Манхэттенское безумие (сборник) Дивер Джеффри
Тут на нас упала здоровенная тень.
– Привет, Бык! – сказал Джейми.
– Ух ты, да вы знакомы! Какой сюрприз! – Я произнес это с хорошим «светским» выражением.
Джейми бросил на меня покровительственный взгляд:
– Да тут все знают Быка!
Он-то имел в виду этого Быка с Уолл-стрит, который – я в этом совершенно уверен – на самом деле человеческое существо. Тот, другой, весит семь тысяч фунтов и не двигается с места, хотя, кажется, готов рвануть вперед: он сопит и хрипит, его бронзовые рога угрожающе пригнуты вниз и выставлены вперед. Туристам страшно нравится этот уолл-стритский «Атакующий» Бык. Его творец, художник Артуро Ди Модика, однажды ночью в прошлое Рождество установил его прямо напротив Фондовой биржи, под большим деревом – в качестве подарка. Городской совет потребовал убрать этот «подарок». Но туристы громко высказались за него и проголосовали своими долларами. Как я слышал, город отказался купить Быка у Ди Модики, но чтобы доставить туристам удовольствие, скоро переместит его – быка, а не его создателя – на Бродвей и поставит перед входом в небольшой Боулинг-Грин-парк, но мордой в сторону от центра. Оба они – и он, и коп, которого мы назвали Быком… ну, кое-какое сходство, конечно, имеется – это все, что я могу сказать в этой смешанной компании.
Эмиль затрясся, поскольку тень закрыла ему солнце, потом поднял взгляд и посмотрел на Быка, закрывшего ему свет. И лицо Эмиля расплылось в улыбке полного удовольствия.
– Бык, мой мальчик! Садись! – (Как будто Бык способен сложить свою огромную массу и усесться на узкую ступеньку. Эмиль частенько не совсем продумывает свои предложения.) – Я как раз сабираюсь рассказать этим двум жентельменам пра роликовые коньки.
Бык кивнул, словно это произвело на него какое-то впечатление. Даже его тонкие губы изогнулись в уголках рта, словно пытались вспомнить его раннюю молодость, когда он еще умел улыбаться.
– Да-а? Это отличная история. Тебе понравится, Джейми. Не возражаете, если я тут пристроюсь и тоже послушаю?
Бык был огромный, что полностью соответствовало его имени, и еще он занимался той профессиональной деятельностью, которую это имя предполагало, – он был копом с Уолл-стрит. Полицейское управление Нью-Йорка постоянно меняло полицейских на других постах на Уолл-стрит, но Бык по какой-то причине постоянно находился здесь. Может, потому, что вскоре ему предстояло выйти на пенсию? Это лишь предположение. Данное имечко также отлично подходило к его работе, поскольку если здесь происходило нечто, что было ему не по вкусу, он легко мог выбить из негодяя всю дурь. Однако лично меня он никогда и пальцем не трогал, могу вас уверить. Но, подобно многим другим, Бык никогда не мог наслушаться историями, что рассказывал Эмиль. Я так думаю, что именно поэтому он никогда не отходил от старика дальше чем на двадцать футов. Трогательно, не правда ли?
Бык, демонстрируя редкостное расположение, похлопал Эмиля по плечу.
– Спасибо, но я лучше постою. На всякий случай. Сам понимаешь – служба.
О да! Бык – защитник и оберегатель Уолл-стрит – должен быть всегда готов и на ногах, чтобы догнать вырванный ветром зонтик или дать нужные указания туристам.
Эмиль кивнул и выразил сочувствие.
– Служба всегда на первом месте, Бык. Храни тебя Господь.
Я отвернулся, внезапно обрадовавшись, что пропустил ланч.
– Ладно, хватит! Меня ждет куча дел по дому.
У меня аж брови полезли на лоб. Джейми уже выступает с требованиями? Чего-то требует от Эмиля? От меня? И хватает же у него нахальства, у этого щенка! У меня в груди проснулись остатки былой гордости.
Джейми скрестил руки на груди. Банкнот по-прежнему был зажат у него в кулаке. Он подтянул свои тощие ножки и выпятил челюсть. Парнишка явно был настроен по-деловому.
Бык поднял брови и подмигнул Джейми.
– Он серьезно говорит, Эмиль. Он каждый день доставляет в клуб девочкам одежки, что чинит его мать. Этим они и живут.
Эмиль улыбнулся Джейми:
– Ну, тогда я постараюсь побыстрее, сынок. Хороший мальчик.
Я похлопал Джейми по плечу.
– Скоро все станет ясно и понятно. Можешь мне поверить. – О господи! Как же я ненавижу эту фразу! – Отдай пятерку Эмилю.
Он сперва не хотел… но потом все-таки отдал. Если б ему не было всего восемь лет, я бы опасался сердить его в любом деле. Но, слава богу, ему было всего восемь.
Эмиль взял банкнот и понюхал его.
Я прочистил глотку:
– Это же деньги, Эмиль! Это несъедобно.
Тот чуть склонил голову.
– Привычка. С прежних времен. – Он похихикал над собой, потом вытянул свои длинные руки и глубоко вдохнул, заполнив легкие воздухом. И наконец начал: – Эт’ молодая женщина…
Я перебил его:
– Это было давным-давно, верно, Эмиль? – Бык хмуро глянул на меня, но мне было наплевать. Эмиля нужно было направить в нужную сторону.
