Гопники (сборник) Козлов Владимир
– Ну, скажи.
– А мне можно? Тридцать капель?
– Можно, только потом вали отсюда и не мешай.
Быра наливает ей в свой стакан самогонки, отрезает хлеба и сала.
– Ну, спасибо, унучык, – «баба» выпивает самогонку, закусывает.
– Ну, все, теперь иди.
Баба выходит.
Быра наливает всем по второй. Выпиваем.
– А ты не пиздишь? – спрашивает Вэк.
– Про что?
– Насчет Анохиной. А если мы у нее спросим?
– Ну, спрашивай.
– Алкаголики, еб вашу мать, – слышится голос бабы из комнаты. – Ня вучацца, а только пьють. Алкаголики, пьяницы.
– Заткнись, – кричит ей Быра.
– А ты на миня ня крычы. Мой дом продали – это счас мой дом.
– Заткнись ты, сука.
– А ты так со мной не разговарывай. Гауно ты ящо.
– Ты счас допиздишься.
– А ты не пугай бабу старую. Не надо меня пугать.
– Нет, я счас встану – и пиздец тебе.
– А я тебя не боюсь.
– Ну, все. Счас тебе пизда будет.
Быра вскакивает и бежит в комнату. Слышно, как он дает своей бабе оплеухи, потом возвращается на кухню.
– Ну, давайте допьем.
Он разливает остатки самогонки. Допиваем.
– Ну, так что насчет Анохиной? Давай поспорим, что ты ее не ебал?
– Зачем мне с тобой спорить?
– Значит, пиздишь.
– Нет.
– Ладно, кончай приебываться, – говорю я. Не хватало еще, чтобы они тут драку устроили. – Ебал, не ебал – тебе какая разница?
Наталья, учиха по рус-лит, злится с самого начала урока.
– Наверное, муж недоебал, – шепчет мне Бык.
– Ну, ты бы помог, – отвечаю я.
Про нее много разговоров насчет этого. Она еще молодая по сравнению с остальными – лет 27 или 28, не больше. Что у нее за муж, конечно, никто не знает. А злая она почти всегда. Ненавидит нашу школу и всех нас. Постоянно орет на нас: «Что вы за идиоты такие, что за дебилы? Пролетарии недоделанные, вот что значит рабочий район. Одно скотовье».
Она вызывает Куню, который уже недели две, как выписался из больницы. Он выходит к доске в своем грязном костюме, с немытыми ушами и торчащими на голове «петухами».
– Ну, что ты нам сегодня расскажешь интересного и глубокомысленного о проблеме героя в «Евгении Онегине»? – спрашивает Наталья.
Класс смеется. Куня морщит подбородок, как будто сейчас заплачет, потом поворачивается к классу жопой и несколько раз громко пердит.
– Вот вам, вот вам! – кричит он и выбегает за дверь.
Все хохочут, Наталья зажимает нос и тоже хохочет.
– Я думала, такое только в анекдотах бывает, – говорит она. – Ладно, продолжаем урок. Шмаров – к доске.
– Давайте Куню завафлим сегодня, – предлагает Вэк перед физкультурой. Мы только что пришли в раздевалку.
– Что, по-настоящему? – Бык тупо смотрит на него.
– Ну, а хули? Смотреть на него? Он же чмо, самый последний.
– Таких лучше вообще не трогать, – говорит Бык.
– А ты не защищай, не надо. Решили дать ему за щеку, значит дадим.
Вэк выходит из раздевалки в предбанник. Куня уже снял штаны и пиджак и остался в своем спортивном костюме. Штаны заправлены в носки, и носки натянуты почти до колена. Кеды он, наверное, забыл дома, потому что остался в своих рваных тапках.
Вэк хватает его за плечи и тащит в раздевалку. Куня цепляется за батарею. Подскакивает Быра и бьет Куню кулаком в живот. Вдвоем они втаскивают его в раздевалку и закрывают дверь.
– Ты что, по правде хочешь? – спрашивает Клок. – Думаешь, он у тебя будет сосать?
– Не будет – заставим! – Вэк ржет. Они с Бырой сажают Куню на скамейку, Клок хватает его за ноги, а Вэк начал расстегивать свои штаны.
– Кощей! На шухер! – кричит Клок. Обычно на шухер ставят Куню, но раз он «занят», приходится идти Кощею. Он с недовольной рожей выходит в «предбанник».
Кроме нас, в раздевалке еще несколько пацанов – Егоров и «примерные», но они переодеваются и в нашу сторону не смотрят, чтобы, если что, сказать, что ничего не видели.
Вэк вынимает хуй и подносит к губам Куни. Тот хочет отвернуться, но Быра дает ему по челюсти.
– Будешь сосать? – спрашивает Вэк.
Куня мотает головой. Быра еще раз бьет его в челюсть.
– Тогда обоссы его хотя бы, – говорит Клок.
Вэк улыбается, и из его хуя начинает литься струя мочи – прямо на голову Куни. Клок с Бырой отскакивают, чтобы не попало на них. Куню теперь никто не держит, и он выскакивает из раздевалки. Вэк подтягивает штаны.
– Жалко, что не взял.
Следующий раз я его… это… Хорошо? – спрашивает Быра.
Никто ему не отвечает.
Воскресенье. Я сижу дома и от нечего делать смотрю со своими какую-то ерунду по телевизору. В дверь звонят, и я иду открыть. Это Бык с Вэком, оба пьяные.
– Привет, мы бухло принесли.
Я закрываю за собой дверь и выхожу на лестничную площадку.
– Вы что, ебанулись? Сегодня же воскресенье, у меня все дома.
– А-а, – недовольно бурчит Бык.
– Хуй на, – говорит Вэк. – Ты же говорил – у него свободная хаза.
– Ну, я думал…
– Ладно, вынеси хоть пожрать. А сигареты есть?
– Нету.
– Ну, тогда хоть спичек и газету.
– Ладно.
Я возвращаюсь в квартиру.
– Кто это? – спрашивает мама.
– Это ко мне.
– Так впусти своих друзей, что они будут под дверью стоять?
– А куда я их впущу, на кухню, что ли?
– А хоть и на кухню.
Я отрезаю на кухне немного хлеба и сыра, беру с табуретки старую газету, потом коробок спичек с полки и незаметно прохожу через комнату.
– Что это ты взял? – спрашивает мама.
– Так, ничего.
Выхожу на площадку. Бык ссыт, повернувшись к перилам. Его струя льется на нижние площадки.
– Ты что, охуел? – говорю я. – А если соседи?
– Я их в жопу выебу.
– Своих будешь ебать, а эти настучат моим, потом придется разъебываться.
Бык стряхивает капли со своего хуя. Я только сейчас замечаю, какой он у него маленький, намного меньше, чем мой. Я думал, такие только у детей бывают. Я даю Вэку сыр, хлеб и газету со спичками. Бык забирает газету, отрывает кусок и сворачивает самокрутку без табака, поджигает и сует себе в рот. Мы с Вэком хохочем.
– Это ты так куришь? – спрашивает Вэк.
– Ну, а хули? У тебя что, сигареты есть?
– Хуй, завернутый в газету, заменяет сигарету. Газета у тебя уже есть, только хуя не хватает.
– Ну, ладно, я пошел, – говорю я.
– А ты что, с нами не бухнешь?
– Как я бухну? Мои же дома – сразу засекут.
– Ну, оденься, пошли, типа, погуляем.
– Неохота, такой мороз.
– Ну, ладно, давай.
– Давай.
– Пять минут на подготовку, – говорит Синицкая. Она ведет у нас «Основы Советского государства и права». Потом берет в рот дужку своих очков и начала лизать ее, перелистывая журнал.
Синицкая ставит много двоек, и ее боятся. Все сидят, уткнувшись в учебники. Она еще некоторое время лижет дужку, листает журнал, потом говорит:
– Так, первый вопрос. Судебная система Советского государства. Так… так… так… Быркин.
Быра медленно выходит к доске, поворачивается к классу и смотрит в пол.
– Ну, включай звук, а то видимость есть, а изображения нету, – говорит Синицкая. – Форма не соответствует содержанию: на вид – нормальный ученик, в костюме, с галстуком, все, как положено, – она улыбается, показывая три золотых зуба вверху. – А вот содержание… Содержания пока не вижу.
Быра что-то мычит.
– Ну, выучил или нет? – спрашивает Синицкая.
– Нет.
– Садись. Два.
Быра идет на свое место, бурча под нос:
– Дура, проститутка, бля.
– Ты у меня там еще побубни, – говорит Синицкая. – Будешь иметь бледный вид и макаронную походку.
– Пошла на хуй, дура, – громко говорит Быра, но Синицкая не слышит или притворяется, что не слышит.
– Как по улице ходить в шапке натянутой на глаза, так это он может, – говорит Синицкая. Все пацаны на Рабочем, в том числе я и Быра, уже недели две, как натягиваем свои шерстяные шапки низко на глаза. Как это началось и кто первый придумал – уже никто не помнит. Просто так все на Рабочем ходят – и все.
– А вы ведь даже не знаете, почему так носят и откуда это пошло, – продолжает Синицкая. Все радуется, потому что если она начинает учить нас жить, то это надолго, и может уже никого не спросить. – Это все оттуда, с Запада. Но там так носят шапки, чтобы показать, что они не хотят видеть ужасы буржуазной действительности. А у нас-то действительность социалистическая, здесь ужасов никаких и в помине нет. Есть отдельные недостатки, но мы с ними обязательно справимся. А вообще, скажу вам не как учительница, а просто, по человечески, – Синицкая снова улыбается и блестит золотыми зубами. – Остерегайтесь всего этого западного, иностранного. Вот у моих соседей дочка купила майку на барахолке, надела, а кто-то увидел и говорит: а ты знаешь, что на ней написано? Это же плохое слово, и, значит, что ты – и есть это плохое слово. Вот.
Перед восьмым марта в школе вечер, потом будет дискотека. Я, Клок и Быра курим у входа, а мимо нас прут накрашенные и начесанные бабы из восьмых, девятого и десятого классов.
– Вот, бля, намазались, суки, – Быра злобно смотрит на них, потом с громким звуком харкает себе под ноги.
Подходит Вэк.
– А где Бык? – спрашивает у него Клок.
– Дома. Говорит – не пойдет: надеть нечего.
– Сам дурак. Надо было покупать джемпер у Цыгана за тридцать. Поношенный, но еще ничего. Ну, пусть сидит теперь дома, хуй дрочит.
Вчетвером проходим внутрь. Петруха – «дежурный учитель», придурок и кретин – косо смотрит на нас. Бык пару месяцев назад заехал ему пару раз в грудняк: слишком много брал на себя, не нравилось ему, что курим в туалете. Но сейчас он нам хер что сделает: мы – из восьмого, имеем право придти на дискотеку.
Клок заходит поссать в туалет на втором этаже, и мы ждем его на лестнице. Наверху, на площадке третьего, стоят Сухая и Ленина Сергеевна – завуч. Они нас не замечают.
– Безобразие это, конечно, – говорит Ленина. – Буржуазная музыка, да еще вдобавок и на иностранном языке. О чем поют – мы не знаем. В зале практически темно…
– И не говорите. Дали свободу, что называется, – подлизывает ей задницу Сухая. – «Темнота – друг молодежи». Это же надо додуматься до такого!
– А если сейчас свет включить, разойдутся по углам, будут стоять, надувшись, а потом кто-нибудь в районо бумагу накатает – не организовываем культурный отдых учащихся. Они сейчас все ушлые стали. Вон, написали же анонимку в районо на Клима Яковлевича – матом ругается, часто выходит куда-то во время урока. Потом выяснилось, что это Букаев из 8-го «а» написал. И что вы думаете – извинился он? Ничего подобного. «Я и под своей фамилией могу это повторить», – говорит. В результате – проверка приезжала, осматривали мастерские, нашли нарушения. Ну, сами знаете, есть еще слабые места у нас, но у кого их нет? Представляете, как мне трудно было все это дело… ну, так сказать, чтобы все было нормально…
– Да, представляю.
– Так что, свет сейчас так просто не включишь. Вы уж, будьте добры, следите, чтобы все было нормально, а если заметите, что что-то явно не то, то можно и свет включить.
– Хорошо.
Вэк выходит из туалета, и мы все вместе поднимаемся по лестнице.
– Здравствуйте, Вера Алексеевна, – слишком весело и громко кричит Вэк.
– Здравствуйте, ребята, – отвечает Классная без улыбки. Как же, мы – «нежелательный элемент» на дискотеке, от нас только и жди, что неприятностей.
Свет в зале выключен, только моргают четыре фонаря цветомузыки – красный, зеленый, синий и желтый. Играет «Модерн токинг» – третий альбом, песня «Луи-Луи». Народ танцует, собравшись в кружки человек по пять-шесть.
– Пошли бухнем, – говорит Вэк. – Клок пузырь самогона где-то надыбал.
Мы смотрим на Клока. Он довольно улыбался.
– А чего сразу не сказал?
– Чтоб слюной не захлебнулись.
Мы опять спускаемся вниз, выходим на улицу и заворачиваем за угол школы.
– Закуски нет, надо голову нюхать, чтоб потом не шлифануть, – говорит Вэк.
Делаем по глотку, потом нюхаем головы друг друга.
– У меня еще одеколон есть, – Клок показывает маленький пузырек. – Так что, если кому мало…
– Ты что, серьезно? – спрашиваю я.
– Не-а, – ухмыляется он. – Я пока не ебанулся – одеколон пить. Вот намазаться можно, чтоб запаха не было.
– Ну, на хуй, – говорит Вэк. – Подумают еще – и правда одеколона напились.
– А может, выпьем его? – спрашивает Быра.
– Хочешь – пей, – говорит Вэк.
Возвращаемся в школу, снова заходим в актовый зал.
– Ну, что, пошли танцевать? – спрашивает Быра.
– Нет, давай посидим сначала, – отвечает Вэк.
Деревянные стулья с откидными сиденьями сдвинуты к стенам, и на них сидят несколько баб. Среди них – накрашенная Анохина в джинсовой юбке. Волосы начесаны и залиты лаком. Быра подсаживается к ней и начинает что-то трындеть. Она – явно без охоты – отвечает. Быра говорит что-то еще, встает и возвращается к нам.
– Ладно, давайте лучше танцевать, – говорит он.
– Что, опять послала? – Вэк смотрит на него и ржет. Мы тоже.
– Пошли танцевать, хули мы стоим, как лохи? – говорит Клок.
Встаем в круг. Сейчас играет первый альбом «Модерн токинга», песня «Ю май хо, ю май со». Потом ставят «медляк», и мы садимся на стулья.
После «медляка» снова встаем подрыгаться. В середине по залу идет какая-то тусовка. Некоторые перестают танцевать. Мы подходим поближе, посмотреть, что там такое.
Гриб пиздит какого-то «старого» мужика» – ему лет двадцать пять, усатый. Подскакивает Обезьяна и тоже несколько раз дает ему по морде. Мужик падает.
Включается свет, приходят Ленина и Сухая. Мужик сидит на полу и вытирает рукавом кровь из носа. Цыган подходит к Ленине:
– Ленина Сергеевна! Он сам виноват. Вязался к нашим девушкам. А все из-за чего – пускают кого попало на дискотеки. Надо только учеников и бывших учеников, чтоб пример показывали, – он громко смеется.
– Ладно, Остапчук. Ты бы уж лучше помолчал – нашелся мне тут пример. Бывшим ученикам на дискотеках тоже делать нечего. Как ты сюда прошел?
– Места надо знать, Ленина Сергеевна, места надо знать.
– Отведите его в туалет, пусть умоется, – она показывает на мужика.
Он поднимается и сам выходит из зала.
– Кто это? Ты его знаешь? – спрашиваю Вэка.
– Да. Это сестроеб Куцого. Я его пару раз видел на районе.
Свет потушили, и дискотека продолжается. Опять «медляк» – «Тайм» Скорпионсов.
– Ну, пошли кого-нибудь пригласим. Хули сидеть? – говорит Вэк.
Я рассматриваю толпу в поисках нормальной бабы, чтоб пригласить. Всех самых красивых уже пригласили. Недалеко стоит Кнопка из нашего класса, и я подхожу к ней.
– Привет. Можно тебя пригласить?
– Привет. Можно.
– Я, правда, не очень умею.
– Ну и я не очень. Не бойся.
Она прижимается ко мне, но грудей я не чувствую, только лифчик, твердый какой-то. Танцевать медляки я вообще не умею. Мы топчемся, переминаясь с ноги на ногу.
– Ты меня веди, – говорит Кнопка.
– Куда?
Она смеется.
– Так говорят, когда танцуют. За собой веди, чтобы я делала шаги за тобой.
– А, понятно.
Мы топчемся так до конца медляка – мне показалось, что он длился минут десять.
– Спасибо, – говорит Кнопка. Я улыбаюсь. Думаю, что если бы она не была такой мелкой и некрасивой, то, может быть, можно было бы…
Иду искать своих. Бык сидит на стуле в углу.
– Ну, как Кнопка?
– Как, как? Я, может быть, первый раз в жизни с бабой танцевал.
– Так я и спрашиваю – как?
– Никак. Я же не умею.
– Ну, позажиматься все равно можно. Правда, у Кнопки там ничего нет.
– А видел, какую пилу Клок снял? Не с нашей школы. Курить пошли.
– А Вэк?
– Тоже курит, наверное. Подошел к какой-то козе, а она его послала, как щенка. Ну, он психанул и ушел.
– А ты?
Бык не отвечает.
Приходят Вэк и Клок с какой-то накрашенной бабой в облегающих джинсах. Ей на вид лет семнадцать или даже больше.
– Знакомьтесь, – говорит Клок. – Это Люда. А это Андрей, Вова и Саша.
– Очень приятно, – говорит она блядским голосом и улыбается.
– Ну, мы пошли танцевать, – говорит Клок.
– Присоединяйтесь, мальчики, – говорит она, повернувшись к нам, и они уходят, взявшись за руки.
– Нашла, бля, мальчиков, – говорит Вэк. – Хотя пила ничего. А эту дуру убью на хуй. «Я с колхозниками не танцую» – передразнил он. – Сама колхозница ебучая.
– Ладно, успокойся. Ну ее на хуй, – говорит Бык. – Пошли лучше подрыгаемся.
В первый день четвертой четверти в класс приходит новый пацан – с длинными волосами, с сережками в ушах, со всякими цепочками и заклепками на обычном школьном пиджаке. Неформал, короче говоря.
Первый урок – история.
– Вот, позвольте представить вам нового одноклассника – Мишу Иванова, – говорит Сухая. – Он переехал сюда с родителями из Ленинграда.
Он встает и спокойно смотрит на нас, а мы все рассматриваем его, как придурка. У нас в городе, а тем более, на районе, неформалов еще не было. Кто-то из «старых» видел однажды в клубе металлиста с Космонавтов: с цепями, браслетами и прочей ерундой. Непонятно, зачем он вообще приперся на дискотеку: металлисты же такую музыку не слушают.
– Конечно, Мише нужно будет привести себя в порядок, – говорит Сухая. – Там, в Ленинграде, может быть, свои правила, а здесь надо выглядеть, как все ученики. Срок – до завтра.
На перемене мы с Вэком подходим к Неформалу.
– Так ты правда из Ленинграда? – спрашивает Вэк.
– Правда.
– А чего сюда приехал?