Аэропорт Хейли Артур
— Восьмилетний гений. Если вам понадобится человек, чтобы управлять этим вашим игрушечным аэропортом, дайте мне знать.
— Непременно, Кен. — И Мел подмигнул Игану Джефферсу. — Впрочем, ваш малыш может уже и сейчас взяться за дело. Например, установить дома машину для чистки обуви. Я случайно знаю, где есть одна лишняя. Впрочем, и вы тоже.
В трубке наступило молчание. Затем послышался вздох.
— И почему это вам, ребята, вечно хочется задушить честную инициативу?
— Главным образом потому, что мы людишки мелочные и премерзкие. Но мы можем и всерьёз стать такими. Кстати, помните графу в контракте, где сказано, что любые изменения во внешнем виде стойки и рекламы подлежат утверждению руководства аэропорта? А потом есть ещё одна графа насчёт того, что нельзя ущемлять права других арендаторов.
— Понял, — сказал Кингсли. — Иган Джефферс раскрыл свою пасть.
— И, скажем прямо не для того, чтобы кричать «ура».
— О'кей, ваша взяла. Сейчас велю моим людям убрать эту чёртову штуку. Делать это с крейсерской скоростью?
— Не обязательно, — сказал Мел. — Достаточно будет, если вы уберёте машину в ближайшие полчаса.
— Ну и мерзавец же вы.
Но Мел слышал, как управляющий «Эвиса» хмыкнул, вешая трубку.
Иган Джефферс одобрительно закивал, по обыкновению широко осклабившись. А Мел невесело подумал: «Я всем приятель и друг в аэропорту. Только и делаю, что улаживаю чьи-то дела». Хотелось бы ему уладить и свои собственные.
— Пятёрка, Бейкерсфелд, — сказал Джефферс. — Смотрите только, чтоб больше этого не было. — И, всё так же широко улыбаясь, он деловито зашагал к эскалатору, ведущему наверх.
Мел не спеша последовал за ним. В центральном зале больше всего народу теснилось у стоек «Транс-Америки», возле табличек с надписью:
РЕГИСТРАЦИЯ ПАССАЖИРОВТОЛЬКО НА РЕЙС ДВА «ЗОЛОТОЙ АРГОС»БЕСПОСАДОЧНЫЙ ДО РИМА
Неподалёку Таня Ливингстон оживлённо разговаривала с группой пассажиров. Она помахала Мелу и через минуту-другую подошла к нему.
— Просто вздохнуть некогда — тут у нас сумасшедший дом. Я думала, вы уже давно в городе.
— У меня изменились планы, — сказал Мел. — А я думал, вы уже отдежурили.
— УП попросил задержаться. Хотим отправить «Золотой Аргос» по расписанию. Это якобы необходимо для престижа, а я подозреваю, что просто капитан Димирест не желает ждать.
Мел усмехнулся.
— Вот тут вы необъективны. Впрочем, это и со мной случается.
Таня жестом указала на небольшое возвышение, окружённое круглой стойкой.
— Если я не ошибаюсь, это главный предмет вашей свары с зятем? Из-за этого капитан Димирест так зол на вас, правда?
За стойкой, на которую указывала Таня, продавали страховые полисы. Возле неё находилось человек десять, заполнявших бланки страховок на случай катастрофы в воздухе. За стойкой две хорошенькие девушки — одна из них яркая блондинка с пышным бюстом — выписывали полисы.
— Да, — признал Мел, — из-за этого главным образом у нас и шли раздоры — во всяком случае, последнее время. Вернон и Ассоциация пилотов гражданской авиации считают, что надо ликвидировать страховые стойки в аэропортах, а также машины по продаже страховых полисов. Я же держусь иного мнения. Мы с ним сцепились из-за этого на заседании Совета уполномоченных. И Вернон никак не мог пережить — да и до сих пор не может, — что я тогда взял верх.
— Я слышала об этом. — Таня испытующе посмотрела на Мела. — Мы тоже не все согласны с вами. В данном случае мы считаем, что капитан Димирест прав.
Мел покачал головой.
— Нет, тут у нас с вами разные точки зрения. Я много об этом думал: доводы Вернона просто несостоятельны.
Они показались Мелу несостоятельными ещё в тот день, месяц назад, когда Вернон Димирест появился в международном аэропорту Линкольна на заседании Совета уполномоченных. Вопрос обсуждался по настоянию Вернона, выступавшего от имени Ассоциации пилотов гражданской авиации, которая вела кампанию за то, чтобы запретить продажу страховок в аэропортах.
Мел помнил это заседание во всех подробностях.
По вторникам утром в конференц-зале аэропорта обычно собирался Совет уполномоченных. На этот раз все пять уполномоченных были налицо: миссис Аккерман, хорошенькая брюнетка, домохозяйка, попавшая в Совет, судя по слухам, потому, что была любовницей мэра, и четверо мужчин — университетский профессор, председатель Совета, два местных дельца и профсоюзный деятель в отставке.
Заседал Совет на административном этаже в конференц-зале, стены которого были обшиты красным деревом. В одном конце зала на возвышении сидели уполномоченные в откидных кожаных креслах за элегантным овальным столом. А ниже стоял менее элегантный стол. За ним сидел Мел Бейкерсфелд в окружении начальников служб. Рядом находился стол для прессы, а другой конец зала был отведён для публики, поскольку заседания Совета формально считались открытыми. Места для публики, как правило, пустовали.
В тот день единственным посторонним, находившимся в зале, помимо уполномоченных и аппарата, был капитан Вернон Димирест в своей нарядной форме с четырьмя золотыми нашивками, ярко сверкавшими при свете, падавшем сверху. Он сидел в части зала, отведённой для публики, разложив подле себя на двух стульях книги и бумаги. Совет любезно решил послушать сначала капитана Димиреста, а уж потом приступить к повседневным делам.
Димирест встал. Он обратился к Совету в своей обычной самоуверенной манере, лишь изредка заглядывая в записи. Он выступает здесь, заявил Димирест, от имени Ассоциации пилотов гражданской авиации, поскольку является председателем местного её отделения. Однако излагает он своё собственное мнение, правда, разделяемое большинством пилотов всех компании.
Уполномоченные откинулись в своих креслах и приготовились слушать.
