Русский ад. Книга первая Караулов Андрей

9

Колокола крепились «коромыслом»: толстые черные веревки, больше похожие на корабельные канаты, свисали аж до самой земли. Со стороны это смотрелось уродливо, конечно, но монастыри – не дворцы, монастырям положено врастать в холмы, в землю; здесь свои собственные, очень древние представления о красоте.

Колокола! Какой звон! Медь, под медью старое сердце…

Красота и сила – русские колокола!

А с земли их почти не видно… отчего же они вдруг проснулись сейчас, эти медные сердца, так заволновались, так закружились?..

Россия – идейная страна, россы – язычники; а язычники по-детски верят в любые мифы. Михаил Михайлович Бахтин не сомневался, что в годы Второй мировой солдаты и офицеры, бросавшиеся в бой «за Родину, за Сталина», в глубине души не сомневались, что такая их смерть будет особенно встречена на небесах. Если идея тускнеет, сразу поднимают голову окраины государства. Мгновенно! Окраины всегда недовольны. Они же окраины! И происходит распад государства. Сужение. Надежда только на Церковь, верно?

Верно. А на кого еще надеяться? На Ельцина?.. На Зюганова?

Не надо (глупо?) искать святую Русь! Надо просто жить в ней, – верно?

«Открыто являясь тем, кто ищет Его всем сердцем, и скрываясь от тех, кто всем сердцем бежит от Него, Бог регулирует человеческое сознание о Себе. – Он дает знаки, видимые для ищущих Его и невидимые для равнодушных к нему. Тем, кто хочет видеть, Он дает достаточно света; тем, кто видеть не хочет, Он дает достаточно тьмы…»

Только в храмах Россия остается Россией. Колокола в монастырях… они же как дети. Так же, как дети, плачут, жалуются, как дети, смеются… играют, играют сами с собой.

И как же без «коромысла»? В колокола монахи всегда звонили ногами. «Коромысло» – это те же стремена, только чуть, наверное, пошире, тогда ноге в петле прочнее.

Главное – петля: если нога соскользнет с веревки, может быть беда – высоко, очень высоко, спину можно сломать… Это только со стороны вроде как игра. Дурачатся монахи, летают туда-сюда на веревках… Но опытный человек сразу скажет – вручную монастырские колокола раскачать невозможно, поработали над ними старые мастера, это ведь не медь, это броня!

До сих пор живет поверье: колокольный звон отгоняет от людей чуму и малярию. А у луны такой свет по ночам, будто это дорога к Его Престолу. Ночью, среди звезд, лунный свет – как живая лестница в небо, путь в великую бесконечность, роскошная золотая долина среди облаков…

Чудо потому и чудо, что его невозможно объяснить. Бриллиант, например, врачует сердце, такой это камень, такое в нем волшебство… А как лечит, от чего спасает человека задумчивый колокольный звон…

От всего. От всего сразу.

Псковские земли, Псково-Печерский монастырь… Великое богомолье Русской земли.

Чудо! В пещерах Псково-Печерского монастыря совершенно нет тления. Здесь похоронены четырнадцать тысяч монахов и прихожан: гробы в этих пещерах не закапываются в землю, просто ставятся один на другой. Упокоенные люди лежат как живые, будто положили их только вчера: если нет тления, значит, нет… ничего, во-первых – запаха.

Когда в обитель приехал Ельцин, его сразу повели в пещеры. Ельцин удивился: гробы стоят в обычных нишах, можно рукой их потрогать, никаких признаков распада человеческих тканей.

– Это – чудо Божие… – объяснил главе государства его экскурсовод, архимандрит Нафанаил.

– Не по-о-нял… – Ельцин широко раскрыл глаза.

– Так уж Господь устроил… – коротко пояснил архимандрит. Они молча пошли к выходу. Улучив момент, Ельцин незаметно нагнулся к отцу Нафанаилу:

– Батюшка, вы уж мне-то… как Президенту, понимашь, скажите… Чем вы их… мажете?..

Борис Николаевич был абсолютно уверен, что монахи ежедневно смазывают четырнадцать тысяч гробов благовониями.

Архимандрит Нафанаил остановился:

– Скажите, среди вашего окружения есть те, от кого дурно пахнет?

– Конечно, нет… – опешил Ельцин.

– Неужели вы думаете, кто-то может дурно пахнуть в окружении Царя Небесного?..

Ельцин задумался, замолчал. Ответ священника его, похоже, удовлетворил.

…Послушание бригадира, отца Алексея – звонарь. Архимандрит Гавриил, грозный наместник Псково-Печерского монастыря, давным-давно, еще на Пасху, приказал отцу Алексею подобрать себе двух учеников-послушников.

Отец Алексей хоть и страшился, как все, отца-наместника, но исполнять наставление не спешил. Вот если бы архимандрит Гавриил сам указал на кого-то из молодцев… Тут ведь особые парни нужны. Главное – с сердцем. И с руками, как у кузнеца…

Со стороны-то веселье: летает туда-сюда человек в рясе, как маятник при часах; одну веревку выпускает, другую хватает… какая же сноровка у отца Алексея, какие руки! Да, но труд, тяжелейший труд! Есть у отца Алексея и другие послушания: колка дров, скотный двор…

«Чудо это место, где мир горний соприкасается с нашим миром – дольним…»

«Ты говоришь, что веришь? Так ведь и бесы веруют и трепещут!.. – напоминал Иаков кому-то из своих учеников. – Но знаешь ли ты, неосновательный ты человек, что без дела и вера мертва?..»

У отца Алексея – великое чувство ответственности. С послушниками, слава тебе, Господи, тоже везет! Хорошие ребята, хотя у многих все еще слабое произволение, не понимают они, что служение Богу – это и есть служение России, ведь мы все, наша страна, это его детище…

Каждый день в монастыре возносится молитва за русский народ:

«Великий Боже! Ты, Кто сотворил небо и землю со всяким дыханием, умилосердись над русским народом и дай ему познать, на что Ты его сотворил!

Спаситель мира, Иисусе Христе, Ты отверз очи слепорожденному – открой глаза и нашему русскому народу, дабы он познал волю Твою святую, отрекся от всего дурного и стал народом богобоязненным, разумным, трезвым, трудолюбивым и честным!

Душе Святый, Утешитель, Ты, Кто в пятидесятый день сошел на апостолов, прииди и вселись в нас! Согрей святою ревностию сердца духовных пастырей наших и всего народа, дабы свет Божественного учения разлился по земле Русской, а с ним низошли бы на нее все блага земные и небесные, аминь…»

…Разлетается, разносится колокольный звон, ветром кружит над лесом, над холмами. Только это уже и не звон вовсе, это набат. Граница – рядом, всего в двух шагах, славно ухоженные (будто живые акварели) эстонские земли.

Монастыри в России строились всегда как крепости. Повсюду! От Валаама до Черного моря, от сибирских границ до матушки-Москвы.

Супостат ведь всегда шел к столице. Зачем? Зачем торопиться? Вот где вражеская ошибка: голову легче сносить с уже мертвого тела! Москва питается исключительно землями вокруг, ведь сама по себе Москва мало что умеет; ибо все, кто не хотел работать, традиционно бежали, съезжались в Москву: там, где много людей, всегда есть легкие деньги; а Москва – большая, есть чем подкалымить и что украсть…

Патриарха всея Руси Пимена спросили: о чем, став Предстоятелем Русской Православной Церкви, он мечтает чаще всего?

– Быть сторожем на нижних воротах Псково-Печерской обители… – ответил Святейший.

Правда человеческая перед правдой Божьей как трусы блудницы…

А ведь действительно слетает с небес этот звон. Небо здесь, на Севере, всегда тяжелое. Как поле битвы. В России есть люди (и совсем не глупцы, между прочим), которые убеждены: России давно уже нет, была и исчезла. Как Атлантида. А они, мол, эти русские, плавают в ваннах из водки и все «Русь, Русь…».

Лет на сто отстают от Европы, если не больше, не видят ничего, кроме своих храмов…

Глупо спорить: у маленьких людей всегда есть потребность присоединиться к великому делу. (Потому, кстати, их так тянет к себе Кремль. Настоящему профессионалу и без Кремля хорошо, маленькому человеку обязательно нужен Кремль.) В любом споре всегда виноват умнейший: зачем доводить дело до спора, тем более – безнадежного? Но может быть и так, что это они, наши умершие предки, понуждают нас сегодня к выполнению тех задач, которые когда-то оказались им не по плечу?.. Подталкивают нас – через память о себе? Ведь монастырь – это глубокая вечность. И время тут остановилось. Уже навсегда.

