Блеск шелка Перри Энн

Глава 86

Зимой рано темнело, но после визита Паломбары холод больше не пробирал Зою до костей. Женщина знала, что собирается делать, нужно было лишь придумать, с чего начать.

От Скалини и людей вроде него Зоя слышала, что на западе собирают силы для нового Крестового похода. Ей донесли о новых осадных орудиях, о катапультах, о доспехах и сбруе для лошадей, о вооружении для пеших и конных воинов, которых собирали в Сицилии. Они штурмом возьмут Константинополь, а потом во главе с Карлом Анжуйским с триумфом войдут в Иерусалим. Любой, кто встанет у них на пути, будет растоптан. Дорога, залитая кровью, никогда не смущала крестоносцев.

Серьезную озабоченность у Зои вызывали также изменения в поведении Елены. Это произошло вскоре после смерти Ирины – так скоро, что не возникало сомнений: эти два события связаны между собой. Вывод напрашивался сам собой: Елена каким-то образом выяснила, кто ее отец.

Стоя у очага, Зоя постоянно возвращалась к мыслям о дочери. Женщину бросало в дрожь, словно кто-то настежь распахнул окно и ледяной порыв ветра ворвался в комнату.

Елена не будет стоять на стенах города рядом с матерью, поливая головы захватчиков греческим огнем, чтобы затем взойти на собственный погребальный костер. Она отнюдь не мученица. Елена найдет способ сбежать и начать все сначала где-нибудь в другом месте. И наверняка прихватит с собой деньги.

Михаил ни за что сдастся. Он скорее умрет, чем покорится Карлу. Впрочем, Карл в любом случае не станет сохранять ему жизнь. Он уничтожит всех претендентов на трон, и, если Елена этого не понимает, она полная дура. Ее происхождение станет для нее смертным приговором. Карл посадит на трон своего ставленника, не оставив в живых ни одного достойного соперника.

Ответ пришел к Зое, окатив жаром сильнее греческого огня, который она собиралась использовать. Если Карл хочет покорить Византию мирным путем, чтобы освободить свои армии для похода на Иерусалим, что может быть лучше, чем женить своего ставленника на законной наследнице Палеолога? Если он убьет Михаила и Андроника, то кто же останется? Елена!

Зоя застыла от ужаса. Мысли метались у нее в голове испуганными птицами. Это же предательство! Женщина села, обхватив себя руками. Несмотря на жар, исходящий от очага, ее тело сотрясала крупная дрожь. Пока до этого не дошло, ей нужно воспользоваться советом Паломбары: собрать деньги, чтобы финансировать бунты и восстания везде, где только можно. И теперь Зоя знала, где взять эти деньги.

Ее власть всегда основывалась на обладании чужими секретами и доказательствами, которые способны погубить. Человека, который должен был помочь Зое, звали Филофеем Макремболитом. На прошлой неделе она слышала, что он находится на пороге смерти. Отлично! Он мучится от боли, напуган, и ему уже нечего терять.

Зоя пошла в комнату, где хранила травы и готовила разнообразные смеси, облегчающие боль. Она также сберегала там снотворные смеси, ароматные масла и укрепляющие средства, способные на некоторое время прояснить сознание, даже если после этого человек умолкнет навечно.

Женщина приняла ванну, нанесла на тело благовония, нарядилась, выбрав одежду насыщенных, но сдержанных тонов, как и положено, когда собираешься навестить умирающего. Зоя не боялась, что Филофей ее не примет. После пожара 1204 года одна рука у него усохла и сердце стало слабым. Он непременно захочет облегчить душу, исправить старые ошибки и будет не прочь помочь Зое отомстить тем, до кого сам добраться уже не в состоянии. В могиле тайны ни к чему.

Филофей принял гостью в сумрачной, жарко натопленной комнате. Как Зоя и рассчитывала, его съедало любопытство. Приподнявшись на локтях, морщась от боли, оскалив пожелтевшие зубы, старик произнес:

– А, Зоя Хрисафес? Пришла позлорадствовать, полюбоваться на то, как я умираю? – Дыхание с хрипами и свистом вырывалось из его легких. – Ну что ж, любуйся. Придет и твой черед. Ты увидишь, как этот город снова заливают реки крови и пожирает пламя.

Зоя положила на стол кожаный мешочек с травами и мазями. Они с Филофеем слишком хорошо знали друг друга, чтобы притворяться. Зоя не пришла бы, если бы у нее не было на то особой причины.

– Что там? – спросил Филофей, с подозрением глядя на мешочек.

– Это поможет тебе избавиться от боли, – ответила Зоя. – Временно, конечно. Все закончится, когда это будет угодно Господу.

– Ты не намного моложе, чем я, и этого не изменишь даже с помощью всех твоих притираний и благовоний. От тебя пахнет, как от лавки алхимика, – ответил старик.

– А от тебя – нет. Скорее как от склепа. Ты хочешь, чтобы боль немного утихла, или нет?

– И сколько это будет мне стоить?

Зоя заметила, что глаза у Филофея пожелтели, словно у него отказывали почки.

– Ты что, истратила все свои деньги? А красота уже увяла, и мужчины не хотят больше на тебя тратиться?

– Ну и оставь свои богатства себе. Пусть их похоронят вместе с тобой, мне какое дело? – ответила Зоя. – А еще лучше пусть они попадут в лапы крестоносцев. Солдаты в любом случае откопают твой труп, просто чтобы посмотреть, можно ли чем-нибудь поживиться.

– Пусть уж лучше издеваются над моими останками, чем над живым телом, – парировал Филофей, окидывая ее взглядом снизу вверх. Он задержался взглядом на ее груди и животе. – Наверно, тебе лучше покончить с собой, прежде чем они придут.

– Не раньше, чем я покончу с тем, что задумала сделать.

Ему не удастся отвлечь ее своей неприязнью!

Лицо старика зажглось любопытством.

– И что же это?

– Месть, конечно. Что еще мне осталось?

– Ничего, – согласился он. – И кому же ты теперь станешь мстить? Контакузены мертвы, Вататзесы, Дукасы, Виссарион Комненос тоже. Кто остался?

– Да, они мертвы, – нетерпеливо произнесла Зоя. – Но есть новые предатели, которые готовы нас продать. Начнем со Склеросов, потом, наверное, займемся Акрополитами и Сфрандзи…

Филофей снова выдохнул с резким хрипом, и его лицо побледнело еще сильнее.

Зоя испугалась, что он может умереть прежде, чем расскажет ей то, что она хотела узнать. На столе стоял кувшин с водой. Женщина взяла небольшой стакан и отмерила порцию жидкости из принесенного флакона, потом добавила туда немного воды. Затем вернулась к кровати и протянула стакан Филофею.

Он выпил раствор – и закашлялся. Приступ кашля лишил его остатка сил, и Филофей откинулся на подушки, закрыв глаза. Когда он наконец снова их открыл, на его щеках появился слабый румянец, а дыхание стало размеренным.

– Так чего же ты хочешь, Зоя Хрисафес? – спросил он. – Карл Анжуйский нас всех сожжет. Единственная разница между нами только в том, что я этого уже не почувствую, а ты – почувствуешь в полной мере.

– Возможно. Но тебе известно много секретов древних родов Константинополя…

– Ты хочешь их уничтожить? – удивленно спросил старик. – Но зачем?

– Конечно нет, старый дурак! – воскликнула Зоя. – Я хочу, чтобы они помогли справиться с заговорщиками и поддержали Михаила. Тебе нужны мои лекарства. Может быть, уже завтра ты будешь гореть в аду, как поросенок на вертеле, но сегодня тебе станет гораздо лучше, если ты расскажешь мне то, что я хочу знать.

– Тебя интересуют позорные тайны заговорщиков? – уточнил Филофей, обдумывая ее предложение. – Я мог бы тебе об этом рассказать. Их много…

Его лицо расплылось в злой, но довольной улыбке.

Зоя просидела у Филофея три долгих дня и ночи, отмеряя свои зелья. Она применяла свои знания и навыки, чтобы продлить ему жизнь. Мало-помалу, подстегиваемый собственной злобой и склочным нравом, Филофей открыл ей секреты, с помощью которых она могла бы шантажировать Склеросов, Сфрандзи и Акрополитов. Это будет стоить им тысячи золотых безантов. Если использовать эти деньги с умом и осторожностью, можно будет разжечь сомнения и недовольство на Западе и значительно ослабить власть Карла Анжуйского.