Продажа страховок в аэропорту, сказал Димирест, является нелепым архаизмом, сохранившимся с той поры, когда авиация только делала свои первые шаги. Само присутствие стоек страховых компаний и машин по продаже страховок в залах аэропорта оскорбительно для гражданской авиации, которая, если учитывать налетанный километраж, является наиболее безопасным из всех видов транспорта.
Разве человеку, отправляющемуся в путешествие по железной дороге или на автобусе, или же садящемуся на океанский лайнер, или выезжающему на собственной машине из гаража, суют под нос специальные страховки на случай смерти или увечья? Конечно же, нет!
Тогда почему это происходит в авиации?
Димирест сам ответил на свой вопрос. Это происходит потому, заявил он, что страховые компании знают, где можно хорошо поживиться, «а на последствия им плевать».
Гражданские самолёты являются сравнительно новым средством сообщения, поэтому многие считают путешествие по воздуху рискованным, хотя уже доказано, что в самолёте человек подвергается меньшей опасности, чем у себя дома. Это врождённое недоверие к авиации стремительно возрастает, стоит произойти очередной катастрофе. Трагедия неизбежно производит сильное впечатление, вычёркивая из памяти то обстоятельство, что куда чаще смерть и увечье настигают человека более привычным путём.
Собственно, то обстоятельство, что летать совсем не опасно, заметил Димирест, подтверждается самими страховыми компаниями. Пилотам, которые, естественно, летают куда больше пассажиров, продают страховку по обычному тарифу, а при групповом приобретении страховок пилоты платят даже меньше, чем публика.
И тем не менее страховые компании, поощряемые алчностью аэропортовских властей, с покорного согласия авиакомпаний, продолжают жиреть на страхе и доверчивости пассажиров.
Мел слушал, сидя за своим столом, и про себя отметил, что шурин очень ясно и точно излагает вопрос, хотя, конечно, замечание об «алчности аэропортовских властей» не слишком мудрое. Двое или трое уполномоченных, в том числе миссис Аккерман, насупились.
Однако Вернон Димирест, казалось, не заметил впечатления, произведённого его словами.
— А теперь, сударыня и господа, мы подходим к самому главному и существенному.
Дело в том, сказал он, что безответственная продажа страховок в аэропорту любому пассажиру и члену экипажа, которые могут без труда приобрести их как через представителя страховых компаний, так и благодаря машинам, — «страховок, сулящих крупные суммы, почти состояния, в обмен на несколько долларов», представляет собой подлинную опасность и для пассажиров и для команды.
И Димирест возбуждённо продолжал:
— Эта система — если можно назвать системой то, что оказывает обществу столь плохую услугу, — а большинство пилотов считает, что это так, — предоставляет преступникам и маньякам золотую возможность заниматься саботажем и массовыми убийствами. Цель при этом у них может быть наипростейшая: поживиться самим или дать возможность поживиться наследникам.
— Капитан! — Миссис Аккерман выпрямилась в своём кресле. По тону её и по выражению лица Мел понял, что она всё это время пережёвывала про себя замечание Димиреста об алчности аэропортовских властей и теперь дошла до точки кипения. — Капитан, мы уже очень долго слушаем ваши рассуждения. А есть у вас факты, подкрепляющие всё это?
— Конечно, сударыня. И фактов много.
Вернон Димирест тщательно подготовился. С помощью выкладок и диаграмм он показал, что катастрофы, происшедшие в воздухе вследствие насилия или взрыва бомб, составляют полтора случая в год. Побудительные мотивы у преступников разные, но чаще всего — возможность получить деньги по страховке. Были, конечно, и такие случаи, когда бомбы не взрывались или их удавалось обнаружить; были аварии, наводившие на мысль о саботаже, но доказательства отсутствовали.
Димирест перечислил нашумевшие катастрофы: самолёты компании «Кэнедиен Пасифик» — в 1949 и в 1965 годах; «Уэстерн» — в 1957 году; «Нейшнл» — в 1960 году и подозрение на саботаж — в 1959 году; два самолёта компании «Мехикан» в 1952 и 1953 годах; Венесуэльской компании — в 1960 году; компании «Континентл» — в 1962 году; компании «Пасифик» — в 1964 году; компании «Юнайтед» — в 1950-м, 1955-м и подозрение на саботаж — в 1965 году. В девяти из этих тринадцати случаев все пассажиры и команда погибли.
Правда, когда ясно, что авария произошла из-за саботажа, все страховки тотчас аннулируются. Короче говоря, нормальные, читающие газеты люди поняли, что саботаж не окупается. Узнали они и то, что даже если катастрофа случилась в воздухе и не осталось никого в живых, но удалось найти остатки самолёта, можно установить, произошёл ли в самолёте взрыв и отчего.
Однако, напомнил уполномоченным Димирест, бомбы и саботаж — дело рук людей, отнюдь не нормальных. Это люди аморальные, психопаты, одержимые преступной идеей, бессовестные убийцы. Как правило, они мало информированы, а если, что и знают, то мозг психопата так устроен, что он думает лишь о своей навязчивой идее и видоизменяет факты так, как ему заблагорассудится.
Тут, миссис Аккерман снова вмешалась, уже не скрывая, своей неприязни к Димиресту:
— Я не уверена, капитан, что кто-либо из нас достаточно компетентен, чтобы рассуждать о процессах, происходящих в мозгу психопата.
— А я и не рассуждаю, — нетерпеливо оборвал её Димирест. — Да и не в том дело.
— Извините, но вы всё-таки рассуждаете. И я считаю, что дело именно в этом.
Вернон Димирест вспыхнул. Он привык быть хозяином положения, чьи действия не оспариваются, и не сумел сдержать свой необузданный нрав.
— Сударыня, вы от природы глупы или строите из себя идиотку?
Председатель Совета резко застучал молотком по столу, а Мел Бейкерсфелд чуть не расхохотался.
Что ж, подумал Мел, на этом можно, пожалуй, поставить точку. Вернону лучше заниматься своим лётным делом, в котором он большой мастак, а не дипломатией — надо же с таким треском провалиться. Шансы на то, что Совет уполномоченных хоть что-то предпримет в соответствии с просьбой Димиреста, были сейчас равны нулю с минусом… во всяком случае, если не прийти ему на помощь. Какую-то секунду Мел колебался. Димирест наверняка понял, что слишком далеко зашёл. Однако ещё есть время обернуть всё шуткой, над которой все посмеются, включая Милдред Аккерман. А Мел обладал даром сглаживать противоречия, давая возможность обеим сторонам спасти лицо. К тому же он знал, что Милли Аккерман благосклонна к нему — они отлично ладили, и она всегда внимательно прислушивалась ко всему, что говорил Мел.
А потом Мел решил: пошёл он к чёрту. Случись такая штука с ним, Мелом, шурин вряд ли пришёл бы ему на помощь. Так что пусть Вернон сам выбирается из той каши, которую заварил. А он, Мел, через некоторое время просто выскажет своё мнение.
— Капитан Димирест, — холодно заметил председатель Совета, — ваше последнее замечание ничем не оправдано и вообще ни к месту. Прошу вас взять свои слова обратно.
Димирест был всё ещё возбуждён, щёки его пылали. Секунду подумав, он кивнул.
— Хорошо, я беру свои слова обратно. — И взглянул на миссис Аккерман. — Прошу даму извинить меня. Возможно, она понимает, что для меня, как и для большинства пилотов гражданской авиации, это чрезвычайно больная тема. Когда тебе самому всё настолько очевидно… — И он умолк, не закончив фразы.
Миссис Аккерман смотрела на него горящими от возмущения глазами. Плохо он извинился, подумал Мел. Теперь при всём желании ничего уже не сгладишь.
— Капитан, а чего вы, собственно, от нас хотите? — спросил один из уполномоченных.
Димирест шагнул к возвышению.
— Я призываю вас, — сказал он проникновенно, — ликвидировать страховые машины и продажу страховок у стоек, я хочу, чтобы вы обещали, что не будете больше сдавать места в аренду страховым компаниям.
— Вы хотите ликвидировать продажу страховок вообще?
— В аэропортах — да. Могу добавить, сударыня и господа, что сотни пилотов гражданской авиации призывают и другие аэропорты поступить так же. Кроме того, мы обращаемся в Конгресс с просьбой принять меры и объявить вне закона продажу страховок в аэропортах.
— Какой смысл вводить такой запрет в Соединённых Штатах — ведь гражданская авиация существует и в других странах!
Димирест слегка улыбнулся.
— А мы ведём эту кампанию в международном масштабе.
— Что значит — в международном?
— Нас активно поддерживают пилоты сорока восьми стран. Большинство из них считает, что если в Северной Америке — в Соединённых Штатах или в Канаде — будет сделан первый шаг, другие страны последуют их примеру.
Всё тот же уполномоченный скептически заметил:
— Я бы сказал, что слишком многого вы хотите.
— Должны же пассажиры иметь право приобрести страховку, если они того хотят, — вставил председатель.
Димирест кивнул.
— Конечно. Никто и не говорит, что они не имеют на это права.
— Нет, вы именно так говорите, — снова заявила о себе миссис Аккерман.
Димирест поджал губы.
— Сударыня, кто угодно может застраховать свою жизнь на время путешествия. Нужно лишь позаботиться об этом заранее, обратившись к страховому агенту или даже в бюро путешествий. — Он обвёл взглядом уполномоченных. — Сейчас многие страхуют свою жизнь на случай возможной катастрофы в пути и пользуются всеми видами транспорта, зная, что они застрахованы на всю жизнь. А застраховаться так можно разным путём. Например, все крупные кредитные общества — «Клуб гастрономов», «Америкен экспресс», «Carte Blanche»[6] — предоставляют своим членам постоянную страховку на время путешествия; страховка эта автоматически возобновляется каждый год, и за неё, естественно, взимают определённую плату.
Почти у всех деловых людей, пользующихся воздушным транспортом, продолжал Димирест, есть, по крайней мере, одна из вышеупомянутых кредитных карточек, так что отмена продажи страховок в аэропортах не причинит неудобств или сложностей деловым людям.
— К тому же при общей страховке и платить приходится мало. Я это знаю по собственному опыту. — Вернон Димирест помолчал и добавил: — Самое при этом важное, что такую страховку выдают не сразу. Заявление рассматривается опытными людьми, и проходит день, а то и два, прежде чем тебе выдадут страховку. Это позволяет выявить психопата, маньяка, человека неуравновешенного, и задуматься над тем, что он замышляет. И ещё об одном следует помнить: человек ненормальный или неуравновешенный действует обычно под влиянием импульса. И здесь, в аэропорту, где страховку можно приобрести с помощью машины или у стойки — быстро, без расспросов, — этот импульс скорее может проявиться.
— Мне кажется, мы все усвоили ваши доводы, — резко перебил его председатель. — Вы начинаете повторяться, капитан.
Миссис Аккерман закивала.
— Я тоже так считаю. Мне лично хотелось бы услышать, что скажет мистер Бейкерсфелд.
Все уставились на Мела.
— Да, — подтвердил он, — у меня есть на этот счёт некоторые соображения. Но я предпочёл бы изложить их после того, как капитан Димирест закончит своё выступление.
— А он уже закончил, — заявила Милдред Аккерман. — Мы ведь только что решили, что он всё сказал.
Один из уполномоченных рассмеялся, председатель постучал молотком.
— Да, пожалуй, верно… Так что прошу вас, мистер Бейкерсфелд.
Мел встал, а Вернон Димирест, злой как чёрт, вернулся на своё место.
— Думаю, начать надо с того, — сказал Мел, — что я смотрю иначе почти на всё, о чём говорил здесь Вернон. Наверное, это можно назвать внутрисемейными разногласиями.
Уполномоченные, знавшие о родстве Мела и Вернона Димиреста, заулыбались, и Мел почувствовал, что атмосфера, которая ещё несколько минут назад была напряжённой, разрядилась. Он привык к такого рода заседаниям и знал, что лучше всего держаться неофициально. Вернон тоже мог бы об этом знать, если бы потрудился спросить.
— Тут есть несколько обстоятельств, о которых мы не можем не думать, — продолжал Мел. — Прежде всего давайте посмотрим фактам в лицо. Большинству людей присуще врождённое чувство страха перед полётом, и я убеждён, что это чувство будет существовать всегда, независимо от того, как далеко мы шагнём по пути прогресса и насколько обеспечим безопасность. Единственное, в чём я согласен с Верноном, это в том, что у нас весьма высокий уровень безопасности.
И вот из-за этого врождённого страха, продолжал Мел, многие пассажиры чувствуют себя уютнее, увереннее, когда у них в кармане лежит страховка на полёт. Они хотят иметь её, И хотят иметь возможность приобрести её в аэропорту, что подтверждается огромным количеством страховок, которые пассажиры приобретают в машинах и у страховых стоек. Собственно, пассажиры должны иметь право — в этом и состоит свобода — да и возможность купить страховку, если они того хотят. Что же до приобретения страховок заблаговременно, то, как правило, большинство людей об этом просто не думает. А кроме того, добавил Мел, если страховки на полёт будут продавать только заранее, аэропорты, в том числе аэропорт имени Линкольна, потеряют значительную часть своих доходов. При упоминании о доходах Мел усмехнулся. Уполномоченные усмехнулись тоже.
Мел прекрасно понимал, что в этом главное. Слишком велик был доход от концессий страховым компаниям, и отказываться от него просто невозможно. Аэропорт имени Линкольна получал ежегодно полмиллиона долларов комиссионных с проданных страховок, хотя лишь немногие покупатели отдавали себе отчёт в том, что аэропорт берёт двадцать пять центов с каждого доллара, уплаченного за страховку. Однако страховки занимали лишь четвёртое место в доходах аэропорта — после доходов от автостоянок, ресторанов и компаний, дающих машины напрокат. Другие большие аэропорты получали примерно такой же доход от страховок, а иногда и больший. Хорошо Вернону Димиресту, заметил Мел, говорить об «алчных аэропортовских властях», но такого рода суммы не сбросишь со счёта.
Мел решил не развивать своих мыслей насчёт страховок. Достаточно уже того, что он сказал о доходах. Уполномоченные, знакомые с состоянием финансовых дел аэропорта, и так все поймут.
Он заглянул в свои записи. Тут были цифры, которые накануне сообщила ему одна из страховых компаний, имеющая концессию в Линкольнском аэропорту. Мел не просил у них этих данных. Да и вообще никому не говорил, кроме своей секретарши, о том, что сегодня речь пойдёт о страховках. Но чиновники страховой компании каким-то образом все узнали — просто удивительно, как они всё узнают, — и быстро подготовили материал для защиты своих интересов.
Мел не воспользовался бы их данными, если бы они противоречили его собственному, беспристрастному мнению. По счастью, они совпадали.
— Теперь, — сказал Мел, — насчёт саботажа — потенциального и иного. — Он увидел, что члены Совета насторожились. — Вернон тут уже много об этом говорил, но должен сказать — а я слушал его внимательно, — что большинство его соображений кажутся мне преувеличенными. Ведь таких случаев, когда в воздухе произошли катастрофы, подстроенные людьми, специально приобретшими для этого страховку, весьма немного.
Капитан Димирест вскочил со своего места.
— О господи, да сколько же нужно катастроф, чтобы мы стали с этим считаться?!
Председатель резко застучал молотком.
— Капитан… Прошу вас!
Мел выждал, пока Димирест успокоится, и затем ровным голосом продолжал:
— Раз задан такой вопрос, я на него отвечу: «Нисколько». Но при этом напрашивается другой вопрос: а что, катастрофы прекратятся, если в аэропорту перестанут продавать страховки? — Мел выждал, чтобы до сознания присутствующих дошли его слова, затем продолжал: — Можно, конечно, утверждать, что катастрофы, о которых идёт речь, никогда бы не произошли, прекрати мы продажу страховок в аэропортах. Иными словами, что все эти катастрофы — преступления, совершённые под влиянием импульса, возникшего благодаря той лёгкости, с какою можно приобрести страховки в аэропорту. Можно считать, что даже заранее задуманные преступления не были бы совершены, если бы страховки не приобретались так просто. Таковы, насколько я понимаю, аргументы Вернона и его Ассоциации. — Мел бросил взгляд на своего шурина, но тот по-прежнему сидел злой и насупленный. — Главная слабость его аргументации, — продолжал Мел, — состоит в том, что все это основано на предположениях. Мне лично кажется, что если человек задумал совершить преступление, его не остановит то, что он не может купить страховку в аэропорту, — ведь он может приобрести её в любом другом месте, сам Вернон говорит, что это просто.
Иными словами, пояснил Мел, страховка при саботаже играет лишь второстепенную роль. Подлинные же побудительные мотивы гнездятся в стародавних человеческих слабостях — любовных неудачах, алчности, банкротстве, желании совершить самоубийство.
Мотивы эти, заявил Мел, существуют столько, сколько существует род людской, уничтожить их невозможно. Поэтому те, кто заинтересован в безопасности полётов и в предотвращении саботажа, должны стремиться не к тому, чтобы ликвидировать продажу страховок в аэропортах, а к тому, чтобы усилить меры предосторожности в воздухе и на земле. Одной из таких мер может быть ограничение продажи динамита — главного средства, используемого на сегодня большинством тех, кто устраивает катастрофы в воздухе. В качестве другой меры следует совершенствовать приборы, способные «учуять» взрывчатку в багаже. Один такой прибор, сообщил Мел внимательно слушавшим его уполномоченным, уже находится в стадии экспериментального опробования.
Третья мера — на которой, кстати, настаивают компании, страхующие пассажиров в полёте, — должна состоять в осмотре багажа до полёта, как это делают таможенники. Правда, добавил Мел, эта последняя мера связана с явными трудностями.
Мы должны, продолжал он, жёстче соблюдать существующие законы, которые запрещают перевозить оружие на гражданских самолётах. Кроме того, учитывая возможность подстроенной аварии, надо пересмотреть конструкцию самолётов, чтобы они не разваливались при взрыве. В этой связи есть, например, такая идея — и она тоже принадлежит страховой компании: предлагается укрепить (и соответственно — утяжелить) стенки багажного отделения, хотя это и повлияет на общий вес самолёта и снизит доходы авиакомпаний.
Федеральное управление авиации, подчеркнул Мел, специально изучало вопрос о продаже страховок в аэропортах и выступило против запрещения их продажи. Мел взглянул на Вернона Димиреста — лицо у него было по-прежнему злое. Оба знали, что это «изучение» вызывало протесты у пилотов, поскольку проводил его чиновник страховой компании, сам занимавшийся продажей страховок в аэропорту, и его беспристрастность была весьма сомнительна.
Страховая компания дала Мелу ещё и другие данные, но он решил на этом поставить точку. К тому же эти неиспользованные им доводы были менее убедительны. Он сомневался даже в целесообразности укрепления багажного отсека, хотя всего минуту назад внёс такое предложение. Кому пойдёт на пользу увеличение веса самолёта — пассажирам, авиакомпаниям или опять-таки страховым обществам? Зато все остальные доводы он считал достаточно весомыми.
— Итак, — в заключение сказал он, — нам предстоит решить, следует ли лишать публику — на основании в общем-то одних предположений — тех услуг, которые ей явно нужны.
Мел едва успел опуститься на своё место, как Милдред Аккерман решительно объявила:
— Я считаю, что не следует. — И бросила на Вернона Димиреста победоносный взгляд.
К ней присоединились остальные уполномоченные, после чего решено было устроить перерыв и отложить рассмотрение других дел до послеполудня.
В коридоре Вернон Димирест ждал Мела.
— Привет, Вернон! — произнёс Мел и быстро добавил, не давая шурину вставить хоть слово: — Надеюсь, ты на меня не в претензии? Ведь даже у друзей и у родственников порою могут быть разные мнения.
Слово «друзья» было преувеличением. Мел Бейкерсфелд и Вернон Димирест никогда не любили друг друга, несмотря на то, что Димирест был женат на сестре Мела, Саре, причём оба знали об этой взаимной неприязни; в последнее же время эта неприязнь переросла в открытую вражду.
— Конечно, чёрт побери, я на тебя в претензии, — сказал Димирест. Злость уже не так кипела в нём, но глаза смотрели жёстко.
Уполномоченные, выходившие из конференц-зала, с любопытством поглядели на них. Они шли обедать. И через несколько минут Мел присоединится к ним.
— Людям твоего склада, привязанным, точно пингвины к земле, к своим столам, легко так рассуждать, — презрительно изрёк Димирест. — Вот если бы вы так часто летали, как я, вы бы держались иной точки зрения.
— Я не всю жизнь летал за столом, — резко бросил Мел.
— О, бога ради, не корми меня этой манной кашей про героя-ветерана. Сейчас ты на нулевой отметине, и то, как ты думаешь, подтверждает это. В противном случае ты бы смотрел на всю эту историю со страховками так, как смотрит любой уважающий себя пилот.
— Ты имеешь в виду именно «уважающий себя», а не самовлюблённый? — Если Вернону хочется поупражняться в колкостях, что ж, Мел готов поддержать разговор. В коридоре было пусто, и их не могли услышать. — Вся беда с вами, пилотами, в том, что вы привыкли считать себя полубогами, капитанами заоблачных высот и потому уверены, будто и мозги у вас особенные. Так вот, они у вас самые обыкновенные — только что напичканы специальными знаниями. Иной раз мне кажется, что они у вас вообще атрофировались — слишком долго вы сидите без дела в разреженном воздухе, пока машину ведёт за вас автоматический пилот. Поэтому когда кто-то высказывает своё мнение и это мнение, как выясняется, не совпадает с вашим, вы ведёте себя, точно балованные дети.
— Я пропускаю всё это мимо ушей, — сказал Димирест, — хотя если кто и ребёнок здесь, так это ты. К тому же отнюдь не беспристрастный.
— Ну, вот что, Вернон…
— Ты же сам употребил это слово, — презрительно фыркнул Димирест. — Беспристрастное мнение — как же, держи карман шире! Да ты же пользовался сейчас данными страховой компании! Ты же читал по бумажке, подготовленной ими! Я видел это с того места, где сидел, и знаю, потому что у меня есть копия. — И он ткнул пальцем в кипу книг и бумаг, которые держал под мышкой. — Ты даже не потрудился пристойности ради сам подготовиться к выступлению.
Мел вспыхнул. Шурин действительно поймал его. Он должен был сам подготовиться или хотя бы критически отнестись к данным страховой компании и перепечатать те из них, которыми намеревался пользоваться. Да, конечно, дел у него последние дни было больше обычного, но это не оправдание.
— Когда-нибудь ты ещё об этом пожалеешь, — сказал Вернон Димирест. — И если это произойдёт и я буду при сём присутствовать, я напомню тебе о сегодняшнем дне и нашем разговоре. А до тех пор постараюсь встречаться с тобой лишь при крайней необходимости.
И прежде чем Мел успел что-либо сказать, шурин его повернулся и пошёл прочь.
Вспомнив об этом сейчас, когда он стоял с Таней в центральном зале аэропорта, Мел — в который раз — подумал, правильно ли он тогда себя вёл и не лучше ли было не обострять отношений с Верноном. В глубине души он чувствовал, что нельзя так держаться. Он мог не соглашаться с зятем — Мел и сейчас не видел оснований менять свою точку зрения, — но можно было вести себя ровнее и не допускать бестактности: пусть этим занимается Вернон Димирест, а не он. Мел.
С того дня они ни разу не встречались, — собственно, Мел увидел Димиреста в аэропортовском кафе сегодня вечером впервые после того заседания. Мел никогда не был особенно близок со своей старшей сестрой Сарой, и они редко навещали друг друга. Однако рано или поздно Мелу и Вернону Димиресту придётся встретиться и либо уладить свои разногласия, либо, по крайней мере, прекратить распрю. И чем скорее это случится, тем лучше, подумал Мел, вспомнив о том, в каких резких выражениях была составлена докладная комиссии по борьбе с заносами, безусловно, инспирированная Верноном.
— Я бы не стала вспоминать об этой истории со страховками, — заметила Таня, — если бы знала, что это может увести вас так далеко от меня.
А ведь его мысли отвлеклись от Тани всего на секунду, но она сразу это уловила — как остро она чувствует всё, что связано с ним. Никто ещё не обладал такой способностью угадывать, о чём он думает. Как же они, значит, духовно близки друг другу.
Он чувствовал, что Таня наблюдает за ним — она смотрела на него мягко, понимающе, но под этой мягкостью таилась большая женская сила, таились чувства, которые, как подсказывал Мелу инстинкт, могли вспыхнуть ярким пламенем. И ему захотелось, чтобы их близость стала ещё полнее.
— Нет, это не увело меня далеко от вас, — сказал Мел. — Наоборот, только приблизило. И мне очень хочется, чтобы вы были со мной. — Их взгляды встретились, и он добавил: — Всегда и везде.
И Таня с присущей ей прямотою ответила:
— Я тоже этого хочу. — И слегка улыбнулась. — Давно хочу.
Он еле удержался, чтобы не предложить ей сейчас же бросить всё и уехать куда-нибудь, в спокойное, тихое место… скажем, к ней домой… и плевать на последствия! Но Мел знал, что не может он себе этого позволить, — и смирился. Пока не может.
— Давайте встретимся позже, — сказал он ей. — Сегодня. Не знаю ещё когда, но сегодня. Не уезжайте домой без меня. — Ему хотелось схватить её, сжать, притянуть к себе, почувствовать её тепло, но вокруг них бурлила толпа.
Она протянула руку, и пальцы её слегка коснулись его руки. Его словно пронизало электрическим током.
— Я буду ждать, — сказала Таня. — Я буду ждать столько, сколько вы захотите.
Через минуту она уже была далеко, и толпа пассажиров, теснившаяся у стоек «Транс-Америки», поглотила её.
6
Хотя Синди Бейкерсфелд очень решительно разговаривала с Мелом полчаса назад, она ещё совсем не была уверена, как поведёт себя дальше. Вот если бы подле неё был кто-то, с кем можно было бы посоветоваться! Стоит ей всё-таки ехать сегодня в аэропорт или не стоит?
Синди одиноко размышляла над этой непростой проблемой среди гула и гомона, царивших на коктейле, организованном фондом помощи детям Арчидоны. Как же ей всё-таки быть? До сих пор она почти весь вечер переходила от группы к группе, оживлённо болтая, здороваясь со знакомыми, знакомясь с теми, кто её интересовал, — и всё время её не покидала мысль, что она здесь сегодня без спутника. А сейчас и вовсе она стояла в задумчивости одна.
Синди размышляла: идти на ужин без Мела или какого-нибудь другого мужчины ей не хотелось. Значит, надо либо ехать домой, либо разыскать Мела и устроить ему сцену.
По телефону она заявила Мелу, что приедет в аэропорт и всё ему выложит. Но Синди понимала, что если она туда явится, объяснение будет нешуточным и может наступить разрыв, окончательный и необратимый. Здравый смысл подсказывал ей, что рано или поздно такой разговор между ними неминуем, — так чем скорее он будет позади, тем лучше. К тому же тогда решатся и некоторые побочные проблемы. Однако пятнадцать лет брака не отбросишь так же легко, как выбрасывают отслуживший своё дождевик из пластика. Каковы бы ни были их недостатки и причины разногласий — а Синди могла бы насчитать таковых немало, — когда два человека столько лет прожили вместе, их связывают узы, которые трудно порвать.
Даже и сейчас Синди верила, что её брак с Мелом можно спасти, если оба они как следует постараются. Вопрос в другом: хотят ли они этого? Синди была убеждена, что она этого хочет — при условии, конечно, что Мел пойдёт на уступки, однако до сих пор он не соглашался на её требования, и она сомневалась, чтобы он мог измениться, как ей бы того хотелось. Если же ни на какие уступки Мел не пойдёт, дальнейшая совместная жизнь немыслима. Последнее время уже и интимные отношения, когда-то восполнявшие многое, отошли в прошлое. Что-то и тут разладилось, хотя Синди не понимала почему. Мел по-прежнему возбуждал её — даже и сейчас, стоило подумать о нём, как в ней вспыхнуло желание. Но всякий раз, когда возникала возможность близости, духовная отчуждённость брала верх. В итоге — во всяком случае, у Синди — это вызывало раздражение, злость, а потом плоть начала заявлять о себе так громко, что ей просто необходим стал мужчина. Какой угодно. Любой.
Она одиноко стояла среди плюша и бархата салона при ресторане отеля «Лейк Мичиган», где проходил приём для представителей прессы. Вокруг неё говорили преимущественно о буране и о том, как трудно было всем сюда добраться. Но они-то приехали, подумала Синди, а вот Мел — нет. Время от времени где-то рядом раздавалось: «Арчидона», и Синди вспомнила, что она так и не выяснила, какой же Арчидоне она благодетельствует — эквадорской или испанской. («Чёрт бы тебя побрал, Мел Бейкерсфелд, подумаешь, какой выискался умник!..»)
Чья-то рука дотронулась до её локтя, и незнакомый голос любезно осведомился:
— Вы ничего не пьёте, миссис Бейкерсфелд? Могу я вам что-нибудь принести?
Синди обернулась. Перед ней стоял репортёр по имени Дерик Иден, которого она немного знала. Его комментарии часто появлялись в «Санди-таймс». Как большинство людей этой профессии, он держался легко и уверенно, с чуть рассеянным видом. Синди и раньше обращала на него внимание — как и он на неё.
— Спасибо, — сказала Синди. — Американского виски с водой, только воды поменьше. И называйте меня, пожалуйста, по имени. По-моему, вы знаете, как меня зовут.
— Конечно, Синди.
Глаза репортёра с откровенным, нескрываемым восхищением смотрели на неё. «Собственно, почему бы и нет?» — подумала Синди. Она знала, что сегодня хорошо выглядит, изящно одета и тщательно подмазана.
— Я мигом вернусь, — сказал ей Дерик Иден, — так что, пожалуйста, никуда не уходите, раз уж я вас нашёл. — И он стремительно направился к бару.
Дожидаясь его возвращения, Синди оглядывала переполненный зал. И вдруг поймала на себе взгляд немолодой дамы в шляпе с цветами. Синди тотчас просияла и улыбнулась приветливейшей из улыбок, — дама кивнула и отвела глаза. Это была журналистка светской хроники. Рядом с ней стоял фотограф, и они явно решали, кого снимать для разворота в завтрашних газетах. Вот дама в шляпе с цветами поманила к себе нескольких благотворительниц, и они столпились вокруг неё, любезно улыбаясь, стараясь держаться как можно непринуждённее, тогда как сами были рады-радешеньки, что выбор пал именно на них. Синди понимала, почему её обошли: одна — она ничего собой не представляла; а вот будь здесь Мел, сразу приобрела бы вес. Мел кое-что значил в жизни города. Но самое возмутительное, что Мелу на успехи в свете было глубоко наплевать.
В другом конце комнаты засверкали вспышки фотоаппарата; дама в шляпе усиленно строчила имена и фамилии. Синди готова была расплакаться. Ведь она участвовала почти во всех благотворительных начинаниях… трудилась, не жалея сил, заседала в скучнейших комиссиях, выполняла всю неблагодарную работу, от которой отказывались дамы, занимавшие в обществе более высокое положение, а теперь — пожалуйста, о ней и думать забыли…
(«Чёрт бы тебя побрал, Мел Бейкерсфелд! Чёрт бы побрал этот сволочной снег! Провались ты к чёртовой матери, поганый, разбивающий браки аэропорт!»)
Тем временем газетчик возвращался с двумя стаканами в руках — для Синди и для себя. Пробираясь сквозь толпу, он увидел, что Синди наблюдает за ним, и улыбнулся. Чувствовалось, что он уверен в себе. Насколько Синди знала мужчин, он, должно быть, сейчас прикидывал, есть ли у него шансы переспать с ней сегодня. Журналисты — народ дошлый и наверняка неплохо разбираются в психологии отринутых, одиноких жён.
Синди, глядя на Дерика Идена, тоже кое-что прикидывала в уме. Лет тридцать с небольшим, решила она: достаточно зрел, чтобы быть человеком опытным, и в то же время достаточно молод, чтобы женщина изощрённая могла его кое-чему поучить. Вроде бы неплохо сложён. Он будет внимателен, возможно, даже нежен и уж, конечно, — щедр. И при этом явно готов идти на сближение: он дал ей это понять ещё до того, как отправился за напитками. Двум людям, если они не чурбаны и одинаково смотрят на вещи, нетрудно наладить контакт.
Всего несколько минут назад она раздумывала, куда ей ехать — домой или в аэропорт. Сейчас, казалось, намечался третий, более интересный вариант.
— Извольте.
И Дерик Иден протянул ей стакан. Она взглянула — ого, сколько виски! Наверно, он велел бармену налить побольше. Нет, право же, мужчины слишком прямолинейны.
— Спасибо. — Она отхлебнула немного, глядя на него поверх края стакана.
Дерик Иден приподнял свой стакан и улыбнулся.
— Очень шумно здесь, правда?
Для человека пишущего, подумала Синди, он на редкость неоригинален. По его расчётам, она сейчас должна сказать: «Да», и тогда он предложит: «А почему бы нам не поехать ..куда-нибудь, где поспокойнее?» Текст, который последует за этим, тоже нетрудно предугадать.
Синди решила потянуть время и ещё глотнула виски.
Она размышляла. Конечно, если бы Лайонел был в городе, она бы не стала возиться с этим газетчиком. Но Лайонел, к которому она всегда обращалась за утешением в периоды семейных бурь и которого держала при себе на случай, если с Мелом дело дойдёт до развода, — а Лайонел готов был хоть завтра жениться на ней, — сейчас находился в Цинциннати (а может быть, в Колумбусе?) и занимался тем, чем занимаются архитекторы, когда выезжают куда-нибудь по делам; вернётся он только дней через десять, а то и позже.
Мел не знал о романе Синди с Лайонелом — во всяком случае, точно ничего не знал, хотя, наверное, подозревал, что у неё есть любовник. Но, как догадывалась Синди, ему, по всей вероятности, это было глубоко безразлично. Просто теперь он мог больше времени отдавать аэропорту и совсем не думать о ней, — надо сказать, этот чёртов аэропорт портил им жизнь не хуже иной любовницы.
Но не всегда было так.
В начале их брака, когда Мел только что расстался с флотом, Синди очень гордилась им. Он стал быстро подниматься по ступенькам, ведущим к командным постам в авиации, и Синди радовалась этому продвижению, радовалась его новым постам. Служебное положение Мела укреплялось, вместе с ним укреплялось и положение Синди — естественно, общественное: в ту пору они почти каждый вечер бывали на людях. Синди от имени их обоих принимала приглашения на коктейли, ужины, премьеры, благотворительные вечера, а если на один вечер выпадало сразу два светских события, Синди решала, которое важнее, и отклоняла другое приглашение. Для молодого человека, делающего карьеру, ведь так важно быть на виду, общаться с имеющими вес людьми. Даже Мел это понимал. И он покорно всюду следовал за Синди.
Беда была в том, как поняла теперь Синди, что они с Мелом ставили перед собою разные цели. Мел видел в светской жизни лишь средство для удовлетворения своего профессионального честолюбия: главным для него была карьера, а светские обязанности — лишь временное орудие для достижения этой цели. Синди же видела в карьере Мела своего рода пропуск в более высокие и могущественные светские слои. Сейчас, оглядываясь назад, она порой думала, что если бы они тогда, вначале, лучше понимали друг друга, то могли бы прийти к какому-то компромиссу. К сожалению, этого не произошло.
Разлад между ними начался примерно в то время, когда Мела, уже занимавшего пост управляющего аэропортом имени Линкольна, избрали к тому же ещё и президентом Совета руководителей аэропортов.
Синди была вне себя от счастья, узнав, что её муж приобретает вес и влияние в Вашингтоне. А когда его стали вызывать в Белый дом и у него установились непосредственные отношения с президентом Кеннеди, Синди стала готовиться к появлению в высшем вашингтонском свете. В розовых мечтах она уже видела, как гуляет — и фотографируется — с Джекки, или Этель, или Джоан[7] в Яннис-порте или на лужайке Белого дома.
Но ничего подобного не произошло. Ни Мел, ни Синди никакого участия в светской жизни Вашингтона не принимали, хотя и могли бы. Больше того, по настоянию Мела они отклоняли даже те приглашения, которые получали. Мел считал, что в своей области сумел сделать себе имя и ему нет нужды заботиться об укреплении своего положения в свете, — кстати, это никогда его особенно не волновало.
Когда Синди это поняла, она взорвалась, и между ними произошла грандиозная ссора. Это было ещё одной ошибкой с её стороны. Мел мог бы сдаться на уговоры, а гнев Синди обычно заставлял его лишь твёрже стоять на своём. Разлад между ними продолжался целую неделю — с каждым днём Синди вела себя всё стервознее и тем лишь ухудшала дело. Стервозность была одним из недостатков Синди, и она это знала. Большую часть времени она старалась сдерживаться, но порой, сталкиваясь с равнодушием Мела, не могла взять себя в руки, и её бешеный темперамент одерживал верх — так произошло и сегодня, когда она говорила с мужем по телефону.
После этой недели бесконечных препирательств они стали ссориться чаще и уже не скрывали своих отношений от детей, да и едва ли сумели бы скрыть, даже если б захотели. Как-то раз, к стыду их обоих, Роберта вдруг объявила, что теперь после школы будет ходить к подруге, «потому, что вы ссоритесь и мешаете мне готовить уроки». Однако постепенно в доме установилось некое подобие равновесия. Время от времени Мел сопровождал Синди на те или иные светские рауты, но только если заранее ей это обещал. А вообще он подолгу задерживался в аэропорту и редко появлялся дома. Предоставленная в значительной мере самой себе, Синди — как не без издёвки говорил Мел — с головой ушла в «мелкую благотворительность» и занялась «штурмом светских вершин».
Что ж, возможно, Мелу это и в самом деле казалось глупым, думала Синди. Но право, надо же чем-то себя занять, а кроме того, ей нравилась борьба за положение в свете — собственно, к этому и сводилась её деятельность. Мужчинам легко критиковать — у них есть чему посвятить себя. Мел, например, занят своей карьерой, аэропортом, другими обязанностями. А что прикажете делать Синди? Сидеть целый день дома и вытирать пыль?
Синди не питала иллюзий по поводу своего ума. Она не обладала большим интеллектом и понимала, что во многих отношениях не может сравниться с Мелом. Но тут, собственно, ничего нового не было. В первые годы их брака Мел находил её глупости забавными, теперь же — а в последнее время он только это и делал — лишь издевался над ней. Реалистичнее стала смотреть Синди и на свои актёрские возможности: конечно же, из неё никогда не получилось бы «звезды». В прошлом она, правда, любила намекать на то, что, если бы не замужество, она достигла бы в театре больших высот. Но это была лишь форма самообороны, стремление напомнить — в том числе Мелу, — что она не просто жена управляющего аэропортом, но и личность. В глубине же души Синди знала: в своей актёрской карьере она никогда бы не поднялась выше второстепенных ролей.
А участие в светской жизни — в мизансценах, разыгрываемых местным обществом, — было Синди по силам. Оно давало ей ощущение собственной значимости, делало её личностью. И хотя Мел издевался над ней и отнюдь не считал, что Синди чего-то достигла, она всё-таки сумела взобраться на несколько ступенек вверх по общественной лестнице и была принята в кругу достаточно известных в свете людей. Которых иначе никогда бы не встретила, да и на такие приёмы, как сегодня, уж конечно, не могла бы попасть… Вот только сейчас ей очень нужен был Мел в качестве спутника, а он, думая прежде всего о своём чёртовом аэропорте, не появился.
Мел, сумевший завоевать престиж и прочное положение в обществе, никогда не понимал стремления Синди к самоутверждению. Да теперь уже и не поймёт.
Однако Синди продолжала идти своим путём. У неё тоже были планы на будущее, которые — она знала — приведут в семье к страшной схватке, если они с Мелом останутся вместе. Дело в том, что Синди лелеяла честолюбивую мечту вывести в свет обеих своих дочерей — сначала Роберту, а потом Либби — на котильоне в Пассаване, блистательном событии сезона, открывающем светскую карьеру для родовитых иллинойских девиц. Естественно, что как мать дебютанток Синди и сама привлечёт к себе внимание.
Однажды она вскользь упомянула о своём намерении в разговоре с Мелом, и тот, как и следовало ожидать, вспылил: «Только через мой труп!» В наш век устраивать балы для дебютанток с их глупыми квохчущими мамашами — это же смешно, заявил он Синди. Слава богу, этот снобистский обычай уже отмирает как анахронизм и кастовая традиция, с которой нация, к счастью, разделывается, хотя — судя по людям вроде Синди — недостаточно быстро. Он же, заявил Мел, хочет, чтобы его дети воспитывались в духе равенства с другими людьми, а не росли самовлюблёнными эгоистами, уверенными, что они занимают привилегированное положение в обществе. И так далее.
Вопреки обыкновению, Мел, обычно кратко и чётко формулировавший свои взгляды, тут говорил долго и пространно.
А вот Лайонел считал, что это правильная затея.
Фамилия Лайонела — Эркарт. И в жизни Синди он занимал далеко не главное место — маячил где-то на обочине в виде вопросительного знака.
Любопытно, что свёл Синди с Лайонелом сам Мел. Он представил их друг другу на одном официальном завтраке, куда Лайонела пригласили потому, что он как архитектор что-то делал для города, а Мела — из-за его причастности к аэропорту. Они были шапочно знакомы друг с другом уже несколько лет.
После этого завтрака Лайонел стал звонить Синди, и они несколько раз вместе обедали и ужинали, потом стали встречаться чаще, а со временем у них завязались и более интимные отношения.
В противоположность многим мужчинам, легко смотрящим на роман с женщиной, Лайонел чрезвычайно серьёзно воспринял свою связь с Синди. Он жил один — с женой он расстался несколько лет назад, но разведён не был. Теперь он хотел получить развод в надежде, что Синди разведётся с мужем и они поженятся. К тому времени, когда у него созрело это решение, он уже знал, что брак Синди весьма непрочен.
У Лайонела никогда не было детей, и теперь, сказал он Синди, он очень об этом сожалеет. Правда, они с Синди ещё вполне могут завести ребёнка, если не станут тянуть и быстро поженятся. При этом он, конечно, будет более чем счастлив создать семейный очаг для Роберты и Либби и всемерно постарается заменить им отца.
Синди откладывала окончательное решение по разным причинам — главным образом потому, что надеялась наладить отношения с Мелом, в какой-то мере вернуть прошлое. Нельзя сказать, чтобы она всё ещё была влюблена в Мела: Синди успела обнаружить, что с возрастом начинаешь более скептически относиться к любви. Но она привыкла к Мелу. Привыкла видеть его рядом — так же, как Роберту и Либби; а кроме того, подобно многим женщинам, Синди страшилась кардинальных перемен в своей жизни.
Когда-то она считала, что развод и новый брак могут повредить её положению в обществе. Однако теперь она изменила на этот счёт мнение. Множество людей разводятся и ни на минуту не исчезают со светского горизонта: сегодня мы встречаем даму с одним мужем, а уже через неделю — с другим. Синди даже стало казаться, что человек, ни разу не прошедший через развод, производит унылое впечатление.
Читать бесплатно другие книги:
