Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть Коул Тилли

Глава 4

Молчание

Осло

Норвегия

Днем позже я уже был в Осло, и с Поппи нас разделял океан.

Два месяца мы разговаривали с ней каждый день. Я старался утешать себя тем, что у нас есть хотя бы это. Но с каждым днем, заканчивавшимся без нее, во мне копилась и крепла злость. Ненависть к отцу нарастала, и в конце концов она сломала что-то внутри, оставив только пустоту. Я упорно не заводил друзей в школе и противился всему, что помогло бы снова принять это место как мой дом.

Мой дом был там, в Джорджии.

С Поппи.

О переменах в моем настроении Поппи не говорила ничего, как будто и не замечала их. Я надеялся, что хорошо все скрываю. Не хотел, чтобы она волновалась из-за меня.

А потом однажды Поппи не ответила на звонок. Не ответила на и-мейл. Не ответила на эсэмэску.

То же повторилось и на следующий день. И на следующий.

Она выпала из моей жизни.

Просто-напросто исчезла. Не оставив ни слова, ни следа.

Она ушла из школы. Ее не было в городе.

Ее семья, в полном составе, снялась с места и уехала, никого не уведомив куда.

Два года я оставался совершенно один по другую сторону Атлантики, ломая голову и не находя ответа на вопросы: где же Поппи? Что случилось? Не я ли тому виной? Не я ли в ночь перед отъездом подтолкнул ее за черту?

То был второй момент, определивший мою жизнь.

Жизнь без Поппи.

Без вместе навсегда.

Без на веки вечные.

Просто… пустота.

Глава 5

Было — любили, а теперь чужие

Блоссом-Гроув, Джорджия

Наши дни

Возраст — семнадцать лет

— Он возвращается.

Два слова. Два слова, опрокинувших мою жизнь в хаос. Два слова, повергших меня в ужас.

Он возвращается.

Прижимая к груди учебники, я уставилась на Джори, мою самую близкую подругу. Сердце ухнуло, как пушка, и меня чуть ли не заколотило.

— Что ты сказала? — шепотом спросила я, застыв как вкопанная посредине коридора и не замечая спешащих на урок учеников.

Джори положила руку мне на плечо.

— С тобой все в порядке?

— Да, — едва слышно ответила я.

— Точно? Ты побледнела. И вид нездоровый.

Я кивнула, постаравшись как можно убедительнее показать, что у меня все хорошо.

— Кто… кто тебе сказал, что он возвращается?

— Джадсон и Дикон. Я была с ними в классе и слышала, как они говорили, что компания снова присылает сюда его отца. — Джори пожала плечами. — Теперь уже навсегда.

Я сглотнула застрявший в горле комок.

— И в тот же дом?

Джори поморщилась, но кивнула.

— Извини, Попс.

Я закрыла глаза и постаралась успокоиться. Значит, он снова будет жить по соседству, и его комната будет напротив моей.

— Поппи? — Я открыла глаза. Подруга смотрела на меня полными сочувствия глазами. — Ты точно в порядке? Уверена? Ты ведь всего две недели как вернулась. И я знаю, каково оно, снова увидеть Руне…

Я выдавила из себя улыбку:

— Не волнуйся, Джо. Я больше его не знаю. Два года — срок немалый, и мы почти не разговаривали все это время.

Джори нахмурилась:

— Попс…

— Не волнуйся, — повторила я, не дав ей договорить. — Мне пора на урок.

Но едва сделав пару шагов по коридору, я остановилась и посмотрела на подругу. Единственную подругу, с которой поддерживала связь два последних года. Все остальные думали, что наша семья уехала из города, чтобы позаботиться о маминой больной тете, и только Джори знала правду.

— Когда? — набравшись смелости, спросила я.

Выражение на лице Джори смягчилось, как только она поняла, о чем речь.

— Сегодня, Попс. Он приезжает сегодня. Джадсон и Дикон предлагают ребятам собраться вечером на поляне — поздравить его с возвращением. Все пойдут.

Вот так новость. Как ножом в сердце. А меня и не пригласили. С другой стороны, а с какой стати? Мы уехали из Блоссом-Гроув, не сказав никому ни слова, ни с кем не попрощавшись. Вернувшись в школу, я снова стала тем, кем и была всегда — без Руне рядом, — тихой скромницей, невидимкой для шумных компаний. Чудачкой, которая носит банты и играет на виолончели.

Никому, кроме Джори и Руби, не было до меня никакого дела. Никто и не заметил моего отсутствия.

— Поппи? — окликнула Джори.

Я тряхнула головой и, вернувшись в обычный мир, увидела, что коридоры уже почти пусты.

— Иди на урок, Джо.

Она шагнула ко мне:

— Ты же будешь в порядке, Попс? Мне ведь не надо за тебя волноваться?

Я невесело рассмеялась:

— Ничего. Бывало и хуже.

Чтобы не видеть в глазах подруги сочувствие и жалость, я отвернулась и побежала в класс. Урок математики только-только начинался, и мне еще удалось незамеченной проскользнуть на свое место.

Если бы кто-то спросил потом, о чем говорил учитель, я бы, наверно, не ответила. Все пятьдесят минут я думала только о нашей с Руне последней встрече. О нашем последнем объятии. О нашем последнем поцелуе. Как мы любили друг друга в ту последнюю ночь. Перед глазами снова и снова вставало его прекрасное лицо в окне автомобиля, когда его увозили из моей жизни.

Интересно, какой он сейчас? Как выглядит? Руне всегда был высоким, широкоплечим, хорошо сложенным. Но в наше время за два года любой может сильно измениться. Уж я-то знала это лучше многих.

Мысли снова уносились к нему. Раньше его глаза на ярком солнце казались кристально-голубыми, а теперь? Носит ли он все еще длинные волосы? И осталась ли у него привычка через каждые несколько минут отбрасывать их назад? Этот жест сводил с ума всех девчонок в нашей школе.

Вспоминает ли он еще обо мне, соседской девчонке? Думает ли о том, где я и что делаю? Помнит ли ту ночь? Нашу ночь. Самую восхитительную ночь в моей жизни.

А потом, словно темная туча, самый страшный вопрос. Вопрос, отзывавшийся настоящей, физической болью: целовал ли он кого-то за эти два прошедших года? Отдавал ли кому-то свои губы, навечно обещанные мне?

Или еще хуже: любил ли другую?

Пронзительный школьный звонок ворвался в мои мысли. Я поднялась из-за стола и вышла в коридор. Как хорошо, что сегодня занятий больше не будет.

Я устала и чувствовала себя не слишком хорошо. Но самое главное, болело сердце. Потому что я знала: с сегодняшнего вечера в соседнем доме будет жить Руне, с завтрашнего дня он будет в школе… а я не смогу поговорить с ним. Не смогу ни улыбнуться ему, ни дотронуться до него, как мечтала с того дня, когда перестала отвечать на его звонки.

Не смогу поцеловать его.

Я должна буду держаться в стороне.

Меня чуть не стошнило от одной только мысли, что он, может быть, и не посмотрит на меня больше. После того как я взяла и отрезала его от себя. Без всяких объяснений.

Я толкнула тяжелую дверь, вышла на улицу и вдохнула прохладный, свежий воздух. Глубоко-глубоко. И тут же почувствовала себя легче. Убрала за уши волосы. Теперь у меня была другая стрижка — короткий боб, — к которой я еще не привыкла. Мне было так жаль расставаться с длинными волосами.

Я шла домой и улыбалась — голубому небу и птичкам, порхающим над макушками деревьев. Природа всегда действовала на меня успокаивающе.

В паре сотен ярдов от школы я увидела машину Джадсона, у которой толпились старые друзья Руне. Единственной девчонкой в толпе мальчишек была Эвери. Я опустила голову и попыталась пройти мимо незамеченной, но она окликнула меня. Пришлось остановиться и повернуться. Эвери оттолкнулась от машины и шагнула ко мне. Дикон попытался удержать ее, но она отбросила его руку. Самодовольное выражение на ее лице не обещало ничего хорошего.

— Ты уже слышала? — спросила она с улыбкой на розовых губах. Красивая, ничего не скажешь. Вернувшись в город, я глазам не поверила, когда увидела ее, — надо же так похорошеть! Всегда идеальный макияж, длинные светлые волосы всегда аккуратно и стильно уложены. Любой парень хотел бы видеть такую своей девушкой, и каждая девчонка мечтала быть такой.

Я снова убрала за уши волосы — привычка, выдававшая нервозность, — и притворилась, что не понимаю, о чем речь.

— Слышала что?

— Насчет Руне. Он возвращается в Блоссом-Гроув.

Ее голубые глаза светились радостью. Я отвела взгляд и, приказав себе сохранять спокойствие, покачала головой.

— Нет, не слышала. Сама лишь недавно вернулась.

Краем глаза я заметила идущую к машине Руби, подружку Дикона, и Джори. Увидев нас с Эвери, они прибавили шагу. За это я и любила обеих. О том, где я была последние два года и почему уехала, знала только Джори. Но когда я вернулась, Руби встретила меня так, словно мы и не расставались. Вот что значит настоящие подруги.

— Ну, что у нас тут? — как бы невзначай, но достаточно резко, чтобы дать понять, что в обиду меня не даст, спросила Джори.

— Да вот, интересуюсь у Поппи, знает ли она, что Руне возвращается в Блоссом-Гроув, — с издевкой сказала Эвери.

Руби с любопытством посмотрела на меня.

— В первый раз слышу, — объяснила я. Руби грустно улыбнулась.

Подошедший Дикон обнял свою подружку за плечи и кивнул мне.

— Привет, Попс.

— Привет.

Он повернулся к Эвери:

— Эв, Руне не разговаривал с Поппи два года. Я же тебе говорил. Она ничего о нем не знает. Откуда ей знать, что он приезжает. И с какой стати ему об этом ей сообщать?

Слушая Дикона, я понимала, что у него и мысли нет как-то меня обидеть. Но все равно его слова били в самое сердце. И теперь я знала, что Руне не спрашивал его обо мне. Конечно, все это время они общались. И, конечно, если он ни разу обо мне не упомянул, я не значила для него ничего.

Эвери пожала плечами:

— Просто спросила, вот и все. Они же были неразлучны, пока он не уехал.

Воспользовавшись моментом, я помахала рукой.

— Мне пора. — Я быстро повернулась и направилась домой, решив пройти через парк, который вел к вишневой роще.

Безлюдная и притихшая, с голыми деревьями, которым так не хватало зеленых листочков, роща навевала грусть. Серые ветви выглядели безжизненными, но никакая тоска по тому, что составляло их красу, не могла принести желаемое. Приблизить весну.

Так уж устроен мир.

Мама была в кухне. Айда и Саванна выполняли домашнее задание за столом.

— Привет, малыш, — сказала мама.

Я подошла к ней и обняла, чуть крепче, чем обычно.

Она посмотрела на меня, и в усталых глазах мелькнуло беспокойство.

— Что-то случилось?

— Так, небольшая слабость. Пойду прилягу.

Но мама не отпускала.

— Просто слабость? Ты уверена? — Она потрогала мой лоб, проверила температуру.

— Уверена. — Я отвела ее руку и поцеловала в щеку.

Пройдя в спальню, я посмотрела в окно на дом Кристиансенов. Там ничего не изменилось. Все так же, как и в тот день, когда они уехали. Дом не продали. Миссис Кристиансен сказала маме, что они рассчитывают рано или поздно вернуться, а потому решили оставить его за собой. Им нравился и дом, и район. Каждые несколько недель туда приходила уборщица, так что к их возвращению все было готово.

Сегодня шторы были разведены, а окна открыты — уборщица проветривала комнаты в ожидании жильцов. Они возвращались. И я боялась этого возвращения.

Задернув шторы — папа повесил их, когда мы приехали несколько недель назад, — я легла на кровать и закрыла глаза. Постоянная усталость, слабость — как же мне все это надоело. По натуре я — человек активный, и сон для меня всегда был пустой тратой времени, которое можно было бы использовать с большей пользой — исследуя мир и сохраняя воспоминания.

Но теперь выбирать не приходилось.

Я вызвала из памяти Руне и, держа его лицо перед глазами, погрузилась в сон. Сон, приходивший ко мне едва ли не каждую ночь, — объятия Руне, его поцелуи, его слова о любви.

Не знаю, долго ли я спала, но проснулась от шума подъезжающих грузовиков. Через лужайку доносились громкий стук и знакомые голоса.

Я села, протерла заспанные глаза, и только тогда до меня дошло.

Он здесь.

Сердце подскочило и заколотилось. Билось оно так быстро, что я испугалась — как бы не выскочило из груди.

Он здесь.

Он здесь.

Я поднялась с кровати, подошла к окну и, не раздвигая штор, прислушалась. На фоне шума звучали голоса папы и мамы. Другие голоса тоже были знакомы, и принадлежали они мистеру и миссис Кристиансен.

Улыбнувшись, я протянула руку к шторе и… остановилась. Не хотела, чтобы они меня увидели. Отступив от окна, я выбежала из спальни и торопливо поднялась в папин кабинет. Не считая моей комнаты, эта была единственной, окно которой выходило на соседний дом. И прятаться у этого окна не приходилось благодаря легкой тонировке, защищавшей от яркого солнца.

На всякий случай я подошла к окну с левой стороны и сразу увидела родителей Руне. Они практически не изменились. Миссис Кристиансен — красивая, как всегда. Волосы немного короче, но если не обращать внимания на это, она осталась прежней. У мистера Кристиансена добавилось немного седины и, наверно, несколько фунтов, но разница была почти незаметной.

Светловолосый мальчишка выбежал из передней двери, и моя рука вскинулась к губам, но им оказался малыш Элтон. По моим расчетам, ему уже исполнилось четыре. Как же он вырос! И волосы такие же, как у брата, длинные, прямые. Сердце сжалось — Элтон был копией Руне.

Рабочие расставляли мебель, и дело шло на удивление быстро. Но вот Руне видно не было.

Мои родители наконец вернулись, но я осталась у окна, терпеливо ожидая того, кто так долго был моим миром, что я порой не знала, где начинается один из нас и заканчивается другой.

Прошел час, потянулся другой. Близился вечер. Я уже потеряла надежду увидеть его и собиралась закончить бдение, когда уловила какое-то движение за домом Кристиансенсов.

Все мое тело вдруг напряглось. В темноте вспыхнул крохотный огонек. Над разделявшей наши дома полоской травы в воздухе проплыло облачко белого дыма. Я не сразу поняла, что вижу, но потом из тени выступила высокая, вся в черном, фигура.

Дыхание перехватило. Человек в черном вышел под свет уличного фонаря и остановился. Кожаная байкерская куртка, черная рубашка, черные прямые джинсы, черные замшевые сапоги и… длинные светлые волосы.

Сердце замерло на мгновение. Я знала эту походку. Знала этот волевой подбородок. Знала его самого. Знала так же хорошо, как саму себя.

Руне.

Мой Руне.

Над его ртом снова поднялось белое облачко дыма, но мне понадобилось еще несколько секунд, чтобы понять, что он курит.

Курит!

Но Руне не курил. И никогда бы не взял в руки сигарету. Моя бабуля курила всю жизнь и умерла — как говорили, преждевременно — от рака легких. Мы с Руне даже пообещали друг другу, что и пробовать не станем.

И вот, как оказалось, он свое обещание нарушил.

Руне снова затянулся и в третий раз за несколько минут отбросил волосы. Внутри у меня все провалилось. Он поднял голову, так что свет упал на лицо, и выдохнул струйку дыма в холодный вечерний воздух.

Значит, вернулся. Семнадцатилетний Руне Кристиансен. Высокий, сильный и до невозможности красивый. Кристально-голубые глаза остались такими же ясными, какими и были. Мальчишеское лицо оформилось, черты стали тверже, и от одного взгляда на него захватывало дух. Когда-то я в шутку говорила, что он похож на скандинавского бога. Теперь я бы поставила его выше любого из них.

Докурив сигарету, Руне бросил окурок на землю — крохотный огонек постепенно растаял в черной короткой траве. Затаив дыхание, я ждала. Что он будет делать дальше? Мистер Кристиансен вышел на крыльцо и что-то сказал сыну.

Я видела, как напряглись его плечи, как он резко повернул голову в сторону отца. Слов было не разобрать, но разговор определено проходил на повышенных тонах, и в голосе Руне явственно звучали агрессивные нотки. Нарвавшись на грубость, мистер Кристиансен покорно опустил голову и вернулся в дом. Руне же выставил в спину отцу средний палец и держал его, пока не хлопнула дверь.

Я смотрела, застыв от изумления, и не верила своим глазам. Мальчишка, которого я знала так же хорошо, как себя, превратился в незнакомца у меня на глазах. И когда он направился к дому через дворик между нашими домами, на душе у меня остались разочарование и печаль. Глядя на напряженно застывшие плечи, я почти ощущала идущую от него волну злобы. Мои худшие страхи стали явью: тот мальчик исчез.

В следующую секунду меня словно парализовало — Руне остановился на лужайке и посмотрел на окно моей спальни, находившейся прямо подо мной. Пронесшийся между домами порыв ветра швырнул ему в глаза прядь волос, и в этот миг я увидела в них невероятную боль. Этот образ — напрягшееся лицо, устремленный на мое окно отчаянный взгляд — поразил меня и едва не сбил с ног. В этом потерянном выражении был мой Руне.

Этого парня я узнала.

Руне шагнул к окну, и мне почему-то показалось, что вот сейчас он попытается забраться через него в спальню, как делал на протяжении многих лет. Но нет, он вдруг остановился — сжав кулаки, закрыв глаза и стиснув зубы так сильно, что на скулах проступили желваки.

Потом, по-видимому, передумав, Руне резко повернулся и зашагал к своему дому. Я осталась у окна кабинета, укрывшись в тени, до глубины души потрясенная увиденным.

Через некоторое время в комнате Руне загорелся свет. Я видела, как он прошелся по спальне, остановился у окна и сел на широкий подоконник. Потом достал еще одну сигарету, закурил, выдохнул дым на улицу.

Я покачала головой — нет, такого не может быть.

Скрипнула дверь. Мама вошла в кабинет, встала рядом со мной и посмотрела в окно. Об остальном догадаться было нетрудно.

Щеки вспыхнули, как будто меня поймали за чем-то неприличным.

— Аделис сказала, он уже не тот мальчик, которого мы знали, — заговорила, помолчав, мама. — После возвращения в Осло у них с ним были одни проблемы. Эрик в растерянности и не представляет, что делать. Они очень рады, что вернулись сюда. Дело в том, что в Норвегии Руне связался с дурной компанией.

Между тем Руне выбросил в окно окурок и прислонился головой к стеклу. Взгляд его не отрывался от одной точки, и этой точкой было окно моей спальни.

Перед тем как выйти из кабинета, мама положила руку мне на плечо.

— Может быть, милая, оно и к лучшему, что ты оборвала все контакты. Судя по тому, что сказала его мать, он вряд ли смог бы выдержать все, через что тебе пришлось пройти.

Слезы подступили к глазам. Что могло сделать его таким? Что превратило его в этого незнакомца? В последние два года я нарочно отгородилась от мира, чтобы уберечь его от боли. Чтобы он смог прожить спокойную жизнь. Зная, что в Норвегии есть парень, чье сердце полно света, я легче переносила то испытание, что выпало на мою долю.

И вот теперь, после встречи с двойником Руне, эта моя фантазия оказалась растоптанной.

Свет того Руне изрядно потускнел. Его накрыла тень и поглотила тьма. Как будто тот, кого я любила, сгинул в Норвегии.

На подъездной дорожке к дому Руне появилась машина Дикона. В руке Руне загорелся сотовый. Выйдя из комнаты, он спустился с крыльца и вразвалку направился к выскочившим из машины Дикону и Джадсону. Друзья обнялись и похлопали друг друга по спине.

А потом мое сердце с хрустом разломилось пополам. Соскользнувшая с заднего сиденья Эвери только что не бросилась ему на шею. Короткая юбка и укороченный топ подчеркивали достоинства идеальной фигуры. Правда, Руне не ответил на ее объятия, но легче от этого не стало. Со стороны они выглядели превосходной парой. Оба высокие и светловолосые. Оба красивые.

Потом все забрались в машину. Руне сел последним, и вся компания промчалась по улице и скрылась из виду.

Проводив взглядом исчезающие в ночи огоньки, я вздохнула и еще раз посмотрела на дом Кристиансенов. Отец Руне стоял на краю веранды, держась за перила и глядя туда, куда только что уехал его сын. Потом он повернулся, посмотрел на окно кабинета и грустно улыбнулся.