На следующий день после смерти Филофея Зоя побывала во Влахернском дворце и, когда они с Михаилом прогуливались по великолепным галереям, посвятила императора в часть своего плана. Свет струился сквозь высокие окна, не скрывая выбоин на мраморных колоннах и отбитых рук статуй из драгоценного порфира.

Император устало посмотрел на Зою, и обреченное выражение на его лице сильно ее испугало.

– Слишком поздно, Зоя. Мы должны думать об обороне. Я испробовал все что мог, чтобы повести за собой людей. Но даже сейчас они не видят, что их ждет полное уничтожение.

– Может быть, они не осознают опасности, которая исходит от Карла Анжуйского… – Зоя наклонилась ближе к Михаилу, игнорируя правила этикета. – Но их подхлестнут презрение и укор в глазах таких же аристократов, людей, которых они видят каждую неделю, с которыми общаются, ведут дела и участвуют в управлении страной. Людей, с которыми они будут вести дела и на новом месте, в новом изгнании. Они будут готовы заплатить за то, чтобы избежать огласки.

Михаил, прищурившись, внимательно посмотрел на нее:

– Огласки чего, Зоя?

– Старых семейных секретов, – улыбнулась она.

– Если они тебе известны, почему же ты не использовала их раньше? – спросил император.

– Я узнала их совсем недавно, – объяснила Зоя. – Филофей Макремболит умер. Ты слышал об этом?

– Все равно уже слишком поздно. Этот папа – француз до мозга костей. Испания и Португалия присоединятся к нему. Они просто не могут этого не сделать. И этого положения не изменит все золото Византии.

– Но он является понтификом, только пока жив, – тихо возразила Зоя. – Для чего ему теперь король двух Сицилий? Ты хочешь сказать, что он станет соблюдать все обязательства?

– Он выплатит долги, только если есть что-то, чего он по-прежнему жаждет, – произнес Михаил.

– Подумай о своем народе, – сказала Зоя. – Подумай о его страданиях в долгой ссылке, о тех, кто так и не вернулся на родину. Мы живем здесь вот уже тысячу лет, построили великолепные дворцы и храмы, создали всю эту красоту, радующую и глаз, и слух, и душу! Мы со всех уголков мира привозим специи, многоцветные, яркие, как солнце и луна, шелка, драгоценности, бронзу и золото, кувшины и вазы, статуи людей и животных. Мы измерили небо и проследили пути звезд, – воздела она руки. – Наша медицина способна излечить то, чему другие даже названий не придумали. – Зоя наклонилась ближе к Михаилу, словно говоря о сокровенном. – Но, что важнее всего, наши мечты зажгли огонь в человеческих сердцах. Наш образ жизни принес справедливость богатым и бедным, литература сформировала умы целых поколений. Мы сделали мир прекраснее, чем он был бы без нас. Не позволь варварам убить нас снова! Во второй раз мы не сможем подняться.

– Тебя никогда не победить, Зоя? – спросил Михаил с ласковой улыбкой.

– Я уже знавала поражение, – возразила она. – Впервые это произошло семьдесят лет назад. Я видела, как адское пламя пожирает всех, кого я любила. Если это случится снова, я тоже погибну в этом пламени. – Она перевела дух. – Но, ради всего святого, я не сдамся без боя! Если мы капитулируем, Михаил, история нам этого не простит!

– Знаю, – тихо произнес он. – Скажи мне, Зоя… Косьма Кантакузен мертв, Арсений и Григорий Вататзесы тоже, а теперь умерла и Ирина. Почему Джулиано Дандоло все еще жив?

Ей следовало знать, что император сразу же обо всем догадается. Он позволил ей свершить свою месть только потому, что ему это было выгодно.

Михаил ждал.

– Он еще нужен мне, – ответила Зоя. – Дандоло обхаживает врагов Карла Анжуйского, подстрекая их к бунту на Сицилии. Когда он нам больше не будет нужен, я велю Скалини его убить. Мне бы хотелось придумать что-нибудь более элегантное, но на это нет времени, – добавила она.

Император кивнул. Его глаза были печальны.

– Жаль. Он мне нравится.

– Мне тоже, – согласилась Зоя. – Но при чем тут наши симпатии? Он – Дандоло.

– Знаю, – тихо произнес Михаил. – И все-таки мне его жаль.

Глава 87

Зоя стояла у открытого окна, глядя в морскую даль. В лицо ей хлестал соленый ветер. Он все еще был морозным, льдистым, но в нем уже ощущалось некое обещание скорой весны. Планы Зои постепенно зрели и приобретали зримые черты. Она раздобыла денег, несмотря на яростные протесты ее жертв. Вчера сдались Склеросы, и она вытребовала с них еще сверх назначенной суммы – это было гарантией того, что они перестанут противиться объединению с Римом. Константинополю были необходимы рычаги давления на Запад. От этого зависело, сможет ли город выжить.

К тому же ее усилия помешают планам Елены, что, конечно, было менее важно по сравнению с выживанием всей Византии, но все же приносило Зое некоторое мрачное удовлетворение.

В дверях показалась Фомаис. Она выглядела испуганной.

– Пришел епископ Константин, госпожа. Он очень сердит.

Зоя ожидала, что Константин разозлится.

– Пусть подождет несколько минут, а потом проводи его сюда.

Фомаис растерялась:

– Вам нехорошо? Принести настойку ромашки? Я могу сказать епископу, чтобы он пришел в другой день.

Зоя улыбнулась этой мысли. Это стоило бы сделать – только ради удовольствия. Она все еще обдумывала ответ, когда увидела за спиной Фомаис крупную фигуру Константина в роскошном облачении. Он, очевидно, намерен был войти – с разрешения или без.

Служанка повернулась к нему.

– Ступай прочь, женщина!

Лицо епископа было белым как мел, глаза яростно сверкали. Теперь, когда он вошел, Зоя увидела, как мерцает шелк его далматики, несмотря на ненастную погоду. Ткань струилась, разлетаясь при движении, от чего Константин казался еще больше.

Его высокомерие показалось Зое невыносимым. У нее появилась дикая идея – подождать, пока Фомаис уйдет и закроет дверь, а затем скинуть с себя тунику – и предстать перед Константином обнаженной. Это приведет его в такой ужас, что он никогда больше не позволит себе подобного своеволия. И еще это будет довольно забавно…

Фомаис ждала приказаний хозяйки.

– Пусть Сабас ждет у двери, – наконец сказала ей Зоя. – Сомневаюсь, что владыка и дальше будет демонстрировать столь скверные манеры. Но, если это все же произойдет, я бы хотела, чтобы Сабас был поблизости.

Служанка повиновалась. Константин подождал, пока она выйдет, и захлопнул дверь, чуть не прищемив край своей туники.

– Похоже, вы потеряли над собой контроль, – холодно заметила Зоя. – Я бы предложила вина, но, похоже, вам на сегодня достаточно. Чего вы хотите?

– Вы предали православную церковь, – произнес Константин сквозь стиснутые зубы.

На его лишенных растительности скулах играли желваки. Феодосия Склерос должна была все ему рассказать. Несомненно, она снова просила его отпустить грехи ее братьям.

Глаза Константина горели гневом, кожа блестела от пота.

– Вы отреклись от всего, во что верили, нарушили обеты, взятые при крещении! – Его голос дрогнул. – Отказались от веры, оскорбили Господа и Пресвятую Богородицу – и я отлучаю вас от Церкви Христовой! Вы больше не одна из нас! – Он простер вперед руку, указывая на Зою пальцем, словно пытаясь ее проткнуть. – Вам отказано в теле и крови Христовой. Ваши грехи падут вам на голову, и в Судный день Он не воскресит вас. Пресвятая Богородица не заступится за вас перед Богом, в ее молитвах не прозвучит ваше имя, и в ваш смертный час она не услышит ваших слов! Вас более нет среди праведников!

Зоя смотрела на него невидящими глазами. Это не могло быть правдой. Константин стоял в потоке света, лившегося из окна. Остальная часть комнаты расплывалась в сумраке, и Зоя не видела ничего, кроме епископа. У нее в ушах был странный, неясный шум. Она попыталась заговорить, сказать Константину, что он ошибается, но не смогла найти ни одного слова; боль в голове нарастала, становилась нестерпимой.

