Тень невидимки Ильин Андрей

— Позовите сюда кого-нибудь из персонала.

Позвали. Показали изображение.

— Кто это?

— Где?

— Здесь на экране. Вы знаете его?

— Да, это наш врач Синельников. Он здесь сто лет работает, с самого открытия.

— Вы уверены?

— Ну конечно.

— И где он теперь?

— Здесь.

— Как «здесь»? Он же вышел.

— Он покурить вышел. А как всё началось, ваши его обратно загнали и уже не выпускали.

— Синельников, говорите? Давайте его сюда.

Привели Синельникова. Вроде он, вроде похож. А на «Объект» — нет.

— Вы, когда курить выходили, никого не видели?

— Нет, только пациенток наших.

— Спасибо.

— А когда вы нас по домам отпустите?

— Отпустим, не беспокойтесь. Позже…

Нет, этот отпадает. Больше мужики из больницы не выходили. Надо отсматривать дам-пациенток.

— Давай сначала.

Толстая дама, с коляской, еще одна… Дальше. Дылда. Коротышка… Коротышка сразу отпадает. Так не скукожиться. Хотя? Но с ней после. Дылда… Останови кадр! Рост? Примерно такой же. Комплекция? С натяжкой, но может быть. Живот фигуру сильно меняет. Руки большие, мужские. Может, она?

— Пригласите сюда персонал. Весь!

Персонал втиснули в кабинет.

— Прошу посмотреть на экран. Кто-нибудь знает эту женщину?

— Нет.

— Нет.

— Это моя пациентка Федорова Мария.

— Вы уверены?

— Ну, конечно.

— Адрес ее знаете?

— В регистратуре есть.

— Сюда эту Федорову. Немедленно. Смотрим с самого начала.

Толстая дама, дама с коляской, еще одна… Дылда. Коротышка…

— Кого из этих женщин вы знаете? Кого видели? Кто к вам на консультацию приходил? Эта?

— Это наша. Она каждую неделю ходит. У нее сложный случай, плод…

— Плевать мне на ее плод. Она сегодня у вас была?

— Да, была.

— А вот эта?

— Это моя. Я ее сегодня принимал.

— Точно?

— Ну, конечно. Ее карточка до сих пор у меня на столе.

— А вот эта? С коляской? Кто ее принимал?

— Нет. Сегодня на приеме такой не было. У меня точно не было.

— И у меня.

Даму с коляской никто вспомнить не мог.

— Кто в регистратуре сидел?

— Я.

— Брала она у вас талончик?

— Вот эта? Не помню. Может, брала… Их столько, что не упомнишь.

— А вы постарайтесь.

— Нет, кажется, нет. Я могу карточки посмотреть.

— Ну так смотрите!

— Дай запись. И выведи таймер.

Пошла запись. В углу забегали цифры. Вот идет «Объект»… Вот открывает дверь… Заходит… Вот выходит толстая пациентка… Вот дама с коляской…

— Стоп! Время?

Нет, не получается. Никак не получается! Чтобы зайти, дойти до кабинета, открыть дверь, закрыть дверь, раздеться, одеться, макияж нанести, выйти… Нет! Не сходится по времени. Никак не сходится!

— Давай следующую.

А нет следующих. Все следующие опознаны, доставлены и в коридоре на стульчиках сидят. И встревоженные мужья рядом. В остатке только та дама с коляской. Только она зашла и ни в один кабинет, ни к одному врачу не попала и в регистратуру не обращалась!

Но время! Время!

— Ну-ка позови сюда Сергеева. Быстро, шнуром!

Прибежал взмыленный Сергеев.

— Привет, Сергеев. Чего так долго?

— Я как только приказали! Я бегом!

— Ты где в армии служил, в ВДВ?

— Ну да.

— За сколько секунд раздевался?

— Пока спичка горит. Как все.

— А это сколько?

— Сорок пять секунд.

— Сорок пять, говоришь? Сейчас мы с тобой нормативы перекрывать станем. Сможешь?

— Не знаю… Сколько времени прошло. И потом, там же не просто одежда, там форма была.

— И теперь будет! Эй, кто-нибудь… Сгоняйте в ближайший магазин и купите… Ну-ка, дай запись… Купите юбку, кофту, шаль вот такую. Размер пятьдесят шестой. Еще туфли… Какой у тебя размер, Сергеев?

— Сорок пятый.

— Сорок пятый! Быстро — одна нога здесь, вторую, если опоздаешь, — вырву!

— Я что должен?!

— Ты, Сергеев, никому ничего, кроме банка, не должен. Ты обязан! Обязан выполнить приказ вышестоящего начальства.

— Но…

— Никаких «но»!

Притащили одежду.

— Раздевайся, Сергеев.

— Зачем?

— Чтобы одеться. Вот в эту форму. Время пошло.

Сергеев споро скинул одежду.

— А трусы?

— Трусы можешь оставить. Сколько?

— Пятьдесят две секунды.

— Ты что это, Сергеев? А как же нормативы?

— Так это не форма.

— Давай еще раз!

Сорок восемь секунд. Сорок три. Тридцать девять.

— А еще быстрее?

— Невозможно.

— Ну, тогда одевайся.

— Во что?

— Вот в это!

Сергеев стал крутить в руках, искать, с какой стороны влезть в юбку. А время шло, шло…

— Стоп! Приведите ко мне каких-нибудь дам. Пусть его проконсультируют.

Привели дам.

— Объясните ему! А то он только снимал. С других. А теперь надевать надо. На себя.

Объяснили. Показали. Помогли.

— Ну что? Время?

Сергеев аж взопрел весь, пока напяливал юбку, кофту, застегивал пуговички, всовывал ноги в туфли, заворачивался в шаль.

— Ну, что там?

— Хреново. Две с половиной минуты.

Не идет, никак не идет.

— Быстрее можешь?

— Попробую.

Две минуты десять секунд. Две… Минута пятьдесят секунд! Плюс тридцать девять секунд на то, чтобы раздеться. А еще дойти, зайти, закрыться… Блин! А еще парик, макияж. Она ведь с прической, накрашенная была!

— Сергеев.

— Я!

— Сейчас краситься будешь.

— Чем?

— Помадой, твою мать!

— Но я… Но меня! Пацаны!..

— Отставить разговорчики! Или тебе помада таким пустячком покажется! Или я тебя сейчас здесь на кресле разложу и рожать заставлю! А доктора помогут. Они здесь большие специалисты по этой части. Ну!

— Есть краситься.

Итак: минута пятьдесят секунд, плюс тридцать девять секунд, плюс…

— Расстояние от входа до кабинета измерили?

— Девять метров.

— Сколько времени? Если на всё? Зайти-дойти-выйти? С коляской.

— Секунд двадцать. И еще пять секунд магнитофон включить.

Ну да, еще магнитофон.

— Что с макияжем?

Нормально с макияжем. Вон стоит красавчик, глазки долу опустил.

— Кто красил? Кто помогал?

— Я сам.

— Время?

— Полторы минуты.

Итого… Нет, не получается! Никак ни получается. Ну, никак!

— Кто видел эту бабу? Сюда их!

Привели шпиков из наружки.

— Когда она вышла, то куда пошла?

— Верх по улице, там машина стояла.

— Номера запомнил?

— Нет. Я же не думал… И потом, машина боком стояла, так что номеров не видно было.

— Дальше!

— Дальше она коляску в машину погрузила и уехала.

— Кто еще что видел? Кто что сказать может? Ну хоть что-нибудь! Может, несоответствия какие заметил, нестыковки? Поведение, жесты, мимика?

— Нет, обычная беременная баба. Живот у нее большой, так что она вразвалку шла, как корова по льду.

— А ребенок?

— Да, точно, ребенок в коляске кричал и она к нему наклонялась, а живот мешал. Потом она ему бутылочку с соской сунула, и он замолк.

Баба, живот, ребенок… Но, главное, время… Время! Как же он смог, как он, сволочь, отсюда ушел? Как?!

Входная дверь. Открыть. И уже там, за дверью, быстрыми шагами, почти бегом… Двенадцать шагов. Дверь в кабинет уже открыта, не надо ключ искать, в замочную скважину тыкаться не надо. Толкнуть ногой, шагнуть внутрь

Теперь они его уже хватились, но в женскую консультацию сразу не полезут — побоятся засветиться. Начнут дам-сотрудниц вызывать, на это уйдет несколько минут. Но все входы-выходы уже перекрыли. Сейчас наверняка оббегают здание, чтобы блокировать двор…

Прикрыть за собой дверь, одновременно сдернуть пиджак вместе с пуговицами, которые на честном слове держатся. Ботинки без шнурков, на резинке, такие слетают в момент. Теперь штаны! Штаны без ремня, на единственной прицепке держатся. Дернуть, уронить, переступить. Две секунды… Рубаха… Сколько он тренировался, вот так, одежду скидывать! Сколько одежды перепортил! Время, время… Носки снимать не надо, они женские, какие надо.

Всё, одежда сброшена, а вместе с ней все их микрофоны и маячки! Голый, аки младенец. И невидимый!

Теперь одеваться…

Юбка лежит расправленная, раскрытая для прыжка. Вшагнуть в нее, вздернуть вверх одним движением. Заранее подогнанная резинка обхватила талию. Готова юбка!

Кофта… Висит на плечиках, растянутая тонкими нитями, как шкурка убитого зайца, только руки сунуть в рукава. Все пуговички спереди застегнуты. Всё подготовлено, проверено, отрепетировано — у кофты сзади спина распорота от воротника до низа. Сунуть руки, набросить на грудь, как передник, сжать липучку, чтобы ткань на спине сошлась. Есть кофта! Накинуть шаль, дабы всё это безобразие от посторонних взглядов скрыть.

Туфли… Это дело секундное. Туфли изнутри смазаны, чтобы ножка лучше скользила.

Парик… Заранее подогнанный и сто раз примеренный. Набросить, поправить. Парик роскошный, по самые плечи, чтобы прикрыть лицо. Отлично!

Теперь детали… Детали — это главное!

Двумя отработанными до автоматизма движениями намазать губы. Женщины так не умеют. Не умеют вслепую, им нужно возле зеркала повертеться. А он может с закрытыми глазами, на ощупь, потому что тренировался! Готовы губы!

Пудра… Это мгновенно. Веки — двумя мазками. Пусть чуть криво… Идеальный макияж ему не нужен — не на танцы собрался. Кто будет присматриваться к беременной даме, да еще с коляской? Каким кавалерам нужны многодетные мамаши? Тем более, можно будет склониться над младенцем, спрятав лицо. Это нормально, это в образе. Наклониться и пройти мимо ближних филеров.

Что еще? Оглядеться, поправить одежду. Сбросить все приспособления для быстрого одевания — плечики, ниточки, резиночки — в коляску. Убрать «следы преступления». Всё? Всё!

Включить магнитофон. Выкатить заранее приготовленную коляску, повернуться, сказать: «Спасибо, доктор!» — и уже спокойно, чтобы внимания не привлекать — вдруг они успели зайти в консультацию? — направиться к выходу.

Входная дверь. За ней, не исключено, нос к носу, филеры. Тут спешить нельзя, надо быть в образе. Любая фальшь, переигрывание приведут к провалу. Да не спектакля, а операции! И забрасывать его тухлыми яйцами и помидорами будут не «благодарные зрители», а… Убрать эмоции, забыть страх. Забыть, что ты мужик! Я женщина! Я беременная женщина!

Как они ходят? Неспешно, вразвалочку, как матросы по палубе. Несут свой живот, свою главную ценность. Сосредоточиться на животе — оберегать его, защищать, лелеять. Ох, тяжел живот, вниз тянет, спину ломает. Болит спина! Уж сколько месяцев! А тут еще коляска… Покатили, покатили…

Вот они — ребятки. Нажать на пульт.

— А-а-ы!..

Заорал «ребенок», заверещал, привлекая к себе внимание. А на самом деле отвлекая. Женщина с плачущим младенцем не может быть «Объектом», потому что «Объект» без живота и без младенца! Мужик только что в двери зашел! А вышла баба! Давай, давай, катись отсюда, тетка, не мешай, не отсвечивай. Качусь-качусь…

А это кто? Похоже, командир группы. Не очень внимательно, но смотрит. Может увидеть на скорую руку намазанную помаду, зацепиться взглядом, увидеть больше, рассмотреть, «размотать» образ. Нехорошо стоит, не обойти его, не миновать. Взгляд цепкий. От такого, главное, лицо не прятать, не отворачиваться. Иначе инстинкт загонщика сработает. Тут надо буром — взглянуть быстро, оценить. Ведь я дама, хоть беременная и с коляской. Интересный мужчина! Пусть он не лицо, пусть кокетливый взгляд заметит. Глаза в глаза — лица не увидать! Так их учили.

Заметил. Взгляд заметил. И живот. Нет, не интересна ему беременная мамаша.

А вот теперь, проходя мимо, наклониться, успокоить кричащего ребенка, покрутить в руке бутылочку с соской. Видишь бутылочку? А значит, там, в коляске, младенец. Все очень просто — причинно-следственные связи. Крик — ребенок — бутылочка.

Всё, прошла мимо. Да, правильно, не прошел — прошла! Держать образ, держать!

Ох, живот, ох, надоел! Поди, девятый месяц. Ну ничего, скоро родим, отдохнем от пуза. Где машина? Вот она. Оглядеться… Может, кто поможет? Нет — некому. Перевелись нынче сердобольные люди, наплевать всем на беременную даму, придется самой, всё самой. Вздохнуть, раскорячиться, приподнять, толкнуть внутрь коляску. Играть до конца, потому что кто-то может смотреть — наверняка смотрит. Подержаться за низ живота, проковылять к водительскому месту. Сесть, завести машину. Да не рвать с места — дама я, дама, вырулить аккуратно со стоянки, да еще в два приема, да еще заглохнуть разок. Вырулила? Никого не поцарапала? Вот и славно. Поехали… Поворот, выезд на дорогу… Никого позади? А если свернуть? Если притормозить неожиданно — ведь дама я, да еще беременная. Позволительно мне! Нет, никого, чисто. Всё… Всё! Сыграно! Сделано… Аплодисменты!

На столе были разложены вещи — штаны, пиджак, рубашка. Все они были пересмотрены, перещупаны, перенюханы. Только что на зубок не пробованы. Тут же стоял магнитофон и лежал пакет с едой, купленной в супермаркете. Еда тоже была вся пересмотрена на предмет отпечатков пальцев. Но их, как ни странно, не нашли.

— Как так может быть — он же ее лапал, когда с полок брал. Не сами же они в корзинку прыгали?

— Отпечатки есть, но смазанные. Возможно, он использовал специальные пасты. Ну, или просто накапал на подушечки пальцев какой-нибудь силикон.

Отпечатков нет… И в кабинете — нет, и на ручке входной двери, и в машине, которая возила его туда-сюда, и в резиденции «Первого». Нет отпечатков пальцев!

А что есть? Фотографии, видеосъемка, записи голоса. Этого — навалом. Просто километры! Что еще? Договор липовый есть, на двухнедельную аренду вот этого кабинета в женской консультации. От несуществующего в природе медицинского центра. Показания есть главврача, покаянные — что да, пустил и деньги взял — бес попутал. Свидетельские показания многочисленные, все как под копирку — ничего не видел, не помню, не знаю…

Был человек, ходил, ездил, по улицам гулял, с референтами за ручку держался — и нет его, как не было. Пропал! Исчез! Растворился!

Загрустил Главный Телохранитель страны. Совсем загрустил.

— Зверек нам всем прискакал.

— Какой?

— Маленький, пушной, на Севере бегает. А теперь к нам прибежал! Зверек маленький, а последствия будут большие. На ковер меня вызывают. На тот! — ткнул Главный Телохранитель пальцем в потолок.

Мяконький ковер в кабинете — персидский, еще шейхом подарен, но если мордой по нему возить, то как по битому стеклу. Но ты не бойся: он меня, а я тебя! Готовься, Зам, теперь начальнику твоему воткнут по самое «не могу», потом он тебе без смазки так вставит, что погоны зашатаются, а может, и вовсе слетят. А уж ты — на подчиненных отоспишься, если успеешь, потому что в худшем случае никто никому ничего вставлять не будет, а всех их, без объяснений причин, с завтрашнего дня отправят в отставку. Всем скопом! И хрен куда после этого устроишься, только если в сторожа.

— Ну всё, пошел я.

— Ни пуха…

Длинны коридоры казенные, когда голову на плаху несешь. И референты сдержанны, не улыбаются, откуда только узнали, собаки? Откуда вообще здесь все всё раньше, чем ты сам рассказать успеешь, узнают?

— Проходите, пожалуйста, вас ждут.

— Разрешите?

Неласков «Хозяин», неприветлив. Кивнул на стул. Бровки хмурит. Умеет страху нагнать. Вот теперь осерчает, топнет ножкой — и нет тебя, и никакие заслуги прежние не спасут. Одно слово — Государь!

— Что у тебя? Ну?

Плохо у него — упустил человечка, хотя клялся и божился и народа из регионов в помощь немерено нагнал. Да ведь и уверен был!.. А не срослось. Ушел «Объект». Ушел!

— Как такое могло случиться?

Хрен его знает! Случилось. Конечно, можно мути нагнать про слабые кадры из регионов, про стрелочников, которые недоглядели… Но не станет «Хозяин» слушать. Или того хуже, следствие учинит и каждого «стрелочника» вызовет, чтобы лично выслушать. Нет, не помогут отмазки.

— Не знаю, — честно ответил Главный Хранитель тела. — Всё мы правильно сделали, всё как надо — придраться не к чему. А он ушел!

Молчит «Хозяин», нахмурился, скулами задвигал.

— Подробности!

Есть подробности. Рассказал Главный Телохранитель про слежку, про консультацию женскую, про усилия их титанические, которые ни к чему не привели. Про Штирлица умолчал, чтобы уж совсем не позориться.

— Фото есть?

Есть, как не быть, целая пачка.

«Первый» быстро пролистал распечатки… Вот он какой… Никакой. Безликий. Увидишь, отвернешься, забудешь. Ни кожи ни рожи. Ни одной отличительной черты — серенький человек на фоне серой толпы. Человек-невидимка.

— Еще раз, только без подробностей. Не надо себе оправдания искать, не надо покаянных слов и сопли по погонам размазывать. Меня реальные выводы интересуют.

Реальные? Если реальные, то они печальные. Не по зубам охране тот человечек пришелся. Обыграл он их, обставил. Как? А вот так! Сильнее он оказался, изворотливее, что приходится признать, хотя очень не хочется.

— Печально, — сказал «Первый». — Толпа профессионалов не совладала с одним-единственным гостем. А что вы тогда вообще можете?

Молчание. Покаянное…

— Жду соображений о реорганизации твоей службы и кадровых перестановках, — жестко сказал «Первый». — Всех, в ком сомневаешься, — в три шеи. По тебе — лично сам решу. Что — еще не знаю. Но хорошего не жди. Сильно ты меня расстроил!