Для кого цветет лори Суржевская Марина

Глава 14

Через пять дней рука окончательно зажила, благодаря целебным мазям Магрет. Она же поведала, что на заре Верховный аид уехал с отрядом псов, куда и зачем, конечно, никто не знал.

Оникс по-прежнему проводила время в хранилище, ходить туда ей не запрещали, правда, всегда сопровождали, но уже другие псы. Самое странное, что ее жизнь почти не изменилась, разве что вокруг стало действительно много Сумеречных, но это Оникс знала в основном со слов прислужниц. Светлейшую не пускали дальше северного крыла, хранилища и сада.

Сам дворец теперь больше напоминал боевое укрепление. Под окнами Оникс видела стражей и псов, что тренировались, слышала звон оружия, выкрики и мягкие хлопки, когда болты входили в мишени. Прекрасный парк, который так восхищал девушку, превратился в тренировочное поле. Исчезли разноцветные ленты и красные фонарики, что украшали деревья, теперь на них висели чучела, набитые тряпьем, и мишени для метания оружия. Парковые дорожки затоптали, прекрасные розы выкорчевали. В фонтанах мылись после драки обнаженные псы, ничуть не смущаясь своего голого тела.

Правда, все это Оникс видела лишь мельком, проходя по открытой галерее между крыльями дворца. Из окна самой Оникс картина была вполне благостная – сад и скалы, виднеющиеся вдали.

Госпожи Олентис, по слухам, не было на церемонии бракосочетания, строгая наставница слегла с лихорадкой и, может, оттого осталась жива. И Оникс никогда не подумала бы, что будет скучать по ней, но это было так. Ей не хватало их занятий и спокойного, хоть и высокомерного голоса строгой леди. К Светлейшей пускали лишь Магрет и Риа, и то девушки говорили скупо, и Оникс поняла, что и им запретили болтать с раяной.

Лавьер просто посадил ее в клетку, пусть золотую, но клетку. К тому же мучили ожидание и непонимание того, что ожидает раяну в будущем. Она не сомневалась в одном – ее снова будут использовать. Оттого, что использовал Ошар, было противно. Оттого, что это делал Ран Лавьер, внутри все сворачивалось жгутом и от обиды хотелось плакать.

Сам Лавьер не появлялся, хотя прислужницы сказали, что он вернулся.

Чтобы хоть чем-то заняться, она проводила время или в хранилище, или в зимнем саду. Среди книг и в обществе целителя ей всегда становилось немного спокойнее, а растения радовали. Ее работе по уходу за цветами никто не мешал, стражи лишь стояли под деревьями истуканами, но к их присутствию Оникс уже привыкла.

Она надевала простое серое платье, от которого мастер иглы упал бы в обморок, закатывала рукава, вооружалась лопаточками и ведром с водой и с удовольствием копалась в земле. Это отвлекало от тяжелых мыслей, которые терзали Оникс.

Оранжевые птички чирикали свои песенки, а сама раяна стояла на коленях, погрузив ладони в землю. И вновь в памяти возник Ран. Его слова, его поцелуи… Почему все так сложно? Так болезненно?

Она не поняла, что произошло, лишь вскинулась изумленно, когда ее стражи упали на колени, склонив головы.

– Светлейшая повелительница, приказывайте!

Оникс осторожно поднялась. Прислушалась к своим ощущениям. Так и есть, цветок на спине приоткрылся. Возможно, это случилось оттого, что она слишком погрузилась в воспоминания? Слишком явно представила Лавьера?

Она торопливо смахнула с ладоней землю и вытянула ногу, приподнимая подол.

– Вы можете снять это? – указала на цепочку, обвивающую лодыжку.

Страж покачал головой, и в его глазах было столько искреннего сожаления, что Оникс изумилась.

– Простите, Светлейшая, – пес прижал ладонь к груди. – Это не в моей власти! Я отдам за вас жизнь, только прикажите! Но цепь может снять лишь императорский маг или тот, кто ее надел.

Оникс облизала губы, оглянулась. Но в саду было по-прежнему пусто.

– Оставайтесь здесь, – она торопливо бросила садовую лопаточку, отряхнула ладони. – Вы поняли? Не ходите за мной!