Женщина поднесла руки к вискам, чтобы стиснуть их, унять боль – и вдруг оказалась на полу. Тьма и свет смешались, и наступила полная, какая-то странная тишина. А потом все исчезло…

Константин ожидал, что она придет в ужас. Зоя совершила смертный грех. Но он не думал, что это произведет на нее такое впечатление, что она потеряет дар речи и рухнет на пол без движения.

Он смотрел на лежащую перед ним женщину. Ее глаза были полуоткрыты, но явно ничего не видели. Неужели она умерла? Константин подошел ближе и внимательно ее осмотрел. Он увидел, что грудь Зои вздымается и опадает. Нет, он не убил ее. Так гораздо лучше! Она ослепла и онемела, но по-прежнему жива и понимает это.

Душа епископа наполнилась ликованием, словно он вдруг стал невесомым. Он развернулся и подошел к двери. Распахнув ее, Константин увидел слуг, жавшихся в уголке. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Будьте осторожны, – сказал он, взвешивая каждое слово. – Никому не позволено насмехаться над святой христианской Церковью! Ваша хозяйка нарушила данные ею клятвы. Я принес ей Божье послание, и Он поразил ее. – Епископ указал себе за спину, на лежащую Зою. – Если хотите, позовите к ней лекаря, но он не сможет исправить сделанное Господом и будет глупцом, если попытается.

Глава 88

Слуги Зои послали за Анной. Бледный как полотно посыльный спешно проводил ее в дом больной. Сабас ожидал Анну и сразу же завел ее в комнату, где лежала Зоя. Фомаис сидела у кровати хозяйки с безучастным лицом.

– Епископ Константин отлучил ее от Церкви, – сказал Сабас. – Господь поразил ее, но она все еще жива. Пожалуйста, помоги ей!

Анна подошла ближе и посмотрела на Зою. Туника женщины была смята. Зоя лежала в странной неудобной позе, словно тот, кто положил ее на кровать, не смел лишний раз к ней прикоснуться. Глаза больной были полуоткрыты, дыхание размеренное. Не задумываясь, Анна расправила одежду пожилой женщины на животе и бедрах, потом нащупала ее пульс. Он был слабым, но довольно отчетливым.

– В случившемся виноват епископ? – спросила Фомаис.

Анна заколебалась. Константин не стал бы травить или бить Зою. Но он мог напугать ее до апоплексического удара, вызвав панический ужас перед наказанием Господним, лишив света и надежды.

Она нежно прикоснулась к руке Зои. Та была теплой. Зоя не умерла и даже не была при смерти.

– Нужно следить, чтобы она не замерзла. Нанесите ей на губы мазь, чтобы они не пересыхали. Я схожу за лекарствами – и вернусь.

Фомаис смотрела на лекаря. На ее лице отразилось сомнение – а может, даже страх.

– Возможно, ее поразил Господь, – тихо сказала Анна. – Если Он заберет ее жизнь, такова Его воля. Не мне об этом судить.

Анна сделала для Зои все что могла и стала ждать, наблюдая за состоянием больной. На пятый день вечером она дремала в углу спальни, прислонившись к покрытой мозаикой ширме. В комнате было темно, лишь небольшая свеча горела на столе в полуметре от кровати Зои, освещая силуэт больной, но не отбрасывая свет на ее лицо.

Зоя по-прежнему не открывала глаз, не ворочалась – лишь чуть заметно шевелила рукой. Анна не знала, сможет ли ее пациентка когда-нибудь опять двигаться. Учитывая то, что совершила эта женщина, Анна, наверное, должна была испытывать радость. Однако вместо этого ее, к удивлению, мучило чувство утраты и какая-то тревожная жалость.

Анна задремала и вдруг с ужасом осознала, что в комнате есть кто-то еще. Он двигался совершенно беззвучно, словно тень. Это не был слуга, тот заговорил бы с Анной.

Женщина замерла, затаив дыхание. Она смотрела, как незнакомец прокрался к кровати – невысокий человек, не в тунике, а в рубашке и штанах. У него была острая бородка клинышком. Когда он приблизился к кровати, в свете свечи Анна разглядела его худое смышленое лицо. В руках у незнакомца ничего не было.

Мысли испуганно заметались в голове у Анны. По тому, как топорщилась сорочка на талии незнакомца, она поняла, что за поясом у него кинжал. Зоя была совершенно беззащитна. Даже если Анна позовет на помощь, рядом все равно никого нет. Ее никто не услышит. А если и услышит, то не успеет прийти вовремя на выручку.

Нужно двигаться тихо, иначе незнакомец заметит это и нападет – сначала на Зою, а потом и на ее лекаря. Как назло, под рукой у Анны не было ничего тяжелого – ни блюда, ни подсвечника. Только ковер. Если она набросит его на незнакомца, то отвлечет его и успеет схватить подсвечник со стола.

– Зоя! – тихо позвал он. – Зоя!

Неужели он не видит, что она не спит, а лежит без сознания? Нет, слава богу, огонек свечи был слабым – и лицо больной было в тени.

– Зоя, – более настойчиво повторил мужчина. – Все хорошо. Сицилия словно пороховая бочка. Всего одна искра, одно неверное слово или движение – и она вспыхнет, как лесной пожар. Дандоло поработал на славу. Но он уже свое отслужил. Одно ваше слово – и я сам его убью. Один быстрый удар – и все будет кончено. Я воспользуюсь кинжалом с гербом Дандоло, который вы ему дали. – Мужчина тихо хохотнул. – Тогда он поймет, что его смерть исходит от вас.

Анна покрылась холодным птм. Что бы ни случилось, ей нельзя шевелиться, нельзя издавать ни звука. Если незнакомец ее заметит, то убьет ее. Нос нестерпимо чесался. Во рту пересохло. Ночной гость молча сел рядом с Зоей.

Вдруг Анна услышала шаги снаружи. Раздался короткий стук, и дверь открылась. Таинственный пришелец тенью скользнул за штору.

Анна повернулась к двери. Вошла Фомаис. Лишь тогда Анна увидела, что одно из окон не закрыто на задвижку. Она пошевелилась, словно только что проснулась.

– Пойду налью вина, – сказала Анна сонно. – Ты не принесешь мне немного печенья? Что-то я проголодался.

Она направилась к двери, не глянув на тень в углу за кроватью Зои, туда, где притаился незваный гость. Он не собирался причинять ее пациентке вреда, и, если Анна на несколько минут выйдет из комнаты, незнакомец исчезнет так же, как и появился, – через окно.

С этого дня она будет следить за тем, чтобы все окна и двери в доме были надежно закрыты.

Спустя два дня Зоя открыла глаза. Потрясенная, испуганная, она не могла говорить – вместо слов из ее рта вырывались бессмысленные звуки. Фомаис попыталась сунуть ей в руки перо и бумагу. Больная неловко вцепилась в перо, черкнула несколько неразборчивых букв и сдалась.

Елене сообщили, что ее мать пришла в себя, но говорить не может. Красавица явилась, посмотрела на Зою со странным удовлетворением, развернулась и ушла. Только после того, как дочь ушла, больная произнесла первое понятное слово.

– Анна! – позвала она.

Дело продвигалось медленно. К вечеру Зоя смогла четко произнести еще несколько простых слов – имен, просьб; она уже чуть лучше координировала движения. Анна видела ужас в глазах пожилой женщины, и ее сердце невольно сжималось от острой жалости. Лучше бы Зоя умерла легко, быстро, от первого апоплексического удара, а не медленно, шаг за шагом, как теперь.

С другой стороны, Анна понимала, что, если Зоя поправится, ее тайный ночной визитер снова придет, и тогда она отдаст приказ убить Джулиано. Раз невозможно остановить Зою, следует найти этого незнакомца и остановить его. Был лишь один человек, которому Анна могла полностью довериться и который был в состоянии ей помочь, – Никифорас.

Когда она добралась до Влахернского дворца, было поздно, шел сильный дождь. Анна несколько минут препиралась с охраной, прежде чем смогла убедить их впустить ее и потревожить Никифораса.

Он выглядел обеспокоенным, лицо его было хмурым, отекшим со сна, гладкие безбородые щеки помяты.

– Что случилось? – взволнованно спросил евнух. – Зоя умерла?

