Бардак на чердаке Смирягин Андрей

Малыш

…И не надо прислонять к животу ухо и задавать идиотский вопрос. Не надо! Мальчик я или девочка? Мальчик я, мальчик! Или девочка? Попробуй здесь в темноте разобрать.

Моя мамаша непременно хочет, чтобы я был парнем. Мальчику проще – мальчику замуж выходить не надо.

А мне чего-то не хочется. Мужики все ненормальные какие-то. Мой дед, например. Через каждые полчаса орет: «Началось, началось! Скорую, скорую!» И так уже пятый месяц.

Папаша мой тоже ненормальный. Бросил нас, когда мне и трех месяцев от зачатия не исполнилось. Говорит, еще неизвестно, чей я ребенок. Как это чей?! Как это чей? Я что, не помню, что ли, чей! Да я каждого по голосу узнаю – не отвертитесь.

Девочкой тоже быть не очень и охота.

Ну, допустим, бабушка у меня еще ничего. Она у нас в ресторане работает. Без нее мама и я давно бы умерли с голоду. Моя добрая бабушка нам про это каждый день напоминает.

А подруги мамины? Тсс… Только тихо. Не любят они меня. Говорят, что от меня избавляться надо. Чего я им сделал? Говорят, что если будет девочка, то будет несчастной, как они, а если будет мужик, то лучше этого гада заранее прибить.

Во! Снова пришли советы давать, как нам с мамой выкидыш сделать. Ванную с горчицей, по их совету, мы уже принимали. Иглами кололись. Вчера нас даже скелетом из-за угла пугали. Мамка едва заикой не стала, а я от смеха чуть не выкинулся.

А сегодня решено со шкафа прыгнуть. И раз, и два, и три! Полетели! Клевое ощущение! Как на самолете. Правда, немного из иллюминатора дует, но все равно здорово. Маманю вот только жалко – мне-то ничего, а она при заходе на посадку весь зад отбила.

Дуры бабы, зря стараются. Я вообще отсюда выходить не намерен. Чего я там у вас не видел? Ваших проблем, что ли?! Короче, решил держаться за ребра до последнего.

Вот и сейчас моя маманя в очереди стоит. Очередь странная какая-то. Одни слепые. Все толкаются, на ноги наступают, а как на цены посмотрят, так прищурятся, и переспрашивают, сколько, сколько?!

Гражданин сзади, не толкайтесь своим пузом! Тоже, что ли, беременный? А чего ребенок так странно булькает? Утонул, что ли?

И вы, мужчина впереди, не давите на живот. Не мне – маме. Извинился! Он еще издевается. И сумку до дому донести взялся! Ну точно недоношенный. Не видит, что мы беременные?! Телефон позвонить спрашивает. Говорит, что это любовь с первого взгляда. Он к тому же еще и дебил. Разве в наше время с первого взгляда в кого-нибудь влюбляются? Я понимаю, взгляда со второго или с третьего.

Дура! Телефон не дала, да еще соврала, что у нее строгий и ревнивый муж. А меня ты спросила? Может, я о таком отце всю беременность мечтал, а у нее телефона лишнего не нашлось.

Эй, приятель, стой! Стоять, я тебе говорю! Ты моей дуре-то не верь. Ты мне верь! Нет у нас мужа никакого – одни сволочи. Муж нам во как нужен!

Отец! Батяня! Папка! Папулечка!.. Зараза! Ушел! И этот ушел! И нашу сумку с собой унес. Наверное, от волнения. Тут и мамка моя чего-то разволновалась.

Ой, мамочки! Кажется, начались эти, как их там, схватки! Во, как маманя кричит! Как мучается, бедняжка! Но я все равно не выйду. Рожайте кого угодно: ежиков, слонов, орангутангов – но только не меня.

А это кто еще нас со всех сторон щупает? Не лапай! Не лапай мою мать, я сказал! А мне плевать, что гинеколог. Ну чего уставился, бесстыжие твои глаза? Выходить?! Хитрый какой. Кому я там нужен. Лучше сам залезай – близнецом будешь.

А это еще что? Что-то теплое, ласковое. Рука! Мягкая мамина рука! Она меня гладит! Значит, мама меня любит! Значит, я кому-то нужен!

Ну ты, гинеколог, слышишь! Так и быть, я выйду. Только без рук давай. Без рук, я сказал! Он еще мне будет рассказывать, как правильно рождаться. Вообще ты лучше подальше встань. А то спиртом разит, аж в глазах темно.

Ну вот, с этой суматохой забыл, как там: вперед ногами или головой? Ногами вперед или головой? Ах да, сейчас головой, а вперед ногами – это потом.

Итак! Мой Выход!.. А-а-а! Ну чего смотрите? А-а-а! Я уже орать устал. А-а-а! Ну аплодируйте же наконец!..

Учитесь Стрелять!

Идет операция. Слышен трагический голос больного:

– Доктор, я, кажется, не уснул.

– Да быть того не может!

Доктор увлеченно продолжает оперировать.

– Доктор, честное слово, я не сплю.

– Да бросьте вы!

Доктор делает надрез.

– А-а-а! Больно!

– Смотри ты, и вправду не уснул.

– Я же вам говорил.

– Ну и молчите себе в тряпочку… с хлороформом. Кстати, дайте ему еще.

– Кайф!.. Доктор, а еще можно?

– Можно.

– Кайф!.. А еще?..

– Можно. Дайте ему киянкой по лбу…

Бум!!!

– Дикий кайф!.. А еще киянкой можно?..

– Хватит с вас, а то быстро привыкнете.

– Доктор, ну как там? Это опасно?

– Больной, вы мне мешаете.

– Я могу и уйти.

– Нет уж, останьтесь. Ничего опасного нет. Пуля прошла навылет, не задев жизненно важных центров. Кстати, что за кретин в вас стрелял?

– Почему кретин?

– Так разве ж так стреляют! Чуть выше надо брать, и левее, левее…

– Все очень просто, доктор. Лежу я поздно вечером с женщиной в постели, никого, кроме женщины, не трогаю, и вдруг, ТРАХ! БАХ! муж пришел.

– А! Значит, муж стрелял?

– Какой там! Слушайте дальше. Значит, лечу я с балкона, никого не трогаю, и вдруг, ТРАХ! БАХ! падаю на любимую собаку участкового милиционера.

– Ага, значит, участковый стрелял.

– Он, конечно, стрелял, но попасть ни разу не попал. Значит, бегу я себе голый по улице, бегу, никого не трогаю. И вдруг, ТРАХ! БАХ! слышу, сзади кто-то догоняет. Оказалось, маньяк-убийца на сексуальной почве.

– Неужели он стрелял?

– Нет, этот всего лишь меня ласково душил. Хорошо, рядом рокеры на мотоциклах развлекаться ехали. Мы с этим маньяком три квартала от них убегали.

– Так эти, что ли, стреляли?

– Да что вы! Это же дети, шалуны. Правда, бедного маньяка насмерть все-таки задавили.

– Ну а вас-то когда, наконец, пристрелят?

– А вы слушайте. Значит, забегаю я, от греха, в коммерческий магазин, пытаюсь натянуть первые попавшиеся штаны и вдруг, ТРАХ! БАХ! выскакивает сторож…

– Стрелял?

– Нет, отстреливался. Потому как тут же за мной в магазин ворвались рэкетиры.

– Рэкетиры, значит, стреляли?

– Зачем им стрелять, они положили нас на живот и действовали паяльником. Хорошо, сторож перед смертью успел признаться, что я здесь ни при чем. Меня и отпустили. Вышел, и прямо на встречу красивая девушка из интуристовской гостиницы выходит. А я, как назло, одеться не успел. Она достает из сумочки пистолет и ТРАХ! БАХ!

– Попала?

– Попала, и не раз, только пистолет у нее был газовый, нервно-паралитического действия.

– Так кто же в вас, черт возьми, тогда дырку сделал?