И пошла к выходу, пытаясь не оглядываться и сдержать ликование. У нее получилось! Получилось! Она смогла приоткрыть лепестки лори, смогла! Правда, уже в коридоре цветок снова сомкнулся, и Оникс юркнула на галерею, надеясь убежать от своих стражей. Цепочка на лодыжке не даст ей покинуть дворец, Оникс слишком хорошо знала действие магических арканов. Но ей до тошноты надоели стражи, что везде таскались за ней, надоели их лица и темные силуэты надсмотрщиков. Даже маленькая свобода уже радовала раяну, и она почти улыбалась, идя по открытому переходу между крыльями дворца. Отсюда был виден парк, и здесь пахло зарождающейся весной: влажной землей и пушистыми почками на деревьях.

В Обители Скорби это было любимое время Оникс. Начало весны, ожидание нового чуда…

Она глубоко вдохнула, бросила быстрый взгляд в парк. И нахмурилась. Трое Сумеречных смеялись, окружив Риа, девушка билась в кольце, пытаясь вырваться и испуганно вскрикивая.

Не раздумывая, Оникс приподняла подол и кинулась к лестнице, ведущей в парк.

– Отпустите ее! – выкрикнула Оникс, приближаясь к Сумеречным и гневно сжимая кулаки. От быстрого бега перехватило дыхание. – Немедленно!

– И кто это у нас тут такой смелый? – псы насмешливо осмотрели ее простой наряд, волосы, собранные в пучок, землю, оставшуюся на ладонях. Тот, что заговорил, – высокий, светловолосый парень – снова рассмеялся. – Смотрите, эта тоже хочет поиграть. Сама пришла!

– Ух ты, эта просто красавица. Где ты от нас пряталась, милая?

Он двинулся к раяне, и та отпрыгнула. Пес снова рассмеялся.

– Не бойся, мы добрые, поиграем и отпустим, – блондин снова улыбнулся. Он был молодым, привлекательным, но его намерения вызывали у девушки лишь отвращение. И к сожалению, лори уже закрыл свои лепестки, так что повлиять на сумеречных у раяны не получалось.

Она испуганно огляделась, уже жалея, что оставила своих стражей в зимнем саду. Риа смотрела на Оникс перепуганными глазами, терзая край своего передника.

– Мы уходим, – Оникс подняла подбородок, окидывая псов гневным взглядом. – Отойдите с дороги!

Псы ухмылялись, переглядывались. Блондин улыбнулся и резко схватил раяну, прижал к себе.

– Горячая какая, – протянул он, всматриваясь в ее глаза. И нахмурился, видимо, начиная что-то понимать. Оникс попыталась вырваться, но блондин держал крепко. – Ты кто такая? – выдохнул он.

– Никто! – со злостью бросила Оникс, вырываясь из его рук.

– Клир, вот проклятье! Верховный. – Второй Сумеречный выругался сквозь зубы, и блондин так резко разжал руки, что Оникс не удержалась на ногах и плюхнулась на парковую дорожку. Повернула голову. К ним шли Лавьер, Баристан и мужчина со шрамом – Кристиан. У Рана лицо застывшее, в глазах снова чья-то смерть. И, кажется, даже блондин это понял, потому что резко побледнел, словно из него разом выкачали всю кровь. Черные плащи, подбитые мехом, развевались от холодного ветра, тускло блестели ножны оружия. И, несмотря на стремительность движений, все трое двигались совершенно беззвучно, словно и не люди вовсе.

Не произнеся ни слова, Лавьер ударил блондина по лицу, на черной перчатке осталась кровь.

– В подземелье.

– Но они всего лишь прислужницы… – В глазах Сумеречных страх смешался с гневом.

Ран присел перед Оникс. Все произошло так быстро, что она даже не успела встать. Поднял ее на руки, всматриваясь в синеву глаз.

– Я не ударилась, – тихо сказала раяна.

– Ты прикоснулся к Светлейшей, Клир, – холодно произнес Баристан.

– Но… – блондин побелел еще больше. – Я не знал! Она одета, как обычная девка!

– Я запретил трогать женщин во дворце, – Лавьер перевел взгляд на Сумеречного. – Любых. – Посмотрел на мужчину со шрамом, тот кивнул.

Клир облизал мигом пересохшие губы, склонил голову.