– Нет, не умерла, – ответила Анна. – На самом деле она может полностью выздороветь. Зоя очень быстро идет на поправку, и к тому же у нее железная воля.

Анна кратко поведала о непрошеном госте, о том, что он решил, будто Зоя может его слышать, и пообещал убить Джулиано по ее приказу.

– Полагаю, Дандоло пытается спровоцировать восстание на Сицилии, – добавила она. – Он наш союзник, а не враг. Если мы будем убивать тех, кто нам помогает, или позволим их уничтожать, не многие захотят иметь с нами дело, когда нам потребуется помощь. А она обязательно понадобится.

Никифорас улыбнулся:

– Судя по твоему описанию, это был Скалини. Я не позволю, чтобы Дандоло погиб, – по крайней мере от рук Зои. Думаю, Скалини уже сделал, что от него требовалось. И потом, он – человек Зои, а не наш.

– Правда? – переспросила Анна.

– О да. – Лицо евнуха было мрачным. – Но я знаю, где его найти. Он не покинет Константинополь, обещаю.

– Спасибо, – сказала Анна. – Огромное спасибо!

Зоя продолжала выздоравливать. Уже через несколько дней она смогла составить предложения, хотя многие слова ей по-прежнему не удавалось произнести. Она начала есть, пить отвары, которые Анна для нее готовила. Удивительно, но Зоя была хорошим пациентом. Она послушно выполняла все рекомендации – и поэтому быстро поправлялась.

Через две недели четверо братьев Склеросов публично объявили о своей преданности Михаилу, пытавшемуся спасти империю, и вместо того, чтобы жертвовать на Церковь, передали значительную часть своего состояния Зое, для того чтобы она могла продолжить организацию волнений и бунтов во владениях Карла Анжуйского.

Глава 89

Константин в одиночестве стоял во дворе, глядя на фонтан; его мысли сжались в крошечную, кристально-четкую картину, простую и понятную. Он видел все элементы мозаики, каждый кусочек занял свое место. Его жизнь, опыт, плохой и хороший, подводили его к этому моменту, когда он вдруг все понял – словно увидев во внезапной вспышке света во тьме. Даже несмотря на то, что его предали, он не должен изменять своей цели. Он смог сделать из этого один-единственный вывод: Господь никогда его не покинет!

Главная задача – остановить Зою Хрисафес. Один раз с Божьей помощью он уже поверг ее, но этот Анастасий, тщеславный, мелкий, непостоянный, как вода, ее исцелил.

Нужно пойти к Зое поздно вечером, тогда он наверняка сможет застать ее в одиночестве. Епископ был полон решимости. Нельзя оставлять судьбу православных христиан в скользких руках Зои Хрисафес.

Поздним вечером небо затянули тяжелые тучи. Дул пронизывающий ветер, со стуком и шелестом гнал по улице мусор. Константину не хотелось выходить в такую погоду, но то, что он задумал, непременно нужно было сделать. Такая ночь просто создана для реализации планов, которые невозможно отменить.

Слуги Зои встретили его настороженно, но проводили в прихожую с мозаичным полом и арочной дверью, ведущей в личные покои хозяйки. Константину пришлось настаивать на том, что он должен поговорить с ней наедине, и даже пригрозить слугам отлучением от Церкви. После прошлого визита они ему не доверяли.

Наконец на его пути остался лишь Анастасий.

– Я поговорю с ней наедине, – твердо произнес Константин. – Это ее право. Неужели ты откажешь ей в последнем причастии и соборовании? Как ты сможешь предстать перед Господом, если свершишь подобное?

Анастасий нехотя отступил, и Константин вошел в спальню, закрыв за собой дверь.

Гостиная, как всегда, была великолепна. В богато украшенных подставках горели светильники, заливая помещение уютным желтым светом. Казалось, что чудесную картину покрыли золотой пылью. Великолепное распятие висело на своем обычном месте. Оно было, как всегда, прекрасно, но Константину не нравилось. В нем было что-то варварское. Епископ чувствовал себя неуютно и глядел на распятие как на что-то непристойное.

Зоя сидела в огромном кресле спиной к одному из винно-красных, с вкраплением бронзовых нитей ковров. Она выбрала наряд дерзкого алого цвета. Он освежал ее лицо, которое выглядело не таким изможденно-бледным, как можно было бы ожидать, зная о ее болезни, и оттенял золотисто-карие глаза.

– Я знаю, что вы сделали, Зоя Хрисафес, – тихо произнес Константин. – И что планируете сделать.

– Неужели?

Она выглядела лишь слегка заинтригованной. Епископ наклонился ближе к ней.

– Здесь, на земле, невозможно знать, что уготовили нам небеса, – хрипло сказал он. – В этом и заключается смысл веры. Доверьтесь Господу, и Он даст вам все необходимое!

Зоя приподняла тонкие брови:

– Вы верите в это, епископ Константин?

– Я не просто в это верю, – ответил он. – Я знаю, что это так.

– Хотите сказать, что я не смогу на вас повлиять? – настойчиво продолжила допытываться Зоя.

– Никогда, – улыбнулся епископ.

– В вас такая вера! – произнесла она медленно, словно лаская.

– Да, вера моя крепка, – произнес Константин.

– Тогда почему же вы здесь?

Епископ почувствовал, как горит его лицо. Зоя чуть не поймала его.

– Чтобы спасти вашу душу! – ответил он.

– Но ведь вы сказали мне, что я ее уже потеряла, – напомнила Зоя. – Или вы все же собираетесь меня простить?

– Я могу это сделать, – сказал епископ, – если вы покаетесь и вернетесь, как послушная дочь, в лоно Церкви. Откажитесь от всего, что вы сказали в защиту союза с Римом, простите своих врагов, верните Церкви деньги, которые получили, и покоритесь. Проведите остаток дней в молитвах Пресвятой Богородице, и, возможно, к концу жизни вам удастся отмолить свои грехи.

– И все это я успею сделать до того, как Карл Анжуйский снова сожжет нас дотла? – уточнила Зоя с насмешливым недоверием.

– Все во власти Господней! – сказал Константин решительно. – Если вы покаетесь и смиритесь.

– Я вам не верю, – тихо сказала Зоя. – Мы сами должны себе помочь.

– Вы богохульствуете! – вскричал епископ в изумлении и ярости. – Господь поразит вас смертью!

Он поднял руку, указывая на Зою, тыча в нее пальцем, словно оружием.

Она смотрела на него, улыбаясь чуть кривовато – правая сторона ее лица еще не обрела былой подвижности.

– Ну, значит, мой лекарь вылечит меня… снова, – ответила Зоя. – В вашей власти разрушать и крушить, в его – восстанавливать. Подумайте об этом, епископ! Кто из вас двоих совершает более богоугодное деяние?

Рванувшись вперед, Константин схватил с ближайшего стула подушку и набросился на Зою, прижав мягкую плотную ткань к ее лицу. Женщина боролась, брыкалась, но евнух был вдвое тяжелее ее. Он навалился на нее сверху, выбивая воздух из легких, пока Зоя не задохнулась. Несколько отвратительных мгновений – и она перестала шевелиться. Ярость Константина схлынула, тело покрылось холодным птом. Он медленно выпрямился и посмотрел на Зою. Она распростерлась на полу, волосы спутались, туника задралась, оголив бедра. Он должен запомнить ее именно такой: сломленной, лишенной достоинства, одновременно волнующей и отвратительной в своей чувственности.

С трудом поборов отвращение, епископ пригладил ее волосы. Они оказались мягкими – такими мягкими, что он почти не ощущал их. Константин провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Кожа была еще теплой.

Епископ содрогнулся. Это непристойно! Ему захотелось ударить Зою, сорвать один из огромных ковров и накрыть ее тело.

Но, конечно, ему не следует это делать. Он – епископ, исповедующий кающегося грешника на смертном одре.

Константин одернул ее тунику. Она была недостаточно длинной. По-прежнему создавалось впечатление, будто Зоя задрала ее, чтобы… Епископ не стал додумывать эту мысль. Физическое увечье огнем жгло его душу. Он приподнял ее ноги; тело Зои было тяжелым и теплым. Теперь Константину удалось расправить ее тунику как следует.

Он выпрямился. Его тело сотрясала дрожь.

Выждав несколько минут, епископ подошел к двери и открыл ее. Ему пришлось резко остановиться, иначе он врезался бы в Анастасия, стоявшего на пороге.