А чтобы небо вокруг было бы теплее, чтобы солнца на этой земле было бы побольше, монастырь подставляет солнцу свои купола. Притягивает солнце. Зовет, подмигивает. С нами Бог, ибо мы с Богом! Ведь эти чудные купола-луковки, как улыбка ребенка. Бог нужен нам, но ведь и мы, каждый из нас, нужны Богу!

Юродивый Николка у Александра Сергеевича, совесть народа… о чем он просит царя, жалуясь на детей, отнявших у него копеечку?

– Вели их зарезать…

Царь Иоанн, кстати, так бы и сделал. Жалко, что ли? И Сталин. Вся русская история саморождается под тенью Грозного. За ним Петра. Потом Сталина.

А сейчас вот Ельцин пришел?

Когда на Русь явилась орда, епископ Владимирский Серапион вдруг сравнил (1275 год или около 1275-го) монголов и русских: «Да, – писал отец Серапион, – монголы есть «погани», ибо «Закона Божия не ведущи», но монголы тем не менее не убивают единоверних своих, не ограбляют, не обыдят, не поклеплют, не украдут; всяк поганый своего брата не продаст; но кого в них постигнет беда, то искупят его и на промысел дадут ему… а мы… во имя Божие крещены, если и заповеди Его слышаще, всегда неправды есмы исполнении и зависти, немилосердия; братью свою ограбляем, убиваем, в погань продаем…»

Больная это тема, обидная… тяжело русским с русскими, очень тяжело, нет между ними братства, соперничество есть, а братства нет. Разве что – временное. На лихолетье. А потом – снова, в России идет вечная гражданская война. Была, есть и будет. Но здесь, на богомолье – утешение. Здесь все люди как братья и сестры, здесь как-то иначе бьются человеческие сердца…

И звон, колокольный звон! Это земли русского эпоса (земли и небеса), это мир былин, героев, мир великих подвигов. Ведь где-то здесь, совсем рядом, насмерть бился Александр Невский… Эти холмы, эти поля, эти озера, скованные льдом, помнят многих богатырей, честью считавших умереть за Россию.

Так ведь и сельцо Михайловское, между прочим, здесь же, совсем рядом, всего в сорока верстах от Печор…

«Нас пленяют плотские страсти, ибо ум наш удаляется от созерцания Бога…» – в Псково-Печерской обители живут совершенно особые люди. Они знают Бога. Они познали Его волю. Они – Его сотаинники.

Псково-Печерский монастырь – единственный монастырь в России, который никогда не закрывался, даже в советские годы. «Господь приходит здесь…» Коммунистическое начальство, в том числе и псковские чекисты, люди с большим кровавым опытом, боялись, остерегались монастыря. Главное, чтобы здесь на проповедях не было бы вольномыслия (а вольномыслия, к слову, в монастырских храмах никогда и не было: к чему они, эти кукиши в карманах, – к чему?)!

Зимой 40-го, сразу после присоединения Эстонии, милиционеры влетели сюда, в монастырский двор, на мотоциклах. И почему-то (привычка, что ли?) принялись палить из револьверов, правда в воздух.

Три выстрела – и три осечки. Их начальник, рябой парень двухметрового роста, вогнал в ствол новый патрон. Выстрел. И опять осечка…

Монахи сбежались на площадь.

Милиционеры на мотоциклах были для них как гуманоиды… никто, впрочем, не знал тогда этого слова…

– Напрасно, все напрасно… – прошептал кто-то из монахов. – Пули-то у нас не летят…

Не сговариваясь, милиционеры развернулись и – к воротам…

Чудо? Нет. Просто пули здесь не летят…

Брат спросил авву Сисоя: «Что мне делать?» Авва отвечал: «Нужное для тебя дело – совершенное безмолвие и смирение. Ибо в Писании сказано: блаженны все уповающие на Него. Тогда ты можешь устоять…»

Тишина-то какая… Городской человек быстро ко всему привыкает. Ко всему, но не к тишине…