– Я приношу свои извинения Светлейшей повелительнице, – сипло произнес он. – Готов понести наказание за нанесенное оскорбление и кровью смыть свой позор.

Оникс изумленно моргнула.

– За мной. Все, – Баристан повернулся к дворцу.

Лавьер, не отпуская Оникс, двинулся к лестнице. Она перевела на него изумленный взгляд.

– Ран? Что с ними будет?

– Их накажут.

– Но…

– Оникс, – он поставил ногу на ступень. – Их накажут. Это не обсуждается.

– Конечно. У тебя ничего не обсуждается, – бросила Оникс. – Отпусти меня.

– Я боюсь, что ты снова куда-нибудь побежишь, – усмехнулся Лавьер. – И снова попадешь в неприятности.

Раяна уставилась ему в лицо. Уставший. На волосах дорожная пыль. Под глазами тени. И все равно красив, как демон.

– Вряд ли мне удастся далеко убежать с рабской цепью на ноге! – с горечью сказала Оникс.

Лавьер толкнул какую-то дверь, закрыл ее ногой, отпустил девушку и прижал ее к створке.

– Я соскучился…

И сразу, не давая вздохнуть, прижался к губам, обхватил ее лицо, дергая ленту на волосах, зарываясь пальцами в белые локоны. Целовал жадно, торопливо, желая почувствовать, ощутить ее вкус, глотая этот дурман, словно безумец. Он и есть безумец. И это уже не пугает. В бездне страшно лишь поначалу, а потом… потом понимаешь, что эта бездна лучшее, что может быть… Он шагнул в пропасть, он уже на самом дне, и ему на это наплевать…

Оникс не отвечала. Стояла неподвижно, лишь позволяя целовать ее. С некоторых пор его это не устраивало, и Лавьер уперся ладонями в стену возле ее головы, всматриваясь в синеву глаз. Он устал. Он провел в седле целый день, он не ел сутки и не спал двое, но, глядя на нее, забывал обо всем. Плевать на бездну со всеми ее демонами, лишь бы держать Оникс в своих руках. Никуда не отпускать. Никогда.

– Ненавидишь меня. – Он даже не спрашивал, ответ бился в ее глазах.

– А что, у меня есть основания для других чувств? – огрызнулась Оникс.

– Иногда для чувств не нужны основания.

Раяна тряхнула головой.

– Я хочу поговорить.

– Поговорить? – он растянул слово с насмешкой, но ладони убрал. Отстегнул плащ, кинул на крюк и сел в кресло, вытянув ноги. – Я тебя внимательно слушаю.

Оникс нахмурилась.

– Я хочу знать, что происходит. И что будет со мной дальше. Я имею право это знать! Зачем все это? Захват дворца, свадьба… Зачем?

– Может, я пытаюсь изменить мир? – Лавьер снова усмехался. – Или мне просто скучно. Какая причина тебе нравится больше, Оникс? – он потянулся к графину с водой, блеснула в луче солнца хрустальная крышечка. Сделал глоток. – Я могу рассказать тебе о том, что моя цель благородна, и я хочу дать империи достойного правителя на благо и процветание народа. А могу сказать, что мне плевать и на благородство, и на этот мир, я просто развлекаюсь, потому что мне нравятся смертельные игры. Война – чем не занимательная игра? – он смотрел на нее с насмешкой. – Так какой вариант ты выбираешь?

– Я тебя не понимаю, – раяна хмуро покачала головой. – Зачем тебе я? Зачем? Ты сделал меня рабыней…

– Я сделал тебя правительницей. И спас твою жизнь.

– Это не оправдание! – Оникс сжала кулаки.

– А я и не оправдываюсь, – усмехнулся Лавьер.

– Ты поставил мне клеймо, – обида заставила ее кусать губы.

– Ты вынудила меня сделать это.

– Вот как, – раяна горько улыбнулась. – Неужели? Значит, я сама в этом виновата?

Он поднялся, отошел к окну.

– Мне жаль, Оникс. Но тебе пора понять, что на любое твое действие мне придется ответить. – Ран посмотрел через плечо. Лицо словно маска, ни одной эмоции. – Тебе не стоило убегать. Ты знала, что мне это не понравится.

Она сжала кулаки, до ужаса желая вцепиться ногтями ему в лицо, сделать больно. И аид словно понял, подошел ближе, склонил голову.