– Значит, прихожу я под утро домой к жене, голый, с синей от побоев рожей да еще под газом. Никого трогать не собираюсь, и тут, ТРАХ! БАХ! выскакивает тесть с двустволкой.

– Попал?

– Да…

– Ну наконец-то!

– Жене пыжом в зад.

– Слушайте, больной, я на вашем месте после этого пошел бы и застрелился.

– Так а что вы думаете, я здесь у вас лежу?!!

Теорема Пифагора

Я вам еще не рассказывал, как я попробовал найти себя в качестве преподавателя математики. О! Это презанятный опыт.

Раньше мне и в голову не могло прийти, что если ребенок сидит в классе спокойно больше пяти минут, то есть не горланит песни, не втыкает кнопок в зад соседа и не пытается завязать в узел металлическую ножку стула – то, значит, он или смертельно болен, или готовит вам такую гадость, о которой вы, в вашем розовом детстве, и помыслить не посмели бы.

Вы скажете, что я преувеличиваю. Отнюдь! И чтобы доказать вам это, приведу в пример пару самых обычных уроков математики, скажем, в восьмом классе.

Урок я, как всегда, начинаю с маленькой контрольной, чтобы утихомирить ввалившуюся в класс орду диких кочевников. И как всегда без толку. Женская половина класса устроила соревнование на самое красивое признание в любви, а мужская вместо контрольной сдала на листочках анонимные угрозы – встретить в темном переулке и оборвать руки, чтобы не задавал таких сложных задач.

Приступаю к устному опросу. Что у нас сегодня? Теорема Пифагора. Бедный Пифагор! Тут выясняется, что эти варвары куда-то снова спрятали мел.

«Кузякин, сходи, если тебе не трудно, попроси в соседнем классе мел. Но только одна нога здесь, другая там. А пока Ногоглазова выйдет к доске и расскажет нам теорему Пифагора.

…И долго мы будем так стоять, Ирина? Что же ты молчишь? Я понимаю, Пифагор был очень плохой человек, да что там плохой, он был форменный негодяй – он придумал такую сложную теорему. Я знаю, ты ее никому не расскажешь, даже под страшной пыткой. Эту тайну ты унесешь с собой в могилу.

Вот, дети! Посмотрите на эту девочку. Теперь можно быть спокойным за нашу разведку и партизанское дело. Пусть рыдают и рвут на себе волосы враги, им не добиться ответа. У страны еще есть настоящие герои!

Садись, Ногоглазова, и пусть тебе будет стыдно. Ходкина, пожалуйста, выйди к доске и изложи нам эту замечательную и простую теорему. Как! И ты туда же. Стыдно, Маша, не знать теоремы Пифагора. Ты же будущая жена и мать. И не надо мне строить прекрасных глаз. Получи свои два и иди на место. Думаешь, если красивая, так можно не учить математических теорем. Только не надо на меня надвигаться и томно вздыхать. Я останусь непреклонен. Вот, получи свои три, и больше чтобы этого не было. Ну, это уже слишком – целовать учителя в щеку. Меня же все равно не разжалобить. Забирай свою четверку и помни, что в следующий раз я буду беспощаден. Зачем ты берешь мою руку и кладешь себе на грудь? Я все равно не поставлю больше заслуженного. Вот, кстати, твоя заслуженная пятерка, и скажи маме, что через неделю ты едешь на олимпиаду по математике.

Козлов, пожалуйста, вынь палец из носа и отвечай. Что? Не можешь отвечать. Палец застрял. Зачем же ты его так глубоко засунул? Сидоров, ты – самый здоровый в классе, помоги Козлову вытащить палец. Осторожнее, парту не сломай. Ладно, оставь палец Козлова в покое – на перемене всем классом дернем – и расскажи нам теорему этого несчастного Пифагора сам.

Вы сегодня что, сговорились вывести меня из себя? Не выйдет. Я не из таких, кто будет с вами нянчиться. Я заставлю вас выучить теорему Пифагора. Она будет преследовать вас всю оставшуюся жизнь. А когда у вас появятся дети, вы будете рассказывать им теорему на ночь, как страшную сказку.

