Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 2. Рискованная игра Клавелл Джеймс
Армстронг допил пиво, оплатил счет и встал. На его столик тут же нашлись желающие, а он стал проталкиваться к выходу через толпу потных, галдящих моряков.
– Заходите в любое время, – крикнула мама-сан, когда он проходил мимо.
– Непременно зайду, – беззлобно откликнулся он.
Дождь уже чуть моросил, становилось темно. На улице горластых моряков было еще больше: все американцы. Британским матросам капитаны их кораблей приказали первые несколько дней держаться подальше от этого района. В плаще было жарко. Покинув Глостер-роуд и набережную, через минуту полицейский уже шлепал по лужам среди толпы на О’Брайен-роуд. В воздухе чувствовалась свежесть, город выглядел чистым и умытым. На углу он свернул на Локхарт-роуд и наконец нашел переулок, который искал. Там, как и всегда, кипела жизнь: уличные ларьки, лавки, тощие собаки, куры в клетках, свисающие с крюков высохшие жареные утки и куски мяса, овощи и фрукты. У самого начала переулка над небольшой стойкой и высокими табуретками был натянут брезентовый навес от дождя. Он кивнул владельцу, выбрал уголок потемнее, заказал чашку лапши по-сингапурски – тонкой, чуть поджаренной, похожей на вермишель, без бульона, с соусом чили, специями, рублеными креветками и свежими овощами – и стал ждать.
«Брайан Квок.
И опять в голове у тебя Брайан Квок.
И эти сорок тысяч мятыми бумажками, обнаруженные в ящике твоего стола, в ящике, который всегда заперт.
Сосредоточься, – велел он себе, – а то поскользнешься. И совершишь ошибку. Ошибок тебе допускать нельзя!»
Армстронг устал, и ему было не избавиться от ощущения, что он весь замарался так, что не отмыться и горячей водой с мылом. Он с трудом заставил глаза искать добычу, уши – прислушиваться к шумам улицы, а нос – наслаждаться ароматом пищи.
Не успел он доесть лапшу, как в поле его зрения попал американский матрос. Тощий, в очках, он возвышался над пешеходами-китайцами, хотя шел, слегка сутулясь. Одной рукой он обнимал уличную девицу. Держа над ними обоими зонтик, она тянула его за собой.
– Нет, не сюда, бэби, – молила она. – Моя комната другой сторона… понимать?
– Конечно, милочка, но сначала мы зайдем сюда, а потом двинемся в твою сторону. Угу? Пойдем, дорогуша.
Армстронг еще больше сгорбился в тени. Они приближались, а полицейский прикидывал, тот ли это человек. Говорит нараспев, как южанин, на вид около тридцати. Шагая по оживленной улице, моряк вертел головой – пытался сориентироваться. Потом внимание его привлекло ателье на углу переулка под вывеской «Поп-тин. Пошив костюмов» и небольшой ресторанчик напротив, с открытой террасой, освещенной голыми лампочками. К столбику было приколочено написанное корявыми буквами объявление: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, АМЕРИКАНСКИЕ МОРЯКИ! На вывеске над дверью красовались жирные иероглифы: «Ресторан „Тысяча Лет Здоровья Мао Цзэдуну“».
– Пойдем, милочка, – просиял матрос. – Давай выпьем здесь пивка.
– Нехороший место, бэби, лучше ходить мой бар, хейя? Луч…
– Мы выпьем пива здесь, черт возьми!
Он зашел на террасу и сел за один из пластиковых столов, нескладный в своем плаще. Она с недовольным видом последовала за ним.
– Пиво. Два пива! «Сан-Мигель», угу? Соображаешь, угу?
Армстронгу со своего места все было отлично видно. За одним из столов четверо кули шумно хлебали суп с лапшой. Они мельком глянули на матроса и его подружку. Один сделал неприличное замечание, остальные захохотали. Девица покрылась краской и повернулась к ним спиной. Матрос насвистывал какой-то мотивчик, сторожко оглядываясь по сторонам и прихлебывая пиво. Потом он встал, бросив: «Я в гальюн», и, уверенно раздвинув засиженную мухами занавеску из нанизанных на веревки шариков, нырнул вглубь помещения. Китаец за стойкой проводил его угрюмым взглядом. Вздохнув, Армстронг расслабился. Мышеловка взведена.
Через минуту матрос вернулся.