Отец Тихон медленно перевернулся с боку на бок – сон по-прежнему туманился вокруг него, где-то рядом, звал его себе, но пора, пора вставать, дел-то нынче особенно много, надо, кстати, и кое-что записать…

Какое мужество все-таки: Патриарх Алексий Первый мы шел на кремлевскую трибуну и бросил вызов Хрущеву, давшему клятву, что он, Хрущев, уже при своей жизни продемонстрирует России «последнего русского попа»…

Да, снять бы фильм об этом: истеричный Хрущев и – Патриарх всея Руси, публично стыдящий главу государства…

«Миролюбивые силы» (их съезд) разбойничьим свистом согнали старика с трибуны, но Патриарх сказал главное: Россия без Бога – это страшная Россия!

КГБ пощадил Патриарха. Не поднял свой «карающий меч». Был убит (отравили) митрополит Николай, готовивший речь Патриарха:

Вчера кто-то из прихожан оставил в храме номер «Известий». Отец Тихон давно, с месяц наверное, не читал газет. А здесь – большое интервью Анатолия Чубайса. Вот это текст! Ай да Чубайс – откровенен донельзя, бездумно!

Дословная цитата-признание: «Знаете, в последние три месяца я перечитал всего Достоевского. И я сейчас не чувствую ничего, кроме физической ненависти к этому человеку. Он, разумеется, гений, но за его представление о русских как об особенных, святых людях, за его культ страдания и ложный выбор, который он предлагает, мне хочется разорвать его на части…»

Сильно. Разорвать Достоевского «на части» – это по – нашему, пореволюционному.

Старец Зосима как культ «страдания и ложный выбор…» А «Князь Игорь» у Бородина? А «Иван Сусанин»? А Пушкин – кто, ребята?! «Арап, бросавшийся на русских женщин»? Кто он, Александр Пушкин, с его «Капитанской дочкой», с Лизой в «Пиковой даме», с каждодневными муками царя Бориса?.. – ведь у Чубайса это все даже не ненависть, просто кроме коммунистов он, оказывается, никого в России не увидел, но и коммунистов, похоже, редко встречал, поэтому о Королеве и Туполеве он судит по собственной партячейке…

Что за время нынче, а?

Актер Владимир Ивашов с большим трудом устроился сейчас работать на стройку разнорабочим. Жить-то надо. Кормить семью надо. Милостиво приняли: фильмы уже никто не снимает, кинопрокат встал, Театр-студия киноактера развалился…

На стройке сухой закон. За шестиметровый забор, оградивший огромный, 14 гектаров, участок, никого не выпускают, два КПП, автоматчики, выходных нет, праздников нет, тех, кто заболел, сразу увольняют.

Архитектор – армянин, выдает себя за итальянца из Болоньи. На стройке он ворует лично; архитекторы обычно других подряжают, но этот жадный, никому не верит и все делает сам.

Возводят частную резиденцию. Кто хозяин? Некто Богдан. Вчера – младший сержант милиции. Сегодня – янтарный король.

В Балтийске, близ Калининграда, Богдан и «братва» приватизировали три очень крупных янтарных карьера. Всех, кто мешал, отстрелили (восемь человек). Сейчас уже никто не мешает.

Резиденция Богдана напоминает Дворец дожей в Венеции, но у Богдана больше площадь: в центре дворца вертолетная площадка. На три вертолета: хозяин, его супруга и охрана.

Почему все-таки Борис Ельцин отдает Россию в такие вот руки? Других нет? Олигархи – это люди, имеющие, как оказалось, косвенное отношение к России. И Ельцин на них опирается? Но Россия для них – планета обезьян! – Интересно, русская религиозная живопись, например – иконы, русские картины, их (традиционное) представление о русских «как обособленных, святых людях»… Кипренский, Васнецов, «Боярыня Морозова», Ярошенко, Поленов, Левитан, Билибин… тоже вызывают – у младореформаторов – желание разорвать их на части, как и Достоевский?..

«Чему прежде изумляться в них? Нечестию или жестокости и бесчеловечию?..» – спрашивал Иоанн Златоуст! Или (тоже закон природы) может быть, есть такие реки, которые идут вспять, против течения, хотя и не ясно, что природа хочет этим сказать, кому это вызов – неясно.

Чубайс, разумеется, не причисляет себя к рвани. В продаже, например, появились (с его согласия, разумеется) большие напольные вазы, где Чубайс изображен как Барк-лай-де-Толли. В мундире, с бакенбардами и при орденах.

Они, эти молодые министры, сделали все, что могли, чтобы Ельцина еще больше одолевали сомнения в самом себе. – Ребята, вы хотите, чтобы Россия вернула свое величие? Так не мешайте ей, черт возьми! И Россия поднимется. Раздали землю крестьянам. А трактор где им взять? Как на земле работать? Чем? Лопатой?

Ельцин оставил страну без государственной заботы, – если Ельцин пьет, значит, стране тоже все позволено?

Офицеры кремлевского полка, капитан и два лейтенанта, распили бутылку водки прямо в мавзолее, у саркофага Владимира Ильича: им очень хотелось чокнуться с вождем мирового пролетариата.

Через пуленепробиваемое стекло.

– Давай, Ильич! За тебя, родной!

Старший фельдъегерь Сергей Новиков уснул, сердечный, прямо под Царь-пушкой. Не сумел дойти до служебной машины. Оказалось, он сидит на серьезных наркотиках. Так его не уволили!

Отправили лечиться, но не уволили!

Главный праздник Псково-Печерского монастыря – Успение Пресвятой Богородицы. В этот день колокола действительно звонили так, как никогда: переход Пресвятой Богородицы из жизни земной в жизнь вечную!..

Когда-то, в древние годы, икону Пресвятой Богородицы носили – в крестном ходе – по всей Псковской губернии. Сейчас она всего лишь раз в год (да и то только на час) покидает храм – торжественно проплывает над головами людей. Ивановская площадь не может вместить всех прихожан, но икона Пресвятой Богородицы плывет так высоко, что лик Богородицы виден отовсюду, из любого уголка…

На Успение всегда светит солнце: дружное пение тропарей, монахи идут по двое длинной чередой, хоругви, кресты…

Сон… праздник Успения отец Тихон видел сегодня во сне.

А под утро – почему вдруг? – ему приснился Михаил Шолохов! Вот ведь – отец Тихон не был поклонником его таланта, всякий раз поражаясь, впрочем, как искренне Шолохов в «Тихом Доне» оплакивает всех – и белых, и красных.

Нет в «Тихом Доне» побежденных и победителей, есть только несчастные…

Почему об авторе «Тихого Дона» говорят сегодня все реже и реже? По Пскову вдруг прошел слух, что «Поднятую целину» вот-вот выкинут из школьных программ!..

Или уже выкинули? Как выкинули – вдруг – «Повесть о настоящем человеке»…

У отца Тихона давным-давно появилась мысль: написать сценарий об истинных отношениях Сталина и Патриарха Алексия в годы войны. И – об архимандрите Луке, великом русском хирурге Валентине Феликсовиче Войно-Ясенецком, который (враг под Москвой!) делал по четыре-пять операций каждый день. В 46-м Войно-Ясенецкий был удостоен Сталинской премии первой степени за книгу «Очерки гнойной хирургии»… И никогда не снимал рясу, даже в операционной, моля Всевышнего о помощи перед каждой операцией!

Да, – сценарий фильма о Сталине. О тех годах-жестоких и великих. Когда история делается каждый день. О годах, когда смерть и страх вызывали – в ответ – великое созидание… О точности решений. – Но очень трудно, почти невозможно, понять человека, у которого нет и никогда не было друзей! Разве что Киров. Приезжая в Москву, Киров жил только у Сталина, в его квартире. И Сталин всегда провожал его на вокзал…

Большевики (и дипломаты, кстати) очень любили балерин.

Театр оперы и балета в Ленинграде справедливо носит ими Кирова.

Какое отношение Киров имел к опере? К балету?

Самое непосредственное!

Только что, неделю назад, к отцу Тихону приезжал из Москвы экономист Сережа Глазьев – с семьей. Он тоже вдруг стал министром, хотя Глазьев – государственник, это тот самый случай, когда человек, по слову Карамзина, «о государской чести попечение имеет».

Он всегда очень спокоен, Сережа Глазьев, вот только занудлив, как все экономисты. И рассказывал всегда что-то такое, во что невозможно поверить.

Принимает он в Москве Рауля Кастро, младшего брата Фиделя. Речь о кубинском долге. Десятки миллионов долларов. Вроде бы Куба готова что-то отдать, Фиделю не с руки сейчас ссориться с Ельциным.

И в тот же день, когда Глазьев встречается с Раулем Кастро, вот… просто день в день, час в час, здесь же, в российском МИДе (оба министерства находятся в одном здании), Андрей Козырев принимает… кубинских эмигрантов, сбежавших в семидесятые в Майями, причем обе делегации якобы случайно встречаются у лифта.

Козырев заявляет «новым кубинским друзьям», что «режим Кастро» вот-вот «сдохнет», что советское оружие на Кубе – это всего лишь «железки», а он, Козырев, давно убедил Ельцина прекратить поставки в Гавану запчастей, тем более – нового оружия, мы вот-вот закроем базу в Лурдексе, отзовем всех военных советников…

До недавних пор отец Тихон совершенно не интересовался политикой. Он – монах, он служит Богу.

Но разве можно (как?!) не интересоваться жизнью собственной страны?

Глазьев привез письмо от Александра Проханова, главного редактора газеты «Завтра».

Три-четыре раза в год Проханов обязательно бывает во Пскове; эти земли – его духовная родина.

Проханов очень хотел, чтобы здесь, у русской границы, возвысился бы небольшой рукотворный холм. А земля – по горсточке из тех краев (со всего света, на самом деле), где были русские воины: поле Куликово, Казань, турецкие берега, Полтава, перевал Сен-Готард, Аустерлиц, Бородино, Ватерлоо, Цусима, Шипка, Севастополь, Мадрид, Брест, Смоленск, Ленинград, Берлин, Москва…

Холм, на котором зимой и летом вечный огонь – цветов! Патриарх Алексий Второй благословил Проханова на создание пантеона русской памяти. Осталось за малым – деньги найти…

Проханов передал отцу Тихону письмо 18-летней девушки. Никогда прежде отец Тихон не читал ничего подобного.

«Дорогая редакция, пишу вам, потому что вы еще не оставили таких, как я. Прошу мое письмо напечатать. Мне очень надо, чтобы его прочитали молодые девушки. Хочу им сказать, чтобы они подумали; я и другие ребята из моего окружения раньше многого не понимали.

Мне 18 лет. Зовут Ольга. Вотуме два года, как я больна СПИДом. В больнице я не одна, здесь у меня такие же подруги и друзья. Теперь на все смотрю иначе, чем раньше. Зачем вы, взрослые, нас, детей своих, «под танк» бросили? Зачем смяли сексом, порнухой, наркотиками? Мы были еще детьми, а нас «папаши» уже тащили в постель. «Мамаши» получали за нас деньги. Вы, вы виноваты в наших смертях! Вам хотелось «раскованности», «расслабленности», «свободы». Вы развели «голубых», вы поощряете порнуху. Проповедуете «свободные связи», афишируете режиссеров-гомиков. Вы лелеете все это, удовлетворяете свое беснование. А мы умираем!

Мы медленно умираем, и не надо врать, что ничего с нами не случилось, что мы будем жить… У нас не будет любви, не будет семей, мы не родим детей. Вы понимаете, что происходит с нами, поколением, которое пришло после вас?!

Мы еще живы, и нас уже нет. Нас лишили детства и у нас отобрали будущее. Когда я встречаю на улице пожилых людей, смотрю на стариков и старух, меня охватывает непонятное чувство. Не знаю, с чем его сравнить. В нем обида, злость, безысходность, страх, зависть, бессилие и невозможность что-либо исправить, изменить. Поздно. Мы не знали, что значит любовь, мы не знаем понятий «стыд», «нравственность», «позор». Все это ушло из школы, из жизни. Но вы-то знали?! Вот вы и дожили до семидесяти лет, восьмидесяти, больше, а мы не доживем! Мы умрем молодыми! За что? Почему? Четверо моих друзей, вчерашних школьников, умерли. В моргах лежат холодные. Мы уже хороним друг друга…