– О да-а! Давным-давно. Сорок лет прошло, мне кажется. Ее звали Роуз. Это из-за ее волос, вы, наверное, понимаете, – это он адресовал Джейми, который покивал, сдвигая с глаз грязную рыжую челку. – Вишь ли, эта молодая леди была настоящая леди, можишь мне паверить, а коли уж нам всем нада вкалывать, чтоб на столе всегда было пиво, она тоже вкалывала. Работала в музыкальном баре, но вместо того, чтоб бегать от столика к столику, раскатывала на роликовых коньках, прям по диривянному полу. В те вримина эт’ было новшество.
Джейми изумленно открыл рот:
– Правда? Хотел бы я поглядеть!
Эмиль наклонился вперед и ухватил Джейми за одну из его лапок.
– Такому хорошему сынку, как ты, я ни стал бы врать, – он откинулся обратно назад и вздохнул. – Но аднажды ана… ана… э-э-э… умерла.
Я чуть не упал на мостовую.
– Да не умерла она! Она вышла за тебя замуж! Ты вспомни, Эмиль!
Эмиль посмотрел на меня, его глаза на мгновение затуманились. Но тут же прояснились.
– Ага. Ты прав. Эта милочка Роуз сагласилась стать маей жиной. Она забросила свои ролики и стала работать по дому, устраивать нам хорошее семейное гнездышко. И мы оба надеились, что у нас будит сын… – Его голос затих на грустной ноте. – Такой, как этот милый мальчик…
– И у тебя их было несколько, не так ли? – попробовал я его подтолкнуть дальше.
Бык снова хмуро глянул на меня. Я поднял обе руки, давая ему понять, что кому-то же надо направлять Эмиля в нужную сторону. Бык кивнул. Он знал про украденное добро, затерявшееся где-то в глубинах памяти Эмиля, и еще он знал, что я тоже про это знаю. Вот он и остался на месте и стал молча ждать продолжения этой истории.
– А как звали твоих сыновей, Эмиль? – Это могло бы помочь, если, конечно, он еще их всех помнит.
– М-м-м… – Эмиль посмотрел себе на ноги. Надеюсь, он думал.
– Уолтер? – подсказал я.
– Не-а, не Вальтер. Жизель была первой.
– Но это ведь девчачье имя, – заявил Джейми и посмотрел на меня. – Уж это-то я знаю!
– Ага, точно, – согласно кивнул Бык и пнул меня носком ботинка. – Вообще-то, у Эмиля все были девочки.
Я недовольно отряхнул пыль со штанины.
– Ну и ладно. А ты-то откуда это знаешь?
– Да конечно же Бык знает! – сказал Эмиль, хмуро глянув на меня. Потом хмурость пропала. Бык тяжко вздохнул, и я понял, что память Эмиля опять подвела его, увела куда-то в сторону.
– Извини, что я помянул про это, – сказал я Быку. Именно это я и хотел ему сказать.
Бык покачался на своих мощных ногах и шепнул Эмилю:
– Элис.
Это имя прямо-таки подбросило Эмиля, его как током ударило, оживило и подтолкнуло.
– Да-а! Да-а! Элис! Элис это была!
Он улыбнулся Быку, который сказал:
– Очень милая была девочка. А кого еще ты помнишь?
Эмиль глубоко вздохнул, делая над собой усилие и пытаясь что-нибудь вспомнить.
– Ва… э-э-э, Ванесса. Ага. Ага, мая красавица Ванесса! Танцивать она любила, как и ее мать. – Это воспоминание явно привело его в счастливое состояние.
Бык чуть сместился вбок.
– Значит, Эмиль, сколькими же дочерьми благословил вас Господь, тебя и красавицу Роуз?
Эмиль помотал головой.
– Так давно это было… Семь маленьких девочек у нас было. Маленькие такие девочки, с красивыми рыжими волосами и в красных платьицах. Туфельки им всем были нужны. Ножки маленькие, а потом всё расли и расли. И сами девочки тоже расли, – он вздохнул. – Они всегда на меня сердились. Им всегда были нужны чулки, школьные учебники, а я не мог сибе это все позволить… Вот поэтому я и предложил им сваи услуги – вон тем, – и он мотнул головой в сторону биржи. – Я был очинь хороший бухгалтер, – возбужденно добавил он.
О’кей. Кажется, теперь мы уже подходили к чему-то конкретному. Я прокашлялся.
– Несомненно. Но теперь твои милые красавицы-дочки уже взрослые женщины. Не так ли, Эмиль? – Тонкий подход. Никаких грубостей. Я гордился собой.
Но Эмиль лишь пожал плечами:
– Да я ни знаю…
Джейми склонил голову набок:
– Да нет же, вы должны помнить! Вы же их папа, вам нужно было их растить и воспитывать, а потом выдавать замуж за каких-нибудь ребят, чтобы уже те покупали им платья и еду. А потом у вас появились внуки…
Я уставился на Джейми.
– Сюрприз за сюрпризом! Ты меня просто поражаешь, пацан!
Эмиль собрал в складки свой морщинистый рот. Что-то его явно беспокоило. Я снова выступил, надеясь, что мои слова направят нас к правильным воспоминаниям, к тем, которые мы хотели услышать.
– Так. А теперь вот что. Как сказал Джейми, твои красавицы-дочки все вышли замуж за приличных и красивых джентльменов… – Мне пришлось сделать паузу, потому что на Быка напал приступ кашля, который звучал очень подозрительно и напоминал смех. В конце концов он успокоился, но лицо у него все покраснело. – Всё? Закончил? – вежливо спросил я его. Он кивнул, и я вернулся к Эмилю. – Итак, они все вышли замуж, не так ли?
И снова Эмиль пожал плечами:
– Я ни знаю.
Джейми придвинулся поближе:
– А почему вы не знаете? Это ж ваша семья. Верно?
Эмиль испуганно глянул на Быка. Потянулся за своей тростью. Его огромные руки тряслись и дрожали. Джейми поднял трость и вручил ее ему. Эмиль злобно ее схватил.
– Я ни знаю, потому что ни знаю. Если б знал, тада знал бы, что это Проныра Ник и Бык жалают от миня услышать. А я ни жалаю вспоминать!
Мы с Быком попытались его успокоить, но Джейми никак не унимался.
– Разве ж вы не живете со своей семьей?
Эмиль обернулся к нему. Голова у него жутко тряслась.
– Нет-нет. Я ни знаю.
– Тогда кто о вас заботится? Вы вроде как чистенький, вы не на улице живете, это и любому ясно. И сами поглядите, какой вы жирный! Кто-то же вас кормит, а? Так кто?
Эмиль широко раскрытыми глазами уставился на Джейми сверху вниз.
– Я ни знаю.
И несмотря на то, что его всего качало и шатало, он попытался обойти Джейми.
Но тот передвинул свое тельце, похожее на пожарный гидрант, и преградил ему путь. Эмиль зарычал на него, но на мальчишку это не произвело никакого впечатления. Голос его звучал четко и жестко:
– Послушайте. Вы ж не бросили свою семью. На вид вы вполне о’кей, особенно для бывшего заключенного. Семьи всегда принимают таких обратно, в любом случае. Эт’ значит, у вас есть семья, как говорит моя ма.
Эмиль вдруг замер на месте и уставился на мальчика. Очки он никогда не носил, но могу спорить, они бы ему не помешали.
– Твая мамаша так сказала?
Джейми энергично покивал.
– А у тебя… у тебя… есть папа? – спросил Эмиль.
Пацан склонил голову набок.
– Конечно. У каждого мальца есть папаша, хоть где-нибудь. Ма так говорит, вот как.
– Ага, ага, так, значит… Он, значит, в одной квартире с вами не живет?
Джейми помотал своими растрепанными волосами. Что означало «нет», надо полагать.
– Он слишком занятый, так ма говорит. Думаю, он от нас просто сбежал. Вообще-то… ну, я думаю, что это только к лучшему. Лучше для мамаши, я хотел сказать. И для нас.
– Для нас? – осведомился Эмиль.
Джейми кивнул:
– Для меня и моих братьев.
Эмиль оперся на свою трость. Его качало, трость тоже шаталась, но, несмотря на все эти колебания, он, кажется, усиленно что-то обдумывал. Я бросился к нему и ухватил его за локоть.
– Эмиль!
Он вырвал у меня руку, но остался стоять на том же месте. О’кей. Может, он все еще думает.
– Мистер Джеймс, – вдруг сказал Эмиль. – Можно я сегодня пойду с вами к вам домой?
Джейми, кажется, опешил, но лишь пожал плечами:
– Конечно. Ужинать уже скоро, в любом случае. Ма всегда наготавливает столько, что на цельную армию хватит. По привычке, как она говорит.
Мы с Быком стояли и смотрели, как они уходят, шаркая и держась за руки, идут по Уолл-стрит в восточном направлении. Мне страшно хотелось последовать за ними, но как избавиться от этого мощного типа, что стоит рядом со мной?!
Мы стояли и смотрели на эти две фигуры, пока они не свернули на север, на боковую улочку и не скрылись из виду.
– Ну ладно, Бык. Рад был с тобой повидаться.
Бык посмотрел на меня сверху вниз, и на его лице появилась широченная улыбка.
– Ну, надо думать.
И он пошел прочь. По своим служебным делам, несомненно.
Я подождал, пока Бык, по моим расчетам, не убрался достаточно далеко, чтобы увидеть, что я делаю, и бросился в погоню со всей возможной быстротой, как никогда в жизни не бегал, стараясь догнать Эмиля и Джейми. Я носился и мотался по боковым улочкам, но безуспешно. Некого мне уже было догонять – они пропали. Черт побери, пропали!
На следующее утро мне не попался ни один услужливый и любезный горбун. И валяющихся на земле банкнотов тоже не попалось. Я оседлал бордюрный камень напротив стриптиз-клуба – тихое местечко в этот утренний час – и попытался выработать новый план действий. Я все-таки полагал, что возможно, у меня еще остались остатки надежды после вчерашнего. Может, мне еще повезет.
И тут в уши мне ворвался какой-то посвист, как будто это свистит некая истерзанная певчая птичка, – и я тут же узнал мелодию из какой-то театральной постановки, основную музыкальную тему. Джейми вышел прямо на меня, сморщив губы. В руках он держал здоровенный тюк с одеждой – шмотки, предназначенные его матери для починки, как я догадался.
Он не остановился. Ясное дело, милый мальчик меня просто не видел. Я вскочил, отряхивая от пыли зад штанов.
– Джейми! Слышишь, Джейми, сынок!
Он притормозил, увидел меня, потом развернулся и подождал, пока я его нагоню.
– Привет, Проныра, – сказал он.
Мне потребовалось время, чтобы разжать стиснутые зубы.
– Мальчик мой! Мне так жалко, что Эмиль так и не рассказал до конца свою историю про леди на роликовых коньках! Но, возможно… мы могли бы сегодня попробовать снова?
– Зачем? Вы где-то денежку нашли? – И поганый малец засмеялся.
Я остановился и посмотрел на него. Он не двинулся с места. Я не двинулся с места. Он выглядел как-то странно, в глазах у него появился некий непонятный блеск. И все равно ни один из нас ничего не говорил и не двигался с места. В конце концов он тяжко вздохнул.
– Мне идти надо. Извините, Ник.
И он начал отступать от меня, кивнул мне в знак прощания, потом повернулся и продолжил свой веселый поход, пересекая Сорок Вторую стрит. И тут вдруг обернулся и прокричал:
– Мистер Эмиль нынче на Уолл-стрит не придет!
– Почему?
– Я просто подумал, что надо избавить вас от бессмысленного ожидания. Мистер Эмиль нашел себе… э-э-э… более интересное местечко, чтоб там сидеть, понятно?
– Нет, не понятно!
Я повернулся спиной к мальчишке и пошел прочь. Но я все понял, очень хорошо понял!
Я подавил вздох и направился на восток. Кто-то говорил недавно, что возле реки все мирно и спокойно. Кто это сказал? Ах да, Эмиль. Там, где-то возле тюрьмы «Синг-Синг», должно быть, течет река. Можно было бы попытаться успокоиться. Потому что я хорошо знаю, что Эмиля, равно как и «Атакующего» или «Опасного» Быка (сами выберите, какого именно Быка), на Уолл-стрит мы вскоре больше не увидим. Я ж не ребенок; мне все мгновенно стало ясно и понятно… ну, после того, как я снова встретил Джейми. Выражение его личика все мне сказало, и я все просек, как это называется в просторечии, на грубом сленге.
Потом я сидел на стенке набережной, болтая ногами и наблюдая за маленькими, весело раскрашенными буксирами, которые тянули и толкали монструозные баржи вверх и вниз по Ист-Ривер, и внезапно понял, что это была за подсказка, которую я проворонил. Рыжие, почти ярко-красные волосы! Я не обратил внимания на сигналы собственной интуиции, вообще их не заметил! Вторая подсказка: необычайно широкие (для меня) познания Быка в смысле дочерей Эмиля. Третья подсказка… ну, не в таком порядке, наверное… Эмиль сказал, что если б он помнил свою семью, то должен был бы «знать», что именно все хотят заставить его вспомнить. А вот это уже была точная подсказка!
И самая точная подсказка: Джейми сообщил, что его ма сказала, что семья должна принять человека обратно, даже если он возвращается домой в качестве бывшего заключенного. А если вспомнить при этом, как эти слова буквально сплющили бедного Эмиля…
Но в чем была моя первая ошибка? Удача, которую сулило мне столкновение с горбуном, явно предназначалась Джейми. Внуку Эмиля. Одному из многих, могу поспорить. Роуз, в этом нет никаких сомнений, одарила своих девочек своим оттенком рыжих волос, а Эмиль затеял мошенничество, кражу денег, чтобы всех их обеспечить и поддержать финансово. А потом, уже с помощью Джейми, Эмиль узнал, что все еще может обрести свою семью, и та будет рада его принять.
Я встал, снова почистил зад своих штанов и побрел по направлению к очень красивым парусным кораблям, стоящим там на якоре, предоставив бризу и приятным видам улучшать мне настроение. Но все еще сомневался и раздумывал: на которой из его дочерей женился Бык? И если Эмиль все-таки «вспомнит» – на радость и благо его прекрасной и столь любящей семье, – куда он запрятал украденные денежки, сможет ли Бык сдать этого древнего и милого старика властям?
Не-а. Не сможет.
АНДЖЕЛА ЗЕМАН не раз заявляла, что в ее историях всегда есть место уму и сообразительности, они там никогда не умирают, а вот остальные формы жизни должны сами о себе позаботиться. Она работает во множестве жанров и суб-жанров. В 2012 году издательство «Отто Пенцлер» вновь выпустило ее первый роман «Ведьма и жемчужина Боршта» и подборку связанных с ним рассказов в виде электронной книги, а также в виде заказного издания. Ее работы публикуются в журналах «Мистери пресс», «Альфред Хичкок мистери мэгэзин» и в различных антологиях. Она член клуба «Ассоциация детективных писателей Америки», «Интернешнл триллер райтерс», «Прайвит ай райтерс оф Америка» и «Интернешнл крайм райтерс ассошиэйшн/Норт Америка». Узнать о ней и ее работах больше можно на сайте AngelaZeman.com.
Н. Джей Айрес
Переодетые
– Эти вонючки, эти крысы, эти их разведчики, переодеты в наши мундиры! И они направляют наших ребят не туда!
Голоса под деревьями, да еще и на фоне грохота разрывов, далеко не распространялись. Сержант Сэм Рабинович смотрел, как рядовой Джейкобс выскочил из джипа и бросился к нему, чтобы повторить это сообщение.
– Придержи коней, рядовой, – сказал Рабинович.
– Мне это только что сказал водитель грузовика!
Джейкобс был назначен в передовое охранение, наблюдать за перекрестком с другими парнями из военной полиции. Их отделению было поручено направлять движение машин союзников на юг от бельгийского города Бастонь. Рабинович приказал отделению разойтись. Он знал, что в военное время слухи частенько используются обеими сторонами в качестве стратегического оружия. Сержант велел своим людям сложить снаряжение на снег и на сваленные в кучу ветки и разрешил натянуть брезентовый верх джипа, чтобы парни смогли выпить горячего, подогрев свой кофе на двигателе машины.
Рабинович сел на большой невысокий камень рядом с Марони, радистом. Связь была паршивая – сплошные статические разряды, потом пять слов, потом два, потом опять статические разряды, а потом вообще ничего. Пока Марони работал, Рабинович вытащил штык-нож из ножен на поясе, отрезал шмат салями от куска, что лежал у него в рюкзаке, и предложил его Марони, а потом отрезал кусочек и для себя.
Подкладка сапога вся промокла. Боль почти не чувствовалась, нога онемела – явный признак того, что дело может дойти до обморожения. Рабинович попытался не обращать на это внимания. Их взвод понес гораздо более серьезные потери, нежели опухшие ноги во время наступления по всему восьмидесятимильному фронту, которое позднее из-за его географической конфигурации назвали Битвой на Дуге[54].
Рядовой Майк Келли ввалился обратно в группу своих, сбегав в кусты помочиться, и привел с собой еще одного солдата, которого они раньше не видели. Новичок сказал, что его направили обратно на фронт после того, как он отстал от своего отделения. Сержант Рабинович спросил, откуда он, и задал еще пару вопросов, после чего переключил внимание на работу рации.
Рядовой Келли, усевшийся в пределах слышимости от сержанта, предложил новичку полкружки кофе. И когда этот солдат улыбнулся в знак благодарности и постучал пальцем по донышку кружки и что-то сказал, все было кончено. Он сказал: «Кверху дном».
«Кверху дном» вместо «пей до дна».
Рядовой Иззи Джейкобс никогда не ругался. Он был воспитан в ортодоксальной еврейской семье. Но после того, как они скрутили этого немецкого шпиона, содрали с него украденные трофейные шмотки и связали по рукам и ногам, Иззи и Майк Келли оттащили его ярдов на десять от их стоянки и усадили на поваленное дерево. После чего сержант Сэмюэл Рабинович высадил врагу сердце из своего «кольт коммандо» калибра 38, которым во время Первой мировой войны[55] пользовался Альфред Хершель Рабинович. Покачиваясь с ноги на ногу, Иззи заявил, что он и сам бы с удовольствием выполнил эту работу. Сам их фюрер приказал, чтобы любого вражеского солдата, захваченного в немецком мундире, расстреливали на месте. «Что годится для гусыни, годится и для гусака», – сказал сержант Рабинович. И солдаты его отделения вернулись к своим делам, но с новым страхом в глазах.
Это было всего пять лет назад. Сэмми Рабинович и Майк Келли сидели в спальне Иззи и слушали джазового гитариста Эдди Кондона в записях на двенадцатидюймовых пластинках на 78 оборотов, а сами собирали модели самолетов. Мальчишкам было по четырнадцать лет, и между их днями рождения было менее шести недель. Майк Келли сказал, что Эдди Кондон глух на одно ухо, а Иззи сказал, что Майк просто спятил. Как же он может так здорово играть, если это так?
Сэмми собирал модель бомбардировщика В-17 «Летающая крепость», которую ему подарил дядя, горячо его поздравив. И еще он удивил Сэмми, вручив ему последний выпуск журнала «Модел эйрплейн ньюз». Остальные ребята завидовали Сэмми и его удаче, ревновали его и к журналу даже не притронулись. Иззи просто забросил журнал на кровать рядом с карточным столиком, поверх потрепанного выпуска «Эйр трэйлз».
У Иззи и Майка Келли были только модели планеров, над которыми они и трудились. Иззи сказал Сэму, что они нашли эти наборы с деталями планеров в переулке позади магазина игрушек мистера Гессела на Орчард-стрит. Майк качнул Сэму головой так, чтобы Иззи не видел. Это было не в первый раз, когда их приятель стащил что-то, что ему не принадлежало.
Квартира располагалась на пятом этаже в доме без лифта, и окно его спальни открывалось наружу, чтобы впустить свежий воздух. Проблемы начались, когда мать Иззи в тот день раньше времени вернулась с работы из прачечной на Авеню Б. Когда она открыла дверь в спальню Иззи и унюхала то, что унюхала, и увидела на столе бутылочки, то просто взбесилась. Этикетки на бутылочках гласили «Эйрплейн доуп»[56]. По ее мнению, это было как раз то, за что арестовали ударника из оркестра Бенни Гудмена, этого, как его там звали, Джина Крупа, кажется, у которого вечно были сонные глазки, и он постоянно ронял свои палочки посреди исполнения очередной песни.