Ну, слава тебе! Нашелся один-единственный умный человек во всем классе. Посмотрите все на одинокую, как березка, руку Вайсблата. Посмотрите на гордость и пример нашей школы. Посмотрите на это бледное, изможденное лицо. Встань, Сева. Ах, ты уже стоишь. Тогда сними очки и покажи всем лицо будущего академика.

А теперь выйди к доске и… Ах да, у нас же нет мела. Кстати, где, скажите мне, до сих пор ходит Кузякин с мелом? Я не могу продолжать урок. Этого мальчика только за смертью хорошо посылать – никогда не умрешь.

А пока посмотрите на довольное, распираемое жизнью лицо Сидорова. Встань, Боря. Тебе, кстати, пора бы уже и побриться. Посмотрите на лицо будущего кутилы и прожигателя жизни. А что, скажите, еще останется делать человеку, который до сих пор не знает теорему Пифагора?

Кстати, Сидоров, зачем ты вчера после уроков бил Вайсблата? Что ты говоришь! Ты его не бил, ты бил Козлова. А почему от вашей драки пострадал один Вайсблат? Ах ты бил Козлова Вайсблатом…»

От моего гнева детей спасает только звонок с урока. Какой все-таки великолепный, какой мелодичный звук! Симфония, соната и романс для измученного слуха учителя! Бах, Бетховен и Чайковский вместе взятые!

Спешу в учительскую. Там все смеются новой шутке учителя физкультуры: «Хороший ребенок – это мертвый ребенок». Пришла мама Паши Козлова. Я ее вчера вызывал. Как честный человек, я не могу врать, но женские слезы могут вить из меня веревки. «Ваш Паша,– говорю я ей,– очень способный ребенок. Вот, например, вчера дети закрыли в школьном сейфе Севу Вайсблата и где-то потеряли ключ, так ваш Паша с помощью какой-то проволочки за пять секунд освободил несчастного. Очень способный ребенок. Далеко пойдет. А вчера вообще произошло ЧП. Куда-то пропала сумочка завуча со всей зарплатой. Вся школа ринулась искать сумочку, а нашел один ваш сын. Правда, зарплаты там не оказалось. Но ведь нашел. Настоящий Шерлок Холмс. Сразу видно, что свою судьбу мальчик накрепко свяжет с органами внутренних дел».

Мама уходит счастливой. Ее сменяет папа Ногоглазовой. И он еще спрашивает, какие претензии я имею к его дочери! «Во-первых, она ничего не хочет учить. А во-вторых…»

Не успел я договорить, как был взят за горло мертвой хваткой папы-громилы. «А во-вторых,– продолжаю я бесстрашно,– …и правильно делает». Мертвая хватка любящего родителя слегка ослабла, но не до конца, и я продолжаю тонко аргументировать. «Скажите мне, ну зачем, зачем современной девушке эти вредоносные катеты и гипотенузы? И без того развелось разных Пифагоров! Наизобретали, паразиты! Весь мир скоро взлетит на воздух к чертовой матери!» Я был милостиво отпущен, но меня уже было не остановить. Под аплодисменты собравшейся вокруг детворы я заклеймил зарвавшуюся науку и торжественно объявил, что отныне отказываюсь задавать уроки на дом.

Папа ушел счастливым. Однако какой нервный нынче родитель пошел. Вот еще один приближается. Я заранее становлюсь в позу боксера. «Вы Сидоров? Только что из Канады. Специально прилетели, чтобы справиться об успехах Бориса. Да вы правы, мало у нас родители уделяют внимания детям. Все разъезжаем по заграницам. Где я был? Нигде. Это я так, в общем смысле говорю. А о детях, о своем будущем подумать некогда. Уже присмотрели колледж в Штатах? И правильно. В Штатах оно и верней, не чета нашим задрипанным университетам. Швейцарские часики? Ну что вы, спасибо. Конечно, у него бывают недоработки, но я и так собирался выводить пять в году».

Папа уходит счастливым.

Звонок на урок. Какой неприятный и отвратительный звук. Похоронный марш звучит веселее и оптимистичнее.

Второй урок, как обычно, начинается с разбирательства.

«Сидоров, вы опять с Козловым издевались над Вайсблатом. В чем дело? Мне надо каждый день вызывать ваших родителей в школу? Понимаю. Вы всего лишь испытывали на прочность его новый кожаный портфель. Тогда почему вместе с портфелем из окна выпал и сам Вайсблат? Как, как! Отцепить не успели.

Сева, и после этого ты даешь Сидорову списывать? Я понимаю, что в душе он добрый и… Ах вот оно в чем дело! Он расплачивается валютой. Какими вы все стали меркантильными. Мы такими не были. Мы ходили в походы, пели песни у костра и собирали металлолом бескорыстно. Сидоров, а почему от тебя снова пахнет сигаретами? Я обещал твоему отцу, что на моих уроках ты курить не будешь. Ты и не курил?! А откуда же запах? Запах перешел к тебе от Ходкиной. А зачем ты целуешься с девочками, которые курят? Разве мало вокруг хороших некурящих девочек? Вот, например, Тоня Лукина. Я спрашиваю тебя, почему ты не целуешься с Лукиной. И отличница, и тихая, и скромная, да еще ходит в кружок «Умелые руки». Что ты сказал? Что же ей еще остается, раз у ней рожа такая…

Антонина, не верь ему! У тебя очень симпатичное… кругленькое лицо. Кстати, очень прошу тебя, прекрати жечь меня каждый урок взглядом – ты наделаешь в моем пиджаке дырок. И еще, пожалуйста, перестань пихать в мой «дипломат» записки, чтобы я пришел к тебе домой и объяснил с глазу на глаз, что такое котангенс. Котангенс мы будем проходить только в следующем году. И вообще котангенс – это очень сложная дисциплина, и вам еще рано о нем думать.

Но продолжим урок. А! Вот как раз и Кузякин объявился с мелом. Что! Во всей школе не нашлось паршивого куска мела! Дожили! Ну извини, Петя. Ты, вероятно, устал, бедняжка. Запыхался два урока искать несчастный кусок мела! Да-да, ты прав. Администрация просто обнаглела. Экономят на детях. А что там за крики были во дворе? Кричал учитель физкультуры. Дети повесили его на спортивном канате! А потом завернули в маты, привязали штангу и целых полчаса пытались утопить в пруду! И что, не утонул? Я всегда утверждал, что наши учителя не тонут.

Но продолжим урок. Сидоров! Ну зачем, зачем ты опять бьешь учебником по голове Вайсблата? Он сам попросил тебя об этом! Он передумал быть академиком и хочет стать кутилой и прожигателем жизни, как ты!

Дети, глядя на вас, хочется плакать, хочется выть и биться головой об стену. Вы – враги цивилизации и прогресса! Вы – передовой отряд мировой реакции и оплот мракобесия! Я больше не могу тратить на вас свои лучшие годы, завтра же ухожу в предприниматели.

Итак, последний раз спрашиваю, кто напишет сегодня на доске теорему этого идиота Пифагора…

Папаша

– Товарищ фотограф, вы нашу семью на фоне Кремля снимали?

– Снимал.

– Я вам деньги заплатил?

– Заплатили.

– А куда на фотографии делся папа?

– А этот, с усиками, разве не ваш отец?

– Это не отец, это мать. Я спрашиваю, папу вы куда дели?

– А вот тут еще кто-то страшненький сбоку стоит. Может, этот?

– Вы что, издеваетесь?! Это моя жена.

– Извините. А этот, с выпученными глазами?

– Нет, этот не может быть папой, потому что это я сам.

– Да, в самом деле, похож. А этих два размытых пятна кто?

– Это дети. Они у нас немного нервные, секунды без движения не устоят.

– Странно. Куда же он делся? А может, и не было никакого папы?

– Как это не было, как это не было! Я сам помню, как он всех расставлял.

– А это кто?

– Где?

– Вот здесь с краю.

– А я откуда знаю! Грузин какой-то. Понятия не имею, как он сюда попал.

– Так может быть, это папа и есть?

– Вы что, хотите сказать, что мой папа грузин?

– Боже меня упаси, я просто хочу сказать, что, может, этот грузин – ваш папа.

– Грузин не может быть моим папой!

– Почему вы так думаете?

– Потому что я – не грузин.

– А откуда же тогда на фотографии вместо папы грузин взялся?

– Это я у вас хотел спросить! Папа снимался, и его нет, а грузин не снимался, и он есть.

– А почему мы не можем допустить, что отец, которого нет на фотографии, и грузин, который там есть, одно и то же лицо?

– Какое лицо?

– Лицо вашего отца, которого нет на фотографии.

– Подождите, подождите, я совсем запутался. Я сюда пришел справиться об исчезнувшем папе, а вы мне говорите, что мой отец вовсе не мой отец, а грузин. А грузин вовсе никакой не грузин, а мой отец.

– Нет, грузин – это грузин, а отец – ваш отец, но грузин, кроме того, что он грузин, он еще по совместительству и ваш отец.

– Ладно, может, мой отец и грузин. Но почему его нет на фотографии?

– А с чего вы взяли, что его там нет. А вот этот грузин разве не ваш отец?

– По-вашему выходит, что у меня два отца, и оба грузины!

– Да нет, отец один.

– А! Так, значит, грузинов двое, и оба мои отцы.

– Нет, и грузин один.

– Так кто же из них мой отец, этот, который на фотографии, или грузин?

– А это вы не у меня, а у своей мамы спросите.

– А мама-то здесь при чем?

– Ну вы скажете тоже – при чем! Один-то папа родить не может, даже если он грузин.

– Не может.

– И мама вас одна без посторонней помощи родить не смогла бы.

– Не смогла бы.

– Вот теперь вы сами видите, что без грузина здесь дело ну никак обойтись не могло.

– Вы хотите сказать, что моя мама изменила отцу с грузином?!

– Да не нервничайте так. Всякое в жизни может случиться. У кого-то и грузины должны быть папами. Смотрите, красавец какой. Орел!

– Да я вижу этого человека первый раз в жизни!

– А что тут такого. Я, например, своего отца вообще ни разу в жизни не видел. А у вас такое счастье – наконец-то повидались с папашей.

– Каким папашей?

– Да вот этот грузин ваш папаша.

– Этот грузин мой папаша?!

– Этот, этот! Не мой же!

– Это правда?

– Чистая, как слеза. А как похож!.. И нос, и орлиный взор, и кепка. Просто одно лицо, счастливец!

– А почему мама мне никогда про это не говорила?

– Ну знаете, если каждая женщина будет вспоминать про всех своих грузинов.

– Но моя мама никогда и в Грузии раньше не была.

– Ну и что, он сам к ней приезжал. Как приехал, так сразу и сказал: «Клава, я твой навэк!» А потом сразу уехал.

– Какая еще Клава, мою маму зовут Верой.

– Я и говорю: «Вэра, ты мой навэк!» Вскочил на коня и ускакал.

– Постойте. Так, значит, и я грузин!

– Конечно, грузин.

– И дети мои грузины?!

– Не беспокойтесь, и дети ваши грузины, и дети детей будут грузинами. Забирайте фотографию и идите обрадуйте свою грузинскую семью.

– Папка, родненький, наконец-то я тебя нашел! Спасибо вам, товарищ фотограф, от всей души спасибо… геноцвале!

– Да в общем-то не за что! Если надумаете сняться опять, милости просим. Глядишь, еще какие родственники объявятся.

– Ну я побежал, обрадую мамулю. Она, наверное, еще ничего не знает.

– Ага, беги, родной, обрадуй… Во как рванул. Сразу видна горячая кавказская кровь. Одно слово – горцы.

Поцелуй

Поцелуй – это не такое простое дело, как заблуждаются некоторые. Одних губ здесь далеко недостаточно, здесь еще голова нужна. Например, некоторые даже не знают, куда сунуть нос во время поцелуя. А девушки, так все, прямо как по команде, признаются, целуясь в первый раз: «Я раньше,– говорит,– никак не могла понять, куда мне девать нос во время поцелуя, чтобы он не мешал». Они, наверное, думают, что было бы удобней целоваться с девушкой, у которой нет носа.

Бывает, еще спрашивают, как лучше целоваться: с открытыми или закрытыми глазами? Ответ прост: все зависит от того, насколько страшный партнер вам попался.

Некоторых еще смущают предостережения врачей, что при одном поцелуе вам передается около трех миллионов микробов. Ничего страшного. Ведь число микробов, от которых вы избавляетесь, не меньше.

Необычайно важным моментом является положение зубов и языка во время поцелуя. Один мой приятель, целуясь, сломал зуб. Я посоветовал ему сменить позицию при поцелуе. Он сменил и вывихнул челюсть. Тогда я посоветовал ему новое положение. Он сменил и сломал руку. После четвертого совета он ездил в инвалидной коляске. А вчера мы его похоронили.

Никто не умаляет вопроса о том, как целоваться. Губы девушки снизу, губы девушки сверху, поцелуй сбоку, сзади, прогнувшись, с использованием подручных приспособлений, стен, лавок, железнодорожных платформ, обрывов рек и одиноких берез. Но все же, это вопрос во многом второстепенный. Гораздо существеннее знать, где целоваться. Ну кому ты доставишь удовольствие, целуясь поздним вечером на лестнице в подъезде, кроме себя, девушки да скандальной бабы, выносящей мусор, которая на тебя этот мусор и высыпет, чтобы не шлялись всякие по ночам? Нет. Ты днем выбери улицу пооживленнее, сядь посередине на лавочку, посади девушку на колени и, запрокинув ей голову, прильни к ланитам.

Какое это внеземное наслаждение – целоваться на людях. А сколько удовольствия получают прохожие? Сколько сразу радостных улыбок появляется на лицах? Правда, случаются и среди прохожих недовольные. Но это все от зависти.

А какая восхитительная вещь – женский язычок. В этом, кстати, убеждаешься только при поцелуе. Неплохо еще бывает по-дружески лизнуть ее в нос.

Но вообще, надо сказать, губы девушки – это такой предмет, который очень трудно поцеловать. Иногда бывает, целый день подкрадываешься к ним, выжидаешь удобный момент, сторожишь случай. Главное – не спугнуть их неосторожным движением. Необходимо усыпить их бдительность смирным и дружеским поведением. И вот в тот момент, когда они окончательно поверят, что вы не замышляете в отношении их ничего плохого и прогуливаетесь здесь совсем по другой причине, прыгайте к ним и, держа их обладательницу как можно крепче за уши, целуйте.

Но прошу вас особенно не увлекаться во время поцелуя. А то один мой приятель целовался в подъезде с любимой девушкой, увлекся и случайно оторвал ей уши.

Но я не знаю ничего восхитительней, чем поцелуй в тихий зимний вечер, когда крупные хлопья снега с завораживающим шорохом покрывают землю. Что может быть лучше горящих румянцем щечек, выглядывающих из воротника девичьей шубки. И хочется реветь от жалости к жителям экватора, лишенным такого незабываемого удовольствия.

Экзамен

– Профессор, извините – я проспал.

– Надеюсь, не один?

– Один…

– Два, идите.

– Подождите. Я скажу все начистоту. Один… на один.

– Два, идите.

– Нет, на два…

– Это уже интересно. Так один на один или один на два?

– На один… нет на два, нет на один… Вспомнил, сначала был один на один, а потом один на два.

– И сколько же всего?

– Четыре, профессор!

– Не четыре, а два. Зачетку.