– Давай, – сказал он, – пошли отсюда. – Американец допил пиво, расплатился, и парочка удалилась под ручку, как и пришла.
– Желаете еще лапши по-сингапурски? – бесцеремонно обратился к Армстронгу подошедший хозяин ларька. Узкие щелочки глаз на лице с высокими скулами, недружелюбный взгляд.
– Нет, спасибо. Только еще одно пиво.
– Нету пива.
– Ети тебя и всю твою родню, – прошипел Армстронг на прекрасном гортанном кантонском. – Я тебе что, болван из Золотой Горы? Нет, я посетитель в твоем, ети его, заведении. Неси мне сюда, ети его, пиво, или я прикажу своим людям отрезать твой «тайный мешочек» и скормить эти орешки, которые ты называешь сокровищем, первому попавшемуся псу!
Тот не сказал в ответ ни слова. С недовольной миной прошел к ларьку на следующей улочке, купил там бутылку «Сан-Мигеля», принес и поставил на стойку, чтобы открыть. Остальные посетители продолжали пялиться на Армстронга. Он вдруг громко отхаркнулся, сплюнул и уставил взгляд холодных голубых глаз на ближайшего из них. Тот вздрогнул и отвернулся. Другие в смущении уткнулись в свои чашки: им стало не по себе рядом с варваром-полицейским, который был настолько невоспитан, что позволял себе вот так запросто ругаться на их языке.
Армстронг устроился поудобнее на своем высоком табурете, прочесывая взглядом улицу и переулок, и стал терпеливо ждать.
Ждать пришлось недолго, потому что вскоре показался приземистый человек европейской наружности. Он подошел, держась одной стороны переулка, и стал разглядывать витрину дешевой обувной лавки за многочисленными ларьками.
«Ага, профессионал», – удовлетворенно отметил Армстронг, понимая, что тот таращится в витринное стекло, разглядывая в нем, как в зеркале, ресторан. Человек не торопился. Бесформенный дождевик из пластика и шляпа, вид ничем не примечательный. На какой-то миг его закрыл проходивший мимо кули с огромными тюками на концах бамбукового шеста. Следя за ногами незнакомца, Армстронг обратил внимание на узловатые, в варикозных венах, ноги кули. Две пары ног пришли в движение, прикрытый кули, человек выбрался из переулка и, не останавливаясь, зашагал дальше по улице.
«Неплохо, – с восхищением подумал полицейский, не упуская его из виду. – Этот тип здесь не впервые. Грамотный – должно быть, кагэбэшник. Ну что ж, теперь уже недолго осталось, милый друг. Скоро ты окажешься на крючке». Он говорил это про себя беззлобно, как рыбак, заметивший жирную форель, которая примеривается к наживке.
Человек снова разглядывал витрины. «Давай-давай, рыбешка».
Тот действительно вел себя как форель. Сделал несколько заходов, то уходя, то возвращаясь, каждый раз очень осторожно и не привлекая внимания. Наконец он вошел на террасу ресторана, сел и заказал пиво. Армстронг снова вздохнул, теперь он был доволен.
Казалось, прошло бесконечно много времени, прежде чем человек встал, спросил, где туалет, и прошел мимо немногих оставшихся посетителей сквозь занавеску из шариков. Через какое-то время он появился снова и направился к своему столику. Сзади на него тут же набросились четверо обедавших кули. Они связали его и держали так, что он не мог и пошевелиться, пока еще один налаживал ему вокруг шеи высокий жесткий воротник. Остальные, настоящие посетители, а не переодетые агенты Эс-ай, застыли, разинув рот. Один даже уронил палочки для еды, какая-то парочка бегом покинула ресторан, а остальные замерли без движения.
Армстронг лениво поднялся со стула и подошел к ним. Стоявший за прилавком громила-китаец снял фартук.
– Заткнись, ублюдок, – приказал он по-русски задержанному, который осыпал их бранью и тщетно пытался вырваться. – Добрый вечер, суперинтендент, – хитро улыбнулся он Армстронгу. Это был Малкольм Сунь, старший агент Эс-ай и старший из китайцев на этой «шестнадцать дробь два». Именно он организовал перехват и заплатил повару, который обычно работал в эту смену, чтобы занять его место.
– Добрый вечер, Малкольм. Здорово сработано. – Армстронг переключился на вражеского агента. – Ваше имя? – любезно спросил он.
– Кто вы? Отпустите меня… отпустите! – По-английски человек говорил с сильным акцентом.
– Действуй, Малкольм, – распорядился Армстронг.
Сунь тут же выпалил по-русски:
– Послушай, ты, мать твою! Мы знаем, что ты с «Иванова». Знаем, что ты – курьер и только что принял закладку от американца с атомного авианосца. Этого ублюдка мы уже задержали, и можешь не сомневаться…
– Ложь! Вы меня с кем-то спутали, – вопил по-русски задержанный. – Я не знаю никакого американца. Отпустите!
– Как тебя зовут?
– Вы меня с кем-то спутали. Отпустите меня!
Ресторан уже окружала толпа зевак, которые смотрели на происходящее, разинув рот.
Малкольм Сунь повернулся к Армстронгу:
– Матерый, сэр. Не понимает хорошего русского языка. Боюсь, придется нам его приютить, – криво улыбнулся он.
– Сержант, давай сюда «черную марию».
– Есть, сэр.
Еще один агент быстро ушел, Армстронг же подошел поближе. Седоволосый и коренастый, русский смотрел на него маленькими злыми глазками. Его держали грамотно: ни малейшей возможности скрыться, сунуть руку себе в карман или в рот, чтобы уничтожить улики или себя самого.
Армстронг умело обыскал русского. Никакого печатного наставления и никакой пленки в рулоне.
– Куда ты это дел?
– Я не понимать!
Ненависть русского мало трогала Армстронга. Никакой злобы он не испытывал: перед ним был лишь объект, попавший в западню.
«Интересно, кто донес на бедолагу? Напуган до смерти, и есть от чего: пропал теперь для КГБ и своего народа навсегда, все равно что умер. Интересно, почему преуспели мы, а не старина Роузмонт со своими цэрэушниками? Как получилось, что о закладке стало известно нам, а не янки? Как об этом пронюхал Кросс?»
Армстронгу было сказано лишь, где и как будет сделана закладка, а также что произведет ее матрос с авианосца, а принимать будет кто-то с «Иванова».
– Ты отвечаешь за это дело, Роберт. Пожалуйста, не завали его.
– Не завалю. Но пожалуйста, поручите кому-нибудь другому допрашивать Брайана Кво…
– Говорю в последний раз, Роберт: проводить допрос Квока будешь ты. Ты прикомандирован к Эс-ай, пока я тебя не отпущу. А если заскулишь еще раз, сделаю так, что вылетишь из полиции, вылетишь из Гонконга и останешься без пенсии. Вряд ли тебе нужно напоминать, что у Эс-ай длинные руки. Работу ты вряд ли найдешь. А если уйдешь в криминал, то помогай тебе Бог. Теперь все ясно наконец?
– Да, сэр.
– Прекрасно. Брайана подготовят для тебя на шесть утра, завтра.
Армстронг поежился.
«То, что мы поймали его, – невероятное везение! Если бы Очкарик У не был родом из Нинтока, если бы старая ама не разговорилась с одним из Вервольфов, если бы не отток вкладчиков из банка… Господи, сколько всяких „если“. Но ведь именно так и можно поймать рыбу, большую рыбу. В большинстве случаев это чистое везение, черт побери, чистейшей воды везение. Господи боже, Брайан Квок! Бедняга ты, бедняга!»
Он поежился снова.
– Вы хорошо себя чувствуете, сэр? – спросил Малкольм Сунь.
– Да. – Армстронг оглянулся на русского. – Куда ты дел пленку, рулон пленки?
Тот вызывающе смотрел на него:
– Не понимаю!
Армстронг вздохнул:
– Понимаешь, слишком хорошо все понимаешь.
Через толпу зевак проехал большой черный фургон и остановился. Из него вышли еще несколько сотрудников Эс-ай.
– Давайте его в машину! И не отпускать ни на минуту, – скомандовал Армстронг державшим русского.
Толпа живо обсуждала происходящее и проводила задержанного свистом, когда его грубо заталкивали в фургон. Армстронг с Сунем залезли вслед за ним и закрыли за собой дверцу.
– Водитель, пошел, – приказал Армстронг.
– Есть, сэр. – Водитель выжал сцепление, и фургон, пробравшись через толпу, влился в густой поток машин, направляясь в Главное управление.
– Ладно, Малкольм. Можешь начинать.
Агент-китаец вынул острый как бритва нож. Русский побледнел.
– Как тебя зовут? – спросил сидевший на скамье напротив Армстронг.
Малкольм Сунь повторил вопрос по-русски.
– Д-д… Дмитрий Меткин, – пробормотал тот. Его по-прежнему держали, как клещами, четверо, и он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. – Матрос первого класса.
– Ложь, – с готовностью объявил Армстронг. – Давай, Малкольм!
Малкольм Сунь поднес нож к левому глазу моряка, и тот чуть не упал в обморок.
– Это будет потом, шпион, – с леденящей усмешкой пообещал Сунь по-русски.
Ловкими движениями, с подчеркнутой злобой Сунь быстро срезал с моряка плащ. Армстронг тщательно обыскал русского, а в это время умело орудовавший ножом Сунь срезал со шпиона матросскую тельняшку и остальную одежду, ни разу не задев его и не поранив, пока тот не остался нагишом. Неоднократный тщательный обыск ничего не дал. Ничего не было ни внутри туфель, ни в их каблуках, ни в подошвах.
– Если это не микрофотопленка и нам пока ничего не удалось найти, то, должно быть, это у него внутри, – рассудил Армстронг.
Державшие русского перевернули его. Сунь вынул хирургические перчатки и операционный крем и глубоко засунул пальцы в анус. Русский дернулся и застонал. От боли на глазах у него выступили слезы.
– Цзю ни ло мо, – произнес довольный Сунь. В руках у него был небольшой, завернутый в целлофановую пленку рулончик.
– Держите его как следует! – рявкнул Армстронг.
Убедившись, что приказ выполнен, он стал осматривать цилиндрический пакетик. Внутри были видны двусторонние кружочки кассеты с пленкой.
– Похоже, «минолта», – задумчиво проговорил он.
Осторожно завернув целлофан в салфетку, он снова уселся напротив русского.
– Мистер Меткин, в соответствии с Законом о неразглашении государственной тайны вам предъявляется обвинение в шпионской деятельности против правительства ее величества и ее союзников. Все ваши показания будут зафиксированы и использованы в качестве улики против вас. Ну вот, сэр, – мило продолжал он, – вы попались. Мы из особой разведслужбы и подчиняемся обычным законам не больше, чем ваш собственный КГБ. Мы не желаем вам ничего плохого, но, если захотим, можем держать вас до скончания века, причем в одиночке. Хотелось бы, чтобы вы пошли на сотрудничество с нами. Ответили на некоторые вопросы. Если вы откажетесь, мы все равно вытянем из вас нужную нам информацию. Мы пользуемся многими методами вашего КГБ, а в чем-то даже вас перещеголяли.
В глазах русского мелькнул страх, но что-то подсказывало Армстронгу, что расколоть этого человека будет непросто.
– Ваше настоящее имя? Ваше официальное имя в КГБ?
Русский лишь смотрел на него не отрываясь.
– Какое у вас звание в КГБ?
Тот по-прежнему смотрел и молчал.
Армстронг вздохнул:
– Если предпочитаете иное, могу передать вас в руки моих китайских друзей, старина. Они совсем вас не жалуют. Ваша Советская армия прошлась по всей деревне Малкольма Суня в Маньчжурии, стерла ее с лица земли и уничтожила всю его семью. Извините, но мне действительно необходимо знать ваше официальное имя в КГБ, ваше звание на «Иванове» и официальную должность.
Снова враждебное молчание.
Армстронг пожал плечами:
– Приступай, Малкольм.
Сунь протянул руку и рывком вытащил из крепления жуткого вида ломик. Четверо китайцев грубо перевернули Меткина на живот, распластали его, а Сунь наживил кончик лома. Русский завопил.
– Подождите… подождите… – вырывались у него из горла английские слова, – подождите… Я – Дмитрий… – Еще один вопль. – Николай Леонов, майор, политический комисса-а-а-ар…
– Хватит, Малкольм, – остановил Армстронг, пораженный тем, какую важную птицу они поймали.
– Но, сэр…
– Хватит! – оборвал Армстронг, выступавший в роли доброго следователя.
Сунь, который, напротив, играл следователя злого, шмякнул ломик обратно в крепления.
– Поднимите его, – приказал Армстронг.
Ему было жаль русского и неудобно за такое унижение. Но он не знал случая, чтобы этот трюк не сработал, когда требовалось выяснить настоящее имя и звание. Если применить его сразу. Это был трюк, потому что глубоко вставлять ломик никто не собирался, а первый вопль всегда исторгала не боль, а, скорее, панический страх. Если вражеский агент сразу раскалывался, трюк прекращали и затем, в Главном управлении, подвергали задержанного уже контролируемому допросу по всем правилам. Пытки были не нужны, хотя некоторые любители этого дела прибегали к ним, несмотря на запрет.
«Опасная это профессия, – мрачно думал Армстронг. – У КГБ методы более жесткие, а у китайцев другое отношение к жизни и смерти, победителю и побежденному, боли и наслаждению – и к цене вопля».
– Не принимайте это близко к сердцу, майор Леонов, – добродушно произнес он, когда русского подняли и усадили на скамью, по-прежнему крепко удерживая. – Мы не хотим причинить вам вред или позволить вам причинить вред себе самому.
Меткин плюнул на него и стал изрыгать ругательства. По лицу у него текли слезы ужаса, ярости и отчаяния. Армстронг кивнул Малкольму Суню. Тот вытащил приготовленную заранее подушечку и крепко прижал к носу и рту Меткина.
Душное пространство фургона заполнила тяжелая, тошнотворно-сладкая вонь хлороформа. Меткин бессильно дернулся, а потом затих. Армстронг проверил зрачки и пульс, чтобы убедиться, что тот действительно без сознания и не притворяется.
– Теперь можете отпустить, – приказал он. – Молодцы, действовали превосходно. Я позабочусь, чтобы всем была объявлена благодарность с занесением в послужные списки. Малкольм, нам лучше следить за ним хорошенько. Он может пойти на самоубийство.
– Есть. – Сунь сел назад вместе с остальными в качающемся фургоне.
Машина с трудом пробиралась в густом потоке движения, то останавливаясь, то трогаясь с места, и это ужасно раздражало. Через некоторое время Армстронг высказал то, что было на уме у каждого:
– Дмитрий Меткин, иначе Николай Леонов, майор КГБ с «Иванова» и политический комиссар корабля. Почему такой большой человек выполняет такое пустяшное задание?
Глава 48
Галстук к бледно-голубой рубашке и желто-коричневому костюму Линк Бартлетт подбирал очень тщательно. Остановился на рыжеватом с красной полосой. На комоде стояла открытая холодная банка пива, вся в жемчужных капельках испарины. Целый день он обсуждал сам с собой, звонить ему Орланде или нет и говорить ли Кейси.
День прошел замечательно. Сначала завтрак с Орландой, потом поездка в Кай-Так, чтобы проверить самолет и убедиться, что на нем можно слетать с Данроссом в Тайбэй. Ланч с Кейси, потом восхитительное время на бирже. После закрытия биржи они с Кейси сели на паром, чтобы переправиться в Коулун. Натянутые для защиты от дождя штормовые брезентовые тенты заслоняли вид, создавая ощущение замкнутого пространства и несколько портя впечатление от поездки. Но было приятно, что рядом Кейси, и это ощущение усиливалось сознанием того, что есть Орланда и выбор, который ему надо сделать.
– Иэн влип, верно, Линк?
– Думаю, что да, конечно. Но он хитер, и битва еще не закончилась. Это только первая атака.
– Как он сможет выкарабкаться? Его акции продаются уже почти даром.
– По сравнению с прошлой неделей – да, но мы не знаем, каково соотношение цены и прибыли на акцию. Этот фондовый рынок с его стремительными взлетами и падениями смахивает на игрушку «йо-йо»[43] – ты сама сказала – и очень опасен. В этом Иэн прав.
– Могу поспорить, он знает о двух миллионах, вложенных в Горнта.
– Возможно. Он и сам поступил бы так же, будь у него такая возможность. Ты встречаешь Сеймура и Чарли Форрестера?
– Да. Рейс «Пан-Ам» прибывает вовремя, и я заказала для них лимузин. Поеду вскоре после того, как мы вернемся. Как думаешь, захотят они ужинать?
– Нет. После перелета из-за разницы во времени они будут никакие. – Он ухмыльнулся. – Надеюсь. – Оба – и их адвокат Сеймур Стайглер Третий, и начальник отдела полиуретанового производства Чарли Форрестер – в общении были люди очень тяжелые. – Когда прибывает их рейс?
– В шестнадцать пятьдесят. Мы вернемся около шести.
В шесть они встретились с Сеймуром Стайглером. Форрестер чувствовал себя неважно и отправился прямо в постель.
У их адвоката, замечательно красивого ньюйоркца, с вьющимися, тронутыми сединой волосами, под карими глазами залегли темные круги.
– Кейси ввела меня в курс дела, Линк, – сказал он. – Похоже, у нас все в порядке.
По предварительной договоренности Бартлетт с Кейси изложили юристу всю суть сделки, за исключением тайного уговора с Данроссом о судах.
– Для вящей безопасности, Линк, я хотел бы включить парочку пунктов, – объявил Стайглер.
– Ладно. Но я не желаю снова обговаривать всю сделку. Нам нужно, чтобы все было готово ко вторнику именно в том виде, как мы изложили.
– А как насчет «Ротвелл-Горнт»? Может, я лучше пощупаю их, а? Можно сыграть на акциях «Струанз».
– Нет, Сеймур, – покачала головой Кейси. – Горнта и Данросса трогать не нужно. – О тайной сделке Бартлетта с Горнтом они Стайглеру даже не заикнулись. – В Гонконге все не так просто, как мы думали. Лучше оставить все как есть.
– Это точно, – согласился Бартлетт. – Предоставь Горнта и Данросса нам с Кейси. Ты будешь иметь дело только с их адвокатами.
– А что собой представляют эти адвокаты?
– Англичане. Самые что ни на есть, – просветила Кейси. – Сегодня в полдень я встречалась с Джоном Доусоном – он у них главный. На встрече должен был присутствовать Данросс, но он прислал вместо себя Жака де Вилля. Это один из директоров «Струанз», занимается у них всеми корпоративными вопросами и отчасти финансами. Жак – прекрасный исполнитель, но всем распоряжается и все решает Данросс. И это самое главное.
– А что, если позвонить этому… э-э… Доусону прямо сейчас? Я встречусь с ним за завтраком, скажем в восемь часов, здесь.
Бартлетт с Кейси рассмеялись.
– Ничего не выйдет, Сеймур! – разочаровала она. – Они появляются на работе к десяти, а ланч у них часа на два. Едят и пьют, не думая о том, что будет завтра, и все у них основано на личных связях.
– Тогда я встречусь с ним после ланча, когда он будет в хорошем настроении. И может, нам удастся научить его парочке трюков. – Выражение глаз Сеймура Стайглера стало жестче. Он подавил зевок. – Прежде чем лечь спать, мне нужно позвонить в Нью-Йорк. Слушайте, у меня есть все документы по слиянию с Джи-экс-эр.
– Давай их мне, Сеймур, – велела Кейси.
– И я купил пакет из двухсот тысяч акций «Ротвелл-Горнт» по двадцать три пятьдесят. Почем они сегодня?
– По двадцати одному.
– Господи, Линк, тебя опустили на триста тысяч, – обеспокоенно проговорила Кейси. – Может, продать их и выкупить потом? Если и когда потребуется.
– Нет. Эти акции мы оставим. – Убытки на акциях «Ротвелл» Бартлетта не смущали, потому что он имел хороший навар со своей доли в игре Горнта на понижение. – Может, на сегодня закончим, Сеймур? Давайте позавтракаем втроем, скажем часов в восемь, если ты встанешь?
– Прекрасная мысль. Кейси, ты договоришься насчет меня с Доусоном?
– Первым делом с утра. Они встретятся с тобой в первой половине дня. Тайбань… Иэн Данросс сказал им, что наша сделка первоочередная.
– Еще бы, – хмыкнул Стайглер. – С нашим авансом Данросс сорвется с крючка.
– Если останется на плаву, – добавила Кейси.
– Сегодня мы есть, а завтра нас нет, так что будем жить по полной!
Это излюбленное выражение Стайглера до сих пор вертелось в голове у Бартлетта. «Сегодня мы есть, а завтра нас нет… как вчерашний пожар. Могло быть и хуже. Можно было разбить себе башку, как бедняга Пенниворт. Никогда не знаешь, когда наступит твой черед, когда угодишь в аварию, или напорешься на пулю, или на тебя обрушится стихийное бедствие. Извне или изнутри. Как было с отцом… Господи, весь бронзовый от загара, почти никогда в жизни не болел, и тут доктор вдруг заявляет, что у отца рак. И через три месяца отец уже весь скукожился, стал смердеть и умер в страшных муках».
На лбу вдруг выступил пот. Скверное было время: он разводился, похоронил отца, мать была в безутешном горе, все разваливалось. А потом завершение развода. Раздел имущества вышел просто ужасным: ему еле удалось оставить за собой контроль над компаниями и ничего не продать, чтобы расплатиться с женой. Он до сих пор выплачивал ее долю, хотя она снова вышла замуж. И это помимо алиментов на детей и других выплат, ожидающих в будущем. Больно было из-за каждого цента, и не из-за денег как таковых, а из-за несправедливости калифорнийских законов, по которым третью часть получал адвокат, «пока смерть не разлучит нас». Бартлетта «обул» и его собственный юрист, и тот, что представлял интересы жены. «Погодите, я еще вам устрою, – в который уже раз мрачно пообещал Линк. – И вам, и другим проклятым паразитам».
Он не без труда отогнал эти мысли. На сегодня.
«Сегодня мы есть, а завтра нас нет, так что будем жить по полной», – повторил он, отхлебнув пива, повязал галстук и глянул на себя в зеркало. Без тщеславия. Бартлетту нравилось жить в мире с самим собой, отдавая себе отчет в том, кто он есть и к чему стремится. В этом ему помогла война. И пережитый развод. Он вышел из него хоть и сильно ощипанным, но целым, выяснив, что собой представляет супруга, и сжившись с этим. А из хорошего в том году была только Кейси.
«Кейси.
Как быть с Кейси?
Наши правила игры совершенно четкие и всегда были таковыми. Их установила она: если я с кем-то встречаюсь или она с кем-то встречается, мы просто встречаемся, и все – никаких вопросов, никаких упреков.
Почему же я весь изнервничался из-за того, что решил встретиться с Орландой, не сказав об этом Кейси?»
Он глянул на часы. Почти пора.
В дверь нерешительно постучали, и она тут же открылась. Расплывшись в улыбке, на него смотрел Ночной Сун.
– Мисси, – возвестил старик и отступил в сторону.
По коридору с грудой бумаг и записной книжкой в руке приближалась Кейси.
– О, привет, Кейси, – воскликнул Бартлетт. – А я как раз собирался звонить тебе.
– Привет, Линк, – громко произнесла она, а потом, проходя мимо пожилого китайца, проговорила по-кантонски: – До цзе[44]. – Уверенной походкой Кейси вступила в люкс с двумя спальнями. – У меня есть кое-что для тебя.
Вручив ему кипу телексов, она прошла к бару и налила себе сухого мартини. На ней были серые, элегантно облегающие повседневные брюки до колена, серые туфли на низком каблуке и рубашка с воротником апаш из серого шелка. Волосы она завязала сзади, и единственным украшением служил оставленный в волосах карандаш. Она была в очках, без контактных линз, как обычно.
– Первые два – относительно слияния с Джи-экс-эр. Все подписано, скреплено печатью и отправлено. Мы вступаем во владение второго сентября. Подтверждено, что собрание совета директоров состоится в пятнадцать ноль-ноль по Лос-Анджелесу. Таким образом, у нас уйма времени, чтобы вернуться. Я попроси…
– Пасытель лазыбилати, Хазяина? – с важным видом перебил ее от двери Ночной Сун.
Бартлетт хотел было сказать «нет», но Кейси уже мотала головой.
– Ум хо (Нет, спасибо.), – любезно сказала она по-кантонски, стараясь четко произносить каждое слово. – Чжа цзыр, до цзе. (Попозже, пожалуйста.)
Ночной Сун непонимающе уставился на нее:
– Цто?
Кейси повторила. Старик раздраженно фыркнул: насколько невоспитанна эта Золотистый Лобок, позволяет себе обращаться к нему на его собственном языке!
– Пасытель лазыбилати, хейя? Сичасы, хейя? – спросил он на скверном английском.
Кейси повторила фразу на кантонском – никакой реакции не последовало. Она начала было снова, но остановилась и устало проговорила по-английски:
– О, ничего-ничего! Не сейчас. Можете сделать это попозже.
Ночной Сун расплылся в улыбке: он заставил-таки ее потерять лицо.
– Да, Мисси. – И закрыл за собой дверь, хлопнув ею с достаточной силой, чтобы обратить на это внимание.
– Задница, – пробормотала она. – Он должен был понять меня, Линк, я знаю. Я произносила все правильно. Ну почему они прикидываются, что не понимают? Я пробовала на своей горничной, и все, что от нее услышала, было такое же цто. – Изобразив, как они грубо и гортанно произносят: «Што ты говорить, хейя?», она не выдержала и рассмеялась.
– Они просто упрямые, – тоже засмеялся Бартлетт. – Но где ты научилась говорить по-китайски?
– Это кантонский. Я нашла учителя – выкроила час сегодня утром. Считаю, что должна уметь, по крайней мере, сказать: «Привет», «Доброе утро», «Принесите, пожалуйста, счет»… Обычные вещи. Проклятье, как это сложно. Все эти тоны. В кантонском семь тонов: одно и то же слово можно сказать семью различными способами. Например, спрашиваешь чек – это будет май дань, – но стоит произнести чуть не так, и получится «яичница» – тоже май дань. И ставлю один против пятидесяти, что официант принесет яичницу, только чтобы унизить тебя. – Она потягивала маленькими глоточками мартини и добавила еще одну оливку. – Как раз то, что нужно. Хочешь еще пива?
Бартлетт покачал головой:
– Нет, спасибо. – Он уже прочитал все телексы.
Кейси села на диван и открыла записную книжку.
– Звонила секретарь Винченцо Банастасио, просила подтвердить заказ на люкс для него на субботу и…
– Я не знал, что он приезжает в Гонконг. А ты?
– Мне кажется, он что-то говорил насчет поездки в Азию, когда мы последний раз видели его… На ипподроме в прошлом месяце – в Дель-Мар. Когда там был Джон Чэнь. Ужасная история с Джоном, правда?
– Надеюсь, они поймают этих Вервольфов. Ублюдки… Убить человека да еще оставить на трупе такую записку.
– Я написала от нашего имени записку с выражениями соболезнования его отцу и мачехе, Диане. Помнишь, мы виделись с ней у Иэна и в Абердине? Господи, такое впечатление, что все это было миллион лет назад.
– Да. – Бартлетт нахмурился. – Я все же не помню, чтобы Винченцо что-то говорил. Он будет жить здесь?
– Нет, он хочет остановиться на гонконгской стороне. Я подтвердила по телефону резервирование в «Хилтоне», а завтра сделаю это лично. Он прилетает в субботу утром рейсом «Джапан эрлайнз» из Токио. – Кейси посмотрела на него поверх очков. – Хочешь, чтобы я договорилась о встрече?
– Он надолго?
– На выходные. На несколько дней. Ты же знаешь, он ничего четко не скажет. Может, в субботу после скачек? Мы будем на гонконгской стороне, и, если не удастся взять машину, от Хэппи-Вэлли недалеко и пешком.
Бартлетт хотел сказать: «Давай на воскресенье», но потом вспомнил, что в воскресенье летит в Тайбэй.
– Хорошо, в субботу после скачек. – Тут он заметил, как Кейси смотрит на него. – Что такое?
– Да вот гадаю, что он такое задумал.
– Когда он купил четыре процента акций «Пар-Кон», мы провели эту покупку через Сеймура, через Комиссию по ценным бумагам и кое-кого еще, и все остались довольны: деньги чистые. Его никогда не арестовывали и не предъявляли обвинений, хотя слухов ходило предостаточно. У нас никогда не возникало с ним проблем, он никогда не хотел, чтобы его включили в совет директоров, он не посещает собраний акционеров, всегда присылает мне доверенность и всегда выкладывал деньги, когда они были нам нужны. – Он пристально посмотрел на нее. – Ну, так и что?
– Ну, так и ничего, Линк. Мое мнение о нем ты знаешь. Я согласна: забрать обратно акции мы не можем. Он купил их без залоговых обязательств и обременений и сначала спросил. И мы, черт возьми, конечно, нуждались тогда в его деньгах и вложили их с большой пользой. – Она поправила очки и сделала пометку. – Я организую встречу и буду, как всегда, вежлива. Далее: активизирован счет нашей компании в банке «Виктория». Я положила на него двадцать пять тысяч, вот твоя чековая книжка. У нас там будет возобновляемый фонд, и Первый центральный банк Нью-Йорка готов перевести для начала на этот счет семь миллионов, когда мы об этом попросим. Вот телекс с подтверждением. В этом же банке я открыла и личный счет для тебя. Вот твоя чековая книжка еще на двадцать пять тысяч: двадцать из них на билете Гонконгского казначейства[45] с ежедневным оборотом. – Она ухмыльнулась. – Этого хватит на пару чашек чоп суи и хороший кусок нефрита, хотя я слышала, что здесь поддельный нефрит от настоящего не отличишь.
Читать бесплатно другие книги:
