Кайноzой Лукьяненко Сергей

Я вздрогнул.

– С ума сошёл? Нет, конечно. Одного, увы, пришлось. Вагон изолировали. Надо бы кваzи подтянуть, но в принципе опасности нет. Вагонные двери им не выбить.

– Кваzи не любят ездить ночными поездами, – сказал Найд. – Считают это пустой тратой времени. Я… мы… ехали утренним экспрессом.

– Ну, кто-то найдётся, – сказал я. – В общем, ты не волнуйся. Ложись спать.

– Ты же спать не будешь?

Я покачал головой.

– Тогда я тоже, – решил Найд.

– Как хочешь. Но не спать будешь лёжа и под одеялом.

Найд хмуро посмотрел на меня, но всё-таки забрался под одеяло, лёг, глядя на меня. Я пригасил свет, облокотился на столик, глядя в окно.

И впрямь – тьма, пустота, холод. Весна выдалась ранняя, но холодная. И где-то там бродят, добывая себе пропитание, восставшие…

– Я не знаю, хочу ли в Питер, – тихо сказал Найд.

– Сам напросился, Саша. А мог остаться с Настей…

– Нет.

– Или с Маркиным. У него сын – твой ровесник…

– Можно я подумаю? – сонно спросил Найд. – Остаться у чужих людей в Москве и целый месяц ходить в чужую школу. Или поехать в Питер и целый месяц не ходить в школу… Я подумал! Всё-таки лучше в Питер.

Найд уснул через пару минут.

Ещё через четверть часа я тихонько вышел из купе. Зашёл в туалет и вымыл мачете. Потом прогулялся в сторону мёртвого вагона, убедился, что двери туда перекрыты, в тамбуре дежурят проводник, пара крепких мужиков и женщина-кваzи – нашли всё-таки одну. Со стороны вагона-ресторана, как отчитался проводник, тоже всё было надёжно перекрыто и охрана выставлена.

И, как ни странно, меня это успокоило. Настолько хорошо, что, вернувшись в купе, я запер дверь, разделся, лёг и мгновенно уснул.

Я позвонил в дверь ещё раз. Как будто наклеенной на дверь пластиковой ленты с надписью «опечатано» мне было мало. Постоял, глядя на номер квартиры, – винтики, которыми были прикручены латунные цифры, ослабли. Захотелось достать отвёртку и подкрутить. Только зачем?

Тихонько приоткрылась соседняя дверь. Выглянула соседка, я её немного знал. Однажды она застала нас с Олей целующимися в подъезде – и посмотрела столь сурово, с таким неодобрением, будто Ольге было не двадцать лет без малого. Мы тогда не выдержали, захохотали, а Ольга сквозь смех сказала: «Добрый вечер, Марья Захаровна!»

– Добрый вечер, Марья Захаровна, – сказал я.

В глазах тётки мелькнуло узнавание.

– Денис! Ох, Денис, горе-то какое!

Голос у неё сразу изменился. Есть такие женщины в годах, которым доставляет удовольствие сообщать о неприятностях. Кто-то заболел, умер, собака убежала, канализационную трубу прорвало, горячей воды две недели не будет, гречка подорожала – что угодно годится. Причём сочувствие из них прямо-таки сочится, но вперемешку со смакованием, с радостным возбуждением. Наверное, для таких самое большое горе, что они сами по себе попричитать на похоронах не смогут.

Хотя, пожалуй, теперь у них шанс будет. «Ой, горе-то какое, умерла я на той неделе!»

– Знаю, Марья Захаровна, – сказал я. – У всей страны горе. У всего мира. Что случилось-то с Олиными родителями?

– В метро они погибли! – с жадным восторгом воскликнула соседка. – Говорят, то ли мертвяк в вагоне поднялся, то ли показалось, – давка началась, паника, поезд остановился, люди по путям кинулись, топтали друг друга, на кусочки рвали со страху… Там и сгинули. И тёща твоя и тесть. Они на рынок ездили, на Рижский, хотели курочку купить фермерскую, пока продают, побаловать себя напоследок. Так и сказали, уходя…

Соседка осеклась и с жадным любопытством посмотрела на меня:

– А где же Олечка? Где малышка ваш?

Я молчал, глядя на неё.

– Ох, горе-то! – радостно запричитала соседка.

– Марья Захаровна, вы не знаете, может подруги у Оли тут жили какие рядом? – спросил я.

– Нет, она девочка скромная была, тихая, переехали сюда, когда большая уже была, школу заканчивала, – протараторила соседка. – Ни подружек, ни друзей – всё с родителями, всё с книжками, солнышко наше…

Я кивнул и пошёл вниз по лестнице. Мне даже не с кем было разделить своё горе.

Под утро, когда на границе питерской кольцевой поезд незапланированно остановился на разъезде, я проснулся. Снова вышел в коридор, не утруждая себя излишними вещами, – в трусах, с мачете и мобильником. Усталый проводник курил в тамбуре, нарушая все предписания. Поезд расцепляли, извлекая из его середины несчастный восьмой вагон.

Как на мой взгляд – так проще было всем доехать до Московского вокзала, а там бы опытные кваzи спокойно вывели восставших и отправили в резервацию. Но тут уже играли роль соображения совсем другого порядка. Три десятка молодых моряков внезапно умерли и обратились в восставших. Один был ликвидирован безвозвратно. Что ни говори, а ЧП государственного масштаба, власти явно решили подготовить общественное мнение.

– Бедные ребята, – пробормотал проводник, глянув на меня. – Что ж случилось-то?

Я пожал плечами. Версия с несвежей шаурмой, конечно, убедительной не выглядела.

– Вам, кстати, велено из купе не выходить, – добавил проводник. – Начальник поезда сообщил. Просил даже вас запереть.

– Знаю, знаю, хотят наградить, – сказал я. – Прямо на перроне, боятся, что убегу от награды. Хотят вручить именные настольные часы от Министерства путей сообщения в виде маленького чугунного паровоза. В двенадцать часов дают гудок. Шикарная вещь, такую только для особо отличившихся выпускают!

Проводник нахмурился. Недосып явно сказался на скорости его мышления.

– Какой чугунный паровоз?

– Маленький, – я показал руками. – Или вы про модель? «ФД». «Феликс Дзержинский». Впереди на котле вместо красной звезды – циферблат. Но я не хочу брать.

– Здорово, – задумчиво сказал проводник. – А почему не хотите брать?

– Гудят громко, – объяснил я. – Днём ещё ничего, а ночью? И уголь в Москве сложно достать, а паровой котёл, знаете, какой прожорливый?

– Да ну вас, – сказал проводник. – Как вы можете в такой ситуации шутить?

Я посмотрел на вагон, который оттаскивали по путям. Сказал:

– Всё лучше, чем плакать.

– Вы учтите, вас не награждать собрались, – предупредил проводник. – Посетители ресторана написали петицию о том, что вы сознательно убили восставшего. вместо того чтобы принять меры к задержанию. В Питере очень строго к этому относятся, знаете ли.

– Да, в Питере с восставшими всегда обращались хорошо, – согласился я. – Уже два века как. Спасибо. Я, в общем-то, догадывался. Даже знаю этого посетителя.

Дожидаться, пока наш поезд снова сцепят, удалив из него мёртвый вагон, будто ампутировав погибший орган, я не стал. Прошёл в другой тамбур, там никого не было. Подумал секунду.

И позвонил по телефону.

– Проснулся? – спросил Маркин. Голос у него был традиционно бодрый. – Что-то рановато доехал до культурной столицы.

– Восьмой вагон отцепляют.

– Ясно. Почему сразу не сообщил?

– Не хотел будить.

– Спасибо, в итоге меня разбудили, как только я заснул. Ты что творишь, Денис?

– Защищаю невинных.

– Ты ещё добавь: «соблюдаю закон». Почему ты убил восставшего?

– Он собирался кинуться на женщину. Разодрал бы ей горло вмиг.

– Женщина-то хоть красивая? – спросил Маркин.

– А то!

Мой начальник хмыкнул. Спросил:

– Задержать не пробовал? Учитывая твой игривый настрой, уточняю – восставшего задержать не пробовал?

– Маркин, ты же меня знаешь, – сказал я. – Он ускоряться начал. Охотиться. Секунды оставались.

– Едва восстав – ускорился? – с сомнением спросил Маркин.

– Бывает, сам знаешь.

Маркин неохотно сказал:

– Всё бывает… От меня требуют санкцию на твоё задержание. Я, конечно, их послал. Пообещал сам разобраться и наказать.

– Кто требует?

– Кваzи, кто ж ещё… Парень был питерским, в его завещании указано согласие на восстание… Советую позвонить Бедренцу.

Я выразительно помолчал.

– Ты же всё равно едешь в их ведомство, – сказал Маркин. – И всё равно бы с ним встретился.

– Не хочу встречаться в роли просителя.

– Понимаю, – одобрил Маркин. – Но если тебя посадят до выяснения, мне будет очень трудно тебя выковыривать из питерских застенков.

Какой слог! Питерские застенки! Видать, достали Маркина безопасники кваzи…

– Не посадят. Я с Сашкой, что они, мальчишку в застенки бросят?

Маркин на некоторое время замолчал. Потом спросил:

– Ты что, с сыном в Питер поехал?

– Откуда мне было знать, что такое случится? А он очень просился. Скучает он по Питеру, понимаешь?

Маркин вздохнул и повторил:

– Позвони Михаилу. Тем более, раз у тебя сын на руках. А мне пару часов не звони, я отключу телефон и лягу поспать.

Поезд вздрогнул – вагоны снова сцепили. Мне дальше спать не суждено, через полчаса приедем на вокзал.

Я стоял и глядел на экран телефона.

Позвонить или попробовать обойтись без этого?

Формально у кваzи не существовало чиновников, полиции и аварийных служб. В общем – никаких государственных структур, один лишь Представитель – президент, царь, диктатор, считайте его кем угодно.

Такая ситуация, насколько я знал, была в большинстве общин кваzи, лишь в США они упрямо скопировали человеческую государственную структуру, образовав параллельное правительство и даже две партии – некро-демократическую и морто-республиканскую. Одну возглавлял женщино-американец, другую – чернокожий трансгендерный американец – в общем, всё как у людей.

Но в России, как и в большинстве стран мира, кваzи декларировали анархическую форму государственного устройства. Они занимались различными делами, но официально их должности никак не были закреплены – «инспектор» или «посланник» Представителя были той максимальной уступкой, на которую они шли.

Так что формально четыре кваzи, собравшиеся вокруг меня с Найдом, должностными лицами не являлись. Несмотря на одинаковую одежду – небесно-голубые кители, оранжевые брюки и пронзительно-жёлтые береты, несмотря на увесистые резиновые дубинки на поясах и ту характерную «полицейскую» манеру общаться, которая остаётся у нашего брата даже после смерти.

– А я ещё раз повторяю, – сказал я. – На основании чего вы меня задерживаете? Если вы сотрудники органов охраны порядка – предъявите ваши документы.

– Ещё раз объясняю, гражданин, – сказал старший из кваzи (погон у них не было, но все они почему-то носили на груди значки в виде маленьких красных звёздочек; так вот: у троих было по одной звёздочке, а у старшего – три). – На территории кваzи нет органов охраны порядка, поскольку нет и нарушения. Мы обычные жители Санкт-Петербурга, любящие порядок. И мы вас не задерживаем. Мы просим добровольно пройти с нами, чтобы в неформальной обстановке в районном отделении клуба любителей порядка побеседовать на разные темы.

Я вздохнул. Нелепая раскраска формы (которой, конечно же, тоже не было – ну просто случайно оделись «обычные жители» одинаково) вызывала ощущение, что я попал в старую детскую книжку – и спорю сейчас с её вежливыми персонажами.

– Извините, – спросил я. – Ваша фамилия не Свистулькин?

Кваzи выглядел молодо и, возможно, книжку про Незнайку в Солнечном городе не читал.

– Нет, – сказал он. – Фамилия моя Пеночкин, Пётр Пеночкин. А какое это имеет значение?

Я вздохнул. Над вокзалом, как и положено во время прибытия поезда, звучал гимн Санкт-Петербурга:

Найд подёргал меня за рукав. Я положил руку ему на плечо, бросил:

– Подожди, сейчас… Обычный житель Санкт-Петербурга Пётр Пеночкин, скажите, а если я откажусь пройти с вами?

– Полагаю, нам придётся быть очень убедительными, – сказал Пеночкин. С некоторым даже воодушевлением сказал, с обещанием.

– Со мной ребёнок, – сказал я.

– Ребёнка мы доставим в детский клуб временного содержания, – сообщил Пеночкин. – Не беспокойтесь.

– Папа! – требовательно сказал Найд.

Я достал из внутреннего кармана куртки удостоверение, протянул его Пеночкину. Тот даже смотреть не стал.

– Мы знаем, кто вы, капитан Денис Симонов.

– И это ничего не меняет? – спросил я.

– Усугубляет, – спокойно ответил Пеночкин.

– Отец! – совсем уж резко произнёс Найд.

Я посмотрел на него. Найд мотнул головой, взглядом указывая в сторону.

Повернувшись, я увидел Михаила Бедренца.

Старый кваzи, похоже, стоял рядом уже некоторое время.

Был он, как всегда, в старомодном мятом костюме, в шляпе, при галстуке. Поверх пиджака Бедренец набросил чёрный шерстяной плащ строгого, напоминающего военный, кроя. А может быть, военный, точнее, военно-морской вид плащу придавала бескозырная ленточка, чёрная с золотым якорьком, которую Бедренец скрутил восьмёркой и приколол к лацкану?

– С морской душой, бессмертен… – негромко сказал я.

Бедренец покосился на ленточку. Потом уставился на гражданина Пеночкина. Тот некоторое время стоял спокойно, глядя на Бедренца, потом заёрзал, затоптался, будто ему резко захотелось в туалет.

Бедренец продолжал смотреть на него.

– Я это считаю неправильным, – сказал Пеночкин, опуская глаза.

– Идите, Петя, – мягко сказал Михаил.

Пеночкин и его товарищи молча отошли в сторону.

– Что я пропустил? – спросил я. – Вы теперь телепаты?

– Телепатия антинаучна, – сказал Бедренец строго.

– А живые покойники – очень даже научны, – кивнул я.

Михаил помедлил и протянул мне руку.

Я глубоко вздохнул.

Полгода назад при последней встрече мы стояли с ним у Мкада, у наглухо закрытых ворот на Рублёвку, и собирались друг друга убивать. Ну, точнее он собирался меня убить, а я его – упокоить. Если бы не прибежал Найд…

Я протянул руку и пожал горячую ладонь мёртвого полицейского.

– Не держи зла, – сказал Михаил. Опустил руку в карман, достал и протянул мне свёрнутую восьмёркой чёрную ленту. – Приколи, сегодня весь город их наденет. В память о погибших курсантах.

Я кивнул, понимая наконец-то происхождение ленты на его пиджаке.

– Здравствуй, Саша, – тем временем сказал Михаил, повернувшись к Найду. – Рад тебя видеть. Ты подрос.

– Серьёзно? – удивился я.

– Примерно на полтора сантиметра, – сказал Михаил. Протянул Найду руку, как взрослому.

Тот заложил руки за спину, молча глядя на старика.

– Ты зря на меня сердишься, – сказал Бедренец. – Я всё сделал для твоего же блага.

Найд молчал.

– Нам придётся некоторое время работать вместе с твоим отцом, – рассудительно сказал Михаил. – Мы будем постоянно встречаться. В такой ситуации бойкот малопродуктивен и крайне неудобен для обеих сторон.

Я видел, что сын размышляет.

– Здравствуйте, Михаил, – очень вежливо ответил Найд, пожимая ему руку. – Как существуете?

– Без изменений, – кивнул Бедренец. – Пойдёмте.

И мы двинулись с перрона, сквозь толчею людей и кваzи. В воздухе витал неистребимый вокзальный запах – множества человеческих тел, угля и солярки, самой разнообразной еды. Откуда он берётся, если кваzи не пахнут, на угле и солярке поезда давным-давно не ездят, пищу привозят готовую и запаянную в пластик? Не знаю. Наверное, с девятнадцатого века законсервировался, въелся в вокзальные камни.

– Моё нынешнее положение в правительстве неустойчиво, – тем временем произнёс Бедренец. Он шёл впереди, явно уверенный, что мы не отстанем. – Но я хорошо известен правоохранителям и всё ещё имею достаточно полномочий. А телепатии у нас нет. К сожалению.

– А что случилось с твоим положением? – поинтересовался я. – Ты выполнил миссию в Москве. Тебя на руках должны носить, Михаил.

– Разве ты не в курсе? – удивился Бедренец. – Ты же приехал.

– Меня отправил Маркин. Сказал, что кваzи настаивают на моей командировке в Питер, что есть проблема, по которой мне придётся работать с… с тобой.

– И никаких деталей? – удивился Бедренец. – Я же ему всё подробно написал.

– Он считает, что если я ознакомлюсь с ситуацией на месте, постепенно, то лучше войду в положение дел и добьюсь больших успехов, – неосторожно пояснил я.

– Вот как… – задумчиво сказал Михаил. – Интересная точка зрения…

Мы прошли мимо бюстов Петру I и Ленину, с недавних пор установленных в здании вокзала рядом. Великий русский император и великий русский революционер неприязненно смотрели друг на друга. Ну а что поделать, поставили – терпи.

– Так что случилось? – спросил я.

– Пожалуй, я приму точку зрения твоего начальства и буду вводить тебя в ход дела постепенно, – сказал Михаил. – Сейчас поселитесь, сходим пообедать, потом отведём Александра гулять в парк и поговорим.

– Какой парк? – возмутился Найд. – Я не маленький, меня не надо никуда отводить!

– Но мы же не можем таскать тебя с собой.

– Я к друзьям пойду, – заявил Найд. – Я могу сам о себе позаботиться.

– Это верно, – согласился Михаил. – Друзей у тебя в Питере много, найдёшь, чем заняться… Вот мы и пришли.

Я остановился, глядя на огромную велосипедную стоянку перед вокзалом, на площади Восстания. Сказал:

– Да ладно. Ты, конечно, шутишь.

– У нас не очень принято передвигаться на автомобильном транспорте, – сказал Михаил строго. – Особенно на близкие расстояния. Не стоит выделяться. Я заказал велосипед для тебя, а Найду привёз его собственный.

– Ну нафиг… – простонал я, глядя, как Михаил отстёгивает от креплений замок велосипеда. Правонарушений у них нет, видите ли… но велосипеды всё-таки воруют. – А чемодан?

– Я увезу, – уверенно сказал Бедренец, похлопав по багажнику над задним колесом. – Тут стояло креслице Саши, я его три года возил, ни разу не уронил.

Найд, к моему удивлению, засмеялся и даже погладил свой велосипед по рулю. Потом посерьёзнел:

– Надо седло поднять… и шины ты опять перекачал…

– Я десять лет на велосипеде не ездил, – в панике сказал я. – Михаил, ты серьёзно? Скажи мне, что это шутка? Она удалась! Михаил, ты ведь шутишь, да?

Хорошо, что не было снега.

Я почему-то думал, что нас поселят на Марата, в прошлом несколько раз доводилось там останавливаться. Но мы проехали по Невскому, свернули на набережную Фонтанки. Бедренец, что неудивительно, оказался прекрасным велосипедистом, ноги у него работали быстро и чётко, будто рычаги у паровозных колёс. Незастёгнутый плащ развевался за плечами, кваzи не слишком-то боятся холода.

Найд вообще слился со своим велосипедом воедино. То уезжал вперёд, то отпускал руки и с явным наслаждением ехал без руля, форсил, как это принято у мальчишек. Я вдруг виновато подумал, что ни разу не задался этим вопросом, не предложил ему купить велосипед в Москве, а ведь он в Питере привык к двум колёсам. Впрочем, зимой у нас не особо-то и поездишь.

Ну а я – я тоже ехал. Вцепившись в прорезиненные ручки руля, мгновенно ставшие мокрыми от пота. Изо всех сил крутя педали. Куртка сбилась на поясе вверх, пиджак под ней явно смялся и топорщился, рубашка вылезла из штанов, и поясницу холодил весенний воздух. Нет ничего нелепее, чем ехать на велосипеде в костюме.

Но ведь у Бедренца получалось!

И у всех этих кваzи и людей, что катили по питерским улицам и проспектам на велосипедах – тоже. Некоторые везли детей, многие – вещи. Некоторые были одеты для велопрогулок, но большинство – в самой обычной одежде, и никаких трудностей или смущений это у них не вызывало. Помимо обычных велосипедов я заметил и электровелосипеды, и сегвеи, и моноколёса, и электроскейты, и электросамокаты. В общем – весь набор экологически чистых городских транспортных средств. Для машин даже на Невском осталось только по одной полосе в каждую сторону.

– Ты мог мне хотя бы электрический велосипед подогнать? – спросил я, с натугой успевая за Михаилом.

– Боялся тебя обидеть, – не оборачиваясь ответил кваzи.

– Чем?

– Ты мог решить, что я принижаю твои физические способности.

Наверное, он всё-таки издевался? Или говорил всерьёз?

С набережной мы свернули в переулок имени казахского поэта Джамбула. Здесь, у старого четырёхэтажного дома (впрочем, в центре Питера мало не старых домов) с магазином «Тульские самовары» на первом этаже, Михаил остановился.

– Я буду долго гнать велосипед, – пробормотал я, останавливая своего железного коня. В ногах начали болеть какие-то мышцы, о которых я давно забыл. Хотелось походить нараскоряку. Ощущения в седалище заставляли вспомнить о казни путём посажения на кол. – Нет! Не смогу я целый день на велосипедах ездить, Михаил. Даже на электрических.

Бедренец посмотрел на меня с сочувствием.

– Хорошо, Денис. Я подумаю, что можно сделать. Велосипеды пока оставим в парадном.

Парадное было обычным подъездом, даже не слишком просторным. Квартира оказалась на четвёртом этаже. Лифта, конечно, в этом здании не было. Но я уже не роптал.

Через час мы сидели в кафешке поблизости и завтракали. К счастью, хотя бы в этом вопросе Михаил не стал погружать меня в питерскую атмосферу целиком – кафе не было вегетарианским, мне приготовили яичницу. Найд, заказавший вначале хлопья с апельсиновым соком, тоже попросил омлет – видимо, чтобы дистанцироваться от Бедренца. Но Михаила, конечно, такими глупостями было не пронять.

– Очень рад, что ты стал есть больше белковой пищи, – мимоходом заметил он, чем явно испортил Найду аппетит. – Вам удалось выспаться?

Я кивнул, подцепляя с тарелки желток.

– По телевиденью только и говорят о случившемся, – сказал Бедренец. – Тридцать погибших моряков. Массовое отравление.

– Уже понятно, чем они отравились?

– Да. «Си-Пей». Синтетическое боевое отравляющее вещество, блокирует прохождение нервных импульсов. Убивает мгновенно, через несколько минут начисто разлагается на безвредные составляющие. Официально нигде не производится, неофициально – есть на вооружении спецподразделений всего мира.

Я опустил вилку и уставился на Бедренца. Осторожно спросил:

– Ты хочешь сказать…

– Да, их убили. Отравили весь вагон. Остатки ампулы нашли почти сразу – её забросили в систему кондиционирования вагона. А ты что думал? Мне передали, что ты всем твердил про несвежую шаверму. Из-за этого к тебе и привязались – нельзя же всерьёз нести такой бред.

– Нет, ну про шаурму я шутил… – Я глянул на Найда, тот укоризненно смотрел на меня. – От нервов. Нет, конечно. Я в одном купе банку грибов видел открытую. Решил, что ботулизм.

– Ты подумал, что все они сразу, одновременно наелись испорченных грибов? – скептически спросил Михаил.

– Ну… да. – Я почувствовал себя идиотом.

– Инкубационный период при ботулизме – несколько часов.

– Я не специалист, – огрызнулся я. – Что я мог ещё подумать? Целый вагон военных моряков отравлен боевым ядом? Это шпионский фильм какой-то. Эпохи первой или второй холодной войны. Я, знаешь ли, привык иметь дело с бытовыми смертями. Жена обиделась на мнение мужа о её стряпне и ударила его паштетом, проломив череп. Или двое мужчин выпили, поспорили о влиянии Ницше на развязывание Второй мировой войны и принялись колотить друг друга «Заратустрой» и «Падением кумиров». Или…

– Денис.

Я замолчал.

– Я полагал, что ты едешь в восьмом вагоне.

– Почему?

– В телеграмме из Москвы было так написано. Может, спутали, может, не на ту цифру нажали. «Капитан Денис Симонов прибудет в Санкт-Петербург поездом 054, вагон 8», мне передали из администрации вчера вечером.

Найд быстро поднял голову, посмотрел на меня, но ничего не сказал. Продолжил ковырять омлет.

– Нас хотели убить, – сказал я.

– Полагаю, что убить хотели только тебя, – поправил Михаил. – Вряд ли Александр представляет для них интерес. Но тебя убить хотели очень сильно. Настолько, что не мелочились, решили уничтожить весь вагон.

– Хорошо, что не весь поезд, – машинально сказал я.

– Хорошо, – кивнул Михаил.

Я вспомнил весёлую толпу молодых моряков, толпящуюся у входа в вагон. И как мы с Найдом некоторое время шли рядом с ними, а потом в сутолоке у вагона ещё и остановились – я полез за старомодными бумажными билетами, которые всегда по привычке распечатываю, а Найд ныл, что вагон у нас шестой, он точно помнит, у него на смартфоне билеты есть, только смартфон разрядился…