Пока я жива Даунхэм Дженни

Я звоню Зои и спрашиваю, не хочет ли она угадать, но она по-прежнему не находит себе места из-за операции.

– Мне нужно будет привести с собой взрослого. И кто бы это мог быть?

– Я пойду с тобой.

– Нужен настоящий взрослый. Типа мамы с папой.

– Они не имеют права заставлять тебя посвящать во все родителей.

– Это кошмар, – жалуется Зои. – Я думала, они дадут мне какую-нибудь таблетку, и все выйдет само. Зачем мне операция? Он же крошечный.

Она заблуждается. Вчера вечером я достала «Справочник семейной медицины» «Ридерз дайджест» и прочитала про беременность. Мне было интересно, какого размера зародыш в шестнадцать недель. Оказалось, с одуванчик. Я не могла оторвать себя от книги. Выяснила все про пчелиные укусы и крапивницу. Милые, земные семейные болезни – экзема, ангина, круп.

– Ты меня слушаешь? – спрашивает Зои.

– Угу.

– Ладно, я пошла. Кислота подступает к горлу, и во рту тот же привкус.

Это несварение желудка. Нужно помассировать живот и попить молока. Все пройдет. Что бы она ни решила сделать с ребенком, все симптомы исчезнут. Но я ей этого не говорю. Я нажимаю на мобильном красную кнопку и смотрю на дорогу впереди.

– Она просто идиотка, – замечает отец. – Чем дольше тянуть, тем хуже. Беременность прервать – не мусор вынести.

– Пап, она это знает. И вообще, тебя это не касается. Она же не твоя дочь.

– Да, – соглашается папа. – Она не моя дочь.

Я набираю Адаму эсэмэску. «Куда ты провалился?» – пишу я. Потом стираю.

Шесть дней назад его мама рыдала на крыльце. Она говорила, что ее напугали фейерверки. Спрашивала, почему он бросил ее одну, когда кругом светопреставление.

– Дай мне свой телефон, – попросил меня Адам. – Я тебе позвоню.

Мы обменялись телефонами. Это было сексуально. Я надеялась, что он позвонит.

– Слава, – произносит папа. – А что для тебя слава?

Для меня слава – это Шекспир. В школе на всех книгах с его пьесами был бородатый силуэт с пером в руке. Шекспир придумал кучу новых слов, и спустя сотни лет все знают, кто он такой. Он жил до машин и самолетов, пистолетов, бомб и загрязнения окружающей среды. До шариковых ручек. В то время на престоле сидела королева Елизавета. Она тоже прославилась, и не только как дочь Генриха VIII, но благодаря картофелю, «Армаде», табаку и здравому смыслу.

Еще есть Мэрилин. Элвис. Будут помнить даже современных поп-звезд вроде Мадонны. «Тэйк Зэт» [8]снова ездят на гастроли, и их альбомы в момент распродаются. В глазах музыкантов читается возраст, а Робби даже не поет, но люди все равно хотят их видеть. Вот какую славу я имела в виду. Я бы хотела, чтобы весь мир оставил свои дела и пришел попрощаться со мной, когда я умру. А как же иначе?

– Пап, а что для тебя слава?

Задумавшись на минуту, он отвечает:

– Наверно, оставить что-то после себя.

Я представляю себе ребенка Зои. Он растет. Растет.

– Ну вот, – замечает папа, – приехали.

Я не совсем понимаю, где это «вот». Дом похож на библиотеку – квадратное здание в стиле функционализма, со множеством окон и собственной парковкой, на которой зарезервированы места для руководства. Мы заезжаем на стоянку для инвалидов.

Женщина, ответившая нам по домофону, интересуется, к кому мы приехали. Папа старается говорить шепотом, но она его не слышит, так что ему приходится повторить еще раз, громче.

– Ричард Грин, – произносит папа и косится на меня.

– Ричард Грин?

Папа кивает, довольный собой.

– С ним знаком один из моих бывших коллегбухгалтеров.

– И при чем тут?…

– Ричард хочет взять у тебя интервью.

Я замираю как вкопанная:

– Интервью? На радио? Но меня все услышат!

– А разве ты не этого хотела?

– И о чем же он будет меня спрашивать?

Тут папа заливается румянцем. Наверно, до него дошло, что хуже он ничего придумать не мог, потому что болезнь – единственное, что отличает меня от остальных. Если бы не она, я сейчас была бы в школе или прогуливала уроки. Может, сидела бы у Зои дома, носила бы ей «Ренни» [9] из ванной. Или лежала бы в объятиях Адама.

Секретарь в приемной делает вид, что все в порядке. Она просит нас представиться и выдает нам пропуска. Мы послушно прикрепляем их на одежду, и секретарь сообщает, что режиссер должен вот-вот подойти.

– Присаживайтесь, – предлагает она, указывая на ряд кресел в дальнем конце фойе.

– Ты не обязана ничего говорить, – успокаивает меня папа, когда мы усаживаемся. – Если хочешь, я пойду один, а ты посиди здесь.

– О чем ты будешь с ними разговаривать?

Он пожимает плечами:

– О нехватке раковых отделений для подростков, недостаточном финансировании альтернативной медицины, о том, что служба здравоохранения не выделяет дотаций на твое питание. Я могу рассказывать часами. Я на этом собаку съел.

– Поиск средств? Я не хочу прославиться сбором денег! Я хочу, чтобы меня все узнали потому, что я особенная. Мне нужна слава, которая заставляет забыть о фамилии. Слава поп-идола. Слышал о такой?

Папа поворачивается ко мне. У него блестят глаза.

– И как же нам ее заполучить?

За нами булькает и журчит кулер с водой. Меня тошнит. Я думаю о Зои. О ее ребенке. У него уже сформировались ноготки – маленькие-премаленькие ноготки-одуванчики.

– Давай я скажу секретарше, что мы уходим, – предлагает папа. – Я не хочу, чтобы ты говорила, будто я тебя заставил.

Папа шаркает ногами под стулом, словно провинившийся школьник, и мне становится его немного жаль. Как же нам будет друг друга не хватать.

– Нет, пап, не надо ничего отменять.

– Так ты пойдешь?

– Пойду.

Он стискивает мою руку:

– Молодчина, Тесс.

По лестнице в фойе поднимается женщина. Она подходит к нам и сердечно пожимает папе руку.

– Мы с вами общались по телефону, – поясняет она.

– Да.

– А это, должно быть, Тесса.

– Это я!

Она протягивает мне ладонь для пожатия, но я игнорирую ее, сделав вид, будто не могу поднять руки. Может, она решит, что виновата болезнь. Женщина с жалостью оглядывает мое пальто, шарф, шапку. Наверно, знает, что сегодня не так уж и холодно.

– Здесь нет лифта, – сообщает она. – Вы сможете подняться по лестнице?

– Конечно, – заверяет папа.

Женщина успокаивается.

– Ричард ждет вас с нетерпением.

По дороге в студию она заигрывает с папой. Мне приходит в голову, что его неловкая забота обо мне может привлекать женщин. Им сразу хочется его спасти. От меня. От всех этих мук.

– Интервью пойдет в прямом эфире, – рассказывает она. Когда мы заходим в студию, женшина понижает голос: – Видите ту красную лампочку? Это значит, Ричард в эфире и нам нельзя входить. Через минуту он пустит рекламу, и лампочка загорится зеленым. – Она сообщает это с таким видом, будто ждет, что это произведет на нас впечатление.

– О чем Ричард собирается говорить? – любопытствую я. – О несчастной умирающей девушке или у него какая-то своя задумка?

– Простите? – Улыбка сползает с лица женщины; в поисках поддержки она бросает на папу взгляд, в котором сквозит беспокойство. Неужели она способна что-то учуять, только когда запахнет жареным?

– В больницах недостаточно раковых отделений для подростков, – быстро произносит папа. – Будет здорово, если нам удастся привлечь внимание к этой проблеме.

Красный свет за порогом студии переключается на зеленый.

– Вам пора! – говорит режиссер и открывает нам дверь. – Тесса Скотт и ее отец, – объявляет она.

Это звучит так, словно мы гости на званом ужине или на балу. Но Ричард Грин отнюдь не принц. Он привстает на стуле и по очереди протягивает нам пухлую руку. Ладонь у него влажная, как будто ее забыли выжать. Пыхтя, он усаживается обратно. От него воняет сигаретами. Он шуршит бумагами.

– Присаживайтесь, – приглашает он нас. – Я вас представлю, и начнем.

Раньше я частенько смотрела местные новости с Ричардом Грином; они шли в обед. Он очень нравился одной из больничных медсестер. Теперь я понимаю, почему его перевели на радио.

– Ну, поехали, – командует он. – Держитесь свободнее. Все должно быть непринужденно. – Он поворачивается к микрофону: – Итак, я с радостью представляю вам отважную юную особу, которая оказала мне честь и пришла на передачу. Тесса Скотт.

Когда он произнес мое имя, у меня заколотилось сердце. Интересно, слышит ли нас Адам? А Зои? Наверно, валяется на кровати и слушает радио. Ее тошнит. Она дремлет.

– Последние четыре года Тесса борется с лейкозом. И сегодня они с отцом пришли к нам, чтобы об этом рассказать.

Папа подается вперед, и Ричард, очевидно заметив его готовность, задает ему первый вопрос:

– Скажите, что вы испытали, когда узнали о болезни Тессы?

Папа обожает разглагольствовать на эту тему. Он рассказывает о гриппе, который не проходил неделями. О том, что наш семейный врач не сразу распознал болезнь, потому что лейкоз встречается очень редко.

– Мы заметили синяки, – сообщает папа. – Маленькие кровоподтеки на спине, вызванные снижением тромбоцитов.

Папа – настоящий герой. Он признается, что ему пришлось уйти с работы (он был финансовым консультантом). Рассказывает, что вся наша жизнь – сплошные больницы и лечение.

– Рак – заболевание не какого-то отдельного органа, а всего организма, – поясняет папа. – Когда Тесса отказалась от интенсивной терапии, мы решили продолжать общеукрепляющее лечение дома. Она на особой диете. Это недешево, но я твердо уверен, что залог здоровья – не просто питание, а правильное питание.

Я ошеломлена. Он что, хочет, чтобы люди звонили и предлагали деньги на натуральные овощи?

Ричард с серьезным видом поворачивается ко мне:

– Тесса, так вы решили отказаться от лечения? Непростое решение для шестнадцатилетней девушки.

У меня пересохло в горле.

– Не скажите.

Он кивает, словно ждет, что я продолжу. Я бросаю взгляд на папу; он подмигивает мне.

– Химиотерапия продлевает жизнь, – начинаю я, – но тяжело переносится организмом. Курс лечения был очень тяжелым, и я поняла, что без него смогу сделать больше.

– Ваш отец утверждает, что вы хотите прославиться, – произносит Ричард. – Вы ведь поэтому пришли сегодня к нам в студию? Чтобы получить свои пятнадцать минут славы?

Это звучит так, словно я одна из тех жалких малолеток, которые дают объявления в местную газету, мечтая оказаться подружкой невесты на чьей-нибудь свадьбе, но не имея знакомых, желающих выйти замуж. Он выставил меня полной идиоткой.

Я набираю в грудь воздуху:

– Я составила список вещей, которые хочу сделать, пока я жива. И слава – одна из них.

У Ричарда загораются глаза. Он журналист и чует, когда пахнет жареным.

– Ваш папа не упомянул о списке.

– Потому что большинство моих желаний противозаконны.

Разговаривая с папой, Ричард еле сдерживал зевоту, а сейчас чуть не подпрыгивает на стуле.

– Правда? Например, какие?

– Например, я взяла папину машину и уехала на целый день. Прав у меня нет, и экзамен по вождению я не сдавала.

– Ого! – кудахчет Ричард. – Вот зачем вы платите страховку, мистер Скотт! – Он толкает папу локтем, давая понять, что не имел в виду ничего плохого, но папа смущается. Меня охватывает чувство вины, и я отвожу глаза.

– А в другой раз я соглашалась на все, о чем меня просили.

– И что было?

– В конце концов я прыгнула в реку.

– По телевизору крутят такую рекламу, – замечает Ричард. – Это она навела вас на мысль?

– Нет.

– Она каталась на мотоцикле и едва не сломала себе шею, – перебивает папа, стараясь перевести разговор в безопасное русло. Но это была его идея, и так просто ему не отделаться.

– Меня едва не арестовали за кражу в магазине. Мне хотелось нарушить за день как можно больше законов.

Ричард тревожится.

– Еще секс.

– А-а-а…

– И наркотики…

– И рок-н-ролл! – бойко произносит Ричард в микрофон. – Говорят, когда человеку сообщают, что он смертельно болен, он старается навести порядок в доме, завершить все дела. Думаю, вы согласитесь, дамы и господа, что эта барышня решила взять быка за рога.

Нас поспешно выпроваживают. Я думала, что папа задаст мне взбучку, но он молчит. Мы медленно поднимаемся по ступенькам. У меня совершенно нет сил.

– Может, кто-то пожертвует денег, – предполагает папа. – Такое уже бывало. Люди захотят тебе помочь.

Моя любимая пьеса Шекспира – «Макбет». Когда он убивает короля, во всем царстве приключаются странные события. Кричат совы. Трещат сверчки. В океанах не хватает воды, чтобы смыть кровь.

– Если мы соберем достаточно денег, то сможем отправить тебя в исследовательский институт в Штатах.

– Пап, деньги тут не помогут.

– Помогут! Без чужой помощи нам не справиться, а там успешно проводят курс укрепления иммунитета.

Я вцепляюсь в пластиковые перила. Они гладкие и сияют.

– Папа, прекрати.

– Что прекратить?

– Прекрати делать вид, будто я выздоровлю.