– Ударить хочешь? – он смотрел так внимательно, словно пытался заглянуть ей в душу. – Ударь. Я не буду сопротивляться.

Оникс вскинула голову, испытывая невероятное искушение сделать это. И отодвинулась.

– Это ты все решаешь силой и болью, Ран, – отвернулась она. – Но я не ты, к счастью. И я не твоя собственность, понял?! Никогда не была и не буду. Даже если ты вденешь мне в язык кольцо, как тем рабыням из сада наслаждений!

– Неплохая мысль, – он медленно улыбнулся, и Оникс едва сдержалась, чтобы все-таки не влепить ему пощечину. – Я подумаю над этим. Насколько я помню, это приятно. Когда у женщины на языке камушек. А она передо мной на коленях.

Оникс снова до боли сжала кулаки, ощущая желание разбить это насмешливое лицо. Приятно? И осеклась, поняв, что за чувство только что испытала. Ревность. Небесные заступники! Она ревнует, думая о том, кто доставлял ему удовольствие с кольцом в языке!

Ревнует того, кто поставил ей клеймо! Это… ужасно.

Прищурилась, словно дворовая кошка.

– Знаешь, о чем я мечтала, пока тебя не было? Чтобы просто никогда больше не пришел. Чтобы не вернулся. Чтобы тебя однажды не стало, Ран. Как считаешь, хорошая мечта?

Он поднял ее подбородок, заставлять смотреть себе в глаза. Темные глаза безумца. Слишком спокойное лицо. Слишком злые глаза.

– Надеешься, что меня убьют?

Она пожала плечами.

– Если меня убьют, сюда придут стражи совета. Вломятся, выбив сапогами двери. Знаешь, что они сделают с тобой, раяна?

Она снова пожала плечами и заставила себя улыбнуться. Получилось криво, но все же…

– И что же? – сказала она. – Главное, это будешь не ты.

На миг ей показалось, что он сейчас все-таки убьет. Задушит, столько ярости было в мужских глазах. Но взгляд Оникс так и не отвела, так и смотрела в его застывшее, словно камень, лицо.

– Тогда молись лучше, Оникс, – Лавьер погладил пальцем ее щеку. Нежно, чуть прикасаясь. Как гладят самое ценное, что есть в жизни. – Молись небесным, чтобы твое желание исполнилось и меня убили. Желай удачи и помощи заступников тому, кто сможет воткнуть сталь мне в грудь. – Какие нежные пальцы, какое спокойное лицо. Только на самой глубине глаз плещется что-то такое, отчего Оникс хочется рыдать навзрыд. – А что касается клейма…

Усмехнулся, вернулся к камину. Снял с пальца кольцо из антанита, прихватил щипцами и положил на угли.

– Что ты делаешь?

– Тебя злит боль, которая уже прошла, ведь так? И буквы на твоем плече. – Кольцо раскалилось докрасна. Лавьер закатал рукав рубашки, обнажая левое запястье, исчерченное множеством белесых шрамов.

– Ран? – она внезапно испугалась так, что стало нечем дышать. И сама не поняла чего…

Лавьер сжал раскаленное кольцо, обмотав пальцы тряпицей. И прокатал его по коже запястья, с силой вдавливая в свою руку, до запаха паленого мяса, до крови и красной обугленной корки. Оникс прижала ладонь к губам, сдерживая вскрик.

Ран поднялся, бросил кольцо в графин с водой, и оно зашипело, остывая. Протянул раяне руку, и она увидела… внутри ожога было слово. Имя. Ее имя. Он сделал на кольце гравировку, какие наносят на фамильные кольца, чтобы ставить оттиск на рабах или воске писем. И теперь на его руке багровело клеймо. – Так тебе будет легче, Оникс? – его голос звучал сипло.

Она подняла на него ошарашенный взгляд. Лицо у Рана было спокойным, лишь снова билось за зеленью глаз какое-то чувство – болезненное, пугающее.

– Здесь ты тоже можешь выбрать, какой вариант тебе нравится, дорогая, – усмехнулся Лавьер, отворачиваясь. – У меня теперь клеймо с твоим именем, там, где его может увидеть каждый. И что это значит, раяна?

Они застыли, глядя друг другу в глаза – жадно, истово, страшно… Оникс чувствовала, как бешено бьется сердце, как стучит в висках кровь, как ноет внутри… Ждала. Его движения, его прикосновения, его силы и страсти…

Но Ран отвернулся, забрал кольцо, перекинул через руку плащ и вышел, закрыв дверь. Он шел по коридорам дворца, запястье ныло от ожога, но Ран думал лишь о том, что, даже стоя на дне пропасти, он все еще надеется взлететь.

Глава 15

Ночь опустилась на дворец покрывалом, а Ран к ней так и не пришел. Оникс прижалась лбом к стеклу окна, стоя в темной комнате. Лампы она не зажгла и выгнала Риа, что падала на колени и благодарила Светлейшую. Оникс не могла ее слушать, выпроводила, закрыла дверь. Она ждала, что Лавьер войдет, как всегда не спрашивая, как всегда голодный… но его не было. И, сидя в кресле у окна, Оникс кусала губы, представляя, где он может быть. В саду наслаждений? У рабынь? В одной из многочисленных комнат дворца, вбиваясь в тело какой-нибудь молоденькой прислужницы? Или даже не одной…

Образ, вставший перед глазами, заставил Оникс застонать, вскочить. Боги! Она ревнует. Ревнует Лавьера, злится, что он не приходит, ждет его. И ее тело ноет от желания ощутить его руки, губы, вкус, силу… его всего. Но желания тела – лишь способ получить его… Почувствовать.

«У меня теперь клеймо с твоим именем, и что это значит, сладкая раяна?»

Слова бились внутри, лишая покоя, заставляя Оникс метаться по комнате, не в силах найти себе места. Что это значит? Что? И почему для этого клейма Ран выбрал кольцо из антанита, то самое, что незримо связало их, то, что было на его руке, а после – на ее груди… Не пожалел ключ, не побоялся его испортить, сделал гравировку… Выжег на своей руке ее имя…

Оникс застонала, сжав виски. Ей хотелось… поверить. Архар, ей действительно хотелось поверить в то, что это не прихоть аида, что это действительно что-то значит… Но поверить было страшно. Страшно принять желаемое за действительное, страшно увидеть признание там, где, возможно, лишь очередное развлечение Рана Лавьера. Страшно с головой увязнуть в своем чувстве, утонуть и потеряться!

Ран Лавьер был словно шторм. Пугающий. Завораживающий. Бьющий о скалы. Слишком притягательный. Не оставляющий шанса выжить.

Он затянул ее в свою тьму, поработил, словно поставил клеймо не на теле – на душе. Там, внутри Оникс, тоже были выжжены буквы его имени, и ничего она не могла с этим сделать.

Быть с ним – это биться о скалы. Но без него, кажется, уже никак.

Поддавшись порыву, раяна бросилась к двери, выскочила. Стражи шагнули навстречу, и Оникс попятилась. Что она делает? Бежит искать Рана? Будет метаться по дворцу, расспрашивая, где он? Псы наверняка это знают, но захотят ли сказать?

А если она найдет его, а Лавьер окажется не один? С женщиной? Боги, она не переживет этого!

Оникс шагнула в свою комнату и захлопнула дверь.

«У меня теперь клеймо с твоим именем, и что это значит, сладкая раяна?»

– Я не знаю! – хрипло прошептала она. – Не знаю!

Но она знала, что Ран нужен ей. И знала, что у нее есть то, что нужно ему.

Оникс скинула туфли, расшнуровала платье, стянула его, откинула в сторону. Сняла чулочки, развела нательную ленту на бедрах, стянула сорочку. Распустила волосы.

Она точно знала, для кого раскрывается лори. И могла врать Рану. Могла врать всем вокруг. Но только не себе. Она села в кресло, откинулась на спинку. В камине слабо тлели угли, освещая комнату мягким призрачным светом.

Она хотела, чтобы он пришел. Хотела. Что-то изменилось в ней, и это уже невозможно отрицать. Ей нужны его прикосновения. Ей нужен этот мужчина.

Лори шевельнулся, посылая по спине дрожь, раскрывая лепестки.

И когда Лавьер вошел, Оникс даже не пошевелилась. Так и осталась полулежать в кресле. А он ничего не сказал. Остановился у двери, не спуская с нее глаз. Снял перчатки. Его взгляд скользил по ее телу: лицу, шее, груди, животу. Задержался на разведенных ногах. Ран приподнял бровь, рассматривая ее. Взгляд потемнел от желания. И двинулся ниже – до колен и лодыжек. Зацепился за блестящую цепочку на щиколотке. Мужское дыхание прервалось, Оникс увидела это, и внутри поднялось удовольствие. От этой власти над ним. Странной и пугающей, но власти…

Лавьер в два шага пересек комнату, опустился перед креслом на колени. За ягодицы подтянул ее ближе к краю. Опустил голову. Прикосновение языка к ее животу заставило Оникс судорожно втянуть воздух. Ее тело реагировало на этого мужчину независимо от ее желания. Реагировало, горело, выгибалось от удовольствия. Он умел довести ее до такой вершины наслаждения, что она забывала себя, забывала все, лишь стонала под его телом.

Вот и сейчас Ран начал свой порочный танец, приподнимая ее бедра и тараня языком. Но даже сейчас, на коленях перед ней, брал – он. Лавьер всегда брал, независимо от того, в какой позе находился. Брал, заставляя Оникс подчиняться и отдавать.

Она смотрела на его склоненную голову, на влажные черные волосы. На простую темную одежду, на его запястье, где краснел ожог. Ран пах пеплом, ветром и чем-то особенным, мужским, тем, что всегда заставляло женщин оглядываться на него.

Смотрела, как он целует ее, и не могла не признать, что эта картина почти самое возбуждающее из всего, что она видела. В Лавьере было слишком много этой мужской силы, чувственной и жестокой, страстной и дикой, и она вновь откликнулась на нее, вновь подчинилась и застонала его имя, вновь отдалась, не в силах сопротивляться.

Наслаждение подкатывало волнами, закручивалось тугим жгутом внизу живота, растекалось по телу. И ей было мало… Хотелось еще, еще, еще, и она цеплялась за ткань кресла, чтобы не застонать его имя.

Он поднял раяну на руки, перенес на кровать. Застыл, жадно всматриваясь в ее лицо, но что он там искал, Оникс не знала. Стянул через голову рубашку, расстегнул штаны, не отводя от нее взгляда. От одного лишь этого взгляда ей хотелось застонать и раздвинуть ноги, так много в нем было порочной силы. На этот раз вторжение было неторопливым, мучительно, сладостно медленным, хотя она видела, как он сдерживается, как выступают вены на шее, а дыхание срывается. Аид жадно глотал воздух, нависая над ней, не сводя глаз с ее лица и погружаясь дразняще чувственно. Оникс хотелось выгнуться, лишь бы скорее почувствовать его в себе, но он не позволял, держал за бедра. Лори был открыт полностью, его чарующий аромат окутывал обоих, обволакивал и дразнил.

Ран вошел в ее тело, опустил голову, целуя шею, и задвигался, уже не в силах медлить. А ведь он не собирался идти к ней… Хотел. Хотел до дрожи, но не шел. Слишком устал от бесплотной надежды что-то увидеть в синих глазах Оникс. Он всегда хотел ее до безумия, и эта тьма вела его каждый раз, заставляя брать, заставляя присваивать. Взгляд цеплялся за клеймо на плече Оникс, и горькая сладость разливалась внутри, доводя до исступления.

И все же пришел… Не смог остановиться.

Оникс обхватила его ногами, комкая в пальцах покрывало, глядя ему в глаза. И снова это биение сердец – в унисон, в ритме глубоких толчков, что соединяли их. В ритме наслаждения, что нарастало штормом. Он смотрел на ее губы, на грудь, на шею, на рассыпавшиеся по черному меху покрывала волосы. В синие глаза, что при неровном свете камина казались темными. И понимал, что уже не сможет без нее. Что сделала с ним маленькая раяна, каким арканом привязала?

Как упоителен запах лори…

Он двигался, хмелея от чувств, от наслаждения, от дурмана. От понимания, что она значит для него. Без слов, потому что слова все портили. Их тела двигались так слаженно, так гармонично, здесь не нужны были слова. Лишь движения. И когда Оникс потянулась, провела языком по его коже, Ран не сдержался, застонал. Еще… Он почти готов был умолять о ласке. Не знал, почему она вдруг решила ему что-то подарить, и не хотел спрашивать. Но Оникс отвечала ему. Сама, без принуждения, без угроз. Целовала его тело, гладила спину. И он вздрагивал от каждого прикосновения, понимая, что сейчас разорвется, что наслаждение уже скручивает тело, ударяет в живот, выбивает дыхание, выжигает разум. Не сдержаться, не остановить…

Перевернулся на спину, усаживая Оникс сверху, и она поймала ритм его бедер, склонилась к губам. И снова поцеловала. Требовательно, сильно, как целовал он, пленила его язык, лаская своим.

Удовольствие взорвалось в теле, снося все преграды, заставляя его рычать ей в губы, почти подыхая от остроты ощущений.

Каждый раз словно на грани смерти. Каждый раз он думает, что лучше, слаще, больнее не будет. И каждый раз убеждается, что не прав…

Ран прижал ее к себе, заключая в кольцо своих рук, не желая отпускать. Вот так, в этот момент, они были вместе. И он хотел продлить это ощущение хоть немного.

Оникс затихла, положила голову ему на грудь. Теплое дыхание на коже. Ее пальцы касаются ключицы. Его ладони на узкой женской спине. Два тела, соединенные в одно. Он смотрел на синий балдахин кровати и думал, что все, к чему он шел, бессмысленно. Столько лет, столько усилий. Все перестало иметь значение.

Нет, женщины не меняют мужчин. Они просто показывают им что-то неизведанное, заменяют инстинкты чувствами, они пробуждают в простом и понятном сложное и тайное, притягательное и запретное. Заставляют хотеть чего-то иного. Того, чего нельзя получить без них. Без нежного женского тела, без добровольной улыбки, без нежности. Они смеются над черно-белым мужским миром и выливают в него целые ведра красок, слишком ярких, слишком разных. И, показав все это многоцветие, говорят: сможешь теперь вернуться в свой серый мир и снова верить, что можно жить лишь в черно-белой палитре?

Сможешь? Живи.

Оникс вздохнула и приподнялась, заглядывая ему в лицо. Хотела что-то сказать. Или спросить. Они замерли, связанные тишиной и хрупким неназванным чувством. Но завыл на башне сигнальный рожок, разбив молчаливое понимание. И Лавьер перевернулся, разрывая объятия, торопливо подобрал свою одежду.

– Никуда не выходи. Поняла меня?

– Что случилось? – Оникс постаралась скрыть горечь разочарования.

– На дворец напали. – В его глазах загорелось мрачное предвкушение. – О тебе позаботятся. Что бы ни случилось. Не бойся.

– Что бы ни случилось? – она смотрела на него не отрываясь. Села на кровати, прижала к груди покрывало. В коридорах уже слышались топот и лязганье оружия, где-то закричали. Уже через пару минут Лавьер был полностью одет, пристегнул оружие, шагнул к двери. Помедлил мгновение. Обернулся.

– Самое время начинать молиться, Оникс, – усмехнулся он. – Чтобы я не вернулся. Ведь этого ты просишь у небесных?

И вышел.

Оникс услышала его голос, отдающий распоряжения уже за дверью, и не могла пошевелиться. Тело сковало оцепенением, болью. Злые слова, что она бросила ему в лицо, вернулись бумерангом и ударили наотмашь.

Сколько еще они будут приближаться и ранить друг друга? Это словно танцы с кинжалами: приближение – и укол, приближение – и порез… кто первый упадет, истекая кровью?

Она откинула покрывало и встала.

В теле все еще была сладостная истома, а душа снова болела.

И лори цвел, наполняя комнату нежным запахом.

Кристиан уже был на стене, Баристан и Льен поднимались.

– Что здесь?

– Наш друг Анрей, – Дух усмехнулся.

– Ну наконец-то, – Баристан повертел головой, разминая шею. – Я уже устал ждать. Думал, он никогда не решится.

Мужчины обменялись ухмылками.

– Сколько их?

– Сейчас посмотрим.

Кристиан вытянул руку, спуская с локтя сокола. Птица взлетела, и глаза мужчины затянулись дымкой, задвигался под пленкой черный зрачок. Кристиан наполовину слился со своим питомцем.

– Пешие – три взвода. Конница… на флангах – маги…

Он перечислял, рассматривая подступы к дворцу с высоты птичьего полета.

– Флаги Шорского князя, – Баристан указал на зеленые полотна, перекрещенные синими линиями. – Быстро он их уговорил, сволочь.

– Кристиан, видишь Итора? – Лавьер приложил к глазам увеличительную трубу.

– Да, – голос Сумеречного звучал отрывисто, надрывно. – На нем столько побрякушек, что только слепой не заметит. Он рядом с главой рода.

Ран увидел, как Итор отдал приказ, и лучник натянул тетиву, целясь в кружащего сверху сокола.

– Кристиан, возвращайся!

Дух прервал контакт без вопросов, и вовремя: птица заклекотала и рухнула вниз, сбитая болтом. Кристиан сжал зубы. Он всегда тяжело воспринимал смерть своих птиц, а в слиянии это еще и опасно, разум может погибнуть вместе с соколом.

– Ран Лавьер, – усиленный магией насмешливый голос долетел до тех, кто стоял на стене. Анрей Итор улыбался, глядя на них сквозь ряды воинов в зеленых мундирах и псов – в черных. – Ты удивительно живуч. На этот раз я убью тебя окончательно. Предлагаю сдаться, и, возможно, я оставлю тебя в живых…

Кристиан улыбнулся Рану. Баристан усмехнулся. Льен провел пальцем по шее.

– Огонь, – сказал Лавьер.

Туго сжатые пружины распрямились, спуская пусковой механизм многочисленных ковшей, что были укреплены на стене. В воздух взлетели черные сгустки и от трения вспыхнули синим пламенем, обрушиваясь на стоящих внизу воинов огненным дождем.

– Щиты! – скомандовал Итор почти одновременно с Раном.

Воины закрылись, образуя крышу из металла, на которую посыпались горящие комки.

– Урод, – выругался Баристан.

Ран пожал плечами. Это было тоже ожидаемо. Итор учился вместе с ними и был хорошим учеником. Они все изучали тактику боя. К тому же Анрей успел изучить и тех, кто сидел с ним в одной ученической.

– Льен!

Маг встал на колени, подобрав полы своего фиолетового одеяния, раскинул ладони. Его глаза наливались краснотой, и вместе с этим усиливался ветер. Он зародился под ладонями императорского мага и помчался вниз, разрастаясь, набирая силу, завывая раненым зверем. И уже у земли этот ветер стал смерчем, снося стройные ряды воинов, вырывая щиты, подкидывая их и швыряя сверху.

– Стоять! Ни с места! – орал Итор.

– Лучники, – приказал Ран. – Приготовиться.

Льен покачивался, из носа пошла кровь, глаза полностью утратили радужку, став багровыми. Ветер рвал полотна флагов, раскидывал воинов и всадников, но неприятель все еще стоял.

И стихия начала слабеть, успокаиваться.

Лавьер поднял руку, выжидая, не обращая внимания на напряженные взгляды Баристана и Кристиана. Еще не время… еще немного… Он всегда точно знал мгновение наилучшего удара… Еще лишь долю минуты… Выжидая момент, когда люди внизу еще не успели закрыться разбросанными щитами, но ветер уже почти улегся и не помешает поразить цель…

– Болты!

Рой черных жужжащих снарядов взвился в воздух и вонзился в людей внизу, вырывая куски мяса, пробивая тела насквозь, выбивая кости. Но в то же время стена, на которой они стояли, содрогнулась, брызнула крошка камней, и люди пошатнулись на внезапно ставшей неустойчивой преграде.

– Что это? – заорал Баристан, вытирая с лица кровь.

– Магия, – Льен поднялся, покачиваясь. – Итор нашел стихийника.

Ран присмотрелся. Ряды наступающих подошли к стенам, и ему не нужна была труба, чтобы видеть лицо Итора. Тот улыбался, словно ему нравилось происходящее. Хотя, скорее всего, так и было. И Анрею плевать было на парня, что сейчас покачивался в трансе, разбивая стену магией. Маг сгорал, отдавая все свои силы, а когда рухнул на колени, Итор направил коня вперед, не обращая внимания на мага под копытами.

И укрепление закачалось, грозя обвалиться.

– Вниз!

Лучники и псы бросились к лестницам, чувствуя, как крошится под ногами камень, как вздрагивает стена, словно раненое животное.

– Вперед!