Я боялась мужчин, а теперь ничего не боюсь, мне теперь все равно. Пусть они меня боятся, а «рассвободятся» – получат «награду»… Мы были маленькими, мы не знали, как рождаются дети, думали, что их находят в капусте или приносят аисты. Пусть бы продолжали находить в капусте, не знать бы нам ничего другого как можно дольше… никто вас не будет судить за нас. Вы же никого из нас собственными руками неубивали! Вы растлевали нас, развращали нас вашими «картинками», вашими «произведениями», вы жеманничали в школах, «открывая» нам глаза, как «хорошо» «этим» заниматься не в подвалах, а «цивилизованно», в дорогих отелях, на богатых дачах, и преподносили фильмы, брошюры… Таких насильников ныне не судят, их поощряют: выбирают во власть. Вы продолжаете это делать с другими детьми, которые младше нас. Остановитесь!

Как была бы я теперь благодарна тому, кто вырвал бы у меня из рук сигарету, кто отхлестал бы крапивой по заднему месту, когда меня можно было спасти, вытащить «из – под танка».

Помогите тем, кто болеет за народ, остановить то, что происходит в стране повсюду. Помогите прекратить безумие. Примите законы и запретите порнорекламу, порнолитературу, фильмы, наркотики, водку. Мы погибаем, и вы тоже.

Кто там, «на танке»? Пьяные, «голубые», «свободные» от стыдливости, ответственности?! Мы под ними… Нас проехали. Все!

Ольга, Краснодарский край».

Отец Тихон показал письмо девчонки отцу-наместнику, архимандриту Гавриилу, братии. Многие плакали.

Доигралась интеллигенция со своими свободами до полного рабства! Сколько же злости в души сейчас нанесло…

У России всегда был какой-то комплекс перед Европой Россия всегда хотела жить по-европейски (хотела – а не получалось), поэтому рыночную экономику все восприняли именно как вхождение в европейскую жизнь.

Слово-то почти магическое – рынок! Демократия – это как солнце! Только пока ты, задрав голову, любуешься этим солнцем, кто-то незаметно шарит по твоим карманам…

Отец Тихон хорошо себя знал: если хочется зарыться в одеяло и не вставать, значит, пора за стол, за письменный стол, за работу, за бумагу, пишущую машинку…

Монастырь имел ту удивительную внутреннюю завершенность, которая действительно открывает в человеке все его таланты. А главное – самые лучшие качества. В Псково-Печерах Бог открылся отцу Тихону именно как Бог. Как живая сила. Чисто русский зов, русский крик: девочка пишет о СПИДе с тем же надрывом, с каким Достоевский писал о сладострастии (Свидригайлов), за которым – уже смерть.

В понедельник вечером, перед трапезой, отец Тихон перечитывал Александра Сергеевича. Излагая Токвиля, он, Пушкин, писал об американцах, об их демократии: «С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, все бескорыстное, все возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстью к довольству…»

А вот что Пушкин писал о Екатерине Великой, вчитаемся: «Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободренные таковою слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностию пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий… От канцлера до последнего протоколиста, все крало и все было продажно. Таким образом развратная государыня развратила свое государство…»

Как один человек мог видеть все?..

Или он, этот человек, просто Его сотаинник? Его избранник, познавший Его волю?..

10

Егорка собрался ехать в Москву с единственной целью – убить Горбачева. Если повезет, значит, и Ельцина, но сначала Горбачева – в Ачинске Горбачева презирали больше всех.

На билет в Москву собирали тремя дворами. Своих денег у Егорки не было, поэтому народ скинулся, кто пятерку дал, кто червонец: дело-то общенародное, если угодно, как здесь без солидарности?

Олеша насмешничал: с такой-то рожей – и в Москву!

Пусть смеется, если дурак! Егорка не сомневался: хочешь спасти комбинат от назаровских – значит, убирай Горбачева и Ельцина, иначе вокруг будет сплошной идиотизм. Зато потом придет к власти нормальный человек, рассует кооператоров по тюрьмам, чтоб не выделялись богатством среди нормальных людей, сделает в магазинах нормальные цены, вернет дешевую водку, и жизнь-наладится.

– Водка бу как при Брежневе, – доказывал Егорка. – Понимаешь – нет?

Олеша сомневался.

Где это видано, чтоб такой товар – и дешевле стал?

– Поздно, – доказывал Олеша. – Это, Егорий, все Ленин изгадил. Правители в России всегда противо народу. Был бы Ленин честный – содрал бы с башки кепку, залез бы на броневик: так, мол, и так, люди добрые, я сам не здешний, из-за границ прибыл, обычаев местных не знаю, живу в шалаше…

Иногда Олеша читал «Комсомольскую правду».

Красноярье – центр России. Земли отсюда поровну: что до Бреста, что до Магадана – три с лишним тысячи верст…

Егорка знал: если он, Егор Решетников, не спасет комбинат от назаровских, значит, комбинат никто не спасет (больше некому), все завалится. И погибнет Ачинск. Всем тогда уезжать. Другой работы нет…

А куда уезжать-то? Велика Россия, но отступать некуда, – кому там, в Москве, сибирские нужны? С их-то кулаками и привычками?

Горбачев врал, и Ельцин тоже сейчас врет. Он, когда пешком по Москве гулял, в глаза бросался, людям руки пожимал, что ж было не сказать-то сразу, какие цены в магазинах при нем появятся?

Это ж самое главное: цены. Назаровские, блин, заводы покупают. По ним тюрьма плачет, а Ельцин их в люди вывел.

Или они с ним делятся, а?

Нет, перестрелять их, вождей, и все успокоится. Будет все как всегда. Напарник нужен, а его нет. Вдвоем-то убивать веселее будет, компания – это всегда хорошо, не может русский без компании.

Егорка решил серьезно посоветоваться с Олешей и пригласил заодно Бориса Борисыча – самого умного в Ачинске мужика. Беседовать в квартире на такие темы небезопасно, Егорка боялся прослушки (есть такие устройства, их по телевизору показывали). А убийство Горбачева – дело тонкое, без пол-литры не разберешься, как говорится!

Только и пить надо с умом: если в «Огнях Сибири» – никаких денег не хватит. Поэтому Егорка выбрал фабрику-кухню (при комбинате), хотя на фабрике-кухне он обычно не пил, брезговал, контингент здесь плохой, дворовый – разнорабочие и заезжие.

Съездюки, как говорили в Ачинске.

Но горячее на фабрике-кухне давали аж до девяти вечера. Куры, правда, исчезали к семи, но оставались – всегда! – картошка и тушеная капуста.

Водку люди приносили с собой. Когда не хватало, тетя Нина, хозяйка, давала в долг, по-божески – только с учетом ежедневной инфляции.

Перед тем как подойти к фабрике-кухне, Егорка долго кружил по улицам.

Боялся «хвоста».

– На отелю тебе скинемси, – заверил его Борис Борисыч. – Москва деньгу любит, так шо скинемси, не сумлевайся. С условием: сначала мне Горбачев должон мое отдать. Деньгу мою. Понял? А потом делай с ним, шохошь!

– Так у него, поди, при себе-то не бу – засомневался Олеша.

– Бу, не бу – че за чмор?.. – насторожился Борис Борисыч. – Слышь, Алексей? – Борис Борисыч искал у Олеши поддержку. – Он его стукнет, а с кого я долг верну? Горбатый, ешкин кот, знашь, скока мне должен?

– Скоко? – заинтересовался Егорка.

– До хрена, во скоко!

Первый стакан всегда проходил с эффектом, радостно. Чтобы в горле не было пожара, нужно сразу принять второй. Тогда пожар пойдет уже по всему телу, а это – красота!

Водка хороша только первые десять минут. Но какие это минуты!

Степка, соседский мальчик, в соседней с Егоркой избе живет, нюхает клей. И ходит потом как пьяный. Егорка заинтересовался, попробовал, но нюхать клей – это ведь как мочой умываться, чушь какая-то, нет в России обычая щи дегтем белить, на то положена сметана!..

Борис Борисыч резко нагнулся к Егорке:

– Горбатый, сука, должен мне… 36 ведер. Ты п-понял м-меня?

– Чего? – вздрогнул Егорка. – А?

– 36! Я нормально считаю, – обиделся Борис Борисыч. – По двадцать пять, не какие-нибудь там… ты-ры-пыры…

Он медленно, степенно допил стакан до дна.

– А в ведрах шо ж? – не понял Олеша.

Он тут же пьянел и получить настоящий кайф не мог – быстро отключался.