Таня, Рита и Рыжик, или Повесть о рыжем котенке Дорохова Татьяна

1. Выброшенный на улицу

Рано утром, в самом начале сентября, во дворе пятиэтажного дома, на одной из центральных улиц города, неизвестно откуда появился маленький котёночек, которому, судя по его размерам и вообще по всем остальным признакам, от роду было чуть больше двух месяцев. Беленькое, напоминающее аморфный треугольничек, пятнышко на грудке, беленькие миниатюрные носочки на передних лапках – в остальном рыжий, огненно пламенеющий, не так уж часто встречающийся окрас. На фоне грязно-серого асфальта он выделялся своей броской яркостью, привлекавшей взгляды многих прохожих. Знатоки и ценители кошачьего сообщества, не раздумывая, отнесли бы его к самой простенькой, обыкновенной породе, – одним словом, к разряду что ни на есть непородистых кошек. Для них рыженький принадлежит к не элитной, мало знатной породе. Это, конечно, не совсем так. Он по-своему красив, приятен, так и хочется остановиться, погладить его и сказать нежное, ласковое слово. На него смотришь с большим и трогательным умилением, и в душе человеческой в этот момент, хоть на один миг, на одну секунду, просыпается, невзирая ни на какие жизненные превратности, тёплое и доброе чувство к этому малюсенькому и милому существу.

Жильцы дома, торопившиеся на работу, с глубоким состраданием оглядывались на него, те, кто почерствее сердцем вообще не обращали на него ни малейшего внимания. Некоторые останавливались и с жалостью смотрели на жалобно мяукающее, слабенькое существо и приходили, не сговариваясь, к одному и единственному выводу: кто-то поступил очень жестоко, выбросив котёнка на улицу. Те жильцы, которые не сильно торопились на работу и выходили из подъезда не торопясь, степенно, подходили к плачущему котёночку, стояли возле него по несколько минут, выражая на своих лицах угрюмое, с примесью скорби, сочувствие. Смотрели с безмолвным и глубоким соболезнованием и вместе с тем с горьким и справедливым упрёком к тому представителю рода человеческого, который так бесцеремонно, бессердечно, жестоко вышвырнул на произвол судьбы такую беззащитную даже перед самой паршивой козявочкой малявочку. Сердобольные женщины, глядя на испуганного и призывно мяукающего, явно просящего о помощи котёнка в один голос говорили, что он не из их дома и выражали твёрдое мнение, что его принесли откуда-то со стороны. И ещё сходились на мысли: в их доме нет таких немилосердных, жестоких людей. Этот котёночек – подкидыш. Кто-то, видимо, рассчитывал на то, что найдутся, в конце концов, добрые люди и возьмут его к себе домой. Сам он не мог добраться сюда, потому что слишком мал и слаб.

Людмила Петровна, женщина лет тридцати пяти, с мягкими, спокойными чертами лица, подошла к малявочке, присела рядышком и погладила её по головке, потом по спинке, провела пальцами по хвостику в чем-то схожем с маленькой, еще не выросшей морковкой. Котёночек сразу перестал мяукать и с радостной, видимо, долгожданной надеждой прижался к тёплой, вкусно пахнущей ладони женщины, приткнулся к ней своей кругленькой мордочкой, доверчиво упёршись в неё головкой, всем своим миниатюрным, будто игрушечным, тельцем, пытаясь найти приют и тепло. Котёнок успокоился и тихо замурлыкал. Потом Людмила Петровна взяла котёнка за холку двумя пальцами, приподняла и присмотрелась к нижней части пушистенького брюшка. Когда малыш задёргался задними ножками, опустила его на прежнее место и с умилённой улыбкой сказала: «Котик!» – и опять начала гладить его по головке и по спинке.

– Какой же ты хорошенький, такой маленький, миленький, – казалось, хотела она вложить в свой голос всю женскую мягкость и теплоту. – Ты хочешь кушать. Я знаю, но я не могу сейчас ничего тебе принести. Я тороплюсь на работу. Мне надо учить маленьких несмышлёнышей. Таких же почти, как ты. Некогда мне сейчас возвращаться домой. Ты понимаешь меня? – виновато улыбнулась она. – Если я вернусь, то опоздаю на работу. Потерпи немного. Придут девочки из школы и накормят тебя. Обязательно накормят. Крошечка, малявочка рыженькая, – и её пальцы со спинки перешли на хвостик.

Взглянув на свои ручные часики, Людмила Петровна поднялась с корточек и очень быстро, часто стуча по асфальту каблучками туфлей, ушла от Рыжика. Пройдя несколько шагов, всё-таки обернулась и помахала ему ручкой.

Подняв торчком хвостик, растопырив ножки, слегка задрав мордочку, котёнок удивлёнными круглыми глазками смотрел на женщину и ему страшно хотелось побежать за ней.

В той ласке, которую котёнок только что испытал на себе, он учуял что-то знакомое, похожее на то, что проделывала с ним Людмила Петровна. Конечно, он не заметил, что на ней был очень красивый серый костюм, сшитый по её фигуре, красивая розовая кофточка, большие бусы, в руке была коричневая сумка с книгами и тетрадями. Ничего этого котёночек не приметил. Когда Людмила Петровна, помахав ему ручкой, скрылась за углом дома, он остался один посреди большого пространства, которое называлось двором. Молча, неподвижно застыв на одном месте, он с явным сожалением провожал эту ласковую, добрую женщину. Но ощущение того, что от неё исходило, то, как она долго и ласково поглаживала его, будоражило его неокрепшую, слабенькую память в том направлении, что такое уже когда-то было, что он переживал такие приятные моменты в своей жизни. И он вспомнил маленькую хозяйку, которая совсем недавно ухаживала за ним, также поглаживала головку, спинку, хвостик. И женщина, которая подошла и нему, и маленькая хозяйка одинаково ходят на двух ногах, имеют по две руки, ласковые и приятно пахнущие, только вот женщина повыше, посильнее, голос у неё немного покрепче, посильнее. А в остальном всё одинаково. Котёнку было очень досадно и непонятно, почему большая женщина так неожиданно перестала его поглаживать, говорить тёплые слова и вдобавок ко всему внезапно от него ушла. Проводив грустными глазками Людмилу Петровну, он медленно, стараясь сообразить, в какую сторону лучше податься, неуверенно потопал к высокой старой липе, буйно разбросавшей во все стороны густые пышные ветви и выросшей намного выше пятиэтажного дома. Котёночек был настолько мал, что всякая, даже самая незначительная неровность на дворовом асфальте представляла для него труднопроходимое препятствие. Он спотыкался, валился на бочок, когда по неопытности и по незнанию местности попадал в какое-нибудь малюсенькое углубление или натыкался на мизерную кочку, малюсенький камешек, – и для того, чтобы выбраться на ровное, открытое место, приходилось прилагать поистине невероятно отчаянные усилия. Но до липы всё-таки доковылял. Облюбовал возле неё солнечное местечко и притулился к её толстой, потрескавшейся, шершавой коре. Приподняв мордочку, к чему-то пристально присмотрелся. Он улавливал многочисленные звуки, доносившиеся из громадного пространства двора, шумного большого города, широко раздувал розовенькие ноздри, с жадностью принюхивался к различным запахам, витавшим по всей округе. К запахам принюхивался не по чистой случайности и не от любопытства. И не от нечего делать. Оказывается, за высокой стеной, смонтированной из бетонных плит, находилось большое кафе, и от него вместе с дуновением утреннего ветерка приходили ужасно приятные кулинарные запахи. Его перестали интересовать звуки. Запахи оказались намного важнее. Котёнок хотел есть. Поэтому нетрудно представить его желание как можно ближе быть к этим волнующим, манящим, дразнящим ароматам. В недрах его маленького существа начинал пробуждаться первородный инстинкт самосохранения: захотел есть – отправляйся немедленно на поиски еды. И надейся только на себя, на свою настойчивость и смекалку. Найдёшь что-либо съестное – значит, счастливчик, будешь жить, не найдёшь – пеняй на себя. Подгоняемый голодом и не переставая водить по ветру крошечными дырочками ноздрей, он отошёл от ствола липы и поковылял к серой бетонной стене, из-за которой без конца плыли приятные, уж очень аппетитные, раздражающие запахи. Он тянул нос навстречу этим запахам и шёл точно по курсу, будто его тянули за невидимую верёвочку к тому месту, где скрывалось его кошачье счастье. Котёнок жадно вдыхал воздушные струи, в которых угадывался, улавливался дурманящий запах говяжьих котлет, куриного бульона и многих других лакомств, которых ему удалось отведать во время проживания в уютной и тёплой квартире. Но там не надо было водить носиком в разные стороны, чтобы догадаться, откуда плывут приятные запахи. Стоило только протопать в укромный уголочек – там всё для него уже было заранее приготовлено: в пластиковых блюдечках – молочко, сметанка, водичка и что-нибудь ещё – малюсенькие кусочки варёной колбаски, картошки, мягкой рыбки. Хорошо жилось. Есть что вспомнить. На всём готовом. А сейчас жизнь круто изменилась в худшую сторону, в одно мгновение обернулась своей самой чёрной, самой безотрадной и даже трагической стороной. Конечно, котёнок не знал, не догадывался, почему так получилось, кто подбросил ему такую грандиозную подлость, кто повинен в том, что он остался один на один с неприветливым, странным, зачастую с жестоким миром. И в его воображении снова стали вырисовываться черты маленькой хозяйки, которая наполняла блюдечки молоком, сметанкой, водичкой и другими лакомствами. Он часто сидел у неё на коленочках, она гладила его своими теплыми, мягкими, всегда вкусно пахнущими ладошками, он безмятежно мурлыкал, слушал её напевные, нежные слова, сонно жмурился, затем сладенько засыпал, уткнувшись носиком в её пальчики. И куда всё это исчезло?

Котёнок подошёл к бетонному основанию серой стены, остановился перед её мрачной, зловещей неприступностью. Кухонные волны ещё сильнее растравляли обоняние своей сладостной привлекательностью. На унылом фоне тупо-бездушной стены он казался ещё меньше, чем на самом деле, ещё бессильнее, беззащитнее от всего, что окружало его. Раздувая ноздри, котёнок прикоснулся нежно-розовым носиком к веществу из песка и цемента, энергично обнюхал ближайшее пространство, а потом осторожно, боязливо прикоснулся к нему кончиком розовенького язычка. Вещество стены ничем не пахло, не обнаружило в себе совершенно никакого вкуса, а запахи из кафе между тем всё залетали и залетали в нос слева, справа, сверху, откуда-то снизу. Они всё сильнее и сильнее раздражали, даже злили его и непомерно разжигали, усиливали ощущение голода и неотступное желание хоть что-нибудь съесть. Последний раз котёнок ел три дня назад, вечером. Съел кусочек варёной колбаски, полакал водичку из пластиковой тарелочки – и всё. Больше ничего не ел – не хотелось. Утром, едва взошло солнце и своим радостным светом хлынуло в большие окна квартиры, он прибежал к тарелочкам: он прекрасно усвоил, что в это время в них уже было что-нибудь вкусное. Но в тарелочках к его изумлению ничего не было. Они оказались совершенно пустыми. На этот раз в них ничего не оказалось. Он обнюхал линолеум, сделал несколько кругов вокруг тарелочек в поисках пищи, затем опять подошёл к ним, обнюхал их, облизал все донышки, краешки: видимо, надеялся на какое-то чудо – а вдруг в них что-то появится. Но тарелочки оставались пустыми. Потом котёнок услышал тупые, тяжёлые шаги, которые приближались прямо к нему. Он насторожился и в тоже время обрадовался, предвкушая вкусный завтрак. На кухню пришла большая хозяйка, которая часто на него истерично кричала, топала ногами, размахивала руками вокруг головы и даже била его. Маленькая хозяйка, которую он безмерно любил и всегда ждал её, куда-то исчезла. Не было слышно ни её шагов, ни её нежного, приветливого голоса. Где же она? Кто знает? Как бы он хотел, чтобы она сейчас находилась рядом с ним. Он не знал, что в это время, кроме воскресенья, маленькая хозяйка уходила в школу. Котёнок приподнял головку и увидел над собой заспанное лицо большой хозяйки. И чуточку пискнул, облизнулся: надеялся, что в тарелочках сейчас появится что-нибудь съедобное. Хоть что-нибудь! Однако надежды не сбылись. Им не суждено было сбыться.

– Что пищишь? Не пищи! – услышал котёнок бессердечный голос большой хозяйки. – Ничего не дам! И не жди!

После всех грубых слов большая хозяйка наклонилась, грубо и бесцеремонно схватила его рукой и сжала так сильно, что ему стало тяжело дышать. Но, несмотря на это, ему очень хотелось лизнуть её ладонь, от которой исходило согревающее тепло и пахло какой-то вкуснятиной. Но лизнуть её руку не представлялось никакой возможности. Так крепко сжимала она его слабенькое тельце. Котёнок несколько раз жалобно пискнул, подавая сигнал, что такое обращение с ним ему не нравится. Затем предпринял попытку избавиться от навязанной неволи, от насилия и для этой цели приподнял отвисшие задние лапки, ища точку опоры, но рука большой хозяйки так сжимала его, что освободиться от неё явно не хватало силёнок. Большая хозяйка вышла из квартиры, спустилась по лестнице на улицу и, продолжая сжимать его тельце какими-то тисками, двинулась в неизвестном направлении. Шла долго. Котёнку уже стало невмоготу переносить такое тяжкое испытание. Хотелось освободиться от этого ненавистного плена, от тисков, которые продолжали немилосердно сжимать животик, грудку, передние лапки. От них ему было не только неудобно, но и больно. Он бессильно опустил головку и молчал, потому что силы иссякли, и не оставалось энергии даже слабенько пискнуть. Большая хозяйка неторопливо шла мимо высоких домов, заходила во дворы, петляла мимо каких-то заборов, сараев, прошла через рощу и, наконец, остановилась около глубокой ямы. Утром котёнок хотел есть, а сейчас это желание совсем исчезло. Осталось только одно желание – поскорее хозяйка отпустила бы его на все четыре стороны. Хотелось быть на воле, делать что угодно и как угодно. Хотелось поскорее высвободиться от проклятых тисков. Вкусный запах, исходивший от руки хозяйки, стал самым ненавистным запахом.

Наконец, котёнок дождался желанного освобождения. Большая хозяйка поставила его на холодную голую землю и тут же куда-то исчезла. Котёнок очутился в другом мире, даже отдалённо не похожем на ту кухню, где по несколько раз в день кушал, лакал водичку, молочко, сметанку. В том месте, где оставила его большая хозяйка, не было того мягкого дивана, на котором он, свернувшись клубочком, безмятежно и сладко спал. А когда просыпался, играл с мягкими шариками, оставленными маленькой хозяйкой. Уходя в школу, она всегда заботилась, чтобы ему не стало скучно, когда он остаётся один дома.

Котёнок постоял, раздвинув лапки, робко оглянулся по сторонам и побрёл, куда глаза глядят. Спотыкался, сваливался в неглубокие канавки, которых было на пути более чем достаточно. Ужасно захотелось есть. А еды он нигде не встретил, хотя старался обнюхивать пространство вокруг себя. Не чувствовалось понятных запахов, какие услаждали его в домашних условиях. Он ковылял очень долго. И уже изрядно устал. Стало темно. Сильно похолодало. Котёнок совсем выбился из последних сил и устроился на ночлег под одним кустиком какого-то растения, невдалеке, по ровной дороге, проходили люди с большими собаками на поводках. Они были ему абсолютно безразличны. Слишком хотелось спать. И он уснул, свернувшись калачиком на примятой прошлогодней травке. И во сне видел мягкий пуховичок, постеленный ему маленькой хозяйкой, пластиковые блюдечки, тарелочки с вкусной едой. Проснулся рано от грохота, от которого сотрясалось всё вокруг: это спешили на стройку тяжёлые самосвалы, бульдозеры, разные краны. Котёнок встал, поёжился, встряхнулся и поковылял в неведомую сторону. Несколько раз мяукнул, видимо, звал на помощь. Никто не откликнулся. Кругом никого не было. И собак не оказалось. И бездомных кошек. Бoльшая хозяйка отнесла его в самую глушь, нежилую, отдалённую от человеческого жилья. Знала, куда нести. Почувствовав усталость, котёнок недолго посидел и снова отправился в путь. Ночью опять спал. Спал недолго – сон никак не шёл. Поэтому почти всю ночь шёл и шёл неизвестно куда. Рано утром он увидел дома, какие-то другие строения. Увидел людей. Все они куда-то торопились и не раз говаривали друг с другом. Когда стало светло от лучей солнышка, до него донеслись запахи из кафе, хотя оно от него находилось не так уж и близко. И он, немного повеселев, двинулся навстречу желанным запахам. Потом он долго и призывно мяукал, звал на помощь людей, проходивших мимо него. И тут он познакомился с теплом и лаской Людмилы Петровны. Он сидел возле липы, от которой начал путешествие к стене, отделявшей двор дома от кафе и от вкусных запахов. И всё время с грустью вспоминал квартиру, где прожил несколько поистине счастливых дней и ночей. Вспомнил маленькую хозяйку. Он её никогда не забудет. Вспомнил, как увивался вокруг её ног, ласкался, прижимался к ним, кружил вокруг них, упирался в них то правым, то левым бочком. И всегда в такие минуты сладко мурлыкал. Он вспоминал свою прошлую жизнь.

2. Познание добра и зла

Чувство голода быстро перерастало в страх, отчаяние, тревогу, что постепенно пробуждало в котёнке пока ещё дремлющий инстинкт самосохранения. Не обнаружив нигде так запомнившихся ему пластиковых тарелочек и блюдечек, он затосковал и снова, уже который раз, взялся мяукать. В туманном воображении представлялась маленькая хозяйка, и он изо всех сил призывал её на помощь. Среди шумного, гулкого города это был хрупкий, робкий и страстный призыв бессильного существа, попавшего в непоправимую беду. Это сигнал бедствия. Мяуканье сильно походило на плач ребёнка, подброшенного матерью-кукушкой к порогу детского приюта. Такой плач невозможно слушать спокойно, без душевного содрогания, без желания немедленно прийти на помощь.

Котёнок опять притопал к старой липе, шумевшей на ветру своими густыми ветвями. Крохотная малявочка, прижавшись к толстой, растрескавшейся коре дерева, всё сильнее и сильнее звала на помощь. Неизвестно к кому обратив свою кругленькую мордашечку, она мяукала до болезненной, истошной хрипоты. Котёнок уже из последних сил напрягал свой голос, но всё продолжал взывать о помощи. Он мяукал жалобно, просительно, надрывно и требовательно напрягаясь до самых невозможных пределов. Он как будто хотел сказать самые простые слова: «Ну, где же вы? Что же вы не идёте ко мне?». Казалось, эти слова вот-вот слетят сейчас с его язычка, напоминающего розовенький лепесток. У диких кошек такого не бывает. От голода и безысходности они никогда не плачут. Во всём четвероногом сообществе идёт неустанная борьба за выживание, постоянная, неутихающая схватка за жизнь. Малявочка пока не научилась этой борьбе.

От длительного и непосильного напряжения своего неокрепшего маленького горлышка котёнок вконец выбился из сил, голосок становился всё слабее, тоньше, и, в конце концов, он замолк, так и не дождавшись ни от кого помощи. Но природа беспросыпа и жестоко заставляла работать его неразвитый младенческий мозг. Природа не дремлет, не отдыхает. В экстремальных условиях не только мозг человека, но и любого животного, лихорадочно трудится над тем, как лучше, быстрее, с наименьшими потерями выйти из трудного положения, как спасти свою шкуру и выйти победителем над всеми мыслимыми и немыслимыми врагами. И в этих целях, в целях самосохранения, с молниеносной быстротой, непреднамеренно, инстинктивно обрабатывается и обобщается вся та информация, которая поступает в мозговые извилины из окружающей среды, дённо и нощно довлеющей над любым живым существом в данный момент времени, информация также поступает беспрерывно из прошлого жизненного опыта, уже пережитого и закрепившегося в повседневном поведении в форме разнообразных привычек, потребностей, склонностей. Мозг малявки тоже работал с лихорадочной скоростью. Но котёнок ещё ничего не знал и не понимал. Разумеется, он не мог вобрать всю информацию о новой среде обитания, поэтому ему не из чего выбирать тот самый шанс на спасение, который в самую критическую минуту появляется у человека и зверя. У нашего котёнка почти нет никакого жизненного опыта. Жил он не в естественных, а в домашних, тепличных условиях. За ним ухаживали, кормили, поили. Он знал людей, ежедневно ощущал тепло их рук, тела, каждый день слышал их голоса, среди которых и грубые и нежные, и он научился понимать, что означают слова «кис- кис», «брысь!», « пошёл вон!» Он знал, при каких словах можно ластиться к человеку, при каких – опрометью удирать от него.

– Брысь отсюда! – кричала часто большая хозяйка.

Она кричала на него таким изуверским голосом, с такой ненавистью, что он надолго забивался в какой-нибудь угол, чаще всего под диван, и ждал там, трясясь всем тельцем, когда из школы придет маленькая хозяйка, от которой ни разу не слышал слова «брысь» и «пошёл вон отсюда».

Образы людей во всём нехитром, примитивном наборе восприятий их свойств, повадок, различных характерных и нехарактерных черт, успели всё-таки осесть в воображении котёнка в виде информации, идущей в мозг из внешнего мира. И он уже не первый и, видимо, не в последний раз после того, как его выбросили на улицу, всё поминал маленькую девочку, ощущал тепло её рук, пахнущих какими-то красками, пряностями, чувствовал, слышал её добрые, идущие от сердца слова и вообще всю её, заботливую, отзывчивую на любой его писк, на все прихоти и детские кошачьи капризы, вкусы. По-своему, по-кошачьи, он понимал, что она очень любила его. Но самое главное состояло в том, что она каждый день приносила ему хорошую, с понятными запахами, еду, после которой всегда хотелось поспать. Чашечки и блюдечки его никогда не были пустыми. Это было главное из того, о чём он сейчас вспоминал. Столько было еды, что есть никогда не хотелось. До конца всё не поедал. Ну как тут не чувствовать такую любовь!

И сейчас котёнок думал только о людях. Ещё не отшлифованный жизнью инстинкт подсказывал: люди – это его единственное спасение. Вся надежда только на них. Укрепление его безусловного рефлекса значительно затормозилось: тепличные условия жизни подавляли его требования, загоняли в глубинные недра биологической природы. Сытая, спокойная жизнь помешала ему разойтись в полную силу. Но всё равно в призрачном, элементарном рассудке котенка то и дело вспыхивали бесформенные, размытые образы людей, которые когда-то держали его на своих руках. И он почти безошибочно определил, что эти самые смутные образы – единственный шанс на спасение. Он практически не боялся людей, как его дикие, бездомные собратья. Ведь они кормили его, поили, гладили по спинке, ласкали. И перед его глазками всплыл смутный образ Людмилы Петровны. Совсем недавно она ласкала его, говорила ему нежные слова, точно так же, как и в своё время, маленькая хозяйка. Зачем же бояться людей? Не надо их бояться. Всё плохое, что исходило от большой хозяйки, понемногу затушевалось, подзабылось, в памяти остались лишь хорошие, добрые воспоминания.

Котёнок стоял возле громадной липы и, подняв хвостик морковкой, тревожно наблюдал за всем, что происходит вокруг. Мяукать не хватало больше сил. Да и к чему это? Всё равно ни от кого нет ни какой помощи. Хоть день и ночь мяукай – никого не дозовёшься. Маленькая хозяйка куда-то бесследно исчезла. Остальные люди слышат, как он мяукает, но остаются к нему равнодушными, не видят, не слышат, не понимают его страданий, не разумеют его. И не хотят замечать и понимать их. И всё время, как в тумане, перед ним крутился образ маленькой хозяйки.

Вспоминая о ней, котёнок стал наблюдать за подъездом, из которого изредка выходили люди, эти двуногие существа. Среди них пока не замечалась маленькая хозяйка. А ему ой как хотелось увидеть её! Он ждал только её и больше никого. Слышались не те голоса, не те слова, какие он слышал от неё. Своими кругленькими, как пуговичками, глазками он с надеждой вперился в раскрытую дверь подъезда и терпеливо ждал, когда из него начнут выходить люди. Или войдут в него. Это не имеет значения. Лишь бы увидеть людей. Но двуногих существ почему-то не было. Но котёнок всё равно продолжал наблюдать: возможно, появится та девочка, его маленькая хозяйка. Но она не выходила. Он повернулся к серой стене, за которой находилась кухня. Вкусных запахов почему-то уже не было. Куда- то испарились. Перед ним громоздилась стена, не пропускавшая его туда, где можно хорошо полакомиться. Эта стена пугала котёнка своей неприступностью и своими страшными размерами.

Котёнок все сильнее ощущал безнадёжность своего положения. И ему стало жутко от того, что вокруг не появлялись люди, эти двуногие существа. Тогда он медленно, но с какой-то отчаянной решимостью побрёл к подъезду. Подошёл к первой ступеньке подиума, присел на задние ножки и с тоскливой выжидательностью стал смотреть в тёмный проём дверного прямоугольника, откуда должны выходить двуногие существа. Было тепло, и дверь была настежь открыта. Котёнку доставляло интерес смотреть внутрь подъезда: он непрестанно ждал, что из него всё-таки должен кто-нибудь выйти. Прошло немного времени, и он увидел, как из темноты подъезда вышла немножко сгорбленная старушка, в тёмном плаще и с тонкой палочкой в правой руке. Медленно и тяжело переступая ногами и сохраняя хрупкое равновесие при помощи палочки, которой она часто постукивала по цементному полу, старушка выползла на улицу, не без труда спустившись с трёх ступенек подиума, потихоньку, с божьей помощью, дошла до липы и присела очень осторожно на небольшое дубовое брёвнышко, находившееся здесь уже немало лет, высохшее, ошкуренное, чистенькое и гладенькое, потому что на нём постоянно кто-то сидел. Палочку старушка положила рядом с собой, одним концом на бревно, другим – на малорослую травку, окружавшую ствол липы почти со всех сторон. Старушка, когда выходила на улицу, не заметила котёнка: слабенькое зрение. Да и надо было спускаться на землю по ступенькам так, чтобы не упасть и не повредить руку или ногу. Зато котёнок не спускал с неё своих любознательных и повеселевших от появлений человека округлившихся глазок. Он быстро развернулся в противоположную сторону и смотрел на неё всё время с неослабевающим вниманием. И когда старушка уселась на брёвнышке, он продолжал смотреть на неё. Кто это? Кто такая? Может, она даст ему что-нибудь поесть? И котёнок, задрав морковкой хвостик, торопливо заковылял к ней. Старушка осмотрелась, прищуриваясь старческими глазами, в уголках которых поблёскивали непросыхавшие капельки слёзной влаги. Она не заметила котёнка, который неслышно подошёл к ней. Он, стоя на всех четырёх ножках, смотрел на неё и ждал от неё вкусной еды. Старушка пока ещё не замечала его. Тогда он подошёл к ней ещё ближе и уставился прямо на её лицо. Старался смотреть в глаза. Старушка всё же заметила котёнка и ласково улыбнулась.

– Откуда же ты взялся, такой маленький? – уставшим голосом проговорила она. Ее бескровные губы и острый, изрытый морщинами подбородок, мелко дрожали, когда она выговаривала слова.

Котёнок, услышав мягкий, добрый человеческий голос, обрадовался и снова начал мяукать, только ещё громче, жалобнее, ещё более просительно, чем раньше. Не переставая упорно смотреть на старушку, подошёл к её стареньким, как и она сама, изношенным, башмакам, присел на задние лапки, и опять замяукал. « Мяу, мяу, мяу», – доносились до притуплённого слуха пожилой женщины страдальчески-призывные звуки. Котёнок плакал. Его глазки сверкали в солнечных лучах серебристой влагой. Он просил, упрашивал, умолял старушку дать ему что-нибудь поесть. Хоть что-нибудь, не говоря уже о тех деликатесах, которыми кормила его маленькая хозяйка.

– Есть хочешь? – сердобольно промолвила старушка и, с трудом нагнувшись, погладила котёнка по головке.

Котёнок встал передними лапками на кончики её башмаков и снова замяукал.

– Что же твои хозяева такие нехорошие люди? – спросила старушка, мягко поглаживая Обиженного котёнка по голове и по спинке. – Выбросили тебя на улицу. Одного оставили. Нехорошие люди. Где твой дом? Не знаешь, – сама же ответила старушка, поправляя сбившийся на глаза тёмный платок. – Плохие твои хозяева. Нехорошие они люди, если выбросили тебя на улицу.

Котёнку очень понравилось, что его гладили. И снова в воображении всплыл смутный, туманный образ маленькой хозяйки. Она гладила его каждый день. Гладила нежно, с душевной теплотой, подолгу. И когда засыпал и уже спал – тоже гладила. Но ему сильно хотелось есть. Лучше бы никто не гладил. Лучше бы дали поесть. А вот после можно и погладить, поласкать. Тогда можно и поспать, как он каждый раз делал, когда маленькая хозяйка держала его на своих тёплых руках. И он начал просить еду. Глядя на старушку, жалобно замяукал. Старушка смотрела на него как на младенца, которого нерадивая мать забыла покормить своим молочком.

– Знаю, знаю, – сопереживала она. – Ты хочешь есть. Сейчас я тебя покормлю, – и её правая рука скользнула в карман плаща. Повозившись там с минуту, вытащила из его глубины кусок мягкой, как вата, белой булки, размельчила на маленькие кусочки и положила прямо к носу котёнка.

– Ешь! – от всей души сказала старушка. – Хотела гулюшек покормить, но ты, я вижу, сильно проголодался. Так и умереть можно. У гулюшек есть крылышки, они могут летать. Им легче найти пропитание. У тебя нет таких крылышек. И летать ты не можешь, – великодушно говорила старушка, поглаживая котёнка. – Ешь, ешь… Я и гулюшкам дам поесть. У меня ещё есть булка.

Котёнок присел на все ножки и с ненасытной жадностью принялся есть кусочки булки. Он впивался в каждый кусочек маленькими, но уже цепкими зубками, и проглатывал кусочки, не разжёвывая, и тихонько рычал, потому что опасался, что еду кто-нибудь отнимет. У котёнка пробуждался инстинкт самосохранения. Этот инстинкт начинал работать, действовать, ориентировать чутьё котёнка в новых условиях. Капля по капле котёнок приспосабливался к неожиданным условиям и переменам повседневного существования. Он уже, можно сказать, начинал учиться реагировать на случайно возникающие ситуации и более-менее адекватно действовать в соответствии с их требованиями. Бабуля ещё подбросила ему несколько маленьких кусочков булки. Озираясь и временами поглядывая на неё, он быстро съел эту добавку.

– Ешь, ешь, – шепелявила старушка, со смиренной улыбкой наблюдая за котёнком.– Я сейчас и гулюшек покормлю. Я им всегда приношу что-нибудь поклевать, когда выхожу на улицу. У меня и для них осталась булка, – и достала из кармана плаща булку, раскрошила её, размяла своими крючковатыми пальцами и, разбрасывая кусочки вокруг себя, стала созывать голубей:

– Гули, гули…

Сизые, пёстрые, белокоричневые и всяких других расцветок голуби, бродившие в разных концах двора в поисках всего, что можно поклевать, моментально подлетели к старушке и наперегонки замельтешили носами. С близлежащих картонных ящиков, выброшенных из киосков, с ближних деревьев, шумно хлопая крыльями, подлетели ещё голуби, и набралась целая стая. Несколько голубей подошли к котёнку. Котёнок не испугался, а только лишь зарычал, но зарычал злобно, агрессивно, так как почувствовал в птицах своих нежелательных конкурентов и, может быть, врагов. Он рычал и ненавистно озирался на голубей, что никак не вязалось с его маленьким пушистым тельцем. И голуби, уже нацелившиеся клювами на кусочки булки, по праву принадлежавшие ему, отпорхнули быстренько в сторонку. Так агрессивно котёночек рычал первый раз за свою коротенькую жизнь. Жизнь учила бороться за себя. Старушка поглядывала то на голубей, хлопотливо снующих вокруг её ног, то на котёнка и, довольная своей благотворительностью, умилённо улыбалась. И котёнка, и голубей ей было жалко. Всех хотелось накормить. Несмотря на свои немалые годы, она любила жизнь и старалась не думать о смерти. Белый свет ненагляден. Видимо, в силу этого таинственного и вечного закона, она тихо радовалась, что её булка даёт возможность жить всем этим бесприютным птичкам и этому обиженному людьми рыжему котёнку. У неё было желание помогать жить другим. На душе становилось хорошо, приятно, веселее, когда она видела возле себя голубей, собачек, кошек, кормящихся её хлебом и молочком, на что без сожаления тратила деньги из своей пенсии.

Голуби, подобрав последние крохи от булки, разбрелись по широкому пространству двора. Некоторые, организовавшись в маленькие стайки, шумно вспорхнули и куда-то улетели. Старушка смотрела на них повеселевшими глазами и про себя желала им удачных путей. Котёнок никуда не пошёл. Остался сидеть возле её башмака. Он всем своим нутром ощутил, что встретил какую-то совсем новую, ранее не известную ему хозяйку. Новая знакомая ему очень понравилась. От неё он пока не слышал ни одного колкого, гавкавшего слова, которые так любила произносить большая хозяйка, ещё не изгладившаяся из его воображения. Он доел булку, снова сел на задние лапки и округлёнными глазками внимательно присмотрелся на новую хозяйку. За короткое время он успел привязаться к ней, к её тёплому, убаюкивающему голосу. Ничего не подозревая, он боролся за жизнь. И к этому активно подталкивал инстинкт. Кто-то из великих людей мудро сказал, что жизнь сильнее смерти. Хорошо сказано. Возьмите любого человека. Как бы тягостно и горько ему не жилось на свете, как бы не давила, не гнула в три погибели судьба, он всё равно думает о том, что надо во что бы то ни стало жить, но ни в коем случае не умирать, он хлопочет, как может, суетится в меру сил, вытягивает из себя всё возможное, чтобы жизнь не оборвалась, не затухла, как лампада без масла. Человек тянется к жизни. Рыжий котёнок тоже тянется к жизни. Только вот не понимает, что есть жизнь, не знает и никогда не узнает, что сам живёт на свете и стремится занять своё законное место под солнцем. Он ощущает жизнь инстинктом, данным ему природой.

– Ну что? – склонясь к нему, кротко улыбнулась старушка. – Наелся или не наелся?

В ответ котёнок слабо пискнул, как будто поблагодарил её за вкусное угощение.

– Ещё будешь булку? Есть у меня тут маленький кусочек. Я тебе отдам, – и, вынув из кармана кусочек булки, положила его перед мордочкой.

Котёнок без особых усилий расправился с этой последней порцией деликатеса и весёлыми глазками, облизываясь, присмотрелся на свою спасительницу, словно хотел получше её рассмотреть. Мяукать ему теперь не хотелось.

– Теперь тебе надо водички напиться, – заботливо сказала старушка. – Я могла бы принести тебе водички напиться, но мне трудно подниматься с брёвнышка и идти в квартиру. Хоть я живу на первом этаже, мне всё равно трудно. Трудно мне это сделать, – как будто оправдывалась она перед несмышлёнышем. – Старенькая я стала. Скоро восемьдесят три годочка стукнет. Ты, конечно, не понимаешь моих слов. Нe обижайся на меня. Я ведь тебя очень полюбила. Ты такой маленький, хорошенький, пушистенький. Я хорошо знаю, что ты хочешь пить. Ты давно не ел и не пил. После еды всем хочется пить. И тебе тоже. Я это понимаю. Но мне трудно подниматься и идти до квартиры. Тут рядом есть небольшая лужица. После дождика осталась. Она не совсем высохла. Там есть водичка чистая. Ты сейчас пойдёшь к этой лужице и напьёшься водички. Водичка там чистая. Её можно пить. Ты не видишь эту лужицу, потому что на меня смотришь.

Старушка взяла котёнка под брюшко и повернула его носом к небольшой лужице, которая находилась в метрах пяти от липы.

– Иди, иди, не бойся, – советовала старушка котёнку, – и обязательно придёшь к водичке. – Иди смелее, – и подтолкнула его лёгким прикосновением ладони. – Иди, напейся водички. А то тебе плохо будет. Ты очень хочешь пить. Без воды нельзя жить никому. Тебе нужна водичка.

Получилось так, что котёнок как будто понял все слова, сказанные старушкой. И он убедился в необходимости пойти к лужице и напиться из неё. Лужица находилась в небольшой низине и была видна, как на ладони. Она немного поблёскивала на солнце и, видимо, по этой причине попала на глаза котёнку. Он стоял неподвижно, немного напряжённо и даже как-то озадаченно. И с отчаянной жадностью присматривался к блестящей поверхности лужицы. Так и человек иногда оказывается на перепутье: что делать, куда податься, в какую свернуть сторону? Неразвитый мозг малявки лихорадочно работал, что-то взвешивал. Он зачарованно смотрел на лужицу, забыв о своей хорошей знакомой, которая внимательно наблюдала за ним и при необходимости готова была ему помочь. Котёнок не знал, что делать. Подобные лужицы он видел, когда жил в квартире, когда маленькая хозяйка ухаживала за ним. Лужицы находились в круглой пластиковой тарелочке. И тоже блестели. Он, как ни в чём ни бывало, подходил к тарелочке и лакал из неё водичку, от которой по всему телу прокатывался приятный холодок. И жить становилось веселее. Он беззаботно играл, гонялся за шариками, брошенными маленькой хозяйкой прямо на пол. Но прежде, чем заняться шариками, пил водичку. Это хорошо, приятно. Лужица, на которую он так пристально смотрел, тоже круглая, только побольше, нежели та, что он видел в квартире. Но тоже блестела. Котёнок поднимал мордочку кверху и втягивал глубоким вдохом циркулирующие рядом запахи, и чувствовал влажную и прохладную волну, наползающую из низины, от блестящей лужицы. Ветерок стихал, и запах влаги исчезал. Потом опять появлялся. Котёнок определил, что эта та самая пластиковая тарелочка, из которой он пил приятную влагу в квартире. Ему хотелось пить. Жажда мучила его основательно. Запах сырости снова пахнул на неге неожиданной и освежающей волной. Не оборачиваясь на старушку и подняв мордочку, котёнок медленно, пугливо пошёл к лужице. Он шёл на запах влаги, жадно вытягивая мордочку, раздувая ноздри в предвкушении сладостной минуты утоления свирепой жажды. Он подошёл к лужице совсем близко. Увидел её всю во всём блеске. И теперь уже не свернёт от неё ни в какую сторону. Он окончательно убедился: то, что находилось перед ним очень похоже на пластиковую тарелочку, из которой приходилось пить водичку. И вода в ней была неподвижной и ничуть не шевелилась. И сейчас было видно, что это блюдечко намного больше, чем-то, которое стояло на кухне. Но сейчас это было не самое главное. Котёнок догадался, что из этого громадного блюдечка можно напиться точно так же, как пил он из маленького. Опять сработал инстинкт самосохранения.

Котёнок медленно, осторожно, с опаской подходил к лужице. До неё оставались считанные сантиметры. Он уже радовался, готовясь лакать целительную влагу. Однако подойти к этому заветному оазису и утолить жажду ему так и не удалось. По крайней мере, в настоящую минуту. И вот почему. Из гаража, расположенного недалеко от дома и принадлежащего не то государственному, не то коммерческому учреждению, неожиданно, будто пробка из бутылки, выскочил молодой парень лет двадцати трёх, неказистый на вид, худенький, немного плюгавенький, в промасленной спецовке, помятой, затёртой до глянцевых бликов, небрежно причёсанный, с большой хозяйственной сумкой. Шёл он шустро, размахивал свободной от сумки рукой. Одним словом, ничего необычного в нём не замечалось. Но заметно было другое – парень то и дело поворачивал голову в стороны, потом наклонял её, снова смотрел по сторонам, но на этот раз чему-то лыбился, – вроде бы как обитатель дурдома, тихий, безвредный, не агрессивный. Поэтому и отпустили его на волю. Такое впечатление прямо сходу производил этот молодой парень. Он был навеселе, чему-то радовался, предчувствуя, наверное, нечто приятное, очень желанное. Из гаража вышел другой молодой человек, несколько постарше, порослее, посерьёзнее и помордастее.

– Коля! – на всю округу раздался его зычный голос.

Коля вздрогнул и обернулся.

– Ты что?

– Возьми пару бутылок! Одной нам маловато!

Коля потоптался, почесал затылок, взглянул на ясное небо, осмотрелся и залыбился, как дурачок.

– Слушай, Вася! – чему-то радовался Коля. – Я сразу возьму три бутылки. Две нам с тобой мало. Весь день здесь будем торчать, ремонтировать. Вчера нам не хватило двух бутылок. Пришлось мне бежать. И сегодня такая же история может повториться. Опять мне бежать за третьей.

– Хрен с тобой! Бери три! – без промедления согласился Вася, вытирая ладонью пот со лба. – Какая разница! Я сейчас нарежу огурчиков. Хлеба у нас мало. Возьми буханочку. Да побыстрее пошевеливайся! И сейчас вмажем! Выпить хочется.

– Со вчерашнего вечера не пили! – досадовал Коля. Он ещё шустрее двинулся в магазин за выпивкой.

Проходя мимо лужицы, метрах в десяти от неё, Коля опулячил рыжего котёнка, заметно выделявшегося среди серой одноцветности двора своей огненной яркостью. Котёнок уже подошёл к заветному блюдечку, наполненному призрачно поблёскивавшей жидкостью. Небольшой опыт подсказывал, что эту жидкость можно лакать язычком и от этого станет очень приятно во всём теле. Становится лучше жить. Его мучила жажда. Подойдя вплотную к лужице, он остановился, упёршись передними лапками в размягчённую землю, вытянул шейку, заглянул в зеркало воды и увидел своё отражение. И здесь для него не было никакого открытия. Он не раз видел себя в зеркальце, когда приходил пить из пластиковой тарелочки. Иногда маленькая хозяйка брала его на руки и приносила к тарелочке и заставляла пить. Но он не хотел знать, кто на него смотрит из тарелочки. Самое важное – надо напиться. И сейчас его не удивила мордашка, смотревшая на него из лужицы. Ему ужасно хотелось пить. А кто там смотрит из водички – не имеет значения. Котёнок пригнул головку, ещё больше вытянул шейку, посмотрел в стороны и хотел уже начать лакать язычком водичку.

Есть люди, для которых сделать для братьев наших меньших какую-нибудь пакость, мерзость – неописуемое наслаждение, удовольствие, может быть, само счастье. Такие люди не могут пройти мимо кошки или собаки, разумеется, не злой, не кусучей, чтобы как-нибудь и чем-нибудь не задеть их, не ударить по голове, по спине, по носу, не разозлить, не потрепать за ухо и во что бы то ни стало не причинить боль, – это самое главное. К таким индивидам относился и наш Коля. Видимо, унаследовал садистские гены. От каких-то своих предков. Иначе он спокойненько прошагал бы мимо рыжего котёнка, как делают все порядочные люди. Идти бы ему да идти своим путём. Тем более что Вася, старший приятель, строго наказал идти как можно скорее за водкой. Но не такой человек Коля, чтобы оставить в покое маленькое, беззащитное существо. По всей вероятности, Коля вырос в семье, которая не в силах была пробудить в нём хотя бы незначительные благородные, истинно человеческие склонности. Семейная почва не дала хороших всходов. В школе Коля учился прескверно. Весь педагогический коллектив, несмотря на героические старания, оказался в полнейшем несостоянии привить ему положительные духовные потребности, хотя бы самые элементарные, на худой конец, пусть самые примитивные. И то было бы неплохо. Его не озарила божественная любовь ни к естественным, ни к гуманитарным дисциплинам. Но зато нервную систему многим своим наставникам, тщетно пытавшимся вывести его на широкую и светлую дорогу жизни и знаний, он подпортил довольно основательно. Поэтому тот день, когда Коля, закончив десять классов, вполне созревший физиологически, но практически с нулевой интеллектуальностью, осознав, в конце концов, что никогда и ни за что не сдаст ЕГЭ после одиннадцатого класса, навсегда покинул школу, – это один из радостных и даже счастливых дней в их нелёгкой и тревожной педагогической деятельности, да и вообще всей жизни. Предел всех желаний и ожиданий! После школы Коля служил в армии. Там получил специальность шофёра и теперь работал водителем самосвала и каким-то ещё ремонтником. С него достаточно.

Коля пристально присмотрелся к котёнку, замедлил движение в магазин и через несколько секунд остановился прямо возле малявки.

– Ах ты, рыжий! – заорал он с глупым безумием. Он развеселился от такой неожиданной встречи, заулыбался прямо до ушей. Забыв о водке и наказе приятеля бежать в магазин побыстрее, он бешено, как угорелый, подскочил к малявочке и поставил свой грязный ботинок между котёнком и лужицей, из которой можно было напиться. Котёнок испугался, поднял головку и так обиженно мяукнул, что нормальный человек не мог бы не пожалеть его в этот момент.

– Что мяукаешь? – жестокосердно сказал Коля и, подойдя к котёнку и наклонившись, схватил его двумя пальцами за ушко и рывком вздёрнул до самых своих глаз. Ушко котёнка сильно натянулось под тяжестью тела и ему стало нестерпимо больно. А Коля оскалился от удовольствия. Он с наслаждением наблюдал, как рыжий котёнок болтается в воздухе и перебирает лапками в надежде вырваться на свободу. Если бы он мог говорить, то сказал бы примерно так: «Да что тебе надо от меня, придурок? Что я тебе сделал плохого?» Котёнок без конца сучил лапками, извивался, вертелся вправо и влево по оси. Он жалобно мяукал, прося пощады, но обидчику от этого мяуканья было очень весело и приятно. Рыжий уже устал бороться и мяукать. Он бессильно обвис и замолчал, отдавшись воле судьбы. Но Коле его молчание не понравилось. Он прижал ушко котёнка ногтем к своему пальцу. Котёнок неистово запищал от боли. Не переставая наслаждаться и скалиться, Коля наблюдал за ним и одновременно думал, какую пакость ещё сделать котёнку. В голову приходила одна варварская мысль за другой. Ему хотелось сделать котёнку ещё больней. И он с ещё большей изуверской силой вонзил свой ноготь в его ушко. И начал резко поднимать вверх и опускать вниз. Потом начал дёргать, как какую-то тряпку. Котёнок запищал ещё громче и жалостливее.

– Нe пищи! – по-жандармски приказал Коля, скаля зубы.

Старушка в это самое время, пригревшись на солнышке, задремала, привалившись к жёсткой коре липы. Спала она всегда чутко, как видимо, и все немолодые люди. И при малейшем звуке всегда просыпалась. Последний сумасшедший возглас разбудил её. Она раскрыла глаза и не могла сначала понять, что происходит. И тут увидела рыжего котёнка, которого Коля дёргал, крутил в воздухе, трепал за ушко.

– Что ты к нему привязался? – обнаружила она издевательство над котёнком. Старушка собрала все свои силёнки и вступилась за рыжую малявочку. – Отпусти котёнка! – повысила она голос. – И ступай своей дорогой. Иди, куда хочешь. Как шёл, так и иди! – негодовала защитница котёнка.

Только сейчас Коля обратил внимание на старушку, сидевшую на брёвнышке под липой.

– Ты что там квакаешь, бабка? – окрысился Коля. – Сиди там и помалкивай побольше! Без тебя обойдёмся!

– Отпусти котёнка!

– А я хочу, чтобы он попищал. Хочу его помучить. Пусть попищит! – прокричал Коля и, приблизив котёнка и своему уху, стал слушать, как он пищит. – Это он песенку поёт, – и заржал по-лошадиному. – Эта скотина живучая. Всё выдержит.

– Сам ты скотина! – прозвучал слабый голосок старушки.

– Помолчи, бабка! – злился Коля. – Не твоё дело!

– Отпусти котёнка! Я сказала тебе, дураку! Отпусти! Зачем ты его мучаешь?

– А мне хочется его помучить! Гы – гы – гы…

– Да отпусти котёнка, скотина ты этакая!

– Бабуль, – иезуитски лыбился Коля, – ты глупа, как этот котёнок. Тебе уже давно пора подыхать, а ты там что-то пытаешься соображать. Помолчи лучше. Не влипай не в свои дела!

– Порядочный ты придурок! Вот кто ты! И подыхать не мне надо, а тебе, чтобы дурачков на земле стало поменьше. А то сколько их расплодилось!

Как раз в этот момент из подъезда вышел довольно энергичный, интеллигентного вида мужчина лет сорока, в тёмном костюме, при галстуке. Это был супруг Людмилы Петровны. Он работал научным сотрудником городского зоопарка и сейчас торопился на работу.

– Здравствуйте, Татьяна Алексеевна! – громко сказал научный сотрудник, зная, что бабуля несколько недослышит.

– Здравствуйте, Игорь Андреевич! – отозвалась Татьяна Алексеевна. – На работу торопитесь?

Коля, как только Игорь Андреевич вышел из подъезда, швырнул котёнка и заторопился в магазин. Он очень сожалел, что не успел высказать старушке ещё несколько омерзительных словечек.

У Игоря Андреевича ни секунды не было свободного времени, поэтому он не заметил, не обратил должного внимания на случай с котёнком. Помахивая портфелем, он быстро пошагал на автобус.

Перевернувшись несколько раз в воздухе, котёнок сумел всё-таки благополучно приземлиться на все четыре ноги. Сделал мягкую посадку. Его маленькие ножки вовремя сумели выполнить роль надёжных, спасительных амортизаторов. Он сел на задние лапки, почесал болевшее ушко. Затем осмотрелся, ещё почесал зудящее от боли ушко и уставился на Татьяну Алексеевну. Он ещё как следует не очухался после такого непомерно резкого потрясения. И не знал, куда идти. Вид у него был растерянный и упрашивающий, будто он хотел посоветоваться со своей защитницей по этому вопросу. Только вот не умел говорить.

– Иди, напейся водички, – сердечным голосом сказала Татьяна Алексеевна, понимая, что котёнку нужна помощь. – Этот придурок ушел. Он теперь тебе не помешает. Иди, напейся.

– Кто-то, наверно, подбросил котёнка в наш двор, – услышала Татьяна Алексеевна женский голос, прозвучавший рядом с ней. Она повернула голову и увидела свою хорошо знакомую старушку, с которой была в очень хороших отношениях. Это была Зина, женщина очень рассудительная, уважительная, за что её уважали все жильцы подъезда. Недавно ей исполнилось сорок лет. Жила она почему-то в полном одиночестве, если не считать маленькую собачку Юльку. Несмотря на это, она отличалась довольно высокой жизнерадостностью весёлым, неунывающим нравом, высокой порядочностью. Татьяна Алексеевна души в ней не чаяла, безмерно обожала одинокую женщину и относилась к ней с неиссякаемой материнской любовью. Зина была для неё как дочь. А может и лучше дочери. Смотря какая дочь. Татьяна Алексеевна частенько прибаливала: годы берут своё. В такие дни лежала в постели и не могла сама дойти до магазина за продуктами. В такие трудные моменты ей бескорыстно помогала Зина. Помогала от души, не думая ни о каких вознаграждениях. Старушка однажды вознамерилась ей заплатить за проявление такой тёплой заботы. Однако Зина наотрез отказалась от денег. Сказала, что совесть не позволяет ей брать деньги от больного и старого человека, что помогает ей исключительно из гуманных соображений.

– Это ты, Зина! – встрепенулась старушка. – А я не слышала, как ты ко мне подошла. Ты что-то у меня спросила?

– Котёночка кто-то подбросил в наш двор? – усилила голос Зина.

– Кто-то подбросил, – сказала Татьяна Алексеевна, глядя на малявку, продолжавшую сидеть на задних ножках. – А мне, знаешь Зин, очень жалко его, – плаксиво разжалобилась старушка.– Он ведь как ребёночек маленький, несмышлёный. Я всю свою жизнь работала воспитательницей в детском доме. Сразу после войны пришла в детский дом – и до самой пенсии. Дети были сиротами, без отцов, матерей. Жалко мне их было, – дрожал её голос. – И этот котёночек напоминает мне малого ребёнка. Никакой разницы. Такой же слабенький, беззащитный. А этот дурак, – разволновалась она, – схватил его за ушко и стал над ним издеваться. Мучил, мучил и швырнул на землю. Из гаража этот дурак, – и указала трясущимся указательным пальцем на гараж. – Ты хорошо знаешь этого придурка.

– Знаю, как же не знаю, – сказала Зина. – Этого придурка весь наш дом знает. Его и все шофера так зовут. Он на самом деле придурковатый. Там ещё Вася есть. Тоже хорош, – язвительно сказала она и нахмурила брови. – Они частенько выпивают в нашем подъезде. Всeгда ночью. Узнали наш код и спокойненько открывают дверь.

– Иди, иди, напейся водички, – уговаривала Татьяна Алексеевна котёнка, который всё смотрел на неё. – Я его покормила булкой. Он пить хочет теперь. Подошёл к лужице и хотел напиться. А этот придурок всё испортил. Так и не напился, бедный. А пить хочет. Булку сразу съел. Сильно проголодался. А теперь боится подходить и лужице. Я бы поднесла его к этой лужице, чтобы он напился, но трудно мне вставать. Спину что-то всю разломило.

– А я сейчас его отнесу к этой лужице, – с горячим желанием сказала Зина. – Водичка там чистая, хорошая.

Зина подошла к рыженькому, осторожно взяла его на руки и принесла к лужице. И подошла опять к Татьяне Алексеевне.

– Такой хорошенький котёночек, – умилялась старушка, глядя, с какой жадностью котёнок лакает водичку. – Была бы я помоложе да поздоровее, взяла бы его к себе домой. Но за ним надо ухаживать. А я не могу. Зачем мучить котёнка. Он тоже хочет жить. Мне жалко котёнка.

– Мне тоже его жалко, – призналась Зина. – Я взяла бы его. Но в двух учреждениях мою полы. Ухожу утром и прихожу поздно. Сильно устаю. Что поделаешь? Надо деньги на жизнь зарабатывать.

– А что-то твоей Юльки не видно?

– Она у меня болеет. Этот Коля на прошлой неделе ударил её ногой прямо в грудь. Я её носила к ветеринару. Надо лечить собачку. Она у меня такая хорошенькая.

– Куда же котёнка определить? – заботливо сказала Татьяна Алексеевна.

– Скоро Таня придёт из школы, – сказала Зина. – Может, она найдёт таких хозяев, которые согласятся взять его. Хорошенький, красивенький котёночек. Очень забавный.

– Она девочка шустрая, боевая. Должна найти. А то мне очень жалко его.

– Если бы я работала в одном каком-нибудь учреждении, то взяла бы его, – сказала Зина.– Но не получается. Вяла бы. Я люблю животных.

– Ты трудяга, – уважительно сказала Татьяна Алексеевна и, приподняв голову, накрытую тёплым платком, посмотрела на свою любимицу.– Ты молодец. Своим трудом живёшь. Если бы все так жили. Тебя все любят в нашем доме.

Зина ещё недолго постояла и пошла домой. Татьяна Алексеевна смотрела на котёнка. Она радовалась, что он пьёт из лужицы водичку.

3. Хорошие друзья

Котёнок напился из лужицы, полюбовался на своё отражение в стоячей воде, потом повернулся к Татьяне Алексеевне, умиротворённо посмотрел на неё и потихоньку подошёл к ней. Привычка к людям, выработанная в домашних условиях, пока что перебарывала, пересиливала инстинкт самосохранения. Без людей он не мог обойтись. Трудно от них отвыкнуть. Для этого требуется определённое время, необходимо несколько месяцев пожить в диких или, по крайней мере, в полудиких условиях. Надо самому искать пищу и всё необходимое для существования. Образ человека прочно обосновался в мозгу котёнка. И в первую очередь образ маленькой хозяйки. Она постоянно маячила в его воображении, представляясь в самых причудливых формах, очертаниях, фигурах. Но быстро растворялся в бесконечно длинной цепочке представлений о вкусной еде, приятных запахах, о мягком коврике, на котором можно поиграть, поспать, понежиться. Всё это неразделимо увязывалось с представлениями о маленькой девочке, его маленькой хозяйке, которую он не видел уже несколько дней. А ему так хотелось, чтобы она пришла и взяла его к себе на руки. Но этой девочки нигде не было видно. И котёнок всё с большим вниманием всматривался в старушку. Ему хотелось, чтобы она была с ним всегда, хотелось посидеть у неё на руках. Он понимал, что это не его маленькая хозяйка. Но кто знает? Может быть, она возьмёт его, приласкает, погладит, пригреет. Это самое естественное желание неокрепшего, беспомощного существа найти себе приют, тепло, пищу.

Котёнок подошёл и Татьяне Алексеевне совсем близко, вплотную к её башмакам, присел на задние лапки, обвил хвостиком передние лапки и, не моргая, с кошачьим интересом присмотрелся к ней: видимо, ожидал, когда она возьмёт его на руки.

– Напился? – сухо улыбалась Татьяна Алексеевна.– Теперь надо поспать. Ты очень устал. Потому что ещё маленький, слабенький. Я тоже устала и хочу полежать на кроватке. Домой я тебя взять не могу. Ведь за тобой надо хорошо ухаживать. А у меня нет на это никаких сил. Я живу одна. А одной нелегко жить старенькой бабушке, – разъясняла она котёнку всё, как оно и есть на самом деле.– Но ты не переживай. Скоро придёт очень хорошая девочка из школы, и она позаботится о тебе. Подожди немного. У неё скоро кончатся уроки. И она сразу придёт домой. Эта девочка тебя не бросит. Потому что она очень добрая, хорошая. А что ты ко мне так присмотрелся? Я тебя немного покормила. Ты напился водички. Ну, иди сюда, – и, наклонившись не без труда, взяла котёнка, посадила его на свои усохшие, тощие ладони.– Какой же ты маленький, – удивлялась старушка.– На моих ладонях уместился. Такой маленький и хорошенький.

Татьяна Алексеевна поглаживала котёнка по всему тельцу, от ушек до хвостика. И что-то рассказывала ему. Котёнок беспечно замурлыкал, присел на все лапки и, сонно жмурясь, уткнулся мордочкой в ладонь старушки. Понюхал эту ладонь, полизал её и заснул.

А в это время во дворе появилась девочка, о которой говорила Зина. И Татьяна Алексеевна говорила о ней котёнку. Очень хорошая девочка. Такая светлая, голубоглазая, золотистая, как солнечный лучик, превратившийся в прекрасный цветочек. Быстрым взором, говорившим о её пытливости и расторопности, девочка сразу увидела на руках старушки рыжего котёнка и, разумеется, не могла пройти мимо.

Девочка убыстрённой походкой подошла к ней.

– Здравствуйте, Татьяна Алексеевна!

– Это ты, Таня? – приподняла старушка голову, чтобы лучше видеть девочку.

– Да, – сказала Таня.

– Ты уже из школы пришла?

– Из школы, – переложила Таня сумку с книгами и тетрадками в другую руку.– Чей это котёночек? В нашем доме таких нет. Такой хорошенький, рыженький. Как огнём горит.

– Кто-то подбросил к нашему дому. Сегодня утром, когда ты ушла в школу. А может, пришёл откуда-нибудь.

– Какой хорошенький, маленький, забавный… рыженький такой, – с ласковым умилением гладила Таня котёнка по всему тельцу.

– Маленький, слабенький. Мне так жалко его. Я его кормила булкой. Он пил водичку из лужицы.

О том, что над котёнком издевался Коля, Татьяна Алексеевна говорить не стала: не стоит огорчать девочку.

– Я сейчас принесу ему еду, – сказала Таня, продолжая гладить котёнка.

– Мама не будет ругать тебя за это?

– Нет, не будет.

– А папа?

– Папа у нас очень добрый. Он тоже не будет ругаться за это. Вы ещё посидите с котёнком?

– Посижу.

Таня стремительно сорвалась с места, точно вспорхнула, как перепёлка и, размахивая сумкой, побежала к подъезду. Татьяна Алексеевна не успела повернуться к дому, а её уже нигде не было видно. Буквально через несколько минут, запыхавшись, Таня вернулась с блюдечком со сметаной. Села на брёвнышко рядом с бабушкой, взяла у неё котёнка, посадила к себе на коленочки и поднесла к носу блюдечко.

– Кушай сметанку, рыженький, кушай, а то ты сильно проголодался, – ласково и трогательно говорила Таня, любовно поглаживая котёнка.

Котёнок спокойно, без малейшего испуга смотрел на незнакомую девочку и тут же приступил к трапезе. Вылизал всю сметану, блюдечко стало чистым, как будто вымытым. Он облизался, доверчиво посмотрел на девочку. Глядя на неё, он установил, что в этой девочке есть большая схожесть с его маленькой хозяйкой. У неё был точно такой же мягкий и тонкий голосок. Таня отставила пустое блюдечко на траву, сложила ладошки одна с другой, и котёнок устроился на них, как на перине. Так мягко было всегда у маленькой хозяйки. Он облизывал, обнюхивал Танины руки, ластился к этой маленькой девочке, в которой он готов был признать маленькую хозяйку. Но по запаху ладошек он определил – это не та маленькая хозяйка. Но и это тоже хорошая. И он уже её полюбил. И эта девочка тоже полюбила его тоже гладит, кормит, лелеет. Котёнок облизал Танины ладошки, затем перешёл к пальчикам. Таня смеялась, наблюдая за таким занятием рыженького. Она склонилась до уровня носика котёнка и наблюдала за его язычком.

– Язычок такой маленький и такой розовенький, – умилялась она, гладя котёнка.– Может, кто его потерял, – посмотрела она на Татьяну Алексеевну.– А он ушёл и заблудился? И его не нашли.

– А в нашем доме ни у кого не было такого котёночка?

– В нашем доме таких нет, – авторитетно ответила Таня.– Я хорошо знаю, какие в нашем доме есть кошки, собаки, попугаи. Знаю, в каких квартирах они живут. Я всё знаю, – с наивной откровенностью говорила она. – Этого котёнка в нашем доме никогда не было. Какой хорошенький! – Восхищалась девочка. – Такой красивенький.

– Его выбросили на улицу, – высказала Татьяна Алексеевна своё предположение. – Вчера вечером я долго сидела на брёвнышке, – и постучала по брёвнышку, на котором сидела. – Его здесь не было. Так что его к нам принесли, подкинули, или же он пришёл к нам из других дворов.

– Если его подбросили, то это сделали нехорошие люди, – не совсем детский вывод сделала Таня.

– Это нехорошие, злые, недобрые люди, – растревожилась Татьяна Алексеевна. – Очень плохие люди. Таких людей надо опасаться. С ними нельзя иметь никаких дел, потому что в любую минуту они могут продать и предать кого угодно. Недобрые, чёрствые люди. Ты сейчас хоть и маленькая, – и мудро посмотрела на Таню, – но всё равно учись распознавать людей. Когда станешь взрослой – пригодится. Если выбросили такого котёночка на улицу, то любому человеку они могут подстроить любую пакость.

– А мордочка кругленькая, как мячик, – улыбалась Таня, поглаживая котёнка.

Котёнок почувствовал, что и пальчики у этой маленькой девочки тоже тоненькие, как и у прежней маленькой хозяйки, и с этой секунды в его воображении стали лепиться сразу образы двух девочек, очень схожих и очень хороших. У обеих руки тёплые и хорошо пахнут. И обе они ему понравились.

– Красивый котёночек, – сказала Татьяна Алексеевна. – Я взяла бы его себе, но мне трудно за ним ухаживать. Старенькая я стала, болею почти каждый день. Трудно мне за ним ухаживать.

– Я его буду звать Рыжиком, – сказала Таня.

– Правильно, – одобрила старушка решение девочки.– А его больше никак нельзя назвать, потому что он весь рыженький. Как огонёк. Это самое подходящее для него имя. А где он будет жить? – забеспокоилась Татьяна Алексеевна. – Может быть, какая-нибудь подружка у тебя есть? И она возьмёт себе этого котёночка. Уж очень он хорошенький. И назвала ты его тоже очень хорошо. Мне Рыжик очень нравится.

– У меня есть подружка! – восхищённо заискрились светлые, широко открытые глаза Тани.– Рита её звать. Она тоже учится в четвёртом классе. И сидим мы с ней всегда за одним столом.

– У них нет кошки?

– Нет, у неё нет кошки. Рита говорила мне ещё до школы, когда у нас были летние каникулы, что ей хочется, чтобы у неё был котёночек. Она возьмёт Рыжика к себе, – радовалась Таня, что Рыжик не пропадёт и будет спасён. – Я сейчас к ней схожу и скажу ей. Она должна сейчас быть дома. Мы вместе с ней пришли из школы.

– Сходи, сходи…

– А вы посидите с Рыжиком до нашего прихода?

– Танечка, я сейчас пойду домой. Я уже устала и мне надо немного полежать. А Рыжика надо сейчас куда-нибудь на время определить. Найди ему хорошенькое местечко, чтобы он спал спокойно. Он хочет спать. Вдруг твоя подружка не возьмёт себе Рыжика. Тогда что с ним делать будем?

– Я тогда возьму его к себе домой.

– Мама и папа разрешат?

– Они мне всё разрешают.

– У тебя Рыжику хорошо будет? Ты за ним будешь ухаживать?

– У нас Рыжику будет очень хорошо. Я за ним буду ухаживать. Я сейчас принесу ему картонную коробку, и он в ней будет сидеть. И пусть спит в коробке. Это будет его домик.

– Хорошо ты придумала, – похвалила Татьяна Алексеевна инициативу Тани.– Он сразу уснёт. Потому что сильно устал. А я пока посижу с ним, присмотрю за ним. А ты принеси коробку и потом сходи и своей подружке. Если долго пробудешь у подружки, то я тогда уйду домой. Я взяла бы себе котёнка насовсем. Но я стала старенькая и часто болею. И не смогу за ним как следует ухаживать. Ну, иди за коробкой.

Таня посадила Рыжика на брёвнышко, рядом со старушкой, и побежала домой. Очень скоро принесла картонную коробку из-под пряников и кусок ватника от старой, пришедшей, видимо, в негодность, зимней одежды. Поставила коробку набок, очень проворно расстелила ватник и весь этот импровизированный домик определила в заросли высокой травы, кустившейся возле липы, и посадила в неё котёнка. Ей очень хотелось, чтобы Рыжик уснул. Её кошка Маруся всегда сладко засыпает после вкусной и обильной еды. Свернётся на её кроватке клубочком и спит себе сколько ей угодно. Таня считала, что так делают все кошки, независимо от того, какие они – большие или маленькие, как Рыжик. Она до невозможности любила свою Марусю. Красивая кошечка, молодая, пушистая, хвост очень пушистый, такая игрунья. Хоть весь день с ней играй – всё равно ещё хочет играть. И любит спать. И Рыжик, как ей думалось, тоже очень любит спать.

– Мама не будет тебя ругать за эту коробку? Она ей не нужна? – нежно спросила Татьяна Алексеевна.

– Мама меня ни за что не ругает, – улыбнулась девочка и с удивлением посмотрела на старушку. – Я послушная девочка, и мама меня любит, и папа тоже любит. А эта коробка маме не нужна. Она стоит у нас в кладовке без дела. Только мешает. Папа собирался унести её на мусорную свалку.

Но Рыжик к огорчению Тани спать не собирался. Не улёгся в коробке, на мягкой подстилке, не свернулся клубочком, как Маруся. Он посидел немного и вышел из неё. Хотел пробраться через густую, перепутавшуюся стеблями, траву, но запутался и повис на ней и, глядя на Таню, мяукнул. Таня, конечно, высвободила его из такого плена, поставила на брёвнышко. И погладила. Потом, по совету Татьяны Алексеевны, устроила в траве проход, отодвинув стебли травы в стороны: теперь Рыжик свободно станет проходить в коробку и также свободно из неё выходить, и опять посадила Рыжика в коробку.

– Его надо чем-нибудь укрыть, – не переставала Таня заботиться о котёнке. – А то ему холодно. Он маленький. А все дети любят тепло.

– Правильно, – одобрила старушка и эту инициативу девочки. – Надо его накрыть. Ему будет тепло, и он тогда уснёт. На улице сегодня не очень тепло. Я вот в плаще и мне всё равно прохладно.

– А мне не холодно! – счастливым голоском прощебетала Таня.

– Ты молоденькая. Тебе со мной нечего равняться.

Вприпрыжку Таня поскакала домой и через пять минут притащила довольно большой кусок истёртого, излохматившегося байкового одеяла. Рыжик сидел в коробке. Таня пробралась через траву к коробке, укрыла краешком одеяла, оставив только ушки и глазки.

– Теперь ему будет тепло. Сейчас он уснёт, – радовалась девочка, что смастерила для котёнка хороший домик. И постаралась положить его на бочок.

Рыжик не хотел лежать. Он тут же встал, несмотря на все старания Тани уложить его на мягкую постельку. Котёнок тянулся мордочкой и её рукам. Тогда Таня отошла от домика на несколько шагов, чтобы проверить, как он станет вести себя в таком случае. Рыжик замяукал и, спотыкаясь на неровностях, подбежал к ней, поднялся на задние лапки, а передними упёрся в её ногу. Рыжик хорошо познал человеческие руки. Не только их тепло, но также их силу, их образ в виде тепла и нежности крепко держался в его памяти. Чувствуя, что новая маленькая хозяйка не торопится взять его на руки, он жалобно замяукал, просительно уставившись вытаращенными глазками на девочку. И Тане нестерпимо стало жалко котёнка. Она взяла его на руки, прижала к себе и стала поглаживать по спинке. Котёнок прижался к ней, полизал пальчики и успокоился. Большего он не хотел.

– Как звать твою подружку, с которой ты сидишь в школе за одним столом? – спросила Татьяна Алексеевна.– Я что-то забыла.

– Рита её звать.

– Я старая стала. Скоро забываю, что мне скажут.

– Я сейчас пойду к ней. И скажу ей, чтобы она пришла и посидела с Рыжиком. А может сразу возьмёт его к себе домой.

– Иди, скажи ей.

– Сейчас Рыжик успокоится, и я пойду. А вы пока посидите с Рыжиком?

– Посижу, посижу. Не беспокойся.

– Тут один придурок есть, в гараже работает. Он очень не любит кошек. Колей его зовут. Молодой такой малый. В прошлом году я вышла со своей кошкой Марусей гулять, а он увидел её и стал за ней гоняться, прямо как Шариков.

– Он и есть Шариков.

– Иди, я подожду твою подружку. Как её звать-то?

– Рита, – украдкой улыбалась Таня.

– Хорошо, хорошо… Рита.

– Она придёт, а вы уйдёте потом отдыхать. А я пойду на танцы. В танцевальную студию.

– На какие танцы? – живо заинтересовалась Татьяна Алексеевна.

– Там учат танцевать детей.

– Молодец, хорошая ты девочка. А в школе хорошо учишься?

– Без троек. А если вдруг этот Коля появится, вы возьмите Рыжика к себе на руки. А то вдруг он увидит его. И что-нибудь сделает ему нехорошее. Он и убить может.

– Этот придурок всё может сотворить. Только дай ему воли, – разгневанно сказала Татьяна Алексеевна. – Я возьму Рыжика на руки, если он появится. Так что не волнуйся. Только пусть твоя подружка приходит.

– Если её не окажется дома, то я тогда на танцы не пойду. Я тогда сама приду и буду сидеть с Рыжиком.

– А мама с папой не будут ругаться, если ты пропустишь свои танцы.

– Нет, не будут. Да я им не скажу об этом. Они не узнают.

– Подружка твоя далеко живёт? Ты скоро до неё дойдёшь?

– Она недалеко живёт. Я скоро до неё дойду. А вы пока посидите, – не переставала Таня беспокоиться за котёнка. Ей так и мерещилось, что придёт придурок Коля и что-нибудь с ним сделает.

– Я обязательно посижу с Рыжиком, – заверила Татьяна Алексеевна девочку, понимая её беспокойство за котёнка.

Таня посадила котёнка на брёвнышко, помахала ему ручкой и ушла домой. У подъезда обернулась и снова помахала ему ручкой. Рыжик всё время смотрел на неё. Он чувствовал, что от него уходит маленькая хозяйка, без которой он не может жить. Ему не хотелось, чтобы она уходила. Ему хотелось, чтобы она была с ним всегда, чтобы всегда держала его на ручках и без конца гладила бы своими тёплыми руками.

Но Таня ушла не совсем. Она скоро опять вернулась. Принесла пластиковое блюдечко с водичкой. Поставила блюдечко в коробку, а потом и его перенесла в этот домик. Прикрыла домик травой и заглянула внутрь, чтобы убедиться, что Рыжик чувствует себя спокойно и никого не боится. Котёнок сидел смирно. Но когда увидел через отверстие лицо девочки, потянулся к ней, нетерпеливо тараща на неё глаза: он ожидал, что она опять возьмёт его на руки.

– Рыжик, сиди здесь и никуда не уходи! – приказала Таня и с детской нежностью погрозила котёнку указательным пальчиком.

Рыжик подошёл к блюдечку с водичкой. Он хотел пить.

4. Желанная встреча

Таня пообедала очень быстро, собрала и аккуратно уложила в сумку всё необходимое для танцев. План её был очень прост. Она сейчас отправится к Рите домой и попросит её присмотреть за Рыжиком. Тут она вспомнила, что не помыла за собой после обеда посуду и, отбросив все дела, пошла на кухню.

Кошка Маруся беспрестанно увивалась вокруг неё, тёрлась о её ноги головой, лбом, боками, ходила между ног восьмёрками, задрав пушистый хвост. И всё время мурлыкала, будто пела нескончаемую песенку и, задрав мордашку, выжидательно смотрела на неё. Таня налила ей воды, положила в блюдечко мелко нарезанную варёную колбасу, несколько кусочков жареной картошки. Размеренно переваливаясь с боку на бок, Маруся неторопливо и даже лениво подошла к своей столовой, тщательно обнюхала картошку и колбасу. Вильнув хвостом, отвернулась от еды и снова подошла к Тане, стоявшей перед мойкой. Повертелась вокруг неё, пока она мыла посуду, и только после этой, ставшей в своём роде почти ритуальной церемонии, подошла к еде. Поела колбасу, полакала водичку, а к жареной картошке даже не притронулась. И не понюхала.

– Маруся, а почему картошку не стала есть? – с нарочитой строгостью сказала Таня.– Значит, не голодная. Иди спать!

Маруся, будто испугавшись, что её заставят есть жареную картошку, ускоренными шажками, помахивая во все стороны хвостом, отправилась в хорошо знакомую для неё во всех деталях Танину комнату, легко и ловко запрыгнула на кровать и разлеглась прямо на серединке, в лениво-сонливой безмятежности вытянув передние лапы. И тут же закрыла глаза. Хотя Маруся не принадлежала к элитной породе тех заморских кошек, которые на рынке стоят довольно дорого и не всем по карману, ей всё-таки невозможно отказать в сообразительности и привлекательной изящности. Понятливая кошечка. Какие бы требования к ней не предъявляли хозяева – всё понимает. Присмотрится своими внимательными, умными глазками, когда её ругают или хвалят за что-нибудь и как будто бы говорит: «А я знаю, что надо делать». И расцветка у Маруси неплохая, приятная, привлекательная, интересная. Разбросанные на белом фоне крупные и мелкие коричневатые и тёмные пятна, разводы, круги овальной формы воспринимаются с интересом и ласкают вкус самых строгих и придирчивых ценителей кошек. Всё, что надо, у Маруси есть в изобилии, причём в избыточном: мясо, рыба, молоко, вода, тёплая и мягкая постель, одним словом, всё, что угодно. Только нет одного – свободы. Марусю по понятным причинам не пускают на лестничную площадку и одну на улицу: запачкает лапки, наберётся блох от бездомных собак или кошек. Дома полы и паласы чистые, мягкие, всегда пропылесосенные. Ходи, бегай по ним сколько угодно, играй, катайся, прыгай. Ни одна пылинка не пристанет к шерсти, к подушечкам. Летом и в благоприятные зимние дни под зорким присмотром Тани Маруся часто гуляет во дворе, щиплет молодую зелёную травку, прислушивается к незнакомым звукам, принюхивается к различным, тоже незнакомым, запахам и пугливо осматривается вокруг. Но чаще всего из квартиры никуда не выходит и самое большое удовольствие в такое время получает в тех случаях, когда сидит на окне и без устали наблюдает за воробьями, синичками, порхающими в кустах и густых кронах деревьев. Интересная кошечка, молодая, сильная, пронырливая. Мордочка сытенькая, благодушная, красивая. Таких кошек и котят простенькой русской породы сейчас полно на открытках, календарях, конвертах. Они смотрят на прохожих, на покупателей с витрин множества киосков, книжных и продовольственных магазинов. Похоже, что люди наконец-то серьёзно задумались о природе, о том, что жизнь их неотделима от её здоровья и благополучия.

Таня безумно любила свою кошку. Но сейчас она больше всего беспокоилась о Рыжике. Что он будет делать один, без неё? Куда пойдёт? И что с ним может случиться? Ведь он такой маленький и ещё глупенький. Она помыла тарелки, ложки после обеда, надела лёгкое платьице, взяла сумку с убором для танцев, посмотрела на Марусю, разлёгшуюся на её кровати. Потом захлопнула за собой дверь, спустилась по лестнице на улицу. И, разумеется, не могла уйти, не проведав Рыжика, не проверив, чем он сейчас занимается.

Татьяна Алексеевна дремала, пригревшись на солнышке. В хорошую погоду и при нормальном самочувствии старушка подолгу сидела на брёвнышке, несмотря на усталость и желание полежать. Она умела ценить погожие дни. Такие дни бывают не так уж и часто. Рыжика нигде не было. Таня, ступая на цыпочках, чтобы не нарушить дремотное состояние Татьяны Алексеевны, подошла к домику, прикрытому травой, заглянула внутрь и вся просияла от радости, когда увидела, как Рыжик, свернувшись клубочком, спит на мягкой постельке. Проверила, съел ли котёнок колбасу и попил ли водичку. И снова обрадовалась, обнаружив пустые блюдечки. И потихоньку отошла от домика.

– Это ты, Танечка? – приоткрыв глаза, сонно спросила Татьяна Алексеевна.

– Я, – тихо сказала Таня, боясь разбудить Рыжика.

– Пошла за подружкой?

– Да, – шепотом ответила Таня.