Иззи сидел у дальней стороны стола. Это означало, что он был дальше всех от двери и стал последним, кто получил от своей мамаши залп ударов по голове и по плечам. Даже топот ног, когда парни скатывались с лестницы, не мог заглушить шум и грохот, с которыми миссис Джейкобс разносила комнату сына и дочери, маленькой девочки, которой приходилось спать перпендикулярно изножью кровати Иззи, поскольку ее собственная комнатка была слишком мала. Когда ребята выскочили на улицу, на тротуар, Сэмми заметил, как блеснули на солнце две стеклянные бутылочки, вылетев из окна Иззи и прочертив параболу по чистому синему небу под вопли и завывания этой мешуги[57]. Парни добежали до Томпкинс-парка и, смеясь, рухнули на траву. Да так и смеялись, пока Сэмми Рабинович не сказал то, что сказал по глупости. «Иззина мамаша совсем дура. Иззина мамаша совсем ду-у-ура!» Он повторял и повторял это, трясясь от смеха.
Ну, Иззи, естественно, врезал ему разок. А потом Сэмми врезал ему в ответ, но он был быстрее, так что превратил нос и губы Иззи в кровавую распухшую массу. Может, все это просто так сложилось, время пришло. Может, они довели друг друга, слишком уж они были разные. Но с того дня Изадор Джейкобс и Сэмми Рабинович избегали друг друга, насколько это было возможно, и обменивались не слишком резкими оскорблениями, если сталкивались в школе или на улице.
Седьмой полицейский участок в Лоуэр-Ист-Сайд был одним из самых маленьких на Манхэттене, но располагался в их районе, так что Сэм с радостью стал обходить свой патрульный участок, когда ему исполнилось девятнадцать, минуя стариков и продавцов и маленьких детишек, которые допоздна торчали и играли на улице в приглушенном сумеречном свете. Именно там его отец служил копом, да и старший двоюродный брат тоже, это было еще в 1920-е годы.
Отец Сэма умер в возрасте тридцати девяти лет, когда самому Сэму было шестнадцать. Сестры его матери после похорон все находились в их квартире. Его мать заявила тогда одной из них, что хочет последовать за Арни, что не может без него жить. Сэмми до этого момента сидел в темном углу, поставив локти на колени и опустив лицо в ладони. А тут он поднял голову, и мать перехватила его взгляд. «Ох, нет, Сэмми! – сказала она. – Я не то хотела сказать. Я никогда тебя не оставлю! Долго еще не оставлю, помоги мне Господь!»
Теперь это стало его заботой – зарабатывать денежки, чтоб помочь семье. Мать шила для людей, но у нее были проблемы с ногами, она не могла долго сидеть. Сэм работал разносчиком у местных торговцев, мотался по всему району. Шло время, его каким-то образом не призвали в армию, а сам он добровольно туда не стремился. Он хотел стать копом, вот и всё. Герои и защитники должны всегда быть среди гражданского населения, не так ли?
Но в последнее время, когда Сэм-Коп Рабинович заходил в гастрономический магазинчик Катца на углу Хьюстон– и Ладлоу-стрит, он не только натыкался на стены, сплошь увешанные фотографиями актеров кино и театра, но видел еще и плакат, который терзал ему совесть: «Пошли салями своему парню в армии!» Этот призыв продолжал донимать его, даже когда он снова оказывался на улице.
Всю стену позади прилавка продовольственных товаров занимали висящие палки салями, короткие и длинные, толстые и тонкие; они были подвешены за кончики оболочки и висели там даже после того, как была введена карточная система. Всегда найдется способ обойти ограничения, особенно если живешь в правильном городе. Ароматы исходящего паром копченого мяса, корнбифа и хот-догов, жарящихся на решетке, завлекали людей с улицы, а те даже и не знали, что голодны, пока не начинали чуять эти запахи. В тот день в ноябре 1944 года Сэмми купил четыре палки салями и притащил их домой. И попросил мать отослать их в действующую армию. «Да откуда мне знать, как это нужно сделать?» – спросила та.
На следующий день, патрулируя свой участок, Сэм принял решение. В окне лавки он заметил Иззи Джейкобса и Майка Келли, с жадностью поглощающих шарлотку. Майк всегда оставлял напоследок кусочек, пропитанный вишнево-миндальным ликером.
Сэм вошел в лавку, с грохотом развернул стул, поставив его задом наперед, и положил руки на его спинку. И так, словно с момента окончания школы прошло совсем немного времени, заявил:
– Привет, ребята, – и посмотрел на часы. – К трем часам я отправляюсь на медкомиссию и записываюсь в армию. Кто со мной?
Ни Иззи, ни Майку не нужно было ни красить стены, ни разносить товары, не надо было обслуживать швейную машину, стачивающую кожаные детали обуви. Работу в те дни найти было трудно. Хозяев вполне устраивали женщины-работницы, им можно было платить меньше, чем мужчинам, которых они заменили, а женщины, в отличие от них, были рады любым платежным чекам. Предложение Сэма записаться в армию сработало легко и сразу. И они все трое тут же отправились на призывной пункт.
В тренировочном лагере «Кэмп Гордон», расположенном к юго-западу от города Огаста, штат Джорджия, молодые рекруты обнаружили еще одного парня из своего района – Тино Карузо. Он жил в доме на пересечении Авеню Д и Шестой-стрит. Это обеспечивало ему прямой доступ в Ист-Ривер-парк, если ему хотелось туда попасть – там не было слышно шумных ребят, игравших на улице в стикбол или в ступбол[58], или девчонок, играющих на тротуаре в дочки-матери. Сэм любил вспоминать, как однажды так врезал палкой от метлы по высоко взлетевшему мячику, врезал с такой силой, что тот выбил окошко в полуподвальной квартире напротив дома Иззи. Прямое попадание! Очко! Но звон разбитого стекла и злобный вопль изнутри квартиры заставили всех ребят броситься прочь по Авеню С, прямо по проезжей части, лавируя между машинами, чьи водители вовсю нажимали на свои клаксоны. Все это было страшно весело, но иной раз он был не прочь прогуляться по парку… может, даже с девушкой.
Все трое парней прошли курс обучения и боевой подготовки в Корпусе военной полиции. Сэм сразу получил звание сержанта из-за того, что служил в городской полиции, хотя и недолго. Иззи и Майк тоже неплохо устроились. Тино Карузо был немного копуша, он всегда последним проходил полосу препятствий и последним сдавал письменные работы. Они попросили, чтобы их распределили в одно подразделение, и страшно удивились, когда их просьба была выполнена.
На третий день пребывания здесь, к югу от Бастони, сержант Сэмюэл Рабинович брел по снегу глубиной в два фута вместе с рядовым Карузо. Зимой на Манхэттене тоже, бывало, выпадал снег, но здесь у Сэма все кости тряслись от холода и непрерывных взрывов, рева двигателей над головой и воя атакующих на бреющем полете самолетов. Но это было не воздушное прикрытие авиации союзников, а немецкие «Штуки»[59], прячущиеся за пеленой белых облаков. У противника было топливо для самолетов, тогда как авиация союзников сидела на земле с почти пустыми баками. Только позже они узнали, что немецкие разведчики, владеющие английским и одетые в трофейные мундиры, причиняли гораздо больше вреда, нежели просто направляли машины не туда. Они нападали на тыловые коммуникации союзников и нарушали снабжение критически необходимыми материалами, взрывая поезда, грузовики, склады.
В тот день, когда Сэм и Тино тащились по едва различимой дороге, они вдруг разглядели впереди высокую скалу, за которой можно было укрыться и передохнуть. Но не успели они к ней приблизиться, как раздался щелчок выстрела, и в правую щеку Сэма что-то шмякнулось. Он вытер лицо тыльной стороной перчатки и увидел, что Карузо пошатнулся, но тут же восстановил равновесие и указал рукой туда, где Сэм и сам уже высмотрел гнездо снайпера – на дереве ярдах в тридцати от них. Всего через пару секунд снайпер уже валялся трупом на земле. И когда Тино обернулся, чтобы сказать «спасибо», Сэм понял, что то, что шмякнулось ему о щеку, было большей и лучшей частью носа Тино Карузо.
Карузо, конечно, не погиб, выжил. Все парни из Лоуэр-Ист-Сайд, попавшие в одно подразделение, остались живы. И после окончания войны все они вернулись в свой район и нашли там надежное убежище. Сэм временно поселился у матери. Ей требовалась помощь, а он мог пока что подождать, поглядеть, что будет дальше. Он снова нацепил полицейский значок Седьмого участка, что обламывалось отнюдь не каждому бывшему копу, вернувшемуся с войны.
Он был рад и благодарен за это, но очень скоро ему стало как-то тревожно и беспокойно. Он не мог все время не вспоминать кое о чем – о заснеженных лесах Бельгии, где он приказал расстрелять вражеского солдата, одетого в трофейную форму американской военной полиции, за то, что тот менял дорожные указатели и посылал машины союзников не туда, куда следует, вообще в неизвестном направлении. Не то чтобы Сэму требовалось и сегодня принимать подобные решения, но здесь, патрулируя район на машине или пешком, он целыми днями только и занимался тем, что ляпал штрафные талоны на лобовые стекла неправильно припаркованных автомобилей или составлял протоколы о несчастных случаях.
Дома многое изменилось. Все разговоры теперь вертелись вокруг трудового законодательства. Докеры, объединившиеся в профсоюз, пикетировали порт, отчего сотни рабочих мест попросту пустовали. Пятнадцать тысяч городских лифтеров отказались нажимать свои кнопки и возить людей наверх, в их квартиры и офисы. Потом объявили забастовку экипажи портовых буксиров. Итальянцы и ирландцы больше, чем обычно, лаялись друг с другом, бог знает, по какому поводу. Все больше евреев забрасывали свои тележки уличных торговцев, начинали успешно вести всякие виды малого бизнеса и переселяли свои семьи в более престижные предместья.
А мелкая преступность продолжала процветать – если это можно так назвать. Самый главный окружной прокурор пытался с ней бороться, используя все больше полицейских «под прикрытием» для пресечения проституции, азартных игр и ползучей наркоторговли. Но что до Сэмюэла Рабиновича, то он покамест мог лишь патрулировать свой участок, следить, чтобы машины не занимали платную стоянку дольше оплаченного времени, и отмечать мелом нарушителей, да еще держать под наблюдением всяких мелких негодяйцев, высматривающих что бы где стащить.
Так прошел год и добрая половина следующего. Он начал посещать храм после того, как очень долго там не бывал. И там познакомился с девушкой по имени Рут. Она влюбилась в него. Он тоже старался в нее влюбиться.
Однажды днем они с Рут зашли в магазинчик Катца и сели за столик. Только когда им принесли их заказ, он заметил, что через два стола от них сидят Иззи и его сестра. Сестра… Бог ты мой, как она изменилась! Сколько ей сейчас, семнадцать, восемнадцать? Салли. Так ее звали. Салли. А над ней висел все тот же плакат: «Пошли салями своему парню в армии». Желтый, прямо за спиной Салли Джейкобс с ее светло-каштановыми кудрявыми волосами. Прямо как корона.
Сэм подвел Рут к их столику, они поздоровались. Иззи пригласил их сесть к ним, притащить свою еду. Все остальное время, пока они сидели за их столиком, Сэм уже не обращал на Рут никакого внимания.
Рут это заметила. Потом стала жаловаться. Потом ушла от него.
Неделю спустя Сэм и Салли уже гуляли вместе по улицам, заглядывая в витрины, а однажды в воскресенье отправились в кино на фильм «Джентльменское соглашение». Это была история нью-йоркского журналиста по имени Филипп Грин, который взял себе имя Филипп Гринберг, чтобы на личном опыте понять, что такое антисемитизм. Сэм и Салли потом долго обсуждали это его превращение. Она сказала, что никогда бы не сумела такое проделать, притвориться другим человеком, перейти на другую сторону, а он все повторял, что для настоящего дела нужно делать все, что необходимо.
И, конечно, он думал – но ей-то не сказал про это ни слова – о том фальшивом военном полицейском в лесу к югу от Бастони, который гордо сидел на поваленном дереве, забрав подбородок и выпрямив спину и шевелил губами, восхваляя своего Бога или любимого фюрера, так чтобы новоявленный претендент на руку Салли – Сэмми Рабинович – мог получше прицелиться ему в грудь и высадить этому юному немцу сердце.
В тот день Сэм не находился на службе и был не в полицейском мундире. Он сидел в своем любимом местечке и завтракал – вгрызался в ломоть хлеба, щедро намазанный мягким сливочным сыром, с ломтиками лосося, пикулями и кольцами лука сверху. С соседнего стула он взял оставленную кем-то газету и стал ее читать. И тут в заведение вошли Иззи и Майк Келли. Сэм теперь редко встречал кого-то из прежних времен. Правда, в последнее время видел Иззи по два раза в неделю.
Салли уже говорила Сэму, что ее брату не слишком нравится то, что она бегает к нему на свидания. «Иззи иногда странно себя ведет», – сказала она. У него, подумал Сэм, все всегда слишком легко получалось. Легко! У самого-то Сэма отец умер слишком рано, так что ему пришлось надрываться на разных работах, чтоб помочь матери. Однажды он даже работал в вонючей мясной лавке.
Майк сразу направился к их столику. Он по-прежнему стригся коротко, как в армии, и его рыжий ежик отлично смотрелся на голове и соответствовал телу, набравшему некоторый вес. На брюках была безупречная стрелка, как всегда, а рубашка… от ее белизны можно было просто ослепнуть!
– Тебя отставили от патрулирования улиц? – спросил он. – Они разве не понимают, что от тебя будут одни неприятности?
Не слишком смешно, но Майк всегда пытался шутить, хоть и неудачно.
– Они иногда выпускают коня из конюшни, – ответил Сэм. – Как дела, приятель?
Майк ответил, что продает меховые изделия в магазине своего дяди в Стайвисенте[60].
Иззи вполне мог быть Сэд Сэком[61] из комиксов, такой уж он был неуклюжий. Он поглядел на заголовок газеты, которую Сэм все еще держал в левой руке, и сказал:
– Только не говори мне, что ты читаешь этот кусок туалетной бумаги.
Сэм пожал плечами и не стал ничего объяснять.
У Иззи сморщилось лицо. Он сказал Майку:
– Давай сделаем заказ. У нас еще дел полно.
Заказ им сложили в пакет. Выходя на улицу, Иззи бросил на Сэма такой взгляд, который должен был бы того обеспокоить, но необходимое для этого усилие потребовало бы гораздо больше энергии, чем то, которое он уже успел заполучить от проглоченного с кофе кофеина. А вот старина Майк не подвел, он даже сумел пробормотать: «Извини».
Сэм сложил газету и положил ее на соседний столик первой полосой вверх, чтобы название стало всем видно. Это был первый раз, когда он читал «Дейли уоркер»[62], газетенку, разрушившую не одну семью и рассорившую многих друзей.
В следующий раз, когда Сэм увиделся с Салли, она рассказала ему, каким сердитым был ее брат после того, как в прошлый раз виделся с Сэмом в заведении Катца. «Это все из-за газеты, которую ты читал», – сообщила она.
– Он думает, что я несерьезно настроен насчет тебя, вот в чем дело. Вот пойду и поговорю с ним. Он когда бывает дома?
Читать бесплатно другие книги:
