салусе, – сказала она.

– Я выполнял твой приказ.

– Временами ты бываешь невыносимо пунктуален, Дункан. Иногда ты меня просто пугаешь. Но если бы ты этого не сделал, то…

– Госпожа Джессика в безопасности, – сказал он. – Ради Ганимы мы должны быть благодарны, что…

– В высшей степени благодарны, – согласилась Алия. Ему нельзя больше доверять. В нем крепко сидит верность Атрейдесам. Надо под каким-то предлогом отослать его отсюда… и ликвидировать. Несчастный случай, конечно…

Она прикоснулась кончиками пальцев к его щеке.

Айдахо заставил себя ответить на ласку и почтительно поцеловал жене руку.

– Дункан, Дункан, как это все грустно, – сказала она. – Но я не могу держать тебя здесь, со мной. Произошло так много событий, и так мало осталось людей, которым можно полностью доверять.

Он отпустил ее руку и застыл в ожидании.

– Я была вынуждена послать Ганиму в Табр, – сказала она. – Здесь стало очень неспокойно. Отряды с Порченой Земли разрушили канал в бассейне Кагги и выпустили всю воду в песок. В Арракине снижены нормы потребления воды. Бассейн, правда, уцелел с помощью песчаной форели, и мы собираем оставшуюся воду, хотя ее слой очень тонок.

До Айдахо вдруг дошло, что в Убежище почти не видно амазонок из личной гвардии Алии. Он подумал: Повстанцы Внутренней Пустыни не оставят своих попыток пробить оборону Алии. Знает ли она об этом?

– Табр пока нейтрален, – продолжала Алия. – Переговоры продолжаются. Там Джавид с делегацией священников. Но я хочу, чтобы ты в Табре понаблюдал за ними, особенно за Ирулан.

– Да, конечно, она же Коррино, – согласился он.

Но по глазам жены Айдахо понял, что для нее он уже не существует. Как же прозрачна стала эта тварь в образе Алии!

Она махнула рукой.

– Теперь иди, Дункан, пока я не размякла и не позволила тебе остаться. Я так скучала по тебе…

– Я тоже скучал. – Он вложил в эту фразу всю свою неизбывную печаль.

Она внимательно посмотрела на мужа, пораженная этой искренней грустью.

– Ради тебя, Дункан, – сказала она вслух, а про себя подумала: Очень плохо, Дункан. – Зия отвезет тебя в Табр, орнитоптер нам сейчас очень нужен самим.

Это ее любимая амазонка, подумал Айдахо. Надо соблюдать предельную осторожность.

– Я понимаю, – сказал он и еще раз поцеловал Алии руку, снова посмотрел на дорогую для него плоть, которая когда-то была плотью его возлюбленной Алии. Уходя, он так и не смог заставить себя взглянуть ей в лицо. В ее глазах был виден чужой человек.

Выйдя на взлетную площадку, Айдахо испытал какую-то неудовлетворенность от вопросов, на которые он пока не ответил. Встреча с Алией была нелегким испытанием для его способностей обрабатывать поступающую информацию. Он стоял возле орнитоптера рядом с охранявшей его амазонкой, угрюмо глядя на юг. Воображение унесло его за Защитный Вал, в сиетч Табр. Почему Зия должна везти меня в Табр? Вернуть орнитоптер – это минутное дело для первого же попавшегося лакея. В чем причина задержки? Зия получает инструкции?

Айдахо взглянул на бдительную амазонку, сел на место пилота, высунулся из кабины и сказал:

– Скажи Алии, что я немедленно пришлю орнитоптер назад с одним из людей